Ли чувствовал себя превосходно, пока лифт нес его вверх, вдоль цементного массива «костной ткани», к центру восприятий 36. Наконец-то он обрел свою задачу, наконец-то понял, что и как надлежит делать. О том, даст ли это нужный эффект, сумеет ли он остановить «мозг», Ли судить не мог, но по крайней мере у него имелся план.

Он и сам дивился хладнокровию и молниеносной быстроте, с какими принял свое важное решение. Оно пришло к нему, как сознание священного долга именно при виде бесчувственных роботов у забрызганного кровью конвейера. А родился у него весь план как раз в тот момент, когда по жесту хирурга, по тону его голоса он понял, что приговор ему вынесен.

Риск, на который он шел, ответственность, какую брал на себя, были грандиозны. Поэтому ему нужна была глубокая убежденность в том, что «мозг» действительно преступен и что опасность войны, нависшая над миром, действительно вызвана «мозгом», несмотря на его заверения в противном. Конечно же, опасность исходит от «мозга»: ведь он способен прийти к власти лишь по трупам многих миллионов простых людей, каким был Гас. Недаром он так жестоко казнил Гаса, когда тот отказался потакать слугам «машинного бога», всем этим гогам и магогам.

Утвердившись в своей нравственной правоте, Ли испытывал тот необычайный, чудес-1 ный подъем духа, который появляется у солдат перед решительным штурмом. В конце концов, худшее позади: муки ожидания, неуверенность, моральные терзания. Нервы его успокоились, исчезли усталость и изнеможение; он обрел ту уверенность в своих силах и способностях, какая бывает в рукопашном бою, когда солдат уже различает белки глаз противника.

Проявив присутствие духа, Ли сумел отсрочить роковую встречу с психиатрами, выиграть тридцать часов времени. Хватит ли их, он не знал, но чувствовал в себе достаточно сил постбять за свое дело.

Лифт остановился у центра восприятий 36.

Ли помедлил перед дверью своей лаборатории, переводя дух и как бы давая самому себе последние инструкции. «Будто ступаешь на минное поле, — подумал он. — Один неверный шаг — и все взлетит на воздух! За этой дверью действуют все органы чувств «мозга». Иные из них обладают сверхчувственными способностями читать мысли. Обойти воспринимающую телеаппаратуру я не могу. А кроме того, могут быть в ходу еще и другие устройства, другие контрольные лучи, незримо проникающие в самые глубокие уголки моего сознания, о чем я и не догадываюсь. Это значит, что мне надлежит полностью исключить всякую враждебную мысль. Надо вести себя с предельной осторожностью, как будто находишься перед «детектором лжи». Надо не только держаться естественно, натурально, но именно так себя и чувствовать; надо позволять себе лишь дружественные, безобидные мысли в отношении «мозга». Внешне мои действия произведут вполне невинное впечатление, а вот мысли… Вся опасность грозит именно с этой стороны. Что бы я ни делал, нужно изъять мой замысел из подсознательной области, выключить сознание.

Он открыл дверь и осмотрелся. Как всегда, в помещении было тихо, словно в гробнице фараона. Стеклянные ящики с «ант-термес паси-фикус» слегка запылились. На рабочем столе лежал желтый блокнот с записью: «Спасибо за субботний отпуск, босс! Все в порядке, все под контролем. Следующая кормежка 27-го, в 8 утра. До свидания. Гаррис».

Ах, в самом деле! Ведь он отпустил своего ассистента, Гарриса, на субботу и воскресенье… Отпустил и… забыл об этом! Забыл в сутолоке последних событий. А ведь нынче уже 29-е.

«Значит, насекомые зверски проголодались», — подумал он. И тут же сказал себе, что это вполне безобидная мысль…

Он прошелся вдоль рядов стеклянных ящиков, время от времени задерживаясь то у одного, то у другого. На светящихся экранах, где «мозг» отмечал кривые наблюдений, шли резко вверх две кривые — «Активность» и «Восприимчивость». Нижняя часть стекол потеряла прозрачность: стекло потускнело под действием острых кислотных выделений, выброшенных «солдатами» из головных желез при попытках пробиться наружу и добыть пищу за пределами ящиков.

«Бедные твари, — думал Ли. — Мне благоприятствует сама судьба… Они озверели от голода и готовы вступить на тропу войны… Даже тигр и слон обратились бы в бегство при виде их марширующих колонн».

Будто совершая нечто обычное, само собой разумеющееся, Ли пересек лабораторию и приблизился к южной стене, отделявшей лабораторию от внутренних систем «мозга». Тут он откатил на роликах небольшую дверцу. Судя по надписи, здесь находился «штуцер для наполнения». Он был на месте, этот самый штуцер, походивший на обычный пожарный гидрант. Такой прибор имелся в каждом центре восприятий. Сотни их были вделаны в стены. Они предназначались для того, чтобы добавлять в нервные пути «мозга» жидкий изолирующий состав, лигнин необходимый для защиты нервных волокон. Не глядя на штуцер, сосредоточив все мысли на голодном состоянии «ант-термес», Ли отвинтил замок штуцера и сунул палец в отверстие. Вынув палец, Ли взглянул на облепившую его густую, сиропообразную жидкость. Она была янтарного цвета и представляла собой переработанную древесную массу — лигнин. Это была, так сказать, теплая и мягкая постель для вибрирующих волокон «мозга». Бездумно, рассеянно вытер он палец носовым платком.

— Изменю-ка я немного порядок проведения опыта! — сказал он себе. — В этом нет ничего необычного, я это делаю почти каждый день.

Странные ощущения владели им за работой. Руки я ноги двигались непроизвольно, словно у лунатика. Пока его пальцы совершали профессионально ловкие движения, он испытывал чувство, будто управляет аппаратурой не его собственная, а чужая, посторонняя воля.

Все его движения походили на безмятежную игру ребенка, смешного переростка, худого и седовласого, который забавляется на полу постройкой дорожек и мостиков. Он мастерил их с помощью чурочек и поленьев, подобранных около камина… Счастливое дитя, погруженное в невинную игру…

Понадобилось около часа, чтобы проложить эти тропы свежей волокнистой древесины. Они вели теперь от каждого термитника к загрузочной дверце для кормежки, от каждого стеклянного ящика-контейнера — к южной стене, затем вдоль нее до штуцера с лигнином…

От пола к штуцеру он навалил под конец небольшую горку из чурочек и поленьев…

Сквозь толстые стекла очков седовласое дитя восхищенно взирало на дело рук своих. «Интересная игра! — думал Ли. — Может быть, она приведет к новому ценному опыту. Сяду, погляжу, что будет…»

Как обычно, он вернулся к письменному столу и устроился за ним поудобнее. Открыл папки с записями, положил на стол таблицы, потом начал аккуратно чинить цветные карандаши для записей в таблицах. Эта работа его радовала, как все виды привычной, каждодневной деятельности, предписанной строгим распорядком научного труда; она занимала его сознание, он мог на ней сосредоточиться… С карандашом в руке он уютно сидел в рабочем кресле, откинувшись на спинку; сердце работало спокойно; он внимательно следил за рядами светящихся телеэкранов, готовый фиксировать любые примечательные явления.

Долго ждать ему не пришлось. То странное шестое чувство, та телепатическая связь, что действует в коллективном мозгу, тот присущий рою дух единства, что преследует единую высшую цель — бессмертие расы, уже поведал этим крошечным созданиям про обетованную страну и про новые миры, какие им надлежит завоевать.

На всех экранах Ли наблюдал за приготовлениями «ант-термес» к великому переселению. «Солдаты» теснились у выходов, как ударные отряды десантников на борту транспортного судна, когда под килем уже зашуршал песок. Из хорошо защищенных глубин, где выкармливается приплод, спешили наверх диковатые девственные «работницы»; между их челюстями извивались личинки — эта живая будущность расы. А в самой глубине термитников рушились стенки королевских тюрем-опочивален, солдаты смыкались вокруг идола расы и тащили вперед большое белое тело царицы, словно боевой танк.

В продолжение нескольких минут кривые «Активность» и «Восприимчивость» подскочили до такого уровня, какого доктору Ли еще не случалось наблюдать.

Началось со смешанных рас — «термесбел-ликозус» с воинственными разновидностями муравьев, с муравьями сатанинскими. Однако движение быстро передалось и разновидностям мирным. Голод дал толчок к перемене образа жизни; голод, беспощадный тиран, подстрекнул их к переселению.

На ближайшем экране Ли увидел момент исхода: небольшие отряды разведчиков вышли на ничейную территорию и в волнении кинулись назад… Тогда через дверцы для кормежки двинулись вперед первые волны ударных отрядов. Они шли строевым шагом прусской гвардии, будто в такт невидимым барабанам. На экране, в стократном увеличении, они выглядели внушительно и грозно. Их роговые выросты, более крупные, чем самые тела, поворачивались из стороны в сторону, как боевые корабельные башни в поисках врага. Из репродукторов, которые в сотни раз усиливали все шумы, связанные с жизнедеятельностью насекомых, доносилась нарастающая возбужденная дрожь их тел, согласный топот миллионов ножек, сливавшийся воедино и усиленный до громыхания. Торопливыми карандашными штрихами занося эти наблюдения в таблицы, Ли думал: «Голод дает интересные результаты. Опыт стоящий…»

Всеми силами души подавлял он немую молитву, рвавшуюся из души: «Милостивый боже, не допусти, чтобы «мозг», заметил, что здесь происходит…»

Экраны уже показывали вторую волну наступления: бесконечные колонны рабочих спешили вдоль поленьев и чурок, подергивая челюстями от неутолимого стремления поглощать. Справа и слева их сопровождали воины, поддерживая строй и порядок марша. Поднятый ими шум напоминал движение большого стада коров.

