Гнев отлетел от Пилы и уступил место изумлению. Клаудиус был здесь, рядом.

Пила так обрадовалась его появлению, что поднос едва не выпал из ее рук.

– Клаудиус! – Алая краска залила ее щеки, и Клаудиус заметил это с лукавой улыбкой. – Что ты здесь делаешь?

Он склонился к ней и поцеловал ее в губы.

– Разве так приветствуют милого?

– Брось глупости. Именем всех богов Рима, ты рискуешь головой.

– Не бойся, я вижу, ты идешь к своей госпоже, доложи ей обо мне.

– Ромелии? – Пила подумала, что ослышалась.

– Да, Ромелии. Она попросила меня прийти.

Пила уставилась на него.

Клаудиус рассмеялся и снова ее поцеловал.

– Ты очаровательна, когда так растерянна. Действительно, Ромелия посылала раба к Лентулусу, и в самом деле существует договоренность между Ромелией и Лентулусом.

– Но зачем ты нужен Ромелии?

– Я подозреваю кое-что, но не хотел бы слишком забегать вперед.

– Это что-то плохое. Клаудиус, скажи мне.

– Нет, конечно нет. Лентулус освободил меня от тренировок и дал мне отпуск. Это означает, что в ближайшее время я не буду бороться на арене ни в Капуе, ни в Помпеях.

– Но что хочет от тебя Ромелия?

Клаудиус пожал плечами.

– Чего хотят богатые скучающие женщины от красивого молодого, имеющего успех гладиатора?

– Ты имеешь в виду…

Он кивнул.

– А теперь иди и доложи обо мне своей госпоже.

Пила, не чуя ног, побежала в покои Ромелии. Она поставила поднос на стол.

– Госпожа, прибыл гость. Он желает говорить с тобой.

Ромелия приподняла брови и лениво повернулась на своем ложе.

– Кто это?

– Я его не знаю, госпожа, он в парадной форме гладиатора.

Ромелия вскочила, как будто укушенная тарантулом.

– Это Клаудиус?

– Думаю, что его зовут так, госпожа.

Пила попыталась унять дрожь в голосе, Ромелия, правда, и не обратила на это внимания.

– Оставь лимонад. Быстро сюда мою шелковую одежду, украшения, а еще принеси кувшин с ароматным маслом для тела. Торопись. Надень на мои волосы диадему. Да двигайся же ты, деревянный чурбан! Друзилла-а-а!

Пила никогда еще не видела Ромелию такой взволнованной и нервной. Наконец Ромелия была накрашена и одета и улеглась в соблазнительной позе на ложе.

– Принесите вина с травами и блюдо, полное гранатов, но ждите перед дверью, вы меня поняли? Вы войдете только тогда, когда я хлопну в ладоши. А сейчас просите гостя войти.

Друзилла и Пила поклонились и покинули покои Ромелии. Пила опустила глаза, когда стояла перед Клаудиусом.

– Госпожа ожидает тебя, благородный гость, – прошептала она.

Друзилла держалась более открыто и с удивлением уставилась на Клаудиуса.

– Вот это мужчина! – вздохнула она, когда дверь за Клаудиусом затворилась.

Пила глубоко вздохнула. Друзилла явно ничего не заметила, однако Пила не знала, удастся ли ей и в будущем сохранить в тайне, что она не только знает Клаудиуса, но и его… да что, собственно говоря? Любит ли она его на самом деле?

Ромелия снова овладела собой и бросила на Клаудиуса ленивый холодный взгляд, когда он вошел в ее покои и склонился перед ней. На нем была роскошная парадная форма, как ему и приказал Лентулус. Только шлем он держал в руках. Ромелия протянула ему руку, которую он схватил. Нежно его губы скользнули по ее руке.

Дрожь блаженства пробежала по ее коже. Она кокетливо улыбнулась и указала на стул.

– Садись, Клаудиус. Твои блеск и сияние радуют мой взор. Я польщена тем, что такой избалованный победами гладиатор откликнулся на мой зов. Я надеюсь, что твою гордость не задевает, если женщина приглашает тебя к маленькому приключению. И, конечно же, я не первая, у которой возникло это желание.

Клаудиус с минуту сидел, прислушиваясь к отзвуку слов Ромелии. Глазами он ласкал ее тело.

– Не первая, но самая красивая, благородная Ромелия, – сказал он, и снова мурашки побежали по телу Ромелии.

– Ну, тогда будь моим гостем. Это будет тебе не в ущерб. Многочисленные радости ожидают тебя. Я приготовлю для тебя комнату в покоях для гостей, чтобы ты больше не жил в тесноте своей казармы, и, конечно же, я велела приготовить для тебя гражданское платье, чтобы тебе было удобнее. Хотя…

Она помедлила, казалось, она взглядом пожирает его.

– …этот роскошный панцирь будит во мне некоторые желания, но сейчас, дорогой Клаудиус, попробуй вина и фруктов.

Она громко хлопнула в ладоши, и обе рабыни, до этого стоявшие у дверей, вошли.

Клаудиус не удостоил обеих ни единым взглядом, и Пила также старалась казаться совершенно равнодушной, только в глазах Друзиллы читалось волнение.

– Гранаты. – Клаудиус взял в руку один плод и игриво повертел его туда-сюда. – Для этого не требуется слов.

Ромелия колко улыбнулась.

– Теперь тебе ясен смысл приглашения? Клаудиус кивнул.

– Для меня это будет честью, прекрасная Ромелия. Ленивым движением руки Ромелия отослала рабынь.

За дверью Друзилла запыхтела, как будто ей стало невыносимо жарко.

– Именем Юпитера, ну она и сказала! Он сразу все понял.

– Что понял?

Пила приостановилась.

– Как ты еще не понимаешь? Гранаты – это приглашение к любовной игре. Их жертвуют богу Приапу. Ромелия хочет окрутить Клаудиуса.

