– Мэри Бэн? Ты здесь? – Генри напряженно всматривался в темноту спальни, пытаясь уловить движение. – Мэри Бэн?

– Да, я здесь.

– Почему ты не зажгла лампу? Тебе не страшно сидеть в такой тьме?

– Мне… захотелось посидеть в тишине и в темноте.

– Ты заболела или… боишься?

– Нет, глупенький. Я уже в постели и… жду тебя. Генри наткнулся на стул, с грохотом отодвинул его и наконец нашарил рукой спинку железной кровати.

– Хочешь, я зажгу лампу?

– А ты не можешь раздеться в темноте?

– Всю жизнь только этим и занимался.

– Что вы там делали у ямы?

– Болтали. Знаешь, что здесь есть обычай охлаждать разгоряченных женихов в конской поилке?

– Кто это сказал?

– Логан.

– Тебе очень нравятся твои новые братья, да?

– Да. Они такие же славные, как Кейн. Не смеются, если я их расспрашиваю о чем-нибудь. – На пол со стуком упал ботинок. – Господи, даже не верится, что наше время наконец пришло. А тебе? Мэри Бэн? – С грохотом упал второй ботинок. – Ты долго уже здесь?..

– Недолго. Твоя ма поцеловала меня и велела ничего не бояться, потому что у тебя и в мыслях нет обидеть меня. А я ей ответила, что всегда это знала.

В спальне наступила тишина.

– Только не засыпай, ладно? – Буме! Что-то с грохотом покатилось по полу и замерло под кроватью. – Тьфу, дьявольщина!

– Что это за грохот? Что там упало, Генри?

– Так… один пустячок из моего кармана. Кое-что, что мне посоветовал взять с собой Кейн.

Слова Генри звучали невнятно; он как раз снимал рубашку через голову.

– И что же это?

– Ну-у, я сказал ему, что боюсь причинить тебе боль. Я-то знаю, каким становлюсь огромным, когда хочу тебя.

– Ну и?

– И спросил его, что в таких случаях делать.

– Ну и за каким дьяволом тебе понадобилось болтать об этом с Кейном?

– Потому что я хотел узнать, как сделать, чтобы тебе не было больно.

– Ты мог бы спросить у меня!

– Но ты тоже никогда в жизни не занималась этим. Откуда же тебе знать?

– Я же велела тебе не волноваться.

– А я все равно волнуюсь. Вот Кейн и посоветовал мне воспользоваться мазью.

– Мазью? Это… не той гадкой темной массой, которую твоя ма намазывала на бинт, чтобы пластырь не прилипал намертво?

– Кейн сказал, что ею можно помазать…

– Слышать больше не желаю, что тебе там посоветовал Кейн! Мы как-нибудь и сами разберемся, что нам делать.

– Но, ласточка моя… – Генри присел на краешек кровати, а затем начал осторожно принимать горизонтальное положение, пока не почувствовал под головой подушку. Он потянулся к Мэри Бэн и наконец прижал ее к себе. Она мгновенно почувствовала, как он волнуется. – Какая ты теплая и мягкая… словно котенок. – Он уткнулся губами в ее волосы. – Что это на тебе надето?

– Ночная рубашка. Мне подарила ее твоя ма. Она… белая. Я взяла и продела в горловину ту розовую ленточку, что ты мне подарил. – Мэри Бэн взяла его руку и поднесла к своей шее. – Вот она, чувствуешь?

– Да. Ты… такая крошечная. И так приятно пахнешь. Ты подушилась туалетной водой, да?

– Угу.

Губы Генри начали медленно покрывать поцелуями ее лицо, пока не добрались до губ. Он задрожал.

– Мне ведь больше не надо сдерживаться, да?

– Только если сам этого захочешь.

– Ни за что!

– Тогда почему ты не разделся совсем?

– Я не знал, можно ли?

– Глупый.

Когда Генри вернулся к ней, она уже успела снять ночную рубашку. Дыхание Генри стало прерывистым, а сердце молотом билось в груди. Желание, завладевшее им, и пугало, и манило. Каждым своим касанием и стуком сердца он словно раскрывал перед ней глубины своей страсти.

