Сойдя с трапа, я вытащила из ушей затычки. Самолет сверкал на солнце, как серебряное зеркало. Я подождала, пока Валери спустится по ступенькам, и мы медленно побрели к терминалу. Бетон под ногами чуть ли не плавился от жары. Бескрайнее небо сияло синевой.

Томми ждал в тенечке, в традиционной шляпе и просторной рубахе, как всегда, мусолил во рту жвачку и был явно напряжен.

— У тебя изможденный вид, — сказала я.

— У тебя тоже.

— Ну ладно, хоть не куришь, и то спасибо.

Он расстегнул ворот рубахи. Пластыри, как пиявки, облепляли его грудь. При виде моего изумления Томми улыбнулся, и я заметила у него во рту шматок жевательной резинки размером с мячик для гольфа.

— «Никоретте». — Он взял у Валери чемодан, а мне протянул свежий номер «Чайна-Лейк ньюс»: — Первая страница.

Пока мы шли к его неприметной казенной машине, я развернула газету.

УШЛИ, НО НЕ ЗАБЫТЫ

Автор Эван Делани.

Специальный выпуск новостей.

Заголовочек, конечно, паршивенький, но комментариев у меня не нашлось.

В субботу вечером Сиси Лизэк, стоя перед памятной доской на встрече выпускников школы «Бассет-Хай», сказала мне: «Нам не нужны пополнения в этом списке».

Это были последние слова, которые я от нее слышала. Через двенадцать часов ее уже не было в живых.

— А в Интернете это есть? — спросила я.

— Да.

— Хорошо. Ведь я старалась поместить в свой текст как можно больше приманок. Вдруг Койот шарит по Интернету в поисках новостей о себе?

Ветер гонял над дорогой клубы песчаной пыли. Томми тронул машину с места.

— Судебные медики обнаружили весьма странные вещи, — произнес он.

Я оторвалась от газеты.

— Оба раза на месте преступления было слишком уж чисто — ни тебе отпечатков пальцев, ни волос, ни кожи под ногтями жертв, вообще никаких человеческих выделений.

— Хочешь сказать, что наша кошечка на редкость чистоплотна? Так это мы и так знали.

— У нас есть часть отпечатка ботинка с места убийства Колфэкс. Десятый размер, но наши спецы по глубине отпечатка определили, что убийца мог нарочно носить более тяжелую обувь, чтобы казаться выше и крупнее. Нам удалось обнаружить и еще одну любопытную вещь — волос от парика.

— Парика? Кому он принадлежал? Койоту?

— Волос светлый, два дюйма длиной. Так что, как сама понимаешь, парик мог быть и мужским.

— Когда я видела его в Лос-Анджелесе, у него были светлые волосы. Ну а еще какая информация о Кае Торренсе?

— Ждем сведений из военных архивов. Этот процесс всегда долгий, хотя они обязаны оказывать нам содействие. — Томми многозначительно посмотрел на меня. — А в нашем случае так и вовсе складывается впечатление, что чиновники из военного архива вечно пребывают на обеде. Похоже, никто не хочет извлекать это дело на поверхность.

Мы неслись по шоссе под палящим солнцем. По одну сторону дороги тянулись нескончаемым строем деревья, качающиеся на ветру, по другую — кружева колючей проволоки с часто мелькающими табличками «ХОДА НЕТ». За этим унылым ограждением миль на пятьдесят простиралась территория военной базы, занимавшая все пространство от придорожных песков до синюшных гор, поглощавших горизонт.

— В общем, можно считать, что пока нам повезло только с одним предметом. На улице неподалеку от офиса Уолли Хэнкинса был найден зубоврачебный инструмент, называемый кюреткой. Мы отправили его в Бэйкерсфилд на экспертизу в окружную лабораторию.

— И что они надеются на нем обнаружить? ДНК? — спросила я.

— ДНК, его кровь, кровь Сиси — тут, знаешь ли, все сгодится. Мертвые тела и улики мы тоже отправили в Бэйкерсфилд. Но лаборатория закрытая, у них засекречивают даже такие громкие дела, как это. А когда ты сообщила, что речь, возможно, идет о протеиновом вирусе, тамошние врачи и вовсе с ума посходили. Они засекретили исследования в лаборатории, где делалось посмертное вскрытие, и объявили у себя строгий карантин. Одним словом, чокнутые, но дело свое знают туго.