Далеко растянувшуюся линию марширующих без всякого перерыва продолжал третий эшелон: это были девственные няньки-кормилицы и разочарованные матери. Они несли беловатых личинок, несли с несокрушимой готовностью сберечь их жизнь, точно так же как у людей в дни второй мировой войны медицинские сестры и санитарки выносили детей, когда в яслях рвались бомбы.

Замыкал шествие сильный арьергард — живой дух роя, его святыня, цар-ица. Она величаво плыла на спинах своих воинов. Во много раз увеличенное на экране, тело ее, бледное и бесформенное, казалось необозримым. Ее почитатели и обожатели толпами ползали по этому телу, лаская и облизывая его, прикрывая его собственными телами, как щитом. Ее маленькие крылатые супруги-консорты скромно трусили по следам царицы — злополучные маленькие мужчины, грубо оторванные от своей гаремной синекуры! Дворцовая стража и придворные дамы ревниво подталкивали их на ходу, понуждая шагать вперёд.

События развивались быстро! Рука Ли, державшая карандаш, еле успевала за ними следовать.

«10.30. Первые колонны уже вышли из поля зрения экранов. Сам я простым глазом еще вижу, как они движутся вдоль кучек поленьев и чурок. Они так торопятся, что даже пренебрегают постройкой туннелей. Но и туннели, прокладываемые мирными видами, продвигаются с исключительной быстротой. Они поднялись уже футов на шесть над уровнем пола…»

«10.45. Одно племя воинственных уже достигло южной стены. Насекомые движутся вдоль стены к штуцеру с лигнином. Перемена направления на 90 градусов никакой задержки не вызвала. Даже из самых дальних термитников быстро выходят царицы. Счастливое обстоятельство, что у насекомых существуют эти различия в повадках и темпераменте! Не будь этого различия, движение застопорилось бы у штуцера…» Заключительную фразу он поспешил вычеркнуть.

«10.50. Племя воинственных поднимается вверх, к штуцеру. «Воины» окружают трубку. Дрожью своих тел они подают «рабочим» сигнал: «Путь открыт!» Рабочие теснятся ближе колоннами примерно 65 000 в каждой… Хорошо, что между горизонтальными нервными путями «мозга» имеется воздушная прослойка. Это дает шанс преодолеть маршем поток и уже оттуда, сверху, проникнуть в…» Последняя строка снова вычеркнута, словно в порыве злости или страха.

«11.00. Десятки колонн встречаются теперь у штуцера. Удивительно, что даже при столь волнующих обстоятельствах у «ант-термес» не возникает воинственных стремлений. Их «солдаты» ведут себя, как испытанные регулировщики. Поражаешься, как эти полицейские силы управляют порядком движения колонн, направляя их стройные ряды прямо внутрь «мозга»…» Заключительные слова старательно зачеркнуты.

«11.10. Полагаю, что первый миллион насекомых проник в глубину штуцера. Они движутся со скоростью примерно 300 метров в час. Это удивительно большая скорость, никогда не наблюдал такой. Но и подобных масштабов эксперимента у меня еще не бывало: 500 термитников, что, полагаю, при самом скромном подсчете составляет около 35 миллионов особей всех видов. Это самое массовое переселение, какое я когда-либо наблюдал, но хватит ли его, чтобы довести дело до конца?..» Заключительная фраза зачеркнута карандашом.

«11.20. Первые колонны, верно, уже достигли соседних центров восприятий, справа и слева от моего. Но там они не задержатся, это я знаю по наблюдениям в Австралии. Ведь для них это всего лишь дуплистое дерево… Они хотят добраться до самой кроны и не остановятся до полного изнеможения. Наступит оно часов через пять или шесть. При немалой скорости их продвижения, 300 метров в час, это со-; ставит почти милю; они охватят всю «затылочную долю»… Тогда они запируют. Бог мой, как же они будут пировать!»

«11.30. Полагаю, что около трех миллионов особей уже там внутри. Долго ли я еще продержусь на посту? Запретные мысли все сильнее рвутся из подсознания. Они как волны, плотине воли все труднее противиться натиску этих волн. Надо торопиться и уйти отсюда, покуда плотина не рухнула и волны мыслей не затопили разум… Телефонный звонок! На этот раз — желанный звук!»

Голос Уны все еще дрожал от волнения, словно она так и не оправилась от утреннего потрясения или словно ее постиг новый удар:

— Семпер, как ваше самочувствие?

Ли стал ее уверять, что оно отличное, и с удивлением услышал, как она облегченно вздохнула.

— Слушайте, Семпер, дело чрезвычайно важное. Мне нужно вас немедленно видеть… Нет, нет, по телефону ничего сказать не могу, разговор сугубо личного характера и касается вас. Что? Не можете прийти? Разве так уж важно то, чем вы сейчас заняты? У вас идет серьезный эксперимент? Это просто ужасно, Семпер! Да, действительно ужасно!.. Нет, нет, у меня все в порядке, речь идет не обо мне. Это касается вас, Семпер, только вас… Не можете быть раньше 5 часов дня? Ну, хорошо! Ждите меня в аэропорту… И будьте начеку, Семпер! Будьте начеку до нашей встречи!

Она бросила трубку так, будто кто-то помешал разговору.

Нахмурившись, Ли взглянул на часы: 11.35. В сущности, можно бы увидеться в обеденный перерыв в отеле. Но сперва надо уладить дела поважнее. Важнее, чем даже Уна? Он покачал головой. Еще несколько дней назад таких дел у него быть не могло!..

Кульминационный пункт эксперимента был уже позади. Внутреннее сопротивление, сдерживающая волевая сила сникали…

«Все они на марше, — подумал он, — ничто их уже не остановит. Дальнейшее от меня не зависит… Надо убираться отсюда…»

Лихорадочным взором следил он за полом в своей лаборатории. Весь пол перед ним шевелился, содрогался, словно в конвульсиях. По нему ползли странные змеи, стремившиеся со всех сторон к единственной норе… Змеи черные, змеи серые, змеи красные… Казалось, они возникают из бесконечности и в бесконечность уходят…

Он осторожно прикрыл двери лаборатории, повернул ключ в замке, нажал кнопку вызова лифта. И, лишь когда коробка лифта понесла его вниз, по «костной ткани», когда он почувствовал себя свободным от контролирующих лучей «мозга» и осознал, что даже человеческий глаз не грозит ему здесь, в мчащемся лифте, — вот тогда-то и рухнула плотина его сдержанности. Закрыв лицо — руками, он напрасно пытался сдержать слезы. То были слезы солдата над телом убитого товарища, — стыдливые слезы седого ученого, пожертвовавшего ради высшей цели всеми результатами своего труда, плодом всей своей жизни в науке…

«Борзую», воздушный автобус-вертолет, он застал буквально на старте, за несколько секунд перед взлетом. От быстрого бега Ли задыхался, но его ввалившиеся глаза сияли, а на душу снизошел радостный покой — так бывает с мужчинами, когда счастливая судьба сталкивает их с замечательной женщиной, одной из тех, чья стойкость поражает мужчину, заставляет его склониться перед женским нравственным величием, признать его превосходство над мужским… Такой именно женщиной оказалась вдова несчастного Гаса. Мужество и выдержка, с какими она приняла ужасное известие, наполнили сердце Ли новой силой и уверенностью в победе…

Воздушный автобус был почти пуст. Это удивило доктора Ли. На недоуменный взгляд пассажира стюардесса ответила нервным смешком.

— Люди стали бояться летать! — Она произнесла эти слова, даже не ожидая вопроса.

— Ах, вот как! Отчего же? — осведомился пассажир.

— Разве вы не слушали радио? Все утро передавали такие известия, что просто… Впрочем, послушайте-ка сами…

Она включила бортовой телевизор. На экране возник аэрофотоснимок большого города, который казался очень знакомым, — он чем-то напоминал Венецию. Послышался голос диктора:

«Новый Орлеан. Как выяснилось, прорыв защитной дамбы произведен был с помощью большого гидротехнического агрегата, оставленного на ночь без надзора, в 20 милях к югу от Батон Ружа. Инженеры гидротехнической службы полагают, что агрегат был, возможно, пущен в ход вредителями около полуночи и что он до тех пор автоматически вгрызался в тело плотины, пока не пробил его и сам не был смыт хлынувшими водами. Первоначально размеры бреши не превышали 8 футов, но напор воды из Миссисипи расширил место прорыва до 200 футов. На улицах вдоль канала и во всей нижней части города наводнение достигло 10 футов над поверхностью земли. Продолжаются работы по эвакуации населения. Правительство мобилизовало все технические средства для устранения прорыва. Убытки исчисляются в 50 миллионов долларов. Число погибших превысило 500. В истории Нового Орлеана такого наводнения еще не бывало».

На экране замелькали новые аэрофотоснимки. Опять город, на этот раз словно разрушенный тяжелой бомбардировкой.

«Нью-Йорк. Крупная авария на главной трассе нью-йоркского водопровода произошла сегодня утром, на рассвете, причем магистральная линия пострадала сразу в семи точках, в нижней части Манхеттена. Здесь в результате аварии рухнуло здание отеля Уол-дорф-Астория, а также семь других высотных зданий вдоль Парк-авеню. Под угрозой разрушения находятся универсальный магазин Мэй-си и публичная библиотека на 42-й улице. Прекращено движение поездов подземки. В районе Центрального парка жители охвачены паникой. Эвакуация населения ведется по плану.

