— Эта история началась не так уж давно, — сказала Цирцея. — Хотя для тех из вас, чья чистота была запятнана миазмами человечества, она может показаться древней. Но помните, древняя история человеческой расы для нас, куда более древних существ, все равно, что вчерашний день. Впервые я услышала ее от нашего великого основателя Рааля, — по крайней мере на мой взгляд, ее гортанное ворчание было более всего похоже на слово «Рааль», — он в свою очередь услышал ее от родителей, а те — от своих родителей и так далее. История эта передавалась на протяжении веков, и вот настала моя очередь поведать ее вам.

— Должно быть, Рааль — это тот продавец пылесосов, — пробормотал Эрни мне на ухо, и я был впечатлен, как четко ему удалось произнести это сложное имя. — Ну, тот, который заварил всю эту кашу с культом, а потом сыграл в ящик.

— Менее миллиона лет назад, — продолжала Цирцея, — наши предки столкнулись с проблемой. Определенная ветвь гоминидов, за которыми наши предки постоянно наблюдали вот уже какое-то время, вдруг пошли по другому пути развития, чем их ближайшие родственники, высшие приматы. В последние несколько сот тысяч лет изменения стали более значительными, ярко выраженными, и члены Великого Совета обеспокоились, что эволюция ускорилась, и гоминиды, черепная коробка которых быстро увеличивалась, вскоре смогут научиться общаться, а далее создать собственное общество. Такого в нашей истории никогда не было. У нас появился потенциальный соперник. Члены Совета сочли необходимым отнестись к приматам с большей осторожностью. Разумеется, эти… обезьяны не могли угрожать нашему благополучию. Они были неуклюжие, тупые, и по большей мере предпочитали действовать в одиночку. Кроме того они были мелкие, намного меньше нас по размеру. Конечно же, мы и тогда не достигали размеров наших Великих предков, однако миллион лет назад наши праотцы были выше и крупнее, чем сегодняшние динозавры. Их рост составлял минимум три — три с половиной метра.

— Откуда, блин, она это знает? — проворчал Эрни мне на ухо.

— Это байка. Ты же слышал об этом?

Цирцея продолжала:

— Но вскоре выяснилось, что одна группа приматов организовала сообщество, они вели кочевой образ жизни в той части земного шара, которая теперь является государством Гана. Динозавры забеспокоились, не пойдут ли по этому пути и другие гоминиды в течение следующих пары десятков тысяч лет. С этим нужно было что-то делать.

Громче всех о такой необходимости кричали трое братьев, чьи имена и раса, к сожалению, не дошли до нас. Но широко известно, что они были самыми сильными и смелыми среди своего рода, доблестно и умело сражались с хищниками, истреблявшими нас, поэтому и было решено, что именно они и должны предпринять попытку контакта с первой группой гоминидов.

Старший брат был замечательным парнем: добрый, щедрый, и всегда умел приободрить других. Средний брат был необычно крупный и мощный, некоторые рассказывают, что он возвышался над деревьями в лесу. А младший брат был очень умен, он мог найти решение любой проблемы. Это был идеальный выбор.

Братья хотели отправиться в путь вместе, как всегда. На самом деле именно так их предки подавили попытку восстания, предпринятую ранее группой динозавров. Но Совет обязал их ехать к месту поселения гоминидов поодиночке, вы же знаете, когда дело касается Совета, то правила превыше всего. Возможно, мы и развивались на протяжении прошедших миллионов лет, но Совет стагнировал.

В аудитории раздался смех, и я вдруг понял, что и сам хихикаю, увлекшись рассказом Цирцеи.

— Старший брат отправился в долину, где жили гоминиды, и после долгого и тяжелого путешествия прибыл к границам их лагеря. Тогда предки современных людей жили под открытым небом, им не хватало мозгов даже, чтобы соорудить для себя какой-нибудь сарайчик или хижину. Несколько лет старший брат жил в лесу и следил за людьми, размышляя, как же лучше всего установить контакт с этими новыми созданиями. Через некоторое время он решил, что лучше всего действовать прямо и просто, возможно, используя язык жестов.

