ПРЕВРАЩЕНИЕ ТРАВЫ

Возвращение на берег озера в гробу Весла оказалось приятнее, чем прошлое — ночное — путешествие. На этот раз был виден коричневато-зеленый свет, пусть приглушенный слоем воды, но все же достаточный, чтобы различить, что творится вокруг. Я лежала на животе и смотрела сквозь переднюю стенку, надеясь разглядеть рыб. Несколько раз мне это удалось — красноглазый окунь заметил нас и в ужасе умчался прочь, — но теперь я не пугалась, когда мы сталкивались с кем-нибудь, потому что ждала этого.

Судно пристало к берегу, крышка поднялась, и я принялась выгружать снаряжение: рюкзак, Тугодум, пищевой синтезатор Джелки. Последний был ужасно тяжел, и если бы мне пришлось нести эту штуковину самой, я бы проходила в день всего несколько километров, а потом падала бы в изнеможении. Весло поднимала его играючи — что ж, перестраивая себя с целью достижения прозрачности и бессмертия, ее предки, надо полагать, в качестве вознаграждения обрели и силу гориллы.

И стеклянная женщина чувствовала себя ущербной по сравнению со мной?

Спустя две минуты судно закрылось и заскользило по озеру за Веслом. Я тем временем решила проверить пищевой синтезатор. Если он не работает, мы, конечно, не откажемся от путешествия — я могла с помощью «станнера» настрелять дичи или насобирать орехов и ягод — но тогда мы будем двигаться медленнее, и не исключено, что зимние холода атакуют нас. Кроме того, я предпочитала не есть местную флору и фауну. Да, все растения и животные выглядели как на Земле, но это еще не означало, что они не ядовиты. Даже будь они точными аналогами земных, это не гарантировало бы безопасности. Что, если приготовишь на ужин кролика, а потом обнаружится, что он бешеный?

Поскольку синтезатор работал от солнечных батарей, я поставила его на солнце и загрузила в бункер траву, которую нарвала на склоне утеса. Жернова тут же зажужжали, перемалывая растения в пюре: добрый знак. Не было никакой возможности догадаться, сколько времени понадобится машине, чтобы сделать свое дело: разложить траву на аминокислоты и собрать их в съедобные шарики; может, пять минут, может, несколько часов. Так или иначе, день только разгорался, под защитой утеса было тепло и мирно. Я четыре дня носила одежду, не снимая, и теперь с удовольствием оголила верхнюю часть туловища… может, просто чтобы почувствовать на коже тепло осеннего солнца.

На протяжении нескольких минут мы были наедине — я и планета.

 

ОДНА

Никогда прежде я не оставалась одна… по крайней мере, так, как сейчас. Частенько я оказывалась одним из двух единственных разумных созданий на планете — вторым был, конечно, Ярун. Однако высадка на планету — это совсем другое: тогда передо мной стояла определенная цель, имелся длинный перечень исследований, которые требовалось выполнить, и космонавты на корабле слушали, как мы переговариваемся. Даже маленькой девочкой я практически не бывала одна: потенциального разведчика начинали нагружать знаниями с трех лет, плюс еще работа по хозяйству. Время от времени наша семья брала отпуск; время от времени я увиливала от занятий и пряталась в «потайных местах», о которых родителям было известно со времен их собственного детства. Но куда бы я ни пошла, меня сопровождала мысль о том, что вернуться все равно придется. Нельзя освободиться от обязанностей, просто убегая от них. В результате груз на плечах лишь возрастает.

Теперь я свободна… пусть далее это произошло насильственно. Что изменится, если я останусь на этом побережье навсегда? Джелка меня не ждет. Может, он даже не обрадуется, увидев меня: подумаешь, какая-то девчонка, которая пыталась обратить на себя внимание, таскаясь за ним в Академии.