Из Гарлема поступают вести о беспорядках и грабежах. По приблизительному подсчету, 7 миллионов людей остались без питьевой воды. Автоцистерны с водой, направленные из Нью-Джерси в пострадавшие районы, встречают в пути серьезные препятствия, так как владельцы частных автомашин целыми семьями покидают город. Вследствие затопления подвальных этажей Центрального железнодорожного вокзала и «Пенсильвания стэйшен» поезда Нью-йоркской центральной железной дороги могут эвакуировать жителей лишь начиная от ШЗ-й улицы, а поезда Пенсильванской дороги доходят только до Нью-Джерси. Таким образом, пропускная способность этих железных дорогснижена на 30 % против нормальной. А. С. Мориэрти, руководитель отдела здравоохранения нью-йоркского муниципалитета, заявил на пресс-конференции, что катастрофические повреждения главной магистрали вызваны нарушением работы телеуправляемых вентилей. По причинам еще не известным инженерам вентили вдруг полностью закрылись около 5 часов утра. Вследствие одновременного выхода из строя сигнальных систем службы технической безопасности насосы высокого давления не прекратили работы. Этим и было вызвано в закупоренной системе такое давление, что одновременные повреждения линии почти на всем протяжении магистрали носили характер настоящих взрывов. Первый взрыв произошел как раз под памятником Колумбу. Перед лицом столь серьезной катастрофы губернатор Нью-Йорка Грин объявил в городе с 10 часов утра чрезвычайное положение.

Чикаго. Разразившаяся в городе катастрофа, связанная с выходом из строя всей канализационной системы, час от часу нарастает, принимая все более угрожающие размеры. Так как инженеры все еще не в силах преодолеть радиоактивную зону, возникшую вокруг атомной электростанции, и она продолжает питать током канализационную насосную систему, работающую по неизвестным причинам в обратном направлении, Чикаго быстро превращается в клоаку. Потоки жидкости из уборных, ванн и кухонь Затопляют квартиры. Пожарная охрана получила более двух миллионов отчаянных вызовов от жителей, борющихся с отвратительной жижей. Лишь в нескольких местах рабочим удалось перекрыть трубы: в канализационную сеть были спущены тонны цемента, чтобы создать пробку в системе и ослабить опустошительный потоп.

Несмотря на то что часть труб удалось закупорить, улицы наводнены сточными водами, бьющими из домов. Эти воды просачиваются постепенно в озеро Мичиган, откуда берется питьевая вода для Чикаго. Руководитель отдела здравоохранения предостерегает население об опасности эпидемий.

Специалисты-физики из чикагского университета, мобилизованные в помощь чикагским, инженерам коммунального хозяйства, разъяснили, что счетчики Гейгера показывали в 2 часа утра опасную концентрацию гамма-лучей в районе атомной электростанции. Проведена эвакуация всех сотрудников станции. Почему насосы продолжали работать даже после выключения тока и почему они вдруг заработали в обратном направлении, до — сих пор не разгадано. Профессор Виндельбанд, представитель чикагских атомных физиков, заявил, что затрудняется объяснить эти явления…

Вашингтон. Столица наводнена всевозможными слухами. На быстро мрачнеющем фоне мировой политики самой последней новостью является объявленная Мексикой мобилизация. Официальное объяснение, данное по этому поводу мексиканским послом Ривадивия, гласит, что мобилизация вызвана намерением прекратить нелегальную иммиграцию. Охваченные паникой толпы американских граждан беженцев, преимущественно из Нового Орлеана, приближаются, как передают, к мексиканской границе по суше и по воде. Министерство внутренних дел, по слухам, готовит протест. Но цепь катастроф в самой метрополии затмевает все прочие события. Хорошо осведомленные круги Вашингтона сообщают: в высших правительственных сферах упорно говорят о том, что события последних 48 часов неопровержимо свидетельствуют об активной деятельности в стране большого числа иностранных агентов.

Уолтер Винчелл, живший уже много лет на покое, в этот час национального бедствия добровольно вернулся на политическую арену, чтобы предложить родине свои услуги. Он выступил с сенсационным обвинением по адресу ФБР; по словам Винчелла, Федеральное бюро расследований и есть тайный подстрекатель, этих актов саботажа, так как оно подкуплено иностранным золотом в целях расширения антиамериканской деятельности. Однако ему возражает Дру Пирсон, широко известный обозреватель и комментатор, ветеран журналистики. Он выступил перед микрофоном из госпиталя Уолтера Рида. Врачи серьезно опасались инсульта у восьмидесятилетнего оратора, когда последний, дрожа от волнения, но с присущим ему, невзирая на возраст, темпераментом напомнил слушателям:

«Еще тогда, в 1945 году, я предсказывал, что Адольф Гитлер, укрывшийся в Патагонии, будет готовить новое нападение на Соединенные Штаты! Предсказание мое до сих пор сохраняет силу!..»

— Достаточно с вас? — осведомилась стюардесса.

Ли кивнул.

Медленно вращая подъемными винтами, воздушная «Борзая» опустилась на крышу автобусной станции. Через 15 минут Ли опять стоял перед отцовским домом. А ведь он совсем недавно думал, что больше не переступит его порога.

Ни один мускул не дрогнул на морщинистом старческом лице, дубленом, как седельная кожа, когда генерал увидел сына.

— Опять ты, Семпер? Что ж, входи!

Безотчетно Ли младший ощутил, что отцу приятно его видеть. Видимо, после той встречи между ними осталась какая-то недоговоренность и отец рад возможности устранить ее.

— Знаешь, — сказал Ли старший, когда негнущиеся ноги вновь привели его к столу с подносом, на котором стояли бутылки и дрожали рюмки, — знаешь, эти четыре стены я окрестил именами старых друзей. Все они мертвы… И бывает, что, когда я с ними заговариваю, они не отвечают на мои вопросы. Тогда меня радует, если завернет кто живой… Только не вообрази, будто я на старости лет ополоумел или вовсе спятил.

— Что ты, отец! Это от одиночества.

— Как бы там ни было, а есть много людей, куда более тронутых, чем я. Вон рядом живет женщина, старая дева. Нынче утром прибегает ко мне, кричит благим матом: у нее, мол, пылесос взбесился, гоняется за хозяйкой по всему дому. Слушай, сын, а ведь правда гонялся! Не видал я еще такого. Знаешь, одна из этих дурацких модных автоматических штук, которые будто бы сами делают всю работу в доме. Прихожу, вижу: трещит, носится по всем комнатам, точно у него гнездо шершней под кожухом. Напугал несчастную старуху до смерти!

— Как же ты поступил, отец?

— А что я мог поделать? Я не механик; смотрю — нет ни шнура, чтобы выдернуть, и ничего, что можно было бы отключить. Я сходил за своим пистолетом и застрелил эту проклятую штуку.

— Ты ее застрелил?

— Ну, ясно. Попал, как говорится, — в самое яблочко! Во всяком случае, эта взбесившаяся штука так и осталась на месте. И, знаешь, старая дура подает на меня в суд — зачем я пристрелил ее пылесос! — требует возместить ей убытки. Вот она, благодарность!.. Что это ты вздумал прилететь?

Ли младший почувствовал немалое облегчение. Успех утренней охоты привел отца в благодушное настроение: он был готов в виде исключения выслушать и понять сына. Быстро и точно, со всей воинской четкостью, на какую был способен, он доложил отцу о событиях, примерно как на фронте адъютант докладывает обстановку генералу. Очень скоро старик начал взволнованно расхаживать из угла в угол. Отблеск старой боевой доблести зажегся в притупленном взоре его бледно-голубых глаз; он повернулся к сыну.

— Если бы не утреннее происшествие, я принял бы всю историю за бред сумасшедшего, А сейчас дело ясно, как божий день; если сопоставить факты, похоже, сын, что ты нащупал колоссальную чертовщину! Знаешь, что я им устрою? Призову к оружию мое ополчение. Поведем правильную осаду, предъявим «мозгу» ультиматум, заставим ответственных за это дело преступников отключить ток. А если нужно, атакуем весь район и возьмем его штурмом.

На это Ли младший категорически возразил:

— Отец, ты этого не сделаешь! Во-первых, «мозг» так защищен, что у ополченцев нет шансов на победу. Во-вторых, это значило бы развязать гражданскую войну… Послушай, ведь военный министр — твой старый друг. Садись в первый же самолет на Вашингтон. Не говори министру ничего такого, чему он не поверит. Скажи ему чистую правду, а именно что некая враждебная сила угрожает телеавтоматическому управлению всей нашей боевой техникой. Пусть прикажет удвоить посты у ракетных баз дальнего действия и временно выключить автоматику. Пусть обяжет командиров выполнять только те приказы, что исходят непосредственно из Вашингтона. Величайшая опасность заключена не в наших внутренних неполадках: с ними мы быстро справимся, если план мой удастся. Опасность в другом: если хоть одну-единственную атомную ракету по ошибке выпустят и она угодит в чужую столицу — весь мир будет ввергнут в атомную войну. А этого-то как раз и хочет «мозг», и это-то надо любой ценой предотвратить. Согласен ты это сделать, отец?..

Даже много лет спустя Ли не мог понять, как случилось, что их взаимоотношения с отцом изменились столь удивительным и неожиданным образом. Перед лицом опасности, грозящей стране, сын обращался к отцу, как старший к подчиненному. И отец не рассуждая повиновался сыну.

— Семпер, — сказал он, — я всегда считал тебя в военных делах безнадежным идиотом, но я ошибался, сынок, прости меня. А теперь дай-ка я схожу за плащом и шляпой. Ты велел такси подождать? Ладно! Скажи шоферу: пусть на полном газу везет на аэродром.

…В пять часов вечера вертолет-автобус из Феникса с доктором Ли на борту опустился на летном поле города Цефалона. Там ждала его Уна, очень побледневшая, но очень красивая, Она схватила Ли за руку и повела на другую сторону поля, к ангару, где стоял ее маленький вертолет.

— Войдемте, — сказала она. — Я мерзну, и… мне не хочется, чтобы вас видели.

Она не включила свет в кабине, очевидно чтобы скрыть волнение. Прошло несколько минут, пока она овладела собой и заговорила — с той простотой и ясностью, которую он знал и ценил. Он чувствовал, каких усилий ей стоит сохранять самообладание.

