Мы обыскиваем весь клуб. Если точнее, люди Джека обыскивают клуб, а я тем временем обалдело стою на коленях в центре помещения и собираю зеленую слизь в ведро. В процессе работы я пытаюсь лихорадочно прикинуть, что я должен и чего не должен говорить старому другу в этой опасной точке наших взаимоотношений.

Я имею достаточно полную информацию на предмет того, кто высыпал распад-пакет в бокал Джека, но даже если бы я не был на сто процентов в этом уверен, основываясь на запахе сыра и соуса ялапеньос, для полной гарантии хватило бы того многозначительного подмигивания. Талларико послал своего головореза Шермана в клуб Дуганов, чтобы исполнить этот хит, и только мое почти запоздалое озарение смогло спасти Джеку жизнь.

Конечно, большой вопрос в том, как Талларико узнал, где в данное конкретное время окажется Джек. Тут мне становится интересно, не поставили ли они на меня жучка. Быстрое охлопывание себя с ног до головы ничего такого не фиксирует. Может, они сунули следящее устройство в зубную пасту и теперь моя эмаль выдает сигнал? Отличная причина для того, чтобы несколько дней не чистить зубы.

— Один из моих лучших людей, — размышляет Джек, и я не могу понять, указывает его пониженный тон на глубокую задумчивость или на беспредельную ярость. — У Антонио был ребенок. Маленький мальчик. Глупое мелкое существо, но все-таки ребенок. Проклятье.

Ничего конструктивного я пока сказать не могу — по крайней мере, ничего настолько конструктивного, чтобы я после этого остался в живых. Если я сейчас расскажу им, что встречался с Талларико, что мне известно, кто подсунул Джеку паленый настой и в конечном итоге убил Антонио, Джек никоим образом не сможет позволить мне жить дальше. Слишком долго я лгал, чтобы теперь с бухты-барахты начать говорить правду.

На самом деле мне нужен совет моего поручителя в АГ.

С другой стороны, если я изображу полное неведение, это станет еще одной строкой в списке негатива, если Джек когда-нибудь узнает о моей сделке с Талларико. Выбор на самом деле довольно прост: солгать и спасти свою жизнь на какое-то время, чтобы меня непременно угрохали в дальнейшем; или сказать правду и почти определенно быть убитым прямо сейчас.

Вообще-то дальних перспектив я обычно не рассматриваю.

— Есть мысли, кто это мог быть? — невинно интересуюсь я.

Джек пробегает ладонью по волосам, приглаживая блудные пряди.

— Кое-какие мысли у меня есть.

— Наверняка.

— Знаешь, Винсент, у меня нет иллюзий. Я занимаюсь опасным бизнесом, и я это принимаю. Я завожу друзей и наживаю врагов. Часто речь здесь идет о дележке территории.

Хагстрем подтягивает стул и садится рядом со своим боссом.

— Мы прочесали все заведение. Ни малейших признаков кого-то постороннего.

— А как насчет личины? — спрашиваю я.

Нелли начинает вставать со стула, напрочь меня игнорируя. Но Джек протягивает руку, останавливая его.

— Винсент задал тебе вопрос, Нелли.

Хагстрем неохотно поворачивается и сосредоточивает на мне раздраженный взор:

— Какой личины?

— Той, которая была на преступнике. — Вот это класс! Употребить слово «преступник» там, где все остальные вполне бы за такового сошли. Я болтаю совсем как полицейский, и это явно выводит Нелли из равновесия.

— Личины не нашли.

— А твоему персоналу можно доверять? Всем этим… азиатским девушками и их личинам.

— Угу, — рычит Хагстрем. — Что-то еще, Эйнштейн?

Пытаться вести этих парней в нужном направлении, не выдавая себя, — это, я бы сказал, не фунт изюму. Я чувствую себя собакой-поводырем, чей слепой хозяин вдруг сам решил пересечь четырехполосное шоссе.

— Итак, ты говоришь, что всем официанткам и их личинам можно доверять, а также что проникшему сюда преступнику удалось это сделать только благодаря тому, что он носил костюм, схожий с костюмами остального персонала. Тебе это самую малость странным не кажется?

Теперь Хагстрем, похоже, понимает. А Джек ухватил это еще раньше, чем я заговорил.

— Фабрика звезд, — бормочет Хагстрем, и Джек кивает.

