И вот наступил март 1946 г., ознаменовавшийся осложнением ситуации в Южном Азербайджане и во всем мире. Взаимное сотрудничество сменилось взаимными обвинениями, историческое партнерство превратилось в историческое соперничество и противостояние двух общественных устройств, двух идеологий стало реальностью. Началась более чем полувековая эра холодной войны, 45 лет державшая мир в состоянии страха. Роберт Россоу, занимавший в те дни пост консула США в Тебризе, десять лет спустя в журнале «Мидл Ист» («Средний Восток») опубликовал статью «Битва за Азербайджан — 1946», которая начиналась словами: «Можно с уверенностью сказать, что холодная война началась 4 марта 1946 года. В этот день 15 советских бронебригад вошли в азербайджанскую провинцию на северо-западе Ирана и от ирано-турецкой границы стали продвигаться к центру. Еще одна армия, в таком же количестве и качестве, из Болгарии направилась к европейским границам Турции. Движение тяжелой бронетехники сопровождалось дипломатическим давлением на Анкару и Тегеран, а также беспорядками в Греции, Азербайджане, Иранском Курдистане.

Можно выделить две фазы советского наступления. Первая фаза пред- полагала захват Турции, выход на берега Средиземного моря, к Суэцкому каналу, нефтяным запасам Персидского залива и сближение с Индией. В случае срыва этого плана Советы приступали ко второй фазе, избрав мишенью Иран. В любом случае в течение девятимесячной кампании планировалось полностью оккупировать Южный Азербайджан. Битва за Азербайджан сопровождалась захватом высоты Ванкер, Балл Рана, берега Марны, осуществившимися без единого выстрела. Эти события до сих пор остаются наименее понятными и исследованными в истории холодной войны. Несмотря на то, что основные исторические факты и события известны, стратегические и тактические тонкости вопроса все еще не разработаны».

2 марта 1946 года ознаменовалось важным событием в истории международных отношений. Иногда его называют знаменательным днем. Именно 2 марта сотрудничеству трех великих держав был положен конец. В этот день Советский Союз, следуя международным обязательствам, должен был вывести войска из Ирана. Однако ТАСС сообщил, что СССР выведет войска только из Мешхеда, Шахруда и Семнана, а в других районах войска останутся вплоть до полного выяснения ситуации.

Как отмечал Р. Россоу, 2 марта приближалось, а в стане советских войск не было никакого движения, и люди, и лошади в ту ночь спокойно спали. Однако 3 марта советские войска неожиданно стали покидать Тебриз. В первые часы находящийся в Тебризе дипкорпус был в растерянности и не понимал, что происходит. Было лишь ясно, что войска в полной военной выкладке движутся, но не в сторону советской границы. Следящий за развитием событий Россоу направил госсекретарю США тревожную и совершенно секретную телеграмму: «Советская тяжелая техника в количестве 450 грузовиков 3 марта отбыла из Тебриза в направлении Тегерана. Двигавшиеся в этом же направлении 20 танков и 100 грузовиков достигли Бостанабада. Две артиллерийские батареи с полным боекомплектом вышли сегодня из Тебриза в Маранд. Неизвестно, свернут ли они на Хой, Резайе, Маку или Джульфу. Из Махабада передают, что на днях курды начнут военные действия на турецком направлении. Два дня назад разведка донесла о наличии советских кавалерийских частей на границе с Ираком и о 9 танках, двигавшихся к перекрестку дорог у Мараги». В то же время Россоу докладывал Бирнсу о том, что начиная с 3 марта от советских границ к Тебризу движутся войска.

О прибытии в Тебриз новых советских войск тегеранские власти узнали поздно. Они планировали занять иранскими войсками казармы, которые должна была покинуть 2 марта Советская армия, создавали шпионские центры для наблюдения за крупными азербайджанскими городами. На почте Зенджана было перехвачено письмо «полковника № 639», адресованное в Тегеран. В конверте был чистый лист бумаги. Специальная обработка выявила тайнопись следующего содержания: «Благополучно прибыл в Зенджан, никто меня не узнал. Я очень умело маскировался. Положение в Зенджане невыносимое, населению угрожает голодная смерть. Разбойники-демократы мучают население, издеваются над ним. Они подвергли обыску дома некоторых ханов и все, что там было ценное, разграбили. От купцов и лиц других профессий требуют больших налогов. Позавчера из Миане в Зенджан прибыл большой отряд вооруженных демократов. Однако все они не стоят одного тегеранского солдата. Внутреннее положение Демократической партии очень непрочно. Достаточно иметь небольшой отряд вооруженных людей, чтобы уничтожить всю эту партию. Ждем ваших указаний. Полковник 639». Автор письма установлен не был.

3 марта из Тегерана транспортный отдел министерства почт и телеграфа Ирана направил телеграфом на зенджанскую почту запрос с просьбой сообщить о возможности посадки самолетов в Зенджане. В тот же день военное министерство из Тегерана пыталось по телеграфу связаться с военным министерством Азербайджана или же непосредственно с телеграфистом, работавшим у Пишевари, но получило отказ. Тогда запросили у телеграфиста почты, уходят ли русские войска из Тебриза, были ли в городе демонстрации. Телеграфист ответил, что без разрешения демократического правительства он им ничего ответить не может. Сообщение о том, что советские войска остаются на севере Ирана, успокоило население Южного Азербайджана.

Пока премьер-министр Ирана находился в Москве, в Южный Азербайджан поступила дополнительная советская техника, и это побудило демократов сделать еще более радикальные шаги. 4 марта в Тебриз по железной дороге доставили еще 46 танков «Т-34». Дипломатические, военные, разведывательные органы США и Великобритании активно собирали сведения о новой технике, фотографировали танки и самолеты еще на платформах и посылали информацию в Вашингтон, Лондон и Тегеран. Начиная с 26 февраля денежные ассигнования в адрес американского консульства увеличились в пять раз. Например, в марте Россоу получил 240 тысяч риалов, тогда как обычно получал 50 тысяч. Комиссар госбезопасности С. Емельянов считал, что резкое увеличение ассигнований связано с увеличением объема разведывательной работы. Разведданные, добытые советскими спецслужбами, в свою очередь, доставлялись Сталину и Молотову.

В первые дни марта в Тебризе распространился слух, что иранское правительство намеревается напасть на Азербайджан со стороны Тикантепе и Зенджана, для чего собраны большие силы в Солтанабаде, Хамадане и Биджаре. И даже указывалась численность войск в Саггызе — 30 тысяч человек.

4 марта в Махаббаде «Курдская республика» по указанию Советского Союза объявила об автономии курдов, живущих в южной части Турции. Грузинская Советская Республика официально заявила о своих претензиях на северо-восточные территории Турции, включая Трабзонский залив и черноморское побережье. При наличии мощных советских армейских группировок на двух флангах Турции дипломатическое давление на Анкару приобрело жесткий характер. В первые дни марта требования о предоставлении привилегий в проливах Босфор и Дарданеллы, передаче Карса и Ардагана Советскому Союзу звучали уже в форме угроз и шантажа.

4 марта президент США Г. Трумэн принял госсекретаря Дж. Бирнса с целью обсудить политику СССР в отношении Ирана и Турции, а также в азербайджанском вопросе. Он уполномочил Бирнса написать Сталину письмо, чтобы прояснить ситуацию. Бирнс послал ноту, которая через день была вручена в Москве. Советская сторона официально не ответила на эту ноту, но назвала Трумэна главным организатором начавшегося давления на Советский Союз. В связи с этим Трумэн заметил, что, оказывается, когда русские не хотят видеть друзей сильными, они возобновляют старые, потерявшие значение игры.

5 марта экс-премьер Великобритании Черчилль произнес в Вестминстерском колледже города Фултон (штат Миссури) речь, которая прояснила многие вопросы. Черчилль предложил всеми силами беречь монополию Запада на ядерное оружие. Он говорил: «Известие о создании атомного оружия, сосредоточение в руках Америки технологии и сырья не тревожат сон ни одного человека нигде в мире. Я так думаю, что если бы ситуация изменилась и это страшное известие пришло бы из какой-либо коммунистической или новой фашистской страны, мы бы не могли спать спокойно». Он предлагал противопоставить коммунистической экспансии союз англосаксов, т. е. в первую очередь США и Великобритании. Он заявил: «На земли, еще недавно светившиеся радостью победы союзников, набежала тень. Никто не знает, что собираются делать Советская Россия и ее международная коммунистическая организация в ближайшем будущем и до каких границ могут дойти их захватнические устремления, если вообще имеются такие границы». Анализируя сложившуюся в мире ситуацию, Черчилль пришел к такому выводу: «Начиная от Штеттина на Балтийском море и до Триеста на Адриатическом море над Европой опущен железный занавес. Все сокровища древних государств Центральной и Восточной Европы хранятся по ту сторону этого занавеса. Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София — все эти знаменитые города и проживающее в них население попали в сферу влияния Советов, и в той или иной степени подчиняются Советам и находятся под усиливающимся контролем Москвы. Турция и Иран под давлением московского правительства и тяжестью претензий к ним, пришли в страшное волнение». В заключение фултонской речи Черчилль так резюмировал свою мысль: «Я не верю, что Советская Россия хочет войны. Она хочет сорвать плоды победы и, безраздельно пользуясь своей силой, широко распространять свои теории… Больше всего на свете русские любят силу и меньше всего уважают военную слабость. Поэтому наша старая теория о равновесии сил уже неудовлетворительна. Мы не можем уповать на бессмысленное преимущество в силе, так как может появиться причина испытать его в деле». Консул Россоу в статье «Битва за Азербайджан — 1946» справедливо отмечал, что на момент фултонской речи Черчилля Чехословакия еще не сдалась, Берлин еще не был в блокаде, оставалось еще много времени до изменения Китая и суда над шпионами. И даже термин «железный занавес» был употреблен Черчиллем внутри азербайджанского вопроса».

Газета «Правда» отреагировала на фултонскую речь Черчилля редакционной статьей «Черчилль бряцает оружием», и спокойно относящийся к подобным выступлениям И. Сталин ответил на вопросы корреспондента «Правды». Сталин отметил, что эта речь — опасный шаг, и цель его посеять зерна раздора между союзниками и осложнить их сотрудничество. Рассматривая мировое коммунистическое движение как закономерный процесс, Сталин напомнил, что политика Черчилля, организовавшего после Первой мировой войны «поход 14 государств» на Советскую Россию, потерпела полный провал. «Я не знаю, удастся или нет господину Черчиллю и его друзьям организовать после Второй мировой войны новый военный поход на Восточную Европу. Однако, если им это удастся, а это вряд ли, так как миллионы простых людей стоят на страже дела мира, — тогда с точностью можно сказать, что как и 26 лет назад они будут вновь разбиты». Руководствуясь этой концепцией, Советский Союз не обратил должного внимания на врученную Дж. Кеннаном лично В. Молотову ноту, хотя госсекретарь Дж. Бирнс сообщал, что США не могут относиться безучастно к азербайджанскому кризису.

