Выйдя на круглый балкон на вершине минарета, Фатум двинулся по навершию башни. Его ноги едва умещались на узком карнизе. Муэдзин непринужденно шагал по краю пропасти, глядя прямо перед собой. Эта удивительная прогулка помогала ему освободить сознание, упорядочить мысли, разработать стратегию.

Он сделал глубокий выдох. Утренняя убежденность в скорой смерти уступила место странному состоянию: смеси блаженства, обещанного мученикам, и скептического предчувствия.

К его убежденности в том, что его жизни суждено завершиться сегодня же, примешалось некое любопытство: в общем-то все будет немного сложнее, чем ожидалось.

Фатум слегка улыбнулся. Он посвятил свою жизнь ликорнийскому духовенству и служению Хранителям, и его привязанность делу могла сравниться лишь с его отрешением от любых личных интересов. Тем не менее ему было очень любопытно. Ему больше нравилось узнавать, чем знать, удивляться, чем удивлять самому.

Без сомнения, именно благодаря этой черте характера ему удалось так легко завоевать расположение учеников: юные ликорнийцы очень его ценили и даже относились к нему с нежностью, что было редкостью для ликорнийцев с их ригористической доктриной.

И этим вечером у Фатума возникло неотвязное чувство, подобное назойливой мухе, отказывающейся покинуть ваше плечо, несмотря на все усилия, — необъяснимая и твердая уверенность, что что-то должно произойти.

То была не надежда, нет. Но что-то вроде… песчинки, попавшей в часовой механизм.

Ощутив легкое головокружение, он остановился и повернул на запад. Перед городом вытянулись стройные шеренги харонцев, окруженные черной дымкой. Можно было бы принять их за пепелище после пожара, словно пустыня выгорела и от нее осталась лишь опаленная местность.

Фатум потер руки. Ночной холод начал проникать под ткань его зеленого бурнуса. Несколько секунд муэдзин стоял неподвижно, его силуэт четко вырисовывался на фоне убывающего месяца. Он колебался, но принять решение было необходимо: Единороги должны атаковать сегодня вечером.

Скорее всего, это станет последним решением, которое он примет в качестве муэдзина Эль-Задина. Он не знал, гордиться ему или стыдиться этого.

Он успокоил себя мыслью, что если он и умрет, то верхом на Хранителе.

Разве можно было желать большего?

Отбытие Единорогов на сражение было обставлено парадно. Женщины в разноцветных сари ходили между выстроенными в ряды Хранителями, рассыпая лепестки из ивовых корзинок. Дети звонко распевали гимны под непроницаемыми взорами муэдзинов. Последние облачились в праздничные одежды, накинув их поверх доспехов из волоса Единорога. Красная ткань с металлическим отливом ярко сверкала в лунном свете. Эти гибкие латы виднелись из-под длинных зеленых мантий жрецов пустыни.

Фатум пристально смотрел на ряды врага. Ближе к вечеру Темные Тропы стянулись к городу и теперь колыхались в долине, словно огромные, наспех зашитые раны.

Вдруг дети замолчали, женщины исчезли, перед стенами Эль-Задина остались только неподвижные Хранители и оседлавшие их всадники. Воцарилось тяжелое молчание.

Муэдзины закрыли глаза и уронили на землю накидки. Их туники оставляли открытыми руки. Они стиснули бока Единорогов и синхронизировали дыхание. Атаковать должен был один Единорог, один муэдзин, в котором растворились бы все остальные. Пятьдесят воинов-Хранителей в едином бушующем потоке мощи и смерти.

Внезапно Единороги пустились вскачь.

Черные орды напротив, издав гортанный крик, устремились им навстречу.

Песок расступался перед копытами Хранителей, дабы облегчить их продвижение и повысить скорость. Муэдзинам не нужны были поводья, чтобы управлять Единорогами, поэтому каждый из них обнажил две сабли с огромными искривленными клинками.

Фатум прочертил саблями в воздухе несколько замысловатых фигур, готовясь снести гниющие головы врагов.

Несколько мгновений спустя атакующие Единороги преодолели расстояние, отделявшее столицу от Темных Троп.

Хранители со всей силой ворвались в сомкнутые ряды харонцев. Воины с бесформенными лицами наткнулись на рога Хранителей и были подброшены в воздух. Затем настал черед сабель муэдзинов, они обезглавливали врагов и отрубали им руки.

Последняя битва за Эль-Задин началась.

