Достоевский и другие русские классики навязали нам грустный образ русского человека, беззаветно влюбленного в матушку Россию.

После войны, в оккупированной и разделенной между союзниками Австрии (1945–1955), в нашем сознании прочно укрепился образ доброго американца и злого русского. Оснований для этого вполне хватало.

Потом нас завалило англо-американской культурой, в частности, музыкой и низкопробным шоу-бизнесом. С советской стороны мы слышали лишь хвастливые пропагандистские заявления о тщеславном соперничестве с Америкой в области космических полетов, в вооружении и в спорте.

Превосходство СССР и других стран Восточного блока во многих спортивных дисциплинах объяснялось нам нашей прессой невероятной спартанской муштрой спортсменов и рабским привлечением талантов. При этом многие научные и культурные достижения наших восточных соседей по ту сторону железного занавеса у нас замалчивались. Когда американцы начали войну во Вьетнаме, это было названо «хорошей войной против коммунизма».

А вступление Советской Армии в Прагу наполнило западную прессу криками о глобальной советской угрозе. Наконец-то, ненавистная советская империя дала повод к ее открытому осуждению. Однако западная пресса упоминала весьма неохотно, что тогдашний СССР был членом Варшавского пакта, а это равнялось приблизительно тому, если бы Панама или Пуэрто-Рико захотели вырваться из американской гегемонии.

В 70-ые годы Пентагон окончательно скомпрометировал себя распылением диоксина над вьетнамскими джунглями. Еще в начале 80-ых годов зародилось пацифистское движение за установление мира.

Рейган наращивал военные потенциалы, заставляя русских в свою очередь вооружаться до зубов, тратя весь национальный доход на вооружение, до тех самых пор, пока Горбачев не объявлял выход из продолжительной военной конфронтации.

Это означало закат советской империи, в результате чего первый и одновременно последний президент СССР остался без государства. Россия должна была встать на путь демократии, для этого западный мир и Международный валютный фонд поддержали бы огромную страну миллиардами долларов. Конечно, это могло происходить только медленно, постепенно. Но банки интересовались российскими делами не для блага народа, а для собственной выгоды. Политики лгали и занимались своими меркантильными мелкими играми.

Ельцин обещал, что он будет вести постоянную работу над демократизацией России, однако когда один из субъектов Российской Федерации под руководством бывшего советского генерала Джохара Дудаева захотел выйти из государственного союза, он сбросил маску. Не признанный Россией президент Чечни заявил: «земля будет гореть под ногами русских солдат, если они вступят в Чечню».

Этими словами он разъярил русского медведя до самых глубин его меха, и война на Кавказе началась. Чечня имеет богатые нефтяные месторождения, но это, пожалуй, не единственная причина, почему Россия вела дальше войну вопреки большим потерям, гневу и отчаянию русских солдатских матерей. Имидж Кремля и военных был серьезно подорван. Дальнейшее сокращение империи должно было предотвращаться.

Маленькая кавказская горная страна — это стратегически и экономически важная для русских зона. Однако война стоит большой молодой русской жизни. При этом достоин упоминания тот факт, что русские должны иметь ввиду значительное падение рождаемости и видный коэффициент умирания. Они являются, таким образом, сокращающимся, сморщивающимся в человеческом количестве народом.

Война бушевала вокруг городов и аулов. Для Дудаева и его сторонников не было пути назад. Царь Борис заклеймил борцов за независимость как бандитов и уже заочно приговорил к смерти. Он предполагал вести войну до тех пор, пока предводитель чеченцев не будет захвачен или ликвидирован. Однако это была лишь мечта Ельцина и вера в свою собственную непогрешимость.

Президентский дворец в Грозном был разбомблен, чеченские бойцы ушли в горы. Против русских воюют все, даже женщины и дети. По сообщениям прессы, русские солдаты стреляют в чеченских детей, потому что те бросаются в них гранатами.

«Чеченцы несут войну в Россию» — твердит официальная пропаганда.

Они взрывают жилые дома, вагоны метро, захватывают заложников.

Чеченцы могли взорвать и мой поезд, на котором я приехал из Вены. Однако чеченцы пугали меня меньше всего. Я боялся обычных русских бандитов, о проделках которых мне много рассказывали. Один мой знакомый венский менеджер рассказывал о своем друге, который был остановлен бандитским патрулем на дорогах Белоруссии. Он должен был отдать им все деньги, часы, машину, все, что он имел при себе. Они оставили ему только трусы. Еще я слышал историю о паре австрийских пенсионеров, которых ограбили в ночном поезде Москва-Петербург, пшикнув им в лицо аэрозольным газом.