В начале марта 1946 года наблюдалось осложнение международной ситуации не только в политической и дипломатической, но и военной сфере. 6 марта командующий Прибалтийским военным округом Иван Баграмян с группой высокопоставленных советских командиров прибыл в Тебриз. Одновременно командующий Советской южной группой маршал Федор Толбухин был направлен в Болгарию для руководства военными частями, сконцентрированными на европейских границах Турции. Консул Россоу в секретном донесении Бирнсу от 6 марта писал: «Советские военные соединения днем и ночью продолжают прибывать. Генерал армии Баграмян прибыл в Тебриз и принял командование над советскими войсками в Азербайджане. Говорят, что Баграмян является специалистом танковой войны. У предыдущего командующего, генерала Глинского, не было большого опыта. Дорога Тегеран — Тебриз проложена для невоенных видов транспорта. Советские войска двигаются в направлении Тегерана. Относительно крупные части азербайджанской армии двигаются в том же направлении. Посылаются войсковые части из Тебриза и России в направлении Махабад — Курдистан. Наблюдаются захватнические действия курдской армии, действующей в направлении Махабад — Резайе и на турецкой границе. Все указывает на то, что советские соединения готовятся к крупным военным действиям». На следующий день в совершенно секретном донесении в Вашингтон Россоу заявлял, что не может равнодушно смотреть на действия советских войск. «20 средних танков, 20 бронемашин и 40 грузовиков вышли на Тегеран, 12 танков — на Махабад. Сегодня утром по железной дороге прибыли 12 средних танков. Сейчас Тебриз превращен в военной лагерь. Улицы забиты краснозвездными солдатами, советской техникой, кавалерией, пехотой и офицерами, в необходимых местах Советы установили посты. Меня отказываются ставить в известность об этом». Взволнованный консул предупредил госдепартамент, что необходимо принять срочные меры.

Позднее Россоу писал, что за этот период из Советского Союза прибыли по крайней мере 500 танков, необходимое оборудование и запчасти, а также 15 бригад. Эти силы были разделены на три штурмовые и одну запасную части.

Как только эти сведения достигли Вашингтона, госсекретарь Бирнс отбросил все сомнения и твердо определился в своем отношении к СССР. 7 марта он собрал расширенное совещание с участием своего заместителя Дина Ачесона и других высокопоставленных официальных лиц государственного департамента. На заседании в центре всеобщего внимания была карта Азербайджана, испещренная линиями, которые создавали иллюзию продвижения советских войск к Турции, Ираку, Тегерану и нефтяным запасам Южного Ирана. Объясняя это тревожное положение, Бирнс с трагическим пафосом восклицал: «Теперь мы вынуждены будем отдать им обе нефтяные бочки».

На следующий день под руководством Ачесона обсуждение иранского вопроса в госдепартаменте было продолжено. В ходе прений эксперт-советолог Чарльз Бохлен заявил: «Если учесть, что у Америки нет возможности воздействовать на советские войска в Иране, что у США нет никаких военных сил в этом регионе, нам не остается ничего другого, как только напугать соперника». Это предложение Ч. Бохлена было принято аналитиками Белого дома. 8 марта Дж. Бирнс направил В. Молотову ноту, которая по сравнению с нотой двухдневной давности была несравнимо жестче. В ней говорилось: «Вашингтонское правительство проинформировано о действиях Советов в Иране и о продвижении советской техники и военного снаряжения из Тебриза в направлении Тегерана и Турции… США хотели бы знать, почему Советы, вместо того чтобы выйти из Ирана, вводят туда дополнительные войска?» Правительство США требовало от советского руководства объяснить причины происходящих в Южном Азербайджане событий.

Пока Кавам находился в СССР, госсекретарь Бирнс через посла Мюррея сообщил тегеранскому правительству, что во время встречи с Кеннаном премьер-министр интересовался статусом Совета Безопасности ООН. Госсекретарь сообщал, что Совет Безопасности временно приостановил свою деятельность в Лондоне, но неофициально согласовано, что очередное заседание состоится 21 марта в Нью-Йорке. Однако Бирнс напомнил, что в случае необходимости Совет Безопасности может собраться в любое время. В то же время 8 марта Бирнс через временного поверенного в делах Британии в Вашингтоне Гольмана направил своему коллеге Бевину запрос: «Если мы не получим удовлетворительного ответа на ноту от 6 марта и советское правительство в противовес желанию иранского правительства будет продолжать держать свои войска в Иране, поднимет ли наше правительство незамедлительно этот вопрос в Совете Безопасности? Присоединится ли Соединенное Королевство как третий участник Декларации об уважении территориальной целостности Ирана к США в постановке этого вопроса перед Советом Безопасности?».

Несмотря на жесткую позицию Бирнса и неудачу московских переговоров, Кавам предпочитал в переговорах с СССР быть предельно осторожным. Он сомневался в целесообразности вынесения вопроса на Совет Безопасности до приезда нового советского посла в Тегеран. Эти сомнения подтвердил и советник иранского посольства в Вашингтоне А. Дефтери в беседе с заместителем директора управления Ближнего Востока и Африки госдепа Джорджем Алленом. Доктор Дефтери сообщил, что, по инструкции премьер-министра Кавама, иранское посольство должно внимательно изучить вопрос до вынесения его на Совет Безопасности и учесть, что после прибытия нового посла в Тегеран переговоры будут продолжены. Дж. Аллен допускал, что тегеранские переговоры могут создать новые возможности для иранского правительства.

Острота событий первой декады марта в Южном Азербайджане привела государственный департамент США в состояние сильного замешательства. Тревожные телеграммы, получаемые из американского консульства в Тебризе, еще больше запутывали ситуацию. Президент Трумэн уже дал секретный приказ командующим сухопутными, морскими и воздушными силами привести войска в полную боевую готовность. Этот приказ впервые проявился в заявлении командующего военно-морскими силами США о том, что авианосец «Миссури» получил приказ доставить в Стамбул тело скончавшегося в Вашингтоне посла Турции.

Военная подготовка СССР в Азербайджане, политико- дипломатические заявления США по этому поводу, секретные решения военного характера создали самую острую конфликтную ситуацию со времен Второй мировой войны. М.Дж. Багиров сообщал Сталину и Молотову, что в последние дни у английского консула в Тебризе Уолла происходят почти ежедневные совещания с американским и турецким консулами. Сотрудники дипкорпуса старались лично убедиться в достоверности развединформации. М.Дж. Багиров писал: «Английский консул Уоол мобилизовал всю свою агентуру для сбора сведений о численности и родах советских войск, уходящих из гор. Тебриза, а, главным образом, прибывающих в Тебриз. Не ограничиваясь этим, сам консул и его работники посещают места разгрузки наших воинских эшелонов. 10 марта, когда на станции Тебриз стоял прибывший из Советского Союза эшелон с танками, Уолл и вице-консул Ланг, подъехав к станции, пытались сфотографировать эшелон, но, заметив наших работников, отъехали от станции и продолжали из автомашин фотографировать с расстояния. 11 марта Уоол и Ланг снова появились на станции Тебриз, где стоял эшелон с нашими самолетами». Срочно была дана команда советскому военному руководству в Тебризе и начальнику управления железной дороги подавать к станции и разгружать эшелоны с советской военной техникой только в ночное время.

Дабы следить за поставками советских военных грузов в Южный Азербайджан, Америка участила разведполеты над зоной расположения советских войск. С высоты 300–500 метров американские самолеты собирали информацию. Советские военпреды в Иране немедленно доложили об этом Генштабу в Москве и предложили, чтобы посольство СССР заявило решительный протест в связи с полетами американских самолетов над диспозицией советских войск.

В середине марта консул Россоу также посетил станции железной дороги. В 6 км от Тебриза при попытке приблизиться к советскому артиллерийскому складу консул, находившийся в машине с американским флажком, был схвачен и доставлен в военную комендатуру. В письме госсекретарю консул жаловался на грубость и угрозы.

Возвращение 10 марта Кавама из Москвы фактически с пустыми руками, поступление в Южный Азербайджан тяжелой военной техники, оружия и снаряжений, проведение экстренных заседаний в государственном департаменте США, направление двух американских нот в Москву и, наконец, усиление азербайджанского Национального правительства способствовали сильнейшему беспокойству в Тегеране. Выступления С.Дж. Пишевари, направленные против центрального правительства, вызывали раздражение и страх. В столице Ирана царила паника. Старания Кавама рассеять беспокойство не приносили результата. 13 марта сторонники Сеида Зияеддина устроили в Тегеране большую демонстрацию. В первом ряду демонстрантов шел Халили — главный редактор газеты «Эгдам», отличавшийся жесткими антисоветскими публикациями. Они несли лозунги с требованием вывода советских войск из Ирана и выступали с речами против СССР. 24-летний профсоюзный активист Шабастафи попытался помешать выступлению Халили, но был застрелен из пистолета.

В первой половине дня 10 марта Мухаммед Реза шах принял посла США Мюррея и заявил ему о возможности пророссийского восстания в Тегеране. В тот же день Кавам, вернувшийся из Баку, прямо с аэродрома отправился к шаху, чтобы доложить о результатах московского вояжа, а в 5 часов вечера принял посла Мюррея в своем доме. Причем он попросил посла держать в секрете даже от шаха эту 2,5-часовую беседу. Мюррей показал Каваму копии американских нот Советскому Союзу и заявил, что если советские войска против желания Ирана не будут выведены и Иран поднимет этот вопрос в Совете Безопасности ООН, правительство Соединенных Штатов поддержит Иран. Кавам спросил: «Если Советский Союз, невзирая на наши протесты, будет продолжать держать войска в Иране, что могут сделать США и Британия?» Мюррей уклонился от прямого ответа. Затем Кавам дал подробный отчет о ходе московских переговоров. Мюррей писал: «Когда я напомнил Каваму о слухах про его московский вояж, он воздел руки к небу и поклялся, что все сказанное им правда. Премьер сказал, что он боялся спровоцировать русских, но намекнул, что на переговорах были затронуты некоторые серьезные вопросы». Когда в конце беседы Мюррей спросил у Кавама о его намерениях, тот ответил, что собирается направить послу в Вашингтоне Гусейну Ала отчет о переговорах в Москве, и попросил Мюррея переслать этот отчет дипломатической почтой. По поводу Совета Безопасности Кавам ничего конкретного не сказал.

