Это был солнечный воскресный полдень — одно из тех чудесных мгновений весны, которые случаются все чаще благодаря глобальному потеплению. Я уже месяц как был помолвлен, но мысль о браке все еще была для меня непривычной, хотя — благодаря Мэл — и не столь страшной, как поначалу. Верни, Чарли, Мэл и я только что отобедали в «Хавершеме» и теперь возвращались в Хай Гэйт Вудз.

Мы решили провести остаток дня на какой-нибудь лужайке, читая воскресную газету Чарли и обсуждая заинтересовавшие нас статьи, поскольку нам казалось, что именно так проводят свободное время взрослые люди. На самом деле мы не собирались заниматься подобной ерундой, потому что заниматься этим в такой чудесный день было бы полным безумием. Мы хотели просто полежать, уставившись в небо, на нагретой солнцем травке и выпить принесенную с собой бутылку вина.

Мы вошли в ворота парка, и тут Чарли с Верни взбрело в голову погоняться друг за другом — они умчались в направлении деревянных скамеек, стоявших в глубине. С безумным хохотом они цеплялись за одежду друг друга, пытаясь помешать друг другу убежать. Мы с Мэл, несколько отяжелевшие от съеденного обеда, решили не утруждать себя подобной забавой.

В наших отношениях появилась какая-то серьезность, которой раньше не было. Так же и отношение к нам наших родственников и друзей моментально переменилось: неожиданно я превратился во взрослого уважаемого человека. За последние несколько недель мы успели съездить к родителям Мэл и пригласить их на ужин, моя мама специально приехала в Лондон, чтобы посмотреть на нас (к тому же она провела у Мэл выходные), и мы встречались с Джули и Марком чаще, чем когда бы то ни было. Все без исключения говорили о том, какая «замечательная жизнь» ждет нас впереди, как будто все предыдущие годы мы занимались исключительно взаимным мучительством. В общем, сложно было не скучать по прежней жизни, когда мы просто «были», и все тут.

Неторопливо вышагивая по парку, мы вдруг услышали ребячьи голоса, доносящиеся с детской площадки в гуще деревьев, и направились туда. Остановившись возле ограды, мы стали рассматривать происходящее. Маленькие человечки, одетые во все оттенки красного, желтого и синего, резвились на качелях и карабкались на горки. Вся эта визжащая и колготящаяся ребятня очень походила на муравьев, карабкающихся на леденец. Родители зачарованно смотрели на своих чад, которые без всяких искусственных стимуляторов отрывались на всю катушку. Шум стоял несусветный: по большей части он состоял из восторженных криков, изредка разбавляемых обиженными возгласами. Маленький мальчик в красном комбинезончике, догоняя остальных товарищей, мчавшихся к горке, споткнулся, упал и мгновенно расплакался. Его папаша, как доктор из «Скорой помощи», подхватил карапуза и сжал в объятиях. Слезы мгновенно высохли, и мальчуган бросился догонять своих друзей. Вся эта сцена напомнила мне детские прогулки по парку с Верни и мамой. Я всякий раз заставлял маму играть со мной в футбол, и она, по доброте своей, соглашалась. Конечно, играла она отвратительно — еще бы, на каблуках да в воротах, — но она старалась.

Мэл ласково потрепала меня за плечо и пробудила от воспоминаний. Взяв меня за руку, она нежно ее пожала.

— Даффи?

— Да? — отозвался я.

— Ты витаешь в облаках.

— Точно, — ответил я и чмокнул ее в щеку.

Взяв в ладони мое лицо, Мэл притянула меня к себе и поцеловала в губы. Потом восторженно произнесла:

— Мы скоро поженимся!

— Именно.

Отведя ее руку, я в задумчивости прикоснулся к обручальному кольцу, которое недавно подарил ей. Это было кольцо из белого золота с сапфиром. Камень был не очень велик, особенно по сравнению с тем — размером с метеорит — булыжником, который сидел в перстне, подаренном Марком Джули. Но Мэл мое колечко, кажется, искренне понравилось.

— Как ты думаешь, мы хорошо знаем друг друга? — задумчиво спросила она.

— Конечно, — ответил я. — Если и есть что-то, чего я о тебе не знаю, то эти сведения уместились бы на обратной стороне почтовой марки. Правда, почерк был бы мелковат.

Она ущипнула меня за руку.

— Да ну тебя, ты просто увиливаешь от ответа!

— Вовсе нет.

— Уверен?

— Абсолютно.

Она на секунду замолчала, собираясь с мыслями.

— Значит, мы с тобой придерживаемся одного мнения по большинству важных для мужа и жены вопросов?

