Когда погожим июньским днем вы ходите по пушкинским полянам, сорвите пучок травы и посмотрите — чего только нет в вашем букете! Тут и ромашки, и колокольчики, дикая гвоздика и куриная слепота, незабудка и фиалка, земляника и зверобой. В ваших руках цветочная краса здешнего края — пестрое смешение красок и ароматов. Всё это видел Пушкин. Говорят, что наши незабудки столь ярки потому, что они впитали голубизну Михайловских озер и весеннего неба. Может быть, это и так. А может быть, они впитали в себя голубизну глаз Пушкина.
Случалось ли вам бывать в гостях у Пушкина летом, когда михайловское разноцветье и разнотравье ложится в «душистые скирды» на лугу возле дома поэта? Всюду, куда бы вы ни пошли, за вами следует запах теплого сена.
Бродили ль вы по парку в сентябре, когда отлетают золотые, желтые, бурые листья, когда всё кругом успокоилось и притихло в преддверии перемены времени года? И вдруг, неожиданно, как последний подарок уходящего лета, встретила вас на полянке у липовой аллеи запоздалая семья колокольчиков! У каждого она вызовет в душе что-то свое: один обрадуется, будто нашел жемчужное зерно, другой грустно улыбнется, но оба вспомнят пушкинские «цветы последние»…
Цветы украшали жизнь Пушкина. Они сопровождали его в радости и горести. Они обогатили его поэтический словарь, придали деревенским главам «Онегина» особый колорит.
благодарно восклицает он.
Пушкин всегда любил цветы. В Михайловском полюбил их особенно. Всем сердцем он «стремился к жизни полевой, в деревню, к бедным поселянам, к своим цветам» (курсив мой. — С. Г.). «У меня на окне всегда цветы», — благодарно писал он Прасковье Александровне Осиповой. Потом Пушкин принес хозяйке Тригорского свой поэтический дар — «Цветы последние…», которые для него были «милей роскошных первенцев полей»…
Великий Гёте, по чудесному выражению поэта Баратынского, «умел слушать, как растут цветы». Умел слушать и понимать тайный смысл цветов и Пушкин. Цветы были для него одним из тех лирических компонентов, которые составляли главное в его поэзии «жизни мирной».
Цветочное царство Михайловского поистине сказочно. Чего-чего тут только нет! Есть цветы, которые пришли сюда неведомыми путями еще сотни тысяч лет назад — из сибирской тайги, с альпийских лугов; есть цветы с востока, с южнорусских степей… Есть цветы, отцветающие, не успев появиться на свет божий, они — «как мимолетное виденье». Есть цветы, которые природа наградила даром долгой жизни. Ученые-цветоводы утверждают, что Михайловской сирени более 250 лет! Есть цветы всякие.
Местное народное поверье угадывало в цветах разные символы. В альбомах уездных красавиц пушкинского времени часто можно не только читать, но и видеть лирические стихи и романсы. Они были изъяснены на языке нарисованных цветов. Считалось, например, что изображение цветов шиповника и гвоздики означает пылкую любовь, желтой розы — любовь без измены навеки, лилии — чистоту верного сердца, подснежника — утешенье в печали, фиалки — скромность, тюльпана — объяснение в любви, бархатца — поэтического вдохновения. Все это, несомненно, знал Пушкин, как знали все люди в те времена.
В пушкинское время барометр был редкостью. Ему была исстари замена — цветок под названием ванька мокрый — сорт бальзамина. Ежели ожидается хорошая погода — вёдро, сочный стебель ваньки сух, а ежели непогода — с ваньки каплет вода. Не было дома, на окошке которого не стоял бы в горшочке ванька-«барометр». В Михайловском, как и в других сельских усадьбах, были цветочные часы. Они не требовали никакого ремонта, показывали же время очень точно. Известно, например, что летом цветы шиповника раскрываются в четыре часа утра, а закрываются в восемь вечера, мак раскрывается в пять утра, фиалка двухцветная — в семь, вьюнок в восемь часов и т. д. Такие «часы» росли в Михайловском повсюду.
Как и все смертные, Пушкин мог к. прихворнуть: то насморк подхватит, то хандра на него нападет, то зуб заболит. Мало ли что с человеком случается! Лекарство от всех болезней было рядом с домом, на огороде, в цветнике, на лугу, а лекарь — всё она, его «мамушка», — Арина Родионовна. Она всё знала, про всё ведала — ока была ходячей энциклопедией тогдашней сельской жизни. Простудился — пожалуйте принять кленового соку с парным молоком или взвару из цветов заячьей капустки, голова заболела — втягивайте в нос сок плющихи, прыщ вскочил на носу — выпей-ка настоя из анютиных глазок.
Одуванчик — милый, первый весенний цветок, похожий на солнышко, его в наше время выпалывают из цветников как сорняк. При Пушкине к нему относились почтительно, считая эликсиром жизни. Корень его принимали при болезнях печени, настойка из цветов считалась лучшим средством от ожога. Ромашкой молодежь «золотила» в бане свои кудри. Настой из цветов барбариса снимал лихорадочное состояние заболевшего.
