Глава 10

– Чтобы ухаживать за больными, требуется железное здоровье.

– Несомненно, – без улыбки ответил Дэвон.

– Так вы будете пить или нет?

– Нет, не буду. Это пойло пахнет, как навозный отвар.

– Это настой ромашки: он оказывает успокаивающее воздействие.

– На навозных жуков – несомненно. Лили досадливо прищелкнула языком и со стуком поставила чашку на блюдце, расплескав настойку.

– Вы просто невыносимы. Это хорошее лекарство:

Кэбби Дартэвей показала мне, как его готовить.

– Ну, тогда все ясно. Кэбби Дартэвей – ведьма.

– Ведьма? Что за вздор! Между прочим, именно она научила меня делать припарки, которые – по вашему собственному признанию – облегчают боли в плече.

– Это та гадость, что пахла дохлой кошкой?

– Нет, – возразила Лили, пряча улыбку, – то были корни окопника, а вы сейчас имеете в виду подорожник. И вы ничего не говорили о кошках. Вы сказали, что он пахнет как ряска на пруду в июльский полдень.

– Даже хуже.

– Ну что ж, вы сами виноваты. Надо было с самого начала позвать доктора, тогда мне не пришлось бы поступать в ученицы к знахарке. А теперь, я полагаю, пора бы вам покончить с капризами и поблагодарить Бога за то, что вы все еще живы.

– Ты так думаешь? Лили подбоченилась.

– Да, я так думаю.

Она совсем перестала его бояться, и Дэвон больше не пытался воздействовать на нес испугом. Он нашел себе куда более интересное занятие: старался вывести ее из себя, чтобы посмотреть, что она станет делать. Но ее терпение было, похоже, беспредельным: она действительно оказалась отличной сиделкой. Конечно, Лили могла порой и рассердиться, но чаще усмиряла его своей обезоруживающей улыбкой, а за последние четыре дня не раз возникали случаи, когда его приходилось усмирять. Он сам это признавал.

– Ну что ж, в таком случае я вас оставлю, чтобы вы могли вздремнуть.

– Я не хочу спать.

– Захотели бы, если бы выпили ромашковую настойку.

– Но раз уж я ее не выпил, можешь не уходить.

– Но мне надо спуститься вниз и поговорить с миссис Белт о вашем ужине.

– А ты позвони в колокольчик и передай ей все, что хотела сказать, со служанкой.

– Я.., я предпочитаю никого не беспокоить. Лучше я схожу сама.

– А я предпочитаю, чтобы ты осталась. Лили покачала головой. Ей хотелось запустить чем-нибудь ему в голову, и в то же время ее разбирал смех. Она прекрасно понимала, что все эти споры служат одной-единственной цели: он хочет заставить ее потерять терпение, толкнуть на какой-нибудь необдуманный ответ или поступок. Сейчас ей было особенно досадно, но он вряд ли понял бы, в чем дело. Виконт Сэндаун представления не имел (да, пожалуй, и не захотел бы иметь) о том, как низко пала ее репутация в подвальном этаже: ведь все слуги были убеждены, что она спит с ним.

– Хорошо, – кротко ответила Лили, словно не замечая подначки, – я вызову Доркас и поговорю с нею в коридоре.

Она потянулась к шнуру звонка на стене, висевшему прямо над его правой, дальней от нее рукой. В ту же минуту Дэвон обеими руками обхватил ее за талию и крепко сжал. Бросив на него взгляд, Лили увидала азарт в его глазах. Еще совсем недавно такая вольность привела бы ее в ужас, но теперь, когда нечто подобное происходило каждый день (а в самое последнее время, по мере того как к нему возвращались силы, чуть ли не каждый час), его дерзкие выходки больше не вызывали у нее ничего, кроме легкой досады.

– Спасибо, мне вовсе не требуется помощь, – проговорила Лили, дергая за шнур соответствующее количество раз, чтобы вызвать горничную из кухни.

– Ты уверена?

Девушка послала ему грозный взгляд, хотя в глуби не души давно уже начала подозревать, что готова поступиться чем угодно, лишь бы вызвать искру веселья, столь редко появляющуюся в холодной глубине его бирюзовых глаз, и не дать ей угаснуть. Она деловито сняла его руки со своей талии и спросила:

– Может, я вам немного почитаю? Полагаю, роман мистера Филдинга мы одолеем очень скоро.

– Ты отлично читаешь. Лили. Интересно, где это простых судомоек обучают так хорошо читать?

– Спасибо на добром слове.

Лили поспешила сменить тему, поскольку ей вовсе не улыбалось продолжать разговор о своей образованности.

– Я думаю, не кто иной, как Бриджет, сестра мистера Оллворзи, сможет спасти положение, вам так не кажется? Если кому-то и удастся убедить его, что Том хороший, а Блайфил – прохвост, то только ей одной, как по-вашему? А как ваше плечо? Если не хотите ромашковой настойки, полагаю, я могла бы приготовить вам “Кромвель”.

– Что приготовить?

– Горячий пунш.

"Какая огромная уступка!” – подумал Дэвон. Обычно Лили тряслась над спиртным, как его престарелая, оставшаяся в девах тетушка.

– Но при чем тут Кромвель?

– Неужели вы никогда “Кромвеля” не пробовали? Коньяк пополам с сидром и немного сахара. Это “обезглавленный Кромвель”.

– А если необезглавленный?

– Вдвое больше коньяку. Он засмеялся.

– А тебе нравится “Кромвель”?

– Я никогда его не пила. Ни разу в жизни ничего не пробовала крепче вина. “Кромвель” нравился моему отцу.

– Понятно.

– Стало быть, злоключения бедняги Тома вас сейчас не интересуют?

– Вроде бы нет. И “Кромвеля” мне тоже что-то не хочется.

– Сыграем в карты?

– Вот ты и попалась! Теперь мне все ясно. Хочешь меня напоить, чтобы обыграть в пикет. Лили позволила себе усмехнуться.

– Не в обиду будь сказано, мистер Дарквелл, но мне вовсе не требуется вас спаивать. Я вас и так обыграю.

– Ах вот как? Давай сюда карты. Я принимаю твой нахальный вызов, даже если мне суждено остаться без единого лампового фитиля в доме.

Она взяла со стола колоду карт и пододвинула стул поближе к постели.

– Мы можем и не играть, если вы не хотите. Я бы охотно занялась шитьем. Так какой счет у нас был в прошлый раз? – невинным голоском спросила Лили.

– Пятьдесят девять на семь, если не ошибаюсь. Играем до ста.

– Да, кажется, именно так.

Лили перетасовала колоду, дала ему снять и принялась сдавать. Карты так и летели у нее из-под пальцев.

– Полагаю, вы не хотите поднять ставки?

– На что играем?

– М-м-м… Как насчет ниток? Мне бы пригодилась пара катушек.

– У меня нет ниток.

– Ну.., вы могли бы их достать, позвонив в колокольчик.

– Лили, если хочешь, я готов играть на деньги.

– Весьма заманчивое предложение, но мне бы не хотелось злоупотреблять вашим великодушием. Оста вить виконта без состояния, пользуясь тем, что он простерт на одре болезни, – согласитесь, нам обоим стало бы стыдно.

Дэвон расхохотался. Впервые Лили услышала, как он смеется. Обо всем на свете позабыв, она уставилась на него, радостно улыбаясь в ответ. Смех у него был хриплый и затрудненный, словно кто-то привел в движение долго бездействовавший механизм. Лили была на седьмом небе и мысленно дала себе слово задавать работу этому механизму как можно чаще.

Все еще усмехаясь, Дэвон откинулся на подушки. Ему нравилось смотреть, как ловко она сортирует карты своими длинными тонкими пальцами. До чего же красивое у нее тело: стройное, изящное, гибкое. Наблюдение за партнершей отвлекало его от игры, возможно, именно этим можно было объяснить столь плачевные для него итоги: он почти неизменно оказывался в проигрыше. Впрочем, подобное объяснение годилось лишь отчасти. В основе его неудач лежала куда более серьезная причина: Лили просто-напросто играла лучше, чем любой из когда-либо встречавшихся ему карточных партнеров. Она точно угадывала, когда следует проявить осторожность, а когда можно и рискнуть. Ее безошибочное чутье вызывало у Дэвона удивление, а выражение лица полностью сбивало его с толку. Сколько ни пытался, он никак не мог понять по лицу Лили, что она думает о выпавших ей картах, в какую бы игру они ни играли. Обычно она смотрела в карты с легкой, слегка озадаченной улыбкой, не говорившей ему ровным счетом ничего, но иногда позволяла себе одобрительно поднять бровь или, напротив, досадливо нахмуриться. Однако когда он, исходя из этих наблюдений, пытался повысить ставки или пропустить ход, то неизменно оказывался в проигрыше. Стремясь ее перехитрить, Дэвон попробовал было действовать от противного, то есть делать ходы вопреки тому, что читал у нее на лице, но и в этом случае не добился успеха.

– Кто тебя научил играть в карты? – раздраженно спросил он после того, как Лили не моргнув глазом выиграла три взятки кряду.

Он уже не в первый раз задавал этот вопрос, и Лили всякий раз уклонялась от ответа, не зная, насколько ему можно довериться. Ей очень хотелось рассказать ему все, но жизненный опыт научил ее осторожности. И все же на этот раз она не смогла удержаться: ей так давно не случалось просто и правдиво поговорить с кем-либо о себе.

– Мой отец, – ответила она. Неужели такой ответ мог ей навредить?

– А он был игроком?

– Иногда.

– Чем же он занимался, когда не играл в карты?

– Ну.., разными вещами.

– Например?

Лили, нахмурившись, опустила взгляд и нерешительно провела пальцами по краям своих карт.

– Он был изобретателем, – ответила она наконец.

– Что же он изобрел?

– Ничего такого, что прославило бы его имя.

– Значит, он не был удачливым изобретателем?

– Ну.., можно сказать и так, – Лили не удержалась от улыбки, услыхав оценку, столь вопиюще не соответствующую сути дела.

– Расскажи мне, что он изобрел.

Как раз в эту минуту она взяла последнюю взятку и объявила новый счет – восемьдесят семь к семнадцати – таким обыденным и лишенным малейших признаков торжества голосом, что Дэвон скрипнул зубами от злости.

Тасуя карты для новой партии, Лили подумала: почему бы и не сказать ему правду? Вреда от этого не будет. Она дала Дэвону снять колоду и опять раздала по двенадцать карт каждому.

– Ну, он изобрел самозатачивающийся нож, потом…

– Какой нож?

– Самозатачивающийся.

– И как же он работал?

Не поддавшись соблазну дать самый простой ответ (“Он не работал”). Лили пустилась в объяснения:

– Все было основано на теории, которую он сам придумал, будто нож, если его особым образом разместить относительно некоторых камней, будет заострять себя сам. Это была.., м-м-м.., не физическая, а скорее метафизическая теория. В общем, она не имела успеха.

Девушка подняла глаза и, увидев, что он улыбается, решила продолжать:

– Самоскладывающаяся переносная мебель тоже не нашла спроса: оказалось, что поднимать ее слишком тяжело. Особенно кровать. Кстати, у меня туз пик – тридцать одно очко.

Дэвон со смехом бросил карты.

– Я сдаюсь.

– Между прочим, мой отец изобрел разновидность виста для двух игроков. Хотите, я вас научу?

– Нет. Я и так уже остался без ламповых фитилей.

– Поверю в долг, – великодушно предложила Лили. – Подвиньтесь немного, для парного виста требуется больше места.

Он неохотно повиновался. Боль в плече стала вполне терпимой, но все тело у него затекло от неподвижности. Устроившись поудобнее, Дэвон опять принялся наблюдать, как она по-мужски быстро и решительно тасует карты.

– Что он еще изобрел?

– Ну, например, гладильный пресс с подогревом. Предполагалось, что он должен отглаживать одежду за несколько секунд.

– Он работал?

– От случая к случаю. Чаще всего одежда просто сгорала внутри. Но это еще ничего. Хуже вышло с механизмом для открывания дверей на расстоянии. Он предназначался для деловых людей, не имеющих постоянной прислуги в доме. Это было очень сложное устройство с блоками, канатами и противовесами. Если, к примеру, вы были наверху, а к вам пришел посетитель, вы могли открыть входную дверь, потянув за веревку. При первом же испытании эта штука едва не задушила кошку.

Она продолжала рассказывать истории об изобретениях своего отца, порой преувеличивая их нелепость, чтобы заставить его рассмеяться. Одна из таких попыток увенчалась столь грандиозным успехом, что Дэвон скорчился и застонал от боли, хватаясь за плечо, после чего велел ей немедленно умолкнуть.

В дверь постучала горничная, и Лили поднялась, чтобы поговорить с нею в коридоре.

– Скажи ей, что я хочу есть. Лили! Я оголодал. Пусть принесет что-нибудь посущественнее этого проклятого бульона, который ты льешь мне в глотку целыми галлонами.

Лили бросила на него взгляд, полный кроткого мученичества.

– Не подглядывайте в мои карты, пока меня не будет, – предупредила она и вышла.

Дэвон покачал головой, все еще улыбаясь. За последние четыре дня она стала ему настоящей нянькой: ухаживала за его раной, мыла и брила его, приносила ему еду. Он не смог бы сказать, что в большей степени способствовало его выздоровлению: удача, заботы Лили или скверно пахнущие припарки Кэбби Дартэвей. Как бы то ни было, глубокий порез на плече прекрасно заживал, а в последние два дня и лихорадка спала. И теперь, чувствуя себя почти здоровым, Дэвон не в силах был даже вообразить, что бы с ним сталось, если бы не Лили.

Он стал вспоминать свой разговор с экономкой, заглянувшей к нему четыре дня назад, после того как фон Рибен и Полкрэйвен наконец ушли, а Лили он отправил спать. Не успел Дэвон и рта раскрыть, чтобы сказать, что ему нужно, как миссис Хау с многозначительным и напыщенным видом объявила, что отныне она будет сама ухаживать за ним, поскольку узнала от “этой ирландки”, что его светлости немного нездоровится. Хозяин взглянул на нес с отвращением, но поблагодарил и сказал, что ей незачем себя утруждать.

– Лили присмотрит за мной какое-то время. Предупредите Трэйера. Не давайте ей никакой другой работы, пока она ухаживает за мной.

– Но, милорд…

– Почему она вечно ходит в одном и том же платье? Подберите ей форму, миссис Хау.

– ”Да, милорд, но…

– И велите Стрингеру подать мне бутылку коньяку. Немедленно. Из той партии, что мой брат недавно.., э-э-э.., приобрел в Нанте. Это все. Вы что-то еще хотели мне сказать?

Экономка сложила на груди свои по-мужски мощные руки и уставилась на хозяина пронизывающим взглядом.

– Милорд, ваша воля всегда была для меня законом, но на сей раз моя преданность вам не позволяет мне молчать. Я должна высказаться.

"Черт бы тебя побрал” (это, конечно, не вслух).

– Что ж, говорите.

– Эта девушка… Я ей не доверяю. Работу свою она выполняет сносно, но, мне кажется, она выдает себя за другую.

– Как это?

– Начать с того, что она, по моему убеждению, вовсе не ирландка. Она что-то замышляет, ей нельзя доверять. Я ее пока еще не поймала, но убеждена, что она ворует из кладовой. И еще я думаю, что рекомендация у нее поддельная. Может быть, вам стоило бы написать этой “маркизе Фроум”, если таковая действительно существует, и узнать, работала ли у нее Лили Траблфилд.

Первым побуждением Дэвона было послать ее подальше, но по зрелом размышлении он ответил:

– Я так и сделаю. – Самодовольная усмешка, промелькнувшая у нее на лице, разозлила его донельзя. – Это все, миссис Хау. Не забудьте послать ко мне Стрингера с коньяком.

До сих пор он так и не собрался написать маркизе, но решил, что непременно напишет. Хоть и по иным причинам, Дэвон Дарквелл не меньше, чем его экономка, был заинтересован в том, чтобы узнать правду о Лили Траблфилд. Он не верил в ее коварство или в то, что она ворует еду из кладовой, но чувствовал, что Лили что-то скрывает. За последние дни он несколько раз принимался осторожно расспрашивать ее, пытаясь выяснить, что за жизнь она вела до того, как появилась в Чарде и на фальшивом ирландском диалекте попросила нанять ее служанкой. Но Лили всегда давала уклончивые ответы. Откуда она родом? У нее никогда не было родного дома, ей приходилось странствовать вместе с отцом. Когда он умер? Не так давно. А ее мать? Много лет назад. Где училась сама Лили? Всюду понемногу. Когда она была маленькой, отец нанял ей приходящего учителя, какого-то студента колледжа, ну, а потом она училась по книгам. Откуда у нее такие изысканные манеры? Она сделала вид, будто ужасно польщена, услыхав такой вопрос, но ответила лишь, что с детства была наделена способностью к подражанию и лишь пыталась как можно достовернее воспроизводить манеру своих благородных хозяек. Значит, до вдовствующей маркизы она служила у кого-то еще? О, да, до маркизы были и другие. Кто именно? Где? Разные люди в разных местах. И все они либо умерли, либо путешествуют, либо переехали.

Он не поверил ни единому слову.

В этот момент Лили вернулась в комнату. Ее серое канифасовое платье, – разумеется, лишенное всяких признаков кокетства, было, по крайней мере, чистым и целым, без заплат. Однако ему хотелось увидеть ее одетой в нечто более изысканное. К примеру, в шелк, бархат или атлас. Хотя, пожалуй, больше всего, хитро усмехнувшись, подумал Дэвон, ей пошла бы кожа. Ее собственная кожа.

Выражение его лица заставило ее насторожиться.

– Вы заглядывали в мои карты?

– Да. И увидел, что у тебя опять на руках все козыри, так что я сдаюсь. Лили, я одеревенел, как бревно, пойди сюда и разотри мне спину.

Лили прищелкнула языком и со строгим видом собрала разбросанные карты, ворча себе под нос, что не потерпит жульничества. Однако подобным образом она лишь пыталась скрыть волнение, вызванное его просьбой. В последнее время хозяин требовал растираний по несколько раз в день, и девушку смущала возникавшая при этом между ними близость. Впрочем, нет, больше всего ее поражало то огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие, которое процедура растирания доставляла ей самой. Последние несколько дней стали для Лили настоящей идиллией, чудесным избавлением от тяжелой и нудной работы по дому, от одиночества, на которое обречен всякий, кто вынужден скрывать свое истинное лицо. Она и не подозревала, как сильно изголодалась по обычному разговору, по возможности побыть самой собой. Конечно, Дэвон был выше ее во всех отношениях, но, уж во всяком случае, он был ближе к ней по образованности и светским манерам, чем Лауди. Лили была общительна, как и ее отец, поэтому долгие недели навязанного ей молчания и одиночества поневоле подействовали на нее угнетающе, зато общение с Дэвоном за последние несколько дней буквально воскресило ее. Он бывал холодным и замкнутым, часто впадал в раздражительность или в мрачную тоску, но за воздвигнутой им вокруг себя крепостной стеной Лили иногда различала проблески доброты и человечности. Он доверял ей – это было для нее главным источником радости. Каким-то необъяснимым образом они стали почти друзьями.

И все же была в их дружбе какая-то шероховатость, неловкость, связанная с ощущением – ну признайся, Лили! – физического тяготения, неизменно присутствующим даже в самых обыденных ситуациях, при самом что ни на есть заурядном разговоре. Иногда Дэвон начинал с нею заигрывать, и тогда ей становилось легче: по крайней мере напряжение, прятавшееся под покровом внешних условностей, выходило наружу. Но обычно оно висело в воздухе, словно туча, заряженная электричеством, проникая повсюду и придавая самым простым словам и действиям некий скрытый смысл, тревожный и волнующий.

– Ну так повернитесь, – бесцеремонно приказала Лили, присаживаясь на край постели и сохраняя на лице натянутое выражение. – Что.., что вы делаете?

– Расстегиваю рубаху. Кожа зудит, почеши ее, ладно?

Ну почему ее это так волнует? Какая нелепость! Она же видела его чуть ли не голым по крайней мере раз двадцать. Лили помогла Дэвону стащить ночную рубашку с широких плеч, сама поражаясь тому, сколько разнообразных чувств вызывает у нее один лишь вид его мускулистой груди, покрытой завитками темных волос. Он отодвинул подушки в сторону и осторожно перевернулся на живот, сложив руки под подбородком. Лили положила ладони ему на лопатки, и он сразу же испустил громкий стон притворного блаженства, вызвавший у нее улыбку.

– Что за глупости! Я же еще ничего не сделала. Она начала с затылка и стала медленно спускаться вниз, растирая подушечками больших пальцев каждый позвонок в точности так, как ему нравилось. Лили не уставала удивляться его силе. Ей нравилось ощущать под пальцами упругую кожу, туго натянутую изгибами мускулов, твердыми и гладкими, как отполированный металл. Его могучее тело сужалось к бедрам; порой у Лили возникало трудно сдерживаемое желание сдернуть простыню и посмотреть, на что похожи его голые ягодицы, вызывавшие у нее жгучее любопытство. Разумеется, она ничего подобного не сделала бы, но боялась, что в какой-то момент не выдержит. В этот день Лили, как всегда, поборола соблазн, но ее руки задержались немного дольше, чем следовало, на полоске обнаженной кожи чуть ниже его талии.

– Не забудь, я просил почесать, – пробормотал Дэвон с закрытыми глазами. Его рот, всегда сурово сжатый, на сей раз смягчился в мечтательной полуулыбке.

