В четверг Сёрен проснулся ни свет ни заря и встал, когда понял, что заснуть больше не сможет. Включил свет в гостиной, разогрел в духовке булочки на завтрак и попытался заставить себя прожить хоть две минуты обычной домашней жизнью, в которой все его мысли не были бы заняты расследуемым делом. В двадцать минут восьмого начало светать. Сёрен надел теплые носки и подумал: какой холодный в этом году октябрь, неужели вся предстоящая зима выдастся морозной?

Сёрен помнил зиму, которая была настолько холодной, что у Дании со Швецией на два с лишним месяца появилась сухопутная граница. Это было в 1979 году, Сёрену тогда исполнилось пятнадцать, и Кнуд взял его с собой на рыбалку. Они выехали на «Ситроене» Кнуда с шипованой резиной, и в лютый мороз и сияющее солнце поехали в Швецию по льду, где оказалось просто вавилонское столпотворение. Машины хаотически сновали взад и вперед, люди шли, переговариваясь, и везли за собой детей в санках, кто-то катался на коньках, замотав шею шарфом. Достигнув шведского берега и снова обретя почву под ногами, они направились на север. Кнуд одолжил у друга домик на маленьком острове.

— Как мы будем рыбачить, если озеро промерзло до дна? — удивленно спросил Сёрен, когда они шли по направлению к острову. Кнуд в ответ только подмигнул.

Все выходные они ровным счетом ничего не делали. Сидели в доме, играли в карты и настольные игры и ели шоколад. Подбрасывали дрова в огонь и гуляли по острову. Кнуд захватил с собой дартс, они повесили мишень во внешней галерее перед домом и кидали дротики, надев перчатки, чтобы можно было попутно отпивать пиво из банки, не рискуя отморозить пальцы. Кнуд спросил Сёрена, о чем он думает. Сёрену сначала показалось, что это странный вопрос, но потом захотелось рассказать деду все. О чем он думает, о ком он думает, кого считает своими друзьями, а кто ему совсем не нравится. Почему он ужасно скучал, когда они школой ходили в Королевский театр на постановку по рассказу Блихера, хотя сам рассказ ему ужасно понравился. Почему у него нет сейчас времени встречаться с девушками, хотя есть несколько, на которых он засматривается, вот Вибе из третьего класса гимназии, например, у нее совершенно зеленые глаза. Наступил вечер, в небе над Швецией высыпал миллион звезд, которые они рассматривали, сидя на улице, хотя было по меньшей мере десять градусов мороза. Кнуд приготовил пунш и нагрел их спальные мешки у огня, и они сидели теперь, как две толстые гусеницы, в темноте, в Швеции. Вдруг Сёрен повернул голову к деду и заговорил о том, о чем они редко вспоминали:

— У нас в параллельном классе есть один мальчик, Герт. Его родители умерли, когда ему было десять лет. Автомобильная авария. Он просто бешеный и ужасно жестокий, прогуливает, пьет и ничего не делает. Я не удивлюсь, если его исключат. Я его почти не знаю, но говорят, что сначала он жил у своей тети, а потом она, похоже, от него устала и его отдали в приемную семью. А оттуда передали в другую. В конце концов он попал в интернат. Теперь он вернулся к тете, но это только до тех пор, пока он не окончит гимназию. Если, конечно, он вообще ее окончит.

Кнуд улыбнулся в темноте и откинулся назад. Созвездия просматривались четко, темнота между ними была бесконечной.

— Но я не чувствую себя несчастным, Кнуд, — сказал Сёрен. — Я знаю, что Петера и Кристине больше нет, что они были моими родителями, что они меня любили. Но я совсем не чувствую себя несчастным. По крайней мере из-за этого.

Он замолчал. Они сидели рядом, не говоря ни слова, почти пять минут. Потом Кнуд произнес сдавленным голосом:

— Иногда, когда я смотрю на тебя, я скучаю по ним так сильно, что кажется, будто у меня разорвется сердце.

Сёрен ничего не ответил, только взял его за руку.

Когда Сёрен, после своей неудавшейся попытки провести тихое спокойное утро выехал в Копенгаген, вставало солнце и небо впереди пылало красным цветом. В машине работал обогреватель, Сёрен включил было радио, но тут же выключил его. Ему нужно было обдумать события последнего дня. Что-то на этом естественно-научном факультете одновременно и забавляло его, и сводило с ума. Почти все были вежливы, приветливы и с готовностью отвечали на его вопросы, и все равно у него постоянно было чувство, как будто он не может проникнуть в самую глубину, как будто они о многом умалчивают.

Результаты, представленные техническим отделом, ясности делу не прибавили. В кабинете Хелланда повсеместно были найдены отпечатки пальцев — Анны Нор, Йоханнеса Тройборга, Элизабет, Свена и еще миллиона человек. Все это никуда не вело. На теле Хелланда тоже не было найдено ничего существенного, кроме тончайшего слоя мыла с нотами лаванды, свидетельствовавшего о том, что Хелланд принял ванну незадолго до того, как поехать на работу в понедельник рано утром. Никаких отпечатков пальцев, никаких частичек кожи, никакого пота и никакой слюны, которые не принадлежали бы Хелланду. Все подтверждало, что убийство Хелланда — если он все-таки был убит — технически было совершено три-четыре месяца назад.

В среду Сёрену вдруг сообщили, что Клайв Фриман накануне вечером снял номер в гостинице «Аскот» на Студиестреде. Он почувствовал секундное воодушевление, но, во-первых, в тот же вечер в «Белла-центре» открывался Международный орнитологический симпозиум, и Фриман, конечно же, должен был быть где-то поблизости, а во-вторых, он ни на секунду не поверил в то, что орнитолог предпенсионного возраста из Канады заезжал три-четыре месяца назад в Данию, чтобы заразить Ларса Хелланда паразитами. Сёрен с Хенриком, конечно, все равно поехали за ним в гостиницу, и Сёрен, сидя в машине, думал о том, что это все похоже скорее на проволочку, чем на настоящее полицейское расследование, хотя и понятно, что в отсутствие всяческих зацепок приходится хвататься за соломинку. Встреча, как и следовало ожидать, оказалась пустой тратой времени, и, когда они отправили канадского профессора обратно в гостиницу, положение вещей оставалось ровно таким же, как и два часа назад. Никаких зацепок.

Остаток дня Сёрен провел за рабочим столом, чувствуя нарастающее разочарование. В конце концов он решил сосредоточить усилия на поисках Эрика Тюбьерга и в начале пятого вошел в двери Зоологического музея. На этот раз он первым делом отметился на входе, но это ничем ему не помогло.

— Кстати, сегодня о нем многие спрашивают, — сказала девушка за стойкой.

Сёрен всерьез разозлился. Что это вообще за рабочее место такое, если здесь можно просто исчезнуть и никто внимания на это не обратит? Он попросил о встрече с заведующим кафедрой. Девушка посмотрела на него скептически, но сняла трубку и набрала номер. Через добрых десять минут в холле появился костлявый седой мужчина с живыми глазами, представившийся Йоханом Фьельдбергом.

— Чем я могу вам помочь? — вежливо спросил он.

— Я из криминальной полиции, — Сёрен показал удостоверение. — И хочу попасть в кабинет Эрика Тюбьерга. Я ищу его уже два дня в связи со смертью Ларса Хелланда. Хочу сразу сказать, что Тюбьерг не входит в круг подозреваемых, но мне очень нужно с ним поговорить, чтобы разъяснить некоторые вопросы в поведении Хелланда перед смертью, — Сёрен говорил, как будто прокручивая магнитофонную запись, и пожилой мужчина смотрел на него, не отводя глаз.

— Вы же лучше меня знаете, что я не могу просто так пустить вас в кабинет Тюбьерга. Или у вас есть ордер на обыск?

Сёрен выглядел разочарованно, но тут Фьельдберг серьезно продолжил:

— Но на этот раз ладно, обойдемся без формальностей. Я и сам недоумеваю, куда он мог запропаститься.

Они снова прошли под этим немыслимым зданием, и только войдя в душный подвальный коридор, Сёрен понял, где именно находится — в той части подвального этажа, которая выходит на Университетский парк. Они зашли в лабораторию перед кабинетом Тюбьерга, и Сёрен осмотрелся. Лаборатория выглядела так, как будто ею не пользовались. Пустые мусорные ведра, на микроскопы надеты пластиковые чехлы.

— Вот, пожалуйста, — сказал Фьельдберг. — Сколько вам нужно времени?

— Двадцать пять минут, — отозвался Сёрен.

Фьельдберг продолжал стоять в дверях.

— Это правда — про паразитов? — осторожно спросил он.

Сёрен мысленно застонал.

— Что вы имеете в виду? — невинно спросил он.

— Правда, что Хелланд умер от того, что в нем было полно паразитов?

Сёрен коротко рассмеялся:

— Ну, вы же понимаете, что я не могу это с вами обсуждать, правда? Но вообще говоря, я ничего об этом не слышал, — он отвернулся к письменному столу Тюбьерга.

— Я так и знал! — победно воскликнул Фьельдберг и пошел обратно по коридору.