– Ты уверена?

– Абсолютно уверена. Разве ты не видела, как он на нее глядел? А она на него?

Ах, вот оно что! Почему Клаудиус принял приглашение? Он ведь подозревал, что Ромелия положила на него глаз. Все было ошибкой. Он не любит Пилу. Он ее просто разыгрывал. А Пила потеряла из-за него свое сердце. Из-за него, который сейчас сидит у ее госпожи и строит ей глазки. Вероятно, он нашептывает ей на ухо чарующие стишки.

Пила выпрямилась.

– Ну и что? Какое нам дело до того, что происходит за этой дверью? – спросила она резко.

Друзилла вздрогнула.

– Никакого, но можно ведь и помечтать…

Пожав плечами, она исчезла в направлении кухни.

Пила медленно последовала за ней. Наверняка Ромелии она сегодня будет больше не нужна. У Клаудиуса и у Ромелии будут длинный вечер и длинная ночь, только почему она из-за этого так расстроилась? Чем ей мешает то, что Клаудиус лежит на ложе у Ромелии?

Пила быстрыми шагами шла через парк к имению Диодороса. Ромелия поручила ей передать весточку Атенаис о том, что Ромелия желает, чтобы та ее посетила. Пила была рада тому, что должна делать быстрые движения. Ее мучило ужасное внутреннее беспокойство. Она едва могла сомкнуть глаза прошлой ночью. Мысль о том, что Клаудиус у Ромелии, не позволяла ей сомкнуть глаз.

Она закрывала глаза и представляла, как он удовлетворяется с ее госпожой. Потом воображала, как всегда холодная Ромелия в объятиях Клаудиуса теряет власть над собой. Пила крутилась на своей постели до тех пор, пока ее не одолел беспокойный сон. Теперь ей нужно было просто бежать, чтобы стряхнуть с себя черные тени ночи.

– Стой! Не беги так быстро! – Сильная рука высунулась из-за тиса и схватила Пилу.

– Отпусти меня, ты, грубиян. – Пила оборонялась, но Клаудиус был сильнее. Он просто накрыл губы Пилы поцелуем.

– Почему ты не целуешь Ромелию? Она наверняка без ума от твоих поцелуев.

Клаудиус рассмеялся:

– Верно. И ненасытна. Как только женщина может быть такой жадной, как она?

– Ты действительно был с ней всю ночь? – спросила Пила.

– Гм. Почему, ты думаешь, меня сюда позвали?

– О, коварный лжец! И ты еще лицемерно проявляешь какие-то чувства ко мне! Иди к ней, пусть она тебя обольщает. Только смотри, как бы паук не закусал тебя при этом до смерти.

– Мне кажется, что сегодня именно у тебя ядовитый язык. – Он снова притянул ее к себе. – Я просто не могу вдосталь с тобой нацеловаться.

– Прекрати! Я тебя ненавижу! И я еще думала, что ты отвечаешь на мои чувства. – Ее кулаки барабанили по его плечам, однако его объятия были стальными.

– Я так и делаю, только ты не хочешь этого замечать.

– Я ничего не замечаю? Я вижу больного от любви петуха, который вьется около надменной гусыни.

– Потому что ты ослепла от нескрываемой ревности. Оставь Ромелию в покое. Для меня не могло быть ничего лучше, чем это приглашение. Я полагаю, что я еще пробуду здесь довольно долгое время, к ее удовольствию. По меньшей мере, до тех пор, пока ее супруг будет в Риме.

– Ты считаешь, это хорошо? О, да ты просто чудовище!

– Пила, подумай, иначе я никогда не смог бы снова увидеть тебя, а теперь я здесь, совсем близко, днем и ночью.

– Вблизи Ромелии днем и ночью. – Пила презрительно фыркнула.

– Не принимай это так близко к сердцу. Пила, мы сможем каждый день видеться, целоваться и…

– И позволить Ромелии обнаружить нас. Тогда смерть соединит нас.

– Дорогая, о чем ты говоришь? Есть так много возможностей. Не всегда же Ромелия сможет желать меня.

Иногда ей тоже нужно спать. – Он широко ухмыльнулся. – Я получил прекрасную комнату в крыле для гостей. Почему бы тебе не принести мне туда кувшин вина в качестве снотворного?

– Что мне только думать о тебе, Клаудиус? Для меня все это непросто. Ты говоришь от чистого сердца?

Клаудиус приложил обе свои руки к левой стороне груди. Пила была свободна. Она убежала мгновенно.

– Я не верю ни одному твоему слову, ты, дикий бык, – крикнула она, смеясь, и побежала так быстро, как только могла, к Атенаис.

Клаудиус посмотрел ей вслед. Нежная улыбка смягчила его профиль. Что за волшебное создание? Он хотел, чтобы Ромелия еще долго желала его, только ради того, чтобы он мог оставаться рядом с Пилой.

Атенаис уже ждала Пилу. Под каким-то предлогом она отослала Акме.

– Он тут? – прошептала Атенаис.

– Кого вы имеете в виду, благородная госпожа? – спросила Пила.

– Ну, гостя, о котором сообщила Ромелия.

– Гостя? О, ты имеешь в виду гладиатора Клаудиуса?

– Да, именно его. Я – вся любопытство. Но Акме, что мне с ней делать? Не могу же я оставить ее здесь?

– Я не знаю, госпожа. А ты не уверена в молчаливости Акме?

– Нет, нет, если дело касается моего супруга. И при этом Ромелия пообещала мне помочь в моей беде.

– Беде?

Акме снова вошла в комнату и внесла покрывало, которое передала своей госпоже.

– Ты можешь не провожать меня сегодня, Акме, я пойду с Пилой. Так как нам нужно только пройти через парк, нет необходимости, чтобы ты шла со мной.

– Извини, госпожа, но господин велит выпороть меня плетьми, если я оставлю тебя хоть на одно мгновение одну. Я останусь с тобой, даже если дорога ведет только через парк.