Лили принялась легонько водить ногтями у него по плечам и по спине. Он довольно заурчал, и она опять улыбнулась. Неудивительно, что он так силен, подумала девушка, любуясь игрой мускулов, непроизвольно сокращавшихся от прикосновения ее пальцев. Она с самого начала знала, что Дэвон Дарквелл – не праздный сельский сквайр, но за последние дни она открыла, что он не чурается самой грубой и черной работы на своих землях. Болезнь выбила его из колеи, а вынужденное безделье едва не сводило с ума. А еще из разговоров, подслушанных в этой комнате, а также выступая в качестве курьера, передающего послания Дэвона мистеру Коббу, Фрэнсису Моргану и другим, Лили узнала, что, хотя власть виконта Сэндауна была абсолютной и непререкаемой, служащие тем не менее уважали его за такие качества, как справедливость, постоянство и дальновидность, а не только за то, что он был “хозяином”. Лауди давно уже поведала ей, что Дэвон – человек глубоко несчастный, подавленный горем, живущий в разладе со всем миром. Это было правдой, но, какие бы демоны ни терзали его, он не позволял им мешать своей работе. Лили ясно видела, что часто он их сдерживает, но спрашивала себя, какой ценой.

Размышляя подобным образом, она спохватилась, что кое-что упустила.

– Извините, я забыла вам сказать, что мистер Морган хотел поговорить с вами о руднике сегодня днем. Он послал записку и хотел увидеться с вами в четыре часа, если вас это устроит.

– Отлично, – буркнул он, переворачиваясь на спину. – Я не собирался никуда отлучаться.

Лили взбила подушки и подложила ему под спину, а потом потянулась, чтобы поправить ночную рубашку, сбившуюся у него под мышками, но Дэвон внезапно схватил ее за обе руки и прижал их к своей груди. Это заставило ее склониться над ним, теперь их лица почти соприкасались. Девушка давно уже поняла, что мериться с ним силой бесполезно. Единственное, что ей оставалось, – это сохранять внешнее спокойствие. От прикосновения к ладоням жестких курчавых завитков на его груди ей стало щекотно. Но одновременно она ощутила и кое-что еще: потрясшее ее до глубины души, сильное и ровное биение его сердца.

Голос Лили дрогнул, когда она заговорила:

– Что ж, в таком случае я пойду скажу слуге, чтобы передал ваши слова мистеру Моргану. Что вы примете его в четыре…

Он заставил ее замолчать, прижав палец к ее губам.

– Как ты красива, Лили. Сегодня ты выглядишь еще прекраснее, чем вчера. Или позавчера.

Он понимал, что несет вздор, и все же готов был поклясться, что в эту минуту говорит правду. На щеках у нее заиграл румянец, ее удивительные серо-зеленые глаза сияли ярче, чем обычно.

Лили почувствовала, что краснеет.

– Я стала лучше питаться, – выпалила она первую пришедшую в голову глупость, – и.., и больше спать с тех пор, как ухаживаю за вами.

– Стало быть, мы должны позаботиться о том, чтобы ты и впредь продолжала ухаживать за мной.

Он обхватил ее рукой за шею и притянул поближе к себе От нее пахло мыльной пеной. Раньше он никогда не встречал женщин с таким запахом.

Ее рот был соблазнителен, он собирался ее поцеловать. Она хотела этого так сильно, что ей даже стало страшно.

– г Мне кажется, я вам больше не нужна, – хрипло прошептала Лили. – Вы уже почти здоровы.

– Ошибаешься, – возразил Дэвон, тихонько качая головой. – Именно сейчас ты нужна мне больше, чем когда-либо.

Положив руку поверх ее руки, он провел ее ладонью по своей груди вниз, к плоскому мускулистому животу. О том, что он собирался сделать, она догадалась, только когда Дэвон прошептал:

– Позволь, я тебе покажу.

Лили как ошпаренная отдернула руку и вскочила. Сердце у нее отчаянно колотилось, дыхание свело. Она ощутила одновременно и облегчение, и разочарование. Что ему сказать? “Как вы смеете?” – прозвучало бы глупо и неискренне. В конце концов, вот уже в течение четырех дней они беспрестанно вели свою особую игру в кошки-мышки, у которой мог быть только такой финал. К тому же трудно было на него сердиться, когда он смотрел на нее вот так, снизу вверх, с задорной ухмылкой и без малейших признаков раскаяния во взгляде. Странно, но больше всего ей хотелось рассмеяться ему в лицо.

Однако она лишь бросила на него строгий взгляд и принялась собирать посуду на подносе. Ей хотелось уйти, не сказав ни слова, но он остановил ее на полпути к дверям.

– Ты далеко собралась? Лили встала вполоборота.

– Вниз.

– Ладно, так и быть. Разрешаю тебе уйти. – От него не укрылось недовольное выражение ее лица с поджатыми губами и язвительным взглядом. – Но возвращайся через полчаса. Ты должна помочь мне одеться. Я решил пойти на прогулку, и тебе придется меня сопровождать.

Она повернулась к нему лицом: тревога за Дэвона мгновенно вытеснила из ее души обиду и гнев.

– А вы уверены, что достаточно окрепли для прогулки?

– О, да, – ответил он, складывая руки на груди и многозначительно улыбаясь. – Я уже достаточно окреп но только для прогулки.

Неуклюжий намек, подумала Лили, и все же он заставил ее покраснеть, а Дэвон, конечно, именно этого и добивался.

– Очень хорошо, сэр, – бросила она сквозь зубы. Это вызвало у него лишь еще более широкую ухмылку. Лили резко повернулась, и посуда на подносе задребезжала. Выходя, она услыхала за спиной что-то похожее на смешок.

***

– Неужели вам действительно так сильно нужна опора? – спросила Лили, стараясь, чтобы ее голос звучал сердито.

– Ну, разумеется. Я выздоравливаю после тяжелого ранения, я все еще очень слаб. Если бы я упал, то мог бы серьезно пострадать.

Лили бросила на него недоверчивый взгляд. Он взял ее под руку и привлек к себе так близко, что стороннему наблюдателю (а таковых, по ее мнению, было предостаточно, поскольку они прогуливались по дорожке, ведущей к краю мыса, на глазах у любого, кому взбрело бы в голову выглянуть в окно в задней части дома) могло показаться, будто она подпирает его плечом. А так как он был вполне способен передвигаться вот таким же неспешным шагом без посторонней помощи, Лили поняла, что вся эта игра в инвалидность – всего лишь очередная уловка, чтобы прикоснуться к ней, пользуясь случаем. Ей следовало бы рассердиться, но она не находила в душе ни капли досады или гнева.

Ее весьма занимал вопрос о том, что же у него на уме. Совсем не так давно он самым оскорбительным образом избегал показываться рядом с нею на глаза кому бы то ни было, даже слугам. Теперь же они как будто поменялись ролями: именно ее беспокоило и смущало явное неприличие установившихся между ними слишком близких и коротких отношений. Не будучи местной уроженкой. Лили так и не стала своей среди остальных слуг, а уж после того, как хозяин приблизил ее к себе, и вовсе оказалась для них чужой. Она чувствовала себя очень одинокой. Никто не оскорблял ее в лицо, но только потому, что считалось, будто она находится под покровительством хозяина. По крайней мере на то время, пока он не потерял к ней интереса. Нахальство Трэйера стало проявляться более вкрадчиво и осторожно, его мать относилась к Лили с молчаливым презрением, полным затаенной угрозы. Служанки начинали перешептываться и хихикать, стоило ей только отвернуться, лакеи поедали ее глазами исподтишка и обменивались понимающими взглядами. Одна лишь Лауди, великодушная и ничему не удивлявшаяся, проявила полное безразличие к гибели репутации Лили. Зато она засыпала подругу вопросами, желая знать досконально, что происходит между нею и хозяином. Когда Лили отвечала: “Ничего, он болен, и я за ним ухаживаю, вот и все”, – Лауди лишь недоверчиво поднимала брови, приговаривая: “Как же, как же”.

– Ты когда-нибудь видела, как сардины идут косяком, Лили? – спросил Дэвон, прервав ход ее размышлений.

– Нет. А на что это похоже?

– Это удивительное зрелище. Рыба поднимается из глубины к западу от Силли и идет вдоль берега огромными стаями. Однажды, когда я был ребенком, такой косяк растянулся от Мевагисси до самого Края Света , а это – ни много ни мало – добрая сотня миль. Отец возил меня на него смотреть.

Опять Лили взглянула на него как зачарованная. Впервые Дэвон заговорил с нею о своей семье, о каких-то личных воспоминаниях.

– В такие дни весь город высыпает на берег. Рыбы столько, что вода так и кишит ею, словно вскипает на глазах. А за сардинами охотятся треска и хек, и чайки, и люди. Всех охватывает какое-то безумие. Рыбаки забрасывают сети и с берега, и с лодок.., и так по всему побережью. Сардины бьются, пытаются уйти, шум стоит такой, что не слышишь собственных мыслей.

– Когда же это происходит?

– В июле. Сама увидишь.

До наступления июля оставалось всего две недели. Она будет ждать с нетерпением, – Значит, вы здесь выросли? – застенчиво спросила Лили, а про себя подумала, что еще несколько дней назад не осмелилась бы задать подобный вопрос.

– Я проводил здесь часть времени. Приезжал навестить отца. А вообще-то я жил в Девоншире с матерью.

Лили надеялась, что он продолжит рассказ, но Дэвон замолчал, а ей не хватило смелости спросить, почему его родители не жили вместе.

– У вас есть другие братья, кроме мистера Дарквелла? – отважилась она через минуту.

– Нет, но у меня есть сестра. Она живет в Дорсете. Мы редко видимся.

Подойдя к вырубленным в скале ступеням, Дэвон остановился и посмотрел на Лили. Заходящее солнце светило ей в спину, и ее темно-рыжие волосы как будто полыхали дымным пламенем, оттеняя нежный овал лица, а устремленный на него взгляд чистых серо-зеленых глаз был серьезным и немного печальным. Она была обворожительна, и ему расхотелось разговаривать.

Перемена выражения в его глазах встревожила Лили, она лихорадочно начала придумывать, что бы еще сказать.

– А ваш брат.., он скоро вернется?

– Да, скоро. Давай спустимся к воде, Лили.

– Но.., вы уверены? Вам не следует переутомляться в первый же день.

Он лишь улыбнулся в ответ и, предложив ей руку, церемонно повел ее вниз по крутым ступеням.

Груда зубчатых камней, обнажившаяся при отливе, торчала из земли у подножия крутого утеса. На море была зыбь, мелкие волны прибоя поблескивали в лучах солнца, громадные черные валуны, полузатонувшие в прибрежном песке, отбрасывали длинные темные тени на желтую полоску пляжа. “Мне будет этого не хватать”, – удивленно призналась себе Лили, вдыхая соленый ветер. Признание потрясло ее: ведь она не была здесь счастлива. И тем не менее это было правдой. Никогда ей не забыть величавой, проникнутой угрюмым одиночеством красоты моря и дикой, необжитой земли. Дэвон провел ее по берегу немного вперед и остановился в замкнутом кругу морских скал, высушенных солнцем во время отлива. Море отступило далеко, сейчас они находились на безопасном расстоянии от линии прибоя. Повернувшись спиной к шероховатому, в пояс высотой камню, мужчина и женщина принялись смотреть на воды Ла-Манша. Молчание затягивалось, и Лили украдкой бросила взгляд на суровый и твердый профиль Дэвона, но, как всегда, ничего не сумела в нем прочесть. Он был во многих отношениях человеком странным; предчувствие давно уже подсказывало ей, что он способен причинить ей боль. И все же, когда его не было рядом, она начинала тосковать, а в его обществе чувствовала себя необъяснимо счастливой.

Она смущенно опустила глаза, когда он, повернув голову, перехватил ее взгляд.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Лили, стараясь скрыть волнение.

– Мне больно. Лили. Я ужасно страдаю. – Его глаза жалобно взглянули на Лили. – Мне срочно требуется мое лекарство, и только ты можешь его дать.

Облегченно переведя дух. Лили не могла не рассмеяться. Дэвон коснулся ее щеки костяшками пальцев, видя, что у нее уже готова шутка в ответ. В груди у Лили вспыхнул огонь, пламя так быстро растеклось по всему телу, что ей стало страшно. Дэвон подошел ближе. Она стала отступать и скоро почувствовала, что упирается ногами в скальную породу.

– Вы.., я думала, вы хотели немного размяться, мистер Дарквелл.

– Именно так, мисс Траблфилд.

Он наклонился, чтобы ее поцеловать, и она на мгновение оцепенела, потому что имя, которым он раньше никогда ее не называл, всколыхнуло в памяти множество тревожных воспоминаний. Однако поцелуй заставил Лили смягчиться, все мысли разбежались, осталось лишь ощущение сладкой тяжести его губ, прижимавшихся к ее губам. Его нежность лишила ее способности сопротивляться, одной рукой она робко провела по его щеке, другую прижала ладонью к его груди и, затаив дыхание, почувствовала, как он легонько покусывает ее губы. Потом Дэвон несколько раз медленно повел головой из стороны в сторону, поглаживающим движением лаская ее полуоткрытый рот. Ее руки обвились вокруг него, поцелуй стал еще более глубоким и страстным, а весь окружающий мир куда-то исчез, все правила и ограничения, внушенные Лили с детства, сразу позабылись.

– Нет, не надо, – вздохнула она, когда его руки тихонько скользнули вверх и коснулись ее груди. Но она не остановила его. Она не могла его остановить.

– Не надо? – вкрадчивым шепотом переспросил Дэвон и принялся медленно обводить кругами мягкую округлость ее груди.

Надо было его остановить! То, что он делал, было нехорошо, дурно и могло привести лишь к большой беде. Но Дэвон как будто околдовал ее, лишив способности воспринимать что бы то ни было, кроме движения своих пальцев, нестерпимо медленно продвигавшихся к вершинам холмов.

– Позволь мне любить тебя. Лили, – прошептал он. – Скажи “да”. Я больше не могу ждать.

Она попыталась покачать головой, но он вновь начал ее целовать, и это стало невозможным. Лили едва держалась на краю чего-то, не выразимого словами, и каждая секунда казалась ей новой жизнью, отделенной от прошлого и будущего. Она не знала, что ей делать, и потому замерла с закрытыми глазами в полной неподвижности, позволяя сладкой ласке продолжаться; она даже перестала отвечать на его поцелуи. Дэвон оставил ее губы и прошептал свою просьбу на ухо Лили, подкрепив ее легким, соблазнительным движением языка. Девушка таяла, слабела, ей хотелось ему уступить. Желание делало ее беспомощной, но в конце концов именно ощущение бессилия предупредило ее об опасности, а страх потерять самообладание дал ей сил остановить его.

– Нет, я не могу, – прошептала Лили, отстранив руки Дэвона и вырываясь из его объятий.

Не веря собственным глазам, Дэвон посмотрел ей вслед. Она отошла на несколько шагов, обхватив себя руками и глядя на воду. На мгновение он закрыл глаза и спросил сквозь стиснутые зубы:

– Ты что, с ума меня свести хочешь? У тебя отлично получается.

Лили обернулась.

– Простите, я.., я совершила ошибку!

– Нет, это я совершил ошибку.

– Нет, я. Этого не должно было случиться. Я не должна была позволять… – Ее голос дрожал. – Простите, что я ввела вас в заблуждение, позволив думать, будто между нами что-то может быть. Ничего не будет.

– Почему нет?

– Это просто.., просто невозможно. Я не могу сделать то, что вы хотите.

"Что я хочу”, – добавила она про себя.

– Но почему?

Растерянная, не зная, что сказать. Лили беспомощно покачала головой.

– Прошу вас, не надо настаивать. Я больше.., не могу вот так с вами встречаться. Да и моя помощь вам больше не нужна. Мне придется вернуться к прежней работе. Прошу вас! – воскликнула она, когда он выругался и начал возражать. – Вы благородный человек, вы не станете пользоваться преимуществом своего положения. Я знаю, что не станете. Позвольте мне уйти, Дэвон.., сэр…

Стиснув кулаки. Лили судорожно перевела дух. Вся суть мучившей ее дилеммы заключалась именно в двух последних, с запинкой произнесенных словах, ибо она не знала, что на самом деле он значит для нее и чем она может стать для него.

Она сразу увидела, что ее объяснение его не удовлетворило: Дэвон все еще смотрел на нее исподлобья горящим взглядом. Вдруг ей в голову пришла мысль, показавшаяся удачной. Однажды это уже сработало, возможно, сработает и еще раз.

– Это.., это из-за моего жениха. Ему бы не понравилось, если бы мы.., если бы я… – О, дьявол, как его убедить, что у нее есть любовник, если она даже нужных слов подобрать не может! – Если бы я ему изменила, – выговорила она наконец, чувствуя себя последней дурой.

Дэвон подошел ближе, и ей пришлось попятиться, испугавшись неистового пламени, бушевавшего в его взгляде. Однако его голос, когда он заговорил, звучал тихо и бесстрастно.

– Расскажи мне о своем женихе. Лили. Как его зовут?

На одну страшную секунду Лили замерла, не в силах вспомнить ни единого мужского имени.

– Джон, – пролепетала она после слишком долгой паузы.

– Джон. И где он живет?

– В Лайме.

– Он твой любовник?

– Нет.., то есть да!

– Нет, то есть да? Вы помолвлены?

– Нет, мы…

– Когда вы виделись в последний раз?

– Два месяца назад.

– Ты ему пишешь?

– Да!

– Как же он зарабатывает на жизнь?

– Он… – Опять в голове у нее стало пусто. – Я не обязана вам отвечать! Зачем вы задаете мне все эти вопросы?

– Потому что я не верю в его существование! – прорычал он, обеими руками схватив ее за плечи. – Я вижу, ты его просто выдумала, не знаю только зачем.

– Он каменщик! Он строит церкви и дома и.., вообще любые здания. Он ученик, вернее, подмастерье, он стал подмастерьем совсем недавно…

Потеряв терпение, Дэвон встряхнул ее.

– Зачем ты лжешь?

И тут вдруг его осенило. Все стало ясно, он даже подивился, как мог быть настолько глуп. Он был уверен, что оставил подобную наивность в далеком прошлом, но вот – надо же! – чуть было опять не попался. Ослабив захват, Дэвон криво усмехнулся.

– Прошу прощения, мне с самого начала следовало внести ясность. Я вовсе не пытаюсь просто воспользоваться своим преимуществом, клянусь, тебе не придется ни о чем жалеть.

Лили поняла его превратно: она вспыхнула и нервно рассмеялась.

– Это.., конечно.., я в этом не сомневаюсь!

– Итак?

Она отвернулась и не ответила.

– Чего ты хочешь? Назови сумму. Сколько, Лили? А может, тебе нужен собственный дом? Ты только скажи!

Ее глаза расширились, она уставилась на него, потеряв дар речи.

– Деньги? Вы предлагаете мне взять деньги? Одно из двух: либо ей не нужны были деньги, либо она была непревзойденной лицедейкой.

– Тебе не нужны деньги? Тогда чего же ты хочешь?

Лили охватил такой ужас, что она даже не смогла рассердиться. Гневу суждено было прийти позже.

– Чего я хочу?

О, если бы она могла назвать все то, чего хотела! Свободы, уважения, восстановления честного имени. Дружбы, привязанности, тепла. Да и денег тоже. Увы, все это полагалось хранить в тайне.

– Ничего! Мне от вас ничего не надо! Отпустите меня, мистер Дарквелл, вы совершили ошибку.

– А я так не думаю.

– Пустите!

– Что это за игра? Не надо изображать недотрогу, Лили, ты внакладе не останешься. Я хорошо заплачу, если…

– Будьте вы прокляты! Я не играю в игры.

– Черта с два! Чего ты от меня хочешь? Не строй из себя оскорбленную невинность! Ты же не девственница!

– Откуда вам знать? Вы ничего обо мне не знаете!

– Знаю, потому что довольно наслушался твоего вранья. Ты говоришь, этот “каменщик” – твой любовник. Это правда или нет?

– Да, правда!

– Значит, я буду у тебя не первым. Он рывком притянул ее к себе, и Лили стала сопротивляться.

– Только дотроньтесь до меня, и я буду у вас последней! – Но это лишь рассмешило его. – Не смейте меня целовать! – Вытянув шею, она отвернулась в сторону, чтобы избежать встречи с его ртом. – Не смейте! – повторила Лили, когда он привлек ее к себе и спрятал лицо в темно-рыжих кудрях у нее за ухом. – Черт бы вас побрал, я этого не хочу!

Дэвон крепко-накрепко зажмурился и замер, прижимая ее к себе и слушая, как громко бьется ее сердце, как по всему телу пробегает дрожь. Никогда раньше ему не приходилось насильно удерживать разгневанную женщину, не желающую дать ему то, о чем он просил. Он почувствовал отвращение к себе, но в то же мгновение понял, что не сможет ее отпустить. И в оправдание принялся уверять себя, что никто лучше его не знает женщин, подобных ей. Она просто играла с ним, набивая себе цену, стараясь не прогадать, “продать свой товар подороже”, как говорил Клей. И все же в одном отношении Лили действительно отличалась от Мауры: она и вправду была горяча. Ее страсть была непритворной. Тем хуже для нее – это ее и погубит.

Он намеревался использовать эту непритворную страсть, чтобы ее сломить. Да, так и надо действовать: хладнокровно соблазнить ее, а потом оставить ни с чем. Бессердечная жестокость подобного плана его ничуть не смущала. К тому же он собирался доставить удовольствие не только себе самому, но и ей тоже. Ей будет с ним хорошо. Так хорошо, что ни о чем жалеть не придется. А потом он избавится от нее. Избавится от наваждения.

Продолжая ее обнимать, Дэвон немного ослабил захват.

– Мне не следовало так говорить, – прошептал он, по-прежнему пряча лицо у нее в волосах. – Прости меня, Лили, я плохо подумал о тебе. Я был не прав. Я никогда не причиню тебе зла.

– Отпустите меня, Дэвон, вы должны меня отпустить.

– Скажи, что ты меня прощаешь. Я рассердился, я.., сам не знал, что говорю. Прости, если я сделал тебе больно. – Она стояла неподвижно, упираясь стиснутыми кулаками ему в грудь. – Но я так хотел тебя, Лили, – продолжал он. – Я все еще хочу тебя. Я думаю о тебе, не переставая. Лили, ты свела меня с ума.

Ее сердце мчалось, обгоняя мысли. Кольцо мужских рук, сомкнувшееся вокруг нее, стало не таким тесным, но оставалось по-прежнему крепким. Надо было вырваться из этого стального обруча, но у нее не было сил. Надо было его возненавидеть, но она не находила в своей душе сил для ненависти.