Черт, черт, черт, подумал Сёрен, слушая стихающие шаги. Слухи о паразитах явно распространяются. Он осмотрелся в кабинете Тюбьерга. Комната маленькая и тесно заставленная, но беспорядка здесь нет. Вдоль трех стен стояли книги, четвертая была занята письменным столом. Никаких грязных чашек или стаканов, никаких валяющихся не на месте журналов. Не считая пятнадцати дисков с классической музыкой, стоящих у компьютера, в кабинете практически не было личных вещей.

Сёрен долго стоял на месте, рассматривая помещение, которое больше напоминало витрину магазина «ИКЕА», чем кабинет живого человека. Он принялся изучать книжные шкафы, и увидел, что две полки были полностью отведены под собственные публикации Тюбьерга. В большинстве своем журналы, в которых он наклеивал желтые стикеры на страницы со своими статьями, но была еще и дюжина книг с его фамилией на обложке. Вот, например, справочник о птицах, вышедший чуть раньше в том же году, как следовало из выходных данных, «Современные динозавры от А до Я».

Так, а это еще что такое? Он снял с полки толстую книгу и просунул руку в образовавшееся отверстие. Стаканчик с зубной щеткой и одноразовый бритвенный станок. Он вынул еще несколько книг и ошеломленно осмотрел свои находки. Пена для бритья, шампунь, мазь от сикоза, пакетик с одноразовыми расческами, стопка чистых трусов, сложенные попарно носки, три пары сложенных вдвое джинсов. Сёрен продолжил поиски на верхних полках и нашел личные вещи за всеми рядами книг. Еще одежда, снова туалетные принадлежности, четыре романа, коллекция марок, плед, карманный фонарик, старый плеер и пакет, полный аудиокниг на кассетах, в числе которых был «Властелин колец».

Изучив все это, Сёрен вернул книги на место, и кабинет снова стал нейтральным и лишенным всякого личного начала. За дверью он увидел сложенную раскладушку без матраса. Странно. Сёрен осмотрел мусорное ведро, но оно было пустым. Потом заметил краешек открытки, торчавший между книгами, и вытащил ее. Это оказалась разноцветная открытка из Малайзии, подписанная упрямым детским почерком. В Малайзии чудесно, еда очень острая, я скоро возвращаюсь домой. С наилучшими пожеланиями, Асгер. Открытка от друга. Сёрен взглянул на часы, нацарапал на клочке бумаги свой телефон и положил записку на клавиатуру. Потом вышел из кабинета с одной-единственной мыслью: пора уже найти этого Эрика Тюбьерга. В тот же момент он услышал в коридоре шаги Фьельдберга.

По пути обратно в цивилизацию Сёрен пытался выспросить у Фьельдберга какие-то подробности о Тюбьерге, но это было нелегко.

— Он талантливый, — повторил Фьельдберг несколько раз. — Очень талантливый. Множество публикаций, огромный кругозор. Но нельзя сказать, что он пользуется большой популярностью.

— Почему?

— Он немного странный, — прямо ответил Фьельдберг. — Но кто у нас здесь не странный?

— Вы не могли бы объяснить подробнее? — попросил Сёрен. Фьельдберг ненадолго задумался.

— Эрик Тюбьерг связан с музеем с четырнадцати лет. Я услышал о нем от друга, который работал с его приемным отцом, и сам связался с ним в начале восьмидесятых. У Тюбьерга фотографическая память, и он знает о птицах абсолютно все. Я попросил его навести порядок в коллекциях, и он действительно разобрал и рассортировал все это хозяйство и до сих пор продолжает поддерживать порядок. Он знает каждый кусок кости и каждое перо в каждом из ящиков. С тех пор он и сам успел стать биологом. Он приходит сюда каждое утро в течение последних двадцати пяти лет — и все-таки я могу сказать, что совершенно его не знаю. Мы неоднократно работали вместе, в последний раз в связи с выставкой перьев, которая открыта сейчас на верхних этажах в публичном доступе. Вы наверняка понимаете, о чем я говорю: бывают люди, которые просто никого не подпускают близко, и Тюбьерг именно такой человек. Он всегда говорит только о работе, так, немного забавно, немного монотонно, и он все время работает. Моя жена бы вам рассказала, что я сам работаю больше необходимого — хотя в этой отрасли иначе нельзя, слишком большая конкуренция, — но по сравнению с Тюбьергом я просто отъявленный лодырь. Он здесь всегда. В Зале позвоночных, в коридоре у входа в Зал позвоночных, в своем кабинете в подвале или в столовой. Всегда. В прошлом году я вообще встретил его здесь в Рождество, — Фьельдберг задумчиво посмотрел на Сёрена. — Я забыл подарок жене у себя в кабинете и заехал забрать его часа в три. В здании было темно, хоть глаз выколи, и я был абсолютно уверен, что я здесь один. Когда я внезапно услышал шаги за спиной, я обернулся в полной уверенности, что это сторож, и увидел Тюбьерга. Он шел с пакетом каких-то продуктов, и казалось, что он в отличном настроении. Мы поздоровались, пожелали друг другу хорошего Рождества, и только когда я пошел дальше, до меня дошло. Я спросил: вы что, вообще не собираетесь домой праздновать Рождество? Сначала он пробормотал что-то, я не разобрал что и переспросил, и на этот раз он ответил что-то другое. Что-то вроде «нет-нет, я атеист». Как я уже сказал, он совершенно не выглядел расстроенным, иначе, право, я пригласил бы его на Рождество к нам, ну, если у него нет семьи или что-то в этом роде. Но он совсем не казался несчастным. Исследовательская работа, похоже, — это вся его жизнь.

Сёрен внимательно посмотрел на Фьельдберга. Они уже дошли до главного входа, где встретились почти час назад.

— Я только одного не понимаю, — сказал Сёрен, — Тюбьерг относительно молод, у него большие способности, он публикует множество статей, целиком и полностью предан своей работе и работает много и тяжело, но, если верить вашему администратору, с которым я разговаривал вчера, у него нет постоянной ставки. Почему?

Фьельдберг вздохнул, и сейсмограф Сёрена мгновенно на это отреагировал.

— Меня лично не удивляет, что он не получил постоянной ставки, потому что многие ее не получают. На ставку обычно претендует много талантливых людей, и мы вынуждены выбирать, — Фьельдберг настороженно посмотрел на Сёрена. — Что же меня, наоборот, постоянно удивляло — это как Тюбьергу удается вести себя так, будто у него есть постоянная ставка. Каким-то образом он должен выходить из положения, это я понимаю, но я не знаю, откуда он берет деньги на исследования. Он был, конечно, задействован в очень многих проектах Хелланда, и теперь… ну, теперь этому конец. Я думаю, ему придется подавать на работу за границей, и в его ситуации, как мне кажется, это будет верное решение. Возможность вырваться из этого болота, если вы понимаете, что я имею в виду. Тюбьерг ведь сверхквалифицирован в профессиональном смысле, но его социальные навыки далеки от совершенства. Копенгагенский университет абсолютно неподходящее место для такого человека, как он. Здесь слишком хорошо умеют работать локтями, слишком много негласных правил, которым нужно подчиняться, слишком стесненные условия для такого типа, как Тюбьерг, который не может и не должен преподавать. Я бы и сам хотел, конечно, чтобы все было иначе. Чтобы у нас были деньги и на то, чтобы нанимать экспертов, обладающих необходимыми социальными и педагогическими навыками, и на экспертов, которые работали бы только в рамках какой-то узкоспециальной области, но зато знали бы о ней все. Но на это просто-напросто нет средств. Поэтому мы принимаем на работу только тех специалистов, кто и разбирается в предмете, и является квалифицированным преподавателем — то есть умеет общаться с людьми и может чему-то научить студентов.

— А Эрик Тюбьерг этого не умеет?

— Нет, — ответил Фьельдберг, уверенно улыбаясь. — Он этого не умеет.

— Вы знаете Анну Беллу Нор из отделения Хелланда?

— Да. Ну то есть как знаю? Она же вроде дипломница Хелланда?

Сёрен кивнул:

— И Тюбьерга. По ее словам, Тюбьерг выступает ее так называемым внешним научным руководителем, так что какими-то педагогическими навыками он все-таки должен обладать.

Фьельдберг был искренне удивлен:

— Тюбьерг? Тогда это какое-то подковерное соглашение между ним и Хелландом. По правилам право вести студентов-дипломников есть только у людей с постоянной ставкой. Но знаете… — сказал он задумчиво, — все настолько усложнилось в последнее время. Правительство урезало нам деньги так, что это становится уже почти смешно. Поэтому иногда мы вынуждены обходить правила, чтобы вся эта машина как-то двигалась. Это между нами, — быстро добавил он.

— Почему?

— Вы не представляете, как здесь все устроено, — угрюмо сказал Фьельдберг. — И я не хочу никаких проблем. Я выхожу на пенсию через три года, и у меня уже все готово. Дача, внуки, пенсионная жизнь.

— Ладно, — сказал Сёрен. — Это между нами. Даю вам слово.