11 марта Кавам явился в Меджлис. В этот день завершались полномочия Меджлиса 14-го созыва. Некоторые депутаты пытались продлить срок своих полномочий, но Кавам этого не допустил. Премьер выступил с краткой речью, сообщил об окончании депутатских полномочий и распустил Меджлис. Таким образом он получил возможность осуществлять любые мероприятия без вмешательства парламента.

Еженедельный журнал «Ханданиха» в своем 30-м номере в связи с роспуском парламента опубликовал интересный коллаж: на обложке были изображены центральные ворота, запертые на замок, с надписью «закрыто». Перед воротами кричит и размахивает руками женщина, олицетворяющая Иран. По одну сторону от ворот изображен плачущий экс-председатель Меджлиса Табатабаи, по другую — плачущий в три ручья Сеид Зияеддин. Через несколько дней после роспуска Меджлиса Кавам приказал арестовать Сеида Зияеддина, а также удалил от дел одного из ведущих деятелей правительства Хакимульмюлька и начальника генерального штаба генерала Гасана Арфу. На одной из пресс-конференций премьер заявил, что арест Зияеддина продиктован его собственными соображениями, а не является результатом давления из-за рубежа. Он объяснил этот акт дестабилизирующими действиями Сеида Зияеддина, представляющими угрозу внутренней безопасности Ирана.

Через два дня после роспуска Меджлиса Кавам вновь принял Мюррея и обещал, что через пару-тройку дней даст распоряжение Г. Ала вынести жалобу Ирана на обсуждение Совета Безопасности. Он сообщил, что вначале поднимет вопрос в Совете Безопасности, а уже потом сообщит об этом в советское посольство, объяснив свои действия тем, что Советский Союз нарушает свои обязательства. Кавам спросил у Мюррея: «Что бы вы сделали на моем месте, если бы советские войска под предлогом защиты русских граждан захватили Тегеран?» Посол сообщил госсекретарю, что эти же слова говорил ему шах после встречи с советским послом.

14 марта временный поверенный в делах СССР в Тегеране А. Якубов встретился с Кавамом. Во время беседы он дал понять, что у советского правительства есть информация о том, что Иран собирается обратиться в Совет Безопасности с жалобой на СССР. Он предупредил, что это обращение дорого обойдется Ирану и посоветовал от имени советского правительства не делать рискованных шагов. Когда Кавам объяснил необходимость подобных действий юридическими обязательствами, советский представитель указал на необходимость подождать, пока Совет Безопасности сам не потребует отчета по этому вопросу.

После состоявшейся беседы премьер тайно послал своего эмиссара в посольства США и Британии. Он хотел знать, какие шаги ему рекомендуют предпринять и что предпримут правительства США и Великобритании в случае, если советская опасность станет реальностью. От Бирнса и Бевина пришли указания в тегеранское посольство о том, что Каваму следует внушить, будто у него нет других путей, кроме как обратиться в Совет Безопасности.

В тот же день, 14 марта, М.Дж. Багиров встретился в Джульфе с лидерами Национального правительства — С.Дж. Пишевари, М.А. Шабустари и С. Джавидом. Здесь Багиров впервые сообщил лидерам демократов, что в связи с создавшейся международной обстановкой советские войска могут покинуть Северный Иран. На встрече были обсуждены вопросы усиления обороноспособности Азербайджана и ускорения формирования частей народной армии. Багирову было примерно известно, с какими предложениями новый посол И. Садчиков направляется в Тегеран. Поэтому встреча 14 марта преследовала цель подготовить руководителей Национального правительства к предстоящим тяжелым испытаниям. Багиров старался, чтобы в случае вывода советских войск национальная армия была готова к боям. Он послал Сталину обширный отчет о состоянии азербайджанской Национальной армии на 15 марта. Очевидно, эти сведения нужны были советскому руководству, чтобы обдумать, на какие уступки Тегерану можно пойти. М.Дж. Багиров писал, что артиллерия укомплектована рядовыми полностью, офицерами на 25 %, сержантами на 19,3 %. Части обеспечены 16 тяжелыми, 46 легкими пушками и тремя боекомплектами. Артиллерия обеспечена тягловой силой на 20 %, до 20 марта получит еще 50 автомашин. Судя по справке маршала артиллерии Яковлева, необходимое оборудование и запчасти, взрыввещества, приборы наблюдения и прицельные приспособления находятся уже в пути и первого апреля будут доставлены в Тебриз. Пехотная бригада укомплектована рядовыми на 97,7 %, офицерами на 23 %, сержантами на 10,7 %. Бригаде переданы 6 иранских танков, 4 миномета, 54 тяжелых пулемета, 190 легких пулеметов, 1457 автоматов, 1203 винтовки, 1603 карабина, 880 пистолетов и 2.180.600 патронов разного калибра. Штат бригады установлен в 7700 человек. Вместе с силами, не входящими в бригаду, численность азербайджанской Народной армии к 1 апреля будет составлять 9827 человек. До 20 апреля из этого числа будут отобраны 200 человек для обучения в Кировабадской пехотной школе, в том числе 25 человек — в Кировабадской школе военной авиации, 45 человек — на артиллерийских курсах Бакинского военного округа. Багиров просил Сталина включить этих южноазербайджанцев в штатное расписание Советской Армии. Для передачи азербайджанской Народной армии в Бакинский военный округ были присланы 24 танка марки «Виккерс II», 132 миномета, 200 одноконных артиллерийских упряжей, 3 комплекта артснарядов.

В разгар военной подготовки в Южном Азербайджане и подвоза в Тебриз тяжелой боевой техники 15 марта ТАСС выступил с заявлением, опровергавшим все эти факты. В заявлении отмечалось: «Американская пресса опубликовала заявление Государственного департамента США о том, что советские войсковые соединения двигаются на Тегеран и вдоль западных границ Ирана. ТАСС уполномочен заявить, что все это не соответствует действительности». В связи с тем, что публикаций по иранской политике Советского Союза в зарубежной, особенно американской и английской, прессе становилось все больше, газета «Известия» начиная с 14 марта опубликовала три больших статьи Н. Алексеева под общим заголовком «Иранский вопрос». Первая статья называлась «Захватнические планы иранских реакционеров». В ней шла речь о требованиях, выдвинутых иранской делегацией на Парижской мирной конференции 1919 года в отношении южных территорий бывшей Российской империи. Известно, что Иран желал включить в свой состав территорию Кавказа южнее Дербента, земли Туркестана южнее Амударьи и превратить Каспий в иранское море. «Известия» писали, что Хакими, возглавлявший иранское правительство с января 1945-го до февраля 1946 года и осложнявший ирано-советские отношения, в 1919 году входил в правительство Самсама ос-Салтане и был одним из вдохновителей захвата Советского Кавказа, Баку и Советского Закавказья. Все это требует от Советского Союза бдительности и необходимости внимательно следить за действиями иранских правящих кругов и их внешнеполитическими планами.

Вторая статья Алексеева называлась «Иностранные концессии в Иране». По мнению автора, Россия отказалась 26 февраля 1921 года от царских привилегий на месторождения нефти, железную дорогу и др. лишь с тем условием, что иранское правительство не передаст «эти привилегии в собственность, распоряжение и пользование какой-либо третьей стране или ее гражданам». В статье указывалось, что за последние 25 лет Иран неоднократно пытался нарушить это обязательство. В качестве примера приводились случаи с американской «Стандарт ойл» на севере Ирана в ноябре 1921 года, с американской корпорацией «Синклер» в 1923 году, предоставление 500.000 кв. км корпорации «Делавер» на востоке и северо- востоке Ирана в 1937 году, а в 1939 году — голландской «Алгемеен Эксплоратсие Мачапай». В статье наибольшее внимание уделялось анализу деятельности Англо-иранской нефтяной компании, добывшей в 1945 году 17 млн. тонн нефти и сохранившей нефтяную монополию при содействии иранских правящих кругов. Н. Алексеев писал: «Иранские государственные деятели заявляют, что концессия Англо-иранской нефтяной компании была предоставлена давно, еще в «доконституционный период» и что в настоящее время Иран отказывает в концессиях иностранным фирмам. Но это утверждение не выдерживает ни малейшей критики. Во-первых, новый концессионный договор с Англо-иранской нефтяной компанией был подписан в 1933 году на основе и доныне существующей иранской Конституции. Во-вторых, правительство и Меджлис Ирана охотно предоставляли нефтяные и рудные концессии иностранным компаниям и в самый последний период, вплоть до 1944 года. На протяжении 1944 года иранское правительство вело переговоры с представителями американских и английских фирм о предоставлении им новых нефтяных и рудных концессий в Иране, причем в принципе иранское правительство соглашалось на предоставление им этих концессий.

Таким образом, иранские правящие круги не пожелали считаться с интересами Советского Союза в данном вопросе и поставили Советский Союз в положение дискриминируемой стороны».

Третья статья называлась «Вторая мировая война и политика иранских реакционеров» и была написана в еще более непримиримом тоне. Здесь приводились многочисленные факты сотрудничества иранских правительственных кругов с Германией в годы Второй мировой войны. Здесь переплетались быль и небыль о деятельности германских фирм, фашистских политических кругов, службы безопасности третьего рейха в Иране. По поводу азербайджанского вопроса газета «Известия» писала: «Особого подъема демократическое движение достигло в Иранском Азербайджане, население которого в течение длительного периода подвергалось не только политическому, но и национальному угнетению, жестоким репрессиям и гонениям. Поэтому в Азербайджане движение за реформы вылилось в борьбу за национальную автономию в рамках иранского государства и уже привело к осуществлению ряда национально-демократических преобразований в соответствии с коренными интересами местного азербайджанского населения.

Совершенно очевидно, что продолжение политики реакционных кругов в Иране может привести лишь к дальнейшему обострению положения в стране».