При этом она бросила на Пилу враждебный взгляд, как будто ожидала, что Пила хочет убить ее госпожу.

– Тогда пойдем, – сказала Атенаис и покинула свои покои.

В покоях Ромелии обе женщины удобно устроились. Они пили вино, ели фрукты и показывали друг другу изящные вышивки, которые сами сделали, пока болтали друг с другом. Ромелия несколько раз бросала косые взгляды на египетскую рабыню, на которую это, однако, не производило впечатления. Постепенно Ромелия начала выходить из себя. До этого она устраняла со своего пути все препятствия. Препятствия, которые были намного больше, чем эта маленькая надоедливая рабыня. Однако из-за нее могло провалиться все дело.

– Как ты чувствуешь себя, дорогая Атенаис? – притворно сладким голосом спросила Ромелия. – Подействовала ли уже твоя жертва в храме Исиды?

Атенаис вздохнула.

– Воля богов действительно непредсказуема. Моя жертва была явно слишком малой.

– Ни в коем случае. Только, насколько я знаю, пашня должна быть хорошо подготовлена, чтобы посеянное принесло плоды.

– О, что ты имеешь в виду, дорогая Ромелия?

– Ну, я имею в виду… ах, почему бы тебе не дать твоей рабыне немного вина. Мне кажется, она вот-вот упадет.

Атенаис испуганно обернулась.

– Тебе нехорошо, Акме?

– Нет, госпожа, я чувствую себя хорошо.

– Она подозрительно качается, – вставила Ромелия. – Пила, передай ей этот кубок вина.

Ромелия подняла кубок с вином. Пила поспешила к ней, чтобы взять бокал. Когда она стояла перед Ромелией, та крепко держала кубок. Другой рукой она капнула в бокал несколько капель какой-то жидкости из флакона, который висел у нее под одеждой. Акме и также Атенаис не могли это видеть, потому что Ромелию от них закрывала Пила. Пила уставилась на свою госпожу.

– Передай это Акме, – настойчиво приказала Ромелия, когда Пила помедлила.

– Да, госпожа.

Пила взяла кубок. Яд! Это был яд. Ромелия хотела убить Акме. Она должна уронить кубок. Даже если она терпеть не могла эту египтянку, все равно все восставало в ней против того, чтобы она сама, своей рукой, нанесла вред маленькой чернокожей женщине, не имевшей возраста.

С другой стороны, в последнее время всегда, когда она позволяла своему сердцу заговорить, то неприятности получались у нее. Она остановилась перед Акме. Ее рука, державшая кубок, дрожала. Она видела, как Акме смотрит на нее своими горящими черными глазами. Позади себя Пила ощущала взгляд Ромелии, который жег ей спину.

«Один, помоги! Если ты считаешь это верным, то пусть она опустошит кубок, если ты считаешь, что будет лучше, если она его не выпьет, тогда пусть кубок выпадет у меня из рук».

Медленно Пила протянула кубок Акме. На полпути она остановилась, и рука ее, державшая кубок, ослабела. Акме быстро перехватила ее руку и взяла кубок себе. Медленно, не спуская глаз с Пилы, она опустошила его глоток за глотком. Пила снова встала рядом с дверью и уставилась в противоположную стену. Разговор обеих женщин прекратился. Ромелия все время поглядывала на Акме. Прошло не слишком много времени, когда та покачнулась. Она пыталась удержаться на ногах, но внезапно упала, как срубленное дерево.

Атенаис в ужасе вскочила.

– Не беспокойся, – сказала Ромелия, – она только уснула глубоким и долгим сном. Пила, позови Клаудиуса. Он должен прийти. В своем боевом снаряжении. Потом ты отнесешь Акме в комнату и запрешь ее там.

Она настойчиво посмотрела на Пилу.

– Пила, ты сделала нечто нехорошее. Ты дала ей отравленное вино.

Пиле стало резко не хватать воздуха.

– Нет, госпожа, я только…

– Ты дала ей отравленное вино. Атенаис и я видели это. Чье слово весит больше, наше или твое?

– Я понимаю, – пробормотала Пила.

– Я так думаю. А теперь иди и позови Клаудиуса.

Пила поторопилась выйти. Клаудиус все еще бродил по саду.

– Пила, всегда, когда я тебя вижу, я боюсь, что ты улетишь. Как белый лебедь.

Он обнял ее за талию.

– Отпусти меня. Ты должен немедленно идти к Ромелии. Она послала за тобой. И быть в парадном снаряжении. Ее подруга тоже там.

– Ого! Боги слишком заботятся о моих удовольствиях.

– Ты не должен шутить. Атенаис очень нежная, благонравная супруга.

Клаудиус рассмеялся.

– И ты думаешь, я должен одобрить ее вышивку? Пила смущенно замолчала.

– Ты хочешь теперь также с Атенаис?..

– О хотении речь не идет. Кто спрашивает о том, чего я хочу?

– Я, например. Чего ты хочешь?

– Ты еще спрашиваешь? Все мои стремления, все мои желания, все мои хотения, все мои ухаживания имеют только одну цель и знают только одно имя. Это имя – Пила.

– Если бы только это было правдой, то, что слетает с твоего языка! Однако я сомневаюсь в твоих словах. Ты не докажешь мне, что они правдивы.

– Как мне тебе их доказать, любимая Пила? Разве не является достаточным доказательством то, что я пришел в логово льва, чтобы быть ближе к тебе?

– Ба! Ты развлекаешься с Ромелией, сейчас ты, может быть, будешь развлекаться еще и с Атенаис. Это и есть доказательство твоей любви ко мне?

– Ты очень требовательна, прекрасная лесная фея. Я должен схватиться за меч и спрыгнуть со скалы в море, чтобы доказать тебе свою любовь?

