Мы только что покинули широкие улицы жилых массивов и очутились в грязном восточном квартале Лондона. Без всякого перехода мы из сверкающей роскоши попали в самую позорную нищету. Этот контраст всегда шокировал меня. В Лондоне сосуществовали два мира. Два мира, которые ничего не знали друг о друге и никогда не пересекались. Перед лицом этой оскорбительной нищеты мне стало стыдно за то, что я англичанин.
Наш экипаж вскоре остановился из-за непреодолимого препятствия, возникшего на дороге, и мы продолжили путь пешком. Это дало нам возможность наблюдать за отчаянной картиной улицы. Выкрики, удары хлыста и грохот упряжек давили на наши барабанные перепонки. Дети в лохмотьях бежали за нами, выпрашивая милостыню. Проезжавший мимо кучер взмахнул хлыстом над их головами, и они разлетелись в разные стороны, как стая воробьев.
Под темным, как антрацитовый уголь, небом и тусклым светом газовых рожков у меня было впечатление, что я попал в ад. Улицы, казалось, смыкались над нами. Около лачуг с облупившимися фасадами возвышались груды помоев и мусора. В них изголодавшиеся собаки искали сгнившую пищу. Из окон свисали гроздья серого заплесневевшего белья. Пошел мелкий ледяной дождь.
Различие между Лондоном богатых и Лондоном бедных было не только визуальным и слуховым. Здесь, несмотря на холод, отвратительно пахло и было нечем дышать. Я не замедлил обратить на это внимание Холмса.
– Какая вонь! Грязеотделители, судя по всему, нечасто заезжают в этот квартал.
– И не только они, Ватсон. Даже полиция не отваживается проникать на некоторые из этих улиц. Разврат и разбой распространяются тут без помех.
– Так же, как холера и тиф.
Запах стал невыносимым. Я зажал нос платком.
– Я начинаю сомневаться, что прийти сюда было хорошей идеей.
– У нас нет выбора. Если мы хотим продолжить расследование, нам необходимо расспросить директора «Фантастики» и попытаться как можно больше узнать о Фостере и его знаменитом расследовании. Но будьте уверены, средь бела дня тут с нами ничего не случится. И мы в состоянии защитить себя.
– Мой страх не столько связан с этим местом, сколько с тем, куда мы направляемся. Не забывайте, что директор «Фантастики» завидует успеху «Стрэнда» и не питает к нам теплых чувств. Вот почему я боюсь, что он не примет нас с распростертыми объятиями.
– Кто не рискует, тот не пьет шампанского, Ватсон. Впрочем, мы уже пришли.
Мы остановились перед лавкой с полуразвалившейся витриной. Под облупившимся рисунком на грязном фасаде едва можно было различить слова «Журнал „Фантастика“».
Мы вышли и оказались в невероятном хаосе. Какой контраст с просторным помещением «Стрэнда»! Нагромождение ящиков и мебели создавало апокалипсический беспорядок. Мужчина неопределенного возраста, тощий и сутулый, хлопотал среди этого хаоса. На нем был старый, штопаный сюртук и перчатки, отслужившие свой срок.
Холмс многозначительно откашлялся. Мужчина вздрогнул и обернулся.
– Это доктор Ватсон, – начал мой друг, – а меня зовут Шерлок Холмс. Нам бы очень хотелось переговорить с директором «Фантастики».
Человек казался одновременно и удивленным, и недоверчивым.
На вид ему было около шестидесяти лет. Седеющие волосы, слишком длинные и непричесанные, как мочало, спадали ему на плечи. Даже его кожа была серой, будто пыль с годами въелась в нее. Исхудавшие щеки окружала пробивающаяся черная бородка. Глубокий шрам рассекал его заостренный подбородок. Желтые искорки сверкали в радужной оболочке глаз. Он был похож на исхудавшего волка.
– Вы и вправду… Что вы тут делаете?
– Мы уже сказали вам, мой друг, – повторил я. – Мы хотим видеть директора.
Человек прищурил глаза и внимательно осмотрел нас с ног до головы.
– Это я. Я Самюэль Боктон, директор журнала «Фантастика».
Он указал на два деревянных ящика.
– Присаживайтесь.
И осознав нелепость своего предложения, добавил:
– Мы переезжаем. Наконец-то мы уедем из этого проклятого квартала. Мы обоснуемся в Сен-Джонс-вудс, в месте, куда более подходящем нам по рангу.
Самюэль Боктон освободил ящик от наваленного на него хлама и уселся напротив нас.