Тем временем Верховный Совет СССР 16 марта опубликовал основные направления пятилетнего плана восстановления и развития народного хозяйства на 1946–1950 годы. Статьи расходов на тяжелую и военную промышленность, на развитие вооруженных сил, предусмотренные на ближайшие пять лет и принятые в качестве государственного закона, указывали на начало нового этапа мировой гонки вооружений. Председатель Государственной плановой комиссии СССР Н.А. Вознесенский, докладывая о четвертой пятилетке, сказал: «Без быстрого восстановления тяжелой индустрии нельзя закрепить технико-экономическую независимость страны. Опоздать в этом деле — значит потерять те материальные предпосылки, которые обеспечили нам в период Отечественной войны военную, экономическую и политическую победу… Нашей задачей является дальнейшее повышение обороноспособности СССР и оснащение вооруженных сил Советского Союза новейшей военной техникой… Не нужно забывать, что монополистический капитализм способен рождать новых агрессоров… Необходимо укреплять вооруженные силы Советского Союза, неустанно заботиться об оснащении их современной новейшей техникой и о дальнейшем укреплении военно- экономической мощи советского государства».

Эти слова, сказанные в верховном законодательном органе СССР, привели к новому витку напряженности и противостояния. В принятом 18 марта Верховным Советом СССР законе о четвертом пятилетнем плане говорилось: «Обеспечить дальнейшее повышение обороноспособности СССР и оснащение вооруженных сил новейшей боевой техникой».

В тот же день, 18 марта, новый посол Советского Союза в Иране Садчиков прибыл из Баку в Тегеран. Подготовленные новые предложения, содержавшие уступки в вопросах вывода советских войск, нефтяных концессий, а также связанных с Азербайджаном, были обсуждены в Баку с Багировым. Политические круги США и Великобритании старались, чтобы до начала переговоров между Садчиковым и Кавамом иранский вопрос был вынесен на Совет Безопасности. Несмотря на нерешительность Кавама, Дж. Бирнс и Э. Бевин добились этого. 18 марта генеральный секретарь ООН Трюгве Ли принял посла Гусейна Ала, который в соответствии с полученными инструкциями вручил генсеку ООН обращение Ирана и просьбу вынести на обсуждение в Совете Безопасности вопрос о возникших ирано-советских противоречиях. Ссылаясь на § 1 статьи 35 Устава ООН, Иран просил внести свой вопрос в повестку дня заседания Совета Безопасности, а также распространить текст своего обращения среди членов Совета Безопасности.

По обращению Г. Ала Совет Безопасности назначил слушания на 25 марта. Генсек ООН распространил текст жалобы среди членов Совета. Первыми отреагировали на это обращение представители СССР, США и Великобритании. Назначенный представителем СССР при ООН советский посол в Вашингтоне Андрей Громыко написал 19 марта Трюгве Ли: «Я прошу от имени правительства СССР предпринять шаги к тому, чтобы перенести заседание Совета Безопасности с 25 марта на 10 апреля. Для советского правительства весьма неожиданна эта жалоба Ирана в то время как идут переговоры между Ираном и СССР. Учитывая неготовность Советского Союза к обсуждению этого вопроса в Совете Безопасности, советское правительство предлагает провести заседание Совета Безопасности 10 апреля». Однако представитель США Э. Стеттиниус с подачи Дж. Бирнса в своем письме Т. Ли счел нецелесообразным переносить дату заседания. Он писал: «Получил ваше письмо от 19 марта по поводу обращения Ирана. По инструкции моего правительства, обращение Ирана должно быть учтено. В соответствии с резолюцией Совета Безопасности от 30 января следует потребовать рапорт о проведенных между сторонами переговорах». В свою очередь, британское министерство иностранных дел дало указание своему вашингтонскому послу в случае, если Россия не согласится на проведение заседания Совета Безопасности 25 марта, следует провести заседание без ее представителя. Англия считала, что целью Советского Союза было, затягивая обсуждение вопроса, обеспечить свои интересы в Иране. Госсекретарь Дж. Бирнс был согласен с англичанами. Президент Трумэн на пресс-конференции 21 марта подтвердил эту позицию США. Он еще раз заявил о твердом намерении США рассмотреть иранский вопрос на Совете Безопасности ООН. Таким образом, под давлением США и Великобритании жалоба Ирана на Советский Союз была включена в повестку дня Совета Безопасности ООН.

20 марта премьер-министр Ирана Ахмед Кавам принял нового посла СССР в Тегеране Ивана Садчикова. Встреча проходила тайно, но директор Национального банка Ирана Эбтихадж информировал посла Мюррея о ходе переговоров. В частности, Садчиков сообщил Каваму, что еще в Баку узнал об обращении Ирана в Совет Безопасности и очень сожалеет об этом. Посол был уверен, что его приезд в Тегеран будет воспринят именно как продолжение московских переговоров. В свою очередь, Кавам заявил, что задержка советских войск в Иране после 2 марта связывает ему руки и не дает возможности продолжать переговоры. Садчиков отметил, что во время московских переговоров Иран не сделал в сторону СССР ни одного жеста доброй воли, особенно в вопросе нефти, чем очень обидел Сталина. Кавам обосновал свои действия тем, что ничего не мог сделать в период запрета Меджлиса на все виды концессий, и заметил, что если Советский Союз заставит его преступить закон, то ему останется только подать в отставку, и вряд ли следующий премьер-министр будет к Москве более благосклонен, чем он. Этот ответ премьера заставил Садчикова задуматься. Кавам сообщил советскому послу, что видит перед собой два пути: или подать в отставку, или обратиться в Совет Безопасности. При этом он, как всегда, заверил, что остается сторонником улучшения советско-иранских отношений.

22 марта Кавам встретился с послом США. Вновь последовала просьба о полной секретности темы их беседы. Мюррей сообщил о просьбе А. Громыко отложить заседание Совета Безопасности и об официальном заявлении президента Трумэна о невозможности переноса даты заседания. Хотя посол и старался разговорить Кавама, но премьер был все еще под впечатлением бурных переговоров с Садчиковым. Кавам спросил: «Если бы вы были на моем месте, что бы вы ответили на предложение советского посла вывести войска взамен предоставления СССР нефтяной концессии в Северном Иране?» Мюррей сказал, что он может ответить лишь как частное лицо и добавил, что следует очень осторожно относиться к письменным договорам или обмену письмами между Ираном и СССР. Посол высказал мнение, что Советский Союз не выполняет серьезные международные договоры, и только простофиля может поверить, что он будет соблюдать ограниченный двусторонний договор. Поэтому, если Ирану удастся в Совете Безопасности заставить СССР назвать точную дату вывода своих войск, это будет гораздо более сильным аргументом в руках Ирана. В то же время Мюррей советовал во имя интересов Ирана держать двери открытыми для СССР.

В своем отчете госсекретарю Мюррей так резюмировал беседу с Кавамом: «Кавам остерегается, что, если Совет Безопасности, осудив СССР, потребует вывода войск, русские озлобятся и различными способами будут нагнетать напряженность в Иране, создавая все новые поводы для беспокойства и опасения, а ООН не сможет оказать Ирану адекватную помощь. Опытный политик Кавам считает, что давно уже пора договориться с СССР о нефти в Северном Иране. Он верит, что в будущем любой Меджлис санкционирует решение о предоставлении СССР концессии и что эта концессия неизбежна. Он очень осторожно готовит этот план, чтобы выставить его как условие вывода войск». Одновременно посол предупреждал госсекретаря, что если шах не сможет отговорить Кавама, то последнему удастся договориться с Садчиковым об условиях вывода войск не позднее 6 недель после установленного срока.

В то время как Кавам испытывал сильнейшее беспокойство в связи с советской угрозой Тегерану, в Вашингтоне посол Г. Ала выступил 21 марта с протестом по поводу обращения А.Громыко. Посол сообщал, что недопустимо более откладывать вывод советских войск из Ирана, т. к. это еще более усугубляет кризисную ситуацию в стране, а в дальнейшем может нанести вред национальным интересам Ирана. Заявление президента Трумэна от 21 марта еще более окрылило посла Ирана. Наконец, 22 марта А. Громыко заявил журналистам, что позиции СССР в этом вопросе незыблемы; по его словам, заседание Совета Безопасности ООН должно быть отложено именно в интересах Ирана, ибо поспешность в этом вопросе может осложнить ситуацию. В Москве, несмотря на заявление для печати советского представителя, предпочли не сообщать в газетах об обращении Ирана в Совет Безопасности ООН и всех последовавших за этим событиях. 22 марта Дж. Кеннан писал из Москвы в Вашингтон: «Хочу привлечь внимание департамента к тому, что прошло уже несколько дней с момента обращения Ирана в Совет Безопасности, но это известие ни прямо, ни косвенно не попало в советскую печать. Также не попала в печать просьба о переносе даты заседания. В эти дни ничего не написано о переговорах между двумя странами. В целом советская общественность не в курсе того, что Советский Союз своими действиями создал в Иране кризисную ситуацию».

Проанализировав последние рапорты из Тегерана, госдепартамент обвинил Мюррея в подталкивании Кавама к предоставлению Советам концессии в обмен на вывод войск, а также в том, что он дал совет держать двери открытыми для СССР. От Мюррея потребовали объяснений, он оправдывался тем, что ему трудно вести переговоры, не имея четких инструкций департамента. В принципе, он смог убедить премьер-министра отступиться от планов, кажущихся ему удачными, но не уверен, что в результате сложившейся затем ситуации ООН и США смогут защитить Иран. Мюррей выразил уверенность, что вывод советских войск крайне необходим и только в этом случае можно будет сохранить советско-иранские дружеские связи. По его мнению, вызвавшая много шума победа над Советским Союзом в Совете Безопасности может обернуться неадекватными последствиями: или вывод войск так и не будет осуществлен, или этот дипломатический реванш лишь унизит русских, и тогда они отыграются на Иране.

