Тайна убийства молодого Джеймса Пикокса оставалась также нераскрытой.

Его отец, хирург Джон Пикокс, обнаружил бездыханное тело сына на собственном столе для вскрытий.

Откуда я узнал об этом преступлении? Из анонимного письма, полученного на Бейкер-стрит. Почерк шокировал меня. Он не поддавался никакому объяснению и, казалось, нарушал самые элементарные правила графологии. Почерк мог принадлежать мужчине, но написание одних и тех же букв варьировалось раз от разу, будто письмо было написано несколькими людьми. Некоторые буквы доставили мне немало хлопот. Иногда буква «т» имела наклонную черту, направленную вверх, а иногда эта черточка была очень короткой, и буква становилась похожей скорее на знак. Однако я знал, что эту букву почти невозможно подделать. Было маловероятно, чтобы ее форма менялась в пределах такого короткого текста.

Внезапно мне пришла в голову мысль сопоставить почерк этого письма с почерком письма, полученного от старой женщины в деле аббата Поля Мередита. Раньше я не думал об этом, поскольку был убежден, что письма написаны совершенно разными людьми. Но сейчас, в свете моих последних выводов, все казалось возможным…

Я достал лупу и принялся сравнивать оба письма. На первый взгляд между ними не было ничего общего. Одно было нерешительным, но последовательным, другое – основательным, но хаотичным. Я решил сконцентрироваться на букве «т».

Моему удивлению не было предела. Почерк так называемой пожилой женщины носил те же отклонения что и лежавшее передо мной письмо. Кому-то было необходимо заманить меня в анатомический зал именно в тот день. И этот кто-то был не кто иной, как пожилая женщина, с которой мы встречались в церкви. Этот же человек был и убийцей молодого Пикокса.

Наконец улики совпали. Тотчас в голову пришла неизбежная мысль. Теперь я был уверен в том, что знаю убийцу! Иначе зачем ему столь тщательно скрывать почерк?

Все встало на свои места.

Обнадеженный этим открытием, я продолжил расследование.

Тело молодого Пикокса принес человек не из работников морга. Впрочем, тело старухи планировалось доставить лишь на утро следующего дня, прямо перед началом занятий по анатомии, проводимых Пикоксом-отцом.

Человека, принесшего тело, скрывала маска, якобы из санитарных соображений. На самом деле он пытался скрыть свои черты.

Я достал досье по делу Вилера.

Обнаружено тело женщины. Ее лицо смазано медом и изъедено паразитами.

На этот раз Лестрейд получил таинственное письмо, в котором сообщалось о нечистых поступках лорда Вилера. В письме говорилось о том, что лорд вступил в связь с молодой танцовщицей по имени Лулу Гранд-Буш!

Леди Вилер стала известна измена, и она наняла бандитов, чтобы те обезобразили любовницу ее мужа серной кислотой. Потерявший рассудок от ярости лорд Вилер решил собственноручно наказать свою супругу и подверг ее еще более чудовищным мучениям. В письме указывалось точное место преступления.

И действительно, там мы обнаружили тело леди Вилер с лицом, обезображенным паразитами. Но разве были у нас улики? Говорили, что было пущено в ход все, чтобы обвинить лорда Вилера.

Я начал длительное расследование с попытки отыскать знаменитую Лулу Гранд-Буш. Под видом трудяги я направился в Лаймхаус, в кабак, пользующийся наихудшей репутацией в районе, «Пираты на пирушке». Собравшись с духом, я открыл дверь логова и тотчас ощутил удушливую атмосферу того места. Все было намного хуже, чем я представлял. Освещение было такого же качества, как и окружавшая меня мораль. Сквозь желтоватый туман табачного дыма я разглядел длинное помещение, которое наполнял жуткий гул человеческих голосов. Профессиональные побирушки, закоренелые хулиганы и проститутки всех возрастов, – казалось, все отбросы города собрались в этом отвратительном месте. Официантки с изможденными лицами сновали среди посетителей, разнося подносы с едой. Виляя бедрами, они ловко уклонялись от смелых рук, преграждавших им путь. Когда одна из них проходила мимо меня, мне удалось спросить ее:

– Вы были знакомы с Лулу Гранд-Буш?

– Конечно! – ответила она, удивленно посмотрев на меня. Потом сложила ладони рупором и прокричала:

– Лулу! Твой клиент.

