В первый момент это показалось мне одной из тех сумасшедших мыслей, которые тут же отбрасываешь. Мне трудно было даже представить себя за таким грязным делом. Я не обладал актерскими способностями Кэрол, у меня бы заведомо ничего не вышло. Я бы таких дров наломал! К тому же отвратительной была сама идея: вымогать угрозами деньги — фу! Нет, не годится даже в порядке эксперимента. Даже человек невиновный начнет нервничать, если его станут шантажировать. Нет, решительно я не имел никакого права…

И потом я подумал вот о чем. Если бы меня попытались шантажировать убийством, к которому я не имел никакого отношения, я бы наверняка решил, что имею дело с сумасшедшим либо что меня приняли за другого. Я, вероятно, сообщил бы об этом в полицию и тут же постарался выбросить все из головы. Эллис должен был бы поступить так же. Он совсем не казался мне человеком, которого легко вывести из равновесия.

И почему я решил, что мне это не под силу? — продолжал размышлять я. Мне же не придется сталкиваться с Эллисом лицом к лицу. Все можно проверить по телефону. Мне нужно будет быстро все ему выложить и сразу положить трубку. Обвинить его, потребовать отступного и сказать, куда положить деньги, — только-то! Несомненно, я поначалу преувеличил опасность. Здесь не будет никакого риска, и, уж конечно, меньше, чем если бы я попытался проникнуть к Эллису в дом. Конечно, голос нужно будет изменить. Откуда мне знать, не был ли Эллис на слушаниях в суде? Надо будет предварительно попрактиковаться, и тогда он ни за что меня не узнает.

И все равно морально это будет очень нелегко. При мысли о шантаже я ощущал почти физическое отвращение. Тем паче, что я даже не был уверен в виновности Эллиса. Однако альтернативой было только полное бездействие, а это значило никогда ни о чем не узнать наверняка.

Именно это было решающим доводом. До конца дней моих преследовало бы меня сомнение, ужасное сомнение, что по трусости и нерешительности я погубил наши с Кэрол судьбы. С этой мыслью я никогда уже не мог бы обрести душевного покоя.Я думал об этом почти всю ночь. Следующим утром я дошел уже до практической стадии — выбора подходящего телефона-автомата, удобного времени для звонка. Кроме того, я взвесил все, что должен был успеть сказать. Вопрос времени сложностей не представлял — звонить лучше с наступлением темноты, когда людей на улицах уже немного, то есть около девяти часов. Если Эллиса не окажется дома, можно будет попробовать еще раз позже. Над тем же, что сказать, пришлось поломать голову. Мне нужно было убедить его, что мне известно все, но в то же время в самых общих выражениях, чтобы избежать неточностей. Они насторожили бы его, и он мог бы догадаться, что я действую наобум. Свою маленькую речь я готовил и репетировал несколько часов. Не могу сказать, что решение мое было твердо. В течение дня мною несколько раз овладевала паника, и я готов был отказаться от авантюры. И все же в конце концов желание окончательно во всем разобраться возобладало над страхом. Подстегнул меня и вид опустевшей без Кэрол квартиры. К девяти часам я знал, что обязан предпринять эту попытку.

В нескольких кварталах от нашего дома располагалась площадь, тихая, как заводь, с небольшим сквером в центре. Там и облюбовал я для себя телефонную будку. К моему счастью, она оказалась свободной, поблизости тоже не было ни души. Заранее чувствуя себя закоренелым преступником, я вошел внутрь и набрал номер Эллиса. Слушая гудки, я поймал себя на мысли, что больше всего хочу, чтобы его не оказалось дома. Но он ответил.

— Уильям Эллис слушает, — раздалось в трубке. Я слегка прикрыл нижнюю часть трубки носовым платком и постарался говорить басом — мне казалось, что так более зловеще.

— Слушайте внимательно, мистер Эллис, — сказал я. — Вы меня не знаете, зато я знаю вас…

— Кто это?

— Боюсь, я не могу вам этого сказать.

— Что вам нужно? — Он говорил резко и по-деловому, как говорил бы я на его месте.

— Денег, — ответил я, — и сейчас вы поймете, почему я уверен, что получу их. Дело в том, что я видел из-за дюн, как вы убили Фэй Рэмсден.

На мгновение наступило молчание. Я напряженно ждал. Честный человек мог по-разному реагировать на такое: удивлением, гневом, любопытством…

Эллис же сказал:

— Прекрасно! Давайте это дело обсудим… Не кладите, пожалуйста, трубку.

Было слышно, как он аккуратно опустил трубку рядом с аппаратом, затем донесся легкий звук, словно открыли или закрыли дверь. Я весь покрылся холодной испариной. Он, вероятно, сейчас попросит кого-нибудь вызвать с другого аппарата полицию. Уж слишком охотно пошел Эллис на разговор. Я уже жалел, что не произнес заготовленной речи сразу. Интересно, сколько потребуется времени, чтобы определить, откуда я звоню, и прислать сюда патрульную машину? Черт, как я все это объясню?! Не пора ли уносить ноги? А может, он просто пошел прикрыть дверь? Весьма возможно, он сейчас стоит у телефона и обдумывает, что сказать и как себя повести. Я оглянулся и осмотрел площадь. Парень с девушкой прогуливались по ее противоположной стороне. Больше — никого. Хорошо, дам ему еще тридцать секунд. Я переложил трубку из руки в руку и взглянул на часы. Тридцать секунд, и ни мгновения больше! Внезапно снова послышался, голос Эллиса:

— Алло… Вы слушаете?

Теперь все решала быстрота, и я выпалил заготовленный текст:

— Значит, так. Я давно наблюдал за вами в Норфолке. Мне известно, что вы шантажировали Артура Рэмсдена. Я знаю также, что вы несколько раз получали от него деньги. Фэй Рэмсден сумела вас сфотографировать — это мне тоже известно. В ту субботу я видел, как вы перебрались на остров, утопили Фэй Рэмсден, подсунули ей инсулин и разыграли несчастный случай… Так что теперь моя очередь. За свое молчание я хочу две тысячи фунтов. Инструкции таковы: завтра ровно в одиннадцать вечера положите деньги в то же место, куда вы заставляли их класть Артура Рэмсдена. Если вы этого не сделаете, следующим утром все станет известно полиции. Чем для вас это чревато, объяснять, я надеюсь, не нужно? За двойное убийство вам грозит пожизненное заключение, можно не сомневаться. И вот еще что: не вздумайте со мной играть… А теперь спокойной вам ночи, мистер Эллис.

Я опустил трубку на рычаг, прежде чем он успел вымолвить слово. Когда я выскользнул из будки, в дальнем конце площади вдруг появились огни автомобильных фар. У меня не было времени разбираться, полицейская ли это машина. Я знал, что в моем распоряжении считанные секунды. Одним прыжком я перемахнул через ограду сквера, бегом пересек его и снова выбрался на тротуар с противоположной стороны. Машина остановилась, и я успел расслышать мужские голоса, но меня эти люди заметить не могли. С молотящимся, как у зайца, сердцем я быстрым шагом добрался до дома.