Кавам отмечает, сообщал Мюррей, что между СССР и Ираном весьма протяженная граница, и если войска покинут Иран вынужденно, Советы будут иметь достаточно возможностей для осуществления диверсий в Северном Иране. Возможно, что именно об этом предостерегал премьер-министр через Абульгасана Эбтихаджа, который сказал во время нашей беседы, что Иран не может вечно просить Совет Безопасности защитить его от могучего соседа. Кавам считает, и, может быть, это верная мысль, что Ирану следует все же уступить нефтяные концессии России. Если это правильная позиция, то она поможет решить этот столь щекотливый вопрос. Если Советы смогут заполучить концессию в Иране, то они, естественно, проникнут в страну, но это, однако, не означает тактическое или потенциальное поражение США в нефтяном вопросе, т. к. шансы Штатов получить нефтяные концессии в этом районе нереальны. И даже если США получат такую возможность, то транспортировка нефти, с экономической точки зрения, будет абсолютно невыгодна. Премьер очень хорошо представляет себе опасность укрепления России в этом районе и старается свести ее к минимуму, а потому готовит соглашение со все возможной тщательностью. План Кавама подготовлен в лучших персидских традициях, то есть предполагается предпринять обходной маневр и добиться своего хитростью. Кавам получил истинно восточное воспитание, и весьма возможно, что аргументы, приводимые американским дипломатом, не действуют на него. Но это не означает, что аргументы и факты, используемые официальным Вашингтоном, также не дадут должного эффекта. По мнению Мюррея, он не мог возражать против единственно удовлетворяющего всех в это сложное время варианта, и, решив эту проблему, ООН и США могли бы заняться другими, более важными вопросами.

После пространных объяснений Мюррей писал: «Можно прийти к выводу: чтобы защитить свои права, Иран должен дать взятку. Как это ни прискорбно, я не считаю этот путь неправильным. Не исключено, что большинство иранцев сочтут данное решение верным и приемлемым. Эбтихадж упорно твердит, что если Каваму удастся осуществить свой план, это даст надежду многим малым народам, живущим в зоне влияния русских. Если план успешно осуществится, то образуется фундамент для улучшения советско-иранских отношений. С другой стороны, мы не можем гарантировать защиту Ирана от всех опасностей. Я даже сказал бы, что это соглашение будет в известной мере победой США и ООН, так как Америка сможет с помощью резолюций ООН умерить аппетиты России. Иранцы понимают, что вывод советских войск может осуществиться только с помощью США, и поэтому благодарны нам».

Обращение Ирана в Совет Безопасности, довольно прохладная обстановка на переговорах Кавама с Садчиковым, продолжающиеся поставки боевой техники в Южный Азербайджан нагнетали в Тегеране нервозную обстановку. Уже ходили слухи, что не только зажиточные горожане, но даже шах и премьер собираются покинуть столицу. Не исключалась возможность захвата Тегерана русскими. Теперь Кавам и шах каждый свой шаг сверяли с мнением Америки. Мюррей писал госсекретарю: «Весьма вероятно, что они будут советоваться с нами — уезжать или не уезжать из столицы. Сейчас иранское правительство столкнулось с серьезной потенциальной угрозой. Если шах и правительство, невзирая на советскую угрозу, останутся в столице, то департаменту стоило бы подумать о средствах защиты этого правительства от советского давления. Жду ваших указаний по поводу вывода правительства из столицы. Считает ли департамент нужным сопроводить правительство сотрудниками посольства? Я считаю, что мы не должны прерывать связь с шахом и премьером».

23 марта посол в Тегеране получил от Бирнса инструкции, что Госдепартамент оставляет на усмотрение Мюррея — советовать или нет шаху и Каваму покидать Тегеран. Вместе с тем рекомендовалось шаху и Каваму не покидать Тегеран даже в случае некоторой угрозы и растущего беспокойства. В случае если шах решит переехать в другой город Ирана, то разрешалось секретарю посольства сопровождать его. Если же шах покинет Тегеран в поисках убежища, то сопровождать его не стоит. В любом случае, Мюррею предоставлялась полная свобода действий в зависимости от обстановки.

23 марта Ахмед Кавам устроил пресс-конференцию, на которой заявил, что перенос заседания Совета Безопасности на одну-две недели — не такое сложное дело. Стало известно, что Кавам поручил послу Ала не возражать против переноса даты заседания. Причем Кавам подчеркивал, что Ала действовал подобным образом без всяких на то полномочий. По его мнению, после объявления своей позиции президентом Трумэном иранскому послу не было необходимости выступать с возражениями. Уже чувствовалось, что Кавам готов принять условия СССР. Он надеялся решить вопрос без вмешательства Совета Безопасности.

24 марта утром посол США встретился с Кавамом и выразил удивление по поводу умаления им роли Совета Безопасности ООН на вчерашней пресс-конференции. Когда премьер сослался на неточности перевода, Мюррей заставил его в этот же день созвать новую пресс-конференцию и внести необходимые уточнения, а чтобы не было новых ошибок при переводе, посол дал премьеру своего переводчика. На этой второй пресс-конференции Кавам заявил, что он направил послу Ала новые инструкции. Он подтвердил, что не снимет вопрос с повестки дня Совета Безопасности ООН до тех пор, пока не будет достигнуто взаимоприемлемое соглашение с Советским Союзом. Посол Мюррей сообщал госсекретарю: «Кавам верит, что Советы не уйдут из Ирана, пока не получат концессии. Он не уточнил, когда будут проведены об этом переговоры с Садчиковым, но было ясно, что для этого осталось очень мало времени. Я вчера ночью встретился с шахом и понял, что он одобряет решение Кавама».

24 марта стало поворотным пунктом в развитии событий. С 21 марта все шло очень бурно и противоречиво. Утром 24 марта И. Садчиков встретился с Кавамом и вручил ему письменные предложения по азербайджанскому вопросу, а по нефтяной концессии сделал устные предложения. Сделанные Садчиковым предложения по урегулированию азербайджанского вопроса, по его мнению, компромиссные и один к одному совпадают с предложениями, сделанными В. Молотовым Каваму 25 февраля. На этот раз Кавам отреагировал сдержанно, сказав, что предложения нуждаются в изучении с точки зрения соответствия иранской Конституции. Иван Садчиков писал Багирову: «Трудно предвидеть окончательное решение иранцев, но возможно, что они примут наши предложения в качестве основы для соглашения». Что касается нефтяной концессии, то соответствующая карта была передана Садчиковым премьер-министру.

На этой же встрече Кавам сообщил Садчикову, что дал распоряжение своему послу Г. Ала поставить в известность Совет Безопасности о продолжающемся и после 2 марта пребывании советских войск в Иране. Но в заявлении Г. Ала речь шла о вмешательстве советских представителей во внутренние дела Ирана, и советская сторона была недовольна такой постановкой вопроса.

Происходившее в Вашингтоне и Нью-Йорке в связи с выводом Советских войск из Ирана и азербайджанским кризисом с 20 марта приняло драматический характер. Консул Р. Россоу позднее справедливо писал, что американские представители во главе с госсекретарем Бирнсом пытались защитить права Ирана настойчивее, чем сам Иран. 21 марта корреспондент газеты «Манчестер Гардиан» Филипп Прайс в связи с иранским вопросом представил британским парламентариям интересный меморандум. Он предложил, чтобы Британия и Америка взяли обязательство не требовать нефтяных концессий на севере Ирана, а Советский Союз, соответственно, обязался не требовать концессий в Южном Иране. Далее Прайс предлагал иранскому правительству признать как состоявшийся факт автономии Азербайджана, а Британии — гарантировать сохранение этого режима, используя свой авторитет. Одновременно Россия должна отказаться от вмешательства во внутренние дела Ирана и признать его суверенные права в любой части страны и обещать признать суверенитет Ирана над Азербайджаном.

Неожиданное решение о выводе войск из Ирана, принятое 24 марта Советским Союзом, уже полвека служит темой для дискуссий ученых и политиков. Многие связывают это с ультиматумом, якобы посланным Трумэном Сталину то ли 21, то ли 23 марта, текст которого до сих пор не найден. Другие же считают, что данное решение является результатом миротворчества. В 50-е — 60-е годы сам Трумэн и его команда высказывали противоречивые мнения о мартовских событиях в Азербайджане. Наиболее показательна в этом плане опубликованная в 1954 году работа Насруллы Фатеми «Нефтяная дипломатия», посвященная дипломатии Ирана, и особенно ее глава «Иранский вопрос перед Советом Безопасности: ультиматум Трумэна Сталину». Н. Фатеми писал: «Трумэн послал Сталину ультиматум 21 марта, в котором заявил, что если в срок от одной до шести недель советские войска не будут эвакуированы, то США вновь вернутся в Иран». Фатеми не раскрывает источника этой информации. На следующей странице, ссылаясь на интервью Трумэна, Фатеми подчеркивает четко выраженную им мысль, что, если русские добровольно не покинут Иран, американские войска вернутся, чтобы вывести их отсюда.

Эта версия Н. Фатеми подтверждалась в 1968 году в книге Майкла Шихана: «Иран: сила интересов и политики США — 1941–1954». М. Шихан также подчеркивает «наличие ультиматума от 21 марта 1946 года» и что в основе решения об эвакуации Советов из Азербайджана лежит «реальная причина». Историк иранской дипломатии Джордж Ленчковски в 1972 году посвятил этому вопросу специальную статью. Хотя он и не употребляет термин «ультиматум», но считает военную угрозу со стороны США основной причиной эвакуации войск СССР. Считающийся ведущим историком США Артур М. Шлезингер в 70-х годах ввел идею ультиматума в национальные исследования. По его мнению, протест Трумэна заставил Советский Союз изменить политику и завершить вывод войск в мае.

Гарри Трумэн впервые подтвердил наличие ультиматума еще при жизни Сталина, на пресс-конференции 24 апреля 1952 года. Однако на просьбу опубликовать документ Трумэн ответил отказом, заметив, что никакого «ультиматума» не было, и употребив этот термин, он допустил техническую ошибку. На это заявление Трумэна последовала жесткая отповедь с советской стороны. 29 апреля ТАСС заявил, что «ультиматум» Трумэна реанимирован лишь для того, чтобы разжечь военную истерию в Соединенных Штатах. Гарри Трумэн вновь вернулся к этому вопросу лишь через четыре года, при написании своих мемуаров. Дав оценку ноте от 6 марта 1946 года, он далее пишет: «Я сказал Бирнсу, чтобы он направил письмо премьеру Сталину. 24 марта Москва объявила, что все русские войска незамедлительно будут выведены из Ирана». В своей статье, опубликованной в «Нью-Йорк Таймс» в 1957 году, Трумэн сообщал: «Я понимал, что Сталину известно о моем приказе командующим наземными, морскими и воздушными силами быть в полной боевой готовности. Тогда Сталин сделал то, что и должен был сделать: он вывел свои войска из Ирана». В своем последнем заявлении по этому поводу Трумэн отмечал: «Когда Сталин отказался вывести войска в установленное время, я известил его, что в этом случае я сам приплыву в Персидский залив».

