Тем временем увлеченный успехом Сахиб, прислонившись к стене конюшни, стал слишком громко рас­писывать в сотовый телефон о том, что он видел.

Как уже говорилось, Сахиб был человеком увлека­ющимся, импульсивным и непосредственным. Мечта стать шпионом, разведчиком привела к тому, что он совершенно потерял голову и забыл, где находится и как себя надо вести.

Лицо у связника Сахиба, Валентина Бузуева, вытя­нулось, когда он услышал фамилию высокопоставлен­ною московского чиновника, которого Сахиб якобы ви­ден на месте передачи наркотиков и даже заснял на видеокамеру. Бузуев не грубо, но сильно оттолкнул то­скующую подругу и стал лихорадочно соображать, что следует предпринять. Он пробормотал в телефонную трубку:

Понимаешь, меня сейчас отвлекают, ты можешь подождать до вечера?

К черту, это такой успех, парень!

Где ты находишься?

Как где? Я на объекте! Ты никогда такого не ви­дел, понял? Эй...

 Бузуев услышал в телефонной трубке чужой голос, вскрик, и вслед за этим раздался какой-то странный шум. Бузуев грубо схватил Марию за волосы и прижал ееголову к груди, чтобы она не мешала. В телефонной трубке послышался тупой звук удара, и Валентин дога­дался, что узбека ударили чем-то тяжелым. Хорошо, ес­ли это кулак, но если лом или камень какой-нибудь?

—   Что случилось? — встревожено крикнул Бузу­ев в телефонную трубку.

Притихшая Мария стояла рядом. Игривость у нее как рукой сняло.

—   Что у тебя там происходит? — опять громко про­изнес Бузуев, но из трубки послышалась брань, а за­тем раздались короткие гудки. Бузуев сморщился, по­дул в трубку и осторожно повесил ее на рычаг теле­фонного аппарата.

Валентин Бузуев мог только догадываться, что про­исходило там, откуда звонил Сахиб. Он не знал, что, очнувшись от первого удара размечтавшийся «развед­чик» обнаружил, что его крепко держит за руки дю­жий молодчик, а другой внимательно изучает видеока­меру, пытаясь извлечь оттуда кассету.

—   Эй, не трогай! — крикнул Сахиб. — Она что, твоя?

Парень не обратил никакого внимания на слова уз­бека и продолжал заниматься камерой. Тогда Сахиб из­ловчился и саданул коленкой в пах парня, державшего его за руки. Неожиданность атаки привела к успеху. Молодчик вскрикнул и на какой-то момент ослабил хватку. Узбек выдернул руки и подбежал к решетке, отгораживавшей здание конюшни. Он перелез через нее и дал стрекача по ровному ипподромному полю. Он уже понял, что дело серьезное и видеокамеру придется бро­сить ради спасения собственной шкуры.

—   Что случилось? — крикнул в это время Бузуев, перезвонив своему неосторожному агенту по сотовому телефону. Один из парней-охранников поднял валяв­шийся сотовый телефон и спокойно сказал:

—   Иди ты в задницу...

Как быстро ни бегал Сахиб, его поймали в два счета.

—  Я вызову милицию! — орал Сахиб. — Вы не сме­ете трогать меня!

Его сшибли с ног, оглушили ударом по голове и по­тащили к зданию. Сахиб приходил в себя и снова кри­чал. Но уже не так громко.

—   Сейчас сюда приедут омоновцы, отпустите меня, черт бы вас побрал!

Его опять били, стараясь попасть по лицу, чтобы он затих. — Отпустите меня! — уже умолял Сахиб. — Я все расскажу, только не бейте!

Сахиба притащили к «поджарому».

—   Заткните ему рот! — приказал тот.

Парня сильно ударили по голове, но он заорал еще громче.

—   Как вы бьете? — рассердился «поджарый». Он подскочил к Сахибу и изо всех сил ударил его по лицу. Голова узбека откинулась и безжизненно повисла.

Едва Сахиб очнулся, как получил удар кулаком в живот.

—   Отпустите, я не хочу! — Сахиб едва шевелил разбитыми в кровь губами. — Вы не люди, вы волки, двуногие волки!

—   Волки? А о чем ты думал раньше, слизняк? Что ты здесь делал? Кто тебя послал?

Неожиданно среди людей, которые обступили его, Сахиб узнал человека, в рабстве у которого он пробыл два бесконечно долгих месяца. Он понял, что пощады ему не будет.

—       Тэбя Тэрпухин послал? Жаль его, сгорэл вместе с хатой. Ну, говори, что ты тут дэлал, — улыбнулся чеченец, уверенный, что бывший раб не осмелится ос­лушаться хозяина.

— Пошел ты к ... — хрипло пробормотал Сахиб.

