Она была вся в лохмотьях, и от них сильно разило торфом. Никогда в жизни ему не приходилось видеть столько тряпья. Дэвон уложил ее на безопасном расстоянии от охваченного огнем дома. При этом он бросил опасливый взгляд на застывшее в нескольких шагах черное чудовище и даже тихонько попытался его успокоить, но пес лишь подошел поближе и вновь застыл, явно настороже.

– Все в порядке, я друг. Я – друг Лили. “Вранье, – подумал он. – Трусливая, презренная ложь”. И все же звук ее имени возымел действие мгновенно: пес присел на задние лапы, а его оскал стал куда более дружелюбным.

Лицо Лили, раскрасневшееся от огня, сильно исхудало, черты заострились. Может быть, она больна? Ему казалось, что она всего лишь потеряла сознание, но ее неподвижность испугала его. Дэвон начал слой за слоем снимать с нее лохмотья и вдруг замер, не дыша, когда из-под груды тряпья показался мягкий холмик ее живота, обтянутый грубой домотканой холстиной. Ошеломленный, он никак не мог поверить своим глазам, не мог осмыслить того, что видел. Протянув руку, Дэвон коснулся ее. Его пальцы одеревенели от напряжения, и поначалу он ничего не ощутил, но постепенно, по мере того как напряжение слабело, истинное значение увиденного стало доходить до него. Он закрыл глаза и принялся осторожно проводить ладонью по ее животу, чувствуя, как его сердце переполняется непереносимо острым переживанием, настолько сильным, что ему захотелось плакать.

– Лили, – сказал он.

Она очнулась. Ее взгляд был затуманен, лицо полно недоумения.

– Я нашел тебя. Лили. Я уже почти отчаялся. Что-то промелькнуло в ее глазах. Дэвон надеялся, что она его узнает, безмолвно молил о прощении, мысль об искуплении вины осветила все черные уголки его души. Вдруг Лили распахнула руки, и они обнялись.

Темно-рыжие волосы, подсвеченные все еще бушевавшим у нее за спиной пожаром, растрепались и стояли копной. Дэвон зарылся в них лицом и крепко прижал ее к себе, весь дрожа, ощущая на губах соленый вкус своих собственных слез.

– Дорогая, – шептал он, баюкая ее, – слава Богу, слава Богу!

– Ему хотелось взглянуть ей в лицо, но не было сил выпустить ее из объятий. – Я искал тебя повсюду. Повсюду! Если бы я не увидел пожар, то никогда бы тебя не нашел. Слава Богу, Лили?

Наконец он отпустил ее и начал рассказывать по порядку, хотя это было и нелегко: Дэвон торопился и захлебывался словами.

– Сначала я пошел в дом Сомса. Он отказался со мной разговаривать, но его жена подошла ко мне на пороге, когда я уже собирался уходить, и сказала, что видела, как ты ушла из города в западном направлении.

Он умолк, вспоминая, как миссис Сомс бочком, словно краб, подобралась к нему в полутемном холле, схватила его за рукав и испуганно прошептала: “Они выбросили на улицу ее одежду!” При этом воспоминании ему стало не по себе, и он решил избавить Лили от некоторых подробностей.

– Я искал тебя много недель, но никак не мог найти. И только несколько дней назад – не помню точно когда – маленький мальчик из Боуви-Трэйси сказал мне, что прошлой осенью видел леди с рыжими волосами. Она уехала с колдуньей, живущей на болотах, у которой пес – настоящий дьявол.

Лили ничего не ответила, а разобрать, что означает выражение ее лица, Дэвон не мог из-за темноты.

– С тобой все в порядке, дорогая? Ты хорошо себя чувствуешь? Ребенок…

Она оттолкнула его протянутую руку и торопливо поднялась на ноги, неловко оскальзываясь и спотыкаясь. Дэвон тоже вскочил и подхватил ее.

– Осторожно, любовь моя, ты не…

– Клей умер?