По поводу существования ультиматума следует отметить, что ни бывший посол в Москве А. Гарриман, ни исполняющий обязанности посла Дж. Кеннан, ни заместитель директора управления Ближнего Востока государственного департамента Дж. Аллен, ни сам госсекретарь Дж. Бирнс, ни Ален Даллес не припоминают существование такого документа. В мемуарах Трумэна упоминается, что когда он поручал Бирнсу написать Сталину, что «если он не выйдет, мы сами придем», в кабинете находился также адмирал Уильям Д. Лихи. Сохранились дневники адмирала, которые он вел в годы пребывания в Белом доме. Там есть и запись, посвященная иранскому кризису. В ней указано, что письмо было отправлено через три недели после 2 марта. Филипп Розенберг считает, что это произошло 23 марта. Герберт Дракс, основываясь на своем интервью с Трумэном, предполагает, что это было 21 марта.

Анализируя процесс принятия Трумэном решения направить ультиматум, Джеймс Сорп пришел к выводу, что, судя по воспоминаниям, это произошло в промежутке между 6-24 марта, и Трумэн никогда не называл ультиматум «маловажной нотой». По мнению автора, это все же не ультиматум. Нельзя называть ультиматумом любое послание в адрес Советов. По мнению Сорпа, разговоры об «ультиматуме» муссируются в американской историографии для создания мифа о могуществе США.

В 1987 году была опубликована большая статья Куросса Самии, который считал, что после ноты от 6 марта в Москву были направлены письмо с угрозой и мартовское послание, повлиявшие на решение Сталина.

Джордж Аллен, бывший в марте 1946 года заместителем начальника управления Ближнего Востока, позднее вспоминал, что такое письмо было, и приписывал его авторство Бирнсу и Алену Даллесу.

Оценивая в целом многолетний спор в научных и политических кругах США по поводу этой проблемы, следует отметить, что опубликованная Куроссом Самии в 1987 году в журнале «Исследования Среднего Востока» статья «Трумэн против Сталина в Иране: фабула трех разных писем» отличается от других тем, что умозаключения в ней подтверждены источниками, богатыми и разнообразными, события имеют сравнительный анализ, подход к ним носит научный характер. В этих спорах упоминается и прием Трумэном 23 марта нового посла США в Москве генерала Уолтера Биделла Смита. Несомненно, что на этой встрече обсуждался азербайджанский вопрос. Утверждая кандидатуру Смита, президент сказал: «Доведите до сведения Сталина: я всегда помогал ему, так как считал его человеком слова. Оставление войск в Иране после 2 марта перевернуло это мое мнение». Однако до передачи Смитом письма Трумэна Сталину было еще десять дней, т. к. он 24 марта отправился в Москву и лишь 4 апреля был принят Сталиным.

После вступления советских войск в Афганистан в 1979 году вновь вспомнили о решительном шаге Трумэна при решении азербайджанской проблемы в 1946 году. Сенатор Генри Джексон в январе 1980 года опубликовал заявления Трумэна в журнале «Тайм» под заглавием «Прекрасные дни прошлого». По его версии, во время азербайджанского кризиса в 1946 году Трумэн вызвал к себе посла СССР в США Андрея Громыко и заявил, что если в течение 48 часов Красная Армия не покинет Иран, то США применят против СССР атомную бомбу. Видимо, обращение к опыту 1946 года произошло от необходимости искать выход из афганского кризиса. В конце 1980 года американские историки Барри Блечман и Дуглас Харт написали статью «Афганистан и его иранский аналог 1946 года», в которой отрицали версию атомного шантажа, приведенную журналом «Тайм». По их мнению, эпизод с ультиматумом довольно темен. Никто не знает, был ультиматум или нет. Бирнс умалчивает об этом в своих мемуарах. Разные авторы и историки также не говорят ничего конкретного. Не найдено ничего в архивах госдепартамента и министерства обороны. Поэтому можно прийти к выводу, что в кризисные дни 1946 года не было никакого ультиматума. Не было и военной угрозы со стороны США, и, несмотря на то, что Советы все же выполнили требования США, они сделали это не в 48 часов, а лишь к концу мая. По нашему мнению, Барри Блечман и Дуглас Харт в своей статье не смогли проникнуть в суть событий. Это относится и к статье Джеймса Сорпа. Эти авторы упрощают проблему, отдают предпочтение, облегчая ее интерпретацию. Это неверно, поскольку подоплека событий гораздо более глубока и серьезна.

Почему же, в таком случае, советские войска ушли из Ирана, когда все так удачно складывалось для СССР? Какие факты и доказательства можно добавить в многолетний спор вокруг азербайджанской проблемы? Какая необходимость заставила Советскую Армию, почти весь март получающую тяжелую технику и стоявшую в 40 км от Тегерана, столь неожиданно покинуть Южный Азербайджан?

Уже отмечалось, что слухи о возможном бегстве шаха из столицы обсуждались даже в дипломатических кругах. Еще не был дан ответ на предложения Садчикова по азербайджанскому вопросу и по нефтяным концессиям, сделанные Каваму утром 24 марта. Конечно, можно предположить, что Сталин, отдав приказ о срочной эвакуации, хотел поставить в тупик политические круги США и Великобритании и сделать беспредметным заседание Совета Безопасности 26 марта. Однако Сталин не строил большую политику на сюрпризах. Хорошо знакомый с проблемой бывший консул Россоу в статье «Битва за Азербайджан — 1946» справедливо пишет: «Почему русские вдруг покинули Азербайджан, оставив свои цели недостигнутыми? Никто не сможет точно ответить на этот вопрос, пока не будут обнародованы протоколы советского Политбюро».

Действительно, протоколы Политбюро пока не открыты, однако анализ ряда секретных документов того времени может прояснить некоторые вопросы. Например, 24 марта в 13.40 И. Сталин и начальник Генштаба Советской Армии А. Антонов направили командующему войсками Бакинского военного округа И. Масленникову, командующему войсками 4-й армии Лучинскому (копия — М.Дж. Багирову) приказ № 2167/68:

«1. Приступить к выводу всех войск, учреждений и складов 4-й армии из Ирана для занятия мест постоянной дислокации на территории Бакинского военного округа.

2. Вывод войск начать 24 марта и полностью его закончить не позднее 30 апреля — 10 мая сего года.

Гарнизон Кереджа вывести не позднее 20 часов сегодня 24 марта.

68-ю ГСД собрать в районе Сари, Бендершах для последующей перевозки морем. Автотранспорт дивизии отправить своим ходом по дороге через Решт.

В первую очередь вывести войска из районов Казвина, Решта, Зенджана и из областей Горгана и Сари.

Из Казвина уйти не позднее 5 апреля.

1-ю Гвардейскую мехдивизию (Руссиянова) выводить в последнюю очередь.

3. Вывод войск производить организованно, спокойно, без шума и особой торопливости.

Командирам и политорганам организовать проводы уходящих советских войск местным населением.

Из имеющихся запасов продовольствия часть продовольствия раздать местному населению.

4. О плане и порядке вывода войск доложить в Генштаб 25 марта с.г.

О ходе вывода доносить ежедневно к 24.00.

Заявку на перевозку морем представить в Генштаб 26 марта».

26 марта ТАСС заявил о выводе советских войск. В заявлении говорилось: «Отвод находящихся в Иране советских войск из районов Мешхеда, Шахруда, Семиана, начатый 2 марта 1946 года, уже закончен. По договоренности с иранским правительством эвакуация остальных советских войск началась 24 марта. Советское командование в Иране рассчитывает, что полная эвакуация советских войск из Ирана может быть закончена в течение пяти-шести недель, если не произойдет чего-либо непредвиденного».

Излишне напоминать, что иранская сторона представления не имела о договоренности, на которую ссылалось советское телеграфное агентство. Можно предположить, что это экстренное решение было принято под давлением, устным или письменным, Вашингтона. Возможно, могли ли бы пролить свет на развитие событий пока еще засекреченные послания А. Громыко из США. Известный политик и дипломат, бывший госсекретарь Генри Киссинджер в опубликованном в 1994 году крупном труде «Дипломатия» пишет: «Весной 1946 года Трумэн перешел к жесткой политике и преуспел, потребовав от Советов ухода из Иранского Азербайджана… Как только Сталин оказывался перед лицом возможности возникновения военного конфликта с Америкой, он неизменно шел на попятный. Он сделал это в 1946 году, когда Трумэн потребовал вывода советских войск из Иранского Азербайджана, и он покончил с блокадой Берлина 1948–1949 годов прежде, чем она перешла в активные военные действия». Близка к этой сентенции позиция участника этих событий, азербайджанского историка И. Новрузова.

В НКИД СССР прекрасно понимали бесперспективность сталинской тактики грубого силового давления на Иран и Турцию. Например, М. Литвинов сообщал о беседе с вновь назначенным послом США У. Смитом в Москве 10 апреля 1946 года следующее: «Американцы все больше и больше спрашивают себя, каковы цели СССР и как далеко он стремится идти. В его поведении много загадочного, и это внушает тревогу. Посол как военный вполне понимает, что нам нужна безопасность, что нам нужны дружественные правительства в соседних странах, что нам нужна нефть и что мы имеем не меньше прав на иранскую нефть, чем Англия и США. Можно, однако, одобрять наши цели, но осуждать наши методы. Мы могли бы получить иранскую нефть, не прибегая к таким сильным средствам, как нарушение договора, вмешательство во внутренние дела и т. п.». Далее М. Литвинов отмечал: «Есть две возможности: либо наши страны будут сотрудничать, понимая друг друга, либо же будет разграничение Запада и Востока, что означает гонку вооружений, постоянные конфликты и, возможно, худшие последствия. Американцы хотели бы избежать этого второго пути, но они могут сделать это без нашей помощи».

О беседе с послом У. Смитом на эту же тему доложили 28 марта глава военной администрации в Германии В.Д. Соколовский и исполняющий обязанности политического советника администрации В.С. Семенов. Новый посол был в свое время начальником штаба Американских экспедиционных войск, а потому разговаривал с советскими военными более открыто. Вспоминая свою беседу с Г. Трумэном накануне отправки в Советский Союз, У. Смит говорил, что президент просил его довести до сведения Москвы следующее: «США готовы пойти навстречу интересам СССР, может быть, даже в большей степени, чем Москва, в свою очередь, идет навстречу интересам США. Но он, Трумэн, хотел бы только, чтобы СССР, осуществляя свои планы по обеспечению безопасности, не давал США под зад коленом».