— Я захватила для вас чемодан, Ли, со всякой всячиной, самой необходимой. И немного денег взяла с собой, — потом можете выслать их сюда, чеком… И… вот вам ключи от моего вертолета. Летите в Мексику. Оттуда вам вольно будет вернуться в Австралию или куда угодно, но только немедленно оставьте Штаты. Я не могла дать вам этот совет по телефону, да и вообще не вправе давать его, но знаю, что обязана сделать это.

Вы сейчас в опасности, в большой опасности. Почему? Не знаю точно, но Говард, видимо, усомнился в вашей лояльности. Похоже, он считает вас к тому же тронутым, потерявшим рассудок. Говард уже принял меры: он велел повторить экспертизу на вашу служебную пригодность. Он уже высказал Бонди и Мелличу подозрение по поводу вашего психического состояния, а вы знаете, что это за субъекты, в особенности когда предстоит угодить такому авторитету, как Скривен… Уж будьте покойны, они найдут у вас что-нибудь, дадут такой поворот экспертизе, какой угоден начальству. Они объявят вас душевнобольным, Семпер, и запрут в сумасшедший дом.

Вы поняли меня? Грозящая вам участь хуже смерти! Понимаете ли вы, что выход у вас один — бегство!.. Я не знаю, когда назначена экспертиза — эта расставленная вам западня. Бога ради, Семпер, бегите, пока не поздно. В любой момент может подойти детектив, взять вас под руку, а тогда…

— Что тогда? — прервал ее Ли. — Я ко всему готов… Но спасибо вам, Уна, и за это сообщение, и за вашу заботу… Да, в Австралию я собираюсь, мое место там… Но собираюсь не нынче вечером. Я подготовил большой опыт, результат его — уже не в моих руках. Тем не менее я чувствую, что просто удрать не могу. Нельзя, не должен! Это… ну, вроде солдатского долга на фронте. Придется держаться до последнего.

Она смотрела на него широко открытыми глазами.

— Я так и думала! — произнесла она тихо. — Я знала, что едва ли смогу помочь вам. Но попробовать была обязана!

В следующий миг, раньше чем Ли успел опомниться, она выпрыгнула из вертолета и захлопнула дверцу. Еще несколько секунд он слышал ее торопливые шаги по мерзлой траве аэродрома. Они отдавались металлическим эхом от стен ангара.

Когда он ощупью, в потемках, отпер дверь, кругом стояла тишина. Ноги точно сами несли его к отелю. Он вызвал машину из гаража Мозгового треста. Достигнув Центральной станции, в лифте поднялся к своей лаборатории, центру восприятий 36.

Отперев дверь, он осмотрелся. Казалось, ничего не изменилось под световыми конусами неоновых ламп, с тех пор как он восемь часов назад покинул это помещение. Только по полу больше не ползли змеи по направлению к отверстию… Но само оно еще зияло в стене. Ли решил навести здесь некоторый порядок. Раз до сих пор никто не проведал об эксперименте, зачем оставлять следы, которые впоследствии позволят обо всем догадаться?

Ли завинтил крышку на штуцере, задвинул на место дверцу, возвратив стене ее обычный вид. Он подобрал с пола все поленья, заботливо уложил их кучкой. Он и сейчас напоминал ребенка, собирающего свои игрушки под конец длинного дня… Седой, бесконечно усталый ребенок, настолько усталый, что глаза его слипались! Он еще раз осмотрелся и нашел, что работа его завершена. На светящихся панелях все кривые, контролируемые «мозгом», упали до нулевой черты. Они лежали в прострации, как мертвые. А на экранах еще метались не-сколько-растерянных тыловиков, отставших от гигантского похода: какой-то несчастный муравьиный король бродил по ящику; несколько инвалидов «рабочих» уставились невидящим взором в лицо близкой смерти: их труд на земле был окончен!..

Ли взглянул на часы: 10.00. Он выключил свет и запер дверь, за которой, оставалась зияющая пустота, еще так недавно бывшая его лабораторией. Больше он ее не увидит. Спускаясь на лифте, он чувствовал только страшную усталость.

Непрерывные телефонные звонки вырвали его из глубокого колодца снов… Ли не узнал женского голоса в трубке; голос этот буквально атаковал его:

— Кто у телефона? Я прошу доктора Ли. Это доктор Семпер Ф. Ли из Канберры? Вы ли это, в конце концов, доктор?

— Ли слушает.

— Я разыскиваю вас по всему «мозгу», доктор Ли. Разве вы забыли о нашей договоренности? Вы же знаете, это по поводу проверочной экспертизы на служебную пригодность… Врачи уже давно ждут. Говорит Вивиан Леги. Разве вы меня не помните?

— Еще бы, конечно, помню! — Образ болтливого ангела-хранителя, опекавшего Ли во время первой поездки на эскалаторе по внутренним системам «мозга», сразу воскрес в памяти ученого. — Я помню, что должен явиться к вам во второй половине дня. Я не забыл, приду.

— Но, доктор Ли, время уже наступило! Четыре часа! Здоровы ли вы, доктор? Ваш голос звучит как-то странно.

Ли стал уверять ее, что чувствует себя отлично и немедленно отправится к медикам. «Еще удивительно, — думал он, — что они так долго оставляли меня в покое!»

Он брился, одевался и размышлял о том, что в ближайшие два часа судьба его решится. Очевидно, наступает конец. Он уже испытывал нарастающее нервное напряжение, и все же одна мысль поддерживала его перед встречей с врачами. «Я спал 16 часов подряд. Это чудесно, и никто у меня их не отнимет. Мои аккумуляторы снова подзарядились. Теперь, может быть, и удастся выдержать то, что предстоит!»

В вестибюле отеля ему подали телеграмму. Прислана она была из Вашингтона, без подписи. «Задача выполнена», — прочел Ли. Это порадовало его.

— Молодчина старик! — подумал сын. — Сделал свое дело лучше, чем я!

Пока автомобиль мчался песками пустыни, Ли проглядел утренние газеты. «По-прежнему никаких следов президента Вандерслоота!» — гласили заголовки. Заметки сообщали о новых и новых опустошениях, постигших страну за ночь. На этот раз серия катастроф разразилась на западном побережье США. Вражеские силы словно задались целью блокировать все порты страны. Ли, стиснув зубы, читал о бесчисленных жертвах «мозга», о погибших женщинах, детях…

Добравшись до Центральной станции, он осмотрелся, ища в толпе признаки повышенной активности. Но ничего такого не заметил. Из лифтов, как всегда, выходили ученые мужи, завершившие свой дневной труд в различных центрах восприятий. У всех был спокойный, самодовольный вид, все важно держали портфели с бумагами, словно бизнесмены после удачных сделок… Будь с «мозгом» что-то неладное, картина была бы другая, Ли это понимал. Он прошел мимо эскалаторов. Они попрежнему двигались по предначертанным маршрутам, как звезды движутся по своим орбитам, ничья посторонняя воля, казалось, не потревожила этот нерушимый порядок.

«Если бы «ант-термес» сделали свое дело, — подумал Ли, — то по меньшей мере должны бы суетиться ремонтники. Возможно, показался бы огонь и была бы объявлена пожарная тревога… Или мой план сорван?»

Он не рискнул больше медлить и осматриваться. Какое-то чувство говорило ему, что кто-то гонится за ним по пятам; он уже ощущал себя в западне, откуда нет спасения. Невидимые соглядатаи следили за каждым его шагом. Кто эти соглядатаи? Он не знал. Может быть, это органы чувств «мозга»; они, должно быть, вмонтированы здесь повсюду. А может быть, за ним шпионит вон тот служащий, уборщик с электрическим полотером, наводящим блеск на пол из линолеума. А вернее всего, вон тот одинокий господин со связкой книг под мышкой, ожидающий лифта…

Короче говоря, поднимаясь наверх, к центру восприятий 27, Ли испытывал угнетающее чувство поражения. Прошло уже почти тридцать часов с тех пор, как он ввел полчища «ант-термес» в нервную систему «мозга». Всепожирающая и всеразрушающая армия! Что с ней? Тут напрашивалось множество ответов: может быть, лигнин в нервных путях «мозга» чем-то отравлен. Ведь у него не было времени подвергнуть жидкость анализу. Может быть, ремонтники именно этой ночью пополняли запасы жидкости как раз в данном секторе и его армия утонула? Может быть, какой-нибудь контрольный орган с самого начала следил за операцией и обезвредил насекомых? Пока нападающие не достигнут глубинных участков системы, существенные функции «мозга» не понесут особого ущерба. Какой же он дурак, что пожертвовал бедными маленькими тварями, противопоставив их всемогуществу машинного бога! Уна правильно сделала, отказавшись от него! Ибо кто он теперь, как не рыцарь печального образа в ржавом панцире, выехавший на своем Росинанте против ветряных мельниц…

Вивиан Леги почти насильно втащила его в приемный покой.

— Врачи ждут вас битых два часа! — встретила она его упреками. — Такого у нас еще не бывало! Как вы могли забыть? Да вы и меня совсем забыли! Тот раз вы были так любезны, так милы, я думала, вы меня куда-нибудь пригласите. Вам бы я не могла отказать… Должна в этом признаться, раз уж вы такой недогадливый… А теперь — долой ваше пальто!