– Не говорите мне таких вещей. Ничего не изменилось. Это невозможно.

– В чем дело? – Одной рукой он принялся медленно поглаживать ее стройную спину. – Я не причиню тебе зла, – повторив эти слова, Дэвон сам почти поверил в них. – Ведь раньше, когда мы целовались, тебе это нравилось. Позволь мне поцеловать тебя еще раз. Один разочек. Позволь мне, Лили. – Он провел губами вдоль хрупкой линии ее подбородка, тонкого, как край чаши. – Какая у тебя нежная кожа…

И вот она начала дрожать. Ее рот был крепко сжат, но все же он вынудил ее чуть-чуть приоткрыть губы и, просунув язык внутрь, принялся ласкать их с внутренней стороны. Она судорожно вздохнула и отвернулась.

Однако его терпение оказалось неиссякаемым.

– А знаешь, на вкус ты напоминаешь цветок, – прошептал Дэвон, покрывая легкими поцелуями ее трепещущие ресницы. – Поцелуй меня. Лили. Я умираю от любви.

Лили попыталась призвать на помощь всю свою решимость, но дух неповиновения предательски покинул ее. Она больше не отталкивала его, нет, она обеими руками хваталась за его рубашку, как человек, карабкающийся по обрыву.

– Это нечестно, – проговорила Лили, чуть не плача и старательно отворачивая лицо, хотя все ее чувства были сосредоточены лишь на том, что проделывал Дэвон своим языком, а теперь еще и руками, скользившими по ее телу с неукротимым упорством долго сдерживаемого желания.

– Знаю. Но я ничего не могу поделать, – ответил он и медленно повел ее назад к скале, служившей им опорой раньше.

Наверное, это так и есть, подумал Дэвон. Вот сейчас еще можно остановиться, но через минуту это станет уже невозможным. Он коснулся ее нежной щеки и мягким, но настойчивым усилием заставил взглянуть себе в лицо. Ее глаза, потемневшие от желания, цветом напоминали нефрит. Вот и отлично, промелькнуло у него в голове. Больше он просить не намерен. Его рот, горячий и жадный, опустился и овладел ее губами в страстном поцелуе, лишенном даже намека на нежность. Лили покачнулась, и он подхватил ее, заставив обнять себя за шею.

– Ваша рана, – с трудом проговорила Лили. – Вам же больно!

Он оторвался от нее ровно настолько, чтобы рассмеяться вслух, но тотчас же вновь вернулся к прерванному поцелую, на сей раз пустив в ход и язык, и зубы. За считанные секунды его пальцы на ощупь распустили шнуровку ее канифасового платья и раздвинули края корсажа. Лили застонала, ощутив кожей теплый воздух и еще более теплое прикосновение его рук, пока он освобождал ее груди от стесняющих их складок корсета. Дэвон вновь прервал поцелуй, чтобы полюбоваться делом рук своих.

– О, Лили, как красиво, – прошептал он, отводя ее руки в стороны, когда она попыталась прикрыться. – Позволь мне тебя поцеловать. Вот здесь.

Он заставил ее повернуться так, чтобы она вновь встала спиной к скале, а затем склонился над нею, и ей пришлось откинуться назад, изогнувшись в талии и полулежа на камне.

– Дэвон… О Боже!

– Тише, тише, любовь моя, все хорошо, не надо бояться Жарко дыша, он шептал слова утешения прямо в ложбинку между грудей, медленно обводя пальцами их напрягшиеся вершины. Лили, задыхаясь, втянула в себя воздух, Дэвон почувствовал, как она судорожно комкает в руках его рубашку.

– Прелесть, – прошептал он, лизнув языком тугой розовый бутон, и Лили громко застонала, словно под пыткой.

Она стиснула зубы и вцепилась обеими руками ему в волосы, намереваясь оттолкнуть его, но воля покинула ее, и, вместо того чтобы бороться, ее пальцы начали откровенно и бесстыдно поощрять его. Дэвон шептал какие-то страстные слова, которых она почти не слышала, одни были грубыми, другие – сладкими, как мед. Его губы ласкали один сосок, а рука нетерпеливо скользнула к другому. В ушах у нее стоял оглушительный гул, совсем непохожий на шум прибоя. Вероятно, это был голос ее желания, отчаянно рвущегося наружу. Дэвон вновь овладел ее ртом, и Лили почувствовала, как ее покидают последние остатки самообладания. Она парила на странной, незнакомой, пугающей высоте, где не было никакой твердой опоры, ничего, кроме ощущений. В последней попытке защитить себя девушка сжала обеими ладонями его щеки и заглянула ему в лицо, стараясь понять, что за человек перед нею. Слова были бессильны, да и бесполезны. Она принялась напряженно вглядываться в его глаза, горящие страстью, и обвела кончиком пальца жесткие складки по углам рта, словно они могли открыть ей какой-то сокровенный смысл.

Но Дэвон вовсе не жаждал понимания. Не пряча глаз от ее пристального взгляда, он коленом пытался раздвинуть ей ноги, но она сразу же испуганно сжала бедра. Глаза Лили расширились от волнения и страха. Заглушив ее прерывистую и бессвязную мольбу новым беспощадным поцелуем, ослепленный страстью, он стал задирать ей юбки, открывая стройные и гладкие бедра.

Господи, до чего же мягкая у нее кожа. Ее дыхание превратилось в отрывистые, судорожные всхлипывания, и это разожгло его еще больше. Какой-то звук.., чужой, посторонний звук пытался проникнуть сквозь стену страсти, возведенную им подобно крепостному бастиону, но Дэвон не желал его замечать. Нежный и влажный рот Лили на вкус напоминал освежающий напиток. Он погрузил пальцы в упругую поросль волос, венчавшую холмик у нее между бедер, и заглушил посторонний звук, заставив ее застонать.

Но звук раздался снова, и на этот раз Лили тоже услыхала его. Вся напрягшись, она оторвалась от его губ и уставилась на него отчаянным, перепуганным взглядом. Звук оказался топотом шагов на каменных ступенях у них над головой. В следующую секунду она услыхала, как Дэвон скрипнул зубами от злости и испустил самое грязное ругательство, какое ей когда-либо приходилось слышать.

Стремительным и грубым движением, от которого у нее лязгнули зубы, Дэвон поставил ее на ноги и отступил на шаг.

– Не вздумай! – прошипел он, когда она машинально попыталась обернуться, позабыв о беспорядке в своем туалете.

– Милорд?

Лили узнала голос Трэйера Хау. На мгновение у нее мелькнула безумная мысль, что Дэвон сейчас испепелит его взглядом на месте.

Но бешенство, горевшее во взгляде виконта Сэндауна, это еще цветочки в сравнении с тем, что прозвучало в его голосе.

– Что тебе надо?

– Вы.., э-э-э.., у вас гости, милорд. Ваша матушка и леди Алисия Фэйрфакс. Они ждут вас в доме.

Лили показалось, что шум моря превратился в неистовый рев. Она увидела, как потемнело и напряглось лицо Дэвона, как несколько раз подряд вздулись и вновь опустились желваки у него на скулах.

– Сейчас приду, – сказал он вслух, но Лили подумала, что Трэйер вряд ли его услышит за оглушительным громом наступающего прилива. Дэвон медленно поднял глаза кверху, и она поняла, что он провожает взглядом уходящего Трэйера, но сама больше не слышала ничего, кроме шума стремительно прибывающей воды.

Когда Дэвон потянулся к ней, она проворно отступила в сторону, отвернув голову, чтобы он не мог видеть ее лица. Он позволил ей уйти, добраться до линии прибоя. Дал ей время зашнуровать платье. И только потом отправился за нею следом.

1– Лили.

Дэвон положил ей руку на плечо. Она вздрогнула и отшатнулась, словно от укола иголкой, и он опустил руку. Чтобы заглянуть ей в лицо, ему пришлось бы прямо в башмаках войти в полосу прибоя. Она надеялась, что он не станет этого делать.

Но он это сделал. Лили была так ошеломлена, что попятилась назад, уступив ему таким образом пядь суши, где можно было спокойно встать. Он опять назвал ее по имени.

– Прошу вас, не заставляйте меня говорить. Я не могу.

– Ты же понимаешь, мы не закончили. Приходи сегодня ночью. Давай встретимся здесь.

– Прошу вас, уходите. Умоляю.

Никогда раньше он не слыхал того, что прозвучало сейчас в ее голосе. Это было безысходное отчаяние человека, потерпевшего поражение.

– Все остается в силе, – принялся настаивать Дэвон. – Встретимся позже, когда…

– Я не приду. Никогда. Дэвон, ради Бога…

Она готова была разрыдаться, но не хотела плакать при нем. Что ж, отлично, можно устроить поединок прямо сейчас, задержать ее, принудить, силой вырвать у нее обещание того, что ему было нужно. Он без труда смог бы это сделать. Она с трудом сдерживала слезы и судорожно ловила ртом воздух, но не отводила глаз. Мысль о том, что она вот-вот расплачется всерьез, вдруг показалась ему непереносимой. И все же он сказал:

– Мы еще не закончили. Лили. Мы продолжим.

– Вы ошибаетесь.

Дэвон глядел на нее еще с минуту. Над головой пронзительно закричала чайка, лучи солнца, светившего из-за облаков, расписали воду пролива косыми полосами света и тени. Наконец сжалившись, он оставил ее одну.

Теперь Лили смогла дать волю слезам.

 

Глава 11

– Мы можем остаться только на две ночи: в пятницу пораньше нас ждут в Пензансе в гости к Линчам, а потом мы приглашены в Маунт-Бэй к Трелони на весь июль. Что ты так смотришь, Дэвон? Не понимаю. Я же писала тебе об этом в своем последнем письме!

– Я все прекрасно помню, матушка, и ваш приезд меня ничуть не удивил.

Он легко коснулся губами прохладной розовой щеки леди Элизабет, улыбнувшись и с любовью заглядывая в полные озорства и веселого недоверия бирюзовые глаза, точь-в-точь того же цвета, что и у него самого, а затем обратился ко второй гостье:

– Рад вас видеть, Алисия. И как это вы отважились на столь долгое пребывание в деревне вместе с матушкой? Впрочем, я всегда восхищался вашей храбростью.

– Ха! – ответила на выпад леди Элизабет.

– Здравствуйте, Дэвон, – проговорила леди Алисия Фэйрфакс, тепло пожимая ему руку. – Как вы поживаете? Мы так давно не виделись.

– Да, давненько. Спасибо за ваше последнее письмо. Я пока так и не собрался на него ответить, у меня этим летом было довольно много дел…

– Ничего страшного. Я никогда не жду от вас ответа на свои письма. Пишу, просто чтобы не прерывалась связь.

– В будущем постараюсь исправиться, обещаю. Дамы вновь уселись в кресла и принялись описывать утомительное из-за жары, лишенное приключений путешествие, которое им пришлось проделать, чтобы добраться сюда из Уайт-Оукса, поместья леди Элизабет, расположенного неподалеку от Уизериджа в Девоншире. Обе отказались от предложенного чая, заявив, что пили чай в Лоствизиле всего час назад и не хотят перебивать аппетит перед обедом.

– Правда, если поварихой у тебя по-прежнему служит миссис Белт, об этом можно не беспокоиться, – язвительно добавила леди Элизабет. – Она может отбить своей стряпней аппетит у кого угодно.

– Она вовсе не так уж плоха, матушка.

– Ты так говоришь просто потому, что тебе все равно, чем питаться. Полагаю, эта твоя экономка – как ее? – эта Хау все еще тут?

– Вроде бы да. Насколько припоминаю, была здесь еще совсем недавно.

– Омерзительная женщина. Ее бы следовало уволить.

– Но за что? Она меня идеально устраивает. Ведет хозяйство и мне не докучает.

Леди Элизабет скептически прищелкнула языком и огляделась по сторонам, машинально поправляя каштановые с проседью волосы.

– До чего же у тебя мрачно, Дэвон! Почему бы не Перекрасить стены и не отделать все заново? И вообще, весь дом выглядит каким-то обветшалым. Если ты его запустишь, то в конце концов придется делать полный ремонт, а это обойдется тебе еще дороже.

– Как поживает Клей? – вступила в разговор Алисия, послав Дэвону сочувственную улыбку. – Стрингер сказал, что его нет дома.

– Верно, его нет. Он, кажется, уехал в Лондон, – солгал Дэвон. – Клей говорит, что здесь ему скучно, но он будет огорчен, когда узнает, что разминулся с вами.

– Знаете, до нас доходят такие странные слухи насчет Клея! Просто не знаешь, чему верить.

– Когда речь идет о Клее, верьте всему, – рассмеялся Дэвон и, взглянув на мать, быстро добавил:

– С ним все в порядке, он в добром здравии. Не удивлюсь, если он в скором времени решит остепениться. Вас это должно порадовать, матушка.

– Вот когда увижу собственными глазами, тогда и порадуюсь. Оба сына только и знают, что меня огорчать, не знаю, который больше.

Дэвон скрестил руки на груди и подмигнул ей с веселой улыбкой. Она тоже улыбнулась и кивнула в ответ, решительно меняя тему разговора:

– Ты даже не справился о Кэтрин.

– Да-да, я собирался…

– Она опять ждет ребенка.

– Боже милостивый, это будет уже…

– Седьмой. Знаю, знаю, что ты хочешь сказать. Я тоже так думаю. В жизни не встречала второй такой любительницы рожать. Не понимаю, откуда это у нее. Не от меня и уж тем более не от твоего отца. Видимо, подобные вещи передаются через поколение. Она просила тебе передать, что больше не станет писать, пока ты не ответишь на ее последнее письмо. Ей-богу, Дэв, она твоя единственная сестра, а ты хоть бы для виду разок проявил к ней внимание!

Прежде чем он собрался ответить, в дверях появилась горничная. Сделав с перепугу весьма корявый реверанс, оробевшая в присутствии столь высоких гостей девушка передала данное ей поручение:

– Ваша светлость, мне ведено сказать, что комнаты для вас и мисс готовы, и проводить наверх, если угодно будет отдохнуть до обеда.

Леди Алисия, хрупкая молодая женщина со светло-каштановыми волосами и красивыми золотисто-карими глазами, встала со стула.

– Вам надо поговорить, я, пожалуй, поднимусь. Спущусь к обеду.

Леди Элизабет кивнула, а Дэвон предупредительно поднялся и проводил Алисию до дверей.

Однако у горничной имелось еще одно известие.

– Мне еще ведено передать, что Мидж у вас в спальне, миледи. Его уже вывели погулять, напоили водичкой, и теперь он отдыхает.

– О Боже, матушка, неужели вы опять взяли с собой этот страдающий одышкой клубок шерсти?

– Разумеется! Я никуда не выезжаю без своей любимой собачки. Благодарю вас.., как вас зовут?

Но горничная уже успела выйти следом за Алисией.

– Как зовут эту девушку? Она новенькая, не так ли?

– Разве? Понятия не имею.

– Честное слово, Дэвон, тебе следует обращать больше внимания на то, что творится в твоем собственном доме. Может, слуги обкрадывают тебя дочиста, а ты и знать ничего не знаешь! Алисия прекрасно выглядит, ты не находишь? – продолжала она без малейшей паузы. – Знаешь, некоторые женщины расцветают позже. Мне кажется, что Алисия – одна из них.

– Я полагаю, у нее еще много лет впереди. Ей уже исполнилось двадцать четыре?

– Совсем недавно. Прелестная девушка, не правда ли?

– Да, матушка.

– У нее такой чудесный, кроткий нрав. Уверяю тебя, мне с нею так же легко, как с родной дочерью. И разумеется, после смерти барона она унаследует огромное состояние. Женихи будут виться вокруг нее тучами. Вернее.., я не хочу сказать, что сейчас их нет, разумеется, есть, но она так скромна и настолько лишена тщеславия…

– Матушка!

– Да, дорогой?

– Алисия – умная и привлекательная молодая женщина, у нее золотое сердце, это нам обоим понятно, и тот, кому сей приз достанется, будет счастливейшим из смертных. Но этим счастливцем буду не я.

Леди Элизабет посмотрела на сына с подчеркнутым невинным удивлением.

– О Господи, у меня и в мыслях не было…

– Да будет вам!

– Ну хорошо, – с легкостью уступила она, – мне действительно приходило в голову, и не раз, что из вас получилась бы отличная пара. Фэйрфаксы – наши старые друзья, вы с Алисией знакомы с детства и не преподнесете друг другу никаких неприятных сюрпризов. И не говори мне, будто между вами вообще нет никакой привязанности! К тому же, учти, Алисии нужен подопечный, кто-то, о ком она могла бы заботиться. Возможно, это был бы не самый романтический из браков, но, в сущности, брак – вещь прозаическая по своей природе. Зато он имел бы прочную основу в виде взаимной симпатии, доверия и уважения. Скажу больше, – решительно добавила леди Элизабет, немного помолчав, – мне кажется, что романтики ты уже отведал вдоволь. Тебе, пожалуй, на всю жизнь хватит.

Как и следовало ожидать, лицо Дэвона потемнело при этих словах, но она упрямо продолжала говорить, склонив к нему голову и заглядывая в глаза:

– Сынок, милый, неужели ты не хочешь быть счастлив?

– Я об этом не думаю, – ответил он кратко. – Вы говорите, что любите Алисию как родную дочь, но вы явно не подумали о ее счастье, матушка. Если она вам действительно дорога, зачем желать ей такого мужа, как я?

– Что за вздор! Ты мог бы составить счастье любой женщины, если бы только…

– Вы ошибаетесь. И вообще этот разговор не имеет смысла.

Повернувшись к ней спиной, он уставился в окно, туда', где далеко внизу, за погруженным в тень мысом, о чем-то тихо, но настойчиво шептало море. На горизонте виднелись три рыболовные шхуны из Луи, они тихонько покачивались на воде. К востоку на небосклоне уже показался прозрачный лунный диск.

Дэвон вновь обернулся к матери.

– Простите, матушка. Давайте не будем ссориться. Он подошел к дивану и сел рядом с нею. Последние лучи солнца, проникшие в комнату, осветили ее лицо, покрытое едва заметной сеткой тонких морщинок, и серебряные нити в волосах. Ему показалось, что их стало больше со времени его последней встречи с матерью.

– Расскажите мне лучше о себе. Как вам жилось все это время?

В действительности Дэвон вовсе не ждал от нее правдивого ответа: плохо ей было или хорошо, леди Элизабет неизменно отвечала: “Отлично, спасибо большое” – и тут же задавала встречный вопрос о здоровье собеседника. Она не любила говорить о себе и считала недопустимым, даже вульгарным и неприличным обсуждать с посторонними состояние своего здоровья, физического или душевного, если оно оставляло желать лучшего.

Поэтому Дэвон был несказанно поражен, когда его мать после минутного колебания ответила:

– Мне было грустно. Я пыталась это побороть, но не смогла.

Он взял ее за руку, и она с трудом заставила себя улыбнуться.

– В августе будет четыре года.

– Да.

– Мне очень грустно без него.

– Мне тоже.

– Странно, правда? Наш брак был бурным, и это еще мягко сказано. Порой я бывала счастлива только в разлуке с ним, когда он жил здесь, а я в Уайт-Оуксе. Но, Боже, я бы все на свете отдала, чтобы вернуть его сейчас. Наверное, даже согласилась бы жить здесь, лишь бы быть с ним. Он всегда этого хотел.

– Не думал, что мне когда-нибудь доведется услышать это от вас. Вы же ненавидите это место.

– Да, тут есть какая-то насмешка, верно? Но ты ошибаешься: у меня нет ненависти к этому месту, просто я не могла здесь жить. Меня всегда привлекал Девоншир, а его – Корнуолл. – Она сжала руку сына. – В этом ты на него похож. Знаешь, мы ужасно поссорились, когда выбирали тебе имя.

Дэвон кивнул; он хорошо знал семейную историю.

– Я пообещала, что буду жить здесь круглый год, если он позволит мне назвать нашего первенца Дэвоном.

– Но вы не сдержали слова.

– Нет. – Леди Элизабет вздохнула и отвернулась. – У твоего отца был нелегкий характер. И ты весь в него.., ты похож на него гораздо больше, чем Клей. У него часто менялось настроение. Он все принимал слишком близко к сердцу. Любил и ненавидел с одинаковой неистовой силой, ни в чем не знал меры. Порой впадал в черную тоску, а иногда веселился без удержу. Как и ты, он любил Даркстоун.

– Это все из-за моря.

– Он говорил, что море спасает его от безумия. Я над ним смеялась, думала, он преувеличивает, чтобы привлечь мое внимание. Я не смогла стать ему хорошей женой, Дэв, – призналась она, склонив голову. – Я его очень любила, но жить с ним не могла. Так мне казалось. Сейчас…

Она вновь подняла взгляд, и Дэвон с облегчением отметил, что глубокая печаль ушла из ее голоса, сменившись обычным задорно-легкомысленным тоном.

– Что толку предаваться запоздалым сожалениям! Если бы Эдвард сейчас вошел в эти двери, мы бы с ним, конечно, были счастливы, но ненадолго. Очень-очень скоро мы опять начали бы ссориться. И все же ничто меня так не мучит, как мысль о том, что меня не было в Даркстоуне, когда он умирал. Мне следовало быть здесь, с тобой.

– Но вы же не знали, что он умирает!

– Это не оправдание. Мне следовало быть здесь. Он был моим мужем.

Они умолкли. Оба слишком хорошо знали друг друга и понимали, что никакие слова утешения не помогут. Обоим довелось пережить трагедию, потерять самых дорогих и близких. Оба научились нелегкому искусству восполнения потерь и не нуждались в поверхностных словесных объяснениях.

– Что ж, – сказала леди Элизабет, – полагаю, мне пора отправляться наверх. Надо переодеться к обеду. Знаешь, мы с Алисией взяли с собой камеристок. Получился весьма внушительный кортеж. Но ты не беспокойся, надеюсь, миссис Хау о них позаботится. Ты по-прежнему живешь как в деревне – обедаешь в пять?

