Как же хорошо я его знаю, этого Душку, этого Идана-предателя, перед которым невозможно устоять. Я явно вижу, как он крадет Газету из-под носа полиции: вот он очаровывает медсестер, разгадывает кроссворды с санитарами, снабжает Газету журналами, а потом приглашает его прогуляться, «понюхать цветы в садике». Охраннику у входа он, конечно, сказал, что он — любимый внук этого психа, и что он ведет его на анализ крови или черт-знает-куда-еще, и спокойно вышел, даже глазом не моргнув.

— Вам известно, кто это был?

Я с радостью его выдала.

— Это Идан, — быстро ответила я. — Тот, которого вы вчера видели в дедушкином дворе.

— Знаю! — бросил Шамир, выбегая из комнаты. — Он сразу показался мне подозрительным.

«Что с тобой происходит? — с болью подумала я. — Неужели баснословная сумма денег тебя ослепила?»

Я же была ему самым лучшим другом! Дедушка чуть его не усыновил. Неужели, деньги — это всё? Всегда? Для всех?

— Позвони ему, — велел дедушка.

— Душке? Ты сошел с ума?

— Позвони! Пусть он мне скажет, где они.

— Не хочу.

— Хороший парень, этот твой Душка. Нам не о чем беспокоиться.

Я набрала номер и протянула ему телефон:

— Поговори с ним сам.

Душка ответил сразу же. Дедушка задал один вопрос и слушал, кивая головой:

— Йа… Йа… Хорошо, мы приедем. Конечно, дождаться! — он отключил телефон и его взгляд напомнил мне штиль на море.

— Ну, что?

— Он у Лиора. Давай, Габиляйн, поехали! — он нежно и с любовью посмотрел на двух своих друзей: — Когда всё хорошо закончится, я приеду, и мы поговорим, — Мирьям покраснела. — А пока — вот вам номер телефона Габи, — он нацарапал номер на бумажной салфетке. — Если что-то вспомните, немедленно звоните, всё важно!

…И мы направились к знакомому памятнику на участке той проклятой земли, что поглотила Лиора, а вместе с ним — и нашу прежнюю жизнь. Не прошло и полчаса, как мы въезжали в ворота военного кладбища, где похоронили его тело, объяснив девочке, которой я была, что «Бог дал — Бог взял, да святится имя Его».

«Он избран Богом», — говорили мне мужчины, пахнувшие нафталином, и гладили меня по голове.

«Теперь он на облаке вместе с ангелами», говорили мне женщины, пахнувшие переваренной курицей.

Я сердилась на этого злого Бога. Я не хотела, чтобы Лиор сидел на облаках, хотела, чтобы он вернулся и научил меня атаковать ферзя, запирать ладью и сбивать коней. Какие еще ангелы? — кричала я, — какое ему дело до дурацких ангелов, которых собрал вокруг себя этот злобный Бог! Зачем он забирает юношей, которые даже не успели никого полюбить?! Не помню, что еще я говорила, но я видела, как люди качали головами, с любопытством меня разглядывая. Так уж устроены люди, что чужая боль для них — утешение. Вот, потом будут говорить, что у Амитов ничего уже не будет таким, как раньше, их жизнь дала трещину. Я могла представить себе, как они рассказывают о похоронах: «Его сестра металась и кричала, как ненормальная, отец упал в обморок, а мать требовала сжечь тело и не хотела, чтобы его хоронили в этой проклятой земле. Она билась в истерике. Эта женщина не разрешила его командирам присутствовать на похоронах. Сказала, что они не уберегли его, вопреки обещанию. И еще там был этот их сумасшедший, который кричал, что мальчик не умер, что он только спрятался от нацистов. И что он приведет его обратно». Я представляла себе, с какими интонациями они говорили: «Вы должны были видеть дедушку! Какой сильный старик, ни слезинки…» Что они понимали! Что они понимают…

Машина медленно скользила между могилами, проехала мимо павших в пятидесятых годах, шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых. Утро в кварталах мертвых было слишком оживленным. Бледные девушки в черной одежде высаживали на могиле полевые цветы, а две женщины в пестрых косынках стояли обнявшись у белого памятника. Женщина в цветастом халате разговаривала по-русски с большим памятником. Молодая женщина с младенцем на руках зажигала свечи, которые ветер настойчиво гасил. Несколько мужчин в соломенных шляпах беседовали, сидя на скамейке, рабочие подготавливали следующий участок к встрече нового тысячелетия. Наконец мы подъехали к участку девяностых. В этом квартале поселили Лиора.

Посетителей не было видно, сиротливо стояла деревянная скамейка, и только ветер гладил мраморные плиты.

Дедушка устремился вперед, помня дорогу наизусть.