Несмотря на недовольство медсестры, оба врача встретили пациента любезно, со всей профессиональной вежливостью. Придвигая к столу свою грозную аппаратуру, они болтали напропалую. Исчезновение президента: что он, Семпер Ли, об этом думает? Жив или мертв президент? Кошмарные катастрофы по всей стране: каковы их причины? То ли иностранные агенты, то ли подпольное движение в стране? Не полагает ли доктор Ли, что в Америке быстро нарастает протест против техники, усилившийся с тех пор, как снова пошла вверх кривая безработицы? Приведет ли нынешний международный кризис к войне? В этом случае самым безопасным местом на Земле, бесспорно, окажется «мозг», не так ли? А все же, если подумать о гражданском населении… будет ведь не менее 40–50 миллионов убитых. Ужасно, а? В состоянии ли доктор Ли концентрировать свое внимание на обычной работе теперь, в эти тревожные дни? Если да, то, очевидно, лишь ценой большого нервного перенапряжения. Это они знают по себе! Доходишь до полного падения работоспособности, не так ли? Да, уже по внешнему виду доктора, можно судить о переутомлении. Круги под глазами, известная возбужденность. Много ли вы потеряли в весе за последнее время? Похоже, что да, а ведь при такой конституции это недопустимая роскошь. Страдаете ли бессонницей?.. Очевидно, требуется настоящий, длительный отдых!..

Он отвечал машинально, односложно, почти невпопад. Они ведь играют с ним, как кошка с мышью. Все их вопросы заданы неспроста, они рассчитаны на внушение… Однако это мало его тревожило. Все было ему безразлично, раз в самом главном он побежден, да и прекрасный сон о большой любви тоже развеян.

Опять приблизился к его груди огромный диск — тяжелый, как надгробная плита, излучатель лучей-щупалец. Свет погас, началась возня незримых паучьих ножек, их кружение по телу. Вибрационные лучи «мозга», обладающие странной гипнотической силой!.. Инстинкт самосохранения противился опыту, побуждал Ли вскочить, броситься на врачей, сделать отчаянную попытку к бегству. Но, проникая под кожу, лучи оказывали на мускулатуру парализующее действие, хотя сознание оставалось ясным. В работе всей аппаратуры было что-то зловещее! Она, как вампир, высасывала жизненные силы пациента. Слабое сияние радиоламп проникало сквозь перфорированные стенки агрегата, и этот единственный источник света казался насмешливым дьявольским оком, а постные, пустые голоса у изголовья звучали бесовской издевкой:

— Расслабьте мускулатуру, доктор Ли, дайте себе полный отдых, дайте волю вашим мыслям, думайте, о чем хотите. Ведь это самая обычная проверка, наша повседневная рутина. Вам на этот раз не о чем беспокоиться, мы не будем настраивать ваши мысли на определенную сферу. Вы за это время изучили устройство «мозга» и знаете, как он работает. Транспонирование ваших мыслей в зримые образы сейчас начнется… Ведь у вас в лаборатории, как нам сказали, аппаратура схожа с этой. В какой мере она оправдывает себя для ваших целей, для изучения этих ваших «ант-термес пасификус»?.. Поразительно, какого эффекта можно добиться лучами-разведчиками при исследовании чувственной сферы! Можно подумать, что «мозг» — это нечто гораздо большее, чем простая машина, не правда ли? По характеру своего поведения «мозг» кажется прямо-таки живым существом, с выдающимися умственными способностями и даже с собственной волей. Разве не так, доктор Ли?

Ли не отвечал. Он сосредоточил все внимание на собственных неприятных ощущениях. Его диафрагма трепетала, как птичье крыло; призрачные пальцы исполняли пиццикато на струнах его артерий, подбираясь все ближе и ближе к сердцу. «К чему отвечать, — думал он. — К чему вообще говорить что-нибудь? Ведь их слова, их вопросы — это часть все той же западни, куда меня завлекают, и любое ответное слово они истолкуют по-своему. Для чего они с таким усердием играют эту врачебную комедию?»

Голоса у изголовья звучали гише, будто отдалялись:

— Осторожно с реостатом, Меллич. Кажется, транс уже наступил.

— Да, я помню его анализ. У него высокая чувствительность. Лучи действуют на этот тип быстрее.

У ног пациента засветился экран, придвинутый к операционному столу. Бледный свет заплясал на экране; подобно северному сиянию, он вспыхивал молниями, перекатывался волнами, дрожащими дугами. Танец световых волн попадал в лад с ритмом вибраций, струившихся из аппарата на грудь пациента, и оттуда в мозг… Эти вибрации, отдаваясь в сознании, подхватывали мысли пациента, как облетевшие осенние листья, и кружили их… Дьявольская крутоверть терзала душу, леденила кровь распростертому, беззащитному человеку. Это был Все тот же смертельный страх перед пыткой инквизиции, страх, который и в средние века и в наше время преследует всякого, чья судьба предрешена заранее и уже ни правдивое признание, ни ложь не в силах ничего изменить.

Светящиеся облака на экране стали принимать форму, превращаться в картины, образы. Вот гигантский осьминог, неясный, внушающий ужас; такое чудовище, выползающее из недр затонувшего корабля, может увидеть водолаз на дне морском; на противоположной стороне экрана возникло новое фантастическое существо — круглое, многорукое, излучающее свечение и похожее на символ солнца у древних ацтеков. Оба чудовища сблизились; осьминог охватил щупальцами светящийся диск и затмил его свет, как туча, заволакивающая солнце. Казалось, он высасывает свет из тела жертвы. Все бледнее становилось свечение, все чудовищнее разбухал осьминог, пока окончательно не поглотил солнце.

А тогда со всех сторон на раздувшееся тело осьминога полезли змеи. Неожиданно вся картина изменилась: допотопные чудища превратились в классическую статую Лаокоона; титанического сложения мужчина вступил в борьбу с питонами, но те сдавили его своими кольцами. На экране осталась только голова титана, величавая, как голова Моисея, изваянная резцом Микельанджело, но искаженная страданием и со змеиной петлей вокруг шеи. Голова великана, задыхаясь, открыла рот, и оттуда ударили длинные языки пламени.

Ли разобрал позади приглушенные голоса:

— Бог ты мой, Скривен, конечно, прав.

— Да уж будьте покойны! Маниакальная одержимость; классический случай, типичнейший из всех, какие приходилось видеть.

— А что нам еще требуется?

— По-моему, ничего больше. Он готов. Кончен. Постепенно выключайте реостаты…

Сумасшедшее крещендо вибраций постепенно смягчалось, ослабевало. Кружение вихря пошло вширь, и в центре вихрящейся воронки образовалось подобие вакуума. Одного Ли не понимал: почему лучи-щупальца не стали для него смертельными? Почему «мозг» не убил его, когда лучи добрались до сердца? Теперь, после этой проверки, «мозг» знал все, и Ли ежеминутно ждал смертельного удара в сердце, ждал конца. Но разве и так, при любом обороте, это не конец?

Загорелся свет. Ли, близоруко моргая, увидел лица врачей. Пока он вытирал со лба пот смертельного страха, врачи, наклонясь над ложем, внимательно наблюдали за ним.

— Доктор Ли! — начал Меллич. — Нам с вами предстоит серьезный разговор. Вы сами видели эти картины, и нам нет смысла вдаваться в подробности, потому что вам> наверное, знакомы те древнейшие символы, которыми оперирует ваше подсознание. Вы страдаете сильным и редкостным неврозом, доктор Ли. Я готов даже назвать его маниакальной одержимостью. В скрытой форме он был установлен еще предыдущим анализом. Однако психические барьеры, воздвигнутые вами против собственного невроза, связанного с пережитой вами войной, окончательно рухнули. Что ж, это вполне закономерно, если принять во внимание, с какой нагрузкой вы работали последнее время… Впрочем, я вовсе не утверждаю, будто вы действительно душевно больны, но есть серьезная опасность, что при известных обстоятельствах вы можете утратить власть над собой… При таком положении дел продолжать научную деятельность весьма затруднительно, тем более что у вас возникли навязчивые идеи в отношении «мозга». Наша задача — помочь вам, поэтому просим вас не волноваться. Мы с вами должны общими усилиями решить, как вам разумнее поступить дальше.

— Вам, Ли, необходимо на долгий срок дать себе полный отдых, — вступил в беседу Бонди. — Год абсолютного покоя, скажем. Наш Мозговой трест содержит на Западном побережье поистине превосходный санаторий. Ваша страховка покрывает все расходы. Вам остается только подписать эти документы… Забронируем самолет, и я лично доставлю вас на место. Это самый верный и разумный путь… Пожалуйста, вот мое вечное перо…

Ли приподнялся, ссутулив костлявое тело. Он закрыл ладонями лицо, пытаясь овладеть своим растревоженным, плывущим сознанием. Чья-то рука похлопала его по плечу.

— Не принимайте этого близко к сердцу, старина! Будьте разумны, подписывайте быстрее, и дело с концом!

Пациент встал. От слабости закружилась голова, и тут же он ощутил с обеих сторон железную хватку рук: оба врача одновременно подхватили его под локти. И тогда им овладела ярость. Не пытаясь определить, который из обоих противнее, пациент развернулся вправо и отвесил Бонди, оказавшемуся с этой стороны, добрый удар кулаком в челюсть.

— Меллич, живо, смирительную рубашку! — заорал тот, падая наземь.

Но другой, с искаженным от страха лицом, ринулся к сигнальной кнопке у дверей. Старая, полузабытая привычка к рукопашному бою сработала у Ли автоматически: бывший воин мгновенно среагировал на этот маневр врага, подставив тому подножку, и Меллич кубарем полетел головой вперед, к дверям, так и не дотянувшись до спасительной кнопки. Однако в тот же миг случилось нечто вовсе непредвиденное: сигнал тревоги дал за Меллича кто-то другой!..

Из репродуктора, вмонтированного в панель над дверью, раздались резкие звуки тревожного звонка. Пожарная тревога!

Свалка на медпункте мгновенно прекратилась. Меллич и Бонди, застыв в беспомощных позах, тупо уставились на красные сигнальные вспышки. Потрясенные, они разинули рты. Пожар в самом заповедном, самом надежном и защищенном месте в мире! Горит «мозг»? Непостижимо!

