Отец мой был потомком древнего рода. Основателем его был Гедрус, брат Великого князя Тройдена, объединившего и консолидировавшего Литву в XIII веке. Гедрус правил княжеством Гедройтским, или Terra Gedereytha, большим земельным владением на востоке Литвы, простиравшимся на не менее двух тысяч квадратных километров. Один за другим три князя Гедройтских сражались с рыцарями тевтонского ордена, угрожавшими Литве с севера и юга. Четвертый князь, Довмонт, поссорился со своим сюзереном и был лишен своего статуса и политической власти. Однако за ним сохранился княжеский титул и перешел после его смерти около 1400 года к следующим поколениям.

В XV веке его потомки, оказавшиеся в умалении и лишенные возможности служить на государственной службе, обратились к высшему образованию и церкви. Пять представителей клана стали епископами жемайтскими (самогитскими) — второго по величине диоцеза Литвы. Один — августинский монах, блаженный Михаил Гедройц (умер в 1485 году), посвятивший всю свою жизнь бедным и больным, церковь готовится его канонизировать. Его могила в церкви Святого Марка в Кракове и по сей день остается местом почитания.

За XVI век клану Гедройцев удалось восстановить свое положение, как материальное, так и социальное, а в XVII веке они были помещиками и солдатами. Возможно, наибольший интерес из них представляет промышленник-новатор, построивший бумажный завод, который в военное время мог переходить на производство пороха.

К концу XVIII века Гедройцы вновь появляются на европейской политической сцене, на сей раз на службе у Наполеона. Генерал Ромуальд-Тадеуш Гедройц (умер в 1824 году) был «особым другом» вдовы Жозефины де Богарне. По словам одной из его дочерей, впоследствии он убедил ее принять предложение от молодого человека по фамилии Бонапарт.

Сын Ромуальда Жозеф был восходящей звездой наполеоновской армии. Он был адъютантом штаба Наполеона при Ватерлоо и на поле битвы получил повышение до чина генерала. Младшая сестра Жозефа, красавица Люси, считается любовницей Адама Мицкевича, величайшего славянского поэта, с которым может сравниться только Пушкин. Их сестра Кунегунда, фрейлина императрицы Жозефины, была (под псевдонимом) автором первого порнографического романа на польском языке.

В начале XX века было два известных Гедройца: Вера Гедройц (умерла в 1932 году), всемирно известный хирург и близкий друг царя Николая II и его семьи, и Николай Гедройц (умер в 1933 году), богатый и деятельный меценат, основавший на Украине четыре музея. Потом, в межвоенный период, во Второй Польской республике выдвинулись два кузена Гедройца — Францис-Довмонт (умер в 1944 году), который одним из первых стал заниматься историей и философией медицины, и Тадеуш, мой отец.

* * *

Для десятилетнего мальчика отец был далеким и немного пугающим героем. Друзья говорили о его быстром уме и обаянии, приправленном толикой иронии. Но в нем было гораздо больше всего. Он был одновременно ревностным католиком и либералом в политике. Его суровость и беспристрастность, отличавшие его как судью и политика, смягчались любовью к музыке, животным и птицам. Он не выносил жестокости по отношению к любому живому существу, и однажды я видел, с какой яростью он набросился на человека, который плохо обращался с лошадью. Хотя охота была одной из забав его молодости, в сорок лет он отказался от нее. Как я сейчас понимаю, он обладал не просто командирским и порывистым нравом, но и беспокойной и эксцентричной душой, для которой частная жизнь, семья и закрытый мирок Лобзова были тихой, но необходимой духовной подпиткой, гаванью, защищавшей его от штормов публичной жизни.

У него был выдающийся послужной список, хотя он не любил об этом распространяться. Мое восхищение вызывали две его награды, когда он — неохотно — надевал их на парадные церемонии: «Крест независимости» (Krzyż Niepodległości), аналог британского ордена «За выдающиеся заслуги», и крест «За храбрость» (Krzyż Walecznych), аналог британского Военного креста или немецкого Железного креста.