Поэтому я сказал своему попутчику фотографу Вольфу, который любил много и громко попиздоболить, чтобы на людях он попридержал язык за зубами и не выдавал в нас европейцев своим пиздежом. По речи нас легко могли засечь бандюки. Они могли заманить нас в ловушку и там замочить.

Ночью я чувствовал себя неприятно при моих частых посещениях туалета, вызванных хроническим простатитом. Если бы кто-то захотел ограбить меня и имел оружие, он мог бы только встать у двери туалета и терпеливо ждать до тех пор, пока я не пойду побрызгать. Да, что и говорить, он просто мог бы заколоть меня, как свинью. В одном венском парке один молодой человек был убит именно таким образом.

Но со мной ничего страшного в России не происходило. Я был принят везде исключительно любезно. Тем не менее, страх ни на минуту не оставлял меня, и частые приступы его не давали мне расслабиться и воспринимать окружающее адекватно. Страх ослабел, пожалуй, лишь к третьей поездке в Россию, так как в этот раз меня сопровождала переводчица. У меня появился языковой мост, теперь я мог все понимать, а не только о чем-то приблизительно догадываться. У нас с переводчицей была особая задача.

Мы намеревались серьезно исследовать культурно-художественные тусовки Москвы и Петербурга на глубинном, мировоззренческом уровне. Кроме того, до Вельмы Кишлер я никогда не имел настоящего знатока России из нашей страны у себя под боком во время путешествия. Она же налаживала культурный хайвэй между Россией и Австрией.

Еще я боялся радиоактивного заражения. Особенно после общения с мамой Игоря Трихомонозова, объяснявший этим выпадение из его головы волос уже полностью к 23 годам. Игорь был в Казахстане при прохождении военной службы, где неподалеку происходили испытания атомных бомб. И хотя территория Казахстана составляет 2 млн. кв. км, и он не был в непосредственной близости, все равно это вряд ли могло остановить радиацию. Это как Чернобыль, заразивший половину Европы. Мы почему-то автоматически связываем Чернобыль с Украиной и не помним, что излучение не знает никаких границ.

По дороге в Москву, на Украине, я, тем не менее, купил у одной бедной бабушки яблок-падалок. А также блюдо вареного картофеля. И съел. Люди, которые толпились в больших вокзалах и у поезда, были в беде. Они предлагали еду и фрукты за гроши. Я видел угольных рабочих в грязных спецовках и в сапогах, выглядевших так, словно в годы перед Великой Октябрьской революцией. Как будто бы время бесследно прошло мимо них. Обращая внимание на одежду людей на платформах и на дорогах, я все же замечал на некоторых фирменные джинсы и другие западные атрибуты.

В поезде меня преследовало предчувствие, что нас обязательно ограбят. Если бы нас ограбили, нам бы пришлось дальше путешествовать автостопом, а, путешествующие посредством автостопа, мы неминуемо стали бы идеальной добычей для воров. На украинские органы власти полагаться нельзя. Ехать же зайцем на восточном поезде невозможно, так как каждый вагон укомплектован двумя проводниками. Но, вероятнее всего, проводники поезда в случае ограбления передали бы нас милиции, а та бы доставила нас в австрийское посольство в Киеве.

В связи с отсутствием транзитных виз, которые с начала 1995 года должны были приобретаться в украинском посольстве в своей стране, мы получили жестокий урок от украинского пограничника-изверга, вышвырнувшего нас из поезда и заставившего вернуться назад в Братиславу.

В зале ожидания для транзитных пассажиров вокзала мы столкнулись с голландцем, которого выкинули из будапештского поезда.

«Уроды, зачем же они отпугивают последних туристов? Все эти долбаные страны, находившиеся десятилетиями в чужой зависимости, когда они все же становятся самостоятельными, то не могут даже цивилизованно обращаться с собственной свободой! Через такие страны нужно перелетать по воздуху», — рассудительно сказал голландец.

С голландцем мы еще попиздели на футбольные темы, поскольку амстердамская команда «Аякс» была в то время как раз на слуху. Наконец-то я расслабился.

Нетерпимый Вольф напротив не мог скрывать свою досаду в связи с инцидентом, время от времени меня во всем обвиняя. Я должен был неоднократно уверять его, еще два года назад при моем последнем проезде через Украину все было нормально, но это его не ебало.