Опять двадцать пять.

— Фабрика звезд, — повторяю я. — А что это вообще такое?

— Это что-то вроде службы найма, — отвечает Джек. — Уйма девушек… они поступают отовсюду.

— Тогда, может статься, в эту фабрику звезд кто-то такой проник? — предполагаю я. — Тот, кому не нравится, как ты ведешь свой бизнес.

Джек кивает. Он явно идет в ногу со мной, а может, даже на шаг впереди.

— У нас тут есть бригады, — говорит он, — и всем нужна обслуга. Так что все мы порой малость черпаем из этой фабрики. Время от времени. А значит, все верно, доступ туда возможен. — Он поворачивается к Хагстрему. — Давай сюда девушек. Раздетых, без личин.

— Но…

— Делай как сказано.

Хотя прошел уже час, и все теперь утихомиривается, вокруг по-прежнему царит полный бедлам. Как только пороховой дым от выстрела Джека развеялся, Хагстрем взял все в свои руки, рявкая приказы подчиненным, которые тут же стали перекрывать двери и окна, лишая убийцу всяких шансов на спасение. Пожилая женщина, которая то и дело оказывается под боком у Джека, отвела его в уголок, что-то шепча ему на ухо. Чем чаще она появляется, тем больше я нервничаю.

— Чтобы через тридцать секунд все были здесь, в главном помещении, — объявил Хагстрем, после чего взялся носиться по клубу, сгоняя гостей и танцовщиц в одно стадо в центре зала, точно призовая овчарка. Мы с Глендой волей-неволей присоединились к остальным, подавленные командным тоном и грозным присутствием Хагстрема.

— Личины долой! — орет Нелли. — Все до единого. Ремешки и зажимы в левую руку, шкуры — в правую. Я хочу видеть ваши чешуйки, народ, и я хочу видеть их прямо сейчас.

Мы все повинуемся, масса народу разоблачается, а солдаты Джека так поражены неожиданным поворотом событий, что теперь, в обнаженной близости, напрочь забывают про обжимание со стриптизершами. Ибо, несмотря на всю голую плоть и трущиеся друг о друга чешуйки, очень тяжело испытывать сексуальное возбуждение, когда твой друг и коллега только что превратился в груду зеленого желе.

Кайф Гленды проходит, пока жуткая сцена высасывает последние остатки ее полугербаголического опьянения.

— Здесь чертовски холодно, — говорит Гленда, обхватывая себя руками уже после того, как она стянула с себя шкуру и аккуратно набросила ее на руку.

— Ты тоже, Нелли, — негромко говорит Джек. Губы Хагстрема сжимаются, а плечи поникают. Такой его вид мне очень даже по вкусу.

— Что?

— Личину долой. Живо.

— Но Джек…

— Нельсон, — ровным тоном произносит Джек, и я едва не роняю на пол свои вставные челюсти при упоминании настоящего имени Хагстрема. Неудивительно, что он проходит как Нелли. «Нельсон Хагстрем» слишком уж вязнет во рту. Хотя с таким прозвищем, как Нелли, тебе на школьном дворе как пить дать жопу надерут.

— Снимай ее. В темпе.

Хагстрем бранится и ломается, но в конце концов все-таки разоблачается, удаляя не только ноги, руки и туловище, но и маску — и тут я впервые вижу широкую и плоскую гадрозаврскую физиономию Нелли Хагстрема. Особняком от тупого рыла и странного набора зубов стоит безобразная вмятина в чешуйках у него между глаз — в том же самом месте, что и шрам на лбу его человеческой личины.

— Ты видишь? — шепчу я Гленде. — У него что-то с головой.

Гленда хихикает:

— Это точно. И у тебя тоже.

Я раздеваюсь одним из последних, и вовсе не по причине стыдливости. Просто я так сосредоточился на созерцании остальных, что совсем забыл к ним присоединиться.

— Давай, Винсент, — говорит Джек, подкатывая ко мне. — Кончай с этим.

Я в темпе разделся и полностью снял личину. Реакция остальных диносов меня в тот момент почему-то не заботила, хотя вообще-то бы ей следовало меня заботить.

— Раптор! — рычит Хагстрем и бросается ко мне, пока я скрещиваю руки в порядке самообороны. Со всех сторон сверкают когти — сотни стилетов, готовых превратить меня в чешуйчатое решето.