Тадзио никогда не говорил со мной о своих военных подвигах, но мать и Мартечка иногда шепотом рассказывали о захвате бронепоезда (а с ним и пары прекрасных сапог для верховой езды и ведра варенья). Больше я ничего не знал до того, как после распада Советского Союза, в 1991 году, получил доступ в польские военные архивы. В архивном деле Тадзио мне открылась поразительная история. (Впрочем, и очень запутанная. Военные и политические перипетии на западной границе Российской империи в 1917–1918 годах нуждаются в определенных разъяснениях. Так что читатель спокойно может опустить конец главы.)

Мой отец был подданным Российской империи не по своей воле, что не помешало ему окончить Демидовский лицей, одно из четырех элитных высших училищ правоведения в 1916 году. Затем из Константиновского артиллерийского училища в Петрограде он был призван в российскую армию. Призыв 16 августа 1917 года был уже не царский, а Временного правительства. Это соответствовало юношескому радикализму Тадзио: он мечтал о социальной справедливости и видел в российском имперском режиме своего врага. Его успехи в Демидовском училище и его радикальные (но не революционные воззрения) обратили на себя внимание Владимира Станкевича, известного петроградского юриста, близкого к Временному правительству. Станкевич решил ввести молодого офицера-артиллериста в ближний круг российского высшего командования и высокой политики: 16 октября 1917 года прапорщик князь Тадеуш Гедройц был назначен главой политуправления в Ставке, высшем командном органе русской армии, в тот момент располагавшейся в Могилеве. Он был подотчетен Владимиру Станкевичу, верховному комиссару в Ставке, через которого премьер-министр Керенский рассчитывал оказывать влияние на огромную русскую армию, на тот момент окончательно распавшуюся. Тадзио прибыл в Могилев за девять дней до большевистского путча, впоследствии получившего название «Великая Октябрьская Социалистическая революция».

Назначение отца в штаб руководства Российской армией тем более удивительно, что за месяц до того он изъявил желание пойти добровольцем в Первый польский корпус, сформированный на территории России при содействии российской власти, но воюющий за новообретенную независимость Польши. Так польский офицер оказался в самом центре русской высокой политики. Это можно объяснить только чрезвычайными обстоятельствами, личными качествами Тадзио, которые были известны Станкевичу, и общей задачей борьбы с большевизмом, которая объединила Временное правительство и молодую польскую армию. Вероятно, российские власти понимали, что прапорщик Гедройц станет источником информации для Верховного польского военного комитета, под эгидой которого в России создавалась польская армия. Тем не менее находившееся в отчаянном положении Временное правительство было готово пойти на риск, неизбежный при таком решении.

Тадзио приступил к исполнению своих обязанностей в Ставке 16 октября 1917 года и пробыл на своем посту до 19 ноября, когда Ставку захватили ленинские «красные матросы». Наверно, эти 34 дня были самыми напряженными в его жизни. Помимо основных должностных обязанностей — а их исполнение уже было непосильной задачей для молодого прапорщика, сколь бы талантлив он ни был, — он получал информационные запросы и инструкции от Верховного польского военного комитета (Naczpol по-польски), глава которого Владислав Рачкевич был личным другом Тадеуша.

Ситуация с Комитетом и Временным правительством была крайне щекотливой. Польские войска отличались дисциплиной и хорошими военными качествами, и русские надеялись использовать их против германцев или большевиков. Поляки, напротив, пытались приберечь свои войска, чтобы в дальнейшем они сражались за Польшу, а не за Россию.

