Харриет прошла через сад и остановилась возле подстриженной живой изгороди, у прохода на лужайку. Она подняла голову, чтобы солнечные лучи могли проникнуть под поля шляпки и теплыми поцелуями прикоснуться к ее щекам. Она улыбнулась, и Бенедикт почувствовал, как его губы тоже расплываются в улыбке.

Это был такой день – и такая женщина, которые могли заставить его забыть обо всем на свете.

Харриет пошла обратно, и ветерок, заставлявший желтые и бурые листья на деревьях вести оживленный разговор, взметнул ленты шляпки и прижал юбку к ногам Харриет. Бенедикт вспомнил вчерашнюю ночь – ее мягкие бедра, прижавшиеся к нему, ее восторженные вскрики, и его кровь снова забурлила.

Он тоже вернулся на лужайку, где Харриет стояла около стула Элизы Пруитт. Девушка воспользовалась мольбертом и красками, которые леди Крейчли на всякий случай припасла для гостей. Углем Лиззи набросала одну из статуй, видных из сада, – херувима, тянущегося к небу; вокруг его пухлой ножки обвилась виноградная лоза.

– Лиззи, – говорила ей Харриет, – ты потрясающий художник! Клянусь, эта статуя выглядит на твоем холсте гораздо лучше, чем на самом деле.

Лиззи стеснительно пожала плечами:

– Это просто мое хобби.

– Как так вышло, что твое хобби – это искусство, а мое – убийство комнатных растений, ничем не заслуживших моего гнева?

– Я не знала, что ты садовод, Харриет.

– Садовод, – фыркнула Харриет, – у которого все цветы гибнут.

Элиза хихикнула. Бенедикт давно заметил, что она не пытается прикрыть ладонью улыбку, когда разговаривает с Харриет.

– Ты на себя наговариваешь.

– Это чистая правда, – заявил Бенедикт, подходя к ним ближе. – Во всех лондонских оранжереях висят плакаты с изображением мисс Мосли и запретом продавать ей цветы. – Он с подозрением всмотрелся в Харриет. – Думаю, я вас узнал.

Однако она смотрела не на Бенедикта, а на жеребца, трусившего за ним следом, и озабоченно морщила лоб.

– Что это, мистер Брэдборн? – Элиза кистью указала на серого жеребца. – Вы собираетесь на верховую прогулку?

– Нет. Согласно пари, заключенному с мисс Мосли, я обязан улучшить ее навыки верховой езды. То есть по крайней мере научить ее ровно сидеть в седле.

– О нет, сэр! – встревоженно рассмеялась Харриет. – Я не хочу вас беспокоить. Той нашей поездки верхом вполне достаточно, чтобы выплатить ваш долг.

Бенедикт посмотрел в полные тревоги глаза, спрятавшиеся в тени широкополой шляпки.

– Я настаиваю.

Харриет втянула в себя побольше воздуха и выдохнула.

– Разреши ему поучить тебя, Харриет, – посоветовала Элиза. – Кто знает, когда еще выпадет такая возможность? – Лиззи вспыхнула, заметив благодарную улыбку Бенедикта.

– Ну ладно, – произнесла Харриет без малейшей покорности в голосе.

– Пойдемте на западную лужайку. – Бенедикт положил ладонь ей на спину. – Мы же не хотим затоптать мисс Пруитт?

– Боюсь, – Харриет смерила взглядом идущую рядом лошадь, – что мое умение управляться с лошадьми может посоперничать с моими же садоводческими талантами.

– Вы когда-нибудь убили хоть одну лошадь?

– Нет, – согласилась она, – но это всего лишь вторая попытка вступить с ними в близкий контакт.

Бенедикт остановил жеребца и посмотрел на Харриет:

– Как так получается – вы боитесь ездить верхом, но можете станцевать перед толпой незнакомцев и прогуляться по кладбищу не моргнув глазом?

– Я всегда чувствую себя лучше, прочно стоя на ногах.

Внезапно перед его внутренним взором возникло отражение в зеркале: Харриет стоит, впившись ногтями в его бедра и плотно зажмурившись.

Бенедикт откашлялся.

– Вы помните, как садятся верхом на лошадь?

– Конечно, – ответила она и подняла правую ногу к левому стремени. Бенедикт уже хотел поправить ее, но Харриет обернулась, подмигнула ему, опустила правую ногу и сунула в стремя левую. Свирепо вцепившись в луку седла, Харриет приподнялась – и чуть не упала, но Бенедикт бесцеремонно подхватил ее и подтолкнул вверх.

– Негодяй! – насмешливо бросила Харриет, перекидывая ногу через седло. Она упала вперед, распластавшись по спине лошади и обхватив руками ее мускулистую шею.