Они стояли рядом с мраморной плитой Лиора. Оба. Газета повернул голову и помахал нам, а Душка пошел ко мне, протягивая руки.

— Привет, Ахитофель, - процедила я.

— Мне нужно тебе что-то рассказать…

— Заткнись, троянский конь!

— За что ты меня так?! Ты даже представить себе не можешь, что я обнаружил…

— Предатель, лицемер! — оборвала я его. — Не желаю тебя слушать. Зато Шамиру наверняка будет интересно узнать, что ты замышляешь.

— Я? Замышляю?! — он был так ошарашен, будто на него свалился таз с мокрым бельем. — Сумасшедшая ты женщина!

— Пойдем отсюда, дедушка, — сказала я. — Тут пахнет падалью.

Казалось, что Идан-предатель вот-вот заплачет.

— Ненормальная… Ты думаешь, что я… Габи, выслушай меня, я разгадал тайну вашей семьи.

— Я прекрасно справлюсь с этим сама. Идем, деда. Бери Якоба и пойдем.

Но дедушка не двинулся с места.

— Скажите ей, — умолял предатель. — Мне она не верит.

— Она растеряна, — объяснил дедушка.

— Она совсем не растеряна, она мне не верит, — и он посмотрел на меня несчастными глазами. — Ладно, пусть я Ахитофель, фараон, злодей. Ну так послушай, что скажет тебе Якоб.

Мы все уставились на Якоба, он начал раскачиваться и заговорил быстро и неразборчиво.

— Он слишком волнуется, — сказал дедушка, тяжело кладя руку на плечо друга. — Рассказывай ты.

— Я всё время думал, что кто-то что-то знает, но не говорит, — сказал Душка и посмотрел на меня. Его зеленые глазищи утащили меня к себе на дно. У Ахитофеля таких глаз уж точно не было! — Когда Шамир сообщил мне, что Якоб снова помещен в «Абарбанель», я решил к нему поехать. Я чувствовал, что слишком многое указывает мне путь. Я боялся, что головорезы, о которых говорил Топаз, доберутся до Якоба. Он умолял меня помочь ему уйти оттуда. Он был очень несчастен. Там был смех, а не охрана, — никто не принимал его всерьез. Я сказал им, что я его внук, и этого оказалось достаточно. Никто не задавал никаких вопросов. Как только мы вышли, Якоб сказал, что ему нужно к Лиору, просил отвезти его сюда. Он сказал, что спрятал картину в надежном месте. Он всю жизнь ее берёг, и только одному Лиору рассказал, где она.

— Ты хочешь сказать, что он закопал ее здесь, под камнем? С Лиором?

— Я тоже так подумал, но когда мы приехали, он сказал, что просто хотел рассказать мне об этом рядом с Лиором. Чтобы он тоже смог услышать. Он рассказал мне, где картина, — Идан вопросительно посмотрел на Якоба, и тот кивнул головой. — Он сказал, что его отец вынул картину из рамы и зашил ее под подкладку зимнего пальто Якоба. Всю войну Якоб проходил в пальто, в котором было обернутое брезентом полотно с картиной Пауля Зуциуса.

Я тут же вспомнила это пальто. Черное тяжелое пальто, которое Якоб носил не снимая, его полы волочились по земле, собирая на себя всякий сор. Бабушка Йона уверяла, что там полно червей и блох, и заставляла Якоба снимать его, перед тем, как войти в дом.

Дедушка поднял руки и бессильно их уронил. Он побледнел.

— Ой… — прошептал он хриплым голосом. — Ой-ой-ой… Майн гот… Мне плохо.

— Что случилось?

— Кажется, я его сжег много лет назад… Мне кажется… Майн гот, от него ужасно пахло, и Йона сказала… Противный мальчишка, почему ты мне ничего не сказал, Якоб?

Но Якоб улыбнулся своей сомнамбулической улыбкой и пробормотал:

— Я сказал Лиору. Лиору сказал…

Я в отчаянии повернулась к дедушке. Картина была в сожженном пальто? Владельцы «мерседеса» ни за что в это не поверят.

— Успокойся, Габриэла, — простонал дедушка. — Всё равно всему капут.

Якоб посмотрел на дедушку и что-то быстро прошептал по-немецки. К дедушке вернулся нормальный цвет лица.

— Руки вверх! — Две фигуры вынырнули из-за памятника и встали перед нами. Илия Коэн и щедрый меценат фон Шмидт. Илия держал пистолет. — Кто закричит, получит пулю в живот!

— Мистер Шмидт, — обратилась я к немцу, — как я рада вас видеть! Вы знаете, что Сюзан вас искала?