Фьельдберг вздохнул с облегчением:

— Я думаю, Хелланд помогал Тюбьергу больше обычного. У него наверняка были на это основания, но я совсем не хочу в это вмешиваться. Я лично никогда не поставил бы на кого-то вроде Тюбьерга в качестве своего преемника, а выбрал бы того, чье будущее на факультете выглядит более определенным. Тюбьерг никогда не получит постоянной ставки в Копенгагенском университете, — повторил Фьельдберг и внезапно рассмеялся. — Он, конечно, эксперт в своем деле, с этим никто не спорит, но он эксперт-«ботаник», а в системе, в которой и без того мало мест для экспертов, для «ботаников» мест нет совсем. Вообще. Никаких.

Фьельдберг бросил взгляд на часы:

— К сожалению, я вынужден заканчивать нашу встречу. Могу вам еще чем-то помочь?

Сёрен покачал головой:

— Я вам позвоню. А пока просто спасибо.

— Не за что, — Фьельдберг поднялся и ушел в музей.

Сёрен задумчиво следил за тем, как Фьельдберг закрывает дверь ключом, закрепленным на карабине на поясе его брюк, и вдруг о чем-то вспомнил.

— Фьельдберг, постойте! — Старик обернулся. — Как вы думаете, что он сказал тогда? — спросил Сёрен.

Фьельдберг выглядел сбитым с толку.

— Тюбьерг, — пояснил Сёрен. — Как вы думаете, что он сказал тогда, в Рождество, когда вы его здесь встретили?

Фьельдберг просветлел:

— А… да, я почти уверен, что он сказал «это и есть мой дом», — Фьельдберг грустно пожал плечами и почти сразу исчез.

Когда Сёрен припарковал машину перед полицейским участком на добрых двадцать минут позже обычного, солнце стояло уже высоко и небо из красного превратилось в бледно-розовое. Линда уже сидела на своем месте, вокруг пахло кофе.

— Четверговые булочки, — она указала на тарелку с двумя слойками на своем столе.

— Есть что-то новое о Йоханнесе Тройборге? — спросил Сёрен, осторожно нажимая пальцем на одну из слоек.

— Нет, — ответила Линда. — Я звонила несколько раз, и вчера, и сегодня, — она показала ему записи, — но у него сразу же включается автоответчик.

Сёрен попросил:

— Не найдете Хенрика? Если у него нет других дел, мы выезжаем по этому адресу где-то через полчаса. Я просто обязан теперь найти этого парня.

Линда кивнула.

— А Тюбьерг? — устало спросил Сёрен.

— Тоже ничего нового, — ответила Линда. — На университетском номере стоит автоответчик, на письма он не отвечает, а когда я позвонила ему на мобильный, включилось сообщение, что этот номер отключен.

— Ага, — сказал Сёрен, поднимая бровь, — но в прошлый раз вы слышали его автоответчик, разве нет?

— Да, — кивнула Линда, — поэтому я позвонила в телефонную компанию, и там сообщили, что телефон Тюбьерга вчера отключили за неуплату, после того как трижды посылали ему предупреждение.

Сёрен кивнул и направился к своему кабинету.

— Я, кстати, почти поссорилась с «Телиа», — добавила Линда. — Представляете, они отключили его телефон, потому что он не оплатил счет в двести девять крон. Разве это не мелочно?

— Правила есть правила, — ответил Сёрен.

— Да, но все-таки. Такая смешная сумма. По-моему, это мелочно.

— Поэтому хорошо, что вы работаете в полиции, а не в «Телиа», вы бы их быстро разорили своей добротой. — Он вдруг задумчиво посмотрел на Линду. — Послушайте, а мы проверяли адрес, по которому Тюбьерг прописан?

— Вы имеете в виду: проверяла ли я его адрес? — она посмотрела на него поддразнивающе. — Да, проверяла. Он прописан в районе Нордвест, по адресу Могевай, двадцать шесть, пятый этаж, квартира налево.

— Спасибо, — поблагодарил Сёрен и пошел в свой кабинет.

Через секунду он снова просунул голову в дверь:

— Да, кстати, я, пожалуй, не стану есть булочки, — сказал он.

Булочки были уж очень похожи на пристанище алчных паразитов.

Где-то через полчаса в дверь постучали, и в кабинет заглянул Стен:

— Я не помешаю?

— Нет, заходи.

Стен закрыл за собой дверь.

— Я наконец-то более-менее просмотрел компьютер Йоханнеса Тройборга. Ну и работка, — сказал Стен, усаживаясь за стол напротив Сёрена. — О том, что у него были проблемы с Хелландом, мы знали уже из компьютера Хелланда, но… — Стен зарылся в стопку бумаг. — Вот, — сказал он наконец. — Оказывается, Ларс Хелланд был не единственным сотрудником отделения клеточной биологии и сравнительной зоологии, который получал таинственные письма. — Сёрен с любопытством подался вперед. — Кто-то, называющий себя YourGuy, написал Йоханнесу три письма за последние четыре недели, — Стен вынул из папки лист бумаги и прочитал вслух: «Я так хочу снова тебя увидеть. Неужели ты этого не понимаешь? Звони!» И следующее: «Я просто схожу от тебя с ума. После того что ты мне позволяешь, меня разрывает от желания. Позвони!» — Сёрен и Стен обменялись многозначительными взглядами. Стен читал дальше: «Привет, Йо. В прошлый раз все слишком далеко зашло. Извини. Я схожу с ума от того, какой ты прекрасный. Я всю неделю пытаюсь тебя найти, но ты не открываешь и не подходишь к телефону. Я уважаю то, что ты можешь не хотеть общаться, но все-таки можно мы поговорим?»

Стен опустил бумаги.

Сёрен барабанил пальцами по столу и смотрел в окно.

— Ну что я могу сказать, — произнес он наконец. — Любовь какая-то однополая?

— Смотри, — сказал Стен, как будто не слыша слов Сёрена, и протянул ему распечатанную на принтере фотографию андрогинно выглядящего человека, которого Сёрен классифицировал как мужчину из-за плоской груди в корсаже. Волосы зачесаны назад жирными бороздами, облегающая одежда, черная кожа и колготки в сеточку, губы намалеваны огненно-красным цветом, с одного бока помада размазалась, как будто из губ шла кровь или их обладателя только что кто-то целовал. Глаза накрашены драматично, много черного цвета, нарисованный паук тянет свою липкую паутину к левому виску.

— Кто это? — с любопытством спросил Сёрен.

— У меня есть все основания предполагать, что это Йоханнес, — спокойно ответил Стен.

В тот же момент Сёрен и сам это увидел. Секундная вспышка высветила черты Йоханнеса из-под макияжа, и Сёрен удивленно крякнул.

— Господи, это действительно Йоханнес, — сказал он.

— Йоханнес гот, — объяснил Стен.

— Гот? — непонимающе переспросил Сёрен.

— Это субкультура, я читал об этом в Сети. Мужчины и женщины, которые поклоняются темноте. Одеваются они при этом очень по-разному, кто-то — как граф Дракула, кто-то — как кожаная баба в корсете. Им нравится черный и белый макияж, и у них всегда куча пирсинга. Эта фотография сделана в клубе «Красная маска», который, насколько я понимаю, является наиболее активным готическим ночным клубом в Копенгагене. Клуб открыт в первую пятницу каждого месяца и, кажется, пользуется популярностью даже за пределами Дании. Фотографии выкладывают на сайте клуба, и конкретно под этой просто было написано «03.09.07, Йоханнес». Только поэтому я вообще предположил, что это может быть он, — Стен криво усмехнулся, прежде чем продолжить. — В других местах на сайте он называет себя Орландо, но то, что у него есть никнейм, — это не попытка скрыться, а скорее часть той игры, в которую играют члены готической тусовки. Серьезно! — воскликнул он, когда Сёрен скептически поднял бровь. — Они играют в праздник в замке графа Дракулы. Если честно, это все довольно симпатично выглядит — клуб, который выше всего ставит толерантность, приятие и общение. Готическая тусовка, насколько я понял из всего прочитанного, возникла как своего рода реакция на панк-движение в 1980-х годах. Панки должны были выглядеть определенным образом и иметь определенные взгляды. Готы ничего такого не хотят. Их девиз — no code, no core, no truth. Уникальный личный способ подачи себя здесь превыше всего.

— Это гомосексуальный клуб? — спросил Сёрен.

— Нет. Как я уже сказал: никакого кода, никаких правил, — ответил Стен. — Гомосексуалистам здесь рады точно так же, как и гетеросексуалам. Многие, похоже, приходят туда в обычной повседневной одежде и никак не выказывают своей ориентации.

— И что, никакого секса? — спросил Сёрен.

— Да, никакого секса. Наверняка еще и поэтому никто не пытается скрыть свою идентичность. Не только Йоханнес фигурирует там под своим настоящим именем. Единственное, что держится в тайне, это место проведения мероприятий. Записываясь для участия в них, ты добавляешь свой телефон в sms-рассылку — и получаешь информацию о том, где пройдет следующая встреча, за несколько часов до ее начала. Место каждый раз новое. Наверняка это делается, чтобы избежать нашествия всюду сующих свой нос неонацистов и прочего сброда. — Стен пожал плечами. — У меня вообще сложилось впечатление, что там не бывает никаких темных делишек. Мы говорим о множестве переодетых взрослых, влюбленных в темноту и ужасы. Однако в готической тусовке есть много совместителей.