Говоря дальше от своего имени, Смит заметил, что он вполне понимает желание СССР получать нефть из Ирана, поскольку Англия, Франция и США фактически уже давно имеют в Иране обеспеченные возможности в этом отношении и пользуются ими. Об этом вполне можно было договориться, не прибегая к аргументации силой, т. е. соглашением, заключенным после вывода советских войск из Ирана. США вовсе не возражают против стремления СССР обеспечить свою безопасность, и противоречия возникают только в связи с теми методами, которые при этом используются советской стороной.

У. Смит высказал серьезную озабоченность американского общества тем, что Сталин и другие советские лидеры в своих предвыборных речах при анализе противоречий отдали приоритет идеологическим мотивам. Он также подчеркнул, что не понимает опасений СССР в ситуации, когда Америка сокращает свою армию, чтобы рассчитаться с внутренними долгами, выводит свои войска из зарубежных стран и готова сотрудничать с Советским Союзом. По мнению посла, общественность США не видит логики в организованном Советами дополнительном призыве на военную службу. Все это дополняет осложнение отношений с Ираном, Турцией и другими странами. Все это породило в Америке чувство тревоги и неуверенность в эффективности ООН — организации, на которую США возлагали большие надежды. Как только секретный текст беседы с У. Смитом был получен из Берлина, копии этого документа были разосланы И. Сталину, Л. Берия, Г. Маленкову, А. Микояну, А. Жданову, А. Вышинскому, В. Деканозову.

Заявление Советского Союза о выводе войск из Азербайджана не смогло оказать значительного влияния на ход обсуждения иранской проблемы в Совете Безопасности ООН. Заседание началось 25 марта в Нью-Йорке под председательством представителя Китая Го Тай-Ци. Госсекретарь Бирнс зачитал письмо президента Трумэна, в котором тот благодарил Организацию Объединенных Наций за то, что для ее штаб-квартиры избрана американская земля, и тем самым оказано уважение Соединенным Штатам. В письме была рекомендация «вместе работать, как вместе воевали».

В связи с началом работы Совета Безопасности ООН Совет Министров СССР назначил Чрезвычайного и Полномочного Посла А.А. Громыко постоянным представителем СССР при Совете Безопасности ООН. В день открытия заседания Совета Безопасности ООН президент агентства «Юнайтед Пресс» Х. Бейли обнародовал ответы на его вопросы председателя Совета Министров СССР И. Сталина, который, в частности, заявил: «Что касается вывода советских войск из Ирана, то, как известно, этот вопрос положительно решен путем переговоров между иранским и советским правительствами». Чтобы оказать воздействие на Совет Безопасности, ТАСС широко распространил заявление Кавама эс-Салтане, в котором он признавал, что и без сессии Совета Безопасности могут быть разрешены споры между Ираном и Россией, и нет большой разницы, пройдет ли заседание 25 марта или на 14 дней позже. И если вывод войск и решение других проблем в скором времени не осуществятся, тогда иранский вопрос может быть внесен в повестку дня Совета Безопасности. На вопрос генерального секретаря ООН Т. Ли по поводу обращения посла Ирана Г. Ала, Кавам ответил, что это письмо отправлено без согласования с правительством Ирана, и уверил, что Г. Ала даны указания впредь так не поступать. Кавам подчеркнул, что вывод советских войск — очень важный вопрос и все остальные вопросы зависят от его решения. Даже азербайджанская проблема по сравнению с ним менее важная. Как только будет достигнута договоренность о выводе войск из Ирана, эта проблема также будет решена путем переговоров. Кавам эс-Салтане отметил ложность информации о вводе дополнительных советских войск в Иран после 2 марта. Конечно, Кавам осознанно искажал факты, преследуя свои соображения и свои цели.

В 7 часов вечера 24 марта И. Садчиков довел до сведения Кавама решение советского правительства о выводе войск из Ирана. Второй документ, врученный послом премьер-министру, касался вопроса нефтяной концессии, третий документ был посвящен азербайджанскому вопросу. Советы предлагали трансформировать премьер-министра Азербайджана в генерал-губернатора, министров — в управляющих, а Милли Меджлис — в провинциальный энджумен.

В 10 часов вечера Садчиков по телефону сообщил Каваму о только что полученной из Москвы телеграмме, в которой запрашивалась информация об аресте Сеида Зияеддина. Он также добавил, что по требованию Ирана начался вывод советских войск из Кереджа и Казвина.

Посол Мюррей сообщил Бирнсу, что Кавам не намерен принимать предложение СССР по азербайджанскому вопросу, а собирается выйти на прямые переговоры с азербайджанским «правительством». В то же время посол добавил, что Кавам не изменил прежних инструкций послу Ала по поводу обсуждения в Совете Безопасности. Мюррей считал, что Кавам, прежде чем двигаться в этом направлении, будет выжидать и наблюдать, как Советы выполняют данные обещания.

Заседание Совета Безопасности 26 марта целиком было посвящено вопросу включать или не включать иранский кризис в повестку дня. Выступивший первым советский представитель А. Громыко предложил вопрос в повестку дня не включать. Он сказал: «Я хочу начать свое выступление с заявления. Советско-иранские межправительственные переговоры завершились соглашением об эвакуации. Теперь уже известно, что вывод советских войск начался 2 марта. Что касается оставшихся в отдельных районах Ирана войск, то хочу отметить, что, в соответствии с подписанным договором, вывод этих войск начался 24 марта, т. е. 2 дня назад, и, если не возникнет непредвиденных обстоятельств, эвакуация, весьма вероятно, завершится в течение 5–6 недель. На лондонской сессии Совета Безопасности 30 января было принято решение урегулировать советско-иранское противоречие только путем двусторонних переговоров. Выполняя это решение, были проведены переговоры между двумя правительствами. И переговоры завершились успешно, как я сейчас это отметил. Поэтому включение этого вопроса в повестку Совета Безопасности противоречит не только современному положению дел, но и решению январской сессии Совета Безопасности. Учитывая эти обстоятельства, я предлагаю вопрос, поднятый иранским послом 18 марта, сегодня в повестку не включать». Однако представитель США Бирнс, возражая Громыко, заявил, что не поддерживает его предложение об изменении повестки дня по той причине, что иранское правительство через своего представителя привлекло внимание Совета Безопасности к конфликту между Ираном и СССР, представляющему угрозу для всего мира. В письме иранского представителя указывается, что информационные агентства и вооруженные силы СССР все еще вмешиваются во внутренние дела Ирана. Сегодня представитель СССР заявляет, что подписано соглашение. Если эта информация правдива, то советское правительство должно представить этот документ, подписанный совместно с иранским правительством. Только после этого можно требовать прекращения обсуждения этого вопроса. Представитель Великобритании Кадоган поддержал Дж. Бирнса.

Поскольку слушания 26 марта приняли весьма жестокий характер, некоторые наблюдатели посчитали, что СССР может покинуть Совет Безопасности и даже выйти из ООН вообще. Во время перерыва Т. Ли намекнул членам Совета Безопасности об этом. Одновременно во время обеденного перерыва Громыко заявил Э.Стеттиниусу, что охотно примет участие в открытии сессии Совета Безопасности, однако если американцы вновь потребуют до 10 апреля внести иранский вопрос в повестку дня, то он участвовать в работе сессии уже не сможет. Громыко спросил, изменили ли США свою позицию, или по-прежнему упорствуют. Стеттиниус заявил, что эта позиция состоит в немедленном рассмотрении иранского вопроса, и добавил, что может помочь Громыко устроить небольшой перерыв в обсуждении данной проблемы. Громыко ответил, что «не нуждается ни в какой помощи». После длительных обсуждений была создана комиссия из представителей СССР, США и Франции. Однако в комиссии не было единства мнений.

27 марта во время повторного обсуждения повестки дня страсти разгорелись с новой силой. Представитель Египта предложил вызвать представителя Ирана и узнать его мнение по поводу переноса даты заседания, только после этого Совет Безопасности может принять окончательное решение. Представители США и Великобритании, обеспокоенные поставкой в Иран новых советских вооружений, поддержали эту идею. Попав в затруднительное положение, А. Громыко 27 марта выступил в Совете Безопасности с длинной речью, пытаясь выиграть время и отложить обсуждение. В сильном волнении он подчеркнул: «Сталин уже высказался по этому поводу, и я повторю, что со 2 марта дополнительные войска в Иран не вводились». Бывший американский консул в Тебризе писал, что, когда эти слова Громыко звучали из репродуктора, установленного на крыше консульства, 18 бронемашин как раз доставили грузы, которые солдаты переносили в сторону танкового парка.

27 марта Громыко сделал драматический жест — покинул заседание Совета Безопасности именно в момент обсуждения азербайджанского вопроса, когда Бирнс охарактеризовал советскую политику в Иране как империалистическую. Прежде чем покинуть заседание, Громыко сообщил о причинах невозможности дальнейшего участия Советского Союза в работе ООН. После того как Громыко и три других советских делегата покинули зал заседаний, туда был приглашен непосредственный организатор этого «мероприятия» — посол Г. Ала. Он сообщил, что ни официально, ни конфиденциально ничего не знает о советско-иранском договоре, что переговоры в Москве на самом высоком уровне окончились безрезультатно из-за неприемлемых требований русских. Ала изъявил готовность немедленно приступить к обсуждению вопроса. Он также добавил, что не получал никаких инструкций о переносе даты обсуждений, и настаивает на том, что промедление может повредить делу мира, т. к. советская сторона выступает с предложениями, наносящими ущерб суверенитету Ирана.

Кавам по ходу прений и официально заявлял, что согласен на перенос обсуждения, и обвинял посла Ала в том, что тот действует «без ведома» правительства, но в то же время он пересылал американцам информацию о ходе переговоров с Советами. Исполняющий обязанности госсекретаря Дин Ачесон просил посла в Тегеране Мюррея поблагодарить Кавама за информацию о переговорах с советским послом, а также заверить его, что эта информация останется секретной. Кавам очень боялся, что эти секретные материалы попадут в распоряжение Советов. Поэтому он настойчиво требовал от политических кругов США и от посла Ала не использовать в обсуждениях и не ссылаться на его информацию. Он опасался, что это может привести к противостоянию с советским правительством.

Дин Ачесон писал Кеннану в Москву, что между США и Кавамом налажены негласные связи, основанные на взаимном доверии. «Мы постараемся, чтобы Совет Безопасности изыскал конструктивные пути для решения иранского вопроса, и не допустим, чтобы Иран принимал решения под чужим давлением. Таким образом мы хотим предотвратить согласие иранского правительства на неравноправный договор под угрозой русской армии. Мы будем настаивать на безоговорочном выводе советских войск из Ирана».

