Квартирка Гленды Ветцель в Хеллс Китчен во многом похожа на мою старую арендованную машину — в том смысле, что такая же маленькая, изношенная и, похоже, кишит паразитами. Зато хозяйка оказалась достаточно мила, чтобы позволить мне рухнуть в гостиной на диван — раздвижной, и всего шесть пружин вылезли! — несмотря даже на то, что я поспособствовал ее увольнению из «Джей amp; Ти» и каким-то боком втянул в неофициальное расследование убийства не менее четырех динов. Мой план, тщательно разработанный сегодня утром в самолете, таков: я распутываю дело, я нахожу Джейси, я подхватываю ее на руки, как Ричард Гир Дебру Уингер в финале «Офицера и джентльмена», я забираю ее в Лос-Анджелес. Мы не располагаемся на заднем сиденье моего автомобиля только вследствие вышеупомянутой проблемы с паразитами.

Я проснулся с головной болью, способной свалить Годзиллу, — что бы ни было в этом шприце, оно било наверняка; не удивлюсь, если это окажется какой-нибудь травяной концентрат. Ощущение будто с похмелья в мои разгульные дни — боже мой, неужели с тех пор прошла всего неделя?

Педро обратил оставшиеся у меня мебель и электроприборы в девятнадцать сотен наличных долларов, и я горячо поблагодарил его за избавление от последних мирских богатств. Двадцать долларов такси до аэропорта, пятнадцать сотен билет на самолет, сорок долларов дорога до Манхэттена. Теперь я приблизился к нищете, как никогда еще в своей жизни, но это беспокоит меня меньше всего.

— Не могу поверить, что ты взошел на ложе любви с человечьей особью, — говорит Гленда, когда мы уже готовы ринуться в город. Ее вышвырнули из «Джей amp; Ти», но она утверждает, что наслаждается свободой, работая не на дядю. Думаю, этот бред собачий состряпан для моего утешения, ведь меня и так уже от земли не видать, но это ее слова, и она на них настаивает. — Я в том смысле, что… человек, боже упаси.

— Она не человек, — в десятый раз объясняю я. — Она просто выглядит и пахнет, как человек.

— Если что-то пахнет человечиной… — бормочет Гленда древнейший трюизм динов. — Ладно, может, она и не человек, но сучка еще та.

— И вовсе не сучка. Она действовала по заданию Совета.

— Я делала фотографии, Рубио. Цветные, глянцевые и все такое прочее. Сучка прямо текла от удовольствия.

— Конечно, — пожимаю я плечами. — Они оба дины. Разве два дина не имеют права наслаждаться друг другом?

— Да, только… — Тут она замолкает, задумчиво выпятив нижнюю губу. — Ладно, уговорил.

— Ты собираешься перестать называть ее сучкой?

— Ох, поглядите на него. И вправду, что ли, запал на эту… штучку?

Когда выяснили с этим, я принимаюсь разрабатывать план наступления на город. Сделать предстоит немало, а времени, если меня не обманывает медленно, но верно нарастающая злость, всего ничего.

— Первая остановка — апартаменты Макбрайд в Верхнем Ист-Сайд, — сообщаю я Гленде. — Сможешь остаться здесь и позвонить в пару мест?

— Дерьма-то.

— Дерьма в смысле раз плюнуть или дерьма в смысле пошел ты?

— Просто скажи, что делать.

— Работа несложная: связаться с «Пасифик Белл» и выяснить, куда звонили из моего дома между шестью вечера и восемью утра. Может, с оплатой за счет вызываемого лица, может, по телефонной карточке, но у них должна быть распечатка. Джейси кому-то от меня звонила, в этом я уверен.

— Думаешь, когда найдешь его, то найдешь и свою маленькую суч… Джейси?

Эта несколько неуклюжая и запоздавшая попытка уважить мои чувства вызывает у меня улыбку.

— Где-то она есть, — говорю я. — Никто не исчезает бесследно.

— Вспомни, кто говорил тебе об этом.

Схватив ключи, бумажник, несколько дезинтеграционных мешочков на случай, если возникнут трудности, я говорю:

— Все узнаешь?

— Немедленно, босс.

— Спасибо. — Я чмокаю Гленду в щечку, и она хихикает. Это первое свидетельство женственности, которое я замечаю в моем новом временном партнере, но мне, похоже, больше по душе, когда она чертыхается. А то я смущаюсь.

— Теперь вали отсюда, — командует она, и все в этом мире возвращается на свои места.

— Запри дверь, — советую я с порога. — Запри покрепче.

За моей спиной гремят засовы.

Нет никакого сравнения между, скажем, «Плазой» и возвышающимся над Центральным парком домом, где расположена квартира миссис Макбрайд; поставить отель рядом с этим зданием равносильно тому, что Кармен Миранде встать для группового фото рядом с королевой Елизаветой. То, что кажется такой роскошью в «Плазе», становится явной показухой рядом со сдержанной элегантностью этого безымянного строения.