– …Моя сладкая, моя чудная девочка… моя и ничья больше…

Его руки жадно прижали ее к себе. Она обняла его за шею, нежно покусывая мочку. Он содрогнулся и невольно потерся о ее мягкий живот. Он застонал от удовольствия, но вскоре ему было уже мало этого, он уже не выдерживал сумасшедшего желания, требовавшего выхода, и в отчаянии он обхватил ее, хрипло вскрикнул и обильным потоком излился на ее живот. Когда Генри отдышался и пришел в себя от сладчайшего и невероятного облегчения, то вдруг понял, что случилось, и застонал от разочарования.

– О милая моя девочка! Боже, что я за нескладеха! Посмотри, что я наделал! Я всю тебя… измазал, а должен был сдерживаться и терпеть, пока и ты не захочешь меня так же! Но я не смог сдержаться…

– Ну и в чем трагедия? Кому не о чем волноваться, так он сам придумает тысячу забот…

– Но я испортил тебе…

– Ничего ты мне не испортил, дурачок, – прошептала Мэри и, выгнувшись ему навстречу, поцеловала его в губы. – Ты и не мог бы ничего испортить. Мы же занимаемся этим не в последний раз. И совсем не похоже, что все это опустошило тебя.

– Так, значит, все в порядке?

Она мягко рассмеялась, уткнувшись в его грудь. Какой же он смешной и чудный.

– Конечно, все в порядке, мой славный, мой нежный мужчина.

– Я люблю тебя, Мэри Бэн! Ты самая лучшая девушка на всем свете! Как я счастлив, что ты досталась именно мне! – В голосе Генри звучали накопленные годами одиночества нежность и любовь. Он страстно обнял ее. – Боже, я как будто в раю!

– Я тоже рада, что теперь ты только мой. Иногда я так горжусь этим, что боюсь сойти с ума.

Она шептала ему слова любви и утешения и целовала его разгоряченное страстью лицо.

А в спальне внизу Ванесса лежала рядом с Кейном, положив голову на плечо любимого. Его рука лежала на ее бедре.

– Надеюсь, ты не жалеешь, что не сохранила себя для брачной ночи?

– Глупости! С каждым разом у нас получается все лучше и лучше.

Расслабленная и сонная, она прислушивалась к ровному стуку его сердца и не уставала восхищаться тем, что все эти налитые мускулы вдруг оказались столь удобным пристанищем для ее тела. Чудеса да и только!

Она приподняла голову, чтобы взглянуть на него, и он тут же взял в плен ее губы. Поцелуй был долог и жаден, а затем они снова успокоились, и она легонько погладила его грудь.

– Я рада, что все твои друзья смогли выбраться на наш праздник. Думаю, что тетя Элли теперь намного оптимистичнее смотрит в будущее.

– Мать Купера не пробыла здесь и трех минут, как они нашли общий язык и вместе принялись за дело, словно знали друг друга всю жизнь.

Ванесса снова не удержалась и поцеловала его.

– Мне кажется, что Лорна легко сходится с людьми и чувствует себя со всеми свободно. А вот Розали – крепкий орешек, ее и не раскусишь так сразу.

– Ей пришлось многое пережить до замужества с Логаном, но и после замужества осталось немало трудностей. Люди тут вовсе не считают этот брак благословением Господним. Ведь Логан – полукровка, а значит, Розали согрешила перед Богом, когда вышла за него. У них есть, конечно, друзья, но не так уж много. Если бы только Логан не был наполовину индеец, то любой счел бы за честь водить с ним компанию. А так…

– В Миссури я знала одну женщину, наполовину индианку. Она вышла замуж за местного галантерейщика, и никто не сказал по этому поводу ни одного худого слова.

– Видишь ли, здесь, на Западе, существуют разные нормы поведения: одни – для мужчин, другие – для женщин. Уйма мужчин взяли себе в жены индианок, ведь женщины здесь на вес золота. Но стоит белой женщине выбрать в мужья индейца, как общество отворачивается от нее.

– Это несправедливо.