– Нет, во всем этом нет необходимости. Отдай мне свое сердце. Без сердца человек не может жить. Тогда, чтобы иметь возможность жить, ты должен будешь постоянно находиться рядом со мной.

– Мое сердце уже в твоих руках. Только ты этого совсем не замечаешь. Ты – маленькая упрямица. Я уже не могу жить без тебя, только поэтому я здесь.

Пила опустила голову.

– Я и не знаю, чему верить, – пробормотала она. Он притянул ее к себе. Она обвила руками его шею.

– Поцелуй меня, Пила, – прошептал он хриплым голосом. – Поцелуй меня, тогда я забуду весь этот кошмар вокруг себя.

Пила взяла его голову своими руками и нашла его губы, своими пальчиками она погладила его густые каштановые волосы, потом внезапно отпрянула.

– Ты должен идти, иначе Ромелия накажет меня.

Клаудиус опустил голову и пригладил руками свой кожаный фартук. Он подавил свое волнение.

– Ну, тогда мы посмотрим, как продлить мое пребывание в этом раю, – сказал он, вздохнув, и зашагал к вилле.

Пила провела по приказу Ромелии всю ночь рядом со спящей Акме. Ромелия передала ей бокал с вином и маленький флакон.

– Если она проснется раньше времени, то влей ей в рот вина, это снотворное, ничего больше, только на рассвете она может идти к своей госпоже. Ты меня поняла?

Взгляд Ромелии буравил беспомощную рабыню.

– Да, госпожа.

Она вытянулась рядом с храпящей Акме и пожелала себе спать так же глубоко и крепко, чтобы снова не думать о Клаудиусе. Сейчас он наедине с Атенаис или с обеими женщинами? Она прижала свое лицо к соломенному матрасу и дала волю слезам.

С Атенаис произошло чудесное изменение. Из тихой робкой женщины она превратилась в расцветшую розу. Пила заметила это с удивлением, Ромелия – с удовлетворением.

– Вот так выглядит хорошо обработанная пашня, – сказала она однажды Атенаис и указала на ее мягкие округлости. – Я вижу, ты чувствуешь себя хорошо.

– Совершенно верно, дорогая Ромелия, и это связано не с райским климатом здесь, в чем я заверила моего супруга.

Атенаис тихонько улыбнулась. Ромелия опустила глаза. Она делила с Атенаис Клаудиуса, и это, казалось, пошло обеим женщинам на пользу. Ромелия также чувствовала себя более спокойной и удовлетворенной. Только желание Атенаис, чтобы ее тело наполнилось плодом жарких ночей, казалось, оставалось невыполненным. Ромелия же была уверена, что такой день скоро наступит.

Ромелия довольно мурлыкнула рядом с Клаудиусом, который все еще крепко спал. Она смотрела на его красивое натренированное тело, его точеный профиль, который был совсем другим, чем глупые лица у большинства хорошо обученных и натренированных гладиаторов. Клаудиус был мужественнее и желаннее всех мужчин, которых она знала, и он лежал рядом с ней, устав от долгой любовной игры этой ночью, хотя еще и не истощив все свои силы. Его блестящее снаряжение было небрежно брошено на пол, только на руках еще оставались кожаные, покрытые металлом браслеты, с любопытством она провела пальцем вдоль его шеи.

– Что это за странная цепь, которую ты носишь? – спросила она его.

Клаудиус внезапно полностью проснулся и отодвинулся.

– Она из волос?

– Не касайся, она приносит мне счастье.

– Да? – Ромелия надула губы. – Здесь какая-то сладкая тайна?

– Ни в коем случае, это единственное, что напоминает мне о моей матери, – ответил он с неожиданной резкостью.

– Я не хотела касаться твоих личных дел. – Ромелия со вздохом опустилась на ложе. – Клаудиус, я безумно в тебя влюбилась. Наступит время, когда мы узаконим нашу маленькую связь.

Клаудиус выпрямился.

– Что ты имеешь в виду?

– Все очень просто, похить меня.

– Ромелия, как ты себе это представляешь?

– Ты похитишь меня, мы убежим в горы на Сицилии и начнем новую жизнь. Жизнь вместе.

– Это невозможно, нас найдут повсюду.

– Тогда мы убежим в Египет, или к парфянам, или в Каппадокию, или…

– А как насчет галлов?

– Галлов? К дикарям?.. – Она прижалась к его широкой груди и погладила твердые мускулы. – Нет, лучше Финикия, или Иудея, или…

Он склонился над ней и нахмурил лоб.

– Ты говоришь серьезно? Я гладиатор и должен однажды вернуться назад в казармы Лентулуса.

– Ты там слишком близок к смерти. Ты никогда не желал вести другую жизнь, быть свободным от всего, быть господином самому себе и чтобы рядом с тобой была маленькая жена?

Клаудиус снова лег и прикрыл глаза рукой.

– Как бы красиво мы ни называли эту воображаемую жизнь, это всего лишь глупые мечты.

– Нет, это можно осуществить, ты должен это сделать. Клаудиус, у меня есть деньги, много денег. Мы основательно подготовимся к нашему побегу. Подкупом можно достигнуть многого, и где-нибудь мы начнем новую жизнь. О, это будет прекрасно, дни, полные любви, ликования, чувственности, веселья. Ты как будто создан для этого. Приап наградил твои чресла неистощимой силой. Мы должны поблагодарить его и принести ему жертву.

– Приап – защитник проституток.

Клаудиус положил свою руку на живот Ромелии. Медленно его рука двинулась к ее бедрам.

– Я знаю, – промурлыкала она. – И я понимаю их удовольствие. Нет больше никакого основания к дележу, и с Атенаис тоже. Я оказала ей услугу, сейчас ее тело готово к тому, чтобы зачать, если только ее деревянному супругу это покажется удобным, но он совсем не обращает на нее внимания.

Клаудиус тихо присвистнул.

– Она хочет забеременеть?