В глубине зала возник силуэт. Им оказалась толстая мужеподобная женщина с лицом, обезображенным серной кислотой. Косматые волосы спадали на ее блуждающие глаза. К груди она прижимала бутылку с джином. Я протянул гарпии полкроны и разговорился с ней, стараясь уйти от ее дыхания.

С изумлением я узнал, что на лондонском дне полным-полно Лулу Гранд-Буш. Этот псевдоним очень полюбился женщинам легкого поведения. Ни одна из них не слышала о деле Вилер. Многие женщины были изуродованы – они говорили, что такой метод воздействия широко распространен среди сутенеров. Если клиенты оставались недовольны услугами женщин, то последних наказывали – обливали лицо серной кислотой. Молодые женщины, если и выживали, лишались единственной возможности заработать, какой бы гнусной она ни была.

Другой образ вспомнился мне: отвратительные существа, теснящиеся в заброшенной фабрике, которую Кроули принял за Пандемониум. Лица многих женщин были покрыты отвратительными шрамами. Вне сомнения, это бывшие проститутки…

Десятки Лулу Гранд-Буш предлагали мне сомнительное удовольствие. Неимоверными усилиями я дал им понять, что вовсе не это привело меня сюда. Не в силах справиться с отвращением, я оставил этот след.

Уже тогда я не верил, что это убийство на почве ревности. Письмо, отправленное в полицию, было написано той же рукой, что и письмо от старой женщины и письмо так называемого соседа Пикоксов. Это был всего лишь сценарий, продуманный до мелочей чьим-то нездоровым воображением. Лулу Гранд-Буш была мифом. Как Лестрейд и его люди могли попасться в столь грубую ловушку?

Я перечитал заметки Ватсона. Меня предупредили Хиггинс и его банда.

Но каким образом Хиггинсу удалось выследить убийцу в таком огромном городе, как Лондон? Ведь я всего-навсего поручил ему ждать, не появится ли снова на своем обычном месте Джек-попрошайка.

Ответ находился в моих заметках. Во время тех событий юный Хиггинс и его маленькая банда жили в нескольких кварталах от этого жуткого подвала!

Они, должно быть, видели человека, переодетого дьяволом, и выследили его.

Простое совпадение? Или мальчику было известно намного больше, чем он сказал мне? Почему он убежал, лишь приблизившись к двери?

Мог ли Хиггинс быть сообщником убийцы? – вот новое подозрение, которого не возникало у меня раньше. Кем стал Хиггинс?

Все мои старания найти Хиггинса потерпели неудачу. Ведь в то время банда партизан состояла из ребят с улицы. У них не было ни знакомых, ни семей. Однако я знал, где найти их. Теперь они стали взрослыми. Как сложилась их судьба? Жили ли они по-прежнему в Лондоне?

Я надеялся найти больше улик в деле Девы Лукулюсской.

Полиция обвинила отчима несчастной, который поместил ее живой в статую-саркофаг.

Я перечел факты, обнаруженные после ужасной находки. Малколм Фэллоу, отчим девочки, был представлен монстром с развратным нравом. «Улики», собранные против него, были бесспорными.

И вновь сценарий был продуман в совершенстве. Снова обвиняемый отрицал все, что выдвигалось против него. Снова мое личное расследование не позволило мне отыскать ни малейшего дефекта, ни малейшего отклонения от нормы в образцовой жизни этого господина. Но за чем наблюдал Гудини, спрятавшись во мраке исповедальни? Может, это он был теневым персонажем, человеком с тысячью лиц, способным манипулировать людьми и придумывать такие жуткие сценарии?

Этого вопроса сыщики ни разу не коснулись. Напротив, они обратились за помощью к иллюзионисту и медиуму Анне Эве Фэй. Но, действуя подобным образом, не привели ли они волка в овчарню?

Гудини тем временем продолжал мировую карьеру. В газетах регулярно появлялись статьи о его сногсшибательных номерах.

А эта статуя, Дева Лукулюсская… Она появилась не благодаря чуду Святого Духа, хотя многие так считали. Я решил провести подробное проверочное расследование дела этой таинственной статуи.

После нескольких месяцев поисков я узнал, что Деву Лукулюсскую сняли с пьедестала и обратили в прах. Правительство стремилось таким образом уничтожить этот символ преступления и кощунства, из-за которого возник такой скандал. Но оно уничтожило и ценную улику.