– В жизни вообще мало справедливости, – с глубоким вздохом заметил Кейн. – Возможно, через несколько поколений все это пройдет и важные посты в правительстве займут люди с индейской кровью. Но до этого далеко. Знаешь, милая, мы, белые, вели себя по отношению к индейцам хуже самых кровожадных варваров. Мы считали своим долгом показать им, что они вообще нелюди. Розали – единственная среди известных мне женщин, у которой хватило смелости плюнуть на все эти условности.

– Должно быть, она его очень любит.

– Как и он ее, в этом нет никакого сомнения. Он прошел через такие испытания, которые любого другого уже давно заставили бы дрогнуть и отступиться. Когда-нибудь я расскажу тебе, как они встретились.

– Когда я впервые увидела тебя в Додже, я и помыслить не могла, что мы поженимся.

– Ты была сегодня потрясающе красивой, любовь моя. И стала теперь целиком моей.

– Я и раньше была твоей. А теперь я – Ванесса де Болт. Гм, мне нравится, как это звучит: Ванесса де Болт, миссис Кейн де Болт. Если у нас появится ребенок, то я назову его Кейн, независимо от того, мальчик это будет или девочка. – Тут ее голос дрогнул, и па плечо Кейна упала горячая слеза.

Из его горла вырвался отчаянный низкий стон.

– Любимая, умоляю тебя, сегодня никаких слез! Драгоценная моя! — хрипло зашептал он. Повернувшись на бок, он стал целовать переливающиеся через край соленые озера.

– Извини. Я помню, что обещала больше не плакать, но иногда просто не могу удержаться.

– Знаю, родная. – Его губы ласково коснулись ее виска.

– Я все продолжаю надеяться и молиться, чтобы случилось чудо… и тебе не нужно было покидать меня. А ты не мог бы поделиться твоей проблемой с Купером, Логаном и Гриффом? Может быть, они сумеют помочь?

– Я уже рассказал им о Тэссе.

– А… о другом? – умоляюще спросила она.

– Это бессмысленно, родная. Я очень надеюсь, что ты никогда не пожалеешь о нашей свадьбе и что наше счастье стоит всей этой предстоящей боли.

– Я никогда не пожалею! Эти несколько последних недель были самыми счастливыми в моей жизни! И… самыми мучительными.

– Со мной творится то же самое. А теперь поспи, милая. Если ты не перестанешь целовать меня, я, пожалуй, снова вынужден буду заняться тобой.

– Я вовсе не против. – Ее руки скользнули по его спине. Она погладила его и несколько раз ущипнула.

– Ну-у, тогда я считаю, что получил добро. Потому что я тоже… совершенно… ничего… не… имею… против! – прошептал он, накрывая ее рот своими губами.

К огромному облегчению дежуривших у дома мужчин никто из города не заявился, чтобы устроить кошачий концерт под окнами новобрачных и повеселить их прочими «шутками».

Гости остались еще на день, что привело Генри в полный восторг. Новые братья нравились ему с каждой минутой все больше. Он проводил с ними все свободное время. Стоило одному из них оказаться где-нибудь во дворе, как к нему тут же присоединялся Генри. Он присаживался на корточки рядом и внимательно слушал все, о чем ему говорили. Они обращались с ним с любовью и терпением, естественными в обращении с младшим братом. Они поддразнивали его, давали советы и внимательно слушали, когда он делился своими мыслями. Он показал им свои инструменты, с помощью которых изготовлял кнуты и арапники. Он также подарил Лорне кнут длиной в четырнадцать футов, а та продемонстрировала Генри, как сшибить листок с дерева, не повредив ничего другого, и рассекла кнутом на две равные части картофелину, которую держал в руках Купер.

Генри говорил, что это самое счастливое время в его жизни. Теперь у него есть Мэри Бэн и еще два брата. И Купер и Логан взяли с него обещание обязательно приехать к ним в гости вместе с молодой женой и матерью.

Купер и Логан предложили остаться у Кейна до тех пор, пока не объявится Праймер Тэсс. Но Кейн знал, что и того и другого дома ждет уйма работы, и тактично отклонил предложение, объяснив, что у раненого Праймера могут уйти месяцы на подготовку нападения.