Вот Уллис будет счастлива встретиться со мной, это точно — мы жили в одной комнате и неплохо ладили. Тем не менее я помнила, как однажды вечером она жаловалась после нескольких часов занятий: «Кому нужна зоология, Фестина? Каталогизировать животных так же бессмысленно, как собирать коллекции. Меня интересует лишь одна система классификации: то, что может убить, и то, что не может убить». Даже если Уллис встретит меня с распростертыми объятиями, у нее наверняка мелькнет мысль: «Зоолог… Ну почему не человек, обладающий полезными навыками?»

Зачем навязываться им? Может, лучше просто лежать на солнце. Со мной Весло, я могу давать ей уроки английского…

«И что потом, Фестина? Помогать Веслу очищать от деревьев поля, чтобы доказать, что вы обе „цивилизованные“? Просто от скуки развлекаться с ней в постели? Терпеть такое времяпрепровождение, пока сможешь, а потом лечь рядом с ее предками? Это будет просто еще один и отнюдь не самый лучший способ умереть: иссохнуть под воздействием радиации, которая кормит стеклянных людей».

— Я разведчик, — вслух сказала я. Это не прозвучало напыщенно — просто слова, сказанные под ропот набегающих на берег волн и шелест ветвей под ветром. Я дотронулась до своей щеки и повторила: — Я — разведчик.

Рассматривать это как долг было глупо; но вот как открытую возможность…

Какая-то не лишенная сентиментальности потребность подталкивала меня обратиться с речью к Яруну — чтобы извиниться или пообещать. Однако все, что приходило на ум, казалось слишком банальным, чтобы стоило произносить это вслух.

Солнце продолжало приятно нагревать кожу. Я проводила взглядом чайку, взлетевшую с вершины утеса и воспарившую в безоблачное небо.

 

ТОПОР ВЕСЛА

Десять минут спустя к берегу причалило судно Весла. Она вышла оттуда и с отрепетированной небрежностью качнула серебристым топором, висящим на плече. Он выглядел очень тяжелым, но не металлическим — то ли пластик, то ли керамика. Из чего бы он ни был сделан, я готова была поспорить на свои любимые яйца, что его лезвие достаточно остро, чтобы его можно было использовать для бритья; культура, способная сделать женщину стеклянной, несомненно, в состоянии создать нечто, имеющее острый как бритва край.

— Во время нашего путешествия, — заявила Весло, — мы время от времени будем очищать местность от деревьев. Тогда мы сможем сообщить разведчикам, что путешествовали как цивилизованные люди.

— Позволь мне высказать одно предположение, — сказала я. — Обучая тебя нашему языку, Джелка не объяснил значения слова «экология».

 

ВЕСЛО ПРОБУЕТ НАШУ ЕДУ

Прежде чем я прочла Веслу лекцию о бережном отношении к окружающей среде, мягко защебетал пищевой синтезатор. Я взглянула на часы: прошло восемнадцать минут с тех пор, как я нажала кнопку ВКЛ. Может, Джелка и слабоват по части объяснений, но что касается превосходно действующих приспособлений, тут ему нет равных!

Выдвинув ящик в нижней части синтезатора, я обнаружила там около тридцати желеобразных шариков, каждый размером с мой большой палец: светло-розовых, зеленоватых, тускло-коричневых и практически бесцветных. Я взяла розовый шарик и понюхала его, запах был как у дешевого леденца.

— Что это, Фестина? — спросила Весло.

— Еда.

Она скептически сморщила нос:

— Еда разведчиков?

— И еда Весла.

На протяжении трех дней, пока я была не в себе, Весло приносила нам обеим еду, приготовленную большим синтезатором, и теперь я знала, что она обычно ест. Большинство блюд очень походили на земные — лапша, вафли, супы — однако все они были прозрачны, как стекло. Желеобразные изделия синтезатора Джелки выглядели полупрозрачными и сильно отличались от того, чем питалась Весло.

— Попробуй вот тот бесцветный, — посоветовала я. — Спорю, у него хороший вкус.

— Положить это в рот? Нет, нет, — возразила она. — Он какой-то зеленоватый. Он грязный!

— Это особая еда, она не может быть грязной, — я взяла бесцветный шарик. — Видишь? По-моему, очень мило выглядит.

— Теперь ты прикоснулась к нему.