– Безусловно, она бегает из храма в храм, но все ее жертвы не приносят пользу. Она расцвела с тех пор, как провела несколько ночей с тобой, и, вероятно, скоро ее ожидает успех.

Клаудиус повернулся на живот.

– Может быть, ей следует принять участие в вакханалии, и если она и после этого не забеременеет, значит, боги не хотят этого.

– Она просила уже и Исиду о плодородии.

– Исиду? Это же запрещено.

– Конечно, именно поэтому и думают, что она помогает. Итак, когда ты меня похитишь?

– Ромелия, это опасно, смертельно опасно.

– Верно, но опасность – это слово, которого ты не знаешь.

– Я – да, но не ты.

– О, я сильнее, чем ты думаешь.

– Охотно бы в это поверил, – пробормотал он. Постепенно до него дошла суть ее замысла. То, что она хотела позабавиться с ним, пока ее муж находился в Риме, это он еще мог понять. То, что она хотела разделить это удовольствие с подругой, которой пренебрегали, это он тоже мог понять, но то, что ей сейчас пришло в голову с похищением… Клаудиус слышал о том, что гладиаторы похищали богатых женщин, и в большинстве случаев именно женщины настаивали на том, чтобы гладиаторы их похищали. Может быть, иногда речь действительно шла о любви. Однако обычно подобное бегство заканчивалось трагически. Гладиатора лишали жизни, а благородную даму или изгоняли из общества, или же также приговаривали к смерти.

Пощекотать свои нервы, – вот что побуждало к этому таких женщин, как Ромелия.

– Не торопись, все нужно основательно продумать, – заверил он Ромелию. – Может быть, тебе тоже следует пойти с Атенаис к храму Бахуса.

– Не раздумывай слишком долго, дорогой Клаудиус, идея с храмом Бахуса неплоха, ты проводишь нас туда.

– Я?

– Да, ты. Ты вместе с нами примешь участие в вакханалии, и я возьму еще кое-кого.

– Кого же?

– Пилу, например.

Глубокой ночью четыре человека, одетых в темные простые одежды, приблизились к храмовому комплексу бога вина Вакха. Атенаис колебалась, но Ромелия притащила ее с собой.

– Пойдем, я подкуплю одну из жриц, чтобы та позволила тебе принять участие в вакханалии. Собственно говоря, не разрешается, чтобы непосвященные принимали участие в мистерии.

Клаудиус и Пила следовали за обеими женщинами. Пила была взволнована и испугана одновременно. После того как Ромелия в открытую пригрозила ей, не оставалось ничего другого, как сопровождать свою госпожу.

К тому времени она поняла, что Атенаис готова на все, лишь бы забеременеть. Однако ее жертвы Исиде и проведенные вместе с Клаудиусом ночи позволили расцвести ее физической красоте, но ребенка под сердцем у нее не было.

Акме при каждой возможности впадала в глубокий сон. Думая, что вино тому причиной, она стала отказываться от предлагаемых напитков, и тогда Атенаис, которой понравился Клаудиус и его искусство соблазнять, вынуждена была сказать своей рабыне.

– Акме, мне кажется, ты страдаешь припадками. Всегда, когда мы покидаем наш дом, Ты где-либо падаешь и после этого ничего не помнишь. Я думаю, мне нужно сообщить об этом господину. Как служанку я, конечно, не могу больше тебя использовать, может быть, он пошлет тебя на полевые работы.

Атенаис с сочувствием посмотрела на Акме.

Акме испугалась. У полевых рабов была ужасная судьба. Они тяжело трудились под плетьми надсмотрщиков. Многие из этих рабов рано умирали, их никто не щадил, потому что рабы так дешевы, что было легче купить себе нового раба, чем ставить на ноги заболевшего.

– Госпожа, я не знаю, как такое могло случиться, до этого у меня никогда не было подобной болезни.

– Видишь ли, некоторые переносят припадки во сне и даже не знают об этом. Я проявлю милость и пока не отошлю тебя. Ромелия дала мне лекарство, ты должна его принимать, как только станет похоже на то, что ты вот-вот снова упадешь.

– Да, госпожа, благодарю тебя.

Акме была слишком растеряна и испугана, чтобы раскусить коварство. Ромелия, Атенаис или Пила вызывали у бедной Акме легкое головокружение курящейся ароматной палочкой, или напитком, или разрезанным плодом дурманящего растения, а когда Акме начинала качаться, Пила протягивала ей кубок с известным напитком и Акме засыпала по меньшей мере на десять часов.

Вначале Пилу мучила совесть, однако она должна была выполнять указания Ромелии, к тому же у нее появилась возможность видеть Клаудиуса. У Пилы болело сердце оттого, что она знала: Клаудиус проводит ночь с Ромелией или Атенаис, но он использовал каждую возможность хотя бы накоротке увидеться с Пилой. Для Пилы это были самые прекрасные мгновения. Клаудиус выказывал себя веселым, счастливым и ужасно влюбленным, когда Пила была в его объятиях. Однако Пила все еще сомневалась в серьезности его чувств. Между ними стояли Ромелия и Атенаис.

Пока они проходили через ворота храмового комплекса, Клаудиус украдкой схватил руку Пилы и пожал ее. Ее сердце забилось сильнее от его прикосновения, однако она быстро убрала свою руку, так что обе женщины, шагавшие впереди, ничего не заметили.

Храмовый комплекс состоял из двух сооружений. Налево высился храм, посвященный Вакху, и множество женщин уже собралось на лестнице, ведущей к святилищу. На другой стороне маленького сада находился храм Приапа. Он был значительно меньше, и три его стены окружали изготовленное из кипарисового дерева изображение похотливого божества с огромным возбужденным фаллосом. Ему поклонялись преимущественно мужчины, которые надеялись обладать такой же жизненной силой в своих чреслах и одновременно хотели отвести от себя всякую беду.