Гленда бьет Хагстрема где пониже, падая на колени, а я тем временем убираюсь с его дороги и разворачиваюсь, чтобы отвесить ему старого доброго пенделя. Но Хагстрем уже был к этому готов — перескочив через согнутое тело Гленды, он бросается в новую атаку.

Остальные люди Джека стягиваются в плотный кружок, пока мы с Глендой обращаемся лицом к внезапно воспылавшему гневом Хагстрему. Я очень мало сомневаюсь в том, что они вмешаются, если мы с Глендой возьмем верх. Стало быть, остались два варианта, один хуже другого: сбежать или погибнуть в бою. В общем, я выплюнул вставные зубы и оскалил свои настоящие клыки, готовый рвать и глодать…

— Хватит! — Единственное слово прорвалось сквозь гул ярости и напряжения. — Довольно!

Толпа резко разделилась, когда Джек направил свое кресло прямо по той плоти, что оказалась у него на дороге (если хочешь услышать, как динос скулит, попробуй переехать ему хвост на инвалидной коляске с металлическим ободом), врезался в самую середину кружка и остановился как раз между мной и Хагстремом.

Нелли по-прежнему рвался в бой.

— Он один из них, — рявкнул Хагстрем. — Долбаный раптор! И мы еще его в этот клуб пустили! Он-то как раз все это и устроил…

Голос Хагстрема резко оборвался, когда рука Джека буквально выстрелила к самым мягким частям толстой шеи гадрозавра. Он так крепко его ухватил, что остальные слова Нелли так и застряли у него в глотке, не успев вылететь изо рта.

— Для начала все это чушь свинячья, — заорал Джек, и внезапно его солдаты принялись усердно разглядывать пол, стены, друг друга, все, что угодно, только бы избежать взгляда своего босса. — Как раз из-за этого мы прежде всего и садимся в лужу со всеми остальными бригадами. Мы позволяем этой чуши встать у нас на пути.

Тут Джек махнул рукой еще одному своему подручному, которого все звали ББ. С виду ББ похож на Ричарда Греко, у него такая же лысина на макушке. Интересно, не из одного ли и того же каталога они себе личины заказывали.

— Приведи ребят из задней комнату. Всех сюда приведи.

— Брось, Джек, в самом деле, — сказал я, не на шутку озабоченный тем, куда все идет. — Я просто могу уйти. Тебе совсем незачем это делать.

— Я это сделаю, Винсент. А теперь отойди.

Джек отпустил измученное горло Хагстрема, и здоровенный гадрозавр отшатнулся назад, жадно хватая воздух.

Через минуту все присоединились к кружку. Джек устроился в середине, крутясь в инвалидной коляске и убеждаясь, что всем гангстерам видно своего босса.

— Мы семья гадрозавров, — начал он. — Это верно. Если на нас посмотреть, если нас обнюхать, если нас ощупать — да, мы все до единого гадрозавры, и нам следует этим гордиться. И мне нравится думать, что мы одна семья, когда речь заходит о главных интересах нашей организации. Мы заботимся друг о друге, мы приносим себя в жертву ради общего блага. Вот что делает нас сильными. Вот что делает нас сильнее остальных. Но мы стали изолированными, а изоляция приводит к слабости. Мы думаем, что мы хитры, ловки, знаем ответы на все вопросы — и именно здесь все начинает рушиться. Все начинает рушиться, как только нам кажется, что мы взяли все, тогда как мы взяли лишь самую малость. Я понятно выражаюсь?

Глухой ропот пронесся по толпе, но никто не осмелился возразить открыто. Джек двинулся дальше.

— А потому, когда я привожу своего доверенного друга в семью, когда я прошу его стать гостем в моем доме и в месте моего бизнеса, есть определенные вещи, которых я ожидаю в ответ.

— Порядок, Джек, — сказал я, бочком пододвигаясь и шепча ему на ухо. — Давай все-таки местных не обламывать.