— Руки у меня чистые… и кожа не облезает, знаешь ли. Иначе ты уже бы испачкалась. — Мой ответ, однако, явно не убедил ее. — Весло, если тебе не нравится еда из синтезатора, что ты будешь есть? Хочешь, чтобы я убивала для тебя животных? Или рвала растения, которые считаю съедобными? Может, ты предпочитаешь есть сырую рыбу? Или ягоды малины?

Она в ужасе широко распахнула глаза:

— Я попробую машинную еду.

Весло быстро выхватила у меня прозрачный желеобразный шарик. С видом человека, глотающего лекарство и полного решимости покончить с этим как можно быстрее, стеклянная женщина сунула шарик в рот и проглотила, не разжевывая. Наверняка хотела, чтобы он проскочил в желудок, прежде чем она ощутит его вкус и подавится.

Повисло молчание.

— Ну и как? — спросила я.

— Не знаю. Посмотрим, не заболею ли я.

«Хорошее начало», — сказала я себе. Если я могу есть ее еду, она, скорее всего, в состоянии есть мою; однако не будем торопиться. Тем временем, пока солнце ярко светит, организм Весла будет осуществлять процесс фотосинтеза — как это делают ее предки.

— Ну, а теперь в путь.

 

НАЧАЛО ПУТИ

Наш подъем по крутому берегу лишний раз доказал, насколько сильна Весло: с пристегнутым на спине синтезатором она шла с таким видом, будто его не было вовсе. Я беспокоилась, что ремни могут натереть ей голые плечи; однако время шло, а стеклянная женщина не жаловалась, и я сделала вывод, что кожа у нее такая же прочная, как стекло.

Дальше наш путь на юг лежал по заросшему деревьями ущелью. Я решила сделать небольшой крюк, чтобы обойти дупло, где покоился труп Яруна; мы пошли вдоль быстрого ручья, который, согласно показаниям моего компаса, тек на юго-восток. Идти оказалось нелегко — по берегу рос густой подлесок — но я продолжала двигаться в этом направлении минут десять, пока место захоронения моего напарника не осталось позади, и лишь потом снова повернула на юг. Мы выбрались из ущелья и зашагали по более ровной лесистой местности.

Еще много времени спустя я машинально обходила любое дупло, попадавшееся нам на пути. ПОХОД (Часть 1)

Вот что мне запомнилось из этого первого дня.

Мирное спокойствие леса — и внезапно нахлынувшее ощущение, что нужно разрушить эту тишину, болтая всякую ерунду, чтобы заглушить гложущее меня чувство вины.

Как странно звучал голос Весла, приглушенный окружавшими нас деревьями, когда она отвечала мне.

Шорох опавших листьев под ногами.

Выводок перепелов, внезапно выпорхнувших из укрытия при нашем приближении.

Стая диких гусей, клином летевших на юг; их далекие пронзительные крики.

То, как мы поднялись на более возвышенное место и увидели раскинувшееся вдали, поблескивающее в ясном солнечном свете болото.

Маленькая выхухоль, покачивающаяся на воде ручья.

Всякий раз после того, как мы хлюпали по грязи, Весло тщательно очищала ноги. («Фу, какая гадость, Фестина! Люди подумают, что я глупая, если ноги у меня будут такие гадкие, коричневые».)

Крупная голубая цапля, балансирующая на одной ноге и клювом разыскивающая в воде добычу.

То, как по пути через болото я взяла у Весла топор, срезала рогоз и раскрошила его пушистую головку.

Сводящая с ума мысль о том, что вокруг лежит множество всяких яиц: в камыше — яйца цапли, в тине — черепашьи, в ручье — гроздья лягушачьих. Я понимала, что это чушь — на Земле поздней осенью мало кто откладывает яйца, — однако все время испытывала острое желание заглянуть в заросли камыша или сковырнуть носком ноги комок грязи… как будто яйца каким-то мистическим образом взывали ко мне.

Иногда я поддавалась этому порыву, но ничего не находила. Пришедшие на смену дню сумерки застали нас на дальнем краю болота.

