Я ехал в Брехаловку, к Бемцу. Он был дома, — дожидаясь маршрутки, я вышел на связь и предупредил о своем визите, умолчав, правда, о его цели. Мобильная связь, конечно, хорошая вещь, но болтать по ней что попало не рекомендуется — прослушку еще никто не отменял. А вопрос у меня к Бемцу был серьезный и попахивал уголовным кодексом.

— Как ты вовремя! — воскликнул Бемц, пожимая мне руку. — Я тут как раз картошечки поджарил, селедочки прикупил — жирная, пальчики оближешь! — а соседка подкинула разносольчиков. Так что милости прошу к нашему шалашу. И на этот раз никаких возражений!

Я не стал отнекиваться, тем более что на столе стояла запотевшая бутылка хорошей водки и миска соленых груздей, которые я обожаю. Мы выпили, закусили, потом повторили… Все было очень вкусно, особенно картошка — хорошо прожаренная, с румяной корочкой; и не успел я опомниться, как бутылка показала дно. Бемц многозначительно подмигнул и достал из холодильника вторую.

— В поговорке сказано: пошлешь дурака в магазин за бутылкой, он и принесет всего одну, — сказал он, довольно ухмыляясь. — Но мы-то с тобой, Алекс, парни умные, для нас поллитра что слону дробина. Вот я и затарился как должно. Хорошо, что ты позвонил.

— Респект тебе за предусмотрительность. Но прежде всего — дело.

— Может, позже? А то прокиснет… — Бемц многозначительно постучал по бутылке.

— Не успеет… — Я улыбнулся этой бородатой шутке. — А дело серьезное и требует трезвого разговора. Тем более что сегодня я уже «причастился» — зашел в бар. Так что мне нужно запрягать лошадку не торопясь. Иначе она упадет с копыт.

— Ладно, грузи.

— Кеша, мне нужен ствол.

— Оба-на! Ты что, на дело собрался? Не ожидал.

— Ты плохо обо мне подумал. Мне нужен ствол для собственной защиты.

— На тебя наехали? Расскажешь?

— Кеша, лишние знания очень обременяют человека. Лучше тебе этого не знать.

— Понял. Согласен. Кстати, ко мне приезжал мент из уголовки, майор… Завенягин?

— И какая надобность привела его к тебе?

— Расспрашивал, был ли ты у меня в тот день, когда завалили Таркана, и в котором часу свалил.

— Ну а ты что ответил?

— Сказал все, как ты велел. Мне кажется, мой ответ ему не очень понравился. Буркнул что-то на прощанье и убрался из хаты.

— Ну и хрен с ним. Так как насчет ствола?

Бемц заколебался, потом скривился, будто ему в рот попало что-то очень кислое, и наконец ответил:

— Понимаешь, есть у меня «дура»… револьвер. Но я уже прикипел к нему душой. И потом, тебе ведь нужно что-то менее габаритное и более современное. Не так ли?

— В общем, да, так.

Кеша облегченно вздохнул и сказал:

— Сейчас додавим этот пузырь, и я сведу тебя с одним человеком. Зовут его Клим. Он тоже из нашего племени вольных охотников. Но его конек Отечественная война — награды, оружие… Уверен, у Клима есть что предложить хорошему человеку. Но придется заплатить…

— Это без проблем. Погнали… — Я встал.

— Э-э, Алекс, а как же бутылка?

— Мне уже достаточно. Спасибо за угощение. С меня ответ. Как-нибудь соберемся… Мне нужно торопиться, уж извини. Обстоятельства…

— Понял. Подожди маленько, я переоденусь…

Клим жил неподалеку. Похоже, Брехаловка для «черных археологов» была землей обетованной; по словам Бемца, здесь окопалось около десятка кладоискателей. Собственно говоря, место для тех, кто любит жить в тени, и впрямь было подходящим. Сюда даже участковый заглядывал раз в год, а городские власти старались вообще не замечать, что в городе есть такой Шанхай.