— Совместителей?

— Людей, которые участвуют в готической тусовке и являются активными членами фетиш-тусовки. И поверь мне, насколько открыта готическая среда, настолько же герметически закрыта фетиш-среда. Как перепуганная устрица. Их клуб называется «Инкогнито», и за их ежемесячными клубными встречами стоят те же самые люди, которые организуют мероприятия «Красной маски», но на встречах фетишистов правила гораздо строже. Фотографировать, например, не разрешается ни при каких обстоятельствах. Фетишисты в массе своей старше готов и, следовательно, более устроены в жизни, у них есть семьи и постоянная работа, поэтому они гораздо осторожнее и заботятся о том, чтобы скрывать свою личность. Главная разница между готической и фетиш-тусовкой — в сексе. Фетиш-мероприятия привязаны к так называемым темным комнатам, или трахательным, как их называли бы у нас в провинции, там можно анонимно предаваться различным радостям. Сексуальные развлечения у них довольно жесткие. Тебя могут выпороть, нацепить прищепки на соски, подвесить к стене с катушкой и грузом, поупражняться в японском бондаже и вообще проделывать с тобой такое, о чем я, понятное дело, не имел никакого представления, пока не прочел об этом в Сети вчера поздно вечером, — Стен ухмыльнулся. — Но даже в трахательных комнатах люди сохраняют свою анонимность. Ты находишь партнера и отрываешься на полную катушку. Йоханнес получал несколько писем с подробностями о фетиш-мероприятиях, так что, я думаю, вероятность того, что он является активным членом обеих тусовок, довольно высока. Я ставлю на то, что Орландо встретил YourGuy на мероприятии в одном из двух клубов, и подозреваю, что Йоханнес исчез, потому что прячется от YourGuy, который не очень-то похож на доброго дядюшку, — добавил Стен, щелкнув пальцем по распечаткам.

Сёрен задумался.

— И тебе не кажется, что YourGuy просто очень влюблен, а тон немного жесткий, ну, потому что они вращаются в таких кругах? — спросил он.

Стен кивнул:

— Возможно, но меня смущает, что адрес, с которого пишет YourGuy, зарегистрирован анонимно, то есть принадлежит Дональду Даку, 2200 Дональд. Это обычная проблема бесплатных адресов. При желании можно сделать адрес анонимным — как поступил тот, кто угрожал Хелланду, — или же зарегистрировать его на любое имя, Дональда Дака или Билла Клинтона, и если не использовать при этом личный компьютер, то отследить человека будет невозможно. Адрес использовался только в этих трех случаях. Его создали четвертого сентября этого года, три письма отправлены соответственно двенадцатого сентября, шестнадцатого сентября и четыре дня назад, седьмого октября. Я, конечно, проследил, откуда отправлены письма, выяснил, что это было сделано из интернет-кафе, и поговорил с его хозяином, который рассмеялся, когда услышал, о чем я спрашиваю. В этом кафе стоят двадцать компьютеров, распределенных по трем маленьким комнатам, и каждый день туда заходят около двухсот человек. Никто не следит за тем, кто приходит и уходит. Эти письма мог написать кто угодно. Но одно мы знаем твердо: человек, написавший их, не хотел, чтобы его узнали, — а зачем так скрываться, если ты просто «очень влюблен»?

Сёрен медленно кивнул.

— Почему ты вообще думаешь, что Йоханнес гей? Ты на это несколько раз намекал, — спросил Стен.

— Это не точно. У меня есть подозрения, но Анна Белла Нор, например, это отрицает. А что?

Стен задумчиво взглянул на него:

— Я запустил поиск на слово «Орландо» и узнал, что это имя главного героя в книге Вирджинии Вульф 1926 года. Орландо — это торговец, который живет четыреста лет и в конце концов превращается в женщину…

— И? — спросил Сёрен, разглядывая Стена.

— Мне совершенно не кажется, что Йоханнес гей, — легко ответил Стен. — У «Красной маски» есть форум, на котором пишут комментарии после праздников, и Йоханнес явно популярен среди женщин, он флиртует так, что дым столбом. Я думаю, что он играет со своим женственным началом и что мы с тобой достаточно глупы, чтобы путать это с гомосексуальностью.

В дверь постучали. Это был Хенрик. Стен встал, когда тот вошел в кабинет.

— Мы как раз закончили, — сказал Стен, поздоровавшись с Хенриком. По дороге к выходу он остановился. — Успехов в поисках истины, — сказал он, покачав головой.

Когда он ушел, Сёрен уронил голову на руки и замер за своим письменным столом.

— Можно узнать, что здесь происходит? — спросил Хенрик. Он стоял скрестив руки и выглядел молодцевато.

— У меня нет больше сил, — пробормотал Сёрен, уткнувшись носом в коврик на столе.

Сёрен с Хенриком отъехали от полицейского участка, повернули направо и поехали по Фредерикссундсвай.

— Почему мы едем не по Борупс Алле? Нам разве не в район Вестербро?

— Сначала нужно кое-что проверить, — ответил Сёрен. — Йоханнес Тройборг ведь не единственный, кто исчез. Эрик Тюбьерг не отвечает ни на телефонные звонки, ни на письма, ни на ту вежливую записку, которую я собственноручно положил на его письменный стол. Но он живет на Могевай, двадцать шесть, так что, я думаю, мы заскочим туда по дороге.

Они снова замолчали.

Сёрен и Хенрик начали дружить еще в полицейской академии, но вдруг, внезапно, на коротком отрезке между Беллахой и Могевай, Сёрен осознал, что сейчас сказать, что они друзья, было бы неправдой. Обычно, когда они ехали куда-то вместе, Хенрик всегда сидел на пассажирском сиденье и жаловался, что семья сводит его с ума. Или рассказывал анекдоты о своем мотоцикле и о том, где он в последнее время на нем бывал. Или молол какую-то ерунду о женщинах, футболе или о том, что теперь, черт побери, ему нужно пойти на курсы английского, потому что его чертовы спиногрызы отлично говорят по-английски и начали издеваться над его произношением. Поворачивая на Могевай и проскальзывая на пустое парковочное место перед домом двадцать шесть, Сёрен понял вдруг, как давно это словоизвержение прекратилось.

Сёрен оставил ключ в зажигании. Он никогда не рассказывал Хенрику о том, что случилось. Вдруг тому захотелось бы об этом поговорить? Сёрен не смог бы вынести такого разговора, поэтому предпочел ничего не рассказывать Хенрику. Да и вообще никому. Он был наедине со своей тоской, она инкапсулировалась и сидела в нем как осколок кривого зеркала.

— Черт, как же у меня болит голова! — воскликнул вдруг Хенрик, нетерпеливо болтая ногой.

— Ты что, гулял вчера, что ли? — спросил Сёрен.

— Да, я встречался кое с кем, — ответил тот вдруг неуверенно, как будто проговорился. — Ну, выпили по паре пива, и все такое.

— С Алланом, что ли? — спросил Сёрен. Аллан был их общим другом и коллегой.

Хенрик вдруг глупо рассмеялся:

— Нет, это… да ну, черт с ним. Я влез в какое-то дерьмо, в общем. Расскажу как-нибудь в другой раз.

Сёрен продолжал сидеть, держась за руль.

— Ну что? — вопросительно сказал Хенрик. — Идем искать этого Тюбьерга? Или что?

Сёрен его не слушал.

— Я знаю, почему ты стал таким таинственным, — сказал Сёрен. — Извини, пожалуйста.

— Хм, что ты такое несешь? — переспросил Хенрик.

Сёрену вдруг стало тяжело подбирать слова, и он посмотрел на свои руки.

— Просто извини. Я знаю, что невозможно дружить с тем, кто не платит той же монетой, — он не знал, что еще сказать. Хенрик рассматривал его какое-то время, Сёрен чувствовал его взгляд на своей щеке.

— Можно мы в другой раз об этом поговорим? — спросил наконец Хенрик. — Я очень измотан сегодня. Мягко говоря. Так что давай, пошли.

Хенрик открыл дверцу, вылез из машины и пошел к табличке с именами и звонками. Сёрен следил за ним через стекло и чувствовал, как в груди разрастается отвратительное беспокойство.

— Его фамилии здесь нет, — сказал Хенрик, когда Сёрен подошел к нему. — Никакого Эрика Тюбьерга. Ты уверен, что это номер двадцать шесть?

Сёрен стал рядом с Хенриком, и они одновременно заметили, что кто-то наклеил новую белую табличку с фамилией жильца на пятом этаже поверх прежней. На белой табличке было написано «К. Линдберг». Сёрен подцепил уголок, потянул табличку в сторону — и да, действительно, под ней оказалась фамилия «Тюбьерг».

Сёрен еще не успел понять, что он думает по этому поводу, но Хенрик уже утопил кнопку звонка. Они оба выпрямились и стали ждать, когда им откроют.

— Он наверняка на работе, — сказал Хенрик, взглянув на часы.

В ту же минуту к подъезду подошел мужчина с двумя пакетами, полными продуктов из супермаркета. Хенрик и Сёрен подумали об одном и том же, мужчина посмотрел на них вопросительным взглядом.