 

МОЙ СПАЛЬНЫЙ МЕШОК

Болото упиралось в лес, так что мы сделали привал уже под деревьями. Весло отправилась собирать растопку для костра, а я — болотную траву, чтобы «скормить» ее синтезатору. Когда машина начала перерабатывать растения, я подошла к своему рюкзаку и задумалась, стоит ли раскрывать спальный мешок.

Как и почти все снаряжение разведчиков, наши стандартные спальные мешки, сделанные из специального материала вроде фольги, были очень компактные. Удивительно, но весь мешок можно было свернуть до размера не больше ладони.

Вообще-то так выглядела его заводская упаковка. Стоило ее вскрыть, как мешок превращался в массу измятой фольги, непокорно вздымавшуюся от малейшего ветерка и достаточно гладкую, чтобы выскользнуть из рук, если не вцепиться в него мертвой хваткой. Мое самое лучшее достижение по складыванию спального мешка состояло в том, что на свет появился бугорчатый ком размером с подушку. Попробуйте после этого запихнуть его в рюкзак!

Итак, открывать или не открывать спальный мешок — тот еще вопрос. Провести ночь на свежем воздухе, довольствуясь теплом лежащей рядом Весла, или открыть мешок и потратить всю остальную жизнь на этой планете, сражаясь с бесформенной грудой фольги?

Черт с ним. Лучше дрожать от холода.

 

У КОСТРА

Мы поели, сидя у костра; Весло выбирала бесцветные шарики, я — все остальные. Предварительно пришлось загружать синтезатор в несколько приемов, чтобы получить достаточное количество пищи.

За едой мы разговаривали, точнее, говорила Весло, а я задавала наводящие вопросы. Мне хотелось как можно больше узнать о Мелаквине; в особенности то, что касалось его истории.

Она не знала почти ничего. Давнее прошлое — полная пустота; о ближнем имелись крайне смутные сведения. Весло не помнила даже своего отца — мать как-то показала ей мужчину, спящего в «Башне предков». Когда мать была беременна, он просто решил, что с него хватит.

Это произошло сорок пять лет назад.

Меня неприятно поразило известие о том, что Веслу сорок пять лет: она оказалась почти вдвое старше меня. С другой стороны, возраст как будто не оказывал воздействия на ее народ, и, может, не стоит относиться к ней как к ребенку, только потому, что ее английский слишком примитивен? «Интересно, как быстро ты освоишь ее язык?» — спросила я себя.

Это породило один интересный вопрос:

— Весло, как ты научилась языку разведчиков? Тебя учили Джелка и Уллис?

— Да.

— Они хорошо справились… И долго они тут пробыли?

— Весну и лето, три года назад.

— Ты выучила английский всего за полгода? Это удивительно быстро, Весло.

— Я очень умная, Фестина, — ответила она. — Не глупая, как разведчики.

Меня словно ударило: может, она и права. Перестройка организма сделала ее сильнее и крепче; почему же не умнее? По общему признанию, попытки землян в направлении того, чтобы сделать людей умнее, практически не увенчались успехом: вмешательство в мозг оказалось настолько сложным процессом, что все эксперименты по повышению интеллектуального уровня заканчивались трагической неудачей. Даже «успешные» исследовательские проекты в этом направлении давали соотношение: десять тысяч тех, кто в умственном отношении недалеко ушел от овоща, на каждого ребенка выше уровня нормы. Тем не менее, если Мелаквин настолько преуспел в различных модификациях ДНК, почему бы не развить и повышенные способности к обучению? Ничего столь грубого, как простое увеличение вместимости черепной коробки; просто более полное использование тех возможностей, которые и отличают человека от животного…

Неотония. Может, это и есть ответ на вопрос?