— Ты кого привел? — глядя на меня с подозрением, спросил Клим.

— Это свой человек, все нормально, — ответил Бемц.

— Забирай «своего» человека и катись отсюда колбаской. Все, разговор закончен!

«Черный археолог», специализирующийся на оружии, был высоким и худым как щепка. Обычно такие люди желчны и неприветливы. Но я знал, чем можно его взять. Достав портмоне, я небрежно вынул несколько сотенных американских бумажек, показал их Климу и молвил:

— Я ведь к вам не на блины пришел…

Клим не отводил взгляда от моей руки. Видно было, что в его душе идет борьба жадности с осторожностью. Он понимал, что перед ним серьезный, денежный клиент (а кому деньги не нужны? тем более вольному гробокопателю), но, с другой стороны, боялся, что я подсадная ментовская утка.

И все же жадность победила.

— Ты гарантируешь? — спросил он Бемца.

— Клим, зуб даю! Это мой дружбан.

— Ну смотри… щегол. Ежели что… в общем, сам знаешь.

— Знаю. Не боись.

— Лады. Идите за мной…

Хозяин дома завел нас в просторный сарай, где стоял большой слесарный верстак с инструментами и лежали какие-то железки. Присмотревшись, я понял, что это части самолетов, машин, танков и еще какой-то военной хрени. Что-то уже было отчищено от грязи и ржавчины, что-то оставалось таким, каким его вытащили из-под земли. Видимо, Клим приторговывал не только наградами времен Отечественной войны и оружием, но и поставлял запчасти собирателям раритетной военной техники.

Сейчас многие этим делом занимаются. Какой-нибудь потрепанный «виллис» военной поры иногда стоил дороже, чем два новеньких «мерседеса». Но главным условием для оценки старой техники была ее тождественность. То есть все детали и механизмы должны быть заводскими и именно того времени, когда машина вступила в эксплуатацию. Поэтому запчасти к технике военной поры, особенно германской, стоили очень дорого.

— Что нужно? — коротко спросил Клим.

— Ствол, — ответил я прямо. — В хорошем состоянии и с патронами к нему.

— Мм… — пожевал тонкими губами Клим. — Это проблема. Но попробую подыскать что-нибудь. Ждите… — И он вышел.

Бемц развел руками и сказал:

— Ты уж извини… Он немного с прибабахом. Но ежели что пообещал, то сделает.

— Ладно, чего там… Попытка не пытка.

Ждать пришлось долго. Я уже выкурил две сигареты, а Кеша — три, когда в дверях появился Клим. Он нес в руках небольшой сверток. Положив его на верстак, он развернул мешковину, и я увидел наган и три пистолета: «браунинг», «зауэр» и наш ТТ образца 1933 года.

«Браунинг» мне точно не подходил — он бил не дальше сорока метров, к тому же прицельная дальность была вполовину меньше, «зауэр» 1938 года выпуска был хорошим оружием, но к нему у Клима не нашлось патронов даже на одну обойму, а у нагана был изрядно поржавевший канал ствола. Конечно, его хорошо почистили, но это было уже не то. Точности от такой машинки не дождешься, хотя ее дальнобойность была вполне на уровне. Оставался ТТ. Хороший стрелок (а я, смею уверить, стрелял очень даже неплохо) может достать противника из этой машинки на расстоянии пятьдесят метров.

— Покупаю, — сказал я, быстро разобрав и собрав ТТ; он был в отличном состоянии.

— Хорошо, — ответил Клим. — С вас семьсот баксов. И еще сотку за патроны.

— Нехило, — буркнул я, пораженный ценой, но выбирать не приходилось, и я заплатил не торгуясь.

Клим отсыпал мне три десятка патронов и спросил:

— Кобура нужна?

— Для понта? Нет уж, спасибо.

