Утративший последнюю надежду готов на все — именно в таком положении я оказался. У меня не оставалось сомнений, что, если не случится чего-то важного, что в корне изменит ситуацию, наш брак с Кэрол неизбежно потерпит крах. Наши отношения уже сейчас скорее напоминали домашнюю холодную войну, нежели нормальное общение любящих супругов. Я чувствовал, что окончательная и непоправимая ссора может вспыхнуть в любой момент. Я не мог допустить этого, не исчерпав прежде всех возможностей спасти положение. Поэтому, хотя я и не ждал от этого ничего путного и не очень-то понимал, что движет Кэрол, я решил помогать ей в ее добровольном расследовании. Я как мог пытался утвердить в себе веру, что она не притворяется, а действи тельно искренне надеется что-то найти, что она делает это, чтобы спасти нашу семью, нашу любовь, а не те материальные блага, которые я ей дал. В том же случае, если она всего лишь пытается выиграть время, чтобы подбросить мне какую-то новую соблазнительную теорийку, то у нее, конечно, ничего не выйдет, но только хуже от этого уже не будет никому. В тот вечер я сказал ей, что я полностью в ее рас поряжении… Она сухо поблагодарила меня и отвернулась, чтобы скрыть набежавшие слезы.

В течение последующих нескольких дней мы методично листали страницы жизни Артура Рэмсдена, стараясь выяснить, кто и по какой причине мог решиться убить его. Поначалу дело шло туго, так мало было нам о нем известно, но факты, почерпнутые из газетных столбцов, помогли немного продвинуться вперед. Свой довольно-таки шаткий теперь дипломатический статус я беззастенчиво использовал, чтобы получить доступ к тем людям, которые были нам нужны. Мы побеседовали с его бывшим куратором и преподавателями в Кембридже, с чиновниками, которые знали когда-то Артура по министерству сельского хозяйства, а также с великим множеством работников компании „Грантли". Через Джона Хэмилтона нам удалось установить адрес фермы, которой Артур владел в свое время в Девоншире. Мы съездили туда и расспросили нескольких его бывших соседей. На обратном пути мы заехали в Бриджпорт, разыскали усадьбу Олд-Стоунз и поговорили с матерью Вероники Пэшли, теперь уже вдовой. Это было трудное расследование, в котором нередко возникали щекотливые ситуации, а иногда и совсем уж не приятные эпизоды, поскольку почти все знали о трагедии в Норфолке и рекомендоваться сестрой Фэй — значило рисковать, нарваться на откровенное недоброжелательство. Порой, чтобы получить на свой вопрос хоть какой-то ответ, нам приходилось делать прозрачные намеки, что в этом деле, мол, не все тан просто, что иногда вызывало интерес, но чаще — издевательский скептицизм. Бывало, правда, что трагедия сестры Кэрол пробуждала сочувствие к ней, и тогда люди были к нам добры. Когда прошла неделя непрерывных расспросов, мне стало казаться, что я теперь досконально знаю все о жизни Артура Рэмсдена и что больше узнать просто невозможно. И, как я и думал, ничего существенного нам раскопать не удалось.

Картина сложилась такая. В Кембридже Артур был прилежным студентом и, в пределах определенного круга, даже популярной личностью. Он изучал сельскохозяйственные науки и смежные с ними дисциплины и закончил университет с отличием. Несколько месяцев он проработал в отцовской компании, а затем перешел в министерство сельского хозяйства, где зарекомендовал себя исполнительным и перспективным молодым администратором. Помнили его там как приятного и общительного парня. Потом он опять ненадолго вернулся в „Грантли". В 1960 году он женился на Веронике Пэшли, которая, по всем отзывам, была очаровательной молодой особой. Затем был медовый месяц с его трагической развязкой. После этого здоровье его несколько пошатнулось, и отец, который в нем души не чаял, отправил сына в кру госветный круиз в надежде, что смена обстановки поможет ему немного развеять печаль. Когда он вернулся окрепшим, — отец купил ему ферму в окрестностях Дартмура. Хозяйство было сильно запущено, но старик выбрал именно такое не без умысла. Артур с головой ушел в работу, вкладывая в нее всю свою энергию, и за семь лет ферма его трудами бук вально расцвела. Поселившись в деревне, он крайне редко оттуда выезжал. Его регулярно навещал отец до самой своей смерти в 1962 году, а в остальном Артур вел очень замкнутую жизнь, у него почти не было друзей, он порой неделями лица человеческого не видел. Так продолжалось до 1968 года, когда у него нашли диабет. Он продал ферму и перебрался в Норфолк.

Хотя некоторые периоды его жизни, как, например, кругосветное плавание, остались вне сферы нашего расследования, в целом мы проделали очень скрупулезную работу. На каждой ее стадии мы старались уловить хоть малейший намек на какую-либо серьезную проблему, но не обнаружили абсолютно ничего. Да, у Артура почти не было друзей, но и врагов он себе не нажил. Никто не отзывался о нем с искренней теплотой, что, впрочем, объяснялось некоторой от чужденностью, которая появилась у него после гибели первой жены. Но в то же время никто не мог сказать о нем ничего дурного. Его трудолюбие и изобретательность повсеместно вызывали уважение. Кроме Вероники Пэшли и Фэй женщин в его жизни не встречалось. Он был законопослушным, умеренным во всем гражданином, и нам не удалось напасть на след хотя бы мелкого скандала, связанного с ним. Если у кого-то и была причина убить его, то обнаружить ее нам не удалось. Даже Кэрол, при ее живом воображении, не смогла найти никакой почвы для построения новой теории. В тот вечер, когда мы вернулись наконец домой, она была более тиха, чем обычно, но, к моему удивлению, отчаянию не поддалась. Я же чувствовал усталость и опустошенность после этих бесплодных поисков.

— Это как старое определение метафизики, — сказал я.

— Какое определение? — спросила Кэрол.

— Когда слепой ищет в темной комнате черную кошку, которой там нет.

— Но она же есть! — воскликнула она. — Непременно должна быть.