— Слава Богу, есть еще кто-то чокнутый, кроме меня, — подала голос с заднего сиденья Валери.

— Как тебе там сзади, не дует? — спросил Томми, глянув на нее в переднее зеркало.

Она подняла вверх большие пальцы. Томми сделал погромче радио и устремил все внимание на дорогу. Он явно хотел сказать мне что-то еще, но при Валери не решился.

— Тебя куда отвезти, Вэл? — спросил он.

— В мотель «Сьерра-вью».

— А не к матери домой?

— Она работает в этом мотеле.

К мотелю мы подъехали через несколько минут. Томми вытащил из багажника чемодан Вэл, а я вылезла из машины, чтобы попрощаться. Я испытывала невероятное облегчение от того, что наконец сбыла Валери с рук, но, глядя на ее лицо, чувствовала себя виноватой. При виде мотеля на нем появилось прямо-таки стоическое, почти безнадежное выражение.

— Тебе хоть нормально здесь будет? — спросила я.

— Отлично. А если с матерью ничего не выйдет, оплачу себе номер. Закажу туда шампанского, икры, если таковая, конечно, найдется в этом паршивом городишке, и стану кутить, как настоящая рок-звезда.

— Ну ладно, тогда удачи тебе.

— Завтра утром похороны Келли, — сказал Томми. — Нам как, заехать за тобой?

— Нет, не надо, — погрустнела она. — Я собираюсь участвовать только в одних похоронах. Вы же меня знаете — я не кто-нибудь, а дива, и не хожу туда, где мне не отвели главной роли.

Она пошла к мотелю. Томми сочувственно помахал ей вслед и вырулил со стоянки.

— Ну, теперь скажи, чего не захотел говорить при ней.

— У Келли обнаружили ту же болезнь, что и у Валери. Ее мозг был изъеден дырами.

— А у Сиси?

— Ранняя стадия. — Он поморщился, ворочая во рту жвачкой.

— Он убивает людей, подвергшихся воздействию антиболевой вакцины, — сказала я. — И это не просто навязчивая идея, это похоже на задание. Физическое устранение.

Томми угрюмо кивнул, потом полез в нагрудный карман, достал оттуда пачку «Никоретте» и закинул в рот еще две порции жевательной резинки.

— Ты не представляешь, до чего трудно иметь дело с такой заразой. Простая лаборатория судмедэкспертов, насквозь провонявшая формальдегидом. Простых бактерий он убивает, а на такую вот дрянь не действует. Она только сильнее плодится, — покачал он головой. — В этом-то весь ужас.

— А термической обработкой ее можно уничтожить?

— Это должна быть очень мощная термическая обработка.

— Как, например, пожар, во время которого погибла Дана Уэст? — Я вопросительно смотрела на него. — Или как тот взрыв, свидетелем которого мы стали в каньоне Изменника?

— А вот чтобы выяснить это, мы с тобой сейчас поедем к доктору Кантуэллу.

Сердито насупившись, он открыл «бардачок» и выудил оттуда пачку сигарет.

— Ты уж извини. — Томми опустил стекло и выплюнул в окно свою жвачку. — Тех, кто мусорит, штрафуют на пятьсот долларов. Так что можешь сдать меня ради такой награды, когда арестуем Койота.

Он вытряхнул из пачки сигарету и прикурил.

— Кажется, я выбрал неудачный момент для отказа от дурной привычки. Так что будем нюхать клей дальше.

Приемная доктора Тулли Кантуэлла поражала сверкающей белизной и унынием. Секретарша встретила нас не особенно ласково — явно не хотела беспокоить босса.

Томми сверкнул полицейским значком.

— Так вам не назначено? — спросила она.

Не выдержав, я свесилась через стойку:

— Он ждет нас уже двадцать лет.

Дверь в кабинет открылась, и доктор Кантуэлл кивком пригласил нас войти.

Белый халат буквально лип к нему, живот нависал над ремнем, галстук съехал в сторону. Он плюхнулся к себе за стол и провел рукой по лысоватой голове.