Кстати, об исключительности: швейцар, уже не тот джентльмен, что на днях с удовольствием поделился информацией о Джудит, не желает сообщить мне даже свое имя, не говоря уж об имени этого комплекса. А о том, что он меня внутрь пропустит, и речи быть не может. Я объясняю, что у меня дело в этом доме, затем переключаюсь на личную встречу с миссис Макбрайд. Он не реагирует. Я пробую тактику запугивания, так прекрасно действующую на большинство из тех, кто встречается на моем пути. Опять неудача.

— Существует что-нибудь, что я могу сделать, чтобы проникнуть в это здание? — Фантазия моя иссякает.

— Полагаю, что нет, сэр. — Швейцар все так же исключительно вежлив, но учитывая то, что он не позволит мне сделать ничего из того, что мне хочется, положение становится все более удручающим.

— Что, если бы я пробежал мимо? Не обратил на вас внимания и прошел внутрь?

Его улыбка вызывает озноб. Под нелепым привратницким костюмом невозможно не заметить пляски внушительных мускулов.

— Лучше вам этого не делать, сэр.

Деньги. Деньги работают всегда. Я вытаскиваю из бумажника двадцатку и протягиваю ее церберу.

— Что это? — с неподдельным замешательством смотрит он на купюру.

— А на что это похоже?

— Это похоже на двадцать долларов, — отзывается он.

— Молодец, выиграл пупсика, — говорю я, понимая, что нет смысла проявлять такт в ситуации, давно ставшей бестактной. — Мне она больше не нужна. Только бумажник загромождает.

— Но двадцать долларов…

Я вскидываю руку в сырое вечернее небо — что там с этой влажностью? кто-то выплеснул в воздух целый океан? — и говорю:

— Ладно, ладно, ладно! Деньги тебе не нужны, деньги тебе не нужны! — после чего хватаю мою двадцатку, но швейцар вцепился в нее намертво.

— Что ты от меня хочешь? — интересуюсь я. — Деньги мои тебе не нужны…

— Я этого не говорил, сэр.

— Что?

— Я не говорил, что мне не нужны ваши деньги. До меня доходит:

— Ты… о господи боже мой… ты хочешь больше, угадал? — Смех легко вырывается из моей диафрагмы и выплескивается изо рта, покрывая весельем несчастного швейцара. — Все это время я пытаюсь найти волшебное слово, а тебя с самого начала просто надо было подмазать!

Я изменяю свое отношение к Нью-Йорку; я люблю этот город!

Швейцар и бровью не ведет; к его чести, он сохраняет непроницаемое лицо деревянного щелкунчика, делая шаг в сторону и желая доброго вечера пожилому джентльмену, выходящему из дома. Потом он возвращается на место и, уставив в пространство отсутствующий взгляд, будто невзначай протягивает руку к моему бумажнику.

Я охотно выставляю на обозрение сотню и сую ему в карман. У меня в бумажнике еще осталось — если этот парень ждет золотого дождя, я вытащу затычку. Однако сто двадцать долларов решают дело: швейцар кивает, тянет на себя медную ручку и отворяет ворота, даруя мне право вступить в сводчатый холл.

— Добро пожаловать в Парк. Пятьдесят восемь, сэр.

Я благодарно кланяюсь:

— Спасибо огромное… как, вы сказали, ваше имя?

— Это еще двадцать, — отвечает он с намертво застывшим лицом игрока в покер.

Джудит Макбрайд нет дома. Подозреваю, что эту информацию можно было получить проще и, возможно, дешевле, но швейцар, как и все остальные, любит деньги. Судить не берусь. Я бы и сам сжульничал. Я звоню снова и снова, несколько раз стучу, громко свищу, зову хозяйку по имени, но никакого отклика.

Наверное, я мог бы взломать и проникнуть — кредитная карточка с такой массивной дверью не справится, но в рукаве у меня припасены и другие отмычки, — однако времени в обрез, да и трудно себе представить, что Джудит оставит лежать посреди квартиры какую-нибудь явную улику. Я уже готов уйти, вернуться к Гленде и попытаться возобновить поиски Джейси с того места, где мы остановились, как вдруг замечаю уголок полоски желтой бумаги, засунутой под дверь Джудит Макбрайд. На самом деле, я обнаружил его не раньше, чем распростерся по полу, зажмурил один глаз, прижался щекой к плисовому ковру и заглянул в щель, но конечный результат от этого не меняется — так какая разница?

Вопрос о том, нравственно ли подцепить и вытащить записку, не стоит: мой гражданский долг — предупреждать замусоривание, даже в чужих постоянных местожительствах. Несмотря на то что мой накладной палец оказывается слишком пухлым, так что для достижения цели приходится оголить коготь.

Сообщение о пакете. Это значит, что домоуправляющий или портье приняли для жильца пакет и теперь он находится там, где подобным вещам положено находиться. Я слышал о таких услугах, но никогда прежде не доводилось воспользоваться ими лично. Когда я был арендатором и на мое имя приходил пакет, то наиболее похожей на это извещение оказывалась злобная записка в почтовом ящике: «Если я еще раз услышу от этого парня из «Ю-Пэ-эС» жалобы на то, что Вас нет дома, я сорву Вашу входную дверь и пусть оставляет свое дерьмо на коврике». Я приобрел тогда пятноустойчивые ковровые покрытия.