Тогда я решил предпринять обширные библиографические поиски смотрителей основных музеев Европы. Спустя год я смог наконец сопоставить ответы лучших специалистов. Дева Лукулюсская – не более чем фантом. Подобная статуя никогда не существовала. Она – плод больного воображения. Зато в Средние века существовал саркофаг, начиненный пиками, носящий имя «Вдова Нюренберг». Преступников закрывали в нем и держали до наступления смерти. Значит, этот варварский инструмент вдохновил нашего дьявольского скульптора на создание статуи.

Спустя еще несколько месяцев мое расследование привело меня в одну из двадцати семи литейных мастерских Лондона. Там меня ждал совершенно неожиданный поворот. Я обнаружил планы, по которым была создана Дева Лукулюсская. Эта статуя была сделана под очень большим секретом по заказу некоего… Реджинальда Фостера!

Мой мозг был готов взорваться. Как был замешан в эту чудовищную историю журналист? Какое отношение он имел к этим ужасным преступлениям? Им манипулировали или он подвергся чьему-то давлению? Мне показалось, что я обнаружил существенный элемент этой страшной мозаики, хотя он пока не позволял увидеть картину целиком.

Я по-прежнему убежден, что в прошлом кроется объяснение настоящего. Новое открытие дало мне силы продолжать поиски. Я снова окунулся в чудовищное дело, прошедшее почти незамеченным среди пятнадцати кровавых убийств: старый библиотекарь, задушенный книгой. Следствие мгновенно заключило под стражу его дочь.

С точки зрения полиции, виновность молодой девушки не вызывала никаких сомнений.

Многочисленные доказательства выглядели тогда неопровержимыми. Они тяжким грузом легли на хрупкие плечи девушки. Бедняжка умерла в тюрьме от отчаяния еще до начала процесса.

Долгое время я копался в ее прошлом и прошлом ее отца. Жизнь их была небогата событиями. Их связывала общая страсть к книгам. Ничто не предвещало столь резкой перемены в поведении дочери. Тем более никто не мог предположить, что девушка способна убить собственного отца, в котором она души не чаяла.

Расследование, проведенное по соседству с их домом, показало, что старая сиделка регулярно навещала прикованного к постели больного. Мне пришлось основательно разворошить память свидетелей, чтобы они вспомнили, что это была старая верующая. Она была вне всяких подозрений. Однако никто не мог вспомнить, какому религиозному ордену она принадлежала.

Верующая санитарка после смерти библиотекаря больше не появилась. Что было логично. Я вспомнил: за младенцем судьи Ричмонда также присматривала няня-верующая.

Могло ли это быть одно и то же лицо?

Я перешел к делу Ричмонда. Те события были еще свежи в моей памяти, будто произошли накануне.

Хазелвуд и Лестрейд надеялись, что убийца попадет в расставленные ими ловушки. Их замысел провалился. Преступление было совершено у них под носом, в комнате, где находился младенец. Все было окружено тайной. Полиция была твердо уверена в том, что никто не входил в комнату и не покидал ее. А старая няня, которая ухаживала за малышом, к сожалению, отправилась на тот свет, и допросить ее не представлялось возможным.

Как же провести проверочное расследование?

Я решил использовать метод, который много раз доказывал свою состоятельность, – метод исключения. Нужно исключить все невозможные гипотезы. Оставшаяся гипотеза и окажется решением проблемы. Будучи картезианцем и прагматиком, я мгновенно исключил все сверхъестественные или какие бы то ни было мистические объяснения.

Никто не проникал в комнату и не выходил из нее. Значит, убийца находился внутри. Кроме младенца в комнате был один-единственный человек: старая няня. Значит, няня убила младенца! Эта идея уже приходила мне на ум. Но я отбросил ее, поскольку она никак не увязывалась с высказываниями свидетелей. На самом деле старая няня была очень близка к судье и к его семье. Ее жизнь была посвящена служению Другим, в том числе этому младенцу, которого она любила больше всего на свете. Зачем же ей совершать столь ужасное убийство?

Я снова и снова перечитывал точный рассказ Ватсона. Вот что говорилось в отчете газеты «Таймс», который процитировал мой друг:

«Поднялась невероятная суматоха, сопровождаемая криками ужаса, полицейскими распоряжениями и пронзительными свистками. Охваченная паникой и все еще находящая под действием снотворного, старая няня, спотыкаясь и пошатываясь, выскочила из дома, закрыв лицо руками, пробежала мимо псарни и устремилась в ледяной мрак. Внезапно собаки залаяли как бешеные, и новый вопль разорвал ночь. Некоторое время спустя нашли бездыханное, окоченевшее тело сестры Марты. Смерть запечатлела на ее лице выражение страха».