— Вашему приходу, детектив, я, пожалуй, не удивлен, а вот Эван… Эван я не ожидал здесь увидеть.

Томми без промедления приступил к делу:

— Как скоро после того взрыва Морин Суэйзи попросила вас взяться за наблюдение за нашим здоровьем?

— Почти сразу. — Он теребил заколку на галстуке. — Я рад, что вы приступили к разговору напрямик, безо всяких там любезностей. Доктор Суэйзи обратилась ко мне примерно через неделю после того взрыва. Она попросила провести подготовительную работу с родителями, чтобы в дальнейшем отслеживать любые проблемы с вашим здоровьем. Она была очень обеспокоена.

— А кто именно имел доступ к нашим медицинским картам?

— Школьное руководство и отдел передовых исследований военно-морской базы.

— Иными словами, вы и Суэйзи. — Томми полез в карман за сигаретами, но вовремя остановился. — В частности, вы имели постоянный доступ к любым записям в медицинских картах целого класса.

— Нет, не целого. Не все родители подписали разрешения. — Кантуэлл выразительно посмотрел на меня. — Например, ваша мать отказалась. И доступ к вашей карте у нас был только до окончания вами школы. После этого вы могли аннулировать официальное разрешение.

— Могли. И многие так поступили? — спросил Томми.

Доктор Кантуэлл отвел взгляд в сторону.

— Вы что же, не помните, сколько человек это сделало по достижении восемнадцатилетнего возраста?

Кантуэлл покраснел.

— Хорошо. А сейчас Суэйзи получает отчеты о нашем здоровье?

— Конечно, нет! Ее проект закрылся еще тогда, и она занялась другими вещами. Она не дает о себе знать почти двадцать лет, и приблизительно столько же времени ко мне не обращался никто с военной базы.

— Понятно. Но если это не она снабжает Койота нашими медицинскими данными, то кто же? Вы?

Кантуэлл прямо-таки застыл на месте.

— Вы были школьным доктором, а значит, имели доступ к нашим медицинским картам. Ко всем, а не только к картам тех детей, чьи родители являлись вашими постоянными пациентами. Эту информацию вы сплавляли кому-то или, может быть, продавали?

— О чем это вы? Я не пойму!

— Койот получает информацию о нашем классе, и думаю, она утекает из этого кабинета.

— Господи, да что вы такое говорите! Да разве я пошел бы когда-нибудь на подобное?!

— Тогда кто? Кто это делает? Ваша секретарша? Ваш помощник по ведению документации? Есть ли у вас в компьютере противовзломные программы, не позволяющие добраться к информации извне? Связан ли он напрямую с компьютерной сетью городской больницы Чайна-Лейк?

Кантуэлл краснел все больше. От его непринужденности не осталось и следа.

Томми нервно ерзал на стуле.

— Ладно, я вернусь сюда с ордером на обыск и допрошу весь ваш персонал. А сейчас скажите: когда вы поняли, что наш класс получил серьезное заболевание?

Кантуэлл на мгновение расслабился, попытался изобразить на лице беспомощную добродушную улыбку, но не сумел. Пальцы его нервно теребили заколку на галстуке.

— Ну же, доктор! — поторопил Томми.

Кантуэлл сидел, зажавшись, и молчал. Тогда в разговор вступила я:

— Фиби Чэдуик, Шэннон Грубер, Линда Гарсиа, Дана Уэст, а возможно, и Шэрлин Джексон — все они, как нам известно, страдали определенной формой коровьего бешенства. Сейчас им больна также и Валери Скиннер.

— Так когда вы узнали об этом, доктор Кантуэлл? — повторил свой вопрос Томми.

Кантуэлл растерянно смотрел перед собой.

— Забавная деталь, — сказала я, — но на встрече выпускников Валери не захотела общаться с вами, потому что не считает вас толковым доктором.

Я ждала, что он хоть как-то отреагирует. И он сделал это.

— Но Валери советовалась со мной! У нее патологическая бессонница и множество синяков, потому что она не чувствует боли. Мозг ее изъеден дырами, и доктора уже боятся проводить какие-либо инвазионные тесты. Твердят ей о крахмалистых бляшках и губчатой энцефалопатии. — Он не говорил, а, скорее, невнятно бормотал. — То же самое я подозревал и у Шэннон Грубер. У нее были приступы панического страха и патологическая бессонница.