— Во-первых, — продолжил Джек, — я ожидаю уважения. Если не к моему гостю, то, по крайней мере, ко мне. Уважайте мое право приводить сюда всех, кого я захочу, будьте способны видеть незримое. Во-вторых, я ожидаю вежливости. Если не в отношении моего гостя, то по крайней мере такой вежливости, которая позволит вам улыбаться мне в лицо, когда он в моей компании. И в-третьих, я ожидаю уступчивости. Если я прошу вас быть друзьями моему гостю, будьте ему друзьями. Если я прошу вас воткнуть себе в жопу мухомор и станцевать танго для моего гостя, вам лучше в темпе искать ближайший мухомор и студию Артура Миллера. Но давайте представим, что ничего этого не существует. Давайте представим, что я не Джек Дуган, что я здесь не главный. Давайте представим, что это обычное компанейское сборище, и я знакомлю вас с парнем, которого я когда-то знал.

Джек развел руки по сторонам, приглашая меня в центр круга. Хотя мне страшно хотелось воспротивиться (упаси Боже становиться любимчиком классного руководителя), придумать подходящую речь я не смог. Тогда я подошел к Джеку, встал рядом и слегка помахал рукой всей толпе. По-моему, от моего жеста этим ребятам не стало легче меня выносить.

— Это Винсент Рубио, — сказал Джек, — и он велоцираптор. В детстве, когда нам с ним было всего лет по двенадцать-тринадцать, он оказался перед тяжелым выбором. Выбор был такой: либо он отправляется в канадскую тюрягу… — тут я услышал, как по залу разносится шепоток — ужасы Оттавы были этой толпе хорошо известны, — либо сдать меня и выйти на свободу. Он или я — вот какой у него тогда был выбор. И это при том, что мы в ту пору были всего-навсего парой сопляков, брошенных перед Советом и вынужденных принимать страшное решение. И вот этот самый динозавр, который теперь перед вами стоит, — этот раптор, — решил скорее подвергнуть себя пыткам сорок восьмой параллели, чем сдать своего друга-гадрозавра. — Тут Джек делает паузу, поднимая на меня полные гордости и дружбы глаза, а я в этот миг как никогда в жизни чувствую себя настоящим собачьим дерьмом. Я лишь слабо ухмыльнулся в ответ. Могу себе только представить выражение лица Джека, когда я расскажу ему про свою работу на семью Талларико или про то, как я уже готов был расколоться на том процессе Совета, прежде чем запах чернослива сдернул меня с крючка.

— Спасибо, — пробормотал я.

— И всего час тому назад, — продолжил Джек, снова поворачиваясь к толпе, — Винсент, этот велоцираптор, которого вы все так клянете…

— Это уж совсем через край, Джек.

— …опять спас мне жизнь, заметив то, чего я сам заметить не смог. Он спас мне жизнь за долю секунды за того, как та выпивка меня бы убила. А она убила бы меня раньше, чем я успел бы на свое место сесть. Никто из вас, гадрозавров, ко мне во спасение не пришел. Никто из вас не был настолько проворен, чтобы отреагировать вовремя. Так что слушайте меня, ящерицы, очень внимательно слушайте. Винсенту Рубио нельзя причинять вред. Его нельзя подвергать остракизму. Вы будете обращаться с ним как с членом нашей семьи, а со временем узнаете его и полюбите точно так же, как я. Он станет вашим братом. Естественно, — добавил Джек, поворачиваясь ко мне и торжественно протягивая ладонь, — если он захочет стать нашим братом.

Как будто у меня был выбор. Я обменялся с Джеком крепким рукопожатием.

— Черт возьми, конечно.

Вот так все и закончилось, кружок рассосался. Хагстрем снова утонул в тенях, а остальные люди Джека меня окружили, хлопая по спине и извиняясь за грубость. И хотя я был рад войти в их компанию, откровенно счастлив остаться в живых и даже не понести тяжелых увечий, меня не могли не мучить сомнения на предмет того, не был ли определенный процент их внезапного благоволения ко мне вынужденным. Действительно ли Джек произвел переворот в их умах или они просто выполняли приказы? Впрочем, так ли меня это волновало?

ББ и еще один солдат были назначены ответственными за кости Антонио, одинокий скелет динозавра, что лежал на густом ковре заведения Дуганов. Антонио был стройного телосложения, и кости сохранили намек на хрупкость и миниатюрность его фигуры. Скелет был едва ли пяти футов ростом, и большая часть высокого роста Антонио как млекопитающего должна была вкладываться в его личину подобно тому, как Тому Крузу каждые несколько лет вшивают в пятки органические вставки. Да знаю я, знаю, Том Круз все равно чертовски низкорослый чувак, но с этими вставками спецы просто не могут зайти дальше, не превращая их в форменные ходули. Тщеславие, даже для богатых и знаменитых, все-таки имеет свои пределы.