Элиза расхохоталась.

– Даже я знаю, что верхом сидят не так! – крикнула она.

Харриет выпрямилась и быстрыми, ловкими движениями расправила вокруг себя юбку.

– Знаете, – сказал Бенедикт, – существуют боковые седла для женщин в платьях.

– Безумие, – прошипела Харриет, так крепко вцепившись в луку седла, что костяшки пальцев побелели. – Я уверена, их придумал мужчина. Может, искал такой способ избавиться от жены, чтобы власти не стали задавать ему лишних вопросов?

– Я начинаю думать, что вы слишком много читаете.

– Вы не первый так думаете, – пробормотала она. – Я видела в Гайд-парке многих наездниц, и все они выглядели весьма изысканно и элегантно. Но я что-то сомневаюсь, что у меня такая же посадка.

– Всему свое время, – успокоил ее Бенедикт. – А теперь берите поводья.

Харриет нахмурилась:

– Может, их будет держать кто-то более опытный?

– Я возьмусь за уздечку. – Он прошел вперед, а Харриет отпустила луку и взялась за поводья. – Все будет отлично, Харриет. Я не допущу, чтобы с вами случилось несчастье.

– Вам легко говорить. – Лошадь пошла вперед, и глаза Харриет округлились. – Вы, наверное, сели на лошадь еще мальчишкой.

Он покачал головой:

– На самом деле мне было девятнадцать.

– Забавно. Мне как раз девятнадцать. – Бенедикт засмеялся, и Харриет мрачно посмотрела на него.

– Меня учил Гарфилд, – продолжал Бенедикт, с удовольствием отметив, что глаза Харриет приняли обычный вид. – Ни у меня, ни у Гарфилда никаких лошадей не было, но его приятель работал на ипподроме. Наверное, я из тех немногих, кто может про себя сказать, что учился ездить верхом на одном из самых быстрых в Англии чистокровных скакунов. – Он улыбнулся воспоминанию. – И я очень долго сражался с лошадьми. Все время пытался направить их на стену или на забор. Вот тогда Гарфилд и сказал: «Сынок, тебе нужны хорошие очки».

Они добрались до края лужайки и повернули обратно. Харриет улыбнулась:

– Звучит так, словно ваш мистер Фергюсон был скорее отцом, чем другом.

– И тем и другим, – кивнул Бенедикт. – Мы с сестрами прибыли в Англию лишь с тем имуществом, что было на нас надето. Если бы не Гарфилд и его жена, нам бы туго пришлось. Гарфилд очень много работал, чтобы помочь мне заботиться о сестрах, и всегда учил, что я должен сам пробиваться в жизни. – Бенедикт заметил узкую тропу среди деревьев, окружавших лужайку, и показал на нее: – Это конная тропа. Не хотите опробовать?

– Если шагом, то конечно.

Бенедикт хмыкнул и дернул серого за уздечку. Они шли так медленно, что жеребец мог выбирать пучки травы погуще и жевать их.

Харриет спросила:

– А сколько было лет вам и вашим сестрам, когда вы начали заботиться о них, Бенедикт?

– Мне пятнадцать, а сестрам по четыре.

Она состроила гримасу:

– Мне почти тридцать, а я до сих пор не могу позаботиться даже о петунии.

Бенедикт еще улыбался, когда услышал грохот копыт и шорох листьев, словно откуда-то сзади мчались все псы ада. Он резко нахмурился и остановил жеребца, заметив проблеск движения на тропе.

Бенедикт предостерегающе закричал за мгновение до того, как белая кобыла выскочила из леса и пронеслась на волосок от жеребца Харриет. Серый испуганно заржал, отрывая передние копыта от земли. Уздечка вырвалась из руки Бенедикта. Он услышал крик Харриет – жеребец встал на дыбы, и она, задохнувшись, рухнула на землю.

Эллиот натянул поводья и обернулся.

– Мне так стыдно! Я не знал, что здесь кто-то есть.

– Нужно было смотреть! – рявкнул Бенедикт.

Серый потрусил в сторону конюшни. Бенедикт подбежал к Харриет, которая лежала на земле, раскинув руки и глядя в небо. Ее густые волосы рассыпались вокруг головы как солнечные лучи.

– Харриет! – Бенедикт опустился на колени и приложил ладонь к ее раскрасневшейся щеке.

– Чудесный день, – небрежно бросила она.

– Ты не ранена? – Ему не понравилась тревожная настойчивость в собственном голосе. Он внимательно осмотрел ее руки и ноги – нет ли переломов.

Харриет помотала головой, потом перевела взгляд на Бенедикта и посмотрела ему в глаза.