Алхимик толкнул дверь Святилища Снов и стал пробираться между набросанных на полу подушек. В воздухе витал опьяняющий аромат, но Хадик едва обращал на него внимание. После всех лет, проведенных в Святилище за работой, едкие запахи снадобий и эликсиров окончательно лишили его обоняния.

Алхимик поднял полы своей гандуры — платья, украшенного змеиными символами, свидетельствовавшими о его звании. Он перешагивал через спящих людей, загораживавших проход к столу. На другом конце прямоугольного зала, там, где потолочные балки из дерева ценных пород обрамляли дымоход небольшого камина, стоял его письменный стол, заваленный исписанными листами бумаги и запечатанными горшочками. Его освещал синий фонарь.

Хадик уселся на табурет, почесал бороденку и засучил рукава. Он тут же схватил несколько горшочков, откупорил их и со знанием дела смешал их содержимое в стоявшей возле стола реторте. Внутри стеклянной колбы образовался густой пар и стал распространяться по сложной системе трубок, занимавших все стены зала.

Затем он встал и ударил в гонг, сильно завибрировавший от удара.

Спящие ворча открыли глаза, приподнявшись на пестрых лежанках.

— Добрый вечер, властители миражей, — сказал Хадик с почтительным поклоном. — Сегодня вечером Святилище Сна предложит вам спектакль из мечты и крови, какого вы еще никогда не пробовали.

Шум одобрения пробежал по залу. На подушках возлежали два десятка полураздетых человек. С самого детства их приобщили к священным наркотикам. Они позволяли Хадику совершенствовать свое искусство и создавать наилучшие наркотики: наиболее сильнодействующие, самые утонченные, те, что на несколько месяцев погружают вас в бессознательное состояние, полное образов, которые употребляют, как алкоголь на праздниках…

Но этим вечером властители миражей окажутся гораздо более полезными. Хадик наконец-то испытает на них свое лучшее творение. Он создал его по просьбе муэдзинов Эль-Задина, а час назад они потребовали, чтобы он дал его отведать мечтателям своего Святилища, устроенного в нижнем городе.

Хадик дал приглашенным знак взять трубочки, висящие возле них. Они сообщались с системой труб, наполненных паром, и теперь передадут сновидцам придуманные им образы.

Властители миражей зажали кончики трубок во рту и устроились поудобнее.

Алхимик провел рукой по лысой голове. Его мучила тревога. Этот наркотик обладал ни с чем не сравнимыми мощью и изобилием. Он месяцами очищался в рогах Единорогов, что придало ему невиданную волшебную силу.

Тех самых Единорогов, что сейчас скакали наперерез Темным Тропам, угрожавшим столице.

Хадик прислонился к стене и задержал дыхале.

В зале, над растянувшимися на лежанках спящими, возник пейзаж.

Медный горизонт… темно-синее небо… волнистая линия дюн…

Хадик прищурился, чтобы лучше различить стены и башни Эль-Задина, витавшие в глубине зала.

Алхимик подавил дрожь наслаждения и подошел к реторте. Он взял в руки центральный шар, поднял его над головой и разбил об пол.

Единороги и всадники тотчас исчезли.

Харонцы, сражавшиеся с муэдзинами, вдруг остались одни на равнине, они удивленно озирались. Их свинячьи глазки усиленно моргали, пытаясь понять причину этого чуда. Вокруг них, казалось, ничего не изменилось, кроме внезапного исчезновения атакующих: побуревшие дюны, ультрамариновое небо, город вдалеке…

Ошеломленные харонцы опустили оружие.

И тогда муэдзины, скрытые в наркотическом сне спящих, принялись их истреблять.

Кривые сабли пронзали кожаные панцири, нанизывая харонцев, как шашлык. Единороги топтали лежавших на земле и ударами рога разрывали тех, кто осмеливался к ним приблизиться. Некоторые муэдзины спешились и расхаживали между рядами харонцев, круша все на своем пути, словно невидимые жестокие демоны.

Фатум, схватившийся с одним из воинов с бесформенным лицом, отрубил уже столько рук, что потерял им счет. Он был покрыт черной липкой кровью харонцев. Его сердце билось так сильно, что, казалось, оно разорвется у него в груди.

Харонцы всего за несколько мгновений потеряли огромное число воинов, и все же они оправились быстро. Мираж рассеивался, и местами уже снова можно было различить Единорогов и их повелителей, стоявших на пропитанной кровью земле и убивавших без устали.