Как-то раз рано утром он спустился в долину, высоко держа голову и пытаясь покорить гоминидов своей самой лучшей улыбкой. Он хотел поприветствовать их от имени расы разумных существ, чтобы узнать, какие у них планы в отношении этой долины и динозавров в принципе, не откажутся ли установить с ними дружественные отношения.

И был растерзан на месте.

Толпу словно ударило током, все мы начали как один раскачиваться взад-вперед. Последнюю фразу Цирцея произнесла с особым ударением, едва слышный сарказм в слове «растерзан» сделал свое дело.

— Прошло несколько дней. Двое оставшихся братьев так и не дождались новостей от старшего, и тогда средний брат был отправлен посмотреть, что же с ним случилось. Он быстро добрался до долины и поступил так же, как и его брат — спрятался в лесу поблизости и следил за новыми существами, прежде чем двинуться дальше. Но в тот вечер он издалека видел, как все племя гоминидов празднует вокруг тела его брата, засовывая обгладываемые кости и окровавленные кишки в свои отвратительные жадные рты.

Не раздумывая ни минуты, не подготовившись, разъяренный динозавр вбежал на лужайку, где происходило пиршество. Клыки и когти его были обнажены, когда он напал на ничего не подозревавших тварей. В тот момент он не думал ни об опасности, ни о последствиях, им овладела только жажда мщения.

Двенадцать гоминидов растерзал он, прежде чем людишки убили его.

Прошло еще какое-то время, и ни один из братьев так и не вернулся. У Совета не было выбора кроме как послать младшего, и он с готовностью отправился в путь, желая узнать, что же случилось с его родными. Но третий брат был самым умным и осторожным, и не торопился подходить к долине. Он изучил каждый их след, каждую тропку, чтобы понять, как же гоминиды себя ведут, как они живут и чем питаются.

Так что к тому времени, когда он приблизился к долине, как его братья, и спрятался в лесу, чтобы наблюдать за людишками издалека, его братьев уже съели, а косточки их обглодали. От них остались только крупные кости, которые были раскиданы по всей долине.

Возможно, из-за того, что останки братьев были неузнаваемы, или же просто в силу своего характера, младший брат в ярость приходить не стал. Он не бросился сию минуту уничтожать людишек, но и не пошел в долину в надежде, что заключит между двумя расами мирный договор.

Вместо этого он разработал план.

Он спрятал хвост между ног, подогнув его и привязав мягким гибким побегом, закрепив концы на поясе. Затем он измазался в грязи, обмазав всю свою чешую, чтобы его естественная кожа напоминала кожу гоминида, не мывшегося долгое время. Он втянул когти, затем выломал два зуба, которые выпирали, когда рот был закрыт, прижал уши и подкрасил глаза, а морду прикрыл самодельной маской из прутиков и веточек, после чего обмазался фекалиями, чтобы перебить свой естественный запах.

На следующее утро он в первом в истории маскировочном костюме вышел из леса и отправился в самое сердце лагеря гоминидов, уселся среди них и беседовал с самыми главными членами их племени. Костюм у него был весьма убогий, и сейчас он показался бы нам чертовски смешным, но тогда люди были чуть тупее, чем сегодня, поэтому они приняли динозавра за своего. В тот вечер он зашел настолько далеко, что вкусил костный мозг одного из своих братьев, чтобы не вызывать подозрений. Он выглядел как гоминид, вел себя как гоминид и пах как гоминид.

В ту ночь, когда эти прямоходящие млекопитающие заснули, младший брат потихоньку подкрался к каждому из них и растерзал всех. Тихо, аккуратно и четко.

Из зала раздались громкие возгласы одобрения, как будто это мы приветствуем великого героя, вернувшегося с поля битвы. Цирцея подняла руки, требуя тишины.