Ее голос ледяным клинком пронзил его сердце: никогда раньше ему не приходилось слышать такого холодного, бесстрастного тона.

– Нет-нет, – поспешил он успокоить ее, – Клей выздоровел. Он все еще слаб, не такой, как был, но доктора говорят, что он поправится.

Лили отвернулась и взглянула на огонь, а Дэвон начал с беспокойством разглядывать ее исхудалый профиль. Она казалась такой странной!

– Кто жил здесь с тобой. Лили? Ты была одна? Он оглянулся на лабиринт покрытых инеем, причудливо поблескивающих в зареве пожара статуй, окружавший их со всех сторон. Ее пес по-прежнему стоял рядом с нею, как часовой, настороженный и невозмутимый. Во все стороны от пожарища летели искры, описывая кривые, прежде чем угаснуть с шипением на промерзшей земле.

– Лили, с тобой все в порядке?

Дэвон сделал шаг к ней, но она отступила вместе с собакой.

– Мне холодно, – прошептала Лили, обхватив себя руками.

Он тотчас же сбросил свой теплый черный плащ и окутал ее плечи.

– Мы поедем домой завтра, – прошептал Дэвон. Он прижался щекой к ее щеке. Она вздрогнула. Дэвон подумал, что от холода.

Огонь стал угасать. В радиусе шести футов вокруг дома земля оттаяла из-за сильного жара. Дэвон отвел Лили на теплый и чистый участок и помог ей снова сесть. Ему хотелось опять прикоснуться к ней, но она держалась так прямо и напряженно, что он не осмелился.

– Поговори со мной, Лили. Что с тобой случилось? Расскажи мне, как ты жила все это время. Ты была совсем одна?

Она не отвечала.

– Лили!

Она легла на бок спиной к нему, свернувшись клубочком и сцепив руки под подбородком.

Она устала, твердил он себе, может быть, она даже больна, и ей, конечно, нужен отдых. Они поговорят завтра. Он склонился над нею, пытаясь заглянуть ей в лицо. Тени причудливо играли на ее бледных щеках и заострившейся, но все еще изящной линии подбородка. Прошло несколько минут. Может, она уснула? Дэвон поежился и опустился на землю рядом с Лили, прижавшись грудью к ее округленной спине, ища ее тепла. Его рука естественным жестом потянулась и обхватила ее живот. Он стал думать о ребенке. Своем ребенке. Он и сам не мог разобрать, что чувствует, помимо тревоги за Лили и за младенца. И все-таки где-то в самой потаенной глубине его души робко зашевелилась радость: слабенький, пугливый ночной зверек, опасливо прячущийся от света. По привычке Дэвон отнесся к этому ощущению с недоверием. Но Лили ждет от него ребенка! Он вдруг почувствовал, что взлетает, отрывается от земли. Если бы все это сбылось, если бы он мог Сохранить Лили и ребенка…

Вот только что он мог дать взамен? В его скудном Существовании не было ничего, что можно было предложить в обмен на столь бесценные дары. И все же… Лили уже столько раз его прощала! Дэвон боялся чего-то просить, боялся надеяться, но ничего с собой поделать не мог. Уж, казалось бы, в чем он никак не мог себя упрекнуть, так это в избытке веры в будущее, однако в этот час ему хотелось отбросить все возможные опасения и просто радоваться свершившемуся чуду. В течение долгих месяцев он жил как в бреду, не в силах выйти за пределы терзавшего его кошмара. Теперь Кошмар кончился: теперь он мог защитить ее. Она была здесь, здесь, в его объятиях. Ее нежный профиль смягчал грубую жестокость окружающего пейзажа. Ее тонкое плечо, упиравшееся ему в грудь, тихонько вздымалось и опадало в такт ее дыханию, пахнущие дымом Волосы щекотали ему лицо. А завтра они вместе поедут домой.