Ромелия направилась к Приапу. Она взяла у Пилы корзину с фруктами, которую та до этого несла.

– Мы принесем сначала жертву Приапу, чтобы он защитил наши леса и поля, наши сады и виноградники. И пусть он испугает воров своим могучим членом. А свою неутомимую жажду любви он должен передать нашему другу Клаудиусу, чтобы тот наполнял радостью наши ночи.

Ромелия и Атенаис преклонили колени. Они положили гранаты на блюдо с жертвами, стоявшее перед изображением. Когда обе женщины отошли, перед изображением склонился Клаудиус. Тихим голосом он пробормотал слова преклонения перед богом:

– У всех богов есть особый признак: у Аполлона золотистые локоны, у Геркулеса сильные мускулы, у Вакха вместо волос на голове виноградные гроздья, у Венеры соблазнительное тело, вестник богов Меркурий всегда в легких сандалиях, знаменитый кузнец Вулкан хром, у Марса широкая грудь, а самый большой пенис принадлежит тебе, Приап.

Произнеся эти слова, Клаудиус вылил жидкость из флакона на фаллос деревянного божества.

Широко раскрыв глаза, Пила следила за тем, как обращаются с мольбой к странному богу, и еще больше, чем в храме Исиды, ей хотелось рассмеяться при виде безобразного бога с глупым похотливым лицом и чрезмерно большим членом, но она прикусила себе губу, чтобы не разгневать стоявших рядом. Многие мужчины, обращавшиеся к Приапу со своими недугами, и женщины, молившие о плодородии, и проститутки, защитником которых также считался этот бог, глубоко, неизбывно верили в него.

Все четверо не задержались у Приапа, потому что Ромелия торопила их отправиться в другой храм. Оттуда уже доносились музыка и пение. Храм Вакху был значительно больше, стены у него были покрыты фресками, которые изображали сцены рождения, детства, жизни, смерти и возрождения божества. На высоком мраморном столе лежал молодой мужчина, прикрытый лишь шкурой пантеры. На голове его был венок из листьев плюща, в руках он держал жезл Тирса, украшенный веточками пинии. Казалось, он был уже опьянен вином и наслаждался танцами легко одетых женщин с венками из плюща на голове. К вошедшим приблизилась жрица и движением руки пригласила Ромелию и остальных следовать за ней. Она подвела их поближе к живому Вакху, который улыбнулся им. Затем она протянула женщинам миску, и сначала из нее отпила Атенаис, потом Ромелия.

Та протянула миску Пиле и потребовала, чтобы она также выпила.

– Не пей! – прошептал Клаудиус ей на ухо.

Пила осторожно приложила миску к губам и сделала вид, будто пьет из нее. Затем жрица наполнила миску снова и отправила ее по второму кругу. Атенаис уже начала извиваться в такт захватывающей музыке. Щеки Ромелии также покраснели. Чтобы ее не заподозрили, Пила тоже начала танцевать. Она быстро передала миску Атенаис, которая теперь жадно стала пить. Напиток оказался сильно опьяняющим, и взгляд Атенаис теперь стал мягким и полным ожидания. Жрица протянула Атенаис корзину, прикрытую платком. Что-то длинное и острое приподнималось под платком, а также можно было видеть некоторые коренья. Атенаис взяла корзину и присоединилась к рядам танцующих вакханок. Ромелия и Пила также были захвачены чувственной суетой. Внезапно в танец вступили странные мужчины с острыми лошадиными ушами, а позади к их кожаным фартукам были прикреплены лошадиные хвосты. Музыка стала громче, танец более возбуждающим. Мужчины схватили без выбора несколько впавших в исступление женщин. Живой Вакх привлек себе Атенаис, которая поставила перед ним корзину.

Смущенная Пила также раскачивалась между двумя танцующими, пока сильная рука внезапно не схватила ее и не оттащила в сторону.

– Давай исчезнем, – услышала она позади себя голос Клаудиуса. Он вывел ее из святилища на улицу в ночь. Они побежали вниз по холму, на котором стоял храм. Было очень темно, луна пряталась за облаками, однако ночь была мягкой, и пение цикад доносилось до них из находившейся поблизости оливковой рощи. И сюда долетали музыка, смех и вопли вакханок.

Задыхаясь, оба упали в траву. Пахло олеандром и жасмином.

– Держи меня крепко за руку, – прошептала Пила, – я боюсь остаться одна.

– Я с тобой, совсем рядом.

Она почувствовала его дыхание на своей обнаженной шее и вздрогнула.

– Тебе не нужно бояться.

– Этот храм напугал меня. Я не понимаю, почему, если приносят жертву богу, то впадают при этом в такое… в такое безумие.

– Это очень старый культ. Уже много сотен лет назад греки почитали здесь Диониса. У нас много богов, и все они отвечают за что-то хорошее. Тебе не нужно бояться. Тебя испугала неистовость просьб, не так ли? Тебя испугала величина фаллоса. Тебя испугало, что ты можешь оказаться той, в которую насильно вторгнутся. Ты очень ранима. Некоторые женщины полагают, что фаллос – это меч, который убьет их.

– Ты имеешь в виду Ромелию?

– Да, она сходит с ума, требуя, чтобы я спал с ней в моем панцире, она хочет ощущать на своем теле холодный металл, а когда я проникаю в нее, она представляет в воображении, что это мой меч, которым я ее убиваю. Она умирает каждый раз.

– Как можно быть такой ненормальной в ощущении любви? – содрогнулась Пила.

– Любовь? Да это не имеет ничего общего с любовью, это чистая жажда развлечений. Ты знаешь, почему она так охотно смотрит на бои гладиаторов? Она представляет себя на месте противника, умирает вместе с ним, и ей это доставляет наслаждение, поэтому она хочет, чтобы я ее побеждал, чтобы я пронзал ее моим фаллосом, – в этот момент ей кажется, что я убиваю ее моим мечом.