Его затащили в подвал, и Сахиб понял, что его мечтам о разведдеятельности никогда не сбыться. Его бросили на каменный пол, но он нашел в себе силы вскочить и вцепиться в одного из парней. Тот выхва­тил пистолет, и негулкие звуки выстрелов, скраден­ные навинченным на ствол глушителем, прервали жизнь Сахиба. Он прохрипел что-то невнятное, крова­вый пузырь надулся и лопнул на его губах, и жизнь навсегда покинула его.

На хуторах станицы Орликовой царила тревога. В любой день могли заявиться чеченцы. Терпухин го­товился к отъезду, но понимал, что это будет бегство. Впрочем, особого страха он не испытывал, потому что знал: если нагрянут чеченцы, он ввяжется с ними в пе­рестрелку, и тогда с контрольно-пропускного пункта и с двух блок-постов к нему придут на помощь.

Все-таки молодец этот капитан Черемисов!.. А та­кой невзрачный на вид. Но под его началом с его ребя­тами можно отразить натиск даже крупной банды. Пусть только сунутся сюда!

Сразу же после возвращения Терпухин, прихватив автомат и несколько кусков мяса, отправился в Сычи­ный балок покормить своих питомцев — волчат. К его удивлению, яма оказалась пустая.

«Чеченцы забрали, — решил Юрий, — вряд ли вол­чата сами выбрались из ямы...»

Но Катя рассказала ему, что в станице стали пропа­дать утки и гуси.

«Уж не мои ли это подопечные озоруют?» — поду­мал Терпухин и решил попытаться разыскать волчат м балке. Он опять вооружился автоматом, прихватил мясо и отправился в Сычиный балок. Поиски были дол­гими и напрасными. Несколько раз далеко впереди Тер­пухин видел, как качаются потревоженные кем-то вет­ки, но когда подходил ближе, ничего не обнаруживал. Впрочем, в зарослях жимолости, слегка заболоченном от частых дождей ивняке и густых камышах могли спрятаться не то что волчата, даже тигры.

«Нужно было взять собаку», — подумал Терпухин и вдруг услышал гулкие хлопки далеких выстрелов. Он решил, что, скорее всего, это стреляют милиционе­ры с ближайшего блок-поста.

Когда же Юрий, раздосадованный безуспешными поисками, вышел из балка, то снова услышал выстре­лы: глухие автоматные и более звонкие и резкие пуле­метные. И тут он понял, что звуки выстрелов доносят­ся не от блок-поста. Стреляли в станице.

Сердце тревожно сжалось. И тут он увидел то, что не сможет забыть никогда. В небо поднялся столб чер­ного дыма, а его хутор, подожженный со всех сторон, был объят пламенем. Терпухин перевел взгляд на станицу. Станица Орликовая тоже пылала в несколь­ких местах...

«Чеченцы! — мелькнула мысль. — Ну, будет крови...»

Нет, бывший боец спецназа не боялся за собствен­ную жизнь. На войне как на войне. Просто он знал, что могут натворить десяток отвязанных парней, одурма­ненных бредовыми идеями джихада и ослепленных ди­кой средневековой жаждой кровной мести.

Чтобы не оставаться на открытой местности, где он мог стать отличной мишенью, Терпухин вернулся в ба­лок и залег в кустах. Надо было собраться с мыслями и сообразить, что делать дальше. Он ни на минуту не сомневался, что чеченцы прибыли именно по его душу. На хуторе не нашли, подожгли постройки и поехали в станицу.

«Черт, почему я оставил рацию в доме?! — корил себя Юрий. — Впрочем, — тут же успокаивал он се­бя, — не мог же я в самом деле таскать ее повсюду с собой...»

Выстрелы и приглушенные крики в станице не пре­кращались. «Надо срочно к Черемисову!» — решил Терпухин и рванул по балку в направлении к блок-посту. Пробежав с сотню метров через заросли, Юрий повернул обратно. «Нет, надо бежать туда, к людям. Будь что будет! Вот только патронов маловато».

Несколько домов в станице были похожи на громад­ные факелы. Выстрелов и криков уже не было слышно. Не было и чеченцев. Терпухин добежал до первых до­мов, прошелся по пустынной улице и не встретил ни одного человека — станица словно вымерла.

Терпухин знал, что люди попрятались кто где: раз­бежались по огородам, залегли на чердаках, залезли в погреба. Они еще долго будут сидеть или лежать за­таившись и ждать, когда можно будет выйти на улицу без риска получить автоматную очередь в живот.