— Вы меня ждете? Вы из инкассо, что ли?

— Вы Линдберг?

— Да. Карстен Линдберг. А в чем дело?

— Мы из полиции, — сказал Хенрик, показывая удостоверение.

— Что-то случилось? — испуганно спросил мужчина, ставя пакеты на землю.

— Нет, — мягко ответил Сёрен. — Это не имеет никакого отношения к вам лично или членам вашей семьи.

Карстен Линдберг выдохнул с облегчением:

— Чем я тогда могу вам помочь?

— Вы живете в этом подъезде?

— Да, пятый этаж, квартира налево. Я снял ее на год, до следующего лета.

— У Эрика Тюбьерга?

— Да, — удивленно ответил мужчина.

— Вы знаете, где живет Эрик Тюбьерг, пока вы снимаете его квартиру?

— Да, знаю, — без промедления ответил он. — По крайней мере приблизительно. Где-то в окрестностях Лос-Анджелеса. Он палеонтолог или что-то вроде того, занимается птицами и сейчас преподает в Калифорнийском университете, в течение двух семестров.

Сёрен делал все, чтобы скрыть удивление:

— Как вы вышли на Тюбьерга?

— Он повесил объявление в Институте Эрстеда. Я биохимик. Искал квартиру и случайно наткнулся на его объявление на доске. А в чем дело?

— Мы ищем Эрика Тюбьерга, — отрывисто ответил Сёрен. — Вы сняли квартиру пустой?

— Нет, она частично обставлена. Он забрал все свои личные вещи, но большая часть мебели осталась в квартире. Меня это полностью устраивает, для меня эта квартира — только временное решение.

— У вас есть его адрес в Калифорнии?

— Нет. У меня есть адрес его электронной почты, но это почта Копенгагенского университета. Вообще говоря, он чуть с ума меня не свел несколько месяцев назад. Я потому и подумал, что вы из инкассо, — он криво улыбнулся. — Все началось с того, что меня завалили письмами о задолженностях, потом отключили и электричество, и телефон. Я две недели пытался как-то найти Эрика, но он не отзывался. Я ужасно на него злился. Спустя две недели он все-таки ответил и объяснил, что ездил на раскопки. Правда, очень глупо все получилось. Мы договаривались, что я перевожу деньги на его счет и он оплачивает коммунальные расходы. Я ни слова от него не слышал после того, как он уехал, но был уверен, что он разобрался с платежами, поэтому почти не думал об этом. Во всяком случае, я уж никак не представлял, что он просто перестанет платить по счетам. В итоге я убедил его временно перевести счета на мое имя, это было в тысячу раз проще для нас обоих. Он может дальше заниматься своими костями и раскопками, а у меня включится свет в холодильнике и заработает телефон. Он попросил сохранять все письма, которые ему приходят, и я так и делаю. Честно говоря, часть этих писем выглядит довольно тревожно, и я писал ему об этом, но он никак не отреагировал. Что я могу поделать? Я его квартиросъемщик, а не его мама, правда? Недавно вот пришло еще одно письмо из инкассо, — сказал он и тут же виновато взглянул на полицейских. — Мне не очень-то удобно об этом рассказывать, это все-таки личное дело, но что поделаешь. Вы хотите забрать письма?

— Да, спасибо, — поспешил ответить Сёрен.

То, что собирался сделать Карстен Линдберг, было с технической точки зрения незаконно, зато это избавит Сёрена от огромной бюрократической возни.

Сёрен пошел наверх за письмами. Он нес один из пакетов Карстена Линдберга.

— Какой вы приятный полицейский, — сказал Карстен, улыбаясь.

Квартира Тюбьерга оказалась маленькой и совершенно безликой. Две комнаты и душевая кабина на давно не ремонтировавшейся кухне. Окна не мешало бы вымыть. Сёрен забрал пятнадцать писем о задолженностях из инкассо, попрощался с Карстеном и спустился обратно на улицу. Хенрик ждал его в машине, листая садовый каталог.

— Подумываю вот инвестировать в газонокосилку, — сказал он. — Что скажешь? Без газонокосилки разве ты настоящий мужчина?

— Ну, не знаю, как ты, — ответил Сёрен, — но я как-то обхожусь.

— Потому твой сад и похож на помойку, — сказал Хенрик. Они немного помолчали, потом Хенрик добавил: — Ни черта он ни в каком не в Лос-Анджелесе.

— Да, — согласился Сёрен, — но ему зачем-то понадобилось убеждать в этом своего квартиросъемщика. Зачем?

Они катились вниз по Фальконер Алле, по направлению к Вестербро. Сёрен несколько раз пытался заговорить, но Хенрик сидел запрокинув голову на спинку пассажирского кресла и, казалось, дремал. Сёрен барабанил пальцами по рулю и ловко маневрировал в потоке машин. На короткое мгновение он почувствовал себя полностью изолированным. Они припарковались на Конгсхёйгаде, и Хенрик пропустил Сёрена вперед при входе в подъезд Йоханнеса Тройборга. Ступеньки были так глубоко продавлены посередине, как будто лестницу не ремонтировали уже лет тридцать. На каждой лестничной площадке валялись смятые пакеты из-под сока, конфетные фантики, несдаваемые бутылки, а в одном месте — резиновый жгут, когда-то плотно опоясывавший руку. На втором этаже еще горел свет, но выше все лампочки перегорели, и Сёрен с Хенриком едва видели, куда ступают. Кроме того, в подъезде воняло мочой.

— Тьфу ты господи, — тихо сказал Хенрик.

— Да, красота.

Наконец они остановились перед дверью в квартиру Йоханнеса, и у Сёрена вдруг что-то перевернулось в животе. Хенрик протянул руку, чтобы позвонить в звонок, но Сёрен ее перехватил.

— Смотри, — сказал он, указывая на дверь, которая была закрыта, но не заперта. Оставалась очень тонкая щель, едва различимая в темном подъезде. Именно она и привлекла внимание Сёрена.

— У меня плохие предчувствия, — сказал он, вынимая из нагрудного кармана карандаш и толкая им дверь. Она открылась внутрь квартиры. Было по-прежнему очень тихо.

— Заходим, — уверенно сказал Сёрен.

В квартире было еще темнее, чем в подъезде, хотя казалось, что это невозможно. Сёрен и Хенрик очутились в крошечном коридоре, который заканчивался кухней с левой стороны и гостиной с правой. Они могли разглядеть окно, опущенные шторы, чугунную скамью, накрытую покрывалом, и подушки на ней, и обеденный стол с четырьмя стульями перед окном. Хенрик прошел на кухню и зажег свет. Здесь царил беспорядок, за кухней явно не следили. Пустые бутылки из-под газировки, открытые пакеты с сухими продуктами и грязная жирная решетка, которую вынули из духовки, но так и не собрались отмыть, поэтому она лежала в раковине. В кухне воняло, Хенрик открыл дверцу под раковиной и обнаружил переполненный мусорный пакет. Сёрен вынул из кармана две пары резиновых перчаток и две пары бахил и протянул один из комплектов Хенрику. Он был полицейским уже триста лет.

Они тщательно осмотрели всю квартиру и нашли Йоханнеса в спальне. Сцена была гротескной. Йоханнес лежал в постели в центре абстрактного кровавого рисунка, укрытый заботливо подоткнутым одеялом, и выглядел спящим. Кровь вылилась из темной дырки в его затылке.

— Черт побери, Йоханнес, — сказал Сёрен.

Полицейские немного постояли молча. Воздух в спальне был спертым.

— Десять часов восемнадцать минут, — сказал Хенрик, достал телефон и позвонил за помощью.

Чуть погодя они услышали приближающиеся сирены. Сёрен разглядывал труп, и ему, против обыкновения, сложно было сдерживать чувства.

«Йоханнес — мой лучший друг», сказала про него Анна.

Остаток дня ушел на рутину. Патологоанатом Бойе и техники из Криминально-технического центра приехали одновременно, и Бойе быстро установил, что смерть наступила в промежутке между десятью часами прошлого вечера и десятью часами утра, и Сёрен тут же почувствовал угрызения совести, потому что это значило, что Йоханнес был жив, пока они пытались его найти. Черт бы его побрал, почему же он просто не ответил на звонок! Кровавый след на полу указывал на то, что Йоханнеса убили в гостиной, и Бойе попросил техников найти орудие убийства в форме тяжелого заостренного предмета. У главного техника на поиски ушло три минуты.

— Смотрите, — сказал он, подзывая коллег.

Те подошли и изучили один из четырех шпилей с наконечником-луковицей, высовывавшийся из углов чугунной скамьи.

— Кровь, мозги и волосы, — лаконично сообщил техник Сёрену, шедшему за ним из коридора, чтобы не наступать на возможные следы. Бойе взглянул на находку, стоя в дверном проеме в спальне, сообщил: «Да, да, спасибо», — и снова погрузился в работу.