На этом мы и попрощались. Топая по улицам Брехаловки и отмахиваясь от собак, которые так и норовили цапнуть нас за ноги, Бемц бубнил:

— Вот зараза этот Клим! Большего жлоба я еще не видел. Такую цену запарил! Да этому стволу красная цена пятьсот баксов. От силы. Надо было тебе торговаться.

— Дорога ложка к обеду, Кеша. Мне ствол нужен позарез. А ну как сорвался бы наш гешефт? Где бы я потом нашел оружие?

— И то верно…

Я шел и ругал себя последними словами за то, что не оставил себе боевое оружие. Думал, на гражданке точно не понадобится. До чего я был наивным…

«Перестройка» в квартире Африкана началась на следующий день. Похоже, дамочке с ледяным взглядом не терпелось добраться до сокровища старика. Вот только рабочие, якобы нанятые блондинистой Анжелой для ремонтных работ, мало походили на штукатуров-маляров. Я был уверен, что эти крепкие парни давно не держали в руках ничего тяжелее ствола. Но ходили они, как и положено, в рабочей одежде, припорошенной пылью от сломанных перегородок.

Шум над головой, временами переходящий в грохот, длился до полуночи. Я уже хотел затеять скандал по этому поводу и даже начал подниматься по лестнице, как неожиданно дверь квартиры Африкана отворилась и оттуда пулей вылетела Чучундра. Видимо, соседка покойного Африкана пришла покачать по своему обычаю права, и ее не просто выпроводили, а дали пинка под зад. Чучундра заохала, запричитала, но не стала поднимать крик на весь подъезд, а благоразумно поспешила спрятаться в своей квартире.

Этот эпизод мигом потушил пожар моего негодования. Я тихонько спустился вниз и замкнул за собой дверь. Ну их всех! Когда-нибудь этот шум все равно прекратится. А из-за пустяка ввязываться в драку с тремя «быками» у меня почему-то не было ни малейшего желания. (Ведь я не позволю, чтобы со мной обращались как с Чучундрой.) Пусть ищут, пусть найдут то, ради чего была проделана операция с покупкой квартиры. Я этого страстно желал. Потому как внутри нарастало чувство приближающейся смертельной опасности, и я ничем не мог его задавить.

Погром наверху длился почти неделю. За это время мне довелось лишь раз встретиться на лестнице со своей новой соседкой, но она едва взглянула на меня и даже виду не подала, что мы в какой-то мере знакомы. В этот момент заледеневшая блондинка была похожа на зомби — как их показывают в кино. Не хватало лишь трупных пятен. Интересно, сколько потребуется времени, чтобы раскочегарить ее в постели? Наверное, для начала это «милое» создание нужно обложить грелками с горячей водой.

Наконец наступила тишина. Очень тревожная тишина. Я весь извелся в предчувствии беды. Но время передышки я использовал весьма продуктивно.

Во-первых, я серьезно размышлял, что не очень мне свойственно. (Собственно, как и всем молодым людям.) И пришел к выводу, что Воловик и тот урод, что забрался ко мне в квартиру, скорее всего, две конкурирующие «организации». Они были… как бы это сказать… разного уровня. И потом, с какой стати «Фредди» мог оказаться в переходе среди попрошаек, работай он на Воловика? У руководителя секты денег куры не клевали, а урод явно подшакаливал среди нищих себе на пропитание. Что, кстати, характеризовало его с выгодной стороны — он мог бы и ограбить кого-нибудь, но, видимо, совесть (или что там у него внутри) не позволяла.

После смертоубийства в подземном переходе он, по идее, должен был бежать оттуда как можно быстрее. А «Фредди» вместо этого обстоятельно выгреб из шапки все денежки, даже мелочь. Что могло означать только одно — он отчаянно нуждался в финансах. И конечно же не для того, чтобы приобрести новый прикид, хотя его лохмотьями побрезговал бы даже самый поганый бомж.