Ответное нападение было ужасно. С удвоенной силой харонцы ринулись на противника, в ярости, что их так провели. Тяжелые ржавые мечи крушили доспехи ликорнийцев, чтобы затем погрузиться во внутренности их владельцев.

Массивная атака позволила войску Харонии продвинуться к городу, сметая муэдзинов. Единороги еще сопротивлялись, бросаясь во все стороны, круша кости и челюсти солдат-монстров. Фатум, сев на своего Единорога, быстро пересчитал выживших. Двадцать, может быть, тридцать Хранителей еще возвышались над человеческим морем.

Он также заметил, что созданный Хадиком и его сновидцами мираж окончательно развеялся, и его обрывки, сносимые восточным ветром, пролетали над вражеским лагерем.

Безумная идея осветила его сознание. Не мешкая, он ударами сабли расчистил себе дорогу, повернул Единорога и поскакал на запад.

Он не успел заметить, последовали ли другие муэдзины его примеру. Устремив взгляд на один из обрывков сна, паривший перед ним, он подгонял Единорога, стараясь набрать скорость и догнать мираж.

Фрагмент пейзажа, представлявший вершину одной из дюн, уже почти исчез, когда Фатум поравнялся с ним. Словно акробат муэдзин встал на спине Хранителя, ухватил обрывок миража и, садясь обратно верхом, зажал его в руке на манер флага.

Фатум остановился, чтобы разглядеть, где его соратники: он заметил полдюжины воинов, также схвативших по обрывку миража. Он подождал, пока они поравняются с ним, и они вместе продолжили продвижение.

Муэдзины двигались по болотистой местности. Под болезненным влиянием Темной Тропы песок в пустыне превратился в отвратительную бурую магму, смешанную со свернувшейся кровью и другими веществами, которые Фатум предпочел не опознавать. Здесь харонцы были не так многочисленны: большая часть их уже двинулась в город. Фатум надеялся, что в столице достанет воинов, чтобы дать им отпор.

Однако появление Единорогов не застало арьергард харонцев врасплох. Уродливые горбатые солдаты бежали в сторону муэдзинов, потрясая алебардами с зазубренными лезвиями. Несмотря на физические недостатки, они передвигались довольно быстро и обладали впечатляющей мускулатурой.

— Смотрите! — крикнул Фатум другим жрецам, наблюдая за приближением харонцев. — Позади них! Это сердцевина Темной Тропы! Готовы?

Шесть всадников, словно слитые воедино, поскакали галопом, по дороге скрещивая клинки с харонцами. Один из муэдзинов пал от удара огромного вражеского меча, и его тело, разрубленное пополам, повалилось на землю с хлюпающим звуком. Другого задержали сразу трое харонцев, и ему пришлось спешиться, чтобы спасти своего Единорога. Он смело вступил в схватку с ними. Он всадил саблю в живот одного из противников, а затем одним движением отрубил обе руки другого — отрубленные руки продолжали все так же крепко сжимать алебарду. Однако третий сбил его с ног и прикончил, разбив его голову, как яичную скорлупку.

Фатум и оставшиеся в живых муэдзины тем не менее достигли своей цели и заставили Единорогов прыгнуть через Темную Тропу, представлявшую собой черный ров, а сами бросили туда обрывки миража.

Реакция последовала незамедлительно: материализовавшийся сон погрузился в борозду, источавшую характерный запах смерти, и земля вспучилась в жестоких конвульсиях.

Темная Тропа, переполненная чарующими видениями властелинов миражей, ссохлась по всей длине, распространяя болезнь на много локтей, и наконец рассосалась.

Единороги и муэдзины, бывшие уже далеко, с радостью осознали: ни один харонец больше не появится в этом месте.

Увы, возвращаясь к городу, они увидели Единорогов, расчлененных отравленными мечами черных орд, мучительные жалобы Хранителей леденили кровь. Добравшись до Эль-Задина, муэдзины пали на колени и зарыдали. Их три Единорога были единственными, кто выжил в этой битве.

Фатум не проспал и двух часов, как в дверь его комнаты постучали. Он подскочил на кровати и велел войти.

Юный Всадник Песков распахнул дверь.

— Они… они пришли!

Муэдзин встряхнулся и резко спросил:

— Кто? Что?

— Идите сюда! Смотрите сами!

«Неужели это конец? Неужели Харонии удалось захватить город?» — подумал Фатум, устремляясь вслед за Всадником по обитому коврами коридору. Тем не менее вид у юноши был вовсе не отчаявшийся, что удивило муэдзина. С тех пор как погибли Единороги, надежда, казалось, навсегда покинула Эль-Задин.

