Как описать птицу столь огромную, как Рух? Можно упомянуть, что перья ее были длиной с троих взрослых мужчин, поставленных друг на друга. Или что в одной ее когтистой лапе мог бы поместиться двухэтажный дом. Или что всякий раз, как она взмахивала своими громадными крыльями, на реке поднимались такие волны, что корабль начинало швырять, как в худший из штормов.

Но ничто из этого даже близко не способно передать благоговейный ужас, который я испытал при приближении этого существа. Я был уверен, что в любой миг меня разорвут в клочья, или проглотят целиком, или, может, просто раздавит гигантский коготь птицы, кричащей «крах». Она неслась на нас, такая длинная, что вся река под ней оказалась в тени, а крыльями она могла бы накрыть пол-Багдада.

— Крау! — вопила птица. — Крау!

И подлетала все ближе.

Прихромал Джафар и остановился рядом с нами.

— Суждено ли нам избежать смерти?

— Скорее всего, эта большая птичка просто играет с нами, — отозвался Ахмед чересчур убедительно. — Мы такая мелюзга, что просто позор был бы съесть нас всех сразу.

— Погодите. — Я смотрел на остальных членов нашей компании с некоторым изумлением. Возможно, это происходило потому, что я всего лишь простой носильщик и поэтому не мог представить себе судьбу, предначертанную нам Ахмедом. Может быть, потому, что всю свою жизнь я провел, переставляя ноги, с тяжелым грузом на голове и плечах, я не мог постигнуть этой опасности с небес. Конечно, эта птица огромная, и конечно, она летит над нашими головами; но мои спутники забывают самое главное: кто может точно сказать, о чем думает птица?

Я сказал об этом остальным, пока птица кружила над нами.

Торговец в ответ на мое замечание покачал головой, на лице его странным образом смешались смущение и страх.

— Это вполне могло бы быть верным, мой добрый носильщик, — признал он с исключительной любезностью и благовоспитанностью, — если бы не некие события, в которых мне пришлось участвовать во время моих последних путешествий.

— К несчастью, — пояснил Ахмед, как всегда, услужливо, — мой хозяин вел столь шикарную и щедрую жизнь, что ему пришлось участвовать решительно во всем.

Джафар глубокомысленно кивнул:

— Это отрицательная сторона безмерного богатства, особенно когда это богатство исчезает. — Он с вновь ожившей надеждой посмотрел на хозяина. — Вы уверены, что не хотите побить меня, о господин, — ну хоть немножко?

— Не теперь, Джафар, — доброжелательно ответил Синдбад. — Я должен рассказать своему тезке о моих прежних встречах с Рух. Видите ли, впервые я столкнулся с этими огромными птицами во время своего второго путешествия.

— Да, думаю, этого не избежать, — без должного энтузиазма согласился Ахмед.

— Итак, настало время, когда я устал от своего богатства и начал с нежностью подумывать о том, чтобы еще раз отправиться в морское путешествие, — начал торговец, словно повторяя историю, которую часто рассказывал прежде.

— Не говоря уже о том, что почти все ваши деньги уже закончились, — как обычно, встрял Ахмед.

— Ну, — признал его хозяин, — и это тоже. Правда, это было еще до того, как Джафар стал неотъемлемой частью моего хозяйства…

При упоминании его имени мажордом издал скорбный вопль.

— Уверены ли вы, о ваша властность, что не можете ударить меня хоть несколько разочков, просто для проформы? — добавил он с легким оттенком страстной надежды в голосе.

— Не теперь, Джафар, — ответил торговец, как всегда, дружелюбно. — Как я начал говорить, я снова задумался о морском путешествии. Поэтому продал то имущество, которое у меня еще оставалось, чтобы купить товары, которые мог бы выгодно продать во время плавания, и оплатил проезд на добротном корабле, где было полно и других торговцев с теми же намерениями.