– Ну почему все это происходит со мной? – прошептала она.

– Мисс Мосли, голубушка, вам больно?

Эллиот так и не спешился, и Бенедикт – глядя, как тот придвигается все ближе, – не сомневался, что он сейчас затопчет Харриет.

Бенедикт посмотрел на Эллиота, и что-то в его взгляде заставило наездника попятиться назад.

– Вы могли сломать ей шею! – гортанным голосом произнес Бенедикт.

– Я не хотел, – заморгал Эллиот.

– Убирайтесь отсюда к черту!

– Бенедикт! – предостерегающе воскликнула Харриет, не вставая со своей подстилки из травы.

– Я подойду к вам позже, мисс Мосли, – сказал Эллиот и поскакал прочь.

Разгорячившийся от злости Бенедикт помог Харриет сесть.

– Чертов дурак! – прорычал он, развязывая на ней шляпку, которая болталась у Харриет на шее.

Харриет удивленно посмотрела на него:

– Почему вы так сердитесь, Бенедикт?

– Я пообещал, что с вами ничего плохого не случится, а почти случилось. – Он все еще возился с узлом.

Харриет легко прикоснулась к его ладони. Бенедикт поднял голову и увидел ее ласковую улыбку. Она казалась героиней какой-нибудь волшебной сказки. Густые волосы рассыпались по плечам, в них запутались листья.

– Бенедикт, – сказала Харриет, – мне кажется, ваш Гарфилд мог бы гордиться тем, каким вы стали.

Их губы разделяли какие-нибудь несколько дюймов, дыхание смешивалось. Бенедикт ощущал тепло ее взгляда как что-то осязаемое.

Харриет моргнула и оглянулась.

– Мы здесь у всех на виду, сэр. Я должна встать прежде, чем кто-нибудь увидит меня в таком неловком положении.

Он кивнул, внезапно сообразив, что дом со множеством окон совсем рядом и где-то на лужайке находятся и Эллиот, и Элиза Пруитт. Харриет, конечно, женщина очень необычная во многих отношениях, но Брэдборн не смеет так беспечно обращаться с ее репутацией. Бенедикт помог ей встать на ноги, она отряхнула юбку и вытрясла листья из волос.

Бенедикт предложил ей руку, и они направились к дому.

– Знаете, Бенедикт, – сказала Харриет, когда они были уже на полпути к дому, – с вами очень интересно.

Бенедикт вскинул бровь:

– Вы первый человек, который так думает. Я уверен, что большинство считает меня скучным, а то и вовсе утомительным.

Она посмотрела на него и серьезно произнесла:

– Должно быть, они вас совершенно не знают.

Харриет сидела над своим дневником минут тридцать, но никак не могла подобрать слова, чтобы описать случившееся с ней прошлой ночью. Она часто поглядывала в окно, уносясь куда-то мыслями, и наконец сдалась, задвинула стул, но тут услышала стук в дверь.

– Мадемуазель?

– Войдите! – крикнула Харриет, сунув дневник под книгу.

– Добрый вечер, – присела в реверансе Джейн. – Простите, что так поздно. Я только смахну пыль и перестелю… О! – Она глянула на постель Харриет с аккуратно сложенным одеялом. – Вы делаете за меня мою работу, мадемуазель Харриет.

– Я вообще-то не собиралась, – неловко ответила та. – Это привычка.

– Не беспокойтесь. – Джейн вытащила из-под передника перьевую метелку. – Я сейчас все сделаю, хорошо? А почему бы вам не спуститься вниз? Ни к чему дышать пылью.

Харриет улыбнулась, сильно сомневаясь, что пыль может ей повредить, но все же оставила горничную заниматься делом и лишь на мгновение замешкалась у двери, чтобы глянуть на комнату Бенедикта.

– Мистер Брэдборн ушел в деревню, – сказала из-за ее спины Джейн.

Харриет вздрогнула – неужели ее мысли так очевидны?

– Он просил передать вам, что сегодня вернется поздно, – рассеянно добавила горничная.

– Спасибо, – облегченно поблагодарила Харриет; как хорошо, что Джейн не может читать ее мысли! Она повернула к лестнице, но застыла на месте, услышав пение Байрона Эллиота, сопровождавшееся звуком его шагов – он поднимался вверх. Уже чувствовался запах его укрепляющего средства для волос.

Харриет повернула в противоположную сторону, помчалась по коридору и смешалась с темными тенями в дальнем конце, поглядывая на лестницу.

Не то чтобы ей не нравился мистер Эллиот, но его постоянные разговоры о поэзии и великих поэтах, большинство из которых она не удосужилась прочитать, начали надоедать, Несколько дней назад на прогулке он внимательно смотрел на нее, декламируя стихотворение о поцелуях лунных лучей и небес. Харриет чувствовала себя очень неловко, и скоро ее вежливая улыбка превратилась в гримасу.