Он вышел из дома и оторопел.

На площади Мучеников стояла диковинная конница. Великолепные Пегасы, чья удивительная шерсть отражала белесый лунный свет, били копытами по мраморным плитам. Семеро из них несли на себе юношей с длинными волосами, такими же белыми, как гривы их лошадей.

Восьмой мужчина, в серебристых доспехах, снял свой шлем, украшенный султаном, и приветствовал Фатума. Он уже собрался заговорить, но предпочел передать слово светловолосому юноше в плаще. На его усталом лице, покрытом копотью и пылью, сияла широкая улыбка.

— Ваше Святейшество, — торжественно сказал подросток, — соблаговолите принять дар лиги фениксийцев.

Фатум обернулся, оглядывая площадь.

Светловолосого монаха сопровождали другие. У их ног стояли огромные чугунные корзины, откуда торчали ножны и эфесы мечей.

Ликование жителей столицы было недолгим. Принесенные фениксийцами мечи, символ победы, означали лишь грядущие битвы, смерти, целесообразность которых невозможно было определить.

Именно об этом только что упомянул Фатум во дворце, украшенном многочисленными мозаиками, где была сосредоточена вся власть Ликорнии. Здесь, в Зале Кланов, назначались все важные встречи, во время которых вот уже много столетий решалась судьба страны.

— Прошу прощения, — сказал Коум, начиная совет, — но… я вижу здесь лишь духовенство. А где же королевская семья?

— Она давно погибла, — коротко ответил Фатум. — Харонские убийцы заманили их в западню и казнили. До окончания войны страной будут управлять муэдзины.

До окончания войны… Никто не отреагировал на эти слова, но все подумали об одном и том же: верит ли еще кто-нибудь, что война когда-нибудь кончится?

— Простите меня, — смутившись, сказал Коум. — Я не хотел поставить вашу власть под сомнение.

— Вы прощены, юноша, — любезно ответил Фатум. — Благодаря вашим стараниям и инициативе, возможно, удастся спасти наш город, жизни его жителей и, более того, честь Ликорнии. Но продолжайте, прошу вас.

Коум откашлялся и продолжил рассказ о проделанном пути. Вокруг овального стола сидели Фатум и два других оставшихся в живых муэдзина, представители различных ликорнийских кланов, Мэл и Калло, их спутники-фениксийцы, а также пегасийские разведчики, благодаря которым они смогли оказаться здесь.

— Так вот… как я говорил, эскадрон Пегасов, находившийся в империи Грифонов, услышал зов Единорога и присоединился к нам. Благодарю их за это.

Коум приветствовал разведчиков, и его примеру тотчас последовали все участники собрания.

— Таким образом, мы смогли перенестись по воздуху и привезти вам мечи, которые выковали в огне Фениксов, чтобы помочь вам победить харонцев.

— Ваша лига делает нам бесценный подарок, — сказал Фатум. — Тем не менее я удивлен, что мечи привезли не сами мэтры Огня. К тому же… значит ли это, что империи Грифонов мечи более не нужны?

От Коума не ускользнула ирония, сквозившая в словах муэдзина. То, как он произнес «мэтры», свидетельствовало о чувствах, которые Фатум до этого испытывал к фениксийцам. Как и большая часть духовенства различных королевств, он завидовал их привилегированному положению и не выносил их высокомерия.

— Увы, Ваше Святейшество, наши мэтры погибли. Они принесли себя в жертву ради миссии Волны.

Коум не хотел углубляться в детали. Миссия Януэля была слишком важна, чтобы разглашать ее жрецам других орденов. К тому же то, что произошло в Башне материнской лиги, было недоступно пониманию непосвященных.

— Мы последние из учеников Алой Башни Альдаранша… и я даже не знаю, остались ли в Миропотоке другие башни, — заключил юный фениксиец.

— Что касается империи, — добавил один из пегасийских разведчиков, — от нее скоро останется лишь пепелище. Альдаранш пал. Люди бегут из городов по дорогам, где харонцы похищают их, насилуют, пытают и продают в королевство мертвых.

— А солдаты… стража?.. — наугад спросил один из ликорнийцев.

— Поражение полное, — сказал мужчина в серебряных доспехах. — Насколько мне известно, этот город — один из последних рубежей.

— Значит ли это, что большая часть войск Харонии теперь стягивается к Ликорнии? — спросил Фатум.