«Неотония» — биологический термин, говоря проще — затянувшееся детство. В этой категории победителями являются люди, по крайней мере на Земле; есть виды, которым требуется больше времени для достижения сексуальной зрелости, но никто не нуждается в столь длительной родительской опеке, как Homo sapiens. Время от времени ученые высказывают идею, что неотония — решающий фактор в развитии человеческого интеллекта. В конце концов, детям приходится за очень короткое время усвоить огромное количество знаний. Многие эксперты полагают, что долгое детство придает способности людей к обучению определенную инерцию на годы вперед, и именно это делает нас более продвинутыми в умственном отношении по сравнению со всеми другими земными видами. Если на протяжении десяти-пятнадцати лет усваивать знания с высокой скоростью, то естественным образом обгонишь животных, у которых этот срок составляет два месяца.

Допустим, мелаквинские инженеры еще дольше растянули фазу обучения — на десятилетия по сравнению с нами, людьми с обычной плотью. Предположим, в сорок лет можно осваивать языки с той же легкостью, как это делает ребенок, только-только начинающий ходить. И при этом долгое детство стеклянных людей не несет в себе никакого риска для них: они практически неуязвимы, а все их нужды удовлетворяются с помощью машин наподобие синтезатора.

С другой стороны, «детский» мозг имеет и свои отрицательные стороны; после нескольких десятков лет работы на высокой скорости легко может произойти «выгорание». Существуют же химические процессы, ответственные за чувство интереса, любопытства, способность удивляться? Может, чтобы сконструировать «детский» мозг, инженерам пришлось интенсифицировать химические процессы до слишком высокого уровня — такого, который невозможно поддерживать вечно. После многих лет интенсивной работы соответствующие железы просто выдыхаются от перегрузки. И каков результат? Мотивационное истощение и глубокая метаболическая летаргия.

Конечно, это были всего лишь догадки, но они объясняли многое. Я смотрела на сидящую напротив Весло, на лице которой играли отблески костра. И вдруг почувствовала жжение в глазах. «Глупо сожалеть, — уговаривала я себя. — Любой организм рано или поздно разрушается. У моего отца первым не выдержало сердце… у матери печень. Почему так невыносимо горько думать, что слабое место Весла — ее мозг?»

Однако слезы продолжали жечь глаза.

Ночь мы проспали спина к спине, от зверей нас охранял Тугодум. У меня только ноги замерзли, все остальное хорошо защищало то, что осталось от костюма. За час до рассвета я не выдержала, встала, собрала листья и насыпала их себе на ноги от бедра до щиколоток, чтобы хоть как-то укрыться от ветра. Сразу же стало теплее — черт, надо было сделать это раньше! Мой инстинкт самосохранения явно притупился, и нельзя допустить, чтобы так продолжалось дальше.

Утро выдалось облачное, и к полудню пошел дождь. Хорошо было то, что мы шли по лесу; плохо — что деревья потеряли уже много листьев. Сбегающие по телу Весла водяные струйки выглядели как на оконном стекле.

Дождь с перерывами продолжался полтора дня. Поначалу было тепло, но на второе утро, согласно показаниям Тугодума, температура упала до пяти градусов. Я от всей души надеялась, что это не начало серьезного похолодания, тем более что на протяжении третьего дня нашего путешествия температура стабилизировалась, и облака разредились настолько, что сквозь них начало проглядывать солнце. К этому времени мы уже добрались до края леса; остались лишь небольшие рощицы, за которыми открывалась просторная равнина.

На следующий день пришлось обойти огромное стадо буйволов, пасущихся прямо у нас на пути. Весло удивилась, что мы не пошли прямо сквозь стадо; однако крупные жвачные славятся своим дурным нравом, и мне не хотелось, чтобы нас затоптали. На то, чтобы сделать крюк, у нас ушло четыре часа, вот какое это было большое стадо — несколько тысяч животных, все заросшие лохматой зимней шерстью.

Обойдя стадо, мы снова двинулись в южном направлении и где-то в середине дня наткнулись на стаю волков. Без сомнения, они подбирались к буйволам. Не помню, охотятся волки днем или ночью; по-моему, они нападают, когда сочтут нужным, и валят детенышей или престарелых животных, которые слишком слабы, чтобы защищаться. Пока что они разглядывали нас с расстояния примерно в сотню метров, прикидывая, сгодимся ли мы в качестве возможной добычи.