– Пять – это для нас поздновато, – улыбнулся Дэвон, помогая матери подняться и с грустью отметив, что она уже не так легко двигается, как раньше. – Если бы мы жили по-городскому, то к обеденному часу давно умирали бы с голоду. Но ради вас, матушка, и я готов следовать моде.

Леди Элизабет рассмеялась.

– Я провожу вас наверх, – добавил он, бережно взяв ее под руку.

***

– Вы собираетесь посадить нас обедать за этим столом? Вместе с низшими слугами? Это что, шутка?

Лили замерла со столовыми приборами в руках и подняла голову. Вопрос задала мисс Тернер, личная горничная леди Алисии, элегантная особа в наряде из красновато-коричневого шуршащего шелка. В следующую секунду за спиной у нее в дверном проеме появилась и мисс Кинни, камеристка леди Элизабет. Остановившись на пороге столовой для слуг, обе они уставились на Лили с совершенно одинаковым презрительно-жалостливым выражением.

– Да, Мэри, мы действительно попали в деревню, – обратилась мисс Тернер к своей товарке. – Эта девица собирается посадить нас за один стол с прислугой!

Обе покатились со смеху.

Лили медленно выпрямилась. Они были примерно одних с нею лет, может, на год или на два старше. До своего появления в Даркстоуне она и не подозревала о существовании невидимой, но ревниво охраняемой границы между низшими и высшими слугами в большом помещичьем доме. Среди женской прислуги самое высокое место в домашней иерархии занимала камеристка, личная горничная знатной дамы (она считалась даже важнее экономки!), и женщина, сумевшая добраться до заветной вершины, никогда не позволяла нижестоящим позабыть об этом. Лили презирала царившую среди слуг кастовость. Ей была отвратительна жестокая мелочность распорядка, согласно которому служанка, переведенная из поломоек в посудомойки, удостаивалась приветствия со стороны горничной, прислуживающей за столом. Но по крайней мере она узнала, что не одни только богатые бывают высокомерны и презирают тех, кто стоит на более низкой ступени общественной лестницы. Оказалось, что это черта характера, свойственная людям вне зависимости от имущественного состояния. Лили поняла для себя, что жесткие сословные различия заставляют каждого проявиться с наихудшей стороны.

Положив на место последнюю вилку, девушка обернулась к оскорбленным в лучших чувствах камеристкам с самой любезной улыбкой.

– А где бы вы хотели пообедать? За каким столом? – спросила она, произнося последнее слово с тем же искусственным пафосом, который уловила в интонации надменной мисс Тернер.

Камеристка настороженно прищурилась.

– Разумеется, в комнате миссис Хау! И безусловно, мы в рот не возьмем той размазни, которую ваша повариха называет тушеной рыбой.

– Ну, разумеется, нет, – согласилась Лили. – Раз вы обедаете за одним столом с нашей достопочтенной экономкой, вам предложат кое-что получше. По деревенским меркам, конечно.

Мисс Тернер хмыкнула. Сама не зная почему, она почувствовала себя задетой.

– Дерзкая девчонка! Откуда ты родом?

– Из Корнуолла, откуда же еще? Это, в сущности, дикий край, страна сардин и варваров. Прошу меня извинить, я пойду и накрою еще на два прибора в столовой миссис Хау.

И Лили бочком пробралась мимо двух элегантных особ, проводивших ее изумленными взглядами.

Когда она вернулась, они все еще находились в столовой для прислуги и даже – очевидно решив, что сподручнее наслаждаться собственным величием на публике, а не с глазу на глаз, – присели за тот самый стол, от которого пятью минутами раньше отвернулись с презрением. Сочтя общество дворецкого достойным внимания и сделав вид, что не замечают остальных слуг, пришедших в столовую, молодые особы принялись перечислять молчаливому Стрингеру все то немыслимое количество багажа, с которым пустились в путь их хозяйки. Мисс Тернер яркими красками живописала, с каким смятением Джошуа, чернокожий лакей леди Алисии, встретил известие о том, что ему на этот раз не придется сопровождать хозяйку. Наряженный в изумрудно-зеленую атласную ливрею, шелковые чулки и напудренный парик, Джошуа был домашней гордостью и достопримечательностью баронов Фэйрфаксов. Мисс Тернер клялась, что от него пахнет духами сильнее, чем от самой баронессы.

– Настоящий павлин, уверяю вас, и всей душой предан ее светлости. Конечно, она берет его с собой повсюду и души в нем не чает. Но леди Элизабет настояла, чтобы на этот раз его оставили, потому что она взяла в дорогу свою маленькую собачку, а для двух талисманов, по ее словам, в карете не было места. Бедный Джошуа, как услыхал, что его не берут, тут же расплакался, точно дитя малое, а лицо у него напудрено, и на щеках появились черные дорожки от слез.

Мисс Тернер обвела довольным взглядом завороженных рассказом слушателей. В Даркстоуне редко случалось услышать историю из жизни высшего света, поэтому слуги с жадностью впитывали ее слова. Польщенная вниманием, она принялась описывать бал, который закатила семья леди Алисии прошедшей весной, снабдив свой рассказ множеством живописных деталей касательно туалета ее светлости, ее прически, созданной не без помощи самой мисс Тернер, общего количества блюд на столе, выпитого вина и приглашенного оркестра. Лили, занятая подготовкой к обеду, почти не прислушивалась к ее болтовне, но вдруг мисс Тернер понизила голос и заговорила таинственным тоном. Это привлекло внимание Лили прежде, чем она сумела разобрать смысл слов.

– Я слыхала, что вскоре в Фэйрфакс-Хаузе состоятся новые торжества.., а может, они пройдут в Даркстоуне. Возможно, вы тоже слыхали, мистер Стрингер.

Теперь камеристка молодой баронессы завладела всеобщим вниманием.

– Говорят, – прошептала она, ближе наклоняясь к дворецкому, словно собираясь сообщить ему что-то по секрету, – что готовится свадьба моей хозяйки с вашим хозяином. Ее сыграют еще до конца года.

Лили замерла, ухватившись обеими руками за грубую домотканую скатерть. Оцепенение, должно быть, продолжалось не больше нескольких секунд, так как, придя в себя, она услыхала возбужденные голоса присутствующих, с жаром обсуждающие только что преподнесенную новость. А еще через секунду уже поймала на себе любопытные взгляды, бросаемые исподтишка кое-кем из слуг, желавших знать, как подействует на нее неожиданное известие. Лили поставила на стол последнюю тарелку и поправила косо лежавшую ложку, старательно делая вид, что ей все равно, хотя на самом деле была просто сражена. “Дура, дура, дура”, – ожесточенно повторяла она про себя. За этот день ей было преподнесено несколько горьких уроков, однако последний, оказавшийся самым тяжким, заставил ее правильно оценить все остальные.

Вошла Лауди и остановилась, придерживая дверь для подавальщицы, нагруженной подносом. Запах тушеной рыбы вызвал у Лили приступ тошноты. Ей вдруг стало безразлично, что они могут подумать или сказать у нее за спиной. Подойдя к Лауди, она торопливо прошептала подруге на ухо:

– Скажи миссис Хау, что я заболела. Я спущусь вниз через час и помогу убрать со стола. Она вышла, не дожидаясь ответа.

***

Тропа, ведущая к оконечности мыса, небезопасная в темноте, в этот вечер была видна как на ладони. Серебристый свет луны падал на море поблескивающим треугольником, вершина которого рассекала надвое линию горизонта, а стороны расширялись к берегу. Прибой обрушивался на скалы мириадами сверкающих капель. Голос леди Алисии Фэйрфакс звучал удивительно мирно на фоне сердитого ропота волн, беседовать с нею было легко и приятно, и все же Дэвону приходилось прилагать героические усилия, чтобы не потерять нить разговора. Они остановились как раз над тем местом, где всего несколько часов назад ему почти удалось совратить Лили Траблфилд.

Он попытался выбросить из памяти яркие чувственные образы, но они упорно возвращались, заставляя его злиться на самого себя и отвечать невпопад. Труднее всего было отказаться от попыток обуздать воображение, услужливо рисовавшее совсем иной исход свидания наедине, прерванного на самом интересном месте. Лили уже вот-вот готова была сдаться, и лишь несвоевременное вмешательство его камердинера остановило ее. Кипя злостью, он только в этой мысли находил мстительное утешение.

– Дэвон? Вы слышали хоть слово из того, что я сказала?

– Извините, Алисия, я.., я задумался о делах. Есть кое-какие затруднения с рудником, – наобум пробормотал он первое, что пришло в голову, а потом взял ее под руку и вновь повел по тропе.

Однако, сделав всего несколько шагов, она опять остановилась и участливо спросила:

– Как вы, Дэв? Как идет ваша жизнь? Было у вас хоть что-то хорошее?

Он не удержался от сардонической улыбки. Вот уже второй раз за день ему задают один и тот же вопрос.

– Я просто не мыслю подобными категориями, Алли.

– Вот уже десять лет вы не называли меня так, – заметила она, тихонько коснувшись его руки. – Мне вас не хватало, Дэвон. Я была бы рада, если бы вы, как раньше, почаще приезжали в Уайт-Оукс. Ваша мать была бы счастлива. Ну и, конечно, моя семья… Вы всегда желанный гость в Фэйрфакс-Хаузе.

– Вы говорите точь-в-точь как Клей. Он тоже все время пытается выманить меня из Корнуолла.

– Потому что мы скучаем без вас.

– Вы без меня скучаете как раз потому, что мы редко видимся. Если бы мы встречались чаще, моя компания очень скоро надоела бы вам до смерти.

– Это не так.

Дэвон взглянул на нее и вздохнул с облегчением, увидав в ее красивых золотисто-карих глазах лишь участие и заботу. Алисия была старым и верным другом. Ни за что на свете ему не хотелось бы причинить ей боль, но необходимо было прояснить их отношения.

– А знаете, мысленно матушка уже успела нас поженить, – полушутливо заметил он.

– Да, мне это известно.

– Вы всегда были мне прекрасным другом, Алисия. Надеюсь, так будет и впредь.

Прошла минута; она взяла его под руку. Дэвон опять попытался по лицу определить, о чем она думает. Алисия улыбалась, но эта улыбка показалась ему несколько натянутой.

– Дорогой Дэв, – сказала она, похлопав его по руке. – Я надеюсь, вы тоже навсегда останетесь моим другом.

– Можете на меня положиться. Некоторое время они шли рядом молча.

– Расскажите мне о Клее, – внезапно попросила Алисия. – То, что мне довелось услышать, просто ужасает. Это правда, что он правит пиратским кораблем под названием “Призрак” и спасает французских эмигрантов, перевозя их в Голландию?

Дэвон запрокинул голову и расхохотался.

– Это нечто новенькое, такого я еще не слышал!

Они пошли дальше, держась за руки и склонив головы друг к другу.

Никем не замеченная, Лили следила за ними со скамьи на залитой луной террасе. Смех Дэвона еще долго отдавался у нее в ушах после того, как они скрылись из виду. Хорошо, думала Лили, что Алисия Фэйрфакс прибыла как раз вовремя. Появление этой женщины помогло ей увидеть в истинном свете свое собственное свидание с хозяином: убогую, грязную интрижку, о которой невозможно было вспомнить без содрогания. Как же глубоко он должен ее презирать! Но это хороший урок, хотя и запоздалый. Она никогда его не забудет.

Хотя удушающая жара заставила ее покинуть комнату на чердаке, Лили почувствовала озноб. В груди у нее крепла ледяная решимость: очень скоро, пусть даже без гроша в кармане, она найдет способ покинуть Даркстоун

 

Глава 12

– На, Лили, держи.

– Что это?

– А на что похоже? На хозяйские простыни? Сунув в руки Лили корзину чистого белья, Энид Гросс захихикала. Ее подруга Руфь, погрузившая руки по локоть в глубокую лохань с мыльной пеной, оценила шутку по достоинству.

– Или на его ночную рубаху?

Теперь уже обе служанки, согнувшись пополам, покатились со смеху, пока Лили так и оставалась в оцепенении.

– Нет, это простыни Кобба, – объяснила Энид, наконец отсмеявшись. – Давай неси их к нему в дом, да приберись там. Хау так велела.

– Она велела мне убирать в доме мистера Кобба? Прямо сейчас?

– Вот-вот.

– Но она же сказала, что я должна помочь Доркас сбивать масло, когда закончу здесь, а потом мыть черную лестницу!

– Значит, тебе лучше поторопиться, – ухмыльнулась Энид. – Похоже, она тебя здорово загрузила работой, а?

Лили отвернулась прежде, чем они успели заметить, что она чуть не плачет. Не прислушиваясь к злобным смешкам, она поднялась по ступеням прачечной и остановилась во дворе. Послеполуденное солнце слепило глаза. Приложив руку щитком ко лбу, девушка несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться и прийти в себя, но усталость тяжким камнем давила ей на плечи дни и ночи напролет, и не было сил стряхнуть ее с себя. Она исполняла свою работу как в тумане, тихо, послушно, словно онемев.

Подхватив корзину обеими руками. Лили вяло двинулась вперед по пыльной тропинке, по краям которой во множестве росли созревшие одуванчики. Их пушинки носились в воздухе, щекоча ей щеки. Две косули неторопливо пересекли аллею в двадцати шагах от нее и скрылись в зарослях папоротника, но Лили их даже не заметила, как не слыхала и беспокойного крика грачей в зарослях орешника у себя над головой. Мысли о Дэвоне Дарквелле не покидали ее ни на минуту: просто не хватало сил выбросить из головы воспоминание о нем.

Дамы возобновили свое путешествие, суета и волнение, вызванные их кратким визитом, вскоре утихли, и жизнь в Даркстоуне вновь вошла в обычную колею. Жизнь Лили тоже вернулась в прежнее русло: короткая идиллия закончилась, слуги больше не считали, что она находится под покровительством хозяина, и миссис Хау, не теряя времени, вернула ее к положению “прислуги за все”. Ее нагружали самой тяжелой, самой унизительной работой. Миссис Хау наслаждалась местью.

А ведь могло быть еще хуже. Лили черпала скудное утешение в мысли о том, что ни миссис Хау, ни остальные толком не знали, как с нею быть и каковы ее отношения с мистером Дарквеллом, ибо дважды за последние четыре дня он посылал за нею с требованием, чтобы она прислуживала ему за столом и она дважды не подчинилась приказу.

Лили пошла на это безо всякого страха, будучи уверенной, что виконт Сэндаун не унизится до того, чтобы лично отправиться за нею в ее крошечную каморку на чердаке или искать ее где-нибудь в кухне, в прачечной или на черной лестнице. Ее предположение оказалось верным: он не пришел. Но к облегчению примешивалось дурное предчувствие: кто пренебрегает желаниями хозяина – рискует головой, а в душе Лили давно уже поселился глубокий страх перед Дэвоном Дарквеллом.

Впрочем, кое-что еще страшило ее даже больше, чем гнев Дэвона: ее собственное безволие, когда она была с ним. Во время последней встречи Лили осознала, что он намного сильнее ее, а его страсть к ней превосходит ее способность ему сопротивляться. Тысячу раз перебирая в уме события того незабываемого полдня, она все никак не могла поверить, что готова была отдаться – прямо на берегу, средь бела дня! – человеку, который ни капельки ее не любит. Это казалось невозможным, невероятным! Она же порядочная женщина! По крайней мере ей хотелось в это верить. Но, с другой стороны, ее порядочность еще ни разу не подвергалась испытанию. Дэвон Дарквелл был единственным человеком, когда-либо прикоснувшимся к ней (робкие приставания сына хозяина пансиона в Портсмуте, где она жила с отцом два года назад, можно было не считать). И все же в глубине души Лили знала, что она не распутница. Она честная, порядочная девушка, воспитанная в строгих правилах, а Дэвон – единственный человек на свете, способный заставить ее позабыть о моральных устоях. Стоило ему только улыбнуться, прошептать опьяняюще-нежные слова ей на ухо, прикоснуться к ней, как она теряла голову.

Надо держаться от него подальше. Если она хочет спастись, придется не попадаться ему на глаза. Ждать осталось недолго, лишь до тех пор, пока она не накопит хоть немного денег и не придумает, куда бы ей отправиться. Впрочем, не важно куда, лишь бы подальше отсюда. Уже через две недели она расплатится с долгами и начнет копить свое скудное жалованье. А спустя еще какое-то время сможет уехать.

Лили спохватилась, что прошла мимо домика мистера Кобба, только когда он остался в сорока шагах у нее за спиной. Она устало повернула и направилась обратно по вымощенной камнем дорожке к небольшой сторожке под соломенной крышей, стоявшей чуть в стороне от подъездной аллеи. Хотя в руках у нее была тяжелая корзина с бельем, девушка сумела открыть и распахнуть дверь. Ее встретил странный запах, кисловатый и сладкий одновременно. Было в нем что-то на удивление знакомое. Хозяин коттеджа, похоже, отсутствовал, ставни были закрыты наглухо. Внутри царил полумрак, и Лили никого не увидела. Она подошла к столу и опустила на него корзину. Запах усилился. Подойдя к окну, она отдернула задвижку и распахнула ставни.

– Не трожь!

Девушка подскочила и чуть не вскрикнула от неожиданности. Повернувшись кругом, она увидела мужчину на полу у задней стены возле потухшего камина. Он сидел, подтянув колени к животу и откинувшись спиной на холодную кирпичную стенку. Через несколько секунд, освоившись в полумраке. Лили узнала управляющего.

– Мистер Кобб, как вы меня напугали! Я думала, вас нет дома… Я пришла прибрать у вас тут.

В конце концов Лили замолчала и уставилась на него в растерянности. Кобб так и не двинулся с места. Он по-прежнему сидел на полу, обхватив руками колени. Густые черные волосы и борода растрепались, трудно было сказать, что написано у него на лице. Девушка подошла поближе.

– Вы больны? Вам нужна помощь? В полумраке ей показалось, что его черные глаза сверкнули злобой.

– Это тебе нужна помощь, – проговорил он хриплым, гортанным шепотом, совсем непохожим на его обычный голос.

Она подавила испуганный возглас, когда он внезапно разогнулся и встал на ноги.

– Это вам следовало бы остерегаться, мисс. Дарквеллы – неподходящая компания для молоденьких девушек. Запомни: Дарквеллам доверять нельзя.

Он вдруг качнулся в ее сторону, и она опять едва не закричала, но Кобб остановился посреди комнаты, нетвердо держась на ногах. Наконец до Лили дошло, что он пьян. За все время, проведенное в Даркстоуне, ей ни разу не приходилось заставать мистера Кобба в таком виде: он всегда держался замкнуто, но солидно и достойно, как подобало настоящему управляющему. Теперь она поняла, почему кисловато-сладкий запах показался ей знакомым: точно так же пахло в комнате ее отца на следующее утро после его редких загулов.

Лили протянула руку.

– – Позвольте мне вам помочь.

В черной бороде сверкнули белые зубы.

– Помочь мне хочешь? Хочешь взять меня за руку?

Выставив вперед левую руку, ту, что оканчивалась уродливой культей, он оскалился и со зловещим смешком заковылял к ней.

Лили побледнела от страха. Не сводя глаз с его лица, она тем не менее хорошо различала покрытую шрамами красную культю, торчащую из рукава. Он подошел совсем близко, и теперь она могла ясно прочесть вызов в его злобном взгляде. Преодолевая отвращение, девушка не отступила ни на шаг и не опустила протянутой руки.

Когда культя оказалась всего в нескольких дюймах от Лили, он отдернул ее и засунул в карман куртки. Черные брови в ярости сошлись на переносье.

– Убирайся вон! Вон отсюда!

Лили повернулась и бросилась бежать. Кобб последовал за нею к двери и, выглянув наружу, крикнул вслед:

– Беги отсюда прочь, не то пожалеешь! Беги подальше отсюда! Куда глаза глядят!

Он продолжал кричать, пока Лили не оказалась так далеко, что больше уже не слышала. Летя вперед по тропинке и задыхаясь, она вообразила, как он стоит на пороге и все кричит, кричит, хотя никто его больше не слышит, кроме грачей да галок.

***

В тот же вечер, когда другие слуги давно уже прочли молитву и ушли спать. Лили пришлось задержаться в кухне и, встав на стул, щеткой из свиной щетины соскребать копоть с кирпичей каминной трубы. Таково было наказание за то, что утром она использовала песок вместо истолченных в порошок устричных раковин для чистки оловянной утвари. Миссис Хау заявила, что она поцарапала посуду, хотя, на взгляд Лили, песок не причинил ей никакого вреда. Впрочем, ничего нового во всем этом не было. Девушка уже успела привыкнуть к тому, что ей достается самая тяжелая и грязная работа, равно как и к тому, что “в награду” на нее обрушиваются лишь бесконечные выговоры и наказания, и все по одной-единствснной причине: экономка ее ненавидит.

– Эй ты, а ну-ка слезай оттуда.

Лили замешкалась и едва не уронила щетку. Просто удивительно, как бесшумно умеет подкрадываться миссис Хау, несмотря на свою массивность! Девушка слезла со стула и повернулась к ней лицом, спрашивая про себя, что еще могло случиться.

Экономка что-то держала в руке.

– Погляди, что я нашла.

Лили следовало бы немедленно насторожиться, едва заслышав этот довольно мурлыкающий голос. Она робко сделала несколько шагов вперед, пытаясь понять, в чем дело. Когда девушка подошла поближе, миссис Хау разжала свой по-мужски мощный кулак.

На ладони у нее заблестела кучка серебряных монет. Лили ответила ей недоумевающим взглядом.

– Что это?

В ответ миссис Хау разразилась коротким презрительным смешком.

– Значит, ты намерена отпираться.

– Отпираться? Вы о чем?

Миссис Хау высыпала монеты к себе в карман и сложила руки на мощной, как утес, груди.

– Я отлучилась из комнаты всего на пять минут. Бегаешь ты быстро, этого у тебя не отнять.

– О чем вы говорите?

– Только не надо было прятать их в свой ящик. Первым делом я заглянула именно туда.

Лили ахнула, когда до нее наконец дошло.