— А теперь может ли кто-то из вас сказать мне, был ли этот динозавр, который обманул людишек, замаскировавшись под них, героем?

Несколько рук взметнулись вверх. Без сомнения, это подхалимы, которые уже слышали эту историю и знают правильный ответ. Меня рассмешило их рвение угодить любимой учительнице, произвести на нее впечатление, но мой смех утих, как только я увидел, что длинный изумрудный палец показывает на меня.

— Ты, — сказала Цирцея. Нет сомнений, что она обратила внимание на единственного раптора-частного детектива, которому не интересно было играть в двадцать вопросов. — Скажи мне, был ли он героем?

Я, слегка заикаясь и запинаясь, начал:

— Я н-н-не…

— А что говорит твой инстинкт? Герой он или нет?

— Герой, — ответил я. — Он поквитался с убийцами своих братьев. Факт мести налицо.

Я решил, что это и есть правильный ответ, учитывая, что вся эта история главным образом о превосходстве динозавров.

— Верно, — сказала Цирцея, и местные умники посмотрели на меня с завистью. — Но поступив таким образом, не посрамил ли он собственное «я»? Разве он не загнал самого себя в противоестественные рамки?

— Ну да, — сказал я. — Но это ничем не отличается от того, что мы делаем в наше время.

В толпе заохали, включая и Эрни (вот ведь засранец!). Я быстро понял, что только что сказал именно то, что было нужно Цирцее. Но улыбка, которой меня одарила красавица, сгладила возможные ощущения неприязни, и я понял, что меня тянет навстречу этим заостренным очаровательным зубкам и сияющей изумрудной коже.

— То, что один динозавр начал миллион лет назад, чтобы отомстить за смерть родных, стало нашим образом жизни. Некоторые могут сказать, что он герой, но мы полагаем, что он выступил лишь катализатором процесса нашего последующего падения.

По залу прокатился шепот, выражавший согласие, и местные отличники — подлизы снова задрали носы и вернулись в обычное свое состояние превосходства.

— Я рассказываю вам все это не для того, чтобы вы разозлились, — сказала Цирцея залу. — На самом деле моя цель вовсе не ваши чувства. Что бы там ни говорили, это не мое дело учить вас, как вы должны чувствовать и вести пропаганду. Но для каждого из вас важно знать, кто мы, откуда мы произошли, и почему сегодняшние динозавры настолько отличаются от их предков — настоящих динозавров.

Ну, я вообще-то и так это понял, но ей необязательно было выставлять меня двоечником.

— Хорошо она тебя поимела, малыш, — пошутил Эрни, но я не отреагировал.

— Вот здесь и встает вопрос о чистоте, — продолжила Цирцея. — Насколько мы остались динозаврами? Насколько удалились от наших предков? Существуют предания о том, что некогда наши феромоны могли распространяться на мили вокруг, и мы могли учуять большие сообщества сородичей через целые моря. А теперь нам еще повезло, если мы учуем друг друга через обеденный стол.

Здесь она развернулась в полную силу и прочла целую лекцию о чистоте и натурализме, и тех мучениях, которым мы, динозавры, подвергаем себя каждый божий день как физических, так и эмоциональных, ради того чтобы смешаться с так называемым правящим большинством. Говорила она больше часа, и за это время я узнал, что личины, которые мы надеваем, впитывают некоторые химические вещества, ослабляющие наши натуральные феромоны, а наука показала, что за длительную историю ношения человеческого облачения волны, излучаемые мозгом динозавров, стали больше похожими на волны человеческого мозга; и наша вынужденная двойная жизнь привела к тому, что мы считаем себя шестнадцатью разными расами, а не одним видом. Да, все это казалось чертовски осмысленным, особенно когда эти сентенции исходили из чувственного и красивого ротика Цирцеи, который пастью даже язык не поворачивается назвать.

На Эрни это создание не произвело такого впечатления, как на меня. Он чистил когтями одной лапы когти на другой, изредка поднимал голову и кивал, прикидываясь, что и к нему нисходит просветление.