Всех нас снова накрыла тень. Глянув в небо, Ахмед нахмурился:

— Я думаю, о достопочтенный хозяин, что, возможно, вам стоило бы опустить некоторые мелкие подробности.

— Наверное, ребенок прав, — согласился торговец с явным сожалением. — Я ненавижу редактировать свои истории, но все же… — Он тоже бросил взгляд на небо, где громадная тень снова сменилась сияющим солнцем, и, содрогнувшись на миг, поспешно продолжил рассказ: — Плавание проходило удачно, я, как обычно, вел выгодную торговлю, и все было хорошо, пока мы не прибыли на некий остров. Я был столь рад снова очутиться на земле, что, пока другие добывали провизию и воду, чтобы пополнить наши запасы, я забрался в тенистую рощу и вскоре заснул глубоким сном.

Тень снова упала на нас, и я вновь услышал сердитые крики огромной птицы.

— Прошу прощения, хозяин, — не отставал Ахмед, — но, наверное, вам стоило бы опустить и некоторые детали средней важности.

— Мой юный подопечный, без сомнения, снова прав, — признал Синдбад. — Проснувшись, я обнаружил, что остался один. Мои товарищи по плаванию ушли, не ведая, что бросили меня на произвол судьбы. Так что я побрел по острову…

— Крау! — завопила гигантская птица, снова подлетая ближе.

— …пока не заметил на вершине высокой горы огромный белый купол. Но я не мог отыскать ни дверей, ни иного входа в это сооружение…

Тут я обратил внимание, что команда опять принялась вопить и стонать.

— …и я удовольствовался тем, что сосчитал шаги, понадобившиеся мне, чтобы обойти вокруг этого предмета, столь ослепительно сверкавшего на солнце, всего сто пятьдесят шагов…

— Крау! — Птица спикировала так низко, что ее могучие когти едва не касались поверхности воды, а громадные крылья простирались от берега до берега реки. Может быть, подумал я, она собирается разорвать корабль надвое.

— Тысяча извинений, о могущественный Синдбад, — снова перебил Ахмед, — но, возможно, было бы благоразумным, если бы вы опустили в вашем повествовании все, кроме сути?

Синдбад и впрямь заговорил куда быстрее, чем прежде:

— Я использовал Рух, чтобы спастись из этого затруднительного положения, размотав тюрбан и обвязав один конец ленты вокруг своего пояса, а другой привязав к ногам огромной птицы. Так я перенесся в алмазную долину… — Но тут голос покинул торговца, потому что птица устремилась прямо на нас.

— Крау! — В последний еще остававшийся для этого момент Рух взмыла в небо, но корабль вздрогнул и закачался, поскольку когти гигантской птицы зацепили верхушку мачты.

Я, пошатываясь, сделал три шага по палубе, а Синдбад с Джафаром уцепились за поручень. Ахмед ловко увернулся у нас из-под ног.

Птица снова ринулась к нам.

— …благодаря чему, с помощью птиц и неких людей, я стал даже богаче, чем прежде, и вернулся домой, — разом выпалил торговец, так что теперь он мог вместе с нами дожидаться своей участи молча.

Я нахмурился. Мне казалось, что в истории Синдбада не хватает некоего логического завершения. Явно это был факт, из-за которого мы могли в любую секунду погибнуть, чем и была оправдана моя дерзость, когда я спросил:

— Конечно, вы использовали птицу в качестве транспортного средства, но разве это причина охотиться за вами?

— Ну, — пристыженно признал торговец, — в алмазной долине, где люди летают на птицах, им также случается бить их, чтобы Рух роняли вместо слез драгоценные камни.

Птица снова взмыла в небо, продолжая лететь вниз по течению реки. Внезапно вспыхнувшая надежда заставляла меня думать, что она покончила с нами, что намеревалась лишь предупредить нас или, может, просто удовлетворила свое любопытство насчет нашего корабля и теперь улетит восвояси туда, откуда взялась. Но что бы там ни происходило в птичьих мозгах, в словах старшего Синдбада я все же не мог отыскать никакой логики.