— Прекратите молоть чепуху, мисс Амит! — заорал фон Шмидт. Его английский язык был украшен остатками немецкого акцента.

— Хотите, поговорим о вашей чепухе? Только что нам стало известно, что обнаженной госпожи Геббельс с подругами больше нет с нами. Она сгорела. Да, да! Вот так вот… Нет, нет, не в «циклоне», — он ошарашено на меня уставился. — И не поверишь, как всё обернулось, а? — продолжала я. — На этот раз евреи сожгли ее. Справедливость восторжествовала.

— Закройте рот, мисс Амит! — крикнул этот мерзавец. — Жалкие евреи!

Думаю, что он сказал именно это, хотя последние слова он прокричал уже на вражеском наречии.

— А то что будет? Отведете меня в свои душевые?

— Молчать!!! — зашелся он в истерике.

— Встаньте рядом, — приказал Илия, целясь в голову дедушки. Я сжала дедушкину руку. Его ладонь была влажной. Глаза блуждали где-то вдали. Я поняла, что он что-то замышляет.

— Будете делать селекцию?

— Вам лучше помолчать, — прошептал Илия Коэн.

Я сказала:

— Предлагаю вам сдаться. Вспомните, что стало с вашим бесноватым усатиком. У меня есть фильм, если захотите…

Два садовника-таиландца прошли по тропинке между могилами, разглядывая нашу плотно стоящую группу.

— Ни слова, — процедил Илия. Его пистолет угрожающе щелкнул. Идан кивнул садовникам, будто хотел сообщить им, что всё в порядке. Еще как в порядке! Всё замечательно! Просто мы ждем окончательного решения.

— Идите к выходу из квартала. Вон туда.

Униженные и несчастные мы поплелись туда, где стоял наш старый «форд». Интересно, это очень больно, когда вырывают ногти? Якоб прижался к дедушке, который шептал ему, что сейчас прибудут американцы.

Влажная ладонь дедушки лежала в моей руке.

— Я собираюсь устроить маленький спектакль, — прошептал он. — Что-то вроде сердечного приступа. Будет суматоха, и ты убежишь отсюда. Поняла?

Я кивнула.

Голоса птиц и тигров разорвали напряженную тишину. Мелодия джунглей моего телефона. Илия убийственно на меня посмотрел.

— Дайте сюда! — потребовал он.

— Я должна ответить — это полиция, — объяснила я. — Мы условились звонить каждый час. Если я не отвечу, капитан Шамир пошлет все силы безопасности, флотилию и противовоздушные силы меня искать.

Телефон умолк, но через пару секунд снова зазвонил.

— Ответьте и скажите, что всё в порядке, — сказал Илия, втыкая мне в спину свое оружие.

Я ответила.

— Габи, это Цви Вайнциблат. Макс с тобой?

— Конечно, — спокойно ответила я. — Скажите капитану Шамиру, что я могу с ним говорить.

— Габи? Я тебя плохо слышу… Я хочу сообщить дедушке что-то важное. Ты сможешь ему передать?

— Да, никаких проблем, — сказала я. — Всё в порядке. Я жду.

— Что? Хорошо… Когда вы ушли, я вспомнил что-то очень важное. К шестнадцатилетию Лиора дедушка заказал для него шахматный столик. Очень красивый. Такой низкий и широкий из вишневого дерева. Может быть, ты его помнишь… — Краем глаза я видела, как фон Шмидт поторапливает своего подручного.

— Заканчивайте разговор, — потребовал мерзавец.

— Так вот, слушай, Якоб попросил уложить между досками стола это полотно. Сказал, что готовит сюрприз. Я ни о чем его не спрашивал. Полотно всё еще там. Я уверен.

— Хорошо, капитан, не волнуйтесь.

— Я не волнуюсь. В моем дереве никогда не бывает червей или термитов. Ищите в шахматном столике!

Столик Лиора. Дедушка так им гордился! Он сам спроектировал этого неуклюжего уродца, которого после всех пронесшихся над нами бурь и ураганов папа спрятал в кладовую вместе с другими вещами погибшего сына.

Илия вырвал у меня из рук телефон и швырнул его о ближайший памятник.

— Давай и твой тоже! — велел он Душке. Еще один телефон был разбит о белый мрамор памятника. Мы остались без связи…

Я посмотрела на дедушку. Он тяжело задышал и испустил тяжелый стон.

— Ой… Я… Ой, плохо мне… — и наш венский аристократ исполнил драматическое падение, которое могло бы принести ему приз за лучшую роль. Он лежал на земле и стонал, руки его дрожали.

Браво, деда! Ты прошел кастинг! Илия и Шмидт в растерянности уставились на него.

— Он болен, нужно вызвать «скорую», — Душка озабоченно склонился над стариком.