А во-вторых, я трудился. Это было мне не очень свойственно, потому что любой физический труд нагоняет на меня тоску и хандру, таким лентяем я уродился. У нас была дачка — пятнадцать соток земли за городом с небольшим, но симпатичным двухэтажным домиком, — но я бывал там редко. В основном под осень, когда все сельскохозяйственные работы были уже закончены и оставалось лишь вкусить плоды трудов моих родителей. А также откушать на свежем воздухе шашлык или свиные ребрышки, запеченные на решетке.

Зная мое отношение к дачным заботам, родители давно махнули на меня рукой и даже не заикались, чтобы я оказал им помощь в этом предприятии. На даче в основном трудилась маманя (она и жила там все лето), а отец включался лишь тогда, когда требовалась грубая мужская сила.

Но бывает, что и хрестоматийный Обломов забегает как вшивый по бане. Когда на кону стоит собственная жизнь, человек мигом излечивается от многих своих болезней, как настоящих, так и мнимых. Короче говоря, я на некоторое время превратился в слесаря.

Мне все время не давали покоя пули, которыми были убиты Африкан и незадачливый искатель сокровищ Мошкин, а также несчастная ворона. Судя по всему, тот, кто нанял киллера, знал, кем они являются, и дал ему соответствующий инструмент для выполнения заказа. До своей схватки с «Фредди» я не очень верил россказням, что оборотней и прочую нечисть можно сразить только серебряным оружием, но когда он после удара по башке статуэткой Пегаса едва не отрубился и поспешил смыться, тут мне и довелось призадуматься: а что, если все это — правда? Вдруг «Фредди» опять станет у меня на пути? Тогда мне точно будут кранты, чего очень не хотелось бы.

Немного поразмыслив в этом русле, я решил смастерить серебряные пули для своего ТТ. Идейка была, конечно, бредовая, но, как говорится, чем черт не шутит. Пистолет я уже пристрелял (для этого мне пришлось съездить за город, в заброшенный песчаный карьер) и с удовлетворением констатировал, что бьет он выше всяких похвал — и по дальности, и по точности. А материалом для пуль послужили две серебряные чайные ложки, оставшиеся от старинного чайного сервиза.

Это был адский труд. Хотя бы потому, что мне пришлось долго искать мастера, который выплавил бы мне три серебряных цилиндрика нужных размеров. В этом вопросе мне тоже помог Бемц. Некоторые находки были просто ломом цветных металлов, практически не имеющим никакой антикварной цены, и их сдавали «умельцам», которые изготавливали подделки под старину. Один такой мастер и сработал мне три заготовки; при этом он посматривал на меня с подозрением и опаской. Похоже, он догадался, что именно отливает в своих формах и для чего эти цилиндрики предназначены.

А потом начались мои страдания над тисками, в которых я доводил будущие пули до полной кондиции. Первый и последний раз я держал в руках надфили и шлифшкурку, когда готовился на дембель и делал из латуни разные украшалки на свою форму. Поэтому ругался как сапожник, когда у меня не все и не сразу получалось как должно.

Но любая история когда-нибудь заканчивается, и после трех дней каторжного труда я наконец получил патроны с серебряными пулями. Любуясь своим произведением, я вдруг поймал себя на мысли: уж не схожу ли я с ума? Ведь все эти оборотни, вурдалаки, ведьмы, барабашки — чушь собачья! Нет такого в природе, это не более чем суеверия и фантазии.

Плюнув в сердцах, я бросил патроны в коробку и пошел на кухню, чтобы восстановить душевное равновесие испытанным методом. Налив полстакана виски и приготовив бутерброд, я полез в холодильник за содовой, и тут резко и требовательно зазвонил стационарный телефон. Я даже вздрогнул от неожиданности. Подняв трубку, я сказал:

— Алло! Слушаю…

— Отдай то, что тебе не принадлежит.