– Вы думаете, я украла ваши деньги!

– Деньги на хозяйство. А теперь идем со мной.

– Я этого не делала, клянусь! Я не.., вы не могли найти их в моем ящике. – Она торопливо отпрянула, когда миссис Хау сделала шаг вперед. – Послушайте, я этого не.., нет! – Рука, вцепившаяся ей в плечо, напоминала стальные тиски. – Отпустите меня!

Экономка рывком потянула ее за собой, и Лили подавила крик боли. Увы, куда горше и унизительнее было сознавать, что ее волокут, как воровку, вон из кухни, вдоль по коридору и вверх по лестнице на первый этаж. С нарастающим ужасом и удушливым ощущением стыда она осознала, что миссис Хау ведет ее к Дэвону. Но когда они подошли к дверям библиотеки, где хозяин обычно укрывался после ужина перед тем, как отправиться спать, Лили увидела, что в комнате темно и пусто. Она попыталась высвободиться, но миссис Хау держала ее железной хваткой. Казалось, экономка обдумывает свой следующий шаг. Через несколько секунд она вновь потащила Лили по коридору, то волоча, то подталкивая ее перед собой.

У подножия высокой лестницы орехового дерева Лили вновь попыталась взбунтоваться.

– Не брала я ваших проклятых денег… – проговорила она сквозь стиснутые зубы, и тут экономка наотмашь ударила ее по лицу.

– Мерзкая девчонка! Лживая грязная потаскуха!

Она схватила девушку за плечи и принялась трясти. Лили показалось, что голова у нее вот-вот оторвется. Потом миссис Хау вновь подхватила ее за руку и потащила вверх по лестнице.

Дверь в спальню Дэвона была открыта. Это сон, подумала Лили. Это дурной сон. Вытирая слезы бессильной ярости и унижения, она все же заметила, как разительно изменилось поведение миссис Хау. За то время, что понадобилось, чтобы вежливо постучать о косяк, ее пышущее неистовой злобой лицо превратилось в маску удрученной, даже скорбной озабоченности, словно в него плеснули елеем.

Оторвавшись от книги, которую читал при свете канделябра, и вглядываясь в окружающий сумрак, Дэвон различил в дверном проеме мощный черный силуэт своей экономки.

– В чем дело? – спросил он и только тут заметил, что миссис Хау пришла не одна.

Дэвон положил книгу на стол и закрыл ее. Сначала он подумал, что Лили заболела: она выглядела бледной и измученной, а Хау, казалось, помогала ей держаться на ногах. Пять дней он ее не видел. Если она больна, мелькнуло у него в голове, тогда понятно, почему она не приходила, когда он посылал за нею. Прежде чем он успел подняться, миссис Хау заговорила:

– Прошу прощения, милорд, мне жаль, что приходится тревожить вас в столь поздний час, но дело не терпит. Я подумала, что лучше вам узнать все немедленно.

Она дернула Лили за руку и вытолкнула ее на середину комнаты, ближе к свету.

– Это воровка. Я поймала ее за руку. В ее рабочем ящике лежали четырнадцать фунтов, завернутые в носовой платок. Она украла их из денег на хозяйство. Я почти застала ее на месте преступления.

– Яне…

– Замолчи! Говорить будешь, когда хозяин велит, – приказала миссис Хау, грубо встряхнув ее.

– Ноя…

– Отпустите ее, – тихо сказал Дэвон. Когда Хау разжала пальцы. Лили подхватила свою онемевшую от боли руку и сделала еще шаг вперед, чтобы разглядеть его получше. Он был без камзола, рукава рубашки закатаны, бутылка рому, кувшин воды и пустой стакан стояли перед ним на столе.

– Я ничего не украла, – заявила Лили, глядя ему прямо в глаза. – Я готова поклясться в этом. Произошла ошибка.

Дэвон откинулся на спинку кресла, обхватив руками кожаные подлокотники.

– Это серьезное обвинение, миссис Хау, – заметил он, не сводя глаз с Лили. – Будьте добры начать сначала. Вы говорите, что поймали ее за руку?

– Почти поймала, сэр. Я оставила ее в кухне чистить камин и ушла в свою комнату. Надо было проверить кое-какие счета, поэтому шкатулка, в которой я храню деньги на хозяйство, стояла на столе и была открыта. Энид Гросс зашла сказать мне, что у Розы разболелся зуб, и попросила сходить за гвоздичным маслом. Разумеется, я отправилась тотчас же. Не могла же я допустить, чтобы одна из моих девушек страдала, если есть средство ей помочь.

Лили в изумлении обернулась к нему.

– Я пошла на кухню за гвоздичным маслом, вот тогда-то Энид и рассказала о том, что Роза заболела. Так она узнала, что меня не будет в комнате. Энид пошла со мной, так что внизу никого не осталось, кроме Лили. Меня не было всего минут пять, но, когда я вернулась к себе, шкатулка была пуста, только на дне осталось несколько шиллингов. Я сразу же направилась в столовую для прислуги и стала искать во всех ящиках подряд (у каждой служанки свой рабочий ящик, они там держат иголки, нитки и всякие личные мелочи). Деньги – ровно четырнадцать фунтов – находились в ящике Лили, завернутые в платок.

Она сунула руку в карман и показала хозяину горсть монет.

Дэвон промолчал. Он вглядывался в Лили с напряженным вниманием, задумчиво поглаживая указательным пальцем нижнюю губу. В непроницаемой глубине его бирюзовых глаз ничего нельзя было прочесть. Не в силах больше выносить затянувшееся молчание, она распрямила плечи и тихо, но твердо сказала:

– Я не брала этих денег. Не могу объяснить, как они попали в мой ящик, но я их туда не прятала.

– Она лжет. Она хочет уехать отсюда, только о том и думает, как бы поскорее сбежать. Она все еще в долгу за одежду и проезд в карете, вот и украла деньги. Если бы я ее сегодня не поймала, завтра ее бы уже и след простыл.

Какой-то новый огонек загорелся в глазах Дэвона. На мгновение Лили показалось, что они вспыхнули гневом.

– Так ты хочешь покинуть это место, Лили? – спросил он мягким, вкрадчивым голосом.

Необъяснимое предчувствие подсказало ей, что эта мягкость обманчива, что за нею скрывается ловушка, готовая вот-вот захлопнуться. Лили долго молчала, не зная, стоит солгать или нет, но в конце концов не смогла.

– Да, я хочу уехать отсюда.

Его лицо не изменилось.

– Оставьте нас, – приказал он миссис Хау, по-прежнему не сводя глаз с девушки. – Теперь я этим займусь.

– Прекрасно, милорд.

Уголок похожего на мышеловку рта экономки дернулся в довольной полуулыбке. Она раболепно поклонилась и вышла из комнаты. Вскоре оба они услыхали в коридоре ее удаляющиеся шаги.

Дэвон продолжал сидеть молча и совершенно неподвижно. Лили пристально вглядывалась в его холодное, замкнутое лицо, но ничего не могла в нем прочесть. И опять, не выдержав затягивающегося напряженного молчания, она заговорила первая:

– Вы ей верите? Вы думаете, я украла деньги?

– Понятия не имею. Если ты хотела сбежать из Даркстоуна, полагаю, они бы тебе пригодились.

На секунду она закрыла глаза, не понимая, почему ей так хочется плакать.

– Ты же сама сказала, что хочешь уехать, разве не так, Лили? – Он сложил пальцы домиком под подбородком и заговорил с леденящей душу деловитостью:

– Возможно, я смогу тебе помочь.

У Лили пересохло во рту. Какая-то черная пустота у нее внутри уже знала, что он скажет дальше.

– Могу подсказать тебе верный способ заработать кучу денег. Очень быстро. Очень просто.

Опять наступило молчание, но его гнусные слова эхом о давались в ушах у Лили, словно он повторял их снова и снова прямо ей в ухо. Не в силах больше терпеть, она повернулась и бросилась к дверям.

– Стой! – воскликнул он, ударив кулаком по столу.

Лили споткнулась на бегу и замерла, но не обернулась. Дэвон встал из-за стола.

– Закрой дверь, – приказал он уже тише, но с прежней свирепостью в голосе. Лили не шевельнулась.

– Живо!

Увидев, как она цепляется рукой за косяк, словно ища опоры, он неторопливо направился к ней, а когда оказался в пяти шагах, заметил, что плечи у нее трясутся.

– Лили?

Горло свело судорогой. Лили казалось, что она не сможет заговорить. И все же надо было сказать ему.

– Я…не…

Бесслезные рыдания разорвали ей грудь, не давая закончить. Ее легкие были словно объяты пламенем, она никак не могла отдышаться. Но вот он положил руки ей на плечи, и тогда пришли слезы.

– ..брала.., ваших.., денег, – договорила Лили сквозь мучительную икоту и закрыла лицо руками.

– Ты не брала, я знаю. Тихо, не плачь. Все в порядке.

Он обнял ее сзади и, прижимаясь грудью к ее спине, старался сдержать колотящую ее дрожь.

– Тише, Лили, все хорошо.

Дэвон попытался заставить ее обернуться, но она воспротивилась, не желая, чтобы он видел ее лицо. Тогда он наклонил голову и прижался щекой к ее щеке.

– Не надо плакать.

Она сказала еще что-то полным слез голосом: невозможно было разобрать ни слова. Прижавшись к ее щеке губами, он ощутил вкус ее слез.

– Взгляни на меня, Лили.

Дэвон бережно повернул ее к себе. Лицо Лили, искаженное рыданиями, превратилось в трагическую маску; она все еще отказывалась взглянуть ему в глаза. Но когда она вновь заговорила, он понял, хотя ее голос звучал по-прежнему приглушенно:

– Вы мне верите?

– Да, конечно. Конечно, я тебе верю. В ту минуту Дэвон говорил искренне, хотя вообще-то ему было все равно, брала она деньги или нет. Он провел пальцами по ее мокрым щекам.

– Не надо плакать, милая. Как же мне тебя поцеловать, если ты все время плачешь!

Лили позволила ему обтереть себе лицо платком, а потом прикоснуться губами к уголкам своих губ.

– Я не брала, не брала их!

– Знаю, знаю. Хватит плакать.

Дэвон поцеловал ее со всей возможной нежностью, но этот долгий медленный поцелуй пришлось прервать, когда он почувствовал, что страсть в нем закипает слишком быстро.

– Но зачем она так сказала? – в отчаянии спросила Лили, утирая слезы тыльной стороной руки. – А вы мне и вправду верите?

– Ну да, конечно. Ты не брала, ты ни за что на свете не смогла бы взять чужое.

Последствия этих слов оказались неожиданными и поразительными даже для него самого. Лили бросилась ему на шею и с тихим вздохом “о, Дэв!” подставила губы для поцелуя. Дэвон не колебался ни секунды. Обхватив рукой затылок девушки, он приник к ее рту и провел языком по соленым от слез губам. Из груди у нее вырвался какой-то тихий, неясный звук, она отступила на шаг назад. Он последовал за нею, не прерывая поцелуя, с закрытыми глазами нащупал одной рукой дверь и захлопнул ее. Лили вздрогнула и попыталась назвать его по имени, но поцелуй был столь глубок, что у нее ничего не вышло.

– Чтобы я больше не видел этой мерзости, – пробормотал Дэвон, стаскивая у нее с головы холщовый чепец.

Он запустил пальцы ей в волосы, заставил ее откинуть голову и вновь накрыл ее рот своими губами. Неудержимая дрожь охватила Лили. Дэвон отодвинулся и взглянул на нее. Ее влажные губы вспухли, глаза затуманились, ресницы были мокрыми от слез. Нарочито медленно он принялся расстегивать платье у нее на груди.

– О! – воскликнула Лили, не в силах сказать ничего больше.

До сих пор еще можно было делать вид, что они всего лишь целуются, что Дэвон просто ее утешает, но то, что он начал проделывать теперь, невозможно было извинить ни под каким благовидным предлогом. Лили схватила его за запястья и попыталась оттолкнуть, но так слабо, что он только усмехнулся в ответ. И в эту минуту, когда его охваченное страстью, нахмуренное лицо на мгновение смягчилось, а глаза загорелись теплом, в голове у нее пронеслась смутная мысль: она влюблена в него. Платье было расстегнуто и сдвинуто с плеч, Дэвон шептал прямо ей в губы какие-то невнятные нежности.

– Дэвон!

Его губы отправились вниз по ее шее, оставляя за собой влажную дорожку поцелуев, а руки стали гладить ее грудь.

– Дэвон, мне кажется, нам надо поговорить. Он даже не поднял головы, но до Лили донесся низкий ворчащий смешок. В первый, головокружительно краткий миг она едва не рассмеялась вместе с ним, но он вобрал вершину одной груди своим горячим и влажным ртом, и Лили тотчас же позабыла, в чем состояла шутка. Потом Дэвон осторожно вытащил ее руки из рукавов и освободил от сорочки. Когда же он захватил обеими руками сбившееся у нее на поясе платье и белье и все вместе дернул книзу, ей ничего другого не осталось, как уцепиться за его плечи и попытаться унять дрожь.

Дэвон, не мешкая, обнял ее обеими руками. Какое-то время он просто держал ее, не двигаясь, ничего не предпринимая. Его тело согревало Лили. Когда ее дрожь немного утихла, она обвила руками его шею и крепче прижалась к нему, наслаждаясь чувством близости, всем телом ощущая могучую силу его груди и мускулистых бедер. Потом он подхватил ее на руки. Все еще держась за его шею, девушка спрятала лицо у него на плече. Прежний страх внезапно обрушился на нее с новой силой: Лили вдруг поняла, что если уж ей предстоит сделать выбор, а не просто уступить невообразимо сладкому искушению, сдавшись на милость победителю, то другого времени у нее не будет.

Она даже не заметила, что все это время Дэвон не стоял на месте, и, оказавшись в постели, ахнула от неожиданности. Он уложил ее на самую середину кровати и опустился на мягкие подушки рядом с нею. Лили согнула ноги в коленях и подобрала их к животу. Он не обратил на это внимания, но, когда она попыталась прикрыть грудь скрещенными руками, с упреком сказал: “Не надо так делать. Лили!” – и заставил ее раскинуть руки. Сама не понимая почему, девушка повиновалась. Дэвон с улыбкой облизнул подушечки больших пальцев и принялся мягкими кругами обводить затвердевшие розовые соски. Голова Лили невольно откинулась на подушку: она старалась не дышать, но воздух вырывался у нее из легких отрывистыми частыми всхлипами. На помощь пальцам искусителя пришли его губы, освободившаяся рука скользнула вниз по ее животу. Лили ничего не могла с собой поделать: движение его ладони заставило ее застонать. А потом он просунул руку между ее тесно сведенных бедер. – Дэвон.., погоди.., нам надо подождать… Не отрываясь от ее груди, он отрицательно покачал головой. Его пальцы мягко, но настойчиво развели в стороны ее ноги. Лили ухватилась за ворот его рубашки, сама не зная зачем: то ли оттолкнуть его, то ли удержать. Вдруг ей в голову пришла совершенно нелепая мысль:

– Но я все еще в башмаках!

Дэвон поднял голову. Его выражение изменилось прямо у нее на глазах: обжигающе-неистовый взгляд смягчился, а влажные от поцелуев губы стали весело подергиваться. Он рассмеялся, и она, сама себе не веря, улыбнулась в ответ. Его смех прозвучал так искренне и сердечно, что Лили возликовала, словно некий целительный бальзам залечил старую рану прямо у нее на глазах. Она поняла, что уступит ему, что никакого выбора у нее нет, а если и был, то она его сделала давным-давно.

– Что тут такого смешного? – спросила она вслух. Вопрос вызвал у Дэвона новый приступ хохота, и на этот раз она рассмеялась вместе с ним. Они поцеловались с самозабвенной страстностью, Дэвон тем временем торопливо, не глядя, на ходу обрывая пуговицы, стащил с себя рубашку и штаны. Потом он снял с нее башмаки и выношенные, заштопанные чулки. На миг его внимание привлекла ее застиранная подвязка с вышитыми черной ниткой инициалами: Л.Т.

– Тебе нужна новая одежда, – заметил он, вытягиваясь в постели рядом с нею и обнимая ее.

Лили никак не могла решить для себя, чья нагота волнует ее больше: Дэвона или ее собственная.

– Я никогда раньше этого не делала, – доверчиво прошептала она, робко касаясь рукой его груди и понимая, что он уверен в обратном.

Дэвон ей не поверил, но это не имело значения; в такую минуту она могла бы сказать все, что угодно, – ему было все равно. Отведя от ее лица пряди темно-рыжих волос, он поцеловал ее так, что она задохнулась, а потом коленом раздвинул ее ноги. Лили испуганно раскрыла глаза и напряглась.

– Не бойся, – прошептал Дэвон, – я не сделаю тебе больно.

Подобно истаивающему серпу луны на ущербе, где-то в дальнем уголке ее мозга мелькнул последний проблеск здравого смысла.

– А потом?

Пальцы Дэвона уже успели найти ее самое чувствительное место. Она ахнула.

– Потом? – Его ласки становились все более смелыми и глубокими, губы продолжали тихонько втягивать и посасывать ее грудь. – Нет никакого “потом”, – ответил он хрипло, – есть только сейчас, – и, подхватив ее обеими руками под ягодицы, одним движением овладел ею.

Юна оказалась удивительно маленькой, тесной, горячей, неописуемо нежной и настолько скользяще-влажной, что он мог бы кончить тотчас же, не дожидаясь ее. Однако он замер внутри ее, чувствуя, как и ему передается ее нарастающий трепет. Она отвернулась и спрятала лицо в подушку. Дэвон коснулся губами ее уха и прошептал: “Тебе хорошо?” В ответ раздался какой-то неясный стон, по ее телу прошла легкая судорога. Он переместился повыше и начал двигаться внутри ее.

Лили лежала очень тихо, всем телом прислушиваясь к своим ощущениям. Наслаждение угасло в тот самый момент, когда Дэвон проник в нее, но вот его слабые отголоски начали потихоньку возвращаться. Ей казалось, что в глубине ее лона распускается цветок, легонько щекоча ее своими лепестками. Она вновь повернула голову на подушке. Увидев, что Дэвон смотрит на нее, Лили смущенно коснулась его лица, провела пальцами по глубоко запавшим страдальческим складкам в углах его рта. Его густые прямые волосы защекотали ей щеку, она вплела в них пальцы и заставила его подвинуться поближе. Опять их губы слились в жадном поцелуе, а ощущение разворачивающихся внутри тугих лепестков стало еще сильнее. Лили нашла верный темп и пустилась вскачь вместе со своим наездником. Ее тело напряглось, все мышцы натянулись от усилия, но внутри она чувствовала себя свободной и почти бесплотной. Она поднималась, парила, плыла, летела по воздуху, наслаждение росло, становясь острым, почти нестерпимым, превращаясь в дразняще-мучительное ощущение, требующее разрешения сейчас же, сию минуту…

– Не отстаешь, милая? – прерывистым шепотом спросил Дэвон, зарывшись лицом ей в волосы.

– Да, да, – соглашалась она, не вполне понимая, что он имеет в виду.

Он просунул руку между ее и своим телом и принялся гладить ее чуть выше той точки, где их тела сливались воедино. Голова Лили откинулась, ее рот раскрылся в протяжном тихом вскрике. Неверно истолковав этот крик, Дэвон решил, что надо поторопиться. Яростно стиснув ее обеими руками, он стал наносить ей все более частые, глубоко проникающие удары. Его собственное напряжение разрешилось молчаливым и мощным рывком, словно внезапно развязался тугой узел. Потрясенный силой пережитого наслаждения, Дэвон потерял голову, позабыл обо всем на свете. А потом почувствовал себя обессилевшим и как бы заново родившимся. Свободным.

И испуганным.

Он отшатнулся от нее и повернулся на другой бок, но при этом удержал ее руку и поднес ее к губам, не глядя на Лили.

Лили закинула свободную руку за голову и принялась следить за игрой колеблющихся отблесков пламени свечей на потолке. Через минуту ей удалось успокоить дыхание и обуздать бешено бьющееся сердце, но ее нервы все еще были натянуты; тело казалось не просто обнаженным, а как будто лишенным кожи: беззащитным. Что означает это мучительное ожидание? Она чувствовала себя в чем-то обделенной и все же упивалась сокровенной близостью, ощущением единения, связавшего ее с ним. Ей хотелось убедиться, что для него это так же важно, как и для нее. Скосив глаза и украдкой бросив взгляд на его профиль. Лили увидела, что его глаза закрыты. Неужели?.. Нет, не может быть, чтобы он уснул! Все ее чувства были напряжены до предела, ей отчаянно хотелось поговорить с ним, возобновить только что возникшую между ними связь, которая – как она ясно видела – уже начала слабеть и пропадать. Дэвон по-прежнему держал ее за руку, но она опасалась, что он вот-вот уснет и оставит ее одну.

– Дэв? – прошептала Лили, сама поражаясь тому, как волнует ее один лишь звук его имени. – Это было замечательно, правда?

Минута прошла в молчании. Не в силах пребывать в неизвестности. Лили уже была готова повторить вопрос, но тут Дэвон, не улыбнувшись и не повернув к ней головы, ответил:

– Да.

Вот и все.

Она ощутила предательское пощипывание скапливающихся под веками слез, но ничего не сказала, лежа в молчаливой неподвижности и прислушиваясь к его тихому дыханию. Если он не спит, значит, у него просто нет охоты разговаривать, это понятно. Ей становилось все более и более неловко лежать в его постели, но она решила выждать еще немного в надежде, что он заговорит или что-то предпримет.

Ничего не случилось.

– Ну что ж, – вздохнула наконец Лили и села в постели, повернувшись к нему спиной. – Мне пора уходить.

Дэвон открыл один глаз и опять рассмеялся низким грудным смешком. Выбросив вперед руку, он схватил ее за запястье и потянул назад. Лили с тихим возгласом упала на спину. Повернувшись к ней лицом и крепко держа ее на сгибе локтя, он принялся лениво водить рукой по ее груди вдоль и поперек, вызывая возбуждающее ощущение. Лили беспокойно заерзала в постели. Как и в прошлый раз, Дэвон смочил ее соски слюной, а потом подул на них. Внезапный холодок заставил ее поежиться и затаить дыхание. Довольный собой, он обвел кончиком указательного пальца ее пупок, потом скользнул ниже и принялся щекотать ее между ног.