– И тебе это нравится?

– Мне? О нет! Я ненавижу эту женщину. Она унижает и мучает меня, держит в качестве мальчика для развлечений. Кто я для нее? Гладиатор, ничего больше, отребье общества, человек, которого одновременно любят и презирают.

– Почему ты стал гладиатором, какая судьба привела тебя на арену?

– Если бы я не был гладиатором, то был бы вором, или нищим, или разбойником, или жалким рабом в каменоломне. Моя мать была вольноотпущенной галльской рабыней, меретрицей в борделе, а мой отец – одним из многих римских солдат, который посещал ее, плененный ее светлыми волосами и голубыми глазами.

Пила удивленно выпрямилась.

– Вот откуда у тебя голубые глаза.

– Я о них невысокого мнения, – ответил он с горечью. – Я мешал ей, она не могла меня прокормить. Восьмилетним мальчиком она отправила меня прочь от себя в школу Лентулуса. Он вырастил из меня гладиатора. Здесь я, по крайней мере, имею шанс с честью умереть на арене, а не сдохнуть с голода в какой-нибудь канаве.

Он стоял перед ней на коленях, она могла различать его силуэт под темным ночным небом. По шороху она поняла, что он сбрасывает с себя свою легкую одежду. Она ищуще протянула свои руки к нему.

– Но ты ведь не умер, – прошептала она.

– Нет, пока нет, потому что у меня был дар обращаться с мечом так, что я всегда выходил победителем, я мог так бороться, потому что я не боялся смерти. Убивая своих противников, я поднимался все выше во мнении публики, а вместе с этим – и в милости женщин. Меня желали и благородные, и проститутки. Не меня, а мое тело. Мне не составляло никакого труда завоевать женщину, независимо от того, была она бедная или богатая, красивая или безобразная. Но это не приносило мне счастья.

Пила нащупала его тело и нежно погладила пальцами его мускулистую грудь.

– Да, я спокоен, обладая таким телом, оно прекрасно натренировано. За ним следит и ухаживает мой учитель, он лечит все раны, какие мне наносят противники или дикие звери, и это тело хотят иметь женщины – блестящие мускулы, возбужденный фаллос. Дотронься до него, не стыдись, он является гордостью каждого мужчины, признаком его мужественности, его потенции. Приап хорошо одарил меня.

Он подвинул ее руки вниз. Робко Пила взяла его пенис, который явно напрягся. В словах любимого все еще звучала горечь.

– Они все хотят его. – Клаудиус невольно двинул бедрами вперед. – Только никому не пришло в голову, – он стукнул себя кулаком в грудь, – что у меня есть сердце, душа, которая кричит о любви. Откуда это? Любовь – болезнь, которой стараются избежать, потому что она ослабляет дух, омрачает взгляд, расслабляет члены тела. Мужчина должен быть сильным как телом, так и духом. А влюбленность приводит к неконтролируемой суматохе чувств и бешенству. Если мужчина не может предотвратить влюбленности, то, по крайней мере, он не должен это выказывать.

– Любовь не болезнь, Клаудиус. Что было бы с миром без любви?

– О нет, любовь сделала меня больным. Она меня изменила, я ненавижу женщин, с которыми я соединяюсь.

– Ты ненавидишь ту, которую ты любишь?

– Нет, я ненавижу тех, с кем сплю. Я не соединялся с той, которую я люблю.

– Клаудиус…

– Разве ты не понимаешь, Пила, я люблю тебя. Я люблю тебя с тех пор, как впервые посмотрел тебе в глаза, но тогда я не знал, что это любовь. Если бы этой любви не было, я бы давно соединился с тобой. Давно взял бы тебя, как одну из гетер. Я не привык, чтобы мне отказывала женщина. Я не привык сдерживаться. Я страстно стремлюсь к тому, чтобы оказаться между твоими чудесными бедрами, почувствовать твое прекрасное тело, и мои чресла раздирает, когда я вижу тебя, думаю о тебе. Каждый раз мне требуется нечеловеческое усилие, чтобы сдержаться. Чтобы подавить в себе свое стремление. Пила, я люблю тебя. Ты – первая женщина, которую привлекла не сила моих мускулов и не величина моего фаллоса. Ты хочешь мое сердце, тебе нужны мои чувства. Ты затронула во мне струны, о которых я и не подозревал, что они есть во мне. Я никогда не буду с тобой спать, если ты сама этого не захочешь.

– Даже если для тебя это – мука?

– Я лучше умру, чем стану принуждать тебя.

Пила взяла его руки и приложила к своему телу. Он нащупал ее грудь и резко втянул носом воздух.

– Я не хочу, чтобы ты умирал. Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня.

– О, Пила, я охотно страдаю из-за тебя, это сладкая мука, которая доставляет мне и радость, и боль.

Пила раскрыла свою тунику.

– У тебя нежные руки, Клаудиус. Чудесные, нежные руки, пусть они погладят мое тело.

Она откинулась назад и прислонилась к косогору. Клаудиус наклонился к ней, и она почувствовала его горячее дыхание. Ее губы приоткрылись в ожидании его поцелуя. Когда он коснулся их, ее бросило в жар.

– Ты действительно этого хочешь, Пила? Ты хочешь соединиться со мной? – пробормотал он между поцелуями.

– Да, я хочу. Я хочу этого здесь и сейчас.

– Потому, что ты охвачена желанием?

– Нет, потому, что я люблю тебя.

Он встал на колени между ее раздвинувшимися бедрами, и она нежно гладила его по волосам в то время как его губы все ниже спускались по ее телу. Клаудиус чувствовал дрожание ее мускулов от своих прикосновений и услышал ее тихий стон. Грудь у нее была полной, более пышной, чем у римлянок, но твердой, гладкой и такой чудесно теплой. Он почувствовал желание прижаться к ее груди и забыть весь проклятый мир вокруг себя, однако его губы спускались все ниже к маленькому углублению ее пупка на ее мягко приподнятом животе.