Первого убитого Терпухин увидел посреди улицы, сразу за поворотом. Это был Федор Прокопов, станич­ный выпивоха. Он лежал лицом вниз, подогнув под се­бя руки, и кровь смешалась с серой пылью. Терпухин склонился над ним, взял за плечо и встряхнул, пыта­ясь перевернуть лицом вверх. Мертвец, еще не успев­ший окоченеть, перевалился на спину. Терпухин уви­дел, что зубы у Прокопова неестественно загнуты внутрь рта. «Да они же у него выбиты!» — ужаснулся Юрий. Очевидно, Прокопов не стерпел унижений и по­лучил за это прикладом в зубы. Щеки и подбородок у Прокопова были, как всегда, небритые.

«Зачем? Зачем они убили его?» — тупо сверлил мозг единственный вопрос.

На улице показался человек. Шел он как-то боком, вжав голову в плечи. Это был учитель Терпухина, Виктор Степаненко. Завидев своего бывшего ученика, Степаненко по-бабьи всплеснул руками и запричитал, указывая рукой в сторону одного из домов.

—   Что там? — спросил Терпухин, чувствуя, как у него холодеют руки.

—   Расстреляли, людей расстреляли!

—   Кого?

—   Борьку, Валерьевну, в очках которая ходила... Четверых человек.

—   Еще кого?

—   Крашенинникова...

—   Отца?

—   Нет, сына, гемофилика. Всех вместе положили. Отвели на выгон, к речке, где крапива растет, постави­ли на колени рядышком и расстреляли...

—  А где сами чеченцы?

—   Уехали. Подпалили дом Версиловой, Гунькина и уехали... Как фашисты какие! Они и Крепышовых дом подпалили, да не угорелся, потушить успели.

—   Веди к убитым.

С автоматом наперевес Терпухин пошел вслед за семенившим Степаненком.

Возле речки его взору предстала ужасная картина. Перед густой стеной разросшейся на влажном берегу крапивы лежали четыре трупа — двух мужчин, жен­щины и мальчика.

—   На колени всех поставили и перестреляли. Я ви­дел... Я тут недалеко бежал, увидел их, лег на землю и руками закрылся, чтобы не смотреть, — бормотал Степаненко, делая бессмысленные жесты — то хватал­ся за свои пуговицы, то дергал ухо, потом нагнулся над трупом и стал поправлять очки на бескровном лице убитой женщины.

—   Как их... сразу? — тихо спросил Терпухин. Жел­ваки играли у него под кожей.

—   На колени поставили... Вот, Якубова не назвал. Он еще пошутил, когда на колени поставили... Сказал, что ближе к земельке будет. А я вон там за крапивой на берегу лежал... Закрылся руками, а посмотреть так тянет, эх-ма!

Бывший учитель достал грязный носовой платок и дрожащими руками вытер пот с лица.

—   Один из них, низенький такой, подошел к ним сзади с пистолетом и пострелял всех по очереди — в голову сзади выстрелит одному и переходит к следу­ющему. Они все и повалились рядышком, видишь. Первого Борьку, потом Якубова. А Валерьевна закри­чала, так он ее ударил по голове, видишь, в очках стек­ло треснулось, побил, зараза!..

Терпухин отошел от трупов. Кровь в нем закипала, в глазах потемнело.

—  А Сережку-то Крашенинникова зачем убили? — подвывал Степаненко. — Он и так, бедолага, помер бы. Гемофилик ведь! Берегся, берегся да и не уберегся. На солнышко вышел погреться, а они его и прихватили. Старики его в город поехали... Эх, зачем поехали?

—   А где люди?

—    Как где? Попрятались. Кому охота под пули под­ставляться! Тут такая стрельба поднялась! Смотри, стекла в домах целого не осталось. Они все по окнам, по окнам... Забаву, бесстыжие, нашли... Нет, не люди они, волки... Ей-богу, волки...

И тут Терпухин вспомнил о Кате Золотаревой.

—  А магазин не ограбили?

—   Может, и ограбили, кто его знает, — страдальче­ски морщась, сказал Степаненко. — Не знаю я, не до­шел туда... А они все молодые, чеченцы-то. Гутарят ба­бы, что и дети среди них были...

Терпухин повернулся и пошел к дому Золотаревых. Навстречу бежали какие-то люди с ведрами, голосили женщины. Его остановил Степан Ковалев, что-то гром­ко говорил, но Терпухин, все еще потрясенный видом четверых убитых, не понимал ни слова. Единственное, что он понял, так это то, что ему не следует показываться на глаза Полины Золотаревой.

—   Не иди к ней, убьет! — кричал ему в лицо Кова­лев, но Терпухин отстранил его и зашагал дальше. Навстречу ему из дома выскочила растрепанная Полина и стала страшно выть.

—  Что? Что случилось? — заорал Терпухин.

—   Катьку, Катьку... — стонала обезумевшая от горя женщина.

—  Что Катьку? Убили?

—  Увезли... Это ты, ты виноват...

Терпухин резко повернулся и быстро зашагал прочь. Он знал, что будет делать.