Голос был мужским, чужим и, понятное дело, измененным.

— Кто говорит? — спросил я, стараясь держаться спокойно, хотя внутри меня все трепетало от дурных предчувствий.

— Это не важно. Отдай то, что тебе не принадлежит.

— К черту загадки! Что я должен отдать?

— Ты знаешь.

— А вот ни хрена я не знаю!

— Врать бессмысленно. Последний раз говорю: отдай то, что тебе не принадлежит.

— Послушайте, как вас там, я бы сейчас мог поклясться на Библии, на Коране и вообще на чем и как угодно, даже горсть земли готов съесть, но я понятия не имею, о чем идет речь. Ну честное слово!

— Ложь. — Голос был бесстрастным, казалось, что это говорит робот. — Ты все знаешь. Потому что в тебе есть Сила. А она не приходит сама по себе.

— Ну да, я не из слабого десятка, но это еще ни о чем не говорит.

— Значит, не отдашь?

— Нет! Нечего мне отдавать!

— Тогда считай, что ты покойник. Даю тебе сутки на размышления. Ровно сутки! А потом молись. Время пошло.

И в трубке прозвучали гудки отбоя. Я бросил ее на рычаги и в сердцах сказал:

— Вот тварь!

Ну и что мне теперь делать? Похоже, эта блондинистая сука, что наверху, ничего не нашла, и мне решили выставить предъяву. А может, пойти к ней и грохнуть ее? Вместе с телохранителями. Чтобы неповадно было ее боссу Воловику наезжать на меня. По телефону точно говорил его подручный, а может, и он сам.

Впрочем, скорее всего, квартира сейчас пустует. Она этой даме нужна как зайцу триппер. У нее был другой интерес к жилищу Африкана. Ну, дедушка, натворил ты дел… А ведь был тихоней. Теперь от твоей смерти идет такая волна, что от нее спрятаться негде.

Ругаясь последними словами, я достал содовую, но едва потянулся за стаканом с виски, как в дверь кто-то позвонил. Уже?! Не быстро ли?

Я метнулся к тайнику, достал ТТ, подошел к входной двери и посмотрел в глазок. На лестничной площадке стоял… Пеха! Только вид у него, как мне показалось, был какой-то перепуганный. Уж не используют ли его люди Воловика в качестве Троянского коня? А что, вполне возможно. Знают, что другу я всегда открою, и хотят въехать на его спине в мою квартиру.

— Пеха, ты? — ляпнул я совсем некстати.

— А то кто же? Алекс, открывай быстрее!

Нет, с ним явно было что-то не то. Но и оставить его за дверью я не мог.

— Входи, — сказал я, распахивая дверь. — Только осторожно, без резких движений!

Пеха зашел в прихожую едва не на цыпочках. Позади него никого не было. Я с облегчением вздохнул и поторопился спрятать пистолет в карман.

— Ты чего это? — удивленно спросил Пеха. — А ствол зачем?

— Береженого Бог бережет, — ответил я туманно и продолжил: — Проходи на кухню. Что стоишь как засватанный?

— Алекс, меня ранили…

— Где, как?!

— Вот, смотри… — Пеха отнял руку от правого предплечья, и я увидел, что из раны все еще сочится кровь.

— Чем это тебя?

— Пулей. Слегка зацепило. Повезло мне, Алекс… Навыки наши военные спасли — вовремя увернулся. Понимаешь…

— Все рассказы потом! Сначала нужно перевязать рану.

По армейской привычке моя аптечка была укомплектована всем, что необходимо для таких случаев, даже противошоковый препарат имелся. После укола Пеха расслабился и немного поплыл. Похоже, ситуация у него и впрямь была стрессовой. Обычно он такие моменты проходил легко, молчал стиснув зубы, когда другие орали от боли; но сейчас Пеха охал и ахал и виртуозно матерился.