Прошло еще около тридцати минут, и лекция подошла к концу, а потом еще десять минут слушатели рукоплескали Цирцее и не могли успокоиться. Как только оркестр снова начал исполнять свои странные мелодии, хотя в этот раз они были более приятны для слуха, и уши уже в трубочку не сворачивались, Цирцея покинула сцену и растворилась в толпе доброжелателей.

— Только до хрена времени потеряли, — буркнул Эрни, — я так и не почуял его запах за все это время.

— Чей запах?

— Руперта.

— Какого еще Руперта?

Тут Эрни влепил мне подзатыльник, и я снова быстро вернулся к реальности: его бывшая жена, брат, а сам я стою посреди главного зала какой-то секты. Туман, которым заволокло мои несчастные мозги во время лекции Цирцеи, рассеялся, и я потряс головой, чтобы очистить себя от остатков ее паутины.

Эрни положил мне руку на плечо и заглянул в глаза:

— Ты в порядке?

— Лучше не бывает. Давай-ка уносить ноги.

Но это было не так легко. Около двери нас ждали сами хозяева приема. Цирцея приветствовала гостей и прощалась с уходящими. Рядом с ней стояли три мускулистых динозавра, среди которых был и наш старый знакомый игуанодон Сэмюель. Они пристально следили за толпой, и их взгляд не сулил ничего хорошего, при этом громилы настаивали, чтобы все желающие уйти сначала засвидетельствовали свое почтение драгоценной хозяйке. В их глазах светилась паранойя, и мы с Эрни поняли, что лучше всего будет слиться с общим потоком. Мы заняли очередь и стали медленно продвигаться вперед, к выходу.

— Чуешь? — спросил меня Эрни после нескольких минут, когда мы двигались вперед крошечными шажками.

— Что именно?

— Запах, запах каппучино!

Я раздул ноздри насколько мог и глубоко вдохнул. Целый поток феромонов устремился к моим обонятельным нервам. Мне пришлось закрыть глаза, заткнуть уши, чтобы выключить остальные органы чувств и сконцентрироваться на разделении различных запахов. Да… Где-то среди смеси ароматов сосновых шишек, апельсинов и легкого океанского бриза притаился запах послеобеденного кофе, в него добавлено чуть-чуть сливок и намек на шоколад.

— Это он? — спросил я. — Мокко — это он?

— Не могу сказать точно, но мне так кажется.

Мы быстро оглядели комнату, пытаясь так располагать носы по отношению к разным динозаврам, стоявшим вокруг, чтобы выделить их индивидуальные запахи. Это не так-то просто. Вынюхивание запаха по прямой линии — это скорее искусство, чем наука, а некоторые и вовсе утверждают, что это фокус. Очередь по-прежнему двигалась вперед, и мы приближались к короткой аудиенции у самой Цирцеи.

— Быстро проскочим мимо дамочки, пожмем ручки, скажем спасибо и побежим по следу. Прочисти нос, ради всего святого, он тебе еще пригодится.

Прошло еще двадцать минут, прежде чем мы подошли к концу очереди. Эрни стоял передо мной. Мне ужасно захотелось, чтобы все поскорее кончилось. Эх, найти бы Руперта, отвести его домой и закрыть это дело, и завтра утром хорошенечко потренироваться. Давненько я не ставил кассету «Худеем вместе со стегозавром» и ощущал, что ляжки слегка поправились.

Эрни уже подошел к Цирцее и говорил ей какие-то слова, как я понимаю, это были вежливые благодарности и неискренние комплименты. Я был полностью уверен, что сейчас то же самое представление повторится, но уже с моим участием.

Но когда я оказался непосредственно перед ней, один на один с ее чувственным телом и полными губками, мне было трудно даже выдавить из себя простое «спасибо».

— Надеюсь, я вас не смутила, — сказала она. — Своим вопросом.