Само по себе удивительное существование польских войск было обусловлено двумя вещами: неизменной решимостью российского высшего командования сражаться с Германией и отношением к полякам графа Духонина, исполнявшего обязанности верховного главнокомандующего России. Уникальное положение Тадзио позволяло ему сформировать представление об обеих сторонах. Он имел доступ к рапортам командующих всех фронтов и в военные миссии западных союзников, прикрепленные к Духонину. Он имел возможность наблюдать самого Духонина вблизи. Он явно хорошо поработал с материалами, находившимися в его распоряжении, так как в представлении к польскому «Кресту независимости» особо выделяется высокое качество его донесений. Должно быть, его аналитические способности и понимание сложной военно-политической ситуации на Восточном фронте соответствовали тому высокому посту, на который он был выдвинут Станкевичем. Подозреваю также, что Тадзио был рад этой многоуровневой задаче, особенно ее важной дипломатической составляющей; как мы видели, он для этого прекрасно подходил умом и приятностью в общении. Серьезная мотивация — залог успеха на государственной службе — шла от уверенности в том, что он работает на постимперский порядок, который принесет новые политические и экономические возможности народам — бывшим подданным царизма.

7 ноября 1917 года Ленин сделал своего соратника Крыленко верховным главнокомандующим русской армии. Она состояла из нескольких миллионов человек, не желающих воевать. P. X. Брюс Локхарт назвал Крыленко «самым отвратительным типом, с которым [он] сталкивался, среди всех [св] оих знакомых большевиков». Это описание соответствует и его дальнейшей карьере. Появление Крыленко в начале ноября 1917 года означало начало конца старой армии, а с ней и Ставки верховного главнокомандующего.

Патрон Тадзио Станкевич старался как можно дольше защитить Духонина и его штаб, блокируя продвижение поезда с Крыленко и «красными матросами», штурмовиками большевиков, в Могилев. Кроме того, он отказывался выполнять приказ Крыленко о прекращении огня на том основании, что новый верховный главнокомандующий еще не принял командования на месте. По-видимому, Тадзио принимал участие в этих отчаянных попытках задержать Крыленко, потому что в своей подробной биографии он пишет, что принимал участие в операции «в штабе Крыленко». Это довольно двусмысленное утверждение, но я вижу в нем указание на то, что отец столкнулся лицом к лицу с этим врагом старой армии, врагом особо опасным для прапорщика Гедройца ввиду его щекотливого положения польского офицера. Это давало бы ему достаточно оснований, чтобы самоустраниться, если бы он того хотел.

Но отважный Духонин решил продолжать временно исполнять обязанности главнокомандующего, все еще надеясь, что удастся сохранить что-то из командных структур армии. Станкевич решил остаться с Духониным, а Тадзио решил остаться с ними. Это уже не было приключением для любителя острых ощущений. Это была конфронтация со смертельным врагом, на стороне которого были время и ресурсы. Но в течение этих последних нескольких дней в Могилеве все еще предпринимались попытки реанимировать армию и найти достойную политическую альтернативу большевикам. Все это было очень важно для Верховного польского военного комитета, и Тадзио до последнего оставался их основным источником информации. В представлении к «Кресту независимости» говорится об «опасных заданиях», выполнявшихся в «крайне рискованных обстоятельствах». В последние дни Ставки молодой прапорщик, обремененный гораздо большей ответственностью, чем ему полагалось по статусу, продемонстрировал умение ходить по лезвию ножа.

Последние 48 часов существования Ставки расписаны по часам в нескольких книгах, и один из основных источников — мемуары самого Станкевича. В них я нашел зарисовку, которая иллюстрирует роль Тадзио в этой круговерти событий. В ночь на 19 ноября, за несколько часов до того, как остатки войск Ставки окончательно сдадутся красным, в гостиничном номере прапорщика Гедройца им была спешно организована встреча, на которой решалось, как лучше вывезти генерала Духонина из Могилева в безопасное место. Присутствовал сам Духонин. После некоторых обсуждений Духонин отказался воспользоваться машиной, которую предложили ему помощники. Распустив последних пять-шесть офицеров, которые оставались с ним, он прикрыл генеральские эполеты плащом (по улицам уже бродили мятежные солдаты) и вернулся в свой кабинет. Тадзио и Станкевич выскользнули из-под носа у большевиков и разошлись в разные стороны. Через два дня мятежные солдаты опознали Духонина на железнодорожной станции и линчевали на месте.