Прежде чем показаться на глаза, Эллиот остановился, поправил галстук, завязанный с точно рассчитанной небрежностью, и кончиками пальцев вытянул на лоб черный блестящий локон. Приведя себя в порядок, он направился прямо к открытой двери в комнату Харриет.

– Куда ушла мисс Мосли? – Харриет показалось, что она услышала в его голосе раздражение.

– Я думала, вы разминулись с ней на лестнице, мсье. Она вышла минуту назад.

Эллиот нахмурился и всмотрелся в коридор. Харриет прижалась спиной к стене и сильно зажмурилась, словно это могло сделать ее невидимкой. Его шаги направились к лестнице.

Слева от нее был поворот в коридоре и всего несколько футов до обгоревших остатков старой лестницы. Оттуда тоже слышались шаги. Харриет медленно повернулась. Шаги становились все громче, словно кто-то приближался к ней. Харриет задержала дыхание и почувствовала изменения в воздухе. Вдруг резко похолодало, а потом температура поднялась до удушающей жары. Харриет, нахмурившись, сделала шажок в сторону сгоревшей лестницы не в силах вспомнить, было ли здесь так жарко в прошлый раз. Со лба скатилась капелька пота и защекотала ухо. Харриет вытерла ее. Шаги стихли.

Харриет пронизала дрожь. Она приготовилась к новой встрече с человеком с темными волосами и холодным взглядом, но никто не поднимался из черного провала. Харриет подобралась еще ближе к прогоревшим половицам. Она ничего не увидела в темноте, но ей показалось, что из провала дует горячий ветер.

Харриет прижала руку ко лбу, недоумевая, что за безумие ею овладело. Потом опустилась на колени, наплевав на слой сажи и пыли, покрывавший пол, вцепилась в края дыры и всмотрелась в темный провал.

Сначала она почувствовала запах гари и сморщила нос, а через мгновение дым ударил в лицо. Он заклубился в темноте, заполнившейся горестным шепотом, и повалил из дыры в полу. Огромное облако почти черного дыма с такой силой ударило Харриет, что она упала на спину, ударившись ребрами о половицы – аж кости затрещали. Глаза наполнились слезами, но Харриет быстро вытерла их и увидела, что за облаком дыма – таким густым, что его можно было потрогать, – возникли языки пламени.

Задыхаясь в ядовитом воздухе, Харриет поползла прочь от огня и встала на ноги. Она отчетливо услышала треск пламени, пожирающего дерево, повернулась и побежала, крича во все горло:

– Пожар! Все на улицу!

Харриет колотила ладонью в двери, не зная, кто остался ь комнатах. Она ощущала спиной жар пламени, краем глаза видела оранжевые языки, ползущие по стенам и потолку.

Дверь Лиззи резко распахнулась, и на пороге появилась Беатрис.

– Что слу?..

– Выходите! – Харриет схватила ее за полный локоть и вытащила из комнаты. – Скорее, Лиззи! – велела она, увидев мисс Пруитт. – Пожар разгорается быстро.

– Какой пожар? – начала было Лиззи, но Харриет не стала слушать ее бессвязный лепет.

Она толкнула Лиззи к матери и потащила их по коридору. Теперь она не стучалась, а просто распахивала двери, чтобы убедиться, что на этаже никого не осталось. Джейн стояла в дверях ее комнаты. Харриет схватила горничную за запястье и тоже потащила за собой. Она боялась, что огонь охватил подол ее платья, так жарко было за спиной.

К тому времени как они добрались до лестницы, Лиззи и ее мать уже бежали. Джейн, быстро спускаясь вниз, бормотала по-французски какую-то молитву, Харриет бежала за ней.

Внизу Беатрис натолкнулась на Байрона Эллиота. Их крики и беготня привлекли к лестнице почти всех обитателей дома.

– Там пожар, – задыхаясь, сказала Харриет.

Латимер подошел к женщинам, перевел взгляд с Харриет на лестницу и начал подниматься вверх.

– Туда нельзя! – схватила его за рукав Харриет, но он стряхнул ее руку, а подошедшая леди Крейчли обняла ее за плечи.

Только когда Латимер поднялся наверх и исчез из вида, Харриет сообразила, что больше не чувствует запаха дыма. Она глянула на Лиззи и ее мать. Элиза мягко улыбалась, но Беатрис уставилась на Харриет как на сумасшедшую.

Латимер, громко топая, спускался вниз. На полпути он остановился и устремил свой взгляд на Харриет.

– Никакого пожара нет, – произнес он.