Его рана, по нашим понятиям, была пустяковой. Пуля пробила мягкие ткани, не задев кость, и вышла наружу. Что это его так колбасит? Это я только подумал, но спрашивать не стал. Сам расскажет, если посчитает нужным.

— Не переживай, — утешал я Пеху. — Через месяц будешь солнце делать на турнике. А к девушкам можешь идти уже через неделю. Для жарких объятий такое ранение не помеха.

— Я не о ране переживаю, — мрачно сказал Пеха и перевел взгляд на бутылку виски. — Плесни в стакан…

Я налил почти полный. Мне было понятно его желание снять стресс. Пеха схватил стакан здоровой рукой и жадно выпил до дна.

— Закуси… — Я пододвинул к нему хлеб и тарелку с немудреной снедью — порезанный плавленый сырок и несколько кусочков изрядно засохшей колбасы, — но Пеха отмахнулся.

— Не надо, — сказал он и полез в карман за куревом.

Я дал ему прикурить, и он задымил, задумчиво глядя в окно. Мне показалось, что Пеха избегает смотреть мне в глаза, и это обстоятельство меня насторожило. Что это с ним?

— Сука я, Алекс… — глухим, надтреснутым голосом вдруг сказал Пеха. — Самая распоследняя, подзаборная.

— О чем ты?

— А все о том — о жизни. Я ведь тебя должен был завалить.

— Не понял…

— Что тут непонятного? Мне сулили за твою голову большие бабки. Заказали тебя, Алекс.

— Стоп, стоп… Так это о тебе пошел слух, будто бы в городе появился какой-то крутой снайпер и что он скоро придет по мою душу?

— Какой из меня снайпер? Стреляю я неплохо, но и только. А снайпер — да, прибыл. Краем уха слышал. Однако кто он и что за птица, понятия не имею. И не факт, что его командировали в наш город по твою душу. Ведь я был на подхвате.

— Рассказывай, — потребовал я, наливаясь праведным гневом.

Кому в этой жизни можно доверять?! Лучший друг, на которого я всегда, в любой ситуации надеялся как на самого себя, оказался наемным убийцей.

— Приехал я в город, — начал Пеха, — и первое время не вылезал из кабаков. Отдыхал душевно от проклятой Африки. И надо же мне было встретить там того самого военкома, который спровадил меня к «диким гусям»! Он хорошо меня подпоил, а потом сказал, что сведет с человеком, который может предложить денежную работу, притом здесь, дома. Я и повелся…

Пеха горестно скривился, будто сигаретный дым попал ему в глаза, и продолжил:

— Только теперь я понимаю, что не зря военком оказался в том ресторане, где я гужевал. В очередной раз он купил меня, как дешевого фраера. Ясное дело, по пьяни я согласился на его предложение, и он тут же представил меня одному человеку, который не сказал мне даже своего имени. Короче говоря, это был посредник, как я уже потом понял. Пока мы базарили, военком по-тихому слинял — шкура! — а я, дурачина, согласился выполнить заказ, который показался мне детской игрой.

— И что это был за заказ?

— Ты… Нет, тогда не было и речи, чтобы тебя замочить! Просто мне нужно было провести с тобой вечер — хорошо надраться и бакланить так, чтобы ты, кроме меня, никого и ничего не слышал.

— Это был тот вечер, когда убили Африкана…

— Да. Прости меня, Алекс! Тварь я распоследняя! Или дай мне ствол, и я пущу себе пулю в лобешник!

— Кончай тут мне трагедию изображать! Тоже мне Шекспир… твою мать! Как ты мог?!

— Ну не знал я, не знал, что Африкана замочат! Мне об этом не говорили. Сказали только, что нужно обшмонать квартиру наверху. Бабки хорошие дали…

— Пеха, я не узнаю тебя… Ты ведь в армии таким не был. Что с тобой случилось? Да и врешь ты все. Тебе тогда было совершенно безразлично, грохнут Африкана или нет. Главное — деньги.