— И все-таки, — отважился я, — с чего бы пусть даже побитой птице гоняться за вами на краю света?

Синдбад насупился.

— Чтобы отомстить? Да, пожалуй, звучит несколько глупо, если сформулировать это таким образом. Но если эта птица одержима жаждой мести, то каковы могут быть мотивы?

Джафар перестал неуклюже кланяться и кашлянул:

— Простите, хозяин, но был еще один момент…

Ответ пришел ко мне с той же непреложностью, как солнце встает на рассвете.

— Это имеет отношение к маринованным яйцам Рух на вашем банкете, правда?

— Банкет? Это все моя вина! — снова принялся сокрушаться Джафар. — Я должен быть наказан. Побейте меня! Засеките плетьми до смерти!

С твердым осознанием неотвратимости я глянул в небо и увидел, как гигантская Рух распростерла крылья и разворачивается.

— Может быть, почтенный Джафар возьмет на себя труд взобраться на верхушку мачты к очередному возвращению птицы? — кротко предложил юный Ахмед.

Торговец покачал головой:

— Это не поможет. Рух прикончит нас всех.

Я не мог с ним согласиться. Теперь, когда я, так или иначе, справился со своим страхом перед огромной птицей, я не собирался начинать все сначала. По роду своего занятия носильщики просто обязаны быть упрямыми. Не для того я жил, влача жалкое существование, чтобы жизнь эту оборвал какой-то орел-переросток. Прежде джинну уже не удалось покончить с нами, хотя я и не понимал пока истинных причин его неудачи. Может, удастся отделаться и от Рух.

Не то чтобы я не видел причин для страха торговца. Огромная и ужасная птица уже дважды пролетела вплотную над кораблем, в первый раз раскачав его взмахами крыльев, во второй — зацепив когтями. И теперь она шла на третий заход.

Как там насчет трех раз? Кажется, на этот счет есть какое-то правило. Это могущественное число, поскольку все мы знаем, хотя люди и не понимают истинной причины, что многие вещи, от пожеланий до проклятий, повторяются трижды. А то, что пикировало на нас, было похоже именно на проклятие, насколько я мог судить по опыту своей недолгой и ограниченной жизни.

— Крау! — завопила птица, снова устремляясь вниз, так близко к воде, что скорее плыла, чем летела.

Голова ее была величиной с дом, и, когда она устремилась вперед, мне показалось, будто я вижу, как все мы отражаемся в огромных круглых глазах: корабль и все, кто на нем, такие крохотные, что выглядим не больше букашек, плывущих на игрушечном кораблике. И вот эта игрушка, понимал я, вскоре может оказаться в животе у Рух.

Птица закричала, нацелилась когтями на корабль, крик ее был таким исступленным и пронзительным, что казалось, будто в нем звучит отголосок криков тех мужчин и женщин, которых убила Рух. Воистину крах.

Я уже начал свою последнюю молитву, как птица вскинула голову, захлопала крыльями и, едва не задев корабль, стремительно взмыла в небо, подняв такой ветер, что порвались два паруса и судно едва не опрокинулось. Но корабль выправился, и капитан мигом приказал спустить рваные паруса и поднять вместо них новые, в то время как Рух уносилась все выше и выше, пока не превратилась в точку в небе.

Но почему события повернулись так неожиданно? Как будто чья-то невидимая рука прогнала чудовище прочь.

Чем бы ни была вызвана эта перемена, команда ликовала.

— Это знак! — кричал один.

— Знамение! — добавлял другой.

— Предвестие! — подхватывал третий.

Я не мог бы сказать, соглашались друг с другом эти трое или спорили. Разве знак, знамение и предвестие по сути дела не одно и то же? Наверное, за свою ограниченную жизнь носильщика я не понял тонких различий в прорицаниях.

— Да, — отозвался тот из матросов, который закричал первым. — Но знак чего?