Сёрен и Хенрик вышли из квартиры на лестничную площадку, и техники начали изолировать следы на полу, стенах и тканях. Их фотоаппараты то и дело сверкали вспышками, и Сёрен почесал затылок. Нужно начинать ковровую бомбардировку ближайшего окружения — собирать у всех показания. Опросить соседей по площадке, соседей сверху, соседей снизу. Тело Йоханнеса увезли в морг, постельное белье и матрас запечатали и забрали. Бойе попрощался и сбежал вниз по лестнице.

В начале четвертого все было измерено и сфотографировано, все следы изолированы. Оставалось ждать заключения судмедэкспертизы, это наверняка займет минимум несколько часов, так что Сёрен только завтра утром узнает наверняка, с чем имеет дело. Он проинструктировал пять команд, по двое полицейских в каждой, и отправил их обойти все соседские квартиры. Когда квартиру опломбировали, Сёрен устало спустился по лестнице. Шел легкий снег, но, несмотря на это, перед домом собралась небольшая группа зевак, с любопытством рассматривающих подъезд и дрожащие на ветру красно-белые ленты. К дому подъехали еще четверо коллег Сёрена, и он помахал им из своего укрытия в подъезде, где и устроил для них короткий брифинг. Когда они ушли выполнять задание, к Сёрену присоединился Хенрик. Сёрен мерз и совсем не чувствовал, что на нем шерстяные носки. Вернее, он вообще не чувствовал ног.

— Ну что, нам надо проведать кое-чьих родителей, — без выражения сказал Сёрен.

— У меня все под контролем, — ответил Хенрик, хлопая его по плечу. — Я послал Мадса и Эзлема.

Сёрен посмотрел на него с благодарностью. Он слушал, что говорит Хенрик, и одновременно сохранял у себя в памяти лица зевак. Они, как ему показалось, вконец замерзли и собирались расходиться. Две пожилые женщины с сумками на колесиках и в беретах на подкладке переступали с ноги на ногу, рядом с ними стояли трое молодых людей с рюкзаками и в цикламеновых пуховиках и молодая женщина с ребенком в коляске. Молодой парень с румянцем на щеках разговаривал по телефону, и совсем слева стояли две женщины лет сорока с двумя детьми-подростками.

Позади всех стояла Анна.

Капюшон ее куртки был поднят, движения говорили Сёрену, что она только что подошла к группе зевак и пыталась протиснуться поближе. Хенрик что-то говорил — его губы беззвучно двигались, он пытался поймать взгляд Сёрена. Анна испуганно посмотрела на дом, на полицейские машины, на заграждения и на долю секунды Сёрену прямо в глаза — во всяком случае, ему хотелось в это верить. Потом она повернулась и побежала, и Сёрен пустился вслед за ней. Он грубо оттолкнул Хенрика, проскользнул по участку тротуара перед домом, запутался в лентах заграждений, растолкал молодых людей в стороны и наконец, высвободившись из толпы, выбежал на проезжую часть. Угол был в пятидесяти метрах от подъезда, Анна давно уже завернула за него и скрылась из виду. Он был уверен, что это она. Взгляд, губы, волосы под капюшоном. Сёрен добежал до угла, завернул на Хадерслевгаде, миновал площадь Энгхаве и припустил дальше по Энгхавевай. Машины здесь медленно двигались сплошным потоком, так что ему пришлось ненадолго остановиться. Мимо проезжал автобус, водитель сигналил машинам, не дававшим ему дорогу. Сёрен подбежал к автобусу и попробовал заглянуть внутрь, но окна запотели. Он стучал по борту автобуса, продолжая бежать рядом с ним. Стучал по вращающимся покрышкам, по передней двери, пока ему не удалось наконец поймать взгляд водителя.

— Уйди! — крикнул водитель. — Подожди следующего!

Сёрен полез за удостоверением, но путь наконец-то был свободен, и автобус набрал скорость, оставив замерзшего и встревоженного Сёрена позади.

— Что, мать твою за ногу, такое происходит? — в ярости заорал Хенрик, когда Сёрен вернулся обратно на Конгсхёйгаде.

— Мне показалось, что я кое-кого увидел, — сказал Сёрен, избегая взгляда Хенрика.

— Кого?

— Не важно. Это оказалась не… он.

Хенрик сощурился и посмотрел на Сёрена испытующе.

— И с каких это пор ты пускаешься за подозреваемыми в одиночку?

— С сегодняшнего дня, — устало ответил Сёрен. — Извини. Я совершенно запутался в этом деле.

Хенрик был очень раздражен.

— Сёрен, — сказал он. — Все полицейские должны смириться с тем, что не каждое преступление может быть раскрыто. Даже если до сих пор у тебя не было ни одного прокола, смирись с тем, что это дело может стать для тебя первым нераскрытым. Ты от этого не умрешь, и нет риска, что начальство сорвет звездочки с твоих погон и разжалует тебя в рядовые, правда? И потом, ничего еще не ясно. Мы только взялись за это дело! Так что сейчас мы тихо и спокойно подождем заключения Бойе, а потом составим план действий, хорошо? Иди-ка домой. Я все здесь закончу и поеду обратно с Мадсом. Давай-давай, проваливай. Я сам напишу рапорт.

Сёрен кивнул и уселся в машину. Он посидел немного за рулем, пытаясь собраться с мыслями.

Сёрен целенаправленно покатил по Фальконер Алле в направлении Нёрребро. Пересек Огаде, повернул направо, припарковал машину за домом Анны, обошел дом, остановился у двери подъезда и долго звонил в домофон. Никакого ответа. Тогда он нажал на кнопку соседней квартиры. После долгого времени старый голос ответил:

— Да?

— Фру Снедкер? — спросил Сёрен, бросив взгляд на табличку под звонком. — Я из полиции, откройте, пожалуйста.

Послышался шелест, и Сёрен подумал, что она собирается открывать, но оказалось, что он ошибся, потому что фру Снедкер спросила:

— И почему я должна этому верить?

Сёрен очень удивился.

— Ну, в общем-то, я вас понимаю, — сказал он наконец. Что делать?

В квартире снова что-то зашелестело.

— Если это ты сидел тут и ждал Анну, — зло сказал старушечий голос, — то беги-ка домой к маме, красавчик. Нас не интересует барахло, которое ты хочешь нам втюхать. Вон! — наверху положили трубку, и Сёрен остался в недоумении. Он отступил пару шагов назад и поднял голову. В окно на пятом этаже, напротив квартиры, в которой, судя по всему, жила Анна, выглядывала старушка. Она махнула ему рукой, когда он поднял глаза, и Сёрен вернулся к подъезду и снова позвонил в домофон.

— Я никогда раньше тебя не видела, — сказала женщина, подняв трубку. — Ты же не думаешь, что я как идиотка стану открывать дверь незнакомому мужчине только потому, что он утверждает, будто он из полиции?

— Фру, — властно сказал Сёрен, — давайте так: сейчас я даю вам телефон, вы звоните в справочную и узнаете, чей это номер. Вам скажут, что это номер дежурного в полицейском участке Беллахой. Потом вы подождете две минуты, после чего позвоните этому самому дежурному в Беллахой и спросите, считает ли он, что вам стоит впустить мужчину, который утверждает, что его зовут Сёрен Мархауг и что он из полиции, и если дежурный ответит утвердительно, вы пустите меня внутрь, договорились? Я прямо сейчас им позвоню и скажу, где я нахожусь. Вы согласны?

— Ты что, думаешь, я вчера родилась? — дерзко спросил голос. — Так я тебя уверяю, красавчик, что это не так. Я родилась задолго до того, как у твоего будущего папы начало зудеть в штанах.

Сёрен улыбнулся:

— Ну ладно, значит, договорились.

Наверху положили трубку. Сёрен позвонил дежурному, и спустя четыре минуты тот перезвонил и весело сообщил, что препятствия устранены. Только что звонила некая Магги Снедкер, дата рождения 26.02.1919. Она была настроена очень недоверчиво, но в конце концов им все-таки удалось договориться. В ту же минуту щелкнула открывающаяся дверь, и Сёрен вошел в подъезд.

Когда он поднялся на пятый этаж, фру Снедкер стояла на площадке, скрестив руки на груди, и выглядела очень суровой, хотя на самом дне ее глаз Сёрен разглядел насмешку.

— Высоко же вы забрались, — сказал он, запыхавшись, и протянул ей свое удостоверение.

— Это да. Воздух тут, наверху, слишком разреженный для слабаков, — она внимательно изучила его удостоверение. — Что вам нужно?

— Мне нужно как можно быстрее связаться с вашей соседкой, Анной Беллой Нор, но она не открывает дверь и не отвечает на телефонные звонки.

— Хм, что же это Анна не открывает такому симпатичному стражу порядка? — спросила старуха.

Глядя, как элегантно она одета и какие у нее длинные красные ногти, Сёрен просто поверить не мог, что ей далеко за восемьдесят. У нее были густые кучерявые очень рыжие волосы, и его вдруг осенило: она же носит парик! У Эльвиры волосы стали тонкими и шелковистыми сразу после того, как ей исполнилось шестьдесят, и она остригла их совсем коротко.