Выгнув спину. Лили повернула голову и посмотрела на него. Их губы почти соприкасались, но Дэвон не стал ее целовать. На миг ее глаза широко раскрылись, потом ресницы затрепетали и опустились. Она почувствовала его руку своей разгоряченной плотью. Палец Девона естественно и мощно проникал в шелковистую и влажную глубину ее лона. Лили выгнулась и громко вскрикнула. Легко, нежно и очень медленно его палец проникал все глубже внутрь и опять выскальзывал наружу. Дэвон, не отрываясь, следил за сменой чувств, отражавшихся на ее раскрасневшемся, влажном от испарины лице. Вдруг Лили, захватив в грудь побольше воздуха, перестала дышать. Он отнял руку.

Увидев у нее на лице ошеломленное и возмущенное выражение обманутого ребенка, Дэвон едва не рассмеялся вслух.

– Ах, Лили, как ты прекрасна! – прошептал он прямо ей в губы. – И я хочу быть внутри, когда заставлю тебя кончить.

Ее голос звучал глуховато, немного хрипло.

– Когда.., что?

Склонившись над нею, Дэвон заставил ее раздвинуть нот еще шире и обхватить себя ими за талию.

– Когда я доставлю тебе удовольствие, – пояснил он, его собственный голос тоже слегка задрожал.

Крепко обняв девушку, он осторожно проник в нее и ощутил бешеный стук ее сердца у своей груди. Его захватило совершенно новое, непривычное и странное чувство: нежность. Упиваясь томительной сладостью ее поцелуев, Дэвон вдруг подумал, что никогда раньше не целовал женщин, с которыми занимался любовью. Лили тихонько вздохнула у него на губах; ее влажное дыхание, нежное, как ласка, показалось ему мимолетным дуновением благодати.

– Дэв… – шепнула она в изумлении. Ощущение тяжести его напрягшегося тела, придавливающего ее к постели, было таким чудесным! Лили еще крепче притянула его к себе. До самой последней секунды они целовались с отчаянной и острой жадностью, а потом замерли, ухватившись друг за друга, оглушенные и онемевшие. Время остановилось, и они вместе пережили потрясение неистового взрыва. Лили показалось, что возврата не будет, что все это никогда не кончится. Тот остаток рассудка, что ей удалось сохранить, заставил ее пережить минуту панического страха. Но вот буря утихла, время опять пошло, а Дэвон с такой нежностью осушил поцелуями слезы испуга у нее на щеках, что ее сердце растаяло от любви к нему.

Ей хотелось сказать ему об этом, но удалось выговорить одно-единственное слово: “Спасибо”. Его лицо было прекрасно. О, как она его любила! Они вместе повернулись на бок, не разжимая объятий.

Должно быть, они уснули. Ей казалось невероятным, что подобное можно пережить еще раз, но, проснувшись, они вновь занялись любовью, а потом еще и еще, и с каждым разом ее изумление росло. Наверное, ей все это снится, такого не бывает наяву. Простые смертные не могут испытывать подобное наслаждение, да еще так часто! Райское блаженство даруется лишь в садах Эдема, а не на грешной земле.

В течение этой бесконечной ночи в ее душе вместе с благоговейным страхом постепенно стало нарастать неудержимое стремление рассказать ему все, но всякий раз, когда она начинала говорить, Дэвон закрывал ей рот поцелуями. Ему явно не хотелось ни говорить, ни думать. Он хотел лишь обнимать ее, потому что она была женщиной, а ему давно уже не приходилось обнимать женщину. У нее была нежная кожа и мягкая плоть, она несла в себе жизнь и тепло, жар и влажную прохладу. Ему хотелось не переживаний, а только ощущений. Ведь она была всего лишь женщиной. Ближе к рассвету Лили крепко уснула в его объятиях и увидела его во сне.

***

Ее разбудил шум ливня, хлещущего струями по полузакрытым окнам. В комнате было сыро и полутемно. Лили стало холодно: ведь она спала совершенно нагая. Скомканная простыня сбилась у нее в ногах. Зябко поежившись, она села в постели. Дэвона не было рядом, обведя комнату полусонным взглядом. Лили обнаружила его у южного окна, выходящего на море. Одетый в коричневый камзол с жилетом и галстуком, он наблюдал за нею.

– Дэв, – прошептала она, улыбнувшись и мысленно спрашивая себя, давно ли он вот так смотрит на нее, стоя у окна.

– Уже светает.

– Да, – кивнула Лили.

Она была немного озадачена: его голос звучал как-то странно. Ей хотелось, чтобы он подошел и прикоснулся к ней.

– Пора, Лили.

– Пора?

– Пора тебе возвращаться в свою комнату.

– Вот как…

Она смотрела на него во все глаза, ни о чем не думая, но ей вдруг стало неловко из-за своей наготы. Кое-как расправив перекрученную и сбившуюся комом простыню, Лили натянула ее на себя. Кровь прихлынула к ее лицу жарким румянцем стыда.

– Ты хочешь, чтобы я… – Она замолкла и судорожно сглотнула. – Ты меня отсылаешь? Он насмешливо поднял брови в ответ.

– А чего ты ожидала?

– Ничего. Ничего.

В единый миг, подобный вспышке молнии, она поняла самое страшное, поняла все. Закутавшись в простыню, Лили выбралась из постели. Ее одежда смутным пятном белела на полу у дверей.

– Оставь меня на минутку, чтобы я могла одеться, – торопливо проговорила она.

– Ты что, стесняешься. Лили? Уж теперь-то какой в этом смысл?

– Смысла мало. Но я буду вам очень признательна, если вы выйдете.

Он небрежно пожал плечами и вышел. Как только дверь за ним закрылась. Лили рухнула на кровать. Слезы душили ее, она ощущала их повсюду – в носу, в горле, в груди, – только не в глазах. Глаза были совершенно сухими. Жалкая, презренная дура! Какое безумие ее поразило, какая чудовищная, невообразимая слепота! О Боже! Об этом даже подумать страшно. Нет-нет, она не станет думать об этом прямо сейчас – так и умереть можно! Позже, когда она останется одна, у нее будет сколько угодно времени для размышлений. Шатаясь, Лили поднялась с постели и неловкими, угловатыми движениями натянула на себя одежду. Онемевшие пальцы плохо слушались ее. В последнюю очередь она натянула чепец, запихнув под него волосы и стараясь не вспоминать, что он говорил, когда снимал его. Случайно бросив взгляд в зеркало, она увидела себя: белую, как мел, и жалкую в своем бесслезном горе.

Лили отшатнулась прочь от зеркала, но въевшийся в память образ вызвал у нее вспышку гнева. Расправив плечи и высоко держа голову, она открыла дверь.

Дэвон стоял, прислонившись к противоположной стене и сунув руки в карманы. Вид у него был скучающий, и она поняла, что он не собирается хотя бы для виду проявлять к ней нежность, утешать ее ласковыми словами, поцелуями или фальшивыми обещаниями. Присыпанные пеплом угли в ее сердце вспыхнули ярким пламенем. В эту минуту она возненавидела его.

– Мы не обговорили сумму заранее, – начал Дэвон, вытаскивая руку из кармана сюртука. – Столько я тебе должен?

Этого он сказать не мог, наверное, она ослышалась. Лили и глазам своим не поверила, когда увидала у него в руках сложенную вдвое пачку банкнот. Собственное тело показалось ей в эту минуту как будто стеклянным, готовым вот-вот рассыпаться на кусочки.

– Дэвон! Вы… – только теперь до нее наконец дошло. – Вы думаете, что это я украла у вас четырнадцать фунтов! – Никакое другое объяснение просто не укладывалось у нее в голове. – Но раз так… Как вы могли ко мне прикоснуться?

– Ну, это было нетрудно. – Улыбка, игравшая на губах у Дэвона, не согрела плотной и непроницаемой бирюзы его глаз.

Лили попятилась. Краска выступила пятнами на ее бледных щеках, словно он надавал ей пощечин.

– Ублюдок, – прошептала она почти беззвучно.

– Возьми деньги, милая. И другой награды от меня не жди. Это все.

– Нет, это не все, – тихо возразила Лили, продолжая отступать. – Есть еще и позор. Вы сполна наградили меня позором.

Она повернулась спиной, демонстративно не замечая его протянутой руки, и бросилась бежать.

 

Глава 13

– Ну и жарища, – простонала Лауди, откинув со взмокшего лба густую прядь волос. – Ну зачем эта старая жаба заставила нас выбивать ковры сейчас, а не в конце августа? Только из вредности! – пояснила она, увидев, что Лили медлит с ответом. – Злоба из нее так и брызжет. Ты это знаешь, и все знают. Она пострашней гадюки будет! Да лучше с волком повстречаться нос к носу, чем повернуться к ней спиной хоть на минутку!

Слушая вполуха, Лили что-то рассеянно хмыкнула в знак согласия. Жара была нестерпимой. Им не удалось начать работу в час утренней прохлады, пока солнце еще не вылезло из-за высоких труб на западной стороне особняка; сейчас оно сухими волнами беспощадно изливало на них свой жар, не смягченный даже легчайшим дуновением ветерка. Лили откинулась и села на корточки, вытирая с лица пот тыльной стороной руки. Внезапно накатившая дурнота заставила ее побледнеть. Ей приходилось, стоя на четвереньках, щеткой втирать высушенные чайные листья в ковер с цветочным рисунком, разложенный на газоне возле подвальных окон, отчего колени у нее болели, а спина и руки ныли от напряжения. Лауди тем временем выбивала пыль из другого ковра, перекинутого через веревку. Теперь она тоже решила передохнуть.

– Говорите что хотите, мисс Постная Рожа, да только ни одна душа в доме не думает, будто это вы украли деньги у старой ведьмы. Спросите сами, если мне не верите.

– Не стану я у них спрашивать, – устало возразила Лили. – К тому же ты ошибаешься, Лауди. Они меня не знают, почему же они должны мне доверять?

– А вот и спроси у них! Стрингер сказал, что ты не брала, а повариха говорит…

– Оставим этот разговор. Теперь уже все равно.

– Тьфу! – в сердцах сплюнула Лауди. Запах разогретой солнцем шерсти и чайных листьев душил Лили, вызывая тошноту. Сидя на земле, она тупо проследила взглядом за каплей пота, упавшей на бессильно опущенную руку. Лауди продолжала болтать о миссис Хау, о переводе Доркас из поломоек в посудомойки, о Гэйлине Маклифе и о собрании методистов , на которое он ее пригласил. Ее речь через неравные Промежутки прерывалась шлепаньем железного прута о ковер. Лили рассеянно прислушивалась, закрыв глаза, и вдруг едва не подскочила, словно прутом огрели ее самое. Она взглянула на Лауди, не дыша, застыв в изумлении, к которому примешивались ужас и надежда.

– А я и говорю: “Может, пойду, а может, и нет, мистер Маклиф. Загляну-ка я сперва в свою записную книжку: а ну как это и есть мой выходной”. – Весело хихикнув, Лауди выбила из ковра новое облачко пыли. – Погляжу-ка я в записную книжку: может, это и правда мой выходной, – повторила она, упиваясь собственной шуткой. – А может, ты тоже хочешь пойти? – вдруг спохватилась Лауди. – Тебе полезно проветриться, ей-богу. Лили. Проповедь будет в следующее воскресенье в Труро, на Монетном дворе.

Голос Лили от волнения прозвучал как скрип несмазанной двери:

– Как, ты говоришь, зовут проповедника, а, Лауди?

– Преподобный Соме из Эксетера. Гэйлин говорит, так было написано на доске объявлений в Тревите. А ты когда-нибудь была на собрании методистов? Нет? Вот черт, им это может не понравиться. Как-то раз…

– Ты уверена, что Соме?

– Угу, Роджер Соме. Моя подружка Сара из приюта (она теперь живет в Лонстоне), так вот, она видела его в Редруте еще в том году. Так она говорит: его послушать – сразу поджилки затрясутся. А я – ну просто обожаю проповедников. Такое мне видение бывает, будто бы Бог и дьявол дерутся за мою душу, а я все никак не могу решить, кому из них ее отдать. Ну что, Лили, хочешь пойти с нами?

– Что? Нет, Лауди, я не могу.

– Да ну тебя! – Черноволосая девушка швырнула прут на землю. – Нет, ей-богу, я от жары вся иссохла. Пойду попью водички, и плевать мне, что Хау не велела. Принесу и тебе кружечку.

И она отправилась в дом, покачивая бедрами на ходу.

"Он жив! – торжествовала между тем Лили. – Я его не убила!” Впервые за долгие месяцы на душе у нее немного полегчало, словно с нее сняли тяжкий камень. По крайней мере, одной заботой стало меньше. Преподобный Соме жив и здоров, раз читает проповедь в Труро в следующее воскресенье. Но что он думает о ней? Может, он заявил на нее властям? Обвинил в разбойном нападении с целью грабежа? А может, нет? Можно ли ей в таком случае перестать прятаться?

Надо это выяснить. Разумеется, она не пойдет на встречу с ним в Труро, это слишком опасно. Но уж теперь, несомненно, можно попробовать ему написать. Она пошлет письмо на его домашний адрес в Эксетере и попросит прислать ответ на ее имя в дом миссис Траблфилд, ее доброй соседки в Лайме. Этой милой леди она тоже напишет с просьбой переправлять пришедшую на ее имя почту в Даркстоун, но ни в коем случае никому не рассказывать о ее местонахождении. Лили не хотелось подвергать опасности миссис Траблфилд, обременяя ее своими личными осложнениями, однако другого выхода у нее не было. В любом случае возможность ареста уже не страшила ее так, как прежде. Даркстоун-Мэнор, подумала она с тоскливым вздохом, стал для нее темницей, не менее страшной, чем знаменитая тюрьма Бодмин.

– Где Лауди?

Лили подскочила, заслышав голос миссис Хау. Экономке, как всегда, удалось подкрасться бесшумно и незаметно.

– Лауди? Она.., ей надо было отлучиться в уборную.

С утра миссис Хау велела им не прерывать работы и ни под каким видом никуда не отлучаться до самого обеда – даже чтобы попить воды.

"О Господи!” – сердце Лили подпрыгнуло от ужаса, она торопливо перевела взгляд обратно на багровую от гнева физиономию экономки, моля Бога, чтобы ее собственное лицо не выдало того, что она успела заметить за плечом миссис Хау: бредущую вразвалочку по направлению к ним Лауди с оловянной кружкой, полной воды, в одной руке и стянутым из кладовой яблоком в другой. Черноволосая девушка смотрела себе под ноги, чтобы не расплескать воду.

Безнадежно. Миссис Хау повернулась кругом, словно Лили указала ей направление и крикнула: “Вот она!” Лауди замерла на месте. Выражение досады, застывшее на ее добродушном скуластеньком личике, выглядело почти комично. И тут ее целиком заслонила от Лили широкая борцовская спина миссис Хау. Экономка двигалась с ужасающей быстротой. Лили услыхала ее голос, задающий вопрос на повышенных тонах. Лауди что-то неразборчиво пробурчала в ответ. Потом раздался громкий, как хлопок, звук пощечины. Лили вскочила на ноги и побежала к ним с глухим криком: “Стойте! Не надо!” Ее собственный голос прерывался и дрожал от страха, она никак не могла набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы крикнуть по-настоящему. Миссис Хау нанесла второй удар, и на этот раз Лауди завизжала. Оловянная кружка со звоном выпала из ее пальцев, яблоко укатилось куда-то в сторону. Экономка вновь занесла руку для удара, и как раз в этот момент подбежала Лили.

– Нет, не надо! – повторила она, и миссис Хау обернулась с поднятым кулаком.

– Она ничего не делала! – принялась уговаривать Лауди, прикрывая обеими руками пылающие щеки и одновременно утирая идущую носом кровь. – Я была одна, не надо, Лили ни в чем не виновата!

Миссис Хау несколько раз перевела налитый злобой взгляд с одной девушки на другую. Лили вдруг подумала, что вид у нее – с белыми прядями, тянущимися от висков назад, – совершенно безумный, точно ее покусала бешеная собака.

– Ты, Лауди, ступай наверх в свою комнату! – приказала экономка. – За свое непослушание останешься без обеда и без ужина, а завтра весь день будешь поливать огород из этой самой кружки. Прочь с глаз моих сейчас же! А может, ты хочешь получить в придачу хорошую взбучку? Вон отсюда, я кому сказала!

Лили оцепенела в боязливом ожидании, заметив упрямое, сердитое выражение на залитом слезами и кровью лице Лауди. Однако секунду спустя, опустив глаза, вновь наполненные слезами, бедная девушка пробормотала: “Да, мэм” и бросилась к дому неуклюжей, прихрамывающей рысцой.

– А ты что стоишь? Иди работай, не то я тебя еще пуще отделаю! Чего уставилась?

Лили даже не пыталась скрыть свое отвращение.

Круглые жабьи глазки миссис Хау горели неутолимой злобой, но на сей раз гнев в душе Лили возобладал над страхом.

– Лауди не заслужила подобного обращения, миссис Хау, и вы это знаю, – бросила она в лицо экономке, стараясь не замечать дрожи в собственном голосе. – Вы ее ударили, потому что вам так хотелось.., потому что вам нравится пугать и мучить тех, кто слабее вас. Вы жестокая, деспотичная грубиянка и.., и ханжа.

Лили пошире расставила ноги, мысленно готовясь к отпору, но не жалея о сказанном. Заметив, как правая рука миссис Хау сжимается в громадный кулак, она добавила:

– Вряд ли мистер Дарквелл знает, как вы обращаетесь со слугами, и я.., я собираюсь рассказать ему, как вы поступили с Лауди!

Случилось то, чего она совсем не ожидала: угрюмо сомкнутый рот экономки оскалился в гаденькой улыбочке.

– Вот как? – урчащим голосом заговорила миссис Хау. – Хочешь наябедничать на меня хозяину? – Урчание перешло в шипение, скользящим шагом экономка плавно отступила назад. – Хоро-ш-ш-шо, оч-ч-чень хоро-ш-ш-шо! Отли-ч-ч-чно!

От этих тихих, шипящих звуков у Лили шевельнулись волосы на затылке.

– Что ж, иди! Да поторопись и непременно дай мне знать, что он ответит. Помни, Лили: Бога не обманешь, он все видит. Что посеешь, то и пожнешь.

Ее улыбка стала шире, показались глазные зубы, острые, как клыки хищного зверя. Но страшная минута прошла, экономка повернулась и направилась к дому стремительной, скользящей походкой гадюки.

Лили, несмотря на жару, ощутила пронизывающий холод, по всему ее телу пробежала волна страха или предчувствия. Она заставила себя встряхнуться, но ощущение бессилия не покидало ее. Сама того не желая, она опять попала в ловушку. Девушка окинула взглядом стены Даркстоуна, неумолимую громаду каменной кладки башен и высоких печных труб, чернеющих на фоне ослепительно синего, безоблачного неба, и впервые с того самого дня, как она попала сюда, дом показался ей зловещим. Не просто груда равнодушного камня, но некая грозная сила взирала на нее с этих гранитных плит, скрепленных известковым раствором. За ними таилось нечто, наделенное разумом и жизнью, и это нечто желало ей зла.

"Глупости, – выбранила себя Лили, отвернувшись от дома и вглядываясь в раскаленное небо, раскинувшееся над ослепительно сверкающим морем. – Что за дурацкие фантазии!” Нет, нельзя позволять себе поддаваться детским капризам. Теперь она уже глубоко сожалела о порыве праведного негодования, толкнувшего ее на необдуманный поступок, но пути назад не было. Вызов брошен. Кто-то должен вступиться за Лауди. Нельзя, невозможно продолжать трусливо молчать, рабски покоряясь сложившемуся положению вещей. Предстоящий разговор с Дэвоном станет для нее чудовищной пыткой, куда более мучительной, чем любые издевательства, которые могла бы изобрести миссис Хау. Однако выбора у нее не было: она дала слово, и теперь его предстояло сдержать.

Она знала, что он в библиотеке и что сейчас он там один: сидит и работает за своим большим столом. Самой Лили становилось не по себе оттого, что почти в любой день и час ей удавалось с ужасающей точностью предсказать его местонахождение, но – сколько ни пыталась – она не могла избавиться от своей невольной и тягостной осведомленности. Этот человек больше ничего для нее не значил, она, вероятно, значила для него еще меньше, чем ничего, так почему же ей никак не удается его забыть? Рано или поздно она все-таки забудет – когда вырвется отсюда. Скоро, совсем скоро ее плену настанет конец, в этом не может быть никаких сомнений! С пересохшим от волнения ртом Лили решительно распрямила плечи, вытерла взмокшие от пота ладони о фартук и, преодолевая робость, торопливо двинулась к дому.

***

Дэвон запустил пальцы себе в волосы, разлохматив при этом аккуратно заплетенную косичку. Он с досадой сорвал тонкую бархатную ленточку и бросил ее на стол. Все раздражало его в этот день. Жара виновата, это из-за нее ему никак не удается сосредоточиться на списке арендаторов, твердил он себе, угрюмо уставившись на столбик цифр, которые вот уже пять минут безуспешно пытался сложить. Зря он вообще утруждал себя: обычно счетами арендаторов занимался Кобб, и можно было по пальцам одной руки сосчитать те случаи, когда хозяину удавалось поймать своего управляющего на какой-нибудь ошибке. И все же лучше сидеть здесь в одиночестве, бессмысленно тасуя цифры на странице гроссбуха, чем выйти наружу и вновь наброситься на служащих с бранью. Дэвон привык гордиться своим самообладанием, и ему трудно было примириться с внезапно свалившейся на него неспособностью сдерживать раздражение.