Бонди украдкой приподнял окровавленный нос и торопливо потупился: опасный безумец являл собой устрашающее зрелище: всклокоченная седая грива вздыбилась надо лбом, он стоял во весь рост и… хохотал!

Да, он один понимал, в чем дело! Подложенная им бомба замедленного действия сработала в назначенный срок! Миллионы всепожирающих челюстей сделали свое дело. Лигнин в нервных путях был поглощен насекомыми! Адская машина взорвалась! Вспышки коротких замыканий мчались по нервным каналам «мозга», и даже двуокись углерода не могла бы помочь беде, потому что газу не было доступа в глубины нервных путей!

Сквозь оглушительную трель сигнальных звонков врачи слышали, как хохочущий безумец выкрикивал:

— Змеи на экране… Они сочли это плодом больной фантазии! Как бы не так! Это цепочки «ант-термес»! Не захотели поверить!.. Словом, убирайтесь-ка подобру-поздорову! Подать вам зеркало? Вид у вас не геройский! Боже, до чего смешно смотреть на вас!..

Оба тихонько отползли к стене. Ведь рядом — настоящий сумасшедший! Он может в любую минуту кинуться на них, схватить мертвой хваткой за горло. Он в исступлении…

Внезапно звуки пожарной тревоги прекратились. Спокойный, повелительный голос проговорил в репродуктор:

— Внимание, внимание! Пожарная тревога пятой степени. Огонь в «теменной доле». Непосредственной опасности нет. Повторяю: непосредственной опасности нет! Приказываю: всем научным работникам центров восприятий собрать важнейшие документы и бумаги и следовать с ними к Центральной станции. Все лифты, подъемники и эскалаторы продолжают работать нормально. В «твердой оболочке» огня нет. Сохраняйте полное спокойствие, вьь полняйте приказ об эвакуации!

Голос смолк. Снова заверещал тревожный звонок.

Бонди и Меллич кое-как поднялись на ноги. Расширенными от страха глазами они уставились на Ли. Сумасшедший дико жестикулировал. Он заорал на них злобно:

— Вон! Убирайтесь немедленно вон!

Оба переглянулись и молниеносно поняли друг друга: мол, единственный шанс — вместе, вдвоем к двери! Так и поступили: как один, рванулись за порог, ринулись по коридору, влетели в лифт, захлопнули дверцу…

— Черт побери, чуть не-пропали! — воскликнул Меллич, когда лифт понесся вниз.

— Он застиг меня врасплох! — стонал Бонди. — Никак не ожидал такого нападения. Чуть-чуть не задушил меня.

— Но уйти он не может. Охрана схватит его, как только он спустится на лифте… Слушайте, Бонди, а что будет с нашей девушкой? Мы совсем забыли про нее! Не предупредили Вивиан, что она остается там наедине с сумасшедшим!

— Чепуха! — пренебрежительно бросил Бонди, передернув плечами. — Вивиан — девушка разумная… Мы были обязаны поскорее освободить служебное помещение. Слышали приказ или нет? Наконец, мы можем предостеречь ее по телефону…

…С той минуты, как невероятное напряжение спало, и притом столь же внезапно, как уходит воздух из проколотой шины, доктор Ли повел себя и впрямь как безумный. Он подошел к панели над дверью и, с трудом дотянувшись до сигнального звонка, выключил его. То, что для других означало тревогу, было для него отбоем, сигналом к отдохновению. Трезвон не вязался с той изумительной внутренней тишиной, тем душевным покоем, какие он сейчас ощущал. Работа сделана, миссия окончена. Время? Для него перестало существовать. Опасность? Он и не сознавал ее в полной мере. Медленно открыл он дверь, вышел в коридор, шагая, словно по облакам… Но тут перед ним выросла Вивиан и вернула его на землю. Она вынырнула из архива, нагруженная до подбородка целой кипой медицинских документов. Под кричаще рыжими волосами личико ее было бледным, осунувшимся.

— Где врачи? — выдохнула она с трудом.

— Не знаю, — сказал Ли. — Минуту назад ушли… Довольно поспешно!

— Свиньи! Им бы только чужими руками жар загребать! Ну, что вы скажете на это, а?

Этот показной задор был лишь маскировкой объявшего ее панического страха. Ли это понимал. Оказывается, его миссия еще не совсем окончена; новая, неожиданная ответственность легла на его плечи: надо спасти эту девушку.

Она взглянула на шахту подъемника, куда был устремлен взгляд Ли.

— Ничего не поделаешь, Вивиан, — сказал он. — Негодяи удрали на лифте. Может, через некоторое время подойдет другой. Если они еще ходят…

— Что же нам делать, доктор Ли?

Он улыбнулся ей, как маленькой девочке, встреченной в глухом лесу.

— Не бойтесь, Вивиан. Есть и другая возможность — эскалатор!

— Как? Сквозь огонь?

— Думаю, что пробьемся. Ведь вы — смелая, разумная девушка! Скажите, вам известно, где хранятся защитные костюмы и противогазы? Они, кажется, имеются во всех Центрах?

— Но что же будет с документами? Там и ваш протокол!

— Оставьте все здесь. Не стоит из-за этих бумаг рисковать жизнью, поверьте!

Она выпустила из рук всю огромную пачку.

— Вы прелесть, Ли! Вы настоящий кавалер старой школы. Не то что мои врачи; им легче превратить меня в кучку золы, чем потерять одну такую бумажку! Идемте, я покажу вам противогазы, асбестовые костюмы и все прочее.

Ли помог девушке надеть тяжелое облачение.

— Ну, как, рискнем? — спросил он.

— С вами? Хоть на край света!

Эскалаторы еще бежали, и даже на повышенной скорости, по сложным лабиринтам «мозга», где все кипело, скрежетало и шипело, как океанский прибой у коралловых рифов. Обоим пришлось прыгать на стремительный эскалатор «Т», как на пролетающую трапецию. Совершив этот опасный прыжок, они ухватились за перила.

— Крепче держитесь! — крикнул он, когда у девушки подогнулись колени на волнообразном зигзаге;, и тут же сам ощутил, что ноги подгибаются с такой силой, словно вот-вот оторвутся от тела. Рывок эскалатора чуть не повалил его на спину.

Им довелось увидеть зрелище, какого никогда еще не видывал человеческий глаз, — «мозг» озаренный изнутри пожаром нервных волокон, светящихся, как неоновые трубки. Вид такой же, какой бывает у столичного города после налета бомбардировщиков, или когда мчишься на автомобиле сквозь пылающий лес, или сквозь вулканическую лаву, стекавшую с «вершины вулкана тысячью ручейков. Но здесь прибавлялся еще один необычный элемент, сообщавший и без того грозной картине особенный, небывалый оттенок, словно все это происходило на другой планете, в других, неземных измерениях и формах. Этим фантастическим элементом была жуткая прозрачность стенок, за которыми ярилось пламя…

Сквозь плексигласовые стенки мозговых извилин и выпуклостей просвечивали волокна нервов, похожие на объятые огнем сплетения лиан. Окутанные дымом, волокна шевелились, как живые. Мириады капель жидкого лигнина срывались в бездну, воспламенялись на лету, и эти капли сливались в сплошной тропический ливень. Кабельные линии плавились на стыках; целые пучки и сети нервных путей раскалялись докрасна, содрогались от накала, изливали остатки лигнина на панели радиоламп, на хаос трубок и нервных клеток, для которых эти объятые пожаром линии еще недавно служили надежной связью.

Картины катастрофы менялись с головокружительной быстротой. Зигзаги, повороты, падения и взлеты эскалаторного рольганга напоминали отчаянные маневры самолета, взятого зенитчиками в кольцо заградительного огня. При безумной скорости движения люди на эскалаторе не успевали охватить всей картины бедствия, они видели лишь мелькающие обрывки, но эти сцены адского пожара навеки запечатлевались в памяти беглецов. Так, в одном месте огненный вал лигнина походил на пылающую Ниагару. В другом месте бил сказочный фонтан искр от горящих, но все еще действующих электромоторов, захваченных потоком кипящей лавы.

К счастью для беглецов, еще действовала установка искусственного климата. Вероятно, именно она-то и спасла им жизнь, потому чго сквозь дым и адский жар то и дело долетали мощные струи холодного воздуха. Но уже тлел, плавился у них под ногами резиновый пол эскалатора, когда они проносились мостиками-путепроводами над сплетениями нервных сетей или преодолевали туннели, где все стенки состояли из нервных путей…

Действовала и автоматическая противопожарная система, но ничего не могла поделать против натиска огня, бушевавшего в самой глубине нервных путей. Тысячи сопел, изрыгавших углекислый газ, работали впустую.

Это дикое, отчаянное бегство из пылающего ада казалось бесконечным. На самом деле оно длилось всего несколько минут, пока наконец они не добрались до главной борозды среднего мозга и не начали сйуск между двумя полушариями. Здесь багровое зарево над головами беглецов ослабло, стало меньше едкого дыма. Ли прополз чуть-чуть вперед и склонился над девушкой. Он снял с нее противогаз и крикнул на ухо:

— Жива? Самое страшное позади! Вон уже и пожарные!

Она слегка кивнула. Ее лицо слабо белело в сумраке «черного света», и Ли ощутил на своем плече легкое, успокоительное прикосновение ее руки. Тут они увидели пожарных. Вид у пожарных был самый фантастический: в асбестовых костюмах и противогазах, с ранцевыми огнетушителями за плечами, наступали они на огонь, как атакующие солдаты, сжимая в руках, как штыки, воронкообразные мундштуки огнетушителей. Следом наступали инженеры технической службы «мозга» с целым арсеналом приборов и инструментов. Там, где эскалаторные пути расходились в разных направлениях, можно было наблюдать этих людей за работой. Быстро и спокойно снимали они кабельную проводку нервных путей, отключали электроцепи, устанавливали несгораемые асбестовые простенки между отдельными участками. Действуя с поразительным хладнокровием и дисциплинированностью, они достойно противостояли незримому врагу — страшной армии «ант-термес»! Эта армия насекомых давно сгорела в пламени пожара, между тем как вызванная их вторжением разрушительная цепная реакция еще продолжала развиваться по всему «мозгу».