Полагаю, я мог бы отыскать приемную пакетов, устроить большую бучу, попытавшись выдать пакет за свой собственный, но, скорей всего, в результате либо получу что-нибудь совершенно бесполезное, либо проведу ночь в городской каталажке.

Но все мне необходимое написано на квитанции. Два пакета ожидают внизу, оба адресованы Джудит Макбрайд. Отправителем пакета номер один числится «Мартин и Компаньоны», фирма по прокладке и подводке медного кабеля из Канзас-сити, и прибыл он, если верить штемпелю, сегодня рано утром.

И зачем же Джудит Макбрайд понадобилось прокладывать медный кабель? Научный проект? Слишком стара. Бомба? Слишком рассудительна. Домашний ремонт своими руками? Слишком жеманна. Есть одна теория, но я тут же отвергаю ее как совершенный вздор.

Пакет номер два такой же странный и отправлен компанией по оборудованию для бассейнов из Коннектикута. В записке ничего не сказано о содержимом, но я представить себе не могу, чтобы Джудит Макбрайд подрядилась добровольцем и тратит время на очистку санитарных объектов местного отделения Девичьей христианской ассоциации.

Я рассчитываюсь. После того как очередные двадцать долларов перепрыгивают из моего бумажника в карман швейцара, он сообщает, где найти приемную пакетов, и я держу путь к подсобным помещениям. Там другой выдающийся сноб ожидает меня с категорическим отказом, но на этот раз я не беспокоюсь насчет того, как с ним обойтись. Мне просто нужно добраться до склада.

— Могу я… вам помочь? — интересуется кладовщик.

— Нет, нет, просто взглянуть. — Я еще больше перегибаюсь через стойку, и он отстраняется, взволнованный такой близостью. — Пакеты вон там хранятся? — показываю я за его спину, где аккуратно в ряд выстроены пакеты.

— Да… Вы в доме гость? — спрашивает он, прекрасно зная, что нет.

Я не отвечаю. Мне нужно слегка принюхаться. Я делаю быстрый выдох, изгоняя весь использованный, бесполезный воздух в раздраженную физиономию кладовщика, а затем начинаю долго и медленно затягивать новый; мои ноздри трепещут, мои пазухи хрустят от усердия. Запахи стекаются со всего Нью-Йорка, и мой мозг работает в полную силу, пытаясь их отсортировать. Я повожу носом в направлении закрытой двери склада и внюхиваюсь сильнее. Грудь моя расширяется, легкие наполняются; не удивлюсь, если высосу здесь из воздуха весь кислород, погрузив кладовщика в глубокий обморок. Тогда все станет проще.

И только я думаю, что больше в меня не влезет, только кладовщик, преодолевший замешательство, готов уже позвать на мою бедную голову охрану, как улавливаю легчайший проблеск запаха, который ищу.

Хлор. Нет никаких сомнений, утверждает мой нос. Несколько хлорных таблеток в папиросной бумаге, засыпанных пенополистиролом, упакованных в картон, завернутый в коричневую оберточную бумагу. Да, настолько я хорош.

— Гленда, нам надо идти. — Я только что заплатил таксисту тройной тариф за то, что он домчал меня к дому Гленды и ждет теперь внизу, пока я заберу кое-какие необходимые вещи. Он был несказанно счастлив получить эти деньги, но у меня есть серьезные сомнения, оказался ли он способен понять мои указания и действительно ли не тронется с места. — Внизу ждет такси. Надеюсь.

— Возможно, тебе захочется на это взглянуть, — говорит она и протягивает мне светлый восковой свиток факсовой бумаги в три фута длиной; каждый дюйм заполнен крошечными циферками и буковками.

— Что это?

— Все телефонные звонки из твоего дома за последний месяц. — Заглядывая мне через плечо, она указывает на единственный звонок по коммерческой линии 1-900: — Черт тебя побери, Винсент, ты что, беседуешь с экстрасенсом?

— Всего один раз, — рассеянно отвечаю я, целиком поглощенный новым свидетельством, оправдывающим меня.

Вот он, звонок, который я ищу, — сегодня утром, в четыре часа. За счет вызываемого лица, но все же попавший на этот листок, код 718.

— Вот этот номер, — показываю я Гленде. — Вот здесь.

— Я так и подумала. Так что уже успела его пробить. У тебя три попытки догадаться, куда звонили.

— Детская клиника в Бронксе.

— Фу-у… — надувает она губы. — Не положено угадывать с первой.

— У меня есть кое-какая внутренняя информация. Ты узнала адрес?

— Конечно. Самое дерьмовое место в городе и везде.

— Отлично. Пойдем, может, успеем туда прежде, чем начнется представление.

Водитель действительно ждет нас внизу, и, к счастью для нас, сегодня вечером ему не хочется практиковаться на клиентах в английском. Я прошу его сделать погромче радио, и салон заполняют звуки очаровательной индийской песни, которую, по всем признакам, исполняют кошки в течке. Превосходно: я могу не шепча до самой клиники рассказывать Гленде свою историю.

— Поехали, — говорю я и приступаю к рассказу.