ББ, не долго думая, схватил бедренную кость за оба конца и резко надавил коленом посередине. Громкий треск разнесся повсюду точно ружейный выстрел, и все внимание тут же было обращено на центр помещения.

— Эй, парни, — сказал Джек, — вы бы лучше всем этим где-то еще занялись.

— Но ведь ты же сказал, что мы должны…

— Ну да, я знаю, но нам совсем не обязательно это слушать.

ББ кивнул и направился в заднюю комнату. Когда он оттуда вернулся, в руках у него был большой зеленый мешок размером как раз под нормальный труп. Я нашел довольно любопытным то, что у них тут под рукой такие хранятся, но подумал, что лучше об этом не спрашивать. Затем ББ с солдатом погрузили чистенький белый скелет в мешок и выволокли его в заднюю дверь. Фундаментальный постулат гласит, что ты должен сломать любой скелет современного диноса, прежде чем выбросить останки на ближайшую свалку, но никто не был заинтересован в том, чтобы слушать оглушительный треск костей несчастного Антонио.

И теперь, больше часа спустя, вся работа по уборке уже закончена. Кости собраны, вся слизь впитана тряпками, которые затем в корчах сгорели на кухне.

— Стройтесь! — кричит Хагстрем себе за спину, выходя из кухни. — Вот здесь, перед мистером Дуганом. Личины класть к ногам.

Официантки выходят стыдливой цепочкой и направляются к Джеку. Впервые взглянув на них без личин, я с удивлением обнаруживаю, что ни одной гадрозаврихи среди них нет — все они до единой орнитомимки. Их грубая шкура пятнисто-зеленая с бурыми прожилками. Легко предсказуемый изгиб к шее, наклон позвоночника, а также длинный помахивающий…

Вот те на. Хвостов им недостает.

Не то чтобы всем, но достаточно многим. Эту их особенность я подмечаю одной из первых. Некоторые девушки щеголяют длинными хвостами-противовесами, типичными для вида орнитомимов, но большинству приходится обходиться коротенькими обрубками плоти вместо роскошного придатка. Некоторые обрубки короче других, некоторые имеют длину почти нормального хвоста, и все же ясно, что большинству этих девушек отчаянно недостает важнейшей части их анатомии. И это определенно не религиозный или культурный жест. Свойственная древним динозаврам практика обрезания хвоста ушла в небытие вместе с их прежними застольными манерами.

Мы с Глендой обмениваемся быстрыми взглядами. Похоже, мы в этом заведении единственные, кого заботит, что с этими девушками что-то не так — или даже единственные, кто вообще это замечает.

Джек вкатывается между нами:

— Винсент, Гленда, где вы остановились?

— В одном отеле на юге, — лгу я. Гленда отвечает самодовольной улыбочкой.

— А хотите поехать в наш дом и остаться там с нами?

Стремная ситуация. Если я откажусь, это будет выглядеть подозрительно. А если соглашусь, то сяду в кипяток с Талларико.

Меня спасет Хагстрем.

— Проклятье, Джек — всему есть предел… — начинает он и резко затыкается, когда Джек впивается в него гневным взглядом. Не хотел бы я сейчас оказаться на месте Нелли.

— Нет, все хоккей, — говорю я, хватаясь за счастливую возможность закрутить педали назад. — За отель все равно заплачено. Там комплексная сделка.

Подробности моих планов на отпуск Джека явно не интересуют. Он смотрит на Гленду.

— А ты?

Я смотрю на Гленду и пытаюсь внушить ей свое желание, чтобы она стала моими глазами и ушами в лагере Дугана хотя бы за тем, чтобы я в конце концов сумел помочь Джеку прикинуть, как именно Талларико получает доступ в его семью. Должно быть, Гленда уловила намек, поскольку принимает приглашение Джека.

— Только если у меня там будет своя ванная комната, — добавляет она. — На этот счет девушке следует быть разборчивой.

Кивая, Джек машет рукой в сторону Хагстрема.

— Нелли, пусть один из парней отвезет ее в дом. — Он прокатывает мимо меня, направляясь к цепочке ожидающих его бесхвостых официанток. — Возвращайся в отель, — говорит он мне. — Искупайся в минеральном источнике, получи массаж. Немного позже ты можешь мне снова понадобиться.