Грифф и Бонни задержались на два дня. Кейн и Грифф безрезультатно проторчали на крыше сарая, выискивая хоть какой-то знак присутствия Праймера Тэсса, успев предварительно съездить в город и разузнать, не появлялся ли Праймер. Но его там больше никто не видел. Через Макклауда Кейн постарался распространить весть о том, что Праймер – опасный маньяк и убийца и, мол, де Болт будет очень благодарен, если кто-нибудь сразу же даст знать, если заметит его.

Тем же вечером Кейн с Гриффом довольно долго беседовали о том, что жизнь и так слишком хрупкая штука, чтобы еще позволять в нее вмешиваться таким маньякам, как Праймер Тэсс. Кейн сказал, что, если с ним что-нибудь случится, он был бы очень обязан Гриффу, если бы тот позаботился о Ванессе.

– Тебе незачем и просить, это самое малое, что я смогу сделать для тебя. Можешь быть уверен, я не забуду. Если я сам увижу Тэсса, то он уже не сможет причинить вам вред. И знаешь что, Кейн, сидеть и ждать, пока змея укусит тебя, – по-моему, неверная тактика. Змею надо убивать раньше, чем она успеет ужалить.

Обитатели дома вышли на крыльцо и махали вслед удалявшимся Гриффу и Бонни. Мэри Бэн и Бонни успели всерьез подружиться, так что Мэри охотно пообещала навестить новую подругу. Грифф торопился. Его ковбои объезжали сейчас лошадей-двухлеток для армии, и он хотел присутствовать при этом и проверить готовность лошадей.

После отъезда гостей жизнь пошла по-старому. Не теряя бдительности по поводу Праймера Тэсса, братья Хукеры тем не менее умудрились скатить с холмов порядочное количество срубленных деревьев, чтобы потом распилить их на дрова. Джон проводил время, колдуя над фургоном Ванессы и своей развалюхой. Генри и Кейн врывали в землю столбы для будущего загона.

Однажды утром Кейн почувствовал жуткую резь в желудке и ушел в сарай, где его стошнило. Когда он снова заметил кровь в рвоте, его опять охватила паника. Уже неделю желудок давал о себе знать, однако боли были вполне терпимыми. Сегодня же желудок словно горел. Понадобилось несколько минут, чтобы сердце снова стало биться ровно, и тут ему пришло в голову, что на этот раз крови было совсем немного, гораздо меньше, чем бывало у шерифа из Аризоны. Может быть, еще не все потеряно? Он вышел из сарая и присел на большое бревно, пережидая нахлынувшую слабость.

Свыкнувшись с мыслью о смерти, Кейт научился все замечать и ценить даже самую малость – тепло солнечных лучей, парящего в небе орла, холодный до ломоты в зубах глоток воды… Он запоминал, что видит и чувствует, ощущал все намного глубже, чем раньше, понимая, что, возможно, испытывает все это в последний раз. Ванесса, его жена, его любовь… все, что касалось ее, было величайшим сокровищем. Мягкая и обворожительная в постели, милая и воспитанная за столом, прекрасная и гордая в выцветшем старом платье, когда моет посуду на кухне. Она, наверное, так никогда и не поймет до конца, что само ее существование значило для него. Может быть, надо открыть ей правду – сказать, что он умирает? Но она и так страдает от тяжкого груза предстоящей разлуки. Это тяжким бременем легло бы на ее плечи и омрачило ей радость бытия. Нет! Он не вынесет отчаяния, которое непременно появится в этих неповторимых сияющих глазах. Он напишет ей письмо-признание и оставит его у Элли. В нем он расскажет Ванессе, как любит ее и как хотел бы прожить с ней всю жизнь, бок о бок, деля все радости и заботы. И если ей повезет встретить мужчину, с которым она сумеет почувствовать себя счастливой, пусть не раздумывает, а выходит замуж. И чтобы никакого чувства вины. Тут ему едва удалось сдержать рыдание: его любимая в объятиях другого мужчины!