Дэвон заснул. Когда он проснулся. Лили сидела рядом на коленях и наблюдала за ним. Зимний рассвет низко висел над болотами, свинцово-серый и враждебный. Дэвон протянул руку, чтобы прикоснуться к ней, но она отклонилась.

– Вы можете кое-что сделать для меня? Он сел.

– Да. Как ты себя чувствуешь, Лили?

– Я хочу, чтобы вы передвинули камни. – Она поднялась на ноги и попятилась прочь от него. – Вам понадобится ваша лошадь.

Дэвон протер глаза и почесал заросшую щетиной щеку. Потом встал и последовал за нею.

* * *

– Сюда, – сказала она, указывая рукой.

Дэвон снял с тележки вторую тяжелую глыбу и перенес ее на обложенную осколками гранита могилу в центре круга, образованного камнями поменьше. Следуя указаниям Лили, он положил камень, выпрямился и отряхнул ладони от земли. Лили молча повернулась к нему спиной и направилась к почерневшему и все еще курившемуся вдалеке месту пожарища. Дэвону ничего другого не оставалось, как, стиснув зубы, отправиться за нею следом.

Чья это могила? Зачем нужны громоздкие гранитные валуны, которые ему пришлось тащить от зловонной лужи за полмили отсюда? Кто выстроил этот безумный парад птиц, зверей, великанов и русалок вокруг сгоревшего домика? Лили отказывалась отвечать, и он наконец перестал спрашивать.

Она ждала его у подножия холма. Его черный плащ доставал ей до щиколоток, делая ее похожей на маленькую беременную летучую мышь. Дэвон вздрогнул, увидев скульптуру, возле которой остановилась Лили. Статуя изображала мать и дитя; женщина фигурой напоминала Лили – ту Лили, какой она была до беременности, – и было что-то в ее осанке, в лишенном черт лице, не оставлявшее сомнений в том, кто послужил для нее моделью. Глядя на ребенка, которого женщина держала в руках, он ощутил замешательство и растерянность.

– Зачем вы меня искали? Зачем приехали сюда? – вдруг спросила Лили все тем же лишенным всякого выражения голосом.

– Зачем? – Он так долго хотел сказать ей об этом! – Потому что я люблю тебя.

С коротким негодующим восклицанием она повернулась спиной и зажала уши ладонями.

Дэвон пришел в ужас. Сперва он даже оцепенел, но йотом обошел ее кругом, чтобы заглянуть ей в лицо. Лили медленно опустила руки. Ее тонкие запястья тряслись, глаза выглядели слепыми, словно она смотрела внутрь, а не наружу. Дэвон заговорил, стараясь, чтобы его голос звучал ровно:

– – Послушай меня, Лили. Теперь я знаю, что не ты стреляла в Клея. Ни за что на свете ты не причинила бы ему вреда. Я…

– Откуда вы знаете?

– Я просто знаю.

– Откуда? Он отвел глаза.

– Я пришел в себя.

– Вы лжете.

Откуда она могла знать?

– Нет, это правда.

– Клей что-то вспомнил?

– Нет, – на сей раз он ответил честно, – Клей ничего не помнит. Клянусь тебе, это я опомнился, я пришел в себя. У меня открылись глаза.

– Лжец.

Дэвон отшатнулся.

– Тебе станет легче, если я скажу, что сожалею о том, что сделал? Я не говорил этого раньше, потому что знал, что это не…

– Вы дадите мне денег?

– Что?

Она повторила вопрос – хотя он прекрасно расслышал и в первый раз – по-прежнему чужим, бесцветным голосом.

– Но зачем? – ласково спросил Дэвон.

– Чтобы я могла уехать. Чтобы я могла жить. Холодок пробежал у него по спине, а волосы на голове шевельнулись.

– Лили… дорогая…

Он увидел, как темнеет от отвращения ее истощенное, осунувшееся лицо, и слова застряли у него в горле.

– Так вы дадите мне денег?

– Нет, – хрипло ответил он.

– Я так и знала.