— Похлопай в ладоши, — негромко попросила я Весло.

— Зачем, в знак восхищения перед этими псами?

— Просто делай, что я говорю.

Она несколько раз хлопнула в ладоши; стекло о стекло — каждый хлопок прозвучал громко, словно удар молота. От грохота у меня даже уши заложило, но волки исчезли, словно туман на рассвете, без единого звука растаяли в высокой траве.

В этот день больше никаких тревожных встреч с животными не было. Вообще во время всего путешествия они держались в стороне. На ровной местности не составляло труда заметить их издалека — диких псов, кроликов, койотов — но они всегда исчезали прежде, чем мы подходили близко. Птицы подпускали нас к себе; подозрительно разглядывали с деревьев и кустов или огромными стаями носились над головами. В тот же день, когда мы встретили буйволов, я подняла взгляд на одну такую стаю и воскликнула:

— Вот дерьмо!

— Что такое?

Я стояла, вглядываясь в небо.

— Ты знаешь, что это за птицы?

— Нет, Фестина.

— Я, конечно, не уверена… но, по-моему, это странствующие голуби.

 

ГОЛУБИ

— В каком смысле «странствующие»? — спросила Весло.

— Не знаю, почему они так называются, — ответила я, — Они вымерли пятьсот лет назад.

— Что значит «вымерли»? Погибли?

— Да.

Весло рассмеялась:

— Мертвые не летают, Фестина. Ты совсем глу… совсем запуталась.

Я не отвечала. За последние несколько дней мне пришлось признать, пусть и неохотно, что Мелаквин — фактически двойник Земли; однако зрелище вымерших животных потрясло меня. На Новой Земле нет странствующих голубей, потому что когда Лига Наций создавала для человечества новый дом, они имели возможность дублировать лишь то, что уцелело…

— Черт, какая же я глупая! — я хлопнула по лбу ладонью.

— Нет, ты не глупая, ты просто запуталась, — великодушно повторила Весло.

 

ДУБЛИКАТЫ

За все время пребывания на Мелаквине на меня воздействовало столько отвлекающих факторов — среди которых многие вызывали страх, — что разум оказался не в состоянии сложить вместе отдельные кусочки головоломки. В свое время Лига Наций буквально создала Новую Землю в качестве убежища для тех, кто был готов уважать законы галактики. Люди, не желающие отказываться от вооруженного насилия, остались на старой планете, продолжая проводить прежнюю политику загрязнения окружающей среды и войн, сложившуюся на протяжении столетий. Остальные получили новенькую, чистую планету и множество других даров: прежде всего космические двигатели, «таблетки молодости» и другие «мелочи», которые предназначаются исключительно для представителей разумных рас.

Почему мне понадобилось так много времени, чтобы вспомнить, что Новая Земля — искусственно сконструированная планета? Какая же ты глупая, Фестина. Однако теперь глаза у меня открылись, и все обрело смысл.

По-видимому, какое-то время назад — достаточно давно, потому что в истории не зафиксировано это событие — представители Лиги Наций посетили Землю. Они сделали землянам то же самое предложение, которое впоследствии повторили в двадцать первом столетии: докажите свою разумность, отказавшись от насилия, и мы подарим вам звезды. Как и позже, в те доисторические времена часть людей ответили «да», а другая часть «нет»… и тем, кто согласился не убивать, был подарен новый дом в другой части галактики.

Здесь, на Мелаквине.

Видимо, эта планета была скопирована Лигой Наций с Земли в те времена, когда странствующие голуби еще не вымерли. Где-то на Мелаквине наверняка есть дронты, моасы и другие виды животных, позже вымершие на нашей Земле; если только люди, оказавшиеся на Мелаквине, не уничтожили их снова.

«Нет, — мысленно рассуждала я, — они убили не животных, а самих себя». Независимо от того, были биоинженерные разработки их собственным изобретением или даром Лиги, они превратили себя в стеклянные создания типа Весла — более стойкие, более сильные, более умные; но эта эволюция завела их в тупик.

— Фестина, — сказала Весло, — ты снова не в своем уме?