«Закрыв лицо руками»! Конечно, разве в момент всеобщей паники кому-нибудь пришло бы в голову разглядывать няню? Никому! А что, если эта мнимая верующая и была убийцей?

Другой абзац пришел мне на память: «Голос няни был хриплым от ангины».

Жуткий сценарий принимал все более четкие очертания. Нужно восстановить все факты.

А что, если этот охрипший от ангины голос был лишь подделкой, как и голос пожилой женщины в церкви?

Убийца занял место няни. Ведь он уже принимал обличие старой женщины в церкви и побирушки Джека, и ему удалось обвести нас вокруг пальца! Если так оно и было, то он был заперт в комнате вместе с младенцем. Он убил ребенка, оставив на подушке одну голову. Когда ужасное убийство было обнаружено, он разыграл ужас и панику, утверждая, что видел самого дьявола. Воспользовавшись всеобщим смятением, он закрыл лицо руками и выбежал на улицу.

Но где он спрятал тело? Наверняка избавился от него, поскольку оно так и не было найдено.

Я снова перечитал текст Ватсона. Одно предложение внезапно привлекло мое внимание: «Внезапно собаки залаяли как бешеные».

Почему вдруг собаки залаяли как бешеные? По моей спине пробежал холодок ужаса. Убийца бросил им тело ребенка, и они сожрали его!

Но кроме этого, казалось, ничего больше не сходится. Пожилая женщина умерла несколько минут спустя. Полиция установила смерть вследствие отравления цианидом. Если только не…

«…Новый вопль разорвал ночь. Некоторое время спустя нашли бездыханное, окоченевшее тело сестры Марты. Смерть запечатлела на ее лице выражение страха».

Как я мог поступить так безрассудно?

Ее «окоченевшее тело» свидетельствовало вовсе не о пережитом ужасе, как сообщалось в статье, а о том, что началось трупное окоченение! И почему смерть от цианида подкосила няню именно в тот момент, ведь у нее хватило сил и энергии выбежать из дома! Несчастной жертвой и правда была няня. Но она умерла задолго до той ночи. Ее тело прятали где-то недалеко от дома.

Теперь я мог восстановить последовательность тех событий и увидеть все так, как оно было на самом деле.

Убийца долгое время следил за домом судьи, замышляя дьявольское убийство. Впрочем, не он ли изображен на рисунке Хазелвуда? Он наблюдал за няней. Он знал время и продолжительность ее малейших передвижений, часы ее молитв в церкви и часы ее прогулок с младенцем судьи Ричмонда. Он знал жертву как свои пять пальцев. Может быть, он даже общался с ней, самым безобидным образом, для того чтобы изучить тембр ее голоса и манеры поведения. Каждый вечер перед зеркалом он переодевался в добрую сестру, гримировал лицо и прятал волосы под традиционным головным убором всех верующих. Наверняка он тестировал свой маскарадный костюм на третьих лицах. Иллюзия была совершенной. Он был готов.

И вот настал долгожданный день. Он похитил верующую, отравил ее и спрятал ее тело недалеко от дома судьи в заранее приготовленном тайнике. Ужасный эпилог этой истории известен всем.

А мне осталось лишь проверить свои выводы. Я отправился на место преступления и принялся изучать окрестности дома. Торговцы квартала знали эту историю во всех подробностях. До сих пор сплетники с удовольствием обсуждали жуткого детоубийцу и высказывали самые безумные домыслы. Все помнили старую няню. Я без труда нашел многочисленных свидетелей.

– Видели ли старую няню в сопровождении кого-нибудь?

– Да, она будто была дружна со старым священником, который жил в том же квартале и любил прогуливаться в том же парке, что и она. Их часто видели вместе.

– О чем они говорили?

– Наверное, о религии, о прошлом, как все пожилые люди.

– Видели ли священника после смерти его подруги?

– И правда, нет… Теперь, когда вы спросили…

– Какого роста был старик?

– Ну и вопросы у вас! Почти как его подруга, около метра шестидесяти.

– Они были похожи?

– Разумеется, нет. Он был пожилым господином, а она пожилой дамой. Но если поразмыслить, то между ними действительно было какое-то сходство. У них вроде была одинаковая походка, одинаковая манера держаться, одинаковое выражение лица… И правда, вспомнив все это, можно сказать, что они были похожи… в каком-то роде.