Лили попятилась, когда он протянул к ней руку.

– Не прикасайтесь ко мне. У меня нет выбора, придется ехать с вами. Иначе я умру.

– Лили…

– Через три месяца я получу наследство, все, что осталось от моего отца. Тогда я покину вас и заберу собой ребенка. Это не ваш ребенок.

Все его тело оледенело от ужаса: он поверил ей. Но всего через долю секунды понял, что она говорит неправду. Разумеется, она говорила неправду!

– Чей же это ребенок? – спросил Дэвон, чтобы ей угодить.

– Этого я вам никогда не скажу.

Он попытался улыбнуться.

– Тебе придется поехать со мной, любовь моя, у тебя…

– …нет выбора. Да, я знаю. Но это ненадолго. Я уеду, как только смогу. Мой ребенок заслуживает кого-нибудь получше вас. Если вы попытаетесь его отнять, я вас убью.

Ее голос сорвался; он увидел, что она дрожит всем телом, и вновь сделал движение, заставившее ее отступить. Лили обхватила себя руками: ее сотрясал озноб.

– Ваш сын погиб, но моего вы не получите. Вы не удержали свою жену и меня не удержите. Я вас презираю.

С побелевшим лицом Дэвон отвернулся, не в силах больше смотреть на нее. Ему казалось, что с него заживо содрали кожу. Что за безумие на него нашло? Как можно было надеяться на немедленное прощение? Механически переставляя ноги, он пошел за лошадью. На востоке среди хмурых облаков едва обозначился бледно-желтый солнечный диск. Когда он вернулся, Лили позволила ему подсадить себя на спину жеребцу. Она совсем выбилась из сил и казалась измученной, но ее глаза горели ненавистью.

Проше и быстрее было бы ехать, сев на лошадь позади Лили, но Дэвон понимал, что больше не может навязывать ей свою близость. Поэтому он взял коня под уздцы и провел его через лабиринт скульптур, запорошенных снегом призраков, чье ледяное молчание было красноречивее любого проклятья. Пес – Лили называла его Габриэлем – побежал вперед, указывая дорогу. Пошел снег. Подхваченные холодным ветром снежинки долго неслись и кружились в воздухе, прежде чем улечься белым саваном на бурый торф, поросший там и сям клочковатыми кустами низкорослой болотной осоки. Дэвон поежился, ощутив на себе враждебность болотного края, его затаенную, глухо ворчащую угрозу. Он вспомнил о радужных надеждах, охвативших его прошлой ночью, и они показались ему жалким бредом безумца.

* * *

Клей, закутанный в плед, сидел на террасе у самого входа в библиотеку.

– Она придет пообедать с нами? – спросил он, пока Дэвон, вернувшийся из коттеджа Кобба, где Лили устроила себе жилье, взбирался по ступеням террасы к дому.

– Нет.

– Почему нет?

Выражение сочувствия на лице брата вызывало у Дэвона раздражение.

– Она не снизошла до объяснений. Что ты тут делаешь в такой час? Солнце зашло полчаса назад. Пробудишься – не жди, что я тебя пожалею.

Его голос звучал отрывисто и сердито, но при этом он бережно обнял брата, помог ему встать на ноги и проводил в библиотеку. Как только Клей устроился на диване, Дэвон подошел к буфету и вытащил бутылку виски Налив себе выпить, он повернулся в ожидании отповеди со стороны Клея, столь же предсказуемой в последние дни, как наступление понедельника вслед за воскресеньем.

– Н-н-неужели это и в-в-вправду помогает? – заикаясь, спросил Клей, указывая на стакан.

– Представь себе.

Дэвон поднес к губам стакан с янтарной жидкостью, вдохнул ее терпкий аромат и отхлебнул глоток. Плечи у него невольно содрогнулись, а на глазах выступили слезы. Нет, это ни капельки не помогало, но он привык, а ничего другого просто не было.

– Посмотри, что Мак… Маклиф мне подарил, Дэв.