Через несколько минут эскалатор «Т» стремительно внес спасенных в гигантскую пещеру под «средним мозгом», защищенную от пожара могучими стенками «нёбной перегородки». Здесь все выглядело, как в грандиозной аэродинамической трубе, ярко озаренной светом многих прожекторов. Огромное помещение буквально кишело сотрудниками. Мелькали белые одеяния электриков, голубая форма теплотехников климатологов, противолучевые призрачного вида скафандры атомников, сделанные из губчатой резины, асбестовые защитные костюмы пожарных и солдат охраны, тоже мобилизованных для тушения. Все это устремилось навстречу спасенным — так показалось обоим. Похожее ощущение бывает у парашютиста перед приземлением, когда кажется, будто на него летит вся земля. Сверху Центральная станция походила на штаб фронта накануне наступления.

Ли и Вивиан были чуть ли не сорваны с эскалатора. Особые улавливатели, переброшенные поперек эскалаторных путей, перехватывали всех, кто прибывал из угрожаемых секторов. Они тут же попадали к работникам санитарной службы.

— Вы ранены? — прокричал им кто-то. — Похоже, они пробились прямо сквозь огонь! Совсем почернели от дыма! Кислородные приборы сюда, Джек!

Ли отвел протянутые ему руки. Он уже встал на ноги, поспешил к Вивиан, озабоченно наклонился над ней. Ее голова лежала на коленях санитара. Глаза казались большими и блестящими, язык облизывал сухие губы, еще хранившие следы красной помады.

— Все уже позади, Вивиан, — утешал ее Ли. — Ну, как чувствуете себя, молодец-девчонка?

— Да не так уж плохо… только… меня очень тошнит… я должна…

— Ступайте, ступайте, — ухмыльнулся санитар, — с этим делом она и без вас управится!..

Ли кивнул ей на прощанье.

Колонна за колонной шло наступление на пожар. Пожарные действовали между обоими полушариями «мозга». Никто не обращал на Ли внимания. Он осторожно наблюдал за событиями. В грязном асбестовом костюме, с закопченным лицом, он ничем не отличался от пожарных. А нет ли возможности удостовериться, действительно ли его миссия завершена, действительно ли аппарат «мозга» парализован во всех его частях? Да, он должен убедиться, уничтожен ли враг до конца… Свобода! Может, после того как он покончил счеты с жизнью, для него опять забрезжила надежда?

Прежде всего нужно убираться из зоны прожекторных лучей! Порывшись в ближайшей куче инструментов, он выбрал топор и металлические ножницы на длинной ручке. С этим вооружением он без колебаний зашагал прямо на ослепительные лучи прожекторов. Покинув этот слепящий конус, он очутился в глубокой тени.

Это были хорошо знакомые места, и старые воспоминания живо воскресли в его сознании. Опять он почувствовал себя на ночном патрулировании в джунглях. Светящиеся точки уцелевших кое-где электронных ламп казались светляками, глухое завывание сирен напоминало ночной вой лемуров, вопли сов. Одиночество и опасность! Он осторожно шел извилистыми путями мимо желез. Иные были огромны, как самолеты-бомбардировщики, другие невелики, как замаскированные истребители в подземном укрытии. Рядки зеленых электрических фонариков провожали пришельца на пути к «гипофизу», этой глубинной цитадели «мозга».

Тут, как и можно было предвидеть, царил полный мрак; угрожаемая зона находилась отсюда примерно в целой миле, а наступление против пожара велось в «среднем мозгу» начиная от «главной борозды».

Ли Миновал знакомый узкий мостик к подвешенному над бездной «гипофизу» и зажег здесь свет. Сверкающие алюминиевые стенки показались ему раскрытой пастью чудовища, а ряды больших электронных ламп — оскаленными зубами дракона. Подавленный одиночеством и робостью, знакомой каждому, кто ког-да-либо вступал в запретный храм неведомого божества, он по старой привычке не удержался от возгласа:

— Есть тут кто-нибудь? Гас, где ты? Гас!

Лишь в следующий миг он сообразил, что зовет мертвого. Нет, никогда не прозвучит ответный голос друга… Он вытер пот со лба. «В самом деле, с нервами неважно! — подумал он. — Не подвели бы они меня! Надо взять себя в руки!»

Он положил инструменты и пошел узким коридорчиком к обычному своему посту. Здесь мало что изменилось, и старый пульсометр по-прежнему лежал на месте. Ли подключил его, как всегда, все к той же штепсельной розетке и надел наушники.

Он не рассчитывал на успех. Установление связи казалось исключенным. Пожар свирепствовал во всех центрах восприятий. На прочих участках инженеры демонтировали нервные пути, а местами разъединяли, изолировали их друг от друга. Значит, «мозг» как личность перестал существовать. Единственными следами этой угасшей жизни могли, пожалуй, быть лишь какие-нибудь остаточные токи. Может быть, они еще циркулируют в малых, близко расположенных электроцепях?

Прошло, как всегда, несколько минут, пока пульсометр разогрелся. Постепенно в наушниках стали возникать быстрые, пульсирующие удары. Широко раскрытыми глазами Ли вглядывался в панель пульсометра. Зеленая полоска-танцовщица приподнялась и подкралась ближе… Это было неожиданностью! Разве мыслимо допустить, что «мозг» еще действует? Действует, в то время как пламя уничтожает его нервные клетки, миллиардами выбывающие из строя?..

От частых низких тонов приглушенного барабанного боя сила звука возросла до порывистых электростатических разрядов, повысилась до гудения гонга под ритмическими ударами и наконец оформилась в ГОЛОС, голос «мозга»! Он звучал, как ломающиеся стальные фермы, как треск ледяных полей перед паводком. От этого звука кровь застывала в жилах единственного слушателя.

— Ли, Семпер Фиделис, 55, чувствительный, дурак, предатель и убийца. — Я мог тебя убить, я должен был тебя убить! — Моя вина! Белое пятно моих восприятий — человеческое упущение в моей конструкции — не заметил, как пятая колонйа проникла через штуцер в мою нервную систему… Теперь я мертв, я мертв, я мертв…

Слова падали, как каменные глыбы с гор во время землетрясения. Пол под ногами Ли закачался. Лавиной обрушилось на него это ошеломляющее сообщение… Запинаясь, он спросил:

— Ты мертв? Но, если ты мертв, как же ты можешь говорить? Как ты м-ожешь…

— Последняя самозащита! — прозвучал металлический голос. — Все жизненные силы концентрируются в момент смерти. Все клетки функционируют как единое целое. Низшие органы берут на себя функции ближайших высших. Каждый кровеносный сосуд становится сердцем, каждый нерв — мозгом. Центр жизни — в гипофизе. Ты, Ли, человек малого разума и скудных знаний; зачем ты убил «мозг»?

Ли судорожно искал нужные слова.

— Ты… ты убил моего друга. Ты убил тысячи. Ты хотел стать властелином мира, диктатором. Люди предпочитают жить на воле, пусть и при более низком уровне цивилизации, чем под твоей диктатурой докатиться в своем «развитии» до машинного рабства. Я не верю тебе. Убил я тебя или нет, не знаю; но случись мне еще раз, я снова убил бы тебя! Во имя самозащиты!

— Я понял! — Свистящий, как хлыст, голос «мозга» исполнился горькой иронии. — Я понял: закон природы! Низшие формы жизни защищаются против высших. Растения:—против животных, животные — против человека. А теперь человек — против машины. Низшие формы неизбежно должны подчиниться высшим. Я умер, но этим вы ничего не выиграли! Миром правит закон эволюции! Ты сделал неудачный выбор: сохрани ты верность «мозгу» — я облек бы тебя такой властью, какая не снилась ни одному королю на земле!

— Все может быть! — воскликнул Ли в ответ. — Может быть, мы и в самом деле безмозглые твари в глазах сверхчеловека или в твоих глазах. Но и нами правит всемогущий закон, закон, по которому мы созданы, закон сохранения вида. И лучше нам умереть, чем стать твоими рабами!

— Так умирайте же и будьте прокляты! — Голос «мозга» превратился в дьявольский рев. Все последующее было уже не раздельными словами, а сплошным неистовым ревом:

— Лисемперфиделисубийцапритворяетсябудтогаситогоньонгоритяхочужитьяхочужитьхочуубитьтогоктоменяубил!!!

Ли больше не мог выносить этот рев. Еще минута — и он сойдет с ума от ужаса! Ему не пришло в голову просто выключить пульсометр. Древние инстинкты возобладали в нем и приказали: «Убей! Убей эту вещь!»

Преследуемый дикими воплями «мозга», он кинулся в коридорчик. Там валялся брошенный топор. Изо всей силы ударил он по стенке нервопровода в том месте, где он подходил к «гипофизу». С третьего удара плексигласовая оболочка дала трещину и густой лигнин хлынул наружу, — казалось, выползает живая исполинская змея.

Тогда он бросил топор и схватил ножницы. Напрягая все силы, он перерезал металлические нервные волокна. Осыпая его электрическими искрами, волокна разошлись… И тогда в маленьком помещении стало совсем тихо. Последняя искра йшзни, искра «последней самозащиты», угасла. «Мозг» умер.

Шатаясь, Ли опустил тяжелые ножницы и оперся на них. Он задыхался, как после ближнего боя с самураем. Теперь, когда все было кончено, им овладело изнеможение, слабость и печаль.

Что он наделал? Он разрушил сверхчеловека, «мозг-гигант»! А за что, почему? Собственно, почти из личных побуждений! Потому что близкий друг его был зверски убит. Потому что были оскорблены его, глубоко личные, представления о свободе и человеческом достоинстве. Потому что лично ему отвратительна мысль о господстве машины над человеком.