Где нашли безжизненное тело няни? Рядом с техническим сараем – это что-то вроде небольшой лачуги, которой иногда пользовались путейские рабочие. Этой хижины уже не существует – она была разрушена после убийства ребенка судьи Ричмонда. Никто так и не понял почему.

Итак, старая няня и верующая, которая ухаживала за библиотекарей, – одно и то же лицо. Теперь все сходилось. Сомнение превратилось в убеждение, но я так и не нашел разгадки тайны. Нужно было продолжать расследование в надежде увидеть свет в конце тоннеля. Я решил ничего не оставлять на волю случая. Каждое из пятнадцати убийств должно стать объектом тщательного проверочного расследования. Мне следовало торопиться, потому что время шло и мое здоровье ухудшалось.

Я взял в руки досье Аниты Корнвелл. Речь шла о чудовищном убийстве молодой женщины. Ее нашли задушенной собственными внутренностями на одной из мрачных улиц квартала Лаймхаус, Это преступление оттеснило Джека-Потрошителя в разряд безобидных царапальщиков.

Сосед заявил, что наблюдал за происходящим из окна своей комнаты, спрятавшись за занавеской. Он предоставил полиции точное описание убийцы. Проведя расследование, Лестрейд определил, что убийцей является муж несчастной, некий Уильям Корнвелл, оптовый торговец вином и спиртными напитками. В результате обыска в доме Корнвеллов была обнаружена одежда со свежими следами крови в ящике для грязного белья. Эта находка подтвердила заключения Лестрейда. Все улики указывали на мужа.

Но кем был тот свидетель? Был ли он достоин доверия? Почти сразу после убийства он растворился в лондонской атмосфере, как и Джек-попрошайка.

Вооружившись тростью пилигрима, я отправился на поиски этого таинственного свидетеля. Но как подобраться к досье Уильяма Корнвелла? Я так хорошо знал Скотланд-Ярд! Мне придется проявить чудеса дипломатии и хитрости.

Вначале я решил убедить Хазелвуда в обоснованности моего предприятия. Со времени тех событий прошли годы. Тот, кого сочли виновным, понес наказание.

Хазелвуд колебался. Затем он вынудил меня к бесчисленным обещаниям. Нет, я не собираюсь бросать тень на работу Лестрейда. Нет, я не сообщу прессе о результатах моего нового расследования. Да, я проинформирую одного лишь Корнелиуса Хазелвуда. Нет, я не собираюсь своей работой нанести вред полиции и осквернить ее современные методы ведения следствия.

Хазелвуд наконец уступил мне, но какой ценой! Мне пришлось пасть достаточно низко. Он боялся меня? Или пытался скрыть еще более ужасную тайну? Зачем все эти меры предосторожности в отношении меня?

Как бы то ни было, после нескольких недель хождения по мрачным администрациям я получил доступ к досье. Я мог воспользоваться им в помещении Скотланд-Ярда, без права изъятия, в присутствии давшего присягу агента и без возможности скопировать что бы то ни было.

Наконец я нашел информацию, которую искал: имя и адрес свидетеля. «Мистер Мортимер Пендертон, Солиман-Бэйд-стрит, 12», в самом сердце квартала Лаймхаус.

Я тотчас отправился туда.

Экипаж высадил меня напротив дома 12. Это была меблированная квартира с облупившимся фасадом, где рабочие десятками проживали в тесных комнатках без всяких признаков гигиены. Я постучал в калитку. Седой мужчина, грязный и плохо выбритый, отворил дверь и осмотрел меня с головы до ног. Мне показалось, что в его взгляде я различил слабый отблеск беспокойства.

– Что вам нужно? Вы из Службы гигиены?

Цербер ошибся касательно повода моего визита, но тем самым бросил мне спасительную нить.

– Обычная проверка, – сказал я тоном, который не должен был вызвать у него никаких сомнений.

Он позволил мне войти в маленькую, плохо освещенную комнату, служившую здесь гостиной. Старая печь для каменного угля урчала в углу и наполняла дымом спертый воздух. Вдоль стен были протянуты веревки, на которых сохло белье.

Я воззрился на целый ряд женского белья.

– Был ли у вас жилец по имени Мортимер Пендертон?

Человек почесал голову грязными руками.