– Что это?

– Конь. Он сам его вы-вырезал. Это Тэмер, видишь? Гэйлин говорит, р-раз уж мне не-нельзя на нем ездить, то уж смо-смотреть-то можно!

Дэвон выдавил из себя улыбку. Маклиф вернулся месяц назад. Покинув Даркстоун, он нашел работу на оловянном руднике неподалеку от Лискерда. Извиняться перед конюхом было мучительно и неловко, но Дэвон прошел через это, а Маклиф рад был вновь вернуться к работе с лошадьми.

Клей откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Дэвон забеспокоился:

– Как ты себя чувствуешь? Тебе нехорошо?

– Нет, я в порядке. Немного у-устал.

– Ты слишком долго сидел на террасе. Давай я отведу тебя наверх.

Клей отмахнулся от него.

– Какой у Лили срок… м-м-м… – трудное слово далось ему не сразу, -… беременности?

Дэвон аккуратно поставил полупустой стакан на стол.

– Не знаю. Она не хочет мне говорить. Лили вообще не хотела с ним разговаривать, но самым верным способом заставить ее замкнуться во враждебном молчании служила любая – прямая, косвенная, вкрадчивая или откровенная, без обиняков – попытка расспросить ее о ребенке, которого она носила под сердцем. Ради ее спокойствия Дэвон давно, уже несколько недель назад, отказался от каких бы то ни было расспросов. Но она страшно исхудала, и он не ног не тревожиться о ней.

– Тебе несладко, – тихо заметил Клей. – Но в каком-то смысле, знаешь… – он замолчал, на сей раз не в поисках нужного слова, а потому что хотел пощадить чувства брата.

Дэвон так и понял.

– Это то, чего я заслуживаю? – язвительно осведомился он.

Клей лишь улыбнулся и пожал плечами в ответ.

– Какая свежая мысль! Но постарайся понять: мне она тоже приходила в голову уже не раз, так что я сыт ею по горло.

– Верно. Но я все-таки не п-п-понимаю, как ты мог во-о-образить хоть на секунду, что Лили могла в меня вы… вы-выстрелить? Это же…

– Черт побери! – в голосе Дэвона зазвучала тихая, еле сдерживаемая ярость. – Была записка. Клей, она лежала прямо под твоей рукой. Ее сундук был полон денег. Я думал, ты умираешь… О, дьявол, ни о чем я не думал, я действовал!

Он закрыл глаза и прижался лбом к оконному стеклу. Все это были не причины, а оправдания. Сколько раз он терзался сознанием чудовищной глупости того, что натворил!

– Матушка скоро п-п-приедет.

Дэвон опустошил стакан и повернулся к брату.

– Да.

– Из-з-звини, я опять з-з-забыл день.

– В пятницу.

– Верно. Алисия т-т-тоже приедет, правда?

– Да.

– Вот и хорошо.

Улыбка Клея вызвала у него ответную улыбку.

– Да, это хорошо. Будет на кого переложить несносную обязанность быть тебе нянькой. Клей криво усмехнулся.

– Из Алисии вы-выйдет отличная нянька. Уж к-ку-да лучше тебя. Она х-хорошенькая, чего о тебе не скажешь, и не будет на меня ры-рычать. – Его выражение стало серьезным. – Дэв?

– К твоим услугам.

– Хочешь, я… поговорю с Лили? По… пробую? Дэвон невесело рассмеялся.

– И что же ты скажешь?

– Ну… не знаю.

– Может, что-то п-п-п…

– Придет в голову?

– Придет в голову. Что-нибудь умное и… ну… уб-бедительное.

– Ценю твою заботу. Но не думаю, что из этого выйдет толк.

– Но ведь это не повредит, верно? Я т-т-только попробую.

Может, и не повредит, думал Дэвон, но и не поможет. Все равно что вливать лекарство в глотку мертвецу. “Я с ней поговорю”, – твердо решил Клей.