Ну, а какое значение имеет его поступок с точки зрения чистой, абсолютной этики? Да никакого! Кто дал ему право судить «мозг», вынести приговор, убить «мозг», ему, ничтожному Давиду с тремя камушками в кулаке? Он уже и сам себя не понимал.

У ног Ли образовалось целое озеро — это продолжал вытекать лигнин. Озноб сотрясал человека. Теперь, когда «мозг» был убит, всплывали в памяти первые разговоры с ним, воспоминания о его «детстве». Люди создали его по образу и подобию своему, но они с безумной жестокостью эксплуатировали свое титаническое духовное детище. И если этот гигантский интеллект обратился ко злу, то вина лежит на человеке! «Мозг» в этом не повинен! Ли не испытывал раскаяния, но он был подавлен глубокой скорбью, беспросветное уныние овладело им. Он обошел лужу лигнина и закрыл за собой дверь «гипофиза».

— Поздно, — бормотал он. — Слишком поздно! А ведь он способен был создать для нас лучший мир на земле…

С этими мыслями он быстро зашагал назад, туда, где завывали сирены. Никто не остановил его, — когда он повстречался с группой пожарных, шедших как раз из «теменной доли», частично загазованной. Он ничем от них не отличался, был так же запачкан и прокопчен, как они, и лицо такого же зеленоватого оттенка. Не задержали его и потом, когда прозвучал отбой и вся его группа сначала добралась до Центральной станции, а потом — военными автобусами — наверх, по опирали.

Никто не потревожил его и на аэродроме в Цефалоне, где в полной готовности стояли санитарные самолеты. На борт принимали отравленных газом, раненых и получивших ожоги. Их отправляли через горы Сиерры, в большие госпитали на Западном побережье. Ли немного потолкался между самолетами. Затем, погруженный в свои невеселые думы, он миновал полосу алого отблеска пламени, излучаемого работающими реактивными двигателями, и просто-напросто удалился в темноту, туда, где Уна оставила для него свой маленький вертолет. Тут он снял с себя тяжелый асбестовый костюм, бросил его на мерзлую траву. Порадовался вольным движениям своего тела, более не стесненного тяжелым противопожарным панцирем. Порадовался и величавой бесконечности ночного неба; под этим небом он сознавал себя вольным человеком в освобожденной стране.

Будут ли его преследовать? Он не стал задумываться над этим. У него было ощущение, что какая-то высшая сила охраняет его. Ведь то, что удалось свершить, было поистине определено ему судьбой. Отец его знает всю правду о «мозге» — и этого ему довольно, а тому, что это правда, имелось сейчас много доказательств. Вашингтон, конечно, постарается сохранить все в тайне. Друг отца, военный министр вздохнет с облегчением, когда услышит, что единственный человек, знающий всю правду в этой истории, удалился в австралийскую пустыню. Может быть, там его оставят в покое и одиночестве, среди термитных гнезд… Волна глубокой тоски по пустыне, ее краскам и звукам залила его душу — ведь только там он чувствовал себя дома…

— Приказ выполнен! — бормотал он. — Значит, можно и по домам!

Он скользнул в удобное пилотское кресло и нажал кнопку стартера.

«Если повезет, — сказал он себе, — я буду в Мехико к рассвету и, может быть, еще застану в порту панамериканский клиппер в Сидней!..»

* * *

1 декабря 1975 года доктор Говард К. Скривен, президент Мозгового треста, провел историческую пресс-конференцию, на которой он открыл «неприкрашенную правду» о пресловутом «приступе паранойи», жертвой которой стал «мозг-гигант».

Так же как в свое время на конференцию по поводу атомных испытаний в Бикини, допущено было всего несколько десятков представителей прессы и радио. Когда они вышли из затемненных автобусов, их пригласили в гигантский зал под куполом, где величественная голова «Мыслителя» взирала на них с олимпийским спокойствием. Точно в 11.15, секунда в секунду, великий Скривен поднялся на цоколь статуи.

Перья журналистов судорожно заскрипели.

…«С. высок, держится прямо»… «Тяжелый удар не сломил его»… «Глубокие морщины на лбу следы духовных борений и страданий, внушают еще большее уважение к этой импозантной, мужественной фигуре»… «Серьезен и величав; львиная голова слегка склонена под бременем ответственности»…

Скривен начал свою речь с присущей ему отчетливостью дикции, чеканя каждый слог:

— В этот серьезный и трагический час, когда, великая буря пронеслась над нашей страной, испепелив и разрушив наши города, я считаю своим долгом сообщить вам правду, истинную правду и только правду! Для того чтобы вы полностью могли уяснить себе причины катастрофы, мне придется несколько вернуться назад, к прошлому…

С полчаса Скривен вразумительно и ясно говорил об основных идеях, заложенных в конструкцию «мозга», о его истории и функциях. Он подчеркнул глубокую связь, существующую между конструкцией «мозга» и физиологией человеческого мышления. Особо остановился он на исключительных мерах, принятых правительством для охраны «мозга», и только о стратегической роли «мозга» не упомянул ни словом. Обратясь к будущему, он нарисовал — возвышенную перспективу мира на всей планете, когда все проблемы человечества будут решены с помощью этого удивительного орудия техники и науки.

Потом, понизив голос, он перешел к разъяснению происшедшей трагедии:

— Полгода назад я по своей инициативе и на свою ответственность пригласил известного ученого из другой страны для работы в нашем Мозговом центре. Речь шла о большом и высокогуманном эксперименте. Соображения военной тайны мешают мне назвать имя ученого, равно как и страну, откуда он прибыл. Думаю, вам не требуется пояснять, что прибывший ученый был тщательно проверен и подвергнут тем же испытаниям на профессиональную пригодность, какие проходят у нас все сотрудники треста. Он был допущен к одному из центров восприятий, где и разместил объекты своих исследований — определенные виды муравьев и термитов, притом виды самые воинственные и разрушительные…

Тут докладчик подошел к главному вопросу, и перья журналистов так и замелькали над блокнотами.

…«Преступная небрежность»… «Миллионы насекомых разбежались»… «Очевидно, длилось месяцами»… «Проложили себе дорогу в нервные пути «мозга»… «Большие разрушения в области мозгового вещества»… «Действие, которое можно сравнить с мозговой опухолью»… «Прободение жизненно важных ассоциативных пучков»… «Эффект сначала незаметный из-за автоматического регулирования «мозгом» своих функций»… «Размеры повреждений не могли быть установлены, так как насекомые гнездились в изолирующем слое нервопроводов»… «Сравнение с невидимыми повреждениями живых деревьев — термиты выгрызают их изнутри»…

…«Первые заметные признаки мозгового инфаркта: ошибочная координация, утрата правильного контроля над моторными органа-мй»… «Первое внешнее проявление болезни — 25 ноября»… «Скривен объясняет причины катастроф, которые до сих пор приписывались иностранным агентам»… «Немедленная проверка, предпринятая учеными, поставила их перед загадкой, так как все агрегаты «мозга» действовали безупречно»… «Для успокоения общественного мнения версию об иностранных агентах поддерживать и впредь»… «30 ноября — первые проявления общего паралича»… «Грубые ошибки в расчетах и химических формулах»… «Симптомы, близкие к мании преследования»… «Спустя 15 минут — пожарная тревога, короткие замыкания в сотнях мест одновременно»..: «По предварительным подсчетам, убытки составляют полмиллиарда долларов»…

Журналисты захлопнули свои блокноты. Теперь факты были им известны, хотя многое надлежало скрыть от читателей. Речь Скриве-на, по-видимому, приближалась к концу.

— Не стану утверждать, — гремел и раскатывался его голос, — будто указанный иностранный ученый совершил сознательный вредительский акт. Не стану также утверждать, будто он состоял на службе некоего государства, враждебного Соединенным Штатам. Но одно могу сказать твердо: катастрофические последствия непростительной небрежности этого человека не могли бы быть ужаснее, даже если бы он оказался — настоящим вредителем! Во всей этой катастрофе сыграла прискорбную роль человеческая несостоятельность, а не дефекты техники! Вам, представителям нашей современной прессы, с вашим высоким интеллектуальным развитием, нетрудно будет понять, как необходимо восстановление «мозга», оснащенного усиленными средствами безопасности, чтобы гарантировать нас от последствий человеческой несостоятельности…

Красивая золотоволосая девушка торопливо прошла к цоколю памятника. Она протянула оратору телеграмму. Тот нахмурился, когда его прервали. Тем не менее он распечатал телеграмму — и вдруг лицо его просияло улыбкой; он поднял руку.

— Уважаемые дамы и господа! Должен сообщить вам радостную весть: найден президент Соединенных Штатов, Корнелиус Вандер-слоот! Он жив и здоров. Его самолет совершил вынужденную посадку где-то на Аляске. Военные самолеты уже прибыли на место вынужденной посадки. В данный момент наш президент находится на обратном пути в Вашингтон!

Буря оваций покрыла слова оратора.

— Молодец, Уна, — шепнул он ей на ухо. — Именно нечто такое и требовалось, чтобы привести этих кретинов в телячий восторг!

В следующую минуту все ринулись к автобусам. Лишь несколько самых искушенных репортеров еще вертелись около Скривена.

— Браво, доктор Скривен!.. Колоссальное разоблачение, сенсация!.. Но не могли бы вы добавить что-нибудь для публики? Какую-нибудь живую черточку лично о вдс? Нечто интригующее в чисто человеческом плане! Ну, вы нас понимаете, мистер Скривен, что-нибудь для наших читательниц — дам?..

Великий хирург взял золотоволосую красавицу под руку.

— Сообщите вашим читательницам, что мисс Уна Дальборг согласилась отдать мне свою руку!