29 марта внимательно следивший за ходом ирано-советских переговоров Мюррей вновь встретился с Кавамом, который сделал подробный отчет о содержании переговоров, а также рассказал о том, что днем раньше передал советскому посольству три документа: о выводе советских войск, о нефтяной концессии и об азербайджанском вопросе. Эти предложения были обсуждены на заседании Кабинета министров 27 марта, причем Кавам торопил министров принять решение по ним срочно. Правительство решило, что не следует связывать азербайджанский вопрос с пребыванием советских войск, и обсуждать его нужно только после вывода войск. Тем не менее было решено заранее подготовить предложения, для выработки которых образовали комиссию в составе министра юстиции А. Сепахбоди, министра путей сообщения генерала М. Фируза, министра финансов М. Баята. Председателем комиссии назначили министра торговли и промышленности Сепехра. В выработанных комиссией и переданных через Кавама советскому посольству предложениях по азербайджанскому вопросу указывалось:

1. Руководители отделов сельского хозяйства, торговли и промышленности, местного транспорта, просвещения, здравоохранения и полиции, а также органов суда и прокуратуры и финансовые контролеры назначаются провинциальными и областными энджуменами, а официальные приказы о них, согласно существующему положению, издаются центральным правительством.

2. Право назначения генерал-губернатора с согласия провинциального энджумена будет принадлежать центральному правительству, назначение командного состава военных сил и жандармерии будет также производиться им.

3. Официальным языком Азербайджана, подобно остальным районам Ирана, является персидский, а для преподавания в школах и пользования в судебных органах, помимо персидского, будет применяться также азербайджанский язык.

4. При определении налоговых поступлений и бюджетных ассигнований страны в отношении Азербайджана правительство будет иметь в виду необходимость благоустройства городов, улучшения народного образования, здравоохранения и прочее.

5. Деятельность демократических организаций в Азербайджане, профсоюзов и прочих является свободной, подобно другим районам.

6. Численность депутатов от Азербайджана будет увеличена в соответствии с действительным количеством населения этой провинции.

По нефтяному вопросу комиссия предложила, чтобы 50 % акций совместного Советско-иранского общества по разведке и разработке нефтеносных районов Северного Ирана принадлежали иранской стороне, 50 % — советской стороне, и прибыль будет делиться соответственно. Первоначальными границами земель, предназначенных для разведки, будут границы, которые указаны на карте, переданной советской стороне на переговорах 24 марта, за исключением части Западного Азербайджана, центром которого является Резайе. Вложения иранской стороны — это нефтеносные земли, вложения же советской стороны — это оборудование, зарплата специалистов и рабочих и всякого рода прочие затраты. Срок деятельности общества определялся в 50 лет. Охрана районов разведки и добычи нефти будет производиться исключительно органами безопасности Ирана. Проект договора и условия будут представлены в Меджлис на утверждение в течение трех месяцев со дня официального начала его работы.

На вопрос агента советских спецслужб, близкого к правительственным кругам Ирана, почему исключается часть территории Западного Ирана, Кавам ответил, что он не хочет раздражать англичан, заинтересованных в западных границах Ирана, главным образом, потому, что они опасаются укрепления советского влияния в районах добычи мосульской нефти.

Министр государственной безопасности С. Емельянов писал М.Дж. Багирову: «По мнению нашего стажера, при известной настойчивости с нашей стороны Кавам согласится предоставить всю требуемую территорию». Одновременно министр сообщал, что министр промышленности Сепехр и Кавам удивлены резкостью выступления Ала на заседании Совета Безопасности. Ала якобы нарушает инструкции, и они предполагают, что он подпал под влияние англичан». Видимо, Ахмед Кавам был осведомлен о том, на кого работает этот агент. Кавам предоставил послу США обширную информацию о переданных в советское посольство документах. После ознакомления с предложениями по азербайджанскому вопросу посол Мюррей пожелал уяснить, ставит ли Кавам русских просто в известность о сути своих предложений или же просит их посредничества. В ходе переговоров Кавам заявил американскому послу: «Я дал знать русским, что, если мои предложения не будут приняты, не состоится и нефтяной договор». Для уточнения позиций Мюррей спросил: «Если премьер подпишет договор с Советами, заберет ли он свою жалобу из Совета Безопасности ООН?» На это Кавам ответил, что инструктирует Ала таким образом, чтобы вопрос оставался под контролем Совета Безопасности до тех пор, пока последний русский солдат не покинет Иран.

Заседания Совета Безопасности 28–29 марта опять прошли в острой полемике. Госсекретарь Бирнс и представитель США в ООН Э. Стеттиниус, представитель Ирана Г.Ала и другие активно участвовали в дискуссии. Ала заявил, что его полномочия очень широки, и он должен действовать на благо Ирана. Он объявил, что пока советские войска остаются в Иране, никаких реальных переговоров между двумя странами быть не может. Следуя инструкции премьер-министра, Ала призывал Совет Безопасности активно содействовать безоговорочному выводу советских войск из Ирана. По предложению Бирнса генеральному секретарю ООН Т. Ли было поручено потребовать от СССР и Ирана подробную информацию для обсуждения на заседании ООН 3 апреля в 11.00.

Решение советского правительства о выводе войск из Ирана вызвало серьезное беспокойство в Азербайджане. В ряде других районов Ирана, вовлеченных в сферу советской пропаганды, сомнения сменились откровенным недоверием Советам. Антианглийская пропаганда, развернувшаяся на юге Ирана среди бахтияров, гашкайцев и других племен, стала абсолютно бездейственной. В марте 1946 года А. Камбахш, посетивший Фирузабад по решению ЦК Иранской Народной партии, встретился с Насир ханом Гашкаем. Насир хан заявил, что желание мести за казненного англичанами отца никогда его не покинет. Однако он не верит Советскому Союзу и считает невозможным переориентацию южных племен, помнящих о действиях Советов во время Гилянской революции, на Советский Союз. Насир хан добавил, что если СССР выведет свои войска из Ирана и откажется от азербайджанского движения, то остатки веры в Москву превратятся в ничто.

Для разъяснения сложившейся ситуации 28 марта М.Дж. Багиров встретился в советской Джульфе с Пишевари, Шабустари и доктором Джавидом. В соответствии с указанием Сталина Багиров разъяснил им создавшуюся обстановку, посоветовал не настаивать на сохранении существующего положения в Иранском Азербайджане и рекомендовал в основу соглашения с тегеранским правительством положить те предложения, которые изложены в письме посла Садчикова Каваму от 24 марта. Это предложение произвело на лидеров демократов тяжелое впечатление. Они заявили, что за период существования Демократической партии и Национального правительства дали народу много обещаний, часть из которых уже претворена в жизнь. Теперь же отказываться от своих слов очень трудно.

Отчитываясь перед Сталиным об этой встрече, Багиров писал: «Каваму они не верят, прекрасно знают, что все свои обещания и даже письменные соглашения о правах азербайджанского народа он постепенно ликвидирует, ссылаясь на иранскую Конституцию. Иранских вооруженных сил они не боятся, но уверены, что Кавам, путем подкупов, опираясь на реакционное купечество, помещиков и духовенство, будет разжигать внутри Азербайджана гражданскую войну и поощрять межнациональную резню между курдами и азербайджанцами. В этом ему помогут в первую очередь англичане.

Единственной реальной гарантией сохранения хотя бы минимальных прав для азербайджанского народа они считают посредничество Советского Союза».

Ввиду создавшегося тяжелого финансового положения и необходимости быстрого завершения формирования своих вооруженных сил демократы попросили Багирова помочь им деньгами, хотя бы в размере 5 млн. туманов, выделить 100 грузовых автомашин, для организации пограничной службы и создания внутренних войск направить 20 инструкторов-азербайджанцев, передать некоторое количество медикаментов для нужд Национальной армии. Багиров уверял Сталина, что эту просьбу необходимо удовлетворить.

За несколько дней до окончания советско-иранских переговоров в Тегеране, в конце марта, Сталин затребовал справку о состоянии азербайджанской Национальной армии. В обширном документе, подготовленном Багировым и Масленниковым, были приведены сведения об управлении, структуре, расположении, численности, вооружении и обеспеченности, а также о потребностях азербайджанского народного ополчения.

Вечером 30 марта посол Садчиков заявил Каваму, что советская сторона может принять его проект решения азербайджанского вопроса за основу при переговорах с азербайджанцами. При этом Садчиков вновь подтвердил требования СССР по нефтяному вопросу. Присутствовавший при этой беседе сотрудник посольства Ашуров, сообщая о нервозной, двуличной и беспринципной политике Кавама, отмечал, что на все требования советского посла он отвечал одной фразой: «Мы выясним мнение Кабинета министров».

В тот же день с 20.00 до 24.00 состоялось заседание кабинета с участием всех министров. Манучехр Игбал и Баят высказались за то, чтобы не спешить с принятием решения пока не выяснится результат обсуждения иранского вопроса в Совете Безопасности. Против них выступил Ахмед Али Сепехр. После долгих обсуждений кабинет согласился принять советские требования о территории под совместную нефтяную компанию без изменений. Министры настаивали на паритетных началах при распределении акций. По предложению министра торговли и промышленности было решено акции поделить поровну, а прибыль — 51 % СССР, 49 % — Ирану. Правительство возражало против официального подтверждения шахом иранских предложений, объясняя это тем, что такой шаг усилит власть шаха и принизит авторитет кабинета. На самом же деле это было сделано для того, чтобы в случае, если будущий парламент попытается отменить решение правительства Кавама, шах не был бы обязан поддерживать этот договор. Советский агент, входящий в иранский кабинет, докладывал, что для всех иранских министров характерна одинаковая политика: при помощи Совета Безопасности оказать давление на Советы и вырвать возможно больше привилегий. Агент советовал советскому послу усилить давление на премьера и не сегодня-завтра добиться подписания договора.

В последний день марта американский посол Мюррей сообщил о выводе советских войск из Северного Ирана, за исключением Азербайджана. Он писал: «Кередж и, можно сказать, Казвин освобождены. Поступают сведения о выводе войск из Фирузгуха, Шахи и Бабола. Наблюдается передвижение войск по дороге из Казвина в Пехлеви». Это возвращались войска Советского Союза, проигравшего первую битву холодной войны, начавшейся в Южном Азербайджане и более полувека державшей в напряжении весь мир. А Сталин планировал нефтью смыть пятно позора этого поражения.