Обратно на Онду меня отправили с сопроводительным письмом — с просьбой встретить меня пожестче, что и было сделано с большим усердием. Сразу по приезде я получил пятнадцать суток штрафного изолятора, которые прошли по полной программе — хлорка, приседания, растягивания, словом, старые добрые пытки, в разы усиленные по просьбе коллег из МОБа. Здоровье, которое я так бережно восстанавливал два года в тепличных условиях, было моментально подорвано. Я опять почувствовал дыхание смерти за плечами.

После штрафного изолятора меня поместили в особый отряд, который называется «Отряд со строгими условиями содержания». Он полностью отрезан от всех остальных отрядов, туда переводят людей, которые из категории «нарушитель» перешли в категорию «злостный нарушитель». Как правило, сюда попадали после множественного рецидива «нарушений». Никогда не мог бы подумать, что все это будет происходить со мной — я не был «криминальным авторитетом», чтобы ко мне относились с такими почестями. Это было похоже на кошмар — ещё вчера я был на волоске от досрочного освобождения и уже дышал запахом свободы, лежа в комфортной отдельной палате и флиртуя по телефону с девушками из интернета, а сегодня я снова здесь — на Онде, да ещё и в таком отряде, куда последнему врагу не пожелаешь попасть. Про досрочное освобождение можно было забыть.

В отряде со строгими условиями было не больше двух десятков человек. Большинство из них оказались здесь по причине своей неадекватности — человек в силу поврежденного рассудка не мог четко выполнять команды дневальных и его отправляли в ШИЗО. Там его, конечно же, не вылечивали, а только сильнее травмировали, и он возвращался в отряд ещё более неадекватным. Его опять отправляли в ШИЗО, и так продолжалось до тех пор, пока он не умрет или не попадет в этот злополучный отряд. Это были несчастные, больные люди, которые порой забывали свое имя и не всегда могли четко связать двух слов. За это их уничтожали те, кто считает себя здоровым и нормальным.

Особенностью этого отряда было то, что секция была загорожена толстой решеткой, а посередине стоял большой стол, за которым все сидели и читали вслух правила внутреннего распорядка. Потрепанная картонка с перечнем пунктов передавалась по кругу. Прочитал — передал следующему, и так с утра до вечера, за исключением времени уборок, протирок пыли и прочего маразма, которого тут, как и в обычных отрядах, хватало с лихвой. Радовало только то, что, заперев в клетку этого отряда, меня перестали отправлять в ШИЗО, потому что «аптечек и бронежилетов» на этом уровне игры больше не намечалось.

Дальнейшее «отбывание наказания» проходило в обычном Ондовском режиме до тех пор, пока меня не пригласил в свой кабинет главный врач колонии с той же просьбой — помочь с компьютером. По причине прошлого опыта я относился к этому с большой опаской, но он заверил, что поговорил с режимниками и они не имеют возражений. Хотелось верить, что это так.

Я помог ему, и меня вернули в отряд. Потом он пригласил меня опять и попросил написать для него программу по учету больных. Это была уже серьезная просьба, которая подразумевала безотрывное сидение за компьютером, а учитывая, что «злостные нарушители» могут передвигаться за пределы отряда только в сопровождении конвоя, это выглядело вдвойне затруднительно. Я понимал, что режимники не согласятся выделить персонально для меня «поводыря» в пятнистой форме, который будет постоянно водить меня из отряда в стационар и обратно. Если им так поставить вопрос, они ещё больше меня возненавидят и добьют. Я сказал об этом. На это главный врач предложил переехать в стационар, поближе к врачам, в закрытую палату. При воспоминании о том, что такое стационар, меня передернуло. Отряд со строгими условиями, в котором я находился, был и то более спокойным местом. Я сказал ему все, что думаю по поводу стационара, но он успокоил меня:

— Будешь в палате только вечером, а днем будешь сидеть за компьютером.

— А если меня снова начнут убивать за то, что я помогаю вам? — спросил я.

— Не беспокойся, я решу этот вопрос.

Вариант сидеть за компьютером и заниматься тем, чем мне нравилось заниматься с детства, показался более привлекательным, чем читать картонку с правилами в перерывах между мероприятиями бредового характера. Поборов сомнения, я согласился. И действительно, по переезде в стационар я стал замечать более лояльное отношение. Никто уже не искал повода написать на меня какую-нибудь «липовую» докладную. Формально я ещё оставался «злостным нарушителем», но фактически ко мне стали относиться, как к «вставшему на путь исправления». Это выглядело очень забавно и было бы смешно, если бы не было так грустно. Приходилось цепляться за любые ниточки уже не для того, чтобы освободиться досрочно, а для того, чтобы вообще освободиться. С возвращением за компьютер шансы дожить до этого дня немного выросли. Днем я сидел в маленьком кабинете, который находился во врачебном корпусе стационара. Специально для меня этот кабинет полностью освободили. Теперь здесь были голые стены, стол, табуретка и компьютер. Не хватало только наклейки на системном блоке с надписью: «Хотели компьютер — получите!». Обстановка была суровой и мрачной.

Вечером я возвращался в палату и читал книжки. Дневальные, которые раньше злопыхали в мой адрес, теперь были расположены доброжелательно. Они и снабжали меня литературой. Подчас попадались весьма интересные вещи. Мне особенно запомнилась книга «Дар Орла» Карлоса Кастанеды. Там говорилось о расширении сознания и выходе за рамки привычной действительности. Это было интересно, но в условиях этой колонии не было возможности проверить изложенное на практике. Я решил, что, когда освобожусь из этих мест, обязательно прочитаю эту книгу ещё раз — более внимательно.

Так проходило мое «отбывание наказания» — меня либо убивали в штрафных изоляторах, либо сажали за компьютер и давали отдышаться, пока я писал очередную программу для учета заключенных. Мне не хватало объективности мышления и полноты восприятия мира, чтобы понять, что вся череда роковых событий с самого детства была завязана на этом чертовом компьютере.