Направляясь к скату и к выходу из заведения Дугана, я слышу, как Джек начинает заниматься этой странной группой орнитомимок.

— Итак, дамы, давайте начнем с самого начала, — говорит он, и я понимаю, что он собирается допрашивать их на предмет нескольких последних часов. Мне вдруг приходит в голову дурацкая мысль, что Джек сейчас хлопнет в ладоши, отсчитает девушкам раз-два-три-четыре — и устроит здесь кордебалет.

Впрочем, подобные мысли сегодня все реже и реже приходят мне в голову.

Я беру такси до лагеря Талларико на Звездном острове. Охрана у ворот должна позвонить в какой-то внутренний командный пункт, но в конце концов я прохожу в дом и направляюсь прямиком к своей комнате. События прошедшего дня вконец меня измотали, а потому я лишь сбрасываю ботинки и плюхаюсь на кровать, погружаясь в полусон раньше, чем моя голова касается подушки. Мне есть о чем подумать в связи с Эдди, Фрэнком, Джеком и Хагстремом, а также в связи с незримым шпионом, проникшим в семью Дуганов, однако единственный способ извлечь из всего этого хоть какой-то смысл — это выключить на время свою думалку и дать ей передохнуть. Если мне очень повезет, завтра и впрямь будет совсем другой день.

Я просыпаюсь под недовольное блеяние пятидесятифутового козла, чья вытянутая морда невесть как оказалась в футе от моего уха. Оглушительная скрипучая нота начисто вышибает всякие мысли из моей головы, а все мои сны мигом развеивает боевой клич воздуха и латуни.

Эдди Талларико играет на тромбоне.

— Проснись и пой! — Он стоит надо мной, расставив ноги, вся его непомерная тяжесть обрушивается на несчастный матрац, пока Эдди прыгает вверх-вниз, вверх-вниз, точно слон на батуте. — Пора вставать, Рубио!

Я прижимаю ладони к ушам, но без особого толка. Эдди по-садистски мучает инструмент, изничтожая все то доброе и хорошее, что есть в таком роскошном тромбоне. Я бы ничуть не удивился, если бы прямо сейчас сам Майлс Дэвис поднялся из могилы и утащил Эдди Талларико в ад за его грехи против медных духовых.

— Нам работать надо, работать…

— Работать?

— Если точнее, работать надо тебе. — Эдди протягивает мне руку. Я хватаюсь за нее, и он поднимает меня с кровати. — Классно, — говорит жиряга. — Про вчерашний вечер я уже слышал.

— А что я вчера сделал? — Я правда не могу вспомнить — плотную паутину сна еще только предстоит расчистить. Но что-то я все-таки сразу припоминаю — какую-то отвратительную липкую зелень.

Клуб. Порошок. Покушение. Все верно.

Шпион Талларико, должно быть, рассказал ему про то, как я предотвратил попытку убить Джека. Итак, мне срочно требуется придумать какое-то объяснение.

— Понимаете, — начинаю я, — тут вот какая штука вышла…

Только тут до меня доходит, что ни единого слова для продолжения у меня нет.

— Я уже все знаю, — смеется Эдди. — У меня есть там свой парень, он мне полный отчет дает. От этого долбаного Дугана сейчас бы только белые кости остались, не выскочи вдруг невесть откуда какая-то шлюха. Тоже мне, Зена — королева воинов. Так что вместо Дугана мы какого-то его прихвостня отоварили. Это, конечно, тоже не так уж плохо, но мне бы хотелось, чтобы главная работа лучше делалась раньше, чем позже.

— Конечно-конечно, — говорю я, пытаясь выгадать время и извлечь из всего этого смысл. Шпион, должно быть, упустил из вида тот факт, что Джека предупредил именно я, что Гленда выбила бокал, только вовремя меня увидев и услышав. Это очень хорошо — моим отношениям с Талларико это только на пользу.

— Да уж, шлюха чертова, — бормочу я, пытаясь придать своему голосу раздраженный тон. — Вот они, бабы.

Эдди взрывается еще несколькими нотами на тромбоне и спрыгивает с кровати. Матрац тут же подскакивает вверх, и я почти слышу, как постельная принадлежность облегченно вздыхает.

— Сегодня, мой новый друг, — говорит Талларико, — ты должен стать временной заменой.