— Не двигаться! — истерически завопил Илия, направляя пистолет на Душку.

— Перестаньте орать! — заорала я. — Вы что, не видите, что он… — тут я горько зарыдала. «Оскар» актрисе за второстепенную роль!

— Ахтунг! — злобно крикнул Шмидт и оттолкнул меня. Он и Душку оттолкнул, и сам опустился на колени рядом с дедушкой. С внушающей тревогу опытностью он прижался ухом к дедушкиной груди и взялся рукой за запястье, прощупывая пульс.

Дедушка не растерялся и стал сильно дергаться. Не знаю, что именно он пытался инсценировать, лежа на кладбищенской земле, — то ли сердечный приступ, то ли воспаление оболочки мозга, а может, какую другую холеру…

— Тащи его в машину! — заорал фон Шмидт, пробудив от задумчивости двоих раскосых садовников.

— Дайте мне подойти к нему! — потребовал Душка. — Я был санитаром. Я видел такие случаи. Он может умереть. Вам это нужно? Еще один труп?

Шмидт встал и подошел ко мне. Он крепко схватил меня за локоть:

— Дайте ключи от машины. А ты оставь старика здесь с парнем, — и он потащил меня за собой. — Девушку и психа мы забираем. Шнель! — крикнул он мне в ухо. — В машину! Быстро!

Илия поволок за собой бедного Газету, который во всё горло распевал немецкую детскую песенку:

— Баке, баке кухен, дер бекер хет геруфен, хет геруфен ди ганце нахт, хет геруфен ди ганце нахт… [27]Пеки, пеки пирог. Пекарь звонил, звонил всю ночь, звонил всю ночь…

— Молчать! — завопил Шмидт, ударил Якоба по голове и затолкал в машину.

Я тоже влезла. Илия сел за руль, и машина ожила — быстро и со скрипом развернулась и поползла по дорожкам кладбища к выходу. Боже, умоляла я, пришли сюда Шамира, сделай чудо! Пожалуйста, Боже, я курить брошу, не буду ездить в субботу, не буду есть креветок в кокосовом молоке, завещаю свое тело науке, целую неделю проживу без секса, всё сделаю, только бы Шамир — король сыщиков приехал. Аминь. Но, похоже, моя линия связи с богом была нарушена, потому что у ворот кладбища вместо синей полицейской машины нас ожидал большой темный автомобиль марки «мерседес». Оттуда вышли двое мужчин в черных очках «аля Бандерас», в серых костюмах и с револьверами знакомого вида, вышли и загородили нам выезд. Они, а не Шамир, не непроходимые заросли и даже не Джейми Раанана.

— Что делать, босс? — спросил Илия.

— Думаю! — заорал фон Шмидт.

Но пока он думал, «форд» поравнялся с «мерседесом».

— Стоять, сволочь! — закричал один из гангстеров и стукнул в окно «форда». — Всем выйти из колымаги!

— Не останавливайся! — закричал Шмидт, который, даже не зная иврита, понял, чего хочет от него джентльмен в сером костюме. Но Илия резко затормозил.

— Выходите! — закричал «Бандерас». — Руки вверх, или я отстрелю тебе одно место, придурок!

Шмидт выставил в окно пистолет и выстрелил.

Реакция гангстеров не заставила себя ждать. Раздался выстрел, потом еще один. В машине резко запахло порохом. Шмидт и Илия выкрикивали друг другу бессмысленные команды.

Мы с Газетой спрятали головы между коленями.

— У нас появился шанс спастись, — прошептала я ему, он кивнул, и взгляд его при этом был совершенно разумным и вменяемым.

— Не волнуйся, Габи, — подмигнул он мне. — Ты меня знаешь — я шустрый страус, я бегаю, как борзая.

— Найди Шамира.

Он кивнул, соскользнул с сиденья и открыл дверь, выходящую в сторону забора. Перестрелка между любителями живописи была в самом разгаре. Я сжалась в комок и подняла планку обетов повыше. Подняв на минутку голову, я увидела, как тощее тело Газеты исчезло за забором кладбища. Ура!

— Патроны кончились! — завизжал Шмидт. Бой был окончен. Дверь с моей стороны открылась.

— Выходите! — приказал мне наш новый командир. Его подручный вытащил из машины обоих мошенников. Шмидт орал по-немецки и истерично размахивал руками. Очкарики смотрели на него с нескрываемым профессиональным отвращением.

На руки Илии Коэна и профессора Шмидта были надеты наручники, а их самих затолкали в большую машину.

— Вам нужно особое приглашение! — недобро пошутил один из бандитов, приближаясь ко мне. — Она у нас! — крикнул он в свой мобильник. — Мы сматываемся!