Он уже начал приводить в порядок свои дела, так чтобы смерть не застала его врасплох. Логан увез с собой не только бумаги Элли, но и написанное заново завещание, которое будет храниться у адвоката Рэндольфа в Денвере. Так что у Дэллы ничего не выйдет, если она вознамерится захапать дом. Разве что Ванесса сама пожелает продать его со всей причитающейся землей и за солидную сумму. Ванесса и Хиллы смогут припеваючи зажить здесь с Хукерами и Джоном. А Логан и Купер будут помогать деловыми советами.

Оставался еще Праймер Тэсс, которого придется прикончить, другого входа нет. У него не было никаких сомнений, что Праймер сейчас присматривается и выжидает удобного момента, чтобы нанести удар. Но Тэсс не станет стрелять, пока на все сто процентов не будет уверен, что убьет. Это может продлиться не одну неделю и вымотает нервы не хуже любой перестрелки. Но у Кейна просто нет такого количества времени, и если Тэсс не объявится в ближайшие дни, Кейну придется самому пойти в атаку. Возможно, Тэсс выстрелит первым и убьет его. Тогда прикончить этого бандита придется Хукерам и Джону. Кейн знал: если Тэсс убьет его, Грифф не успокоится, пока не отомстит. От Гриффа ему не уйти. Грифф не признавал правил в смертельных играх, а уж убийце вообще никогда не давал спуску. Проведенная в тюрьме Юмы юность ожесточила парня, а борьба за процветание своего ранчо вообще лишила его жалости к соперникам. Уж тут Адам Клейхилл постарался.

Из дома вышла Ванесса. Она накинула на плечи шаль и встревоженно огляделась. Заметила Кейна и торопливо зашагала к нему.

– Моя сладкая, обожаемая рыжая пичужка, – вздохнул он и протянул ей руку.

– Генри сказал, что тебе стало плохо.

– А-а, пустяки. Наверно, опять слопал что-нибудь острое, вот желудок и отказался переварить.

Он потянул ее за руку и усадил к себе на колени.

– Как, скажи на милость, мясной бульон может оказаться острым для твоего желудка? А ты ничего, кроме него, утром не ел! Или все-таки попробовал мяса, приготовленного Хукерами?

– Ну-у, если быть честным, то я не удержался, – солгал Кейн. – Прекрати волноваться. Я и так прибавил в весе за последнее время. Это, наверное, из-за молока, которое Элли вливает в меня галлонами.

– Если тебя стошнит еще раз, ты непременно покажешься врачу, ясно? Розали сказала, что месяц назад в Джанкшене появился неплохой врач, он теперь ездит по вызовам. Она говорит, что он довольно молодой, но из докторской семьи. Его отец тоже врач.

– Замечательно. Я рад за Джанкшен, наконец-то цивилизация докатилась и до него. Раньше здесь, по-моему, вообще не было врачей. Не пройдет и года, как у нас появятся свой шериф и торговая палата…

– Прекрати болтать чепуху и увиливать от ответа! Если ты еще раз почувствуешь себя плохо, то навестишь доктора. – Она обняла его. – Я люблю тебя.

– Тебе не следует бросаться такими словами. Это очень опасно, сладкая моя. Я ведь могу захотеть немедленно утащить тебя в спальню. – Он рассмеялся, глядя на ее удивленное лицо.

– Ты просто маньяк, вот ты кто, Кейн де Болт! Мы с тобой женаты пять дней, и каждую ночь…

– Если уж ты начала считать дни и ночи, любовь моя, то не забудь и те, которые подарила мне до свадьбы!

– Да ты к тому же еще и не джентльмен! Как гадко с твоей стороны упоминать об этом!

Ее сверкающие глаза с вызовом и одновременно одобрением глядели на него. Она выгнула бровь и крепко сжала губы, стараясь удержать на лице суровое выражение.

Кейн рассмеялся и обнял ее за талию.

– Красавица моя! Особенно приятно, что моя! Его поддразнивание перешло в ласку.

– Ты на ходу исправляешься. – Она вздохнула. – Скажи, любимый, это не будет выглядеть слишком неприличным, если мы начнем целоваться среди бела дня?