– Пендертон, Пендертон… это имя мне ни о чем не говорит. Он жаловался в Службу гигиены?

Поскольку я не отвечал, он раскрыл липкую от грязи книгу записей и перевернул несколько страниц.

– В последний месяц никакого Пендертона у меня не было.

Я забыл сообщить ему существенную информацию.

– Пендертон, о котором я говорю, жил у вас пятнадцать лет назад, в январе.

Он посмотрел на меня в крайней растерянности.

– Что? И только сейчас он подал жалобу?

– Мне нужны сведения о нем.

– Сведения? В какую игру вы играете?

– В потеряй-найди. Предоставьте мне информацию, которую я ищу, иначе рискуете многое потерять.

– Но…

– Очень многое.

– Ну хорошо, хорошо. Я посмотрю в архиве.

Он на минуту вышел и вернулся с другой книгой записей, еще более замусоленной, чем прежняя. Перевернул несколько страниц. Указательным пальцем пробежал несколько столбцов и остановился.

– Пендертон. Мортимер Пендертон. Он жил здесь всего неделю. В неделю убийства. Теперь я вспомнил.

– В какой комнате он жил?

– В единственной отдельной комнате. Это на первом этаже, следуйте за мной.

Он взобрался по наклонной лестнице, которая грозила обрушиться под каждым его шагом. Я шел за ним, молясь, чтобы он не упал на меня. Добравшись до лестничного проема, я чуть не задохнулся от жуткого запаха. Это была отвратительная смесь жареного лука, человеческих испражнений и каменного угля. Человек ягодицей толкнул дверь.

– Это здесь. Как видите, здесь есть все удобства. Все удобства заключались в жалком убогом ложе, шатком кресле, крошечном столике, стуле без спинки и желтой раковине, подвешенной под выщербленным зеркалом. Я зажал нос, не в силах вдыхать это зловоние.

Он заметил мое движение и направился к окну.

– Запах от соседей, достаточно открыть окно – и он сразу испарится.

Окно-то как раз и было целью моего визита.

– Осмотрите все как следует!

Я открыл шаткую оконную створку и нагнулся.

– Отсюда Пендертон наблюдал за убийством молодой женщины?

Огромный цербер указал пальцем на тротуар напротив.

– Да, это произошло на той стороне улицы, прямо напротив.

– Другие жильцы ничего не видели и не слышали?

– Не знаю. В других комнатах нет окон.

– И вы ничего не видели?

– Ничего такого. Моя комната выходит во двор, в противоположную сторону.

Человек бросил на меня подозрительный взгляд.

– Вы случайно не сыщик?

– Возможно, но я знаком кое с кем из Службы гигиены.

– Вы ведь не добавите мне проблем?

– Это зависит от вас. Опишите подробно этого Мортимера Пендертона.

Он снова почесал голову, будто надеясь наскрести какие-нибудь воспоминания.

– М-м-м… давно это было. Не помню я больше ничего.

Внезапно он широко распахнул совиные глаза.

– Нет, кое-что помню. Он носил темные очки и никогда их не снимал.

– Даже в помещении?

– Даже в помещении.

– Это не показалось вам странным?

– Да, но когда клиент платит авансом такой тариф, не принято задавать ему вопросов, господин.

– Какой тариф?

– Мортимер заплатил вчетверо против цены, это записано в книге, можете проверить, если желаете.

– Зачем он платил так много?

Он пожал плечами.

– Мне ничего не известно. Может, он прятался от кого-то и не хотел, чтобы его узнали. Нередко ведь случается, что господа из высшего общества водятся со всяким сбродом в Лаймхаусе, одеваясь так, что ни у кого не вызывают подозрений. А наш брат просто получает деньги и закрывает на все глаза.

– Вы рассказали об этом полиции, когда велось следствие?

– Нет. Впрочем, меня никто и не спрашивал.

– Что? Никто не допросил вас?

– А чего ради? Мортимер был тут. Он отвечал на все вопросы. Он ведь был свидетелем убийства, а не я.

– Вы после этого видели Мортимера?

– Нет, никогда.

Итак, полиция взяла свидетельские показания у самого убийцы. У полиции не бывает подозрений. Кроме того, она торопится найти виновного.

Убийца постарался не оставить ни одной улики, которая могла бы выдать его. Он действовал профессионально и, судя по всему, владел искусством криминального расследования. И опять же он никак не походил на Марка Дьюэна, беглеца из Миллбэнк.