– Если бы я заранее знал о таком визите! Не ожидал я увидеть у себя знаменитость.
– На самом деле, – подхватил Холмс, – мы ведем криминальное расследование.
Лицо Боктона стало непроницаемым. Молчание затянулось. Он подозрительно разглядывал нас. Я почувствовал почти звериную враждебность, исходящую от этого человека.
– Что вам на самом деле от меня нужно? Я не очень-то люблю расследования.
– Откровенность за откровенность. Я не слишком люблю преступников.
Боктон раскрыл рот, чтобы возразить, но мрачный взгляд Холмса положил конец его поползновениям.
– Мы хотели бы задать вам несколько вопросов касательно статьи, опубликованной в вашем журнале под названием «По следам преступления». Что вам известно об этом деле?
Волк, казалось, весь съежился, будто опасаясь своего противника.
– Мне известно не больше того, что опубликовано.
– Кто автор статьи?
– Реджинальд Фостер.
Холмс выразительно посмотрел на меня.
– Что известно вам об этом Фостере?
– По правде говоря, немного. Я даже не знаю его адреса и настоящего имени.
– Фостер – не настоящее его имя?
– Нет. Фостер – его писательский псевдоним. Он предпочитает действовать под умышленным именем до тех пор, пока не завершит свое расследование.
Боктон говорил о Фостере в настоящем времени. По всей видимости, он не знал о злой участи журналиста.
– Вы можете рассказать нам о Фостере все, что знаете? – настаивал Холмс.
Глаза человека превратились в тонкую щель.
– К чему все эти вопросы?
Холмс принял серьезный вид и воздержался от ответа.
Боктон почувствовал необходимость оправдаться.
– Я уже сказал, мне известно очень мало. Ему около тридцати. Брюнет, карие глаза. Очень подвижен. Рост примерно метр семьдесят. Одет всегда очень аккуратно. У него открытое, волевое лицо без следа страданий, а еще… – Он остановился.
– Еще что?
– В нем есть какой-то надлом. Я не знаток психологии, но такие вещи я хорошо чувствую, потому что часто вижу их вокруг.
– Что вы хотите этим сказать?
– Это все незначительные проявления, на которые обычно не обращают внимания. Взгляд, который вы ловите на себе во время беседы, рассеянность, морщинка на лбу, которая вдруг появится, как будто старая тревога не дает покоя. Он наделен огромной энергией, но иногда кажется, будто внутри он мучается. Мне было бы интересно узнать, что он ищет на самом деле.
– Как вы встретились с ним?
– Однажды он пришел ко мне и предложил свою рукопись. Я проглотил ее за один день. Его история захватила меня, и я подумал, что и моим читателям она придется по вкусу.
– Но почему Фостер обратился именно к вам?
Боктон провел рукой по волосам землистого цвета, будто пытаясь прогнать тягостную мысль.
– Он сказал, что никакой другой издатель не захочет публиковать его истории, а ему срочно нужны деньги для продолжения расследования. Тогда я предложил опубликовать их, а ему выплачивать проценты с выручки. Фостер был так доволен, что немедленно подписал контракт, даже не взглянув на условия.
– Вы использовали этого несчастного! – возмутился я, зная толк в этом деле. – Тариф за истории такого рода составляет не менее гинеи за тысячу слов. А «Стрэнд» платит мне намного больше того.
– «Фантастика» не располагает такими средствами, как «Стрэнд», мистер Ватсон, и могу вас заверить, что Фостер не жаловался на нашу сделку. Впрочем, как и я.
Холмс вонзил свой хищный взгляд в глаза Боктона.
– Эта история действительно имела место или была написана просто для того, чтобы поправить ваше финансовое положение?
Директор «Фантастики» пожал плечами. Когда он открыл рот, чтобы заговорить, злая гримаса скривила его губы и обнажила заостренные зубы.
– А что это меняет? Люди хотят крови и жутких, ужасных преступлений. Это освобождает их от страхов и удовлетворяет самые постыдные фантазии. Им не хватает Джека-Потрошителя.
– Вы полагаете, что у ваших читателей тоска по этому монстру?
– И не только у моих читателей. Добропорядочные граждане любят дрожать с ног до головы, спрятавшись в своем любимом кресле, в то время как кого-то потрошат в грязи лондонских мостовых. Вспомните, какой успех имеют «Франкенштейн», «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» и «Дракула»! А что уж говорить о «Собаке Баскервилей», доктор Ватсон? Разве это не дьявольская история?
– Это не одно и то же. Джек-Потрошитель был кровожадным монстром, убивавшим невинных. Волк обнажил клыки.