— Нет, что вы… Я узнал много нового, — тут я превратился в слабоумного, у которого проблемы с речью, и повторил как заезженная пластинка: — Узнал много нового.

Из пор на коже красавицы Цирцеи исходил опьяняющий аромат, это был не просто сильный запах самки раптора, отравивший меня. На таком близком расстоянии у меня кружилась голова от волшебного аромата ее тела. Она пахла смесью природных интоксикантов: базиликом, орегано, кинзой. Мне никогда не встречались динозавры с таким набором феромонов и вряд ли еще встретятся. Комната вдруг накренилась влево, я пытался наклонить голову, чтобы удержать равновесие. Но это, увы, не сработало.

— Как вас зовут? — спросила она.

— Винсент. Меня зовут Винсент, — и поскольку я еще не выставил себя круглым идиотом, то решил наверстать упущенное: — Я — Винсент.

Внезапно меня стало каким-то образом притягивать к ней. Сначала мы стояли на расстоянии метра друг от друга, потом осталось шестьдесят сантиметров, а потом и вовсе тридцать. Я ничего не видел кроме этих глаз и этого чувственного лица, а аромат ее становился все сильнее. Теперь среди густого запаха базилика и других наркотических веществ я ощущал еще и нотки тимьяна, розмарина и фенхеля. Это самые сильнодействующие травы, какие только мне известны. Запахи проникли в меня через две широко раздутые ноздри, проделав длинный путь по носовым пазухам и поднимаясь выше, в мой мозг. Все печали и заботы тут же перешли в жидкое состояние и вылились через уши…

— Винсент, очень приятно познакомиться с тобой, — сказала Цирцея и я почувствовал, как мои губы растянулись в идиотской улыбочке. Часть меня полностью осознавала эту трансформацию невозмутимого частного детектива в придурка-молокососа, пускающего слюни при виде красивой бабы, но другая моя половина с радостью подняла предохранительный шлагбаум и унеслась прочь на американских горках.

Я почувствовал руку на своей спине. Цирцея притянула меня ближе к себе, почти вплотную. Она что, хочет меня поцеловать? Я заволновался в предвкушении этого сладкого ощущения, когда губы прикасаются к губам, но голова под ее руководством проскочила мимо губ, мимо совершенной левой щеки — прямо к основанию ее шеи. И тут я все понял. Понял и приготовился задержать дыхание. Этого я не могу сделать.

Но времени не хватило. Не успел я приготовиться к восхитительному аромату феромонов Цирцеи, как меня уже сбила с ног волна пряных запахов, окатившая водопадом все мое тело, пропитав насквозь все мои чувства. Это была настоящая биологическая атака.

И я уже не был больше в доме на Голливудских Холмах. Я не стоял на выходе, странно и, наверное, неприлично прильнув к хозяйке, прижав нос к ее шейке. На самом деле я вообще унесся прочь из города ангелов и его окрестностей, и даже из этого тысячелетия.

Вместо этого я бежал через бесконечный лес, где верхушки деревьев касались неба. Их листья достигали размеров «крайслера». Я несся все дальше и дальше, разбрызгивая грязь, и теплый ветер обдувал мою кожу. Сладостные крики наполнили ночное небо, и вдруг я понял, что тоже кричу на языке рапторов, отвечая моим собратьям, хотя я никогда не слышал этого языка раньше, но звуки сами слетали с моего языка.

Рядом бежала Цирцея. Очень быстро.

Вдалеке показались скалы, мы ускорили наш бег. Нами двигало какое-то первобытное желание, именно оно заставляло бежать на бешеной скорости. Скалы вырастали до огромных размеров, и теперь уже нельзя было замедлять ход, нельзя было останавливаться. Внезапно мы оказались на краю уступа, а под нами простиралась бездна. Я повернул голову, взглянул на Цирцею, а она зажала мою лапу в своей, мы высоко подпрыгнули и оторвались от скал, поднимаясь все выше и выше, пока сила притяжения не взяла свое и мы камнем упали вниз…

И во время падения мы занимались любовью…