— Боюсь, что так, — произнес Коум. — Хотя у нас нет известий от северных королевств, от Пегасии, Земли Василисков…

— Тогда вам повезло, что вы оказались в пустыне, — перебил его Фатум. — Ваши мечи нигде не пригодятся больше, чем здесь.

— Вы думаете, что у нас нет никаких шансов одержать победу? — спросил Мэл.

Муэдзин задумался.

— Почти все наши Единороги погибли, а войско теперь является просто символическим. У нас остались лучники, храбрые пехотинцы и лошади. Мы старались замедлить продвижение Харонии, отдалить неизбежное. Наших войск совершенно недостаточно, чтобы изгнать атакующих. Нам удалось закрыть одну Темную Тропу, но их столько…

— А наше оружие? Разве оно не пригодится в будущих битвах?

— Помощь и утешение, мой юный друг. Это позволит ликорнийцам сражаться до конца и сохранить гордость.

— Простите, но у наших мечей есть качества, о которых вы не подозреваете, — возразил Мэл. — Я надеюсь, что они окажутся ценнее, чем вы думаете.

— Надеюсь на это всем сердцем, — подтвердил Фатум.

— Какова ваша стратегия? — спросил один из пегасийцев.

— Наши лучники стоят на городских стенах. Пехотинцы будут защищать ворота, часть пехоты скрывается в окрестных дюнах. Благодаря Единорогам мы сможем сыграть несколько шуток с харонцами… но не более того.

Пегасиец спросил Коума:

— У вас есть другие предложения?

— Да Кроме мечей мы принесли урны с пеплом наших Фениксов. Некоторые из наших спутников имеют достаточно энергии, чтобы приступить к их Возрождению.

Муэдзины и пегасийцы вытаращили глаза. Юноша так просто говорил об одной из величайших тайн своей лиги! Коум заметил их реакцию, и его душа наполнилась гордостью.

— Мы просим разрешения разместить урны в охраняемом помещении, чтобы пробудить там Фениксов.

— Решено, — тотчас отозвался Фатум. — Прямо здесь, если хотите. Этот дворец ваш.

— Место нам подходит, — согласился Коум и тут же подумал: «Как же их должен впечатлять ритуал Возрождения, если они доверяют нам дворец Эль-Задина!»

Затем он понял, что побудило муэдзина принять такое решение. Страх. Страх перед Фениксами.

Словно желая дать отпор, заговорил одни из молчавших до этого муэдзинов.

— Мы также обдумывали план, который позволит помешать Темным Тропам. Он пока не совсем готов, но мы будем усиленно над ним работать.

— Прекрасно, — сказал Фатум. — Предлагаю, чтобы мечи фениксийцев были розданы нашим лучшим воинам.

— Нам нужно лететь обратно, — сказал пегасийский разведчик, вставая из-за стола. — Необходимо как можно скорее добраться до Лиденьеля.

— Разумеется, — одновременно произнесли Коум и Фатум. — Спасибо за вашу бесценную помощь, — добавил юный монах.

— Удачи. — С этими словами разведчики пожали ему руку.

Муэдзины уже собирались последовать за ними, но тут Коум, судорожно вздохнув, привлек внимание Фатума.

— Если вы позволите, есть еще кое-что, что мы хотели бы с вами обсудить.

— Говорите.

Коум кивнул Калло, и тот отворил дверь Зала Кланов.

За ней стоял Эзра. Его плечо было перевязано широким куском ткани, а бурнус в этом месте был разорван. Тем не менее он сохранял достойный вид.

— А! Вот он! А я-то спрашивал себя, когда вы наконец решитесь назвать человека, которого вы встретили в пустыне. Эзра! Муэдзин-дезертир… — сказал Фатум, бросив на него взгляд, полный ненависти. — Знаешь ли ты, как ты меня разочаровал, какую боль мне причинило твое бегство? Предатель!

— После смерти моего сына… — начал Эзра.

— Это не повод! — вскричал Фатум. — У всех нас сыновья погибают в сражениях! И все же мы не спасаемся бегством.

Муэдзин явно был вне себя. Он расхаживал вокруг стола, стиснув зубы.

— Что… что с ним будет? — робко спросил Коум.

— Ему отрубят руки. Таков наш закон.

— А вы не думаете… — попробовал было возразить монах.

Фатум тотчас остановил его царственным жестом.