Беспокойный рокот моря заглушал все остальные звуки, однако какое-то неясное ощущение заставило его поднять голову, откинув со лба завесу прямых темно-каштановых волос. Лили предстала перед ним черным силуэтом на фоне ослепительного сияния дня, но он узнал ее тотчас же, и его сердце невольно ускорило свой бег в радостном ожидании. Она в нерешительности застыла на пороге. Дэвон едва не сломал перо пополам, но усилием воли заставил себя тихонько положить его на стол. Высокая, стройная, гибкая, как ивовый прут, она робко сделала шаг ему навстречу.

Лили едва различала его во внезапно наступившей полутьме. Он сидел за своим заваленным бумагами столом, в точности как она и ожидала. Несмотря на жару, на нем был черный камзол, выглядевший особенно мрачно в сочетании с белоснежным кружевом рубашки. Когда ее глаза немного привыкли к полумраку, Лили заметила, что он смотрит на нее терпеливо и спокойно, немного сурово. Никогда в жизни ей не приходилось сталкиваться с судьями, но Дэвон в эту минуту показался ей похожим на судью. Что ж, прекрасно. Все идет отлично, твердила она себе. Вот если бы в его взгляде промелькнуло хоть отдаленное воспоминание о том, что когда-то, тысячу лет назад, они были любовниками, лежали в постели обнаженные, сплетаясь в объятиях, стеная и хохоча от счастья, – тогда она наверняка струсила бы и убежала, не сказав ни слова. Но почему же его безразличие ранит ее так больно?

Девушка откашлялась и заставила себя сделать еще шаг вперед.

– Прошу прощения за беспокойство, но я должна сказать вам что-то важное. Насчет миссис Хау.

Он и сам не знал, что он ждал, но уж только не разговора о миссис Хау. Ему пришлось откинуться на спинку кресла – столь сильна была обрушившаяся на него волна разочарования.

– Миссис Хау? – переспросил Дэвон, рассеянно пропуская бородку пера между пальцев. – Интересно, что именно ты можешь мне сообщить о моей экономке?

Заслышав покровительственно-насмешливые нотки в его голосе. Лили решительно выпрямилась.

– Вы, видимо, не знаете, что она собой представляет. Вы не можете это знать, иначе вы не стали бы ее держать.

Ей пришлось остановиться и перевести дух: она вовсе не это собиралась сказать.

– В самом деле? А что она такого натворила? Глядя на тебя. Лили, я сказал бы, что она заставила тебя прыгнуть в колодец за упушенным ведром.

Он провел пером по застывшим в напряженной улыбке губам, небрежно оглядывая ее взмокшее, изжеванное платье и ветхий фартук. Щеки девушки, и без того раскрасневшиеся, вспыхнули багрянцем от смущения. Сердитым движением она отбросила назад выбившуюся из-под чепца прядь непокорных волос.

– Ничего она мне не сделала, речь идет о Лауди. Миссис Хау ее ударила! Девон нахмурился.

– За что? Что наделала эта девчонка?

– Ничего!

– Совсем-совсем ничего? Да будет тебе. Лили. Неужели она совсем ничего не сделала?

– Она прервала работу на жарком солнце, чтобы попить воды. – Лили очень хотелось бы ограничиться этим, но она не могла заставить себя солгать. – И еще она у она взяла яблоко из кухонной кладовой.

– Украла?

– Всего лишь яблоко – Понятно. И чего же ты хочешь от меня? Лили беспомощно развела руками: ее все больше охватывало чувство безнадежности.

– Сделайте что-нибудь!

– Что именно?

Дэвин откинулся в кресле и скрестил руки на груди Невольно возникшее желание объясниться с нею раздосадовало его, поэтому его голос зазвучал грубо и сердито.

– Миссис Хау работает у меня четыре года, и за это время у меня не было к ней никаких претензий. Я передал бразды правления своим домашним хозяйством ей в руки и с тех пор ни во что не вмешиваюсь. Мы друг другу не мешаем…

– Я просто ушам своим не верю, – перебила Лили, в негодовании забыв о страхе и почтительности. – Говорю же вам, она ударила Лауди. Ударила до крови. И Лауди не первая и не единственная. Вы готовы смотреть на это сквозь пальцы?

– Это зависит от обстоятельств, – ответил он ледяным тоном.

– От каких? От каких таких обстоятельств это может зависеть?

– Например, от того, говоришь ли ты правду.

– А зачем мне лгать? – возмутилась Лили. – Послушайте, это действительно важно…

– Зачем тебе лгать? Этого я не знаю. Но я не верю, что моя домоправительница могла кого бы то ни было ударить за украденное яблоко.

– Она это сделала, клянусь вам! А вы не хотите и пальцем пошевелить!

– Я поступлю по справедливости. Злоупотреблений в своем доме я не потерплю. – Он побелел от гнева, заслышав ее смех, полный недоверия и сарказма. – Но если окажется, что ты солгала, мы оба знаем, что это уже не в первый раз.

Лили закрыла рот: удар попал точно в цель.

Дэвон злорадно усмехнулся.

– Как я погляжу, на это у тебя нет ответа. Минута прошла в молчании.

– Я поговорю с миссис Хау, – сквозь зубы уступил он.

– Нет! – возразила Лили, собираясь с силами. –Поговорите с Лауди. Ради всего святого! Она расскажет вам всю пр…

– Довольно! – Внутренне признавая ее правоту, он разозлился еще больше– Как я уже сказал, это не мое дело. Не желаю иметь ничего общего с .

Лили не заплакала, не отвела глаз, но какая-то странная тусклая пелена затянула ее взгляд словно куриной слепотой. Непроизнесенное слово повисло между ними, пока наконец она не договорила за него:

– ..прислугой. Дэвон поднялся.

– Лили, – начал он, понятия не имея, что говорить дальше. Впрочем, оказалось, что это не важно: она повернулась на носках и убежала через балконную дверь, растворилась в ярком блеске дня прежде, чем он успел сказать еще хоть слово.

Выходя из-за стола, он ударился коленом об острый угол и в сердцах с проклятьем пнул сапогом резную дубовую тумбу.

– Так его! Покажи этому сукину сыну, что играть надо честно, без подножек.

Дэвон обернулся. Его суровое лицо расплылось в радостной улыбке.

– Клей! Ах ты, чертов ублюдок! Слава Богу, наконец-то!

Они сошлись на середине комнаты. Не обращая внимания на протянутую руку Дэвона, Клей восторженно обнял брата и приветственно хлопнул его по спине. Дэвон поморщился и крякнул от боли. Клей отскочил.

– О Боже, Дэв, что случилось? Тебе больно?

– Да нет, все в порядке.

– Я же вижу, что что-то не так.

– Царапина. Все уже зажило.

Дэвон злился на себя за слабость: ведь стараясь свести на нет последствия безумной выходки Клея, чтобы пощадить его дурацкие чувства, он действовал вопреки своим же собственным намерениям, хотя с самого начала твердо обещал себе, что уж на этот раз выскажет младшему братцу все, что накипело.

– Что у тебя с плечом?

– Оно уже зажило и дает о себе знать только при встрече с каким-нибудь косолапым медведем. – Тут Дэвон решил объяснить все толком. – Один из офицеров конного отряда из Фальмута зацепил меня штыком. Но я отправил его отдыхать, – добавил он без ложной скромности. – Мне многое надо тебе рассказать, паршивый сукин сын.

Голубые глаза Клея заискрились.

– Нет, ты сперва меня послушай! – Он так горел желанием поделиться своими секретами, но тут же жалобно скривил губы. – Все дело в том, что я не могу тебе ничего рассказать. Ты же не хочешь ничего знать!

– Клей.., черт тебя подери, если ты опять вляпался в историю… Ты же обещал, что это конец, ты слово дал…

– Это и есть конец. Вся моя команда распущена, все, кроме Уайли Фолка, разъехались. И вообще это уже не контрабанда.

– Ну.., почти. Это нечто грандиозное! Не стану тебе говорить, о чем речь…

– И на том спасибо.

– ..скажу лишь одно: это дело верное, надежное, и оно уже сделано. Это мое последнее приключение! Я сорвал последний куш, и не будь я и без того богат, то теперь уж точно разбогател бы!

Он рассмеялся, радуясь своему успеху. К тому же его позабавило застывшее выражение, появившееся на лице старшего брата.

Дэвон испустил длинную цепь грязных ругательств.

– Скажи мне только одно: продал ты этот чертов шлюп?

– Пока еще нет, – Клей примирительно поднял руку, – но скоро продам. Проклятье, я же всего два дня как вернулся!

– Два? Не стану даже спрашивать, почему ты являешься домой лишь на третьи сутки.

– Скажем так: мне надо было закончить кое-какие дела.

– Не терпящие лишних глаз, верно?

– Возможно. – Клей снова засмеялся, но сразу же помрачнел. – Слушай, Дэв, мне ужасно жаль, что тебя зацепило. Клянусь, я бы в жизни не попросил тебя о помощи, если бы знал, что все так скверно кончится.

– Знаю. Забудем об этом.

– Я не могу забыть. Уж лучше бы я был там вместо тебя, когда это случилось.

– Не валяй дурака. Слава Богу, что тебя там не было: тебя могли бы узнать. И вообще все уже позади. Даже если бы меня искололи, как подушку для иголок, мне плевать. Хочу лишь твердо знать, что больше ты не играешь в сэра Фрэнсиса Дрейка.

– Честное слово, с этим покончено. Я стану таким тоскливым занудой, что тебе тошно будет на меня смотреть.

Братья обменялись улыбками.

– Сомневаюсь, – заметил Дэвон. – Так что же, – добавил он, стараясь говорить небрежно, – может, останешься тут на некоторое время?

– Может, и останусь. Может, даже пойду работать на твой чертов рудник.

– Господи, я же не прошу тебя спускаться в шахту! У меня и в мыслях…

– Ладно-ладно, знаю. Я буду управлять или что-то в этом роде.

Дэвон, не удержавшись, покачал головой.

– Наверное, мне это снится.

– Я же сказал “может быть”! Там видно будет. Хочешь коньяку?

Старший брат кивнул, и Клей налил две щедрые порции из графина на сервировочном столике.

– Но я не буду работать с Фрэнсисом, Дэв. Ни за что. Это мое единственное условие.

Дэвон пристально уставился на брата, пытаясь разгадать причину его закоренелой антипатии к управляющему рудником.

– Никогда я не мог взять в толк, за что ты его так не любишь, – проворчал он. – Это что-то такое, о чем мне следовало бы знать? Может, и мне стоит остерегаться Фрэнсиса?

– Если бы я знал ответ, сразу бы тебе сказал. Лично я ему не доверяю, вот и все. Но ты вместе с ним учился в школе, ты дольше его знаешь, стало быть, у тебя есть основания ему доверять. А так как я ничем не могу подтвердить свои подозрения, вряд ли стоит высказывать их вслух.

– Очень мило с твоей стороны. Тем не менее…

– Просто не спускай с него глаз: вот тебе мой совет. Если я ошибся, что ж, буду только рад это признать.

В коридоре послышались шаги; секунду спустя в дверях появился Стрингер и объявил, что обед готов.

Клей бережно обнял Дэвона за плечи.

– Я скучал по тебе, – чистосердечно признался он.

Дэвон шлепнул его по спине и дружески кивнул в ответ.

– А знаешь чего еще мне не хватало? – продолжал Клей. – Женщин. У меня не было женщины с самого отъезда. Сегодня уже поздно, я слишком устал, но завтра вечерком давай съездим в “Осиное гнездо”! Ну давай, Дэв, я серьезно, тебе это пойдет на пользу, вечно ты сидишь взаперти .

– Да ладно, ладно, я же не отказываюсь. Согласен. Поехали вместе.

Клей уставился на него в изумлении.

– Ну что ж.., отлично! Сперва пообедаем в Розрегане, потом, может, перекинемся в картишки у Полтрейна. А потом закатимся на всю ночь в “Гнездышко”. – Он ухмыльнулся в радостном возбуждении. – Как в доброе старое время!

Улыбка Дэвона была суше, но он тоже предвкушал приключение всем своим существом.

– А знаешь, хоть ты и болван, иногда и тебя посещают кое-какие дельные мысли, – одобрительно заметил он, ведя Клея по коридору к столовой. – По правде говоря, что мне сейчас действительно нужно, так это хорошая шлюха.

 

Глава 14

«…Умоляю Вас поверить, сколь глубоко я сожалею об ужасных обстоятельствах нашего последнего разговора. С тех пор я ежедневно молила Бога о Вашем исцелении, и теперь, узнав, что Вы пребываете в добром здравии, не сомневаюсь: это радостное известие даровано мне свыше не иначе, как по милости Господней. Отныне мне остается лишь горячо желать, чтобы Вы обрели в своей душе силы простить меня за мою долю участия – невольного, клянусь Вам, без злого умысла – в прискорбном недоразумении и чтобы с Божьей помощью мы смогли прийти к пониманию и разрешению наших разногласий. Я даже смею надеяться, что, если Вы дадите нам с Льюисом немного времени, чтобы лучше познакомиться друг с другом, как знать, возможно, мне удастся примириться с волей Всевышнего и союз, которого Вы так желали и добивались, сможет в один прекрасный день осуществиться…»

Глядя себе под ноги, Лили свернула с проезжей дороги и прошла через ворота на извилистую, посыпанную песком подъездную аллею, ведущую к Даркстоуну.

"Лгунья, – терзала она себя, вспоминая слова письма, отправленного кузену. – Интриганка. Бесстыжая лицемерка”. Комок высохшей глины, задетый носком ее башмака, отлетел в сторону. Спрятав руки в карманы фартука. Лили сжала их в кулаки. Не все в этом письме было ложью: она действительно каждый день молилась о его выздоровлении, это была чистая правда. Как бы то ни было, сделанного назад не воротишь, письма отправлены, она стала клятвопреступницей, и теперь ей предстоит узнать, каково с этим жить. В отчаянных обстоятельствах приходится прибегать к отчаянным средствам, говорила она себе в утешение, но, найдя в своих словах попытку оправдаться, пожала плечами и с вызовом поддала носком башмака еще один ком глины. Ничего не изменилось. Если надо будет, она снова это сделает: не задумываясь, напишет Роджеру Сомсу еще одно письмо, полное полуправды и откровенного обмана. Так стоит ли усугублять собственное лицемерие, притворяясь, будто сожалеешь о содеянном?

Ей надо было выиграть время, вот и все; никакие соображения о том, что за свой выигрыш она расплачивается фальшивыми векселями, – ее более не смущали. Главное – выбраться из Корнуолла. Если каким-то чудом ее кузен все еще не раздумал выдать ее замуж за своего сына, что ж, она воспользуется его необъяснимой навязчивой идеей и сделает вид, будто обдумывает возможность такого брака. Ждать осталось немногим больше девяти месяцев, потом она вступит в права наследования, и хотя ее наследство весьма невелико, его хватит, чтобы заплатить за самый желанный и ценный для нее приз: независимость. Ну а пока придется делать ставку только на свое умение тянуть время. Лили почти не сомневалась, что испытывать доверие и терпение Сомса целых девять месяцев ей не удастся. Но ей необходимо пристанище, причем немедленно. И если обрести убежище можно лишь путем обмана, если ей придется воспользоваться помощью и гостеприимством кузена под фальшивым предлогом, – что ж, так тому и быть. Ее собственным силам пришел конец. К тому же она не собирается красть у него, твердила себе Лили в полном отчаянии. Если он примет ее в своем доме и даст ей защиту, в один прекрасный день она ему все возместит. Когда у нес будут деньги.

Довольно. Дело сделано. Скорее всего Соме не захочет ответить на ее письмо, поэтому можно просто позабыть о том, что она его послала, и продолжать жить, как будто ничего не случилось: по крайней мере ей не придется испытывать разочарование. Но даже если он ответит согласием, вряд ли это произойдет в скором времени. Раз он путешествует по западной части Англии, проповедуя слово Божье своей “пастве”, возможно, ее письмо дойдет до него не раньше чем через несколько недель. А пока ей остается только ждать и не питать слишком больших надежд.

Было уже поздно: ее отлучка заняла больше времени, чем она предполагала. В деревне Лили повстречала Фрэнсиса Моргана. Стоя у дверей почты, он вступил с нею в разговор, затянувшийся минут на десять, а затем проводил ее почти до самого Даркстоуна и тем самым задержал еще больше: Лили пришлось приноравливать свой быстрый длинноногий шаг к его ленивой, неспешной походке. Сперва она никак не могла уразуметь, зачем он вообще заговорил с нею. Прежде мистер Морган никогда не обращал на нее внимания, да и сегодня разговор у них вышел самый пустячный. Лет около тридцати, он был высок ростом, светловолос (под париком), бесспорно хорош собой и одет по последней моде. Именно из-за манеры одеваться Лили никак не могла принять его всерьез: крикливое франтовство Фрэнсиса Моргана никак не вязалось с обстановкой глухой корнуэльской деревушки. Он походил скорее на лондонского светского бездельника, чем на управляющего медным рудником в далекой провинции. Фрэнсис обращался к ней с безупречной вежливостью, однако, когда он наконец попрощался, приподняв шляпу, и пустился в обратный путь. Лили облегченно перевела дух и теперь, вспоминая о случайной встрече, поняла, что все дело было в его взгляде, устремленном на нее: оценивающем и полном нескромного любопытства. Увы, нечего было и спрашивать, как он посмел. В его глазах (да и в глазах других тоже, в этом Лили не сомневалась) она имела репутацию женщины податливой и доступной.

Птицы умолкли, моря со стороны подъездной аллеи не было слышно, однако глубокая тишина, царившая вокруг, показалась ей не мирной, а, напротив, угрожающей. Слабый ветерок был теплым, но девушка зябко поежилась и ускорила шаги, спрашивая себя, который же теперь час. Лили попросила Лауди передать миссис Хау, что ей нездоровится и не хочется есть. Она надеялась отправить письма в Тревите и вернуться вовремя, чтобы спокойно приступить к выполнению своих послеобеденных обязанностей. Но теперь стало ясно, что она опоздала; последствия могли быть какими угодно.

Обогнув дом и войдя с черного хода, Лили не встретила никого и сочла это добрым знаком. И все же ей стало тревожно: слишком уж пустыми и заброшенными выглядели служебные помещения. После обеда в этот день ей было поручено вымыть окна подвального этажа внутри и снаружи. Она набрала ведро воды из колодца и отнесла его в подвал, на ходу подхватив тряпку с кухонного буфета и недоумевая, почему в кухне нет ни поварихи, ни Энид, ни Розы. Но ведь обед к этому часу должен был уже кончиться! Куда же все подевались? С растущей тревогой Лили поспешила к дверям столовой для слуг. Собственные шаги по не покрытым ковром половицам коридора показались ей оглушительными в стоявшей кругом необычной тишине. В дверях она остановилась, да так внезапно, что вода выплеснулась из ведра на пол с громким шлепком.

Четырнадцать голов повернулись в ее сторону, на другом конце стола, с которого уже была убрана посуда, неторопливо поднялась на ноги миссис Хау. Сердце Лили ушло в пятки. Она увидела Трэйера, сидевшего по правую руку от матери, и сразу заметила его гнусную торжествующую ухмылку. Но куда больше ее напугало лицо Лауди: белое, как мел, и осунувшееся от страха. Лили медленно поставила ведро на пол, ее пальцы онемели. Чувствуя приближение неминуемой катастрофы, она выпрямилась, глубоко перевела дух и стала ждать.

– Что-то ты сегодня припозднилась к обеду, не так ли? – начала миссис Хау довольно мягко.

Ее тон не обманул Лили. Она принялась лихорадочно соображать, как бы оставить Лауди в стороне от своих собственных неприятностей.

– Да, мэм, прошу меня извинить, – торопливо пробормотала Лили. – Я сказала Лауди, что нездорова, но.., потом я.., пошла прогуляться по дорожке к морю. Теперь мне гораздо лучше.

– Вот как? Рада слышать. Мы все теперь вздохнем с облегчением, не так ли?

Экономка оглядела по очереди всех, сидевших за столом. Лили показалось, что большинство присутствующих чувствует себя не в своей тарелке, но кое-кто ответил на улыбку миссис Хау, словно участвуя в общей шутке, а один из лакеев плотоядно облизнул губы.

– Но если ты пошла прогуляться по дорожке к морю, – продолжала миссис Хау, бесшумно продвигаясь ближе к ней скользящим шагом, – как же тебе удалось отправить свои письма?

– Мои… – Лили мучительно сглотнула, сердце прерывисто заколотилось у нее в груди. – Мои письма?

Уголком глаза она успела заметить, что Лауди низко склонила голову над столом и заплакала.

– Ну да, твои письма. Те самые, что ты отправила, бросив работу. После того, как убедила Лауди солгать ради тебя.

– Нет, Лауди ничего не знала! Я солгала ей…

– Кто роет яму ближнему, попадет в нее сам, кто катит камень, будет им раздавлен.

– Прошу вас, миссис Хау. Клянусь, Лауди ничего не знала…

– Сперва воровка, а теперь еще и лгунья. Но нас это ничуть не удивляет, не правда ли? Пес возвращается к своей блевотине, а свинья, сколько ее ни скреби, всегда найдет себе навозу.

Лили передернуло от отвращения. Спорить было бесполезно. Она застыла, стоически ожидая наказания.

Миссис Хау подняла тяжелую руку и указала на противоположную стену, где располагался камин.

– Пойди и встань на колени вон там, мерзкая девчонка. Всю ночь ты будешь стоять на коленях на холодном полу, без обеда и без ужина. Утром выпьешь чашку уксуса, чтобы очистить свой лживый язык. А потом ты…

– Да вы с ума сошли! Ничего подобного я делать не собираюсь!