Второй тоже призадумался:

— Это доброе знамение или дурное?

— Такие штуки могут предвещать все что угодно! — в какой-то мере согласился третий.

Все трое обернулись и уставились на нашу четверку.

— Может, — предположил один из матросов, — лучше было бы все-таки выкинуть их за борт.

— Лучше было бы вернуться к вашим веслам и хорошенько приналечь на них, — предложил в ответ капитан. — Вы все трое отправитесь за борт, если мы не выйдем в открытое море до сумерек!

Матросы поспешно вернулись на свои места, и мы быстро заскользили по широкой реке. И все же у меня остались кое-какие вопросы насчет сущности знаков, знамений и предвестий.

— Когда проведешь с моим хозяином достаточно много времени, — шепотом сообщил Ахмед, — кажется, что все вокруг что-нибудь да предвещает.

Я понял, что имел в виду мальчишка; все это было куда сложнее того, о чем я мог помыслить в своей прежней жизни. Но то была другая жизнь, там, в Багдаде, а теперь я должен хоть весь день размышлять об этом, если намерен выжить в этом моем теперешнем мире, на этой широкой реке, несущей нас к морю.

— Но и Рух, и джинн, похоже, связаны с далеким прошлым Синдбада, — заметил я, почтительно склоняясь перед своим старшим тезкой. — Могу ли я предположить, что в вашем прошлом были и другие неприятные события, которые также способны причинить нам вред?

— Воистину так, — ответил тот с усталой улыбкой. — О, я помню, как началось третье путешествие…

— Прошу прощения, о красноречивейший из хозяев, — снова перебил Ахмед, — но, учитывая быстроту, с которой события обрушиваются на этот корабль, если мы позволим вам рассказывать свои истории, то будем трижды мертвы, прежде чем доберемся до пятого путешествия. — Это заявление снова сопровождалось ослепительной и заискивающей улыбкой — уловка, к которой прибегал мальчишка, чтобы у слушателей не возникло желания немедленно убить его.

На этот раз к нему присоединился даже Джафар:

— Побейте меня, ваша властность, но ребенок прав. Хоть вы и отточили каждый рассказ, превратив его в замечательное устное произведение, мы должны добраться до самой сути каждой истории, если хотим выяснить, что за силы действуют против нас. Кроме того, есть еще один вопрос, о котором я хотел бы упомянуть…

— Отлично! — перебил его хозяин. К моему удивлению, дерзость слуг, похоже, ничуть не оскорбила великого Синдбада. — Отточил каждый рассказ! — задумчиво повторил он. — Замечательное устное произведение? Очень хорошо. На один день я могу обуздать свое искусство. Давайте подумаем, кто участвовал в остальных историях.

— Значит, так, — начал вспоминать Джафар. — Это был, разумеется, корабль, захваченный обезьянами. И еще…

— Еще был тот великан, что любил человечину, — с неким удовольствием подхватил Ахмед, — не говоря уже о племени каннибалов с их заколдованной пищей, превращающей людей в скот, готовый на убой.

— Откуда я спасся, — пояснил Синдбад, снова воодушевляясь рассказом, — для того лишь, чтобы попасть в королевство, которое, хоть и было самым процветающим и счастливым местом на свете, таило в себе ужасную тайну… — торговец сделал паузу, чтобы содрогнуться, — …что, когда муж или жена умирает, другого супруга заживо хоронят в склепе.

— Или то сморщенное существо, казавшееся беспомощным стариком, не способным перебраться через мелкую речушку, пока оно не уселось вам на плечи и не обернулось демоном, которого было не сбросить, — весело продолжил Ахмед.

— И конечно, та самая история, — настаивал Джафар, — тот злосчастный инцидент с яйцом Рух. — Мажордом умолк и задрожал. Другие уставились на него, и даже Ахмед был серьезен. — Когда вы убили птенца, и птицы Рух начали искать вас, чтобы отомстить.