— Да! Потому что без денег в этой стране ты никто! Раньше и работа была, и квартиры давали, и в отпуск можно было съездить почти бесплатно, по путевке профсоюза. С голоду никто не умирал и по помойкам не шарились. Банд не было! А сейчас десятки тысяч беспризорных пацанов на вокзалах да в бомжовских ночлежках приюта ищут. Такой беспредел не наблюдался даже после войны. Разрушенная страна последние копейки отдавала, чтобы приютить и пригреть сирот. Зато нонешняя «элита» телок по Куршевелям возит да винишко лакает по десять тысяч зеленью за бутылку. Где справедливость?!

— И ты нашел ее, став цепным псом у бандитов…

— Не стал я цепным псом! За что и пулю схлопотал.

Пеха снова закурил и на некоторое время умолк, уставившись в пол.

— Ты говори, говори дальше, — поторопил я, едва сдерживаясь, чтобы не дать ему в ухо, несмотря на ранение.

— А что говорить? Когда я понял, что влип и тебя едва не подставил, то сразу же слинял из города. Ну, побегал немного и вернулся. Думал, что все уже затихло. Ан нет, меня сразу нашли и выдали новое задание. Большие деньги посулили. Аванс щедрый хотели дать. Но когда посредник сказал, что мне нужно сделать, то я едва его не убил. Здоровущий бык оказался… Но все равно я хорошо его отмочкал. С тем и ушел — мы разговаривали на какой-то хате в Брехаловке. Между прочим, я к тебе шел, чтобы рассказать… Однако меня перехватили. Наверное, посредник позвонил куда нужно. Уж не знаю, что там у меня внутри сработало, наверное, военный инстинкт. В меня стреляли из машины, но в последний момент я резко отклонился в сторону, и пуля вместо груди попала в руку. А затем я сиганул через забор — и ходу. За мной пытались гнаться, но я знаю Брехаловку как свои пять пальцев. Поэтому и остался жив.

— На когда была назначена акция?

— По звонку. Мне должны были сообщить и доставить оружие.

— Понятно… — Тут я вспомнил, что получил сутки на размышления.

Ничего не скажешь, серьезные люди. У них слово с делом не расходится. И какой вывод можно из этого сделать? А то, что на этот раз нужно их опередить. До этого я все время попадал на разбор шапок, меня постоянно опережали, но теперь надо что-то придумать и предпринять, дабы отбить охоту у некоторых штатских изображать из себя вершителей человеческих судеб.

— Ты полежи, Пеха, тебе нужно отдохнуть и успокоиться, а я должен хорошо покумекать.

— Алекс, ты… ты простишь меня?

Пеха смотрел на меня с таким видом, будто вот-вот расплачется.

— Куда тебя, троглодита, денешь? Все, проехали. Впредь будь осторожней с выбором работодателей.

— Спасибо тебе… друг! Ты же знаешь, я искуплю…

— Вот только этого не нужно! Ты ничего мне не должен. У тебя есть долг лишь перед своей совестью. Вот с ней и разберись. Все, все, тебе пора на горшок и в постель!

Пеха покорно побрел в спальню. А я сел в свое любимое кресло и задумался. Можно ли верить Пехе? Трудно сказать. Не исключено, что это просто ловкий ход, чтобы втереться ко мне в полное доверие. Но с другой стороны, зачем такие сложности? Пеха мог и без этого «театра» с ранением преспокойно пустить мне пулю в лоб, когда я сплю. Или во время дружеской беседы.

«Как страшно жить…» — говорил с эстрады один записной хохмач, пародируя известную актрису. Действительно, жизнь с каждым днем становится все страшнее и страшнее. Люди смеялись, когда он сказал эту фразу, но им впору было плакать. Потому что этот смех был сквозь слезы, хотя об этом они еще не догадывались.