— Чужеземцам не позволено диктовать условия ликорнийцам. Я ценю то, что вы для нас сделали, Коум из Альдаранша, но здесь вы уже не властны. У нас свои обычаи. Уважайте их. Даже если вы с ними не согласны, молчите. Эзра знал, какое наказание его ждет.

— Но без него мы не смогли бы прийти к вам на помощь, — настаивал Коум.

— Еще одно слово, и я брошу вас в подземелья Эль-Задина, — сухо сообщил ему муэдзин.

— Можно мне сказать? — хрипло осведомился Эзра.

— У тебя нет права на защиту, — предупредил его Фатум.

— Я не собираюсь защищаться, о служитель Единорогов. Я хочу сказать, что согласен с приговором. Я сам пришел за ним. Он мне нужен. Он успокоит мое сердце.

— С этим невозможно согласиться! — воскликнул Мэл, вскочив на ноги.

Коум на этот раз не решился вмешиваться. Ему хотелось помочь Эзре в этот трагический момент, но в то же время он понимал, что было бы недипломатично разгневать муэдзинов. Конечно, фениксийцы оказали им ценную услугу, но что могла сделать горстка монахов против ликорнийцев? Коум недостаточно хорошо знал традиции и законы этой страны, чтобы предвидеть реакцию жрецов. Было совершенно очевидно, что неодобрение решения первого правителя Ликорнии никак не могло пойти им на пользу. Темперамент Мэла мог стать причиной катастрофы.

Фатум перевел на Мэла гневный взгляд.

— Ты умрешь, мальчик, — сказал он, положив ладони на деревянный стол.

— Выслушайте меня, — тем не менее настаивал юный фениксиец. — Вы сами это говорили, у вас почти не осталось воинов, способных защищать этот город. Я видел, как сражается Эзра, он превосходен. Для предстоящей битвы потребуются все силы. Вы не можете обойтись без такого талантливого воина. К тому же чему послужит казнь одного человека, когда весь город находится на грани поражения?

— Мэл, прошу тебя, замолчи, — вмешался Коум.

Фатум сделал знак присутствующим на совете ликорнийцам, те встали с кресел и схватили Эзру, чтобы вывести его из зала.

— Эзра! — вскричал Мэл, схватившись за эфес меча.

Муэдзин повернул голову в его сторону.

— Позволь мне завершить свою судьбу, мальчик. Как до меня это сделал Адаз. Мы все — кусочки одной и той же мозаики. Мы — песчинки в одних и тех же песочных часах.

Он нашел в себе мужество улыбнуться им.

— Удачи вам, мои дети.

И он исчез из Зала Кланов.

В тот же момент Мэл заметил, что к его горлу приставлена кривая сабля.

— Прощаю в первый и последний раз, — выдохнул Фатум ему в ухо. — Ты храбр для своего возраста, но недостаточно воспитан. Не вынуждай меня наказывать тебя, как ты этого заслуживаешь.

Коум не знал, как реагировать. Гнев муэдзина не был беспочвенным, но столь презрительное отношение раздражало его. Без сомнения, их воспринимали лишь как кучку мальчишек. Тем не менее лига фениксийцев заслуживала уважения.

Он обнажил свой меч, и желтые проблески рассвета, проникавшие в зал сквозь высокие окна, заиграли на его лезвии.

— Во имя Завета, я приказываю вам прийти в себя! — заявил Коум, надеясь, что его голос звучит достаточно уверенно.

Если сейчас он потерпит поражение, это вызовет у ликорнийцев лишь смех. Он заметил удивленные взгляды пегасийских разведчиков.

— Неужели наш общий совет должен превратиться в кровавое побоище? — продолжал Коум. — Мне кажется, у нас есть дела поважнее. Этот рассвет уже приобретает оттенок крови. Так пусть сумерки украсятся черной кровью харонцев.

Фатум отвел саблю от шеи Мэла, она с шелковистым шуршанием вошла в ножны, висевшие у него на поясе.

— Хорошо сказано, фениксиец, — признал Фатум, втайне радуясь, что ему удалось призвать этого мальчика к порядку, не принеся в жертву молодой жизни и не разорвав установившегося согласия с лигой.

Юноши молча покинули зал.

Фатум чувствовал себя изнуренным. У него ломило все тело, но он постарался скрыть страдание, как того требовало его положение. Глядя фениксийцам вслед, он тем не менее рассмеялся.

— Маленькие наглецы, — поддержал его один из муэдзинов.

— Нет, — поправил Фатум. — Я думал о песчинке, попавшей в часовой механизм…