— Неужели это одна из тех птиц? — спросил Ахмед, у которого на этот раз не оказалось готового ответа на все вопросы.

— Лишь Всемогущему ведомы мысли птиц и зверей, — ответил Синдбад. — Но все же почему здесь? И почему сейчас?

Их разговор дал мне немалую пищу для размышлений, хотя я полагал, что должен узнать больше подробностей каждой конкретной истории, прежде чем прийти к каким-то определенным выводам.

Но все размышления были на время забыты, когда гребцы провели корабль мимо огромной скалы и мы увидели море.

Люди радостно закричали, достигнув первого из мест назначения, но мне показалось, что в их голосах я слышу и оттенок благоговейного испуга. Наверное, я приписывал матросам свои собственные страхи. Море раскинулось передо мной, ровное сине-зеленое пространство под более яркой синью неба; и оба они — и море, и небо — уходили в бесконечность. Я был человеком, привыкшим к переулкам и лачугам: тесные, мрачные места, где до стены всегда подать рукой. Мне было сложно взойти на борт корабля, но здесь, во всяком случае, были леера, за которые можно ухватиться, а если бы на реке случилось худшее, моя любимая земля всегда была не более чем в нескольких футах от нас; футах, которые я смог бы как-то преодолеть, несмотря на неумение плавать. Или так я мог себя уговаривать.

Но море? Невозможно убедить себя, имея дело с такой громадиной, как море.

Капитан указал на Басру, раскинувшуюся на берегах в том месте, где река встречалась с морем. Это был изрядный город, но с Багдадом не сравнить. Невооруженным взглядом я разглядел всего с полдюжины дворцов!

Припасов у нас было столько, что не было нужды останавливаться, и вместо этого мы смогли направиться по каналу прямо в море. Удивительно, хотя послеполуденный бриз часто дует с моря на сушу, сегодня ветер делал прямо противоположное, и капитан быстро приказал поднять все паруса, чтобы воспользоваться этим обстоятельством.

Ветер обрадовался парусам, как мужчина — своей возлюбленной, и вскоре земля скрылась из виду.

— Капитан! — прокричал впередсмотрящий с верхушки мачты. — Штормовые тучи на горизонте!

Услышав новость, капитан Хутан мрачно улыбнулся:

— Я должен был понять, что тут что-то неладно, раз ветер так поменялся. Что ж, мой корабль уже выдержал несколько штормов. — Его усмешка сделалась шире, когда он взглянул на нас четверых. — Те из вас, для кого такие путешествия в новинку, скоро получат морские ноги.

Раздались смешки тех матросов, кто оказался достаточно близко, чтобы услышать слова капитана. Хутан продолжал, уже отнюдь не таким шутливым тоном, отдавать приказы, которые могли спасти корабль. А тучи неслись на нас с такой же скоростью, как до них — птица Рух.

Теперь вокруг было море, и огромные волны перехлестывали через нос корабля. Я гадал, насколько должен промокнуть, прежде чем обрести те самые морские ноги. Что ж, во всяком случае, это испытание было естественного происхождения; нечто знакомое капитану и экипажу. Или так мне думалось в тот момент.

— Синдбад!

Мы с торговцем оба обернулись на крик Ахмеда.

— У нас еще одна проблема! — хрипло прокричал мальчишка, чтобы его услышали за свистом ветра. Он указал в ту сторону, где в последний раз была видна земля. — Взгляните на горизонт!

Там, достаточно большая, чтобы разглядеть, как она машет крыльями, была птица Рух, снова направляющаяся к нам. Наверное, подумал я, Рух никогда не слышали про правило трех. Видимо, что-то помешало ей уничтожить нас раньше, что-то, с чем исполинская птица должна была разделаться, прежде чем вернуться, чтобы проделать то же самое с нами.

Ибо намерения ее были ясны, поскольку она быстро догоняла нас, хотя за оглушительным воем ветра я не мог больше расслышать жутких криков птицы.

Это было слабое утешение.