— А что случилось? — спросила фру Снедкер. — Она, бедняжка, и так уже столько страдала. Сначала этот вялый «папаша», который просто взял и сбежал в один прекрасный день. Ох, я бы ему задала! Лили тогда даже года еще не исполнилось. Вот ведь мерзавец. Анна хорошая девочка, правда. Она просто очень расстроена, поэтому и рисуется иногда. Меня-то ей не обмануть. Да, так что вы хотели? — Взгляд старухи был похож на пистолет для забивания гвоздей.

— Я, к сожалению, не могу подробно рассказать, в чем дело, но не волнуйтесь, ничего серьезного, — успокоил он ее. — У вас ведь есть лишний ключ? — закинул он удочку.

— Конечно есть, но вы можете даже не мечтать о том, что я вам его дам, — ответила фру Снедкер, строго глядя на Сёрена. Она медленно смерила его взглядом с головы до ног, задерживаясь на выбранных местах.

— Но почему бы вам не зайти пропустить стаканчик? — внезапно спросила она, глядя на часы. — Сейчас четыре, Анна наверняка пошла за крошкой, сладкой малышкой. Вы представляете? Предать такого ребенка! С Анной, конечно, не очень легко ужиться, но никто и не говорил, что жить вместе должно быть легко, правда ведь? А малышка чем виновата? Отец уже почти два года ее не видел. — Фру Снедкер подалась вперед и прошептала последнюю фразу так, что Сёрен почувствовал пыльный древний запах ее духов. Потом она решительно повернулась на каблуках и исчезла в квартире.

— Э, — попытался сказать ей вслед Сёрен, но никакого ответа не последовало. Он толкнул дверь и шагнул сначала в темную мещанскую прихожую, а потом в гостиную, ничего подобного которой он никогда раньше не видел. Ни одного сантиметра стен здесь не пустовало. На них висели толстые старые ковры, картины в тяжелых золотых рамах, тарелки, фотографии, а дальняя стена от пола до потолка была уставлена старыми книгами, ряды которых прерывались только балконной дверью. Соседствующему с книгами граммофону было не меньше пятидесяти лет. Фру Снедкер стояла у низкого заставленного бутылками столика и разливала по бокалам красно-коричневую жидкость.

— Ага, вот и вы, — довольно сказала она.

— Я не пью в рабочее время, — предупредил Сёрен, но это прозвучало не очень убедительно.

— Чушь, — ответила фру Снедкер.

Сёрен рассматривал старый револьвер, висевший на стене. Металл был недавно отполирован, дерево отлично сохранилось, но оружию должно было быть не меньше нескольких сотен лет.

— Это оружие когда-то принадлежало Гриффенфельду, — сказала фру Снедкер, проследив за его взглядом. — Прекрасный образец, правда? Так, ну давайте, — она протянула ему бокал, осушила свой и скептически посмотрела на Сёрена, который осторожно сделал маленький глоток. Потом подошла к окну и выглянула на улицу.

— Вон, смотрите сами, вон они идут, — торжествующе сказала она. Сёрен подошел к ней и увидел, что из низкого черного деревянного здания, которое, как пояснила фру Снедкер, было детским садом, в который ходила Лили, вышла какая-то фигура, ведущая за руку маленького ребенка. Анна тащила за собой с трудом ковылявшую в комбинезоне дочь. — Так что вы можете, друг мой, успеть употребить еще одну порцию разгоняющего страх напитка. В чем дело? — Она подбадривающе взглянула на наполовину полный бокал Сёрена, но он отставил его на столик для напитков.

— Послушайте, — сказал он. — Что вы имели в виду, когда говорили, что кто-то ждал Анну?

— Нет, ну ради бога, — сказала фру Снедкер. — Не хотите — как хотите, — с этими словами она осушила и бокал Сёрена. — Да, так вот, смотрите. Два раза на этой неделе какой-то мужчина ждал Анну на лестнице. Кто-то, кого она не знает. Ну или, по крайней мере, она не может понять, кто это мог быть.

— Когда именно он ее ждал?

— Когда-когда, — проворчала она. — Пару дней назад, я перестала следить за календарем не важных событий. Пару длинных дней назад, — она снова наполнила бокалы, и Сёрен всерьез задумался над тем, не принесет ли рюмочка-другая пользы здоровью. Любительница рюмочек, по крайней мере, выглядела сильной и бесстрашной.

— Попытайтесь вспомнить, пожалуйста, — попросил Сёрен. — Это было вчера? На прошлой неделе?

— Простите, — сказала фру Снедкер. — Моя память, похоже, до сих пор не перешла на зимнее время, — она пожевала губы. — Да, кстати говоря, раз уж мы вспомнили о зимнем времени. Не будете ли вы так любезны перевести мой видеомагнитофон на зимнее время? Ну, мы все равно ждем, пока Анна затащит поросеночка на пятый этаж. Вот, смотрите, я даже нашла инструкцию, но дальше этого мои технические способности не идут.

Сёрен покорно поплелся за старухой. В одну руку ему сунули карманный фонарик, а в другую — пожелтевшую инструкцию. Видеомагнитофон, как следовало из инструкции, был куплен в 1981 году. Сёрен встал на четвереньки и стал нажимать на разные кнопки, чтобы исправить время на дисплее. Когда он выпрямился, фру Снедкер сказала:

— Ха, а вот, кажется, моя память возвращается. Я вдруг кристально ясно все вспомнила: в первый раз он ждал Анну в понедельник после обеда, а во второй — в среду вечером, — фру Снедкер улыбнулась.

— В среду вечером на этой неделе?

— Нет, в мае месяце десять лет назад, — ответила фру Снедкер. — Конечно на этой неделе! Вчера, десятого октября.

— А где была Анна? Она куда-то выходила, раз ему пришлось ждать?

— Этого я правда не знаю. Наверное, бродила где-то по улицам.

— И Анна не знает, кто был тот человек, который ее ждал?

— Нет. Она уверена, что это Йоханнес, тот парень, с которым она сидит в кабинете в университете. Главным образом из-за цвета волос. Он был в шапке, но я сказала Анне, что мне кажется, что из-под нее торчали темно-рыжие волосы, и она тут же решила, что это Йоханнес. Но я не знаю. Я поспешила закрыть дверь как можно быстрее. Может быть, это и правда был Йоханнес, никогда нельзя знать наверняка, — голос фру Снедкер зазвучал вдруг оскорбленно. — Я же не нанималась работать портье в этом подъезде, верно?

— Куда они пропали? — вдруг нетерпеливо спросил Сёрен. Даже с учетом того, что с ней ребенок, она должна была бы уже прийти.

— Ну так, может быть, это все-таки были не они, — пожала плечами фру Снедкер.

Сёрен устало посмотрел на нее.

— Да они это были, конечно, — сказал он. — Они, наверное, просто пошли не домой, а куда-то еще.

— Я бы поставила на супермаркет на Фальконер Алле. Еще бокальчик, пока мы ждем?

Сёрен вежливо отказался.

— Я попозже вернусь и поговорю с вами, — пообещал он, и фру Снедкер заговорила вдруг таким голосом, как будто была ужасно смущена.

— Тогда, может быть, вы будете так любезны и захватите для меня половинку белого хлеба? — крикнула она ему вслед.

Сёрен увидел Анну с дочерью почти сразу же. Они шли очень медленно, так что только что миновали то место, где Сёрен припарковал машину. Он пошел за ними на небольшом расстоянии, а когда они перешли Огаде и направились к Фальконер Алле, он перешел на противоположную сторону улицы и продолжал следовать за ними. Он не мог слышать, о чем они говорят, но понимал почти все по их жестам. Девочка шла с черепашьей скоростью. Ей все время встречалось на пути что-то заслуживающее внимания, кроме того, несколько раз она просто усаживалась на попадавшиеся по пути ступеньки. В одной руке у нее была мягкая игрушка, которую она тащила за собой по непролазной грязи. Анна выглядела апатичной. Сёрен видел по ее жестам, что ей стоит неимоверных усилий сохранять спокойствие. В тридцати метрах от супермаркета Лили уселась на мостовую, но Анна продолжала тянуть ее за руку. Потом чаша ее терпения переполнилась, и она тяжело пошла дальше, сказав что-то Лили так громко, что Сёрен почти расслышал слова. Только у самого входа в супермаркет Анна остановилась и взялась за голову. Лили по-прежнему сидела на земле и душераздирающе рыдала, прохожие бросали на нее озабоченные взгляды. Анна вернулась и взяла Лили на руки. Та поначалу отбивалась ногами изо всех сил, но Анна прошептала ей что-то на ухо, и в то же мгновение буря улеглась — по крайней мере, на время. Анна с Лили исчезли в супермаркете, и Сёрен перешел через дорогу и вошел туда за ними. Он остался стоять у входа, у прилавков, на которых в тщетной надежде быть купленными лежали чахлые зимние цветы, и следил за тем, как Анна опускает монету в щель, высвобождает тележку, снимает с девочки комбинезон и усаживает ее на детское сиденье. Проделав все это, они первым делом встали в очередь у хлебного отдела и купили Лили сладкую «улитку». Анна сняла куртку и шапку и на секунду подняла глаза. Сёрен отступил на шаг назад; когда он взглянул на нее снова, Анна с тележкой направлялась к полкам. У нее было заплаканное лицо и жирные, примятые шапкой волосы.