Тут из-за облаков выступила луна и осветила местность своим серебряным светом. Тело Пилы лежало перед Клаудиусом, подобное беломраморной статуе, невероятно красивое, пропорциональное и гармоничное. Он приподнялся над ней, чтобы лучше рассмотреть девушку.

– Неужели это Золотое Руно, которое разыскивал еще Александр Великий? – Его пальцы нежно погладили светлые волосы на ее лобке.

Пила развела ноги.

– Оставайся лежать так, я хотел бы полюбоваться не тебя.

Он лег на нее. Пила ощутила его возбужденный фаллос. Его руки нежно гладили ее бедра, затем он схватил ее ягодицы и потянул их на себя.

На мгновение она задержала дыхание, когда Клаудиус вошел в нее.

Ему показалось, будто он погрузился в жерло вулкана. Внутри у нее было горячо, влажно.

Он почувствовал судорогу в ее теле и замер. Успокаивающе погладил руками ее длинные ноги, затем нежно склонился над ней, не выходя из нее и ища ее губы. Одной рукой Пила оперлась на мягкую траву, другой обвила его шею. Его губы были влажными и горячими, и она впивала его поцелуи, умирая от жажды. В их нежности было глубокое взаимное доверие, наполнявшее Пилу бесконечным удовлетворением, счастьем.

Медленно она вытянула свое тело и отклонила назад голову, и Клаудиус не мог не восхититься ее длинной стройной шеей.

– Ты прекрасна, как лебедь, – выдохнул он.

Медленно он начал двигаться в ней, ее тело расслабилось, и она сопровождала каждое его движение мурлыкающими звуками. С удивлением он внезапно почувствовал, что кожа у него покрылась мурашками, и радостная дрожь сотрясла его только оттого, что он мог наблюдать за Пилой в момент их соития.

В то время как его движения стали сильнее, Клаудиус обеими руками подхватил ее и приподнял. Она поставила ноги на землю и прижала руки к своим бедрам, чтобы поддержать его. Теперь Пила могла подаваться вперед с каждым движением его чресел, и ее нежное мурлыканье перешло в ликующий стон. Очарованный, он смотрел на ее замершее от восторга прекрасное лицо, глаза у нее были закрыты. Свои губы она слегка приоткрыла и возбужденно облизывала их кончиком языка. Ее светлое тело радостно извивалось под ним в растущем экстазе.

Внезапно она выпрямилась, открыла глаза и крепко прижала его к себе. Он почувствовал, как ее ноги обнимают его, давление ее бедер усилилось, и это побудило его двигаться более быстро. Ее прерывистое дыхание касалось его потной кожи, ее живот вибрировал, и, когда он сделал два-три сильных толчка, она выпрямилась под ним. Он заглушил ее крик своими губами и крепко обнял ее дрожавшее тело, его фаллос тоже взорвался, причинив ему неизвестную до этого боль. Чувство тепла и счастье пронзили его. Он хотел никогда не отпускать ее, защищать ее своим телом, обнять ее своими сильными руками.

Их губы все еще оставались соединенными, как и их тела, застыв в бесконечно долго длившемся мгновении обоюдного ошеломляющего счастья.

Облака медленно надвинулись на лик луны. Белое тело Пилы казалось погасшим, как алебастровая лампа, масло в которой кончилось. Их тела расслабились. Она вытянулась и постепенно приходила в себя. Подняв голову и встретившись с ним глазами, она увидела в них бесконечное удивление.

– Я никогда не поклонялся богине Венере, только Марсу и Приапу, однако если Венера хоть приблизительно так же хороша, как ты, я покоряюсь ее очарованию. Должно быть, именно она свела нас.

– А разве не стрела Амура пронзила твое сердце? – смеясь, спросила Пила.

– Его стрелы оказались взорами твоих небесно-голубых глаз. – Лицо у него было мягким и расслабившимся, в этот момент он, скорее, походил на греческого юношу, чем на римского гладиатора.

Он вытянулся рядом с ней в траве и нежно погладил ее тело, затем накрыл ее своей одеждой.

– Я хотела бы еще на мгновение прижаться к твоему телу, – попросила она.

Он тесно приник к ней, нежно коснулся губами ее лица, ласково и игриво, успокаивающе, придавая ей уверенность. Для Пилы это были моменты блаженства. Она ощущала тепло и защищенность.

Клаудиус взглянул на небо.

– Мы должны идти, любимая, – сказал он тихо, но твердо. – Скоро рассветет. Ромелия заметит твое отсутствие дома.

Вздохнув, Пила поднялась и оделась. Клаудиус надел свою тунику и набросил плащ. Взявшись за руки, они побежали через оливковую рощу, вниз, в долину, где цвели кусты олеандра.

За несколько шагов до маленькой двери в стене, о существовании которой знали лишь немногие, они расстались.

Клаудиус помедлил. Он наклонился к Пиле и поцеловал ее.

– Я люблю тебя, Пила. Пожалуйста, не забывай об этом никогда, что бы ни случилось.

Он повернулся, чтобы войти в имение с главного входа. Он притворится пьяным, и никто не обратит на него внимания.

– Клаудиус, – услышал он тихий голос Пилы. Гладиатор остановился и обернулся.

– Да?

– Ты сказал, что любишь меня. Почему же ты идешь снова к Ромелии и Атенаис?

Клаудиус опустил голову.

– Мне не остается пока ничего другого. У меня есть деньги, но я не богат. Они платят мне за ночи с ними. Я живу тем, что они меня содержат.

Он горько рассмеялся.

– Потому что я больше не могу вернуться на арену.

– Почему нет?

Клаудиус глубоко заглянул ей в глаза, и в его взгляде были бесконечные нежность и печаль.

– Я стал чувствовать страх перед смертью.