Размышляя, я, наверно, стояла неподвижно, словно каменная.

— Нет, — ответила я. — Это не так… хотя ты, может, подумаешь, что я не в своем уме, когда услышишь, что я хочу сделать.

— И что же это?

— Мы попытаемся найти камни и создания, которых, скорее всего, нет.

 

ПАЛЕОНТОЛОГИЯ

Есть одно простое различие между Старой и Новой Землей: на исходной планете имеются окаменелости; на дубликате они отсутствуют. Когда Лига Наций искусственно создавала на Новой Земле песчаник, известняк и сланец, они не стали добавлять в них вкрапления остатков древней жизни. То же самое касалось и других полезных ископаемых — безо всяких окаменелостей.

Я готова была поспорить на что угодно, что и на Мелаквине их нет.

Самым многообещающим в этом смысле в пределах видимости казался берег ручья, протекающего в получасе ходьбы от нас. Там, где вода уходила в почву, обнажились камни, которые в любом другом варианте пришлось бы выкапывать. Если, проверив несколько десятков, я не обнаружу никаких окаменелостей, это подтвердит мою правоту.

— Идем вон к тому ручью, — велела я.

— Хорошо, Фестина, — смиренно ответила Весло.

В этой части равнины текло множество ручьев. Большинство были шириной в несколько шагов и едва по бедро глубиной, поэтому переходить их не составляло труда — просто холодно и мокро. Тот, к которому мы приближались, был больше среднего, но все же не заслуживал названия «реки»: вялое течение, тридцать метров в ширину, а в самом глубоком месте только-только скроет нас с головой. По весне он, наверно, становился глубже, но сейчас берег был усыпан гравием, который не покрывала вода.

— Прекрасно! — кивнула я. — Думаю, ничего лучше и искать не стоит.

— Хочешь, я похлопаю в ладоши в знак восхищения ручьем? — предложила Весло.

— В этом нет нужды.

Верхний слой камней выглядел как галька, обточенная водой, — если здесь и сохранились окаменелости, они наверняка стали трудноразличимы. Зато под ними обнаружились образцы получше; были и другие места, где обнажилась порода.

— Весло, будь добра, пойди вдоль берега и поищи камни, торчащие из почвы, — попросила я. — Мне нужны камни с такими краями… не гладкими, как у этой гальки.

— И что делать, если я найду такой?

— Принеси его мне.

Она заколебалась.

— Ты хочешь, чтобы я касалась грязных камней, Фестина? Это не очень приятно.

— Ты потом вымоешь руки… вот он, ручей.

— А вода в ручье чистая?

— Достаточно чистая.

Это было небольшим преувеличением; на самом деле вода выглядела чуть-чуть мутноватой, хорошо еще, что ил в большой степени смыло вчерашним дождем. Без сомнения, в ручье имелись болезнетворные микробы, всегда присутствующие в неочищенной воде. Тем не менее Веслу не о чем было беспокоиться — наряду с прочими усовершенствованиями, она, скорее всего, обрела неуязвимую иммунную систему. Почему бы и нет? Те, кто ее «создавал», позаботились обо всем.

В этом я завидовала ей. С самого начала нашего путешествия я старательно очищала воду, которую мы пили, кипятя ее на костре и наполняя столько фляг, чтобы хватило на следующий день. На случай, если кипяченая вода кончится, у меня имелись таблетки для очистки воды, но их я экономила, понимая, что пополнить запас невозможно. И все равно меня беспокоила вероятность подцепить какую-нибудь инфекцию. Если эта планета действительно была копией Земли, созданной тысячелетия назад, здесь могли сохраниться оспа, дифтерия, легочная чума — болезни, уже давным-давно побежденные на пространстве всей остальной галактики, но, возможно, уцелевшие на Мелаквине.

С видом человека, надеявшегося, что он не найдет ничего, Весло медленно пошла вдоль края воды. Я же пока занялась гравием; наверняка совсем неглубоко под верхним слоем можно найти подходящие камни. Только я откопала несколько и собралась внимательно изучить их, как Тугодум издал сигнал тревоги.