Есть у меня старинная, конца XVIII века, рукописная книга в добротном кожаном переплете, написанная неизвестным псковичом. Купил я ее случайно лет двадцать назад на базаре в Опочке. Называется она «Записки о земных произращениях, цветах и благовониях». Чего-чего только в этой книге нет!
В конце XVIII века помещичьи усадьбы на Псковщине запестрели яркими красками гвоздики, анемонов, мячиковых георгинов, левкоев. Стали появляться куртины сирени, белых, красных и желтых роз, впервые завезенных в Россию еще в XVII веке. Стали заводить клумбы с бархатцами, с геранью, которую рекомендовал для садов Петр I, устраивать цветочные куртины, партеры, клумбы, вавилоны, пилигрины, лабиринты. Обо всем этом рассказывается в моей замечательной книге. Она позволила определить многие старинные сорта цветов и фруктовых деревьев, помогла найти нужный рисунок цветников, установить, где в Михайловском находился «парнас», а где «лабиринт». Она заставила меня организовать поиск цветов, характерных для русского сельского садово-паркового искусства пушкинского времени. Поиск увенчался успехом: удалось найти интересные сорта шиповника, фиалки, сирени…
Долго искал я цветок, ставший в наше время исключительной редкостью, — клен-малину. Нашел я его в двадцати километрах от Михайловского, в бывшей усадьбе приятельницы Пушкина Евпраксии Николаевны Вревской (Вульф), у которой как-то, будучи в гостях, Пушкин сажал в саду деревья.
Сегодня кусты этого цветка вновь украшают сад поэта. Листья цветка — подобны кленовым листьям. Цветет он, как шиповник, душист, как малина, и весел, как праздничный ситец. Весною и летом цветет он. Цветет себе и цветет…
Как память о своем великом отце, дети А. С. Пушкина, приехавшие в Михайловское в 1841 году, составили и увезли с собой гербарий здешних цветов и трав. Как память о горячем почитании памяти Пушкина звучат названия «пушкинских» цветов, вывезенных в разное время из Михайловского учеными и любителями-селекционерами. А много лет тому назад крупнейший русский естествоиспытатель Дмитрий Петрович Кайгородов посадил здесь новый цветок в память Пушкина. Такого цветка раньше в Михайловском не было. Об атом он писал 10 мая 1907 года А. Ф. Онегину — известному собирателю пушкинских реликвий: «Я привез в Михайловское и посадил в честь поэта цветы — „Пушкина зеиллоидес“ — маленькие луковичные растения, родом, кажется, из Персии. Первоцветы его в виде баранчиков зацветают 20 апреля — 3 мая (старого стиля. — С. Г.)». Эти цветы быстро распространились в садах Михайловского и Тригорского…
В юбилейный 1949 год цветоводы Прибалтики удивили нас — работников заповедника — цветочными подношениями. Из Таллина, Тарту, Риги поступили новые сорта георгинов, гладиолусов, пионов, хризантем, названных их авторами именами героев пушкинских произведений: «Онегин», «Татьяна Ларина», «Ленский», «Арап Петра Великого»… Цветы эти были привезены в Пушкинские Горы и благоговейно возложены на могилу поэта, а часть их высажена в цветники Михайловского.
Михайловские цветы и травы изучались многими ботаниками. В 1970 году в изданий Ленинградского государственного университета вышла в свет книга «Конспект флоры Псковской области». Эта книга — итог многолетнего труда большой группы ленинградских ученых, среди которых я должен назвать имя ученого-ботаника Н. А. Миняева — моего школьного товарища. Будучи в Михайловском, он помог мне распознать забытые старинные растения и новые, появившиеся здесь в послепушкинское время. Так, например, он установил виды древнейших сортов сирени, культура которой была известна на Псковщине уже в конце XVI — начале XVII века. Им был обнаружен в Тригорском куст такой сирени, какой больше нигде на Псковщине нет.
Как-то будучи в заповеднике, ленинградский селекционер, доктор биологических наук П. Ф. Медведев обратил внимание на одно растение на полянке, возле аллеи Керн, показавшееся ему интересным с точки зрения селекционера, — это была разновидность ежи сборной. Он взял семена растения, увез их к себе в Ленинград и высадил в лабораторной теплице. Растение прошло основные этапы селекционного процесса. И вот оно размножено и высеяно для конкурсной оценки. Изучение его на урожайность продолжалось пять лет. Сорт, выведенный из образца, собранного в Михайловском, был назван ученым Пушкинским. Делясь со мной этим радостным известием, П. Ф. Медведев писал: «Название сорта занесено в Государственную книгу „Сорта Советского Союза“».
Замечательная трава эта, урожайная, питательная, долговечная, растет на одном месте многие, многие годы.
Она будет служить нам — хранителям заповедных лугов и газонов — великолепным средством, чтобы содержать травяной покров всегда опрятным, изумрудным, ибо пушкинская ежа не терпит соседства с пустяковыми и мусорными травами.
Михайловское всегда было царством цветов и трав. Люди не только берегут это царство, но и приумножают это богатство во славу великого поэта — певца русской природы.