След Тадзио можно обнаружить уже в Киеве 4 января 1918 года. Рачкевич и его коллеги приезжают в Киев в это же самое время, что наводит нас на мысль, что «Начполь» не терял связи со своим блистательным агентом. И действительно, через два дня Тадзио назначается заместителем начальника разведки «Начполя». Однако обстоятельства не позволили ему тут же приступить к исполнению новых обязанностей.

Через неделю началась битва за Киев между большевиками и войсками, хранившими верность Центральной Раде Украины. Тадзио тут же стремится оставить свой кабинет и идти на передовую. Он добивается освобождения от исполнения обязанностей «на время боевых действий» и собирает команду польских добровольцев — менее двадцати человек, — над которыми принимает командование. Артиллерист по образованию, он вооружает свой небольшой отряд полевым артиллерийским орудием, которое вскоре окажется как нельзя кстати. Через несколько дней Тадзио получил приказ возглавить оборону железнодорожной станции «Киев 1», важного для большевиков пункта, который они пытались захватить при помощи бронепоезда. В представлении к кресту «За храбрость» Тадзио так говорится о последующих событиях: «Во главе своего небольшого подразделения он пять дней удерживал станцию, отражая атаки превосходящей силы противника. Точным огнем единственного находившегося в его распоряжении артиллерийского орудия он вывел из строя бронепоезд большевиков. Затем он захватил поезд и поставил на него своих добровольцев. Под его личным командованием поезд стал [на три последующих дня] основным звеном обороны станции. Получив приказ оставить станцию, он в полном боевом порядке вывел свое подразделение».

Вот какие подвиги скрывались за легкомысленным рассказом Тадзио о своих военных трофеях: сапогах для верховой езды и ведре варенья. Крест «За храбрость», которого он был удостоен в 1921 году, отражает подлинный масштаб его заслуг как командира и отваги.

«Крест независимости» был вручен ему уже в 1932 году как высшее признание его военных заслуг. В том числе и его роли в обороне Киева. «Начполь» пишет просто: «Во время осады Киева он продемонстрировал физическую отвагу и холодный рассудок». Много лет спустя пани Рачкевич, которая во время осады была рядом с мужем, вспоминала, как Тадзио бегал туда-сюда под огнем, «иногда без всякой необходимости. Но он, конечно, был очень смелый».

Теперь я понимаю, что роль моего отца на раннем этапе борьбы Украины за независимость имеет историческое значение. Строго говоря, это один из первых примеров активной помощи, которую поляки стихийно оказывали украинцам в борьбе за их независимость. Сегодня, когда после кровопролитных событий 1940-х годов и последующих десятилетий враждебности эти два народа пытаются идти навстречу друг другу, память о маленьком отряде польских добровольцев под командованием прапорщика Тадеуша Гедройца, сражавшемся при обороне Киева, «матери городов русских», должна послужить ориентиром для будущего.

25 января Тадзио сдал командование, вернулся в «Начполь» и остался в Киеве вести подпольную работу против большевистской оккупации, вошедшей в историю как «красный террор». Тадзио, бывалый офицер разведки, теперь получил признание как умелый воин и командир с талантом к импровизации. Он вернулся к своим обязанностям начальника разведки, тайно служившей делу Польши.

После заключения Брестского мира в марте 1918 года военные действия между Россией и Германией прекратились. Германские войска вошли в Украину и не выказали особого сочувствия к польским инициативам.

В начале апреля Тадзио получил высокое назначение в штаб генерала А. Осиньского, верховного главнокомандующего польскими вооруженными силами на Украине, состоявшими из двух армейских корпусов, Второго и Третьего, в которые из русской армии переводились люди, заявлявшие о своем желании служить польскому (или скорее польско-литовскому) делу. Перед лицом нараставшей враждебности Германии и Австрии подразделения интенсивно переформировывались. Тем временем Первый польский корпус под командованием генерала И. Довбор-Мусницкого, самый большой и эффективный из трех легионов польской армии, расположился под городом Бобруйск в Белоруссии, откуда он пытался достичь временного соглашения, modus vivendi с немцами. Географическая отдаленность от польских подразделений была препятствием, необходимо было установить сообщение между Киевом и Бобруйском — Минском. Прапорщик Гедройц играл активную роль в этом рискованном мероприятии под прикрытием. Еще до прихода немецких оккупационных войск 1 марта 1918 года он первым установил связь между Киевом и Бобруйском — Минском, пройдя через большевиков, чтобы доставить важные документы. Этот подвиг тоже отмечен в представлении к «Кресту независимости».