Тут я на секунду лишаюсь дыхания, а щупальца страха пробираются ко мне в грудь.

— Заменой? Временной?

Эдди залезает в платяной шкаф и начинает рыться в моей одежде. Он перебирает мои рубашки. Ублюдок реально их трогает, его грязные лапы мнут полотно и шелк.

— Знаете что? — говорю я, подскакивая к шкафу и с трудом отталкивая оттуда Талларико. — С тех пор, как мне шесть стукнуло, я всегда сам одеваюсь. Думаю, мне и сейчас это вполне по силам.

Эдди лишь пожимает плечами и шаркает в сторонку. Меня это вполне устраивает.

— У меня немало деловых предприятий, — говорит он, — и я с ними типа малость разбрасываюсь. Когда-нибудь… это может стать типа небольшой проблемой.

— Очень вам сочувствую.

— Обычно, — говорит Эдди, — мы с этим справляемся.

— Замечательно. Вот и справляйтесь.

— Понимаешь, я бы очень хотел справляться, но когда я сказал, что малость разбрасываюсь, я имел в виду типа одну ложку арахисового масла на сотню ломтей хлеба. Короче, есть задания, которые я могу поручить своим парням, а есть задания, которые мне поручить некому. Порой нужно просто там поторчать и понаблюдать. На заданиях от парней обычно ничего такого не требуется, только показаться где надо и иметь приличный вид. Но когда один из этих самых парней здесь не объявляется…

— Тогда вам требуется временная замена, — говорю я. — Понятно.

— Вот и хорошо. Тогда все улажено.

— Но это не значит, что я согласен.

Талларико несколько секунд размышляет, а потом испускает громовую отрыжку и даже не извиняется.

— У тебя нет выбора, — сообщает он мне. — Еще одиннадцать дней ты, Рубио, у меня вот здесь. Я говорю, ты делаешь.

— Сделка состояла не в этом.

Талларико качает головой:

— Ты типа крутой обломщик, Рубио.

— Ага, типа того.

— Мой брат дает тебе двадцать кусков…

Тут малость трав, все еще во мне оставшаяся, берет свое.

— Насрать на двадцать кусков! — ору я, возвышаясь над Эдди и глядя сверху вниз на его жирную ряху и грязные ноги, торчащие из-под халата. — Двадцать кусков за то, чтобы я за парнем следил, ага? Следил — только и всего. А я делаю до хрена больше. Фрэнк хотел провести расследование — вот он и получает расследование. Если вы этим недовольны, объясняйтесь с вашим братом, а я делаю только то, за что мне заплатили. Вот и все. Прежде чем снова орать на меня за то, что я делаю свою работу, сперва пойдите и долбаного варана до усрачки затрахайте!

Эдди какое-то время не отвечает. Он упирается в меня взглядом, и я в него тоже. Теперь мы начинаем в гляделки играть. Проходит минута. Другая. Мне приходится очень нелегко — и дело вовсе не в моих контактных линзах, которые быстро сохнут. У меня возникает чувство, будто Талларико заглядывает ко мне внутрь, будто он читает мои мысли. Будто он уже обо всем знает.

Эдди отводит взгляд. Прошло от силы три минуты, показавшиеся мне добрыми тремя часами, но он все же отводит взгляд и испускает краткий смешок.

— Значит, варана до усрачки затрахать? — говорит он. — Мне это нравится.

— Дарю. Можете пользоваться на вечеринках.

Эдди кивает, и мне становится не по себе от того, что он и впрямь может на это сподобиться.

— Так сделаешь ты это или нет?

В этот самый момент я понимаю, что не существует ни малейшей возможности сказать Талларико «нет». Я могу препираться хоть до второго пришествия, но если один из братьев Талларико чего-то желает, он это получает. Пожалуй, если мне хочется свалить из проклятого Майами без серьезных увечий, мне лучше с этим ублюдком сотрудничать.

— Ладно, — говорю я. — Все понятно.

— Я так и подумал, что ты все поймешь.

Хотя я прекрасно сознаю, что это решение впоследствии как пить дать выйдет мне боком, я просто не вижу другого выхода. Разве что…

— Я был бы не против, если бы вы это временной услугой назвали.