Когда Анна с Лили скрылись из виду, Сёрен взял корзинку и вошел в магазин. Был конец рабочего дня, может, ему нужно купить продуктов по дороге домой. Он шел за ними между рядов, все время на расстоянии, и мог слышать обрывки их разговора. Лили требовала, чтобы ее вынули из тележки. Как только ее поставили на землю, она тут же сбежала. Анна поймала ее, и Лили расхохоталась. Анна не смеялась. Она крепко сжала дочь, собираясь усадить ее обратно в тележку, но Лили начала выгибаться дугой. Сёрен наблюдал за их борьбой, и ему хотелось подойти и отобрать у Анны ребенка. Он плохо умел соотносить рост и возраст детей, но подумал о том, что Майя была бы сейчас ростом с Лили. В руках Анны Лили выглядела большим, диким зверьком, с которым Анна не могла справиться, но Сёрен знал, что в его руках девочка тут же станет крошечной, маленькой, как мышка, которую можно спрятать в нагрудный карман. Они могли бы вместе понюхать странные сыры в холодильнике или подняться наверх и изучить велосипед с дополнительными колесиками и торчащими из руля цветными резиновыми ленточками, пока мама спокойно ходила бы по супермаркету.

— Лили, прекрати сейчас же! — вдруг закричала Анна. — Ты меня поняла? Иначе никакого мороженого целую неделю — нет, даже целый месяц.

Лили продолжала плакать, и Анна резким движением усадила ее прямо на дно тележки и покатила дальше. Они остановились у прилавка с овощами, и Анна примирительно погладила Лили по щеке. Лили всхлипывала, и Анна крепко ее обняла.

— Извини, — прошептала она, — теперь нам осталось только купить немного картошки, и все.

— Я сама! — закричала Лили.

— Нет, солнышко, — устало ответила Анна.

Сёрен подошел к ним совсем близко. И Анна, и Лили выглядели ужасно. Уставшие, заплаканные и обессилевшие, что мама, что дочь. Лили снова расплакалась, и Анна решительно вынула ее из тележки.

— Ладно, — сказала она. — Я подержу пакет, а ты будешь складывать туда картошку.

— Лили помогает маме, — рассерженно сказала Лили.

— Да, солнышко, правда, — ответила Анна.

Лили брала картофелины обеими руками и с силой бросала их в пакет.

— Не бросай так.

Лили не унималась.

— Лили, я сказала, не бросай так, — повторила Анна, и в то же мгновение пакет лопнул, и картошка рассыпалась во все стороны.

— Ну смотри, — в отчаянии сказала Анна, безвольно опустив руки. Все вокруг рушилось. — Смотри, что ты наделала.

Лили опять расплакалась.

— Давайте я, — сказал Сёрен. Он поставил свою корзинку с крайне странным набором продуктов на пол. — Давайте я вам помогу, — повторил он.

Анна выпрямилась и недоверчиво посмотрела на Сёрена:

— Что вы здесь делаете?

— Покупаю продукты, — невинно ответил он.

Анна начала собирать картошку.

— Я не хочу с вами разговаривать, — яростно сказала она, глядя в пол. — Мне неинтересно то, что вы собираетесь сказать. Я не хочу этого слышать. — Она взглянула на Сёрена, и ее глаза сверкнули желтым.

— Я сейчас соберу картошку, — сказал Сёрен, — а потом отнесу ваши пакеты и вашего ребенка домой.

— Вот уж ни за что, — ответила Анна.

— Ну, будьте уверены, что именно это я и сделаю, — возразил Сёрен.

— Через мой труп, — драматично сказала Анна.

— Как скажете, — спокойно ответил Сёрен.

Анна смотрела на него зло, но Сёрен не собирался сдаваться. Как она ужасно выглядит, слишком худая и прыщавая. Да и Лили в тележке похожа на беспризорного ребенка — слезы на щеках, размазанные вокруг рта сопли и очень грязный медвежонок, зажатый под мышкой. Анна совершенно не замечала, как другие покупатели в магазине посматривают на нее, качая головой. Социально проблемная мать-одиночка, весь ее вид кричит о том, что она социально проблемная мать-одиночка. Странно только, что у нее в тележке нет чипсов и пива. Но Сёрен пропал. Это было сумасшествие, она же ему даже не нравилась, со всей своей колючестью и заносчивостью. Он и знаком-то с ней всего четыре дня, в течение которых она была настроена все более и более враждебно по отношению к нему. Но он пропал, с концами.

Лили не хотела идти, Анна сказала «надо», но Лили решила твердо и теперь уселась на ступеньки перед закрытым магазином.

— Нет! — сказала она, выпятив губу.

— Ты должна идти, — повторила Анна. Сёрен собирался что-то сказать, но Анна развернулась к нему и сказала: — Она должна идти. Мы просто не сможем нормально жить, если она не будет ходить сама. Я не могу нести все пакеты, все свои книги и плюс ко всему этому еще и ребенка. Я не такая сильная, — было очевидно, что она вот-вот расплачется.

Сёрен переложил все свои покупки в самый легкий из пакетов Анны, связал два переполненных пакета вместе и повесил их на шею, как коромысло с ведрами. Не спрашивая разрешения, он поднял Лили со ступенек и усадил себе на плечи.

— Только не болтай ногами, — предупредил он, — а то упадешь.

— Ладно, — гордо согласилась Лили.

Сёрен пошел вперед и немного погодя услышал за спиной шаги Анны. Лили ликовала на своем наблюдательном посту и кричала:

— Я вижу все машины во всем мире, все дома и всех девочек и мальчиков!

Анна не проронила ни слова за всю дорогу и, только когда они дошли до подъезда, сказала:

— Спасибо за помощь, здесь я уже сама.

— Анна, — сказал Сёрен тоном, не терпящим возражений, и опустил Лили на землю. — Я поднимусь с вами наверх.

Лили весело принялась топать по ступенькам. Анна подняла на Сёрена полные слез глаза:

— Я не хочу слышать то, что вы пришли мне рассказать. Я не хочу это слышать.

— Анна, — мягко сказал он. — Проблемы никуда не исчезнут оттого, что вы не хотите о них слышать. Никуда не исчезнут. И мне нужно с вами поговорить, ничего не поделаешь. Что, черт побери, вы делали возле подъезда Йоханнеса? И почему вы убежали?

— Мааамууууля! — донеслось с площадки второго этажа. — Я сейчас написаю в комбинезон!

— О господи, — сказала Анна и исчезла в подъезде. Она побежала по ступенькам за хохочущей Лили, Сёрен шел за ними с пакетами.

На площадке пятого этажа их поджидала фру Снедкер.

— Привет, Магги, — услышал Сёрен голос Анны. — Авария. Лили нужно в туалет.

— Ага, — ответила Магги. — Страж порядка с вами?

Сёрен успел подняться на площадку как раз вовремя, чтобы увидеть, как Анна посылает фру Снедкер удивленный взгляд, прежде чем открыть дверь своей квартиры и исчезнуть в ней вместе с Лили.

— Вы не забыли про мой хлеб? — строго спросила Магги.

— Нет, конечно, — ответил Сёрен, развязал узел на пакетах и протянул ей сверток из булочной.

Анна показалась в дверях:

— Магги, вы пока идите к себе. Я позже зайду, хорошо?

Старуха разочарованно кивнула и ушла в свою квартиру.

— Зачем вы отдали ей свой хлеб? — с любопытством спросила Анна, разбирая пакеты.

— Это я для нее купил.

Анна медленно повернула голову и уставилась на Сёрена непонимающим взглядом.

— Я вас ждал. В ее квартире. Мы увидели вас из окна, и когда вы так и не поднялись наверх, фру Снедкер предположила, что вы зашли в супермаркет, так что я пошел за вами, — честно объяснил он.

— И она попросила вас купить хлеба по дороге?

Сёрен кивнул.

— И вы купили?

Сёрен кивнул. Прошла десятая доля секунды, и Сёрен впервые услышал, как Анна смеется. Это продолжалось недолго, но очень ей шло.

— Сначала мы поужинаем, — сказала Анна. — Потом я выкупаю Лили и уложу ее, в семь часов. Вам придется подождать. Я не хочу, чтобы Лили видела меня после… Вы можете подождать в гостиной.

Сёрен бросил на нее короткий взгляд. Разве это возможно? Отложить новость об ужасном событии так, чтобы она встраивалась в распорядок дня? Он вышел в гостиную и сел на стул. Не то же самое ли сделал он сам, когда положил четыре младенческие фотографии Майи в коробку в подвале? Разве это не то же самое? Продолжать жить так, как будто ничего не случилось? Лили разглядывала его через открытую дверь, и он улыбнулся ей. Анна зашла в гостиную за миской и спросила:

— У вас есть дети?

— Я вам звонил вчера. Дважды. Почему вы не брали трубку? — сказал Сёрен, игнорируя ее вопрос.

— Я уходила… по делам, — быстро ответила Анна, направляясь с миской в руках обратно на кухню.

— Куда?

— К сожалению, я не могу вам этого сказать.

Сёрен вздохнул и насупился.

Где-то он уже это слышал сегодня.