Мне сделалось не по себе.

— И вы знали, что это коровье бешенство?

— Я понял это далеко не сразу. Линда Гарсиа была моей пациенткой. Ее анорексия являлась вторичным признаком и наступила уже после патологической бессонницы и сенсорных расстройств. Вот тогда я и понял это.

Томми был растерян и, похоже, не верил своим ушам.

— И вы ничего не предприняли?!

— Они были моими пациентами. Я лечил их как мог.

Я сглотнула ком в пересохшем горле.

— А когда вы поняли, что это заболевание вызывает врожденные дефекты у детей?

Нет ничего хуже наблюдать за человеком, который от растерянности и страха уходит в себя. Он сидел, съежившись, и пялился на печать на столе. Потом и вовсе уронил голову на грудь. Он все молчал и молчал и вдруг, шумно всхлипнув, разрыдался.

Мы с Томми потеряли дар речи, только изумленно смотрели на него.

— Я не знал, что все так получится. Я не знал! Вы должны мне поверить!

Кантуэлл провел рукой по лицу и отвернулся, скрывая стыд.

— Линда Гарсиа. Она заболела, потеряв ребенка.

— Какого ребенка? — еле выдавила я.

— Он родился на девять недель раньше, с глубокими неврологическими патологиями, и умер вскоре после рождения. — Доктор резко повернулся к нам на вращающемся стуле, глаза его покраснели от слез. — И вы не вполне правильно поняли. Речь шла не о врожденных дефектах, а о вещах, гораздо более страшных.

Я схватилась за подлокотники. Томми озабоченно взглянул на меня.

— Тератогенезис. Знаете такое слово? — спросил Кантуэлл.

Я покачала головой, хоть слово и показалось мне знакомым.

— В древнегреческом «teras» — это «чудовище», «зверь». Если перевести буквально, то получится «рождающий чудовищ».

Томми яростно сжал кулаки:

— Что-о?!

— Антиболевая вакцина, — сказала я.

Кантуэлл кивнул:

— Да. Эта вакцина может вызывать злокачественные врожденные новообразования, но не только. Она не просто тератогенна, но и мутагенна.

— То есть вызывает мутации? — уточнил Томми.

— Вызывает мутации у носителя на хромосомном уровне. Я никогда не имел доступа к ее фармакологической формуле и не знаю точного механизма, по которому она действует. Но подозреваю, что она воздействует на митохондриальные ДНК, благодаря чему вживляется в генетический код и потом передастся по наследству следующему поколению.

— Вот сукин сын! — рявкнул Томми. — И как давно ты это знал?

Кантуэлл покачал головой:

— Не был уверен до недавнего времени.

Я схватилась за голову.

— Но некоторые из нас абсолютно здоровы и имеют здоровых детей. Не все, подвергшиеся воздействию этого препарата, оказались заражены. Так ведь?

— Точно ничего не могу сказать. Заболевания нервной системы, вызванные вирусоподобными протеиновыми агентами, могут не проявляться десятки лет. — Он поймал мой взгляд. — У вас ведь нет детей, не так ли?

Лицо Томми сделалось каменным.

— У меня есть! У меня их пятеро, ты, ублюдок!

Кантуэлл беспомощно смотрел на него.

— Как вы не понимаете? Я же ведь почти ничего об этом не знаю! Кроме того, что это заболевание в миллион раз хуже любой разновидности коровьего бешенства, патологической бессонницы или куру.

— Почему? — спросила я.

— Те болезни не так-то легко приобрести. Например, болезнь Крейцфельда-Якоба поражает только после неоднократного повторного соприкосновения с возбудителем заболевания, но достаточно устранить зараженное мясо из пищи, и эпидемия стихает. То же самое относится и к болезни куру. Ее эпидемии приобретали повальный характер в течение нескольких десятилетий и были напрямую связаны с разгулом ритуального каннибализма среди населения Папуа-Новой Гвинеи. Но когда миссионеры убедили племя отказаться от этой порочной практики, эпидемия заметно уменьшилась. — Он развел руками. — Но куру не передавалась генетически. А эта болезнь передается. И притом очень легко.