Лили думала, что более глубокой тишины не бывает, но после ее слов в столовой наступило прямо-таки гробовое молчание. Она заговорила без передышки, не раздумывая, хотя ладони у нее вспотели от страха, а по спине пробежал холодок:

– Я поступила не правильно, но подобного обращения не заслужила. Знаю, лгать грешно, но мне непременно нужно было отправить несколько писем, и я знала, что вы меня не отпустите. Я опоздала всего на двадцать минут и восполню их сегодня вечером, когда переделаю всю остальную работу. – Лили выпрямилась и попыталась обуздать дрожь в голосе. – Но я не буду стоять всю ночь на коленях и, уж конечно, не собираюсь, – она подавила в груди истерический смешок, – пить уксус, потакая вашим злобным, варварским…

Захваченная собственной речью, девушка заметила лопатообразную ладонь лишь за секунду до удара и вскрикнула скорее от удивления, чем от боли, схватившись за вспыхнувшую огнем щеку. Все мысли вылетели у нее из головы, вытесненные оглушительным взрывом раскаленного, как лава, гнева. Повинуясь порыву, столь же непроизвольному, как дыхание, Лили размахнулась и сама что было сил ударила по лицу миссис Хау.

Тишина в столовой стояла такая, что удар прозвучал подобно пушечному выстрелу посреди голого поля. Когда серый туман, круживший перед глазами у Лили, рассеялся, она отчетливо увидала, как оторопелое выражение на лице миссис Хау сменяется ликованием, и застыла в напряженном ожидании. Ей было жутко.

Миссис Хау стала надуваться, точно громадная жаба. Лили показалось, что ее массивное тело, как опара, растет на глазах, заслоняя свет.

– Ступай наверх, – тихо, почти ласково проговорила экономка. – Жди меня в своей комнате. Прими свою судьбу покорно и стойко, ибо, будь твои грехи красны, как пламень ада, они станут белее снега, когда кровь Агнца Божия омоет их.

Лили все еще стояла неподвижно, борясь со страхом и черпая мужество в затопивших душу волнах жгучей ненависти. Свистящим шепотом, предназначенным только для ушей миссис Хау, она произнесла лишь одно слово – “Чудовище” – и, ни на кого больше не глядя, бросилась бежать.

***

В окно светила полная луна: в тесной каморке было так светло, что она могла бы читать без свечки. Но у нее не было ни книги, ни письма, ни одежды, нуждавшейся в починке, словом, ничего, кроме собственных мыслей, чтобы скрасить ожидание. Лили не думала о “наказании”, придуманном для нее миссис Хау, хотя и не сомневалась, что речь идет о чем-то крайне неприятном. Но она была подавлена, мысли о прошлом и будущем, связанные с непривычным чувством сожаления, неотступно терзали ее, обычная жизнерадостность сменилась унынием и апатией. Смерть отца стала для Лили трагедией, но она примирилась с утратой и научилась жить одна, самостоятельно справляясь со стесненными обстоятельствами. Никто не застрахован от потерь, но, когда они случаются, их надо пережить с честью, постараться уцелеть и начать сначала. Однако то, что стало твориться с Лили два месяца назад, не укладывалось ни в какие рамки. Такого она не ожидала. Первопричиной ее несчастий стал Роджер Соме: но что ей было делать? Как совладать с его одержимостью? Лили это было не по силам. Только полная и безоговорочная капитуляция с ее стороны могла бы привести к иному исходу их последней встречи.

Точно так же ее ставила в тупик и необъяснимая враждебность всемогущей миссис Хау: сталкиваясь с нею. Лили чувствовала себя совершенно беспомощной. Жизнь больше не зависела от ее поступков, любые действия теряли смысл, потому что кругом царили хаос и произвол. До сих пор она бессознательно верила, что у нее есть право голоса в решении собственной судьбы, но теперь и это слабое утешение было отнято. Никакой веры в собственные силы не осталось. Сама жизнь превратилась в простую случайность, в бессмысленную игру непредвиденных обстоятельств.

Она и сама не могла бы сказать, какое место в этой новой жизненной философии занимает Дэвон Дарквелл. Ей хотелось покинуть его навсегда, никогда больше не видеть. Он ничего ей не дал, кроме боли и стыда, страданий и унижения. И все же, как ни странно, она не питала к нему ненависти. Когда мысль о нем закрадывалась в голову и Лили не удавалось вовремя ее изгнать, в душе у нее порой расцветало ощущение невыразимо глубокого счастья, состоявшего в равной степени из радости и боли. Это ощущение было настолько сильным, что у нее начинала кружиться голова. Больше всего на свете ей хотелось оставить Дэвона позади, выбросить его из своей жизни, и все же возникшее между ними дружеское чувство (хотя с ее стороны, пожалуй, слишком самонадеянно называть его так) стало единственным светлым пятном в том беспросветном существовании, которое ей приходилось влачить в Даркстоуне. Еще горше было сознавать, что она никогда его не забудет: воспоминание о нем – темное, мучительное, дразнящее – будет преследовать ее до самой могилы.

На лестнице раздались шаги. Это Лауди, сказала себе Лили. Ей казалось, что прошла целая вечность: наверняка уже пора ложиться спать. Но нет, она ясно различила топот двух пар ног, а через минуту увидела под дверью колеблющийся огонек. У Лауди не могло быть свечи.

Оцепеневшая, с сильно бьющимся сердцем Лили с трудом поднялась с кровати и встала посреди крошечной комнатки спиной к окну. Засов звякнул, и дверь распахнулась. Миссис Хау застыла в круге желтого света, как вставший на дыбы саркофаг, Трэйер выглядывал из-за ее плеча, держа фонарь. В следующую секунду девушка разглядела, что сжимает в руке миссис Хау. Это был кожаный ремень.

– Я не позволю вам себя бить, – проговорила Лили, собрав воедино все свое мужество, хотя по спине у нее бежали мурашки.

Трэйер поставил фонарь на столик.

– Гнев Божий падет на головы непокорных чад Его. Кого Господь любит, того подвергает испытаниям.

Миссис Хау подошла ближе, ее черные глазки поблескивали, злобный рот был мстительно поджат.

– Пора, Лили Траблфилд. День искупления настал.

Лили продолжала упорно качать головой.

– Вы этого не сделаете. Вы не посмеете. На какой-то миг непререкаемая уверенность, прозвучавшая в ее голосе, заставила их остановиться, но после краткого колебания они снова двинулись вперед. Лили всей кожей почувствовала прикосновение ледяных пальцев ужаса и стала пятиться, пока не задела ногой заднюю стену. Дальше идти было некуда. Трэйер заходил с правой стороны. Он вытянул руку, чтобы ее схватить: она сделала ложный шаг к нему и тут же отскочила. Маневр удался, но миссис Хау с ужасающей ловкостью переместилась к двери, закрыв ее своим тучным телом, и в следующее мгновение Трэйер схватил Лили за плечи.

Она попыталась лягнуть его, но безуспешно. Он развернул ее лицом к себе в непристойной пародии на объятье и крепко обхватил за талию. Первый удар ремня прошел по ней подобно тупому ножу. Лили закричала от боли и ярости, колотя Трэйера кулаками по плечам. Миссис Хау тем временем наносила все новые и новые удары по ее спине и бедрам, пока Лили наконец не отказалась от бесплодных попыток вырваться. Обмякнув всем телом так, что только руки Трэйера удерживали ее в стоячем положении, давясь слезами ярости и стыда, она терпела беспощадную порку до тех пор, пока несомненные признаки возбуждения у ее мучителя не заставили ее отшатнуться в ужасе. В этот момент миссис Хау решила передохнуть. Трэйер разжал руки и отодвинулся, похотливо ухмыляясь прямо в лицо Лили. Недолго думая, она двинула ему коленом в пах.

Воздух со свистом вырвался из его легких вместе с душераздирающим хриплым криком. Он сделал несколько ковыляющих шагов назад и рухнул на кровать, извиваясь от боли.

Лили повернулась к экономке. Та обронила ремень и теперь стояла в дверях, задыхаясь от бешенства и обливаясь потом.

– Слово Божье быстрее молнии, – проговорила она, тяжело дыша. – Оно острее любого клинка…

Испустив проклятье, Лили бросилась на нее.

С таким же успехом можно было штурмовать каменную стену. Экономка не отступила ни на шаг. Лили оказалась в ее руках, зажатая словно стальным обручем. Девушка выкрикнула всю свою ярость прямо в обезумевшее от злости лицо миссис Хау и вновь принялась лягаться, норовя попасть ей по колену. Экономка только фыркнула в ответ и, схватив Лили за руку, стала изо всех сил хлестать ее по щекам. Лили попыталась заслониться свободной рукой, но миссис Хау обладала поистине мужской силой. Девушка почувствовала, как ее охватывает паника. Это был не сон, все это происходило наяву, и конца этому не было видно.

Вдруг на нее снова набросились сзади. Опять Трэйер, побагровев и рыча от бешенства, развернул ее лицом к себе и ударил кулаком. Взгляд Лили помутился, из глаз брызнули искры.

– Нет-нет, только не по лицу!

Следующие удары пришлись по груди и животу. Когда он попал ей в солнечное сплетение, Лили согнулась пополам и упала на колени.

Теряя сознание, она попыталась подняться, но ноги ее больше не держали. Послышался голос миссис Хау, скомандовавший “довольно!” как раз в ту минуту, когда удар сапога угодил ей в ребра. Лили задохнулась от взрыва боли и крепко ударилась головой об пол. Последний удар пришелся в поясницу.

– Хватит, я сказала!

Лили ждала нового удара. Его не последовало. Как в тумане, она услыхала удаляющиеся шаги. Стук закрываемой двери. Потом ничего.

***

– ..все из-за меня.., о Боже! Ты можешь подняться? Но она меня заставила: бить, говорит, буду, пока не скажешь. Лили? Лили? О, мой Бог, как мне страшно! Ну попробуй хоть сесть, тебе надо подняться. Я помогу,..

– Не надо. Не надо, Лауди.

– Боже мой! Что же делать? Лили, что с тобой? Лауди, должно быть, зажгла свечу: в неверном свете Лили разглядела потеки слез на ее перепуганном лице. Лауди держала ее за руку. Лили попыталась ответить на пожатие, но густые клочья серого тумана вновь закружились у нее перед глазами.

– Позови Дэвона, – прошептала она, и тут туман накрыл ее.

***

Пыль забилась ей в ноздри, она ощущала отдающий плесенью, сладковатый запах сырого дерева. Лежа на боку и прижимаясь щекой к полу. Лили смотрела, как столбик пыли колеблется в такт ее слабому дыханию. Доски пола усилили звук, раздавшийся снаружи: кто-то поднимался по лестнице. Она закрыла глаза и тихо поблагодарила Бога. Ее голос стал надтреснутым, говорить было трудно. “Дэв…” – вот и все, что она смогла прошептать, призывая его. Свет фонаря разогнал тень там, где она лежала. Двинуться ей было не под силу, она едва сумела повернуть голову и узнала сапоги прежде, чем их обладатель плюхнулся на колени рядом с нею.

– Привет, Ваше Высочество. Как поживаете, королева Лилия? Что-то вы сегодня неважно выглядите.

Трэйер схватил, ее за плечи и перевернул на спину, не обращая внимания на сдавленный крик боли. Она попыталась обороняться, но ее руки беспомощно взметнулись и упали. Он тем временем расшнуровал на ней платье и разорвал надвое сорочку, а потом принялся нарочито грубо лапать и тискать ее избитое тело, чтобы было побольнее.

– Да вы растеряли всю свою красоту, королева Лилия. Но знаете, что я вам скажу? Я закрою на это глаза.

Когда он задрал ей юбку и растянулся поверх нее, Лили вновь почувствовала приближение серого тумана. Вот он, все ближе и ближе. У нее не было ни капли сил, она хотела ударить Трэйера кулаком в бок, но попытка вышла жалкой, рука висела плетью. Что-то было не в порядке с ее горлом, из него вырвался только тихий стон отчаяния, глаза наполнились бессильными слезами. Лили отвернулась, чтобы не видеть злорадного и жадного взгляда Трэйера, однако какой-то новый звук заставил ее повернуться обратно. Слышал ли Трэйер или ей только почудилось? Их взгляды скрестились. Новый звук оказался топотом приближающихся шагов: кто-то бегом взбирался по лестнице в отчаянной спешке. Трэйер успел подняться и отступить на два шага прежде, чем хозяин ворвался в комнату через раскрытую дверь.

– Я хотел ей помочь… Это не я, это моя мать ее избила!

Шаги Дэвона замедлились, он на цыпочках подошел к Лили, глаза выхватывали из полутьмы разрозненные части чудовищной картины, которую сознание поначалу отказалось воспринять: кровь, синяки, раны, клочья порванной одежды. Картина случившегося проявилась у него в мозгу с ужасающей точностью; неистовый крик разорвал ему грудь. Трэйер хотел было проскользнуть мимо него, и Дэвон, как за спасительную соломинку, ухватился за возможность на мгновение отвернуться от растерзанной Лили, набросившись на ее обидчика.

Он настиг своего камердинера в коридоре. Лицо Трэйера побелело от ужаса, но Дэвон вернул ему цвет, ударив кулаком в губы. Брызнула кровь. Трэйер завизжал и попятился к ступеням, его толстые ноги подкашивались. Второй удар заставил его согнуться пополам, от третьего он вновь вскинулся, потерял равновесие, и налетел спиной на балюстраду, подломившуюся под его весом. Раздался грубый стон, глухой стук и треск ломающегося дерева, а потом тело Трэйера скрылось из глаз: оно рухнуло в Пролет, пролетело по четырем крутым ступеням и врезалось в стену.

Дэвон выпрямился и вновь вернулся в комнату Лили. Она пыталась приподняться на локте, и ему едва удалось вовремя подхватить ее, чтобы не дать снова упасть. Он бережно опустил ее на пол, глядя в искаженное страданием лицо и пытаясь выдавить из себя ободряющую улыбку, однако при виде лиловеющих кровоподтеков у нее на груди и на шее, почувствовал, как кровь стынет у него в жилах. Его пальцы скользнули по растущей на глазах темной опухоли у нее на скуле, и она болезненно поморщилась, хотя его прикосновение было легким, как перышко. Лили с трудом подняла руку, и он заметил содранную кожу на костяшках пальцев. Неужели она пыталась защищаться? А может, только прикрывалась?

– Сэр'?

Дэвон обернулся и увидел Лауди, робко жмущуюся в дверях.

– Позови Маклифа, – рявкнул он. – Вели ему скакать в Тревит за доктором Пенроем. Живо! Лауди помчалась выполнять поручение. Лили слабо потянула его за рукав. Она что-то говорила, но он не мог разобрать ни слова, пока не прижался ухом прямо к ее губам.

– Что-то сломано.

Стараясь не сделать ей больно, Дэвон просунул руку ей под плечи.

– Не бойся, ты в безопасности, с тобой все будет хорошо.

Но когда он наклонился, чтобы ее поднять, она испустила отчаянный хриплый крик, и ее глаза закатились. Его прошиб пот.

– Лили!

Она потеряла сознание, и ему никак не удавалось привести ее в чувство. Руки у него тряслись, когда он вновь подхватил ее и поднял.

Дэвон оглядел комнату, невольно подмечая убожество и нищету обстановки, колченогую обшарпанную мебель. Нет, он не мог уложить ее на этот тощий соломенный тюфяк, смахивающий на собачью подстилку.

Подхватив на ходу рукой, просунутой ей под колени, фонарь, хозяин направился к лестнице, а спустившись на второй этаж, свернул в первую же дверь по коридору (это была одна из гостевых спален, расположенная недалеко от его собственной) и уложил Лили на кровать.

Она очнулась, пока он раздевал ее. Она беспокойно заворочалась, уклоняясь от его рук, причинявших ей боль, и Дэвон заметил следы ремня у нее на бедрах. Но еще ужаснее выглядело темнеющее на глазах пятно ниже правой груди; когда Дэвон дотронулся до него, она отпрянула. У нее начался озноб, и он укрыл ее одеялом. Лицо Лили было пепельно-серым, но распухшие щеки горели от множества жестоких пощечин. Дэвон вытер кровь, показавшуюся в уголке ее рта, своим носовым платком.

Лауди вернулась, но вновь застряла в дверях, пока он не подозвал ее.

– Почему они это сделали? – спросил Дэвон.

– В наказание, сэр. Лили пошла в деревню отправить письмо и опоздала к обеду.

Хозяин уставился на нее с отвращением и недоверием. Его лицо потемнело от ярости, и Лауди попятилась в испуге.

– Принеси ее ночную рубашку, – прорычал он.

– У н-нее нет, с-сэр.

– В чем же она спит?

– В сорочке. В которой ходит днем.

– Принеси горячую воду и чистое полотенце, – сквозь зубы приказал Дэвон.

Лауди вновь убежала.

Он сел рядом с Лили и взял было ее за руки, но тотчас же снова выпустил, потому что она болезненно сморщилась и изогнулась, словно в агонии.

– О Боже, Лили! – прошептал Дэвон, боясь прикоснуться к ней лишний раз.

Когда Лауди вернулась, они вместе обмыли ее, как сумели, но, увы, любое их движение явно причиняло ей боль. Дэвон поднес рюмку коньяку к ее губам, но Лили не смогла проглотить ни капли. Потом, будучи не в силах удержаться от прикосновения, он придвинул стул поближе к кровати и сел, осторожно положив руку рядом с ее рукой. Она была в сознании и не спала, но не могла говорить, только молча смотрела на него громадными, затуманенными болью глазами, пока он повторял ей снова и снова, что бояться нечего и что все будет в порядке.

Клей показался в дверях.

– Черт возьми, Дэв, неужели это правда?

Он тихонько вошел в комнату, опасливо глядя на неподвижную фигуру, простертую на постели.

Дэвон поднялся на ноги. Он обрадовался приходу Клея, хотя от брата несло, как из винной бочки.

– Я думал, ты не вернешься до утра. Они вместе отправились в бордель в Труро, но Дэвону стало тошно, и он рано вернулся домой.

– Мне сказали, что ты отправился домой, вот я и подумал: вдруг что-то случилось? Стрингер только что рассказал мне о Лили. – Он негромко выругался, вглядываясь через плечо Дэвона. – Ей здорово досталось?

– Да. Можешь кое-что для меня сделать?

– Все, что угодно.

– Выставь Хау из дому. Если я займусь этим сам, боюсь, дело кончится кровью – Клей удивленно посмотрел на брата, подметив натянутую на скулах кожу и запавший, затравленный взгляд.

– Будет сделано, – кивнул он, не моргнув глазом.

– Спасибо.

Дэвон тотчас же вернулся к постели и вновь опустился в кресло. Клей выждал еще с минуту и вышел.

Четверть часа спустя прибыл доктор Пенрой. Дэвон предпочел бы кого-нибудь другого, Пенрой никогда ему не нравился, но не было времени посылать за врачом в Труро. Пожилой сельский доктор заставил его покинуть комнату, и Дэвон подчинился с большой неохотой. Он принялся метаться взад-вперед по коридору, жадно прислушиваясь, но из-за закрытой двери не доносилось ни звука. Потом он услыхал торопливые шаги Клея на ступенях и выжидающе обернулся к нему.

– Выставил, – пояснил Клей прежде, чем Дэвон успел задать вопрос. – Я ее предупредил, что, если завтра в этот час она все еще будет где-то поблизости, ты прикажешь ее арестовать и судить за оскорбление действием.

– Я все равно это сделаю, где бы она ни оказалась. Клей взглянул на него с любопытством.

– Ты и эта девушка, вы…

– Да!

Что-то подсказало младшему брату, что лучше прекратить расспросы.

– Ничего. Ради всего святого, скажи, что ты сделал с Трэйером? – спросил он, чтобы переменить тему.

– Он упал с лестницы. Надеюсь, сломал себе шею.

– Не совсем, но ты его здорово отделал. Представляешь, Дэв, этот сукин сын стал мне угрожать! Я ушам своим не поверил. Мне! Он имел наглость заявить, что поквитается с нами, – и Клей изумленно покачал головой.

– Надо было его убить.

Угроза, произнесенная деловитым, почти равнодушным тоном, заставила Клея умолкнуть. Секунду спустя дверь открылась, и доктор Пенрой вышел в коридор. Братья окружили низенького сердитого эскулапа в черном парике, круглых очках и старомодных панталонах.

– Она жестоко избита, – объявил он, и Дэвон скривился от нетерпения: это они и сами знали. – Я отворил кровь, чтобы предотвратить горячку. Пара ребер сломана, возможно, есть и другие переломы. Гортань воспалена от удара: не позволяйте ей говорить. Жидкое питание, отдых, сон. Ах да, вероятно, у нее сломано запястье на левой руке, но пока я не могу сказать с уверенностью. Постарайтесь ее не тревожить. Я дал ей настойку хинной коры против лихорадки и оставил на столе опий, но давайте его с осторожностью. Со временем она поправится, если только нет серьезных внутренних повреждений. – Доктор перевел взгляд с одного потрясенного лица на другое. – Сегодня я больше ничего не могу сделать, если хотите, загляну завтра.

Клей пошел проводить врача вниз, а Дэвон так и застыл на месте, глядя в пустоту и машинально прислушиваясь к их удаляющимся шагам и затихающим голосам. Ему казалось, что с него содрали кожу. Слова доктора Пенроя подействовали на него так, будто все перечисленные раны были нанесены ему самому.

Лауди появилась в темном конце коридора возле черной лестницы и неуверенно приблизилась к нему, ломая руки от смущения.

– Хотите, я посижу с Лили, сэр? – робко предложила она.

Дэвон долго смотрел на нее молча, пока смысл ее слов наконец не дошел до него. Заметив, что она готова убежать, он понял, что пугает ее.

– Тебя зовут Лауди?

– Да.

Девушка неуклюже присела в реверансе и, поскольку хозяин больше ничего не сказал, начала потихоньку отступать.

– Погоди. Да-да, останься с ней.., позаботься о Лили. Не спускай с нее глаз: если что-нибудь случится, если ей что-то понадобится или вдруг станет хуже… – он замолчал, его горящий взгляд слепо уставился как будто сквозь нее, – ..обратись к моему брату.

Повернувшись на каблуках, Дэвон чуть не бегом пересек коридор и спустился по изящной винтовой лестнице, перешагивая через две ступеньки. Лауди услыхала, как громадная входная дверь со скрипом отворилась и вновь захлопнулась с оглушительным стуком. Дрожа, она вошла в новую спальню Лили и села у постели подруги.