Я вспоминал свое прошлое возвращение из Москвы. Сотни блоков сигарет «Marlboro», которые из боковых стен вагона выудили ушлые украинские таможенники. И маленькую попойку с украинскими солдатами, которых кондуктор подсадил мне в купе. Они были на пути домой со службы. Один непременно хотел подарка, он говорил несколько по-английски. Я подарил ему свой швейцарский перочинный ножик, а он взамен отдал мне какой-то свой военный значок.

Путешествие началось с провала. Мы утешались остатками пива из нашего багажа. Одну бутылку мы дали голландцу. Словацким поездом мы вернулись назад в Братиславу. Мне постоянно хотелось срать, от непомерных переживаний мой желудок не работал, но словацкий поезд был еще хуже русского, бумаги в параше не было, занавесок на окнах тоже. Все пять часов до Братиславы я продристал на толчке.

На следующий вечер мы все же пересекли границу. Я хотел бросить испепеляющий взгляд в лицо вчерашнего изверга, но его в этот раз не было.

Следующей ночью два каких-то полупьяных уебка с водкой и кока-колой в руках ввалились в наше купе. У одного из них была визитная карточка ди-джея из Москвы. Когда в результате общения они выяснили цель нашей поездки, один из них вынул визитную карточку какого-то чеченского министра и предложил устроить нам с ним интервью.

Когда все было выпито, они принесли еще водки. Затем мы пошли в вагон-ресторан, где к нам подсела неизвестно откуда взявшаяся потасканная старая блядь. В итоге я перебухал и пошел порыгать.

Украина, освободившись из-под господства Москвы, должна строить свой автономный государственный аппарат. К власти теперь попытается прийти клика буржуазных националистов, но большинство людей будет еще долго ностальгировать по былым временам, когда народу жилось гораздо легче.

Страх имеет порой и обратное влияние. В 1993 футбольный клуб «Динамо-Москва» проиграл в кубке УЕФА против лучшей в то время немецкой команды из Франкфурта у себя дома со счетом 0–6 (!). Я спрашивал рабочего-монтера Анатолия Трихомонозова о причине такой удивительной неудачи. И он сказал, что с распадом советской системы произошло также психическое и коллективное разрушение, в том числе и в сознании.

Теперь игроки думали лишь о деньгах, и это не содействовало совместной морали. Кроме того, лучшие русские футболисты скупались, так или иначе, Западом для коммерческих клубов. «Спартак-Москва», например, после отборочного тура Лиги Чемпионов в 1995 полностью потерял все шансы на выход в финал. Команда лишилась семи лучших игроков во время зимней паузы. В России теперь из всего пытаются сделать деньги. Этим занимается мафия, и теперь она всюду.

В венском подземном переходе у площади Карла я наткнулся на писателя Ансельма Глюка, который позавидовал моей предстоящей третьей поездке в Россию. Но он признался, что к его зависти примешивался страх. Он был еще незадолго до развала Советского Союза в Москве и уже тогда ужасно боялся. Оказывается, его развели на поездке в такси. О подобном меня уже предупреждали. Поэтому я никогда не пользовался в России такси. У нас всегда был четко определенный маршрут, и мы не получали никаких осложнений.

При всех своих страхах Ансельм Глюк был смелее меня, обычно лишь старавшегося предугадать все возможные риски. Все же, когда он услышал историю о том, как Вольф и я разъезжали поздно ночью в московском метро, он пожурил нас за это словно азартных игроков. На подобный отчаянный шаг он не решился бы никогда.

Ансельм Глюк был неудачником, несмотря на то, что он издал несколько своих книг в крупном франкфуртском издательстве, ни одна из них не была особенно замечена критикой. Он всегда действовал осторожно и аполитично, без каких-нибудь безумных заскоков. Я часто встречал его в одной социальной рыгаловке, ставшей прибежищем одному моему боснийскому другу, который никак не мог оправиться от последствий страшной ножевой раны. Он вмешался в драку между двумя проститутками и получил удар сажалом прямо в срамное место от их жестокого сутенера. Такой хорошо одетый, приличный господин как Ансельм мог бы обретаться и в более приличных местах. Но это уже его личное дело.

В результате Второй мировой войны в России на протяжении десятилетий наблюдалось преобладание женского населения над мужским. В этом отчасти была вина германского Вермахта. Если бы я был представителем военного поколения, я вряд ли смог бы избавиться от связанного с этим чувства вины перед русскими женщинами.

Но западный человек все равно остается здесь чужим, а русские женщины традиционно относятся к иностранцам скептически.