– Давайте не будем преувеличивать. Он лишь укоротил страдания нескольких потерянных девушек, обреченных на безусловное вырождение. Что касается невинных, то они умирают тысячами каждый год в Уайтшапеле, и это никого не шокирует.
– Что вы имеете в виду?
Боктон скривил страдальческую мину.
– Я имею в виду тысячи несчастных, которые погибают на сахаро-рафинадных заводах Уайтшапела. В Ист-Энде почти 60 процентов детей не доживает до пяти лет, и Лондону наплевать на это. А знаете почему, доктор Ватсон?
Я опустил глаза, не найдя, что ответить. Боктон разгорячился:
– Потому что люди привыкли видеть, как тысячи людей умирают от удушья в гнилой атмосфере Ист-Энда. Приличные люди считают нормальным то, что нищие ютятся по четырнадцать и более человек в одной комнате, при полном отсутствии гигиены и уединения. Это всего лишь часть повседневности и не является редкостью. А вот Джек-Потрошитель – это что-то нереальное, исключительное. Дьявол всегда привлекателен.
Холмс подождал, пока тот закончит свою безумную обличительную речь, и подарил нам мгновение успокаивающей тишины. А потом он спокойно спросил:
– Фостер оставил вам текст следующей статьи?
Директор «Фантастики» сделал неопределенный жест.
– Нет, ничего не оставил, но я жду. Он намеревался продолжить расследование в тюрьме Миллбэнк. Он хотел опросить одного человека, очень важного для его расследования.
– Вы не знаете, были ли у него сообщники в полиции? – поинтересовался Холмс.
– Думаю, он работал с неким Хазелвудом.
– С профессором Корнелиусом Хазелвудом?
На лице Боктона отразилось крайнее изумление.
– Ну да, а что?
– Сколько времени Фостер уже не давал о себе знать?
– Не знаю точно. Неделю примерно.
– Это вас не беспокоит? – продолжал Холмс.
– Нет, я опубликую продолжение истории тогда, когда Фостер мне ее передаст.
– Вы рискуете прождать долго.
– Что вы хотите этим сказать?
– Фостер мертв, – бросил Холмс, наблюдая за реакцией директора.
Боктон не смог скрыть удивления.
– Как вы можете это утверждать?
– Вы не читаете газет?
– Нет. Переезд занимает все мое время и…
– Его тело найдено в одной из камер в тюрьме Миллбэнк.
– Это очень некстати, – сказал серый человек, почесав голову, – но самое трудное сделано.
– Самое трудное?
– Да. Наши продажи пошли вверх. Благодаря этому необычному расследованию круг наших читателей растет с каждой неделей. Молодые талантливые писатели заваливают меня рукописями. Я достиг цели. Наконец я выйду из этого бедственного положения. Это все, что имеет для меня значение. Я так долго ждал этого…
Самюэль Боктон поднялся и указал на сумки, полные писем и газет, которые он, очевидно, собрался вынести на помойку.
– Я погребу прошлое. Нужно освободить место для будущего.
Затем он бросил взгляд на дверь.
– А сейчас прошу извинить меня, но я вынужден проститься с вами, сейчас приедут грузчики. Нам нужно подготовиться к открытию нашей новой конторы в понедельник.
Мы покинули это место без малейшего сожаления. Этот отвратительный субъект никогда не войдет в круг моих друзей.
Спускалась ночь. Когда мы выезжали из Ист-Энда, я все еще колебался между сожалением от того, что уезжаю прочь от этой нищеты, и эгоистическим облегчением от мысли, что скоро окажусь в нашем комфортном маленьком жилище.
Той ночью я никак не мог заснуть. Слишком много вопросов вертелось в моей голове. У меня было странное чувство, что Боктон знает намного больше, чем рассказал нам. Я попытался перебрать в памяти различные элементы расследования, которые были в нашем распоряжении. С одной стороны, был этот трагический побег из Миллбэнк. Мы знали, что беглец, бывший адвокат по имени Марк Дьюэн, стал жертвой шантажиста. Ужасные преступления, отмеченные перевернутым крестом, были совершены после побега. Но, несмотря на все усилия полиции, Марка Дьюэна так и не нашли.
А сегодня мы узнали, что Фостер работал со знаменитым профессором Корнелиусом Хазелвудом, новым гуру современной криминальной полиции. Что они обнаружили? А Майкрофт Холмс? Почему он так старался держать своего брата подальше от этих дел?
Мне так и не удалось соединить элементы этой волнующей мозаики.