Доктор пригладил жиденькие волосенки, отчего они еще больше вздыбились и теперь напоминали перепуганных насмерть глистов.

— Недуг пагубно воздействует на геном. Вам вряд ли понятно, но я объясню. Эта болезнь становится неуправляемой.

— Псевдонаучный бред! — буркнул Томми.

— А как, по-вашему, коровы заражаются бешенством? Когда вместе с травой на пастбище к ним в пищу попадают остатки овечьих мозгов. Вот это как раз псевдонаучный бред. А «Южная звезда» была глубоко засекреченной государственной исследовательской программой, и никто не знает, чем они там занимались.

Голос мой звучал едва слышно.

— Так вы говорите, что эта зараза может распространяться со скоростью лесного пожара?

— А вы знаете, как устроены протеиновые агенты? Они не похожи на вирусы и бактерии. Протеиновые агенты — это единственные известные науке возбудители, не имеющие ДНК. Они состоят из чистого протеина, поэтому не могут самовоспроизводиться. Они просто превращают другие протеины в протеиновые агенты.

Псевдонаучный бред. В голове у меня вихрем пронеслась целая уйма примеров из кино и литературы.

— Протеиновые агенты — это деформированные протеины. Когда один из них соприкасается с нормальным протеином, тот тоже деформируется и превращается в очередной протеиновый агент. Потом те новые протеиновые агенты соприкасаются с другими протеинами и тоже видоизменяют их. И так до тех пор, пока вместе они не образуют в мозгу целый однородный комок. — Он теребил заколку на галстуке. — Крахмалистые бляшки — это не что иное, как протеиновые отложения. Конечно, у мозга имеются защитные механизмы, но протеиновые агенты образуют свои комки с такой скоростью, что мозг не успевает бороться. Они превращают мозг в рыхлое месиво, и тело человека становится беззащитным.

— Ну и как же убить эти протеиновые агенты? — спросил Томми.

— Никак. Они не живые, поэтому убить их нельзя, — объяснил Кантуэлл.

— Значит, их можно как-то разрушить.

— Они полностью не поддаются разрушению. Обычные способы стерилизации оказываются перед ними бессильны. Автоклавирование при высоких температурах, обработка ультрафиолетовыми и рентгеновскими лучами, высушивание, воздействие холодом и дезинфицирующими веществами органического происхождения — все это не приносит результатов. — Он смотрел на нас, и во взгляде его читалась беспомощность. — Антиболевая вакцина подвергла вас, получивших ее дозу, большой опасности. Вы могли стать носителями протеиновых агентов и подвергнуть заражению ДНК человека.

Мне сделалось дурно.

— Это как «лед-девять».

Кантуэлл кивнул:

— Вы не первая, кому пришла в голову такая аналогия.

Я посмотрела на Томми и пояснила специально для него:

— Курт Воннегут, «Колыбель для кошки». Там один ученый изобрел формулу заменителя воды и назвал ее «лед-девять». Соприкасаясь с каплей воды, он превращает ее в новый «лед-девять». — Меня расстраивало то, что Кантуэлл согласно кивал. — Так и эти протеиновые агенты. Соприкасаясь с обычными протеинами, они превращают их в новые протеиновые агенты, порождая цепную реакцию. Процесс происходит до тех пор, пока они окончательно не пожрут мозг человека.

— И что? — растерянно спросил Томми.

— В романе «лед-девять» в конечном счете пожирает все водные запасы. Обращает в лед все океаны. — Я устало откинулась на спинку кресла. — А мы как эти океаны. Мы, люди. Эти протеиновые агенты могут стать неуправляемыми и подвергнуть разрушению геном человека.

— Да ну, бред. Быть такого не может!

— Может, и бред, но Койот в это верит. И пытается предотвратить, — сказала я.

— А как нам предотвратить это? — озадаченно развел он руками. — Ну, я имею в виду процесс превращения в протеиновые агенты. Как нам остановить его?

Кантуэлл продолжал теребить заколку на галстуке.

— Никак.