 

ЭЛЕКТРОМАГНИТНАЯ АНОМАЛИЯ

Я рефлекторно откатилась в сторону, хорошо еще, что в направлении Тугодума, а не прямо в ручей, выключила сигнал прибора и замерла, оглядываясь.

Пока ничего подозрительного не бросалось в глаза, но, стоя у самого ручья, я находилась на три метра ниже уровня равнины. Может быть, опасность была наверху, недоступная взгляду.

Весло пока отошла недалеко и открыла рот, явно собираясь что-то сказать. Я предостерегающе вскинула руку и приложила палец к губам. Она закрыла рот и тоже принялась настороженно осматриваться.

«Думай, — сказала я себе. — Что такого Тугодум мог обнаружить?» Не стоит предполагать ложную тревогу, хотя Тугодумы часто ошибаются. Однако разведчики, пренебрегающие собственной безопасностью, очень часто заканчивают тем, что их имена появляются на Стене Памяти в Академии.

Может, Тугодум внезапно решил снова «наябедничать» на Весло — неизвестный организм, спасите, помогите! Но ведь я перепрограммировала крошечный мозг аппарата таким образом, чтобы он воспринимал ее как друга, и до сих пор ее присутствие ни разу не обеспокоило его. Разумнее исходить из того, что проблема в чем-то ином.

Что недоступное моему восприятию мог обнаружить Тугодум? Находясь на берегу ручья, «видел» он не больше меня, а его пассивное рентгеновское сканирование пронизывало почву не глубже чем на десять — пятнадцать сантиметров. Естественно, он бы «почувствовал» рентгеновское излучение или радиоволны…

Радио. Возможно, неподалеку кто-то передал сообщение по радио. Я быстро прокрутила краткосрочную память Тугодума и проверила диапазон радио. Да: всего пятнадцать секунд назад он зафиксировал отчетливый коротковолновой сигнал. Как это понимать? Поблизости находится другой разведчик? Или кто-то еще?

Не произнося ни слова, я повернулась к Веслу и указала на ручей. Не проверяя, поняла ли она меня, я повесила Тугодум на плечо и вошла в воду. Можно было спрятаться здесь — на середине ручья вода накрыла бы нас с головой. В рюкзаке у меня имелся маленький аппарат для подводного плавания; воздуха в нем всего на две минуты, но этого хватит, чтобы продержаться под водой в случае крайней необходимости. Я отдам его Веслу; сама же…

Дерьмо! Мне ничего не остается, как использовать ту широкую трубку для подачи воздуха, с помощью которой я пыталась спасти Яруна.

 

НАБЛЮДАТЕЛЬ

Прошептав инструкции Веслу, я погрузилась в воду, холодную и мутную, однако последнее обстоятельство было только мне на пользу, поскольку могло помешать разглядеть меня, занявшую позицию прямо под поверхностью воды. Весло, конечно, в воде стала и вовсе неразличима.

Я нашла место, где могла стоять на дне, высунув из воды кончик трубки. Разумеется, она была вымыта, но мне по-прежнему казалось, что пластик имеет привкус крови.

Пытаясь собраться с мыслями, я нацелила сканнер Тугодума вверх, на внешний мир. В мутной воде пришлось увеличить яркость аппарата, чтобы видеть экран; глаза, однако, приспособились очень быстро, и совсем скоро я уже различала, что и где находится.

Спустя тридцать секунд после того, как мы спрятались, над южным берегом показалась голова.

На первый взгляд она выглядела как человеческая голова: гладкая смуглая кожа; более темные губы. Волосы на голове отсутствовали — или, скорее, это была абстрактная стеклянная имитация волос, вроде как у Весла, но чуть-чуть в другом стиле — и глаза были тоже как у моей спутницы — серебристо-зеркальные.

Губы растянуты в улыбке… или, может быть, гримасе.

Я похолодела, когда поняла, что сумела разглядеть: к щекам, лбу и шее, создавая подобие маски, были приклеены полоски кожи.

Полоски человеческой кожи.