Маленькое задание, на которое посылает меня Эдди, в итоге оборачивается тем, что я сижу в заляпанном кровью седане вместе с сырно-зловонным Шерманом и серферно-пижонистым Чесом. На этом задании я провожу неожиданный день на скачках и выясняю, что чистокровными лошадями бывают не только кони. На этом задании Шерман выкидывает свой второй фокус с распад-пакетом за последние сутки, обрушивая легион голодных бактерий на плоть несчастного Стюхи. Именно на этом задании я в процессе интенсивного пятиминутного семинара овладеваю тонким искусством обрубания хвоста.

Но теперь со всем этим покончено. Жокей Пеле остался где-то на ипподроме Колдера, славно обработанный Чесом и Шерманом, а бедный старина Стю, хочется надеяться, получает в местной больнице медицинскую помощь, приступая к долгому процессу залечивания жалкого обрубка хвоста. Тут у меня вдруг мелькает мысль, не произошло ли то же самое с официантками в клубе у Джека но по какой-то невнятной причине это кажется мне крайне маловероятным.

Пока я еду от ипподрома назад к Талларико, звонит мой мобильник. Я по-прежнему так потрясен несколькими последними часами, что проходит некоторое время, прежде чем я узнаю мелодию собственного мобильного телефона.

— А это что за мотив? — спрашивает меня человеческий таксист. — Эту песню я уже где-то слышал.

— «Крокодилий рок» Элтона Джона, — говорю я ему. — Мне почему-то эта тема особенно нравится. — Затем я нажимаю на кнопку и прикладываю мобильник к уху.

— Привет, Винсент, как дышишь? — Голос Джека, как всегда, беспечен — даже несмотря на то, что лишь несколько часов отделяют его от попытки покушения на его жизнь. — Послушай, ты бы ко мне домой не заехал? Тут кое-кто хочет с тобой повидаться.

— Конечно, Джек, — отвечаю я. — Дай только вернуться в отель, малость освежиться.

— Лучше приезжай прямо сейчас. Лимузин нужен?

— Я уже в такси.

— Отлично, — говорит он. — Передай телефон водителю, и я дам ему указания.

У Джека с таксистом выходит просто чудесная беседа. Между передачей указаний и повешением трубки они устраивают целую конференцию на тему погоды и опасной возможности того, что на побережье обрушится ураган. Не то чтобы меня возмущает их нежная забота об окрестностях, меня лишь самую малость волнует то, что они тратят на всю эту ерунду мое свободное время.

Таксист направляется на север, и вскоре мы оказываемся в роскошном, обрамленном пальмами районе города.

— Это место называется Авентура, — сообщает мне таксист.

— Авентура? А что это значит?

— Это значит — «слишком богат для своего происхождения».

Мы проезжаем целый ряд ворот, и водитель ссаживает меня у тридцатиэтажного многоквартирного здания с массивными эркерами. Как только я вхожу в вестибюль, до меня тут же доносится запах Хагстрема.

— Сюда, — ворчит он, ведя меня по коридору к частному на вид лифту. И действительно, там нет никаких кнопок — только одна-единственная дырка для ключа. Хагстрем вытаскивает из кармана нужный ключ, вставляет его в дырку и с усилием поворачивает. Лифт лишь раз вздрагивает и устремляется вверх.

— Ну как, — спрашиваю я, — у нас теперь все нормально? Мы в добрых отношениях и все такое?

Никакого ответа. Хагстрем смотрит прямо перед собой, пока экспресс-лифт возносит нас в небеса.

— Ну ладно.

Когда дверцы раскрываются, я ожидаю увидеть Джека, одетого как на парад и с распростертыми объятиями меня ожидающего. В крайнем случае — Гленду, потягивающую настой-мартини.

А вот кого я совершенно увидеть не ожидаю — и кого я на самом деле обнаруживаю, — так это худую девушку в платье без бретелек. Волна соленой воды и плодов манго омывает меня еще раньше, чем она появляется за дверцами лифта.

Нет нужды делать шаг вперед — она прямо тут, в каких-то восемнадцати дюймах. Я раскрываю рот, готовясь выдать какую-нибудь остроту, продемонстрировать ей, как расширился мой лексикон за все те пятнадцать лет, что мы не виделись…

Но тут она отвешивает мне крепкую пощечину слева.

— Добрый день, Винсент, — мурлычет Норин. — Рада снова тебя увидеть.

И она так же крепко бьет меня по другой щеке. Эти Дуганы определенно знают, как приветствовать знакомого парня.