Томми вскочил, словно его ударило электрическим током.

— Я вам не верю! Должен быть какой-то способ! Обязательно должен!

— Ну, например, можно прекратить размножаться.

— А еще что?

Холодный спокойный взгляд.

— Еще вариант, принятый Койотом. Избавиться от тех, кто размножается, и их детей.

Томми бросился к нему через стол и схватил за грудки:

— Ах ты, сволочь! У меня есть дети! Почему же ты ничего не сказал нам? А если они теперь заболеют? А если Койот уже охотится за ними?

Я вскочила и потянула Томми за рубашку:

— Перестань!

Но он буквально душил Кантуэлла галстуком. Я попыталась оттащить Томми за шиворот, тогда он резко обернулся ко мне со сжатыми кулаками.

— Не смей меня трогать! — Я отскочила, загораживая одной рукой лицо, другой живот.

Томми отпустил Кантуэлла и поднял кверху руки:

— Ну ладно-ладно, все!

Доктор рухнул в кресло, тяжело дыша. Дверь распахнулась, и в кабинет влетела перепуганная мымра-секретарша.

— Доктор!..

Кантуэлл махнул рукой:

— Все в порядке, Хелен.

Она недоверчиво смотрела на него, но он поправил галстук и пригладил жиденькие волосенки, еще раз жестом успокоив ее. Секретарша, подозрительно косясь на нас, вышла, закрыв за собой дверь.

Томми сел.

— Прошу прощения.

Кантуэлл покачал головой:

— Да нет, я это заслужил. — Он рассмеялся, но смех постепенно перерос в новый приступ рыданий. — Я заслужил все, что получил. — Он внимательно посмотрел на нас. — Вы, видимо, совершенно забыли, но моя семья тоже находится в группе риска.

— О чем это вы толкуете? — удивился Томми.

— Моя жена Антония была в тот день на экскурсии вместе с вами. И она находится под угрозой этой болезни так же, как и вы, ребятки.

Повернув ключ в замке, Джесси отпер входную дверь и внимательно оглядел прихожую, гостиную и палубу вдоль иллюминаторов.

Встреча, похоже, не обещала ничего хорошего.

Он бросил ключи на стол, ослабил узел галстука и покатил к двери на палубу, чтобы отпереть ее.

— Эван здесь нет. Она улетела в Чайна-Лейк, — сказал он.

Фил Делани, выдвинув стул на середину палубы, пристально наблюдал за ним из-под полей шляпы.

— Да, я сам отвез ее в аэропорт.

И взгляд Фила, и весь его настрой настораживали. Джесси кивком пригласил его войти и направился на кухню. Сзади он слышал звучный топот ботинок Фила.

— Я вообще-то собираюсь переодеться и выехать. Если потороплюсь, то к одиннадцати буду в Чайна-Лейк.

Он открыл холодильник и достал две бутылки кока-колы. Выудив из выдвижного ящика открывалку, откупорил бутылки и, управляя коляской одной рукой, поехал к столу, возле которого стоял Фил.

— Благодарствую. — Фил принял у него бутылку, отпил из нее и снова устремил пристальный взгляд на Джесси. — Я знаю, что она беременна.

Этот взгляд сверлил его насквозь. Он слышал бормотание холодильника, шум прибоя за окном и голос, тихо жужжавший в голове: «Ну, чувак, ты попал!»

— Теперь ты должен кое-что сделать для Эван, — сказал Фил.

— Я женюсь на ней.

— Нет.

Вот сукин сын!

— Не нет, а да. Женюсь совершенно точно.

— Я сейчас говорю не об этом. — Фил поставил бутылку кока-колы на стол. — Впрочем, о постоянстве твоих намерений мы тоже как-нибудь побеседуем, только в следующий раз. А сейчас речь идет совсем о другом.

Он снял шляпу. Лицо его было задумчивым.

— Характер у тебя вроде есть, так что, надеюсь, ты выдержишь этот разговор.

— Послушай, Фил, может, все-таки перестанешь тянуть резину?

— Эван не может рожать этого ребенка.

Джесси в немом изумлении уставился на него.

Голос Фила был ровным и спокойным.

— Ты должен убедить ее прервать беременность.