Находившееся в Киеве польское командование имело основания подозревать, что Германия планирует расформировать все три польских корпуса на востоке. Будущее Первого корпуса вызывало особенные опасения, потому что его командир (генерал Довбор-Мусницкий) был втянут в односторонние переговоры и считалось, что он занял довольно мягкую позицию. Киевские поляки решили, что необходимы срочные меры. Был разработан план заменить гибкого Довбор-Мусницкого на человека, который будет в состоянии противостоять немцам. На эту роль был избран блестящий молодой польский полковник Пшемыслав Бартель де Вейденталь, скрывавшийся в Киеве под псевдонимом «Барта». Необходимо было прикрытие, поскольку немцы считали его опасным и уже шли по его следу.

Гром разразился в начале мая. После решающего сражения (11 мая 1918 года), в котором германцы захватили в плен генерала Осиньского, Второй корпус был разбит наголову. Тем временем австрияки распустили Третий корпус (находившийся на начальной стадии формирования). Было принято решение тайно провезти Барту в Бобруйск, устроить переворот, сместить Мусницкого и попытаться высвободить Первый корпус из «объятий германцев». Прежде всего надо было провезти Барту по наводненной уже разыскивавшими его немцами территории, а проехать надо было более 300 километров. Задача не из легких и возможность для Тадзио совершить свой последний — и самый невероятный — из трех восточных подвигов. Где-то 14 мая прапорщику Гедройцу удалось пересечь находившиеся в руках германцев Украину и Белоруссию в сопровождении полковника Барты, переодетого его денщиком. Операция прошла успешно и должным образом отмечена в представлении к «Кресту независимости».

Заговор по спасению Первого корпуса, тем не менее, провалился. Мусницкий был восстановлен, а его подразделения демобилизованы германскими властями 26 мая. Однако для поляков это не стало полной катастрофой: им было предложено репатриироваться в Польшу, и большинство из них, более 23 тысяч, оказались в регулярной польской армии, формировавшейся под командованием Пилсудского.

Тадзио отказался от репатриации: у него оставалась работа в Киеве, как официальная, так и подпольная. Пришло время сворачивать деятельность «Начполя», и 30 мая 1918 года Тадзио стал членом комитета, которому была поручена эта задача. 1 июля он был назначен секретарем комитета. Параллельно он занимался оказанием помощи польским беженцам в Белоруссии. Все это вместе отнимало много сил и давало Тадзио возможность свободно перемещаться по огромным пространствам Белоруссии и Украины, что позволяло ему выполнять подпольные задания: вывозить в безопасное место людей из распущенных польских подразделений (главным образом, злосчастных Второго и Третьего корпусов, но кого-то и из Первого). Их требовалось найти, собрать в группы, которые не привлекали бы к себе внимания, и вывезти либо к союзникам в Мурманск, либо на Кубань, к Черному морю. Людей нужно было перевозить на огромные расстояния, по территориям, контролируемым либо враждебными германцами, либо еще более враждебными большевиками. Эти заслуги тоже были отмечены в представлении к «Кресту независимости». «Начполь» не скупится на похвалы и отмечает «невероятную энергию, выносливость и организаторские таланты князя Гедройца». В конце ноября 1918 года, когда работа была закончена, он наконец покидает Киев и вскоре после этого появляется в Варшаве при своем друге Владиславе Рачкевиче.

В начале лета 1919 года он приезжает в Вильно (Вильнюс) и принимает назначение вице-губернатором воеводства. Его репутация шла впереди него и, подозреваю, помогла ему завоевать сердце Ани Шостаковской. Их свадьба, состоявшаяся 10 сентября 1919 года в кафедральном соборе бывшей столицы Великого княжества Литовского, стала первым событием в светском календаре послевоенного Вильно.