— Каких, например? — уточнил я, усаживаясь на траву и увлекая ее за собой. — Кто будет готовить, а кто будет мыть посуду?

Она легла на спину и пристроила голову у меня на коленях.

— Ну, к примеру.

— Я буду готовить. Ты — мыть посуду. Ты же знаешь, какой я мастер по части микроволновки. Что же касается остальных домашних работ, то мы кого-нибудь наймем. — Я оглянулся на детскую площадку. Девочка лет шести прогуливалась там без особой цели с вытянутыми вперед руками. В правой болталось желтое пластмассовое ведерко.

Я посмотрел на Мэл сквозь солнечные очки. Вид у нее был чрезвычайно задумчивый. Определенно она ждала, когда я поинтересуюсь, о чем она думает. Я намеренно не спешил. Мэл тяжело вздохнула, привлекая мое внимание.

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем, — таинственно улыбнулась она, сняла очки и положила их рядом на траву.

— Тогда ладно, — сказал я, возвращаясь к созерцанию детской площадки. Другая девочка, одетая в ужасающе яркий оранжевый комбинезончик, как заведенная бегала вдоль ограды. Каждый раз, пробегая мимо своего отца, она извещала его о количестве проделанных кругов.

Мэл вновь тяжело вздохнула.

— Ты никогда не задумываешься о… ну… ай, ладно, забудь.

Я поднял очки на лоб и посмотрел ей в глаза.

— О чем, по-твоему, я должен думать?

— Пойдем пройдемся, — предложила Мэл, вставая с газона. Взяв меня под руку, она направилась к площадке. — Даффи, ты никогда не думал о… ну, ты понимаешь…

— О том, чтобы никто не отвлекал меня, когда я смотрю телевизор?

— Нет.

— О том, почему я женюсь на сумасшедшей?

— Поосторожней!

— Так о чем мне следует подумать? Ну, давай, говори! Или речь о чем-то ужасном?

Она остановилась под тенью дуба.

— О детях, — сказала она.

— О детях? — бессмысленно переспросил я.

— Да, о детях. Ты когда-нибудь думал о том, что нам надо завести ребенка?

— Нет, — сказал я едва слышно.

В ту же секунду дети, играющие на площадке, потеряли все свое обаяние. Ничего вроде бы не изменилось, но все мальчики вокруг стали походить на меня, а все девочки — на Мэл. Малыши с лицами взрослых людей. Зрелище было не из приятных.

— Ты что же, никогда о детях не думал?

Я решил не смотреть ей в глаза до конца разговора. Я знал — если наши взгляды встретятся, мне не избежать разоблачения, в результате чего я окажусь форменным злодеем.

— В общем, я думаю о детях часто. Столь же часто, как о том, что было бы славно спалить все мои сбережения, или расцарапать мебель, или носить костюмы со следами рвоты, утверждая при этом, что так теперь модно. Или вот еще: я часто думаю о том — а не пригласить ли пожить в моем доме толпу сумасшедших безработных лилипутов.

— Чарли выдал примерно то же самое, — сказала Мэл.

Я все-таки взглянул на нее и улыбнулся.

— Ты разговаривала с Чарли о детях?

— Нет, конечно, — ответила она. — Это Верни с Чарли уже несколько месяцев разговаривают о том, чтобы завести ребенка. Точнее, уже несколько месяцев Чарли не разговаривает об этом.

— А ты откуда все это знаешь?

— Верни рассказала.

— А почему я об этом не знаю?

— Потому что вы с Чарли обсуждаете исключительно спорт и телепрограмму. Вы никогда не говорите ни о чем серьезном.

— Постой-ка, — запротестовал я. — Это неправда. Да вот хотя бы сегодня за столом мы обсуждали…

Я мысленно пробежался по затронутым в сегодняшнем разговоре темам: вчерашние футбольные матчи, десять причин, по которым Роджер Мур сыграл Джеймса Бонда лучше, чем Шон Коннери (нашли, правда, только восемь), и различные «за» и «против» новой прически Дэна («за»: он стал выглядеть моложе; «против»: он стал выглядеть глупее). Короче говоря, я решил сменить тему.

— Так Верни хочет ребенка? Зачем?

— Ты спрашиваешь «зачем» таким тоном, как будто дети вообще не нужны, если, конечно, на то нет веских причин. Например… чтобы кто-то бесплатно мыл твою машину.

— Между прочим, отличная причина, — с улыбкой сказал я. — А что говорит Чарли?

— Верни все время заводит об этом разговор, а Чарли все время меняет тему. Он говорит, что еще не готов, хотя я считаю, что он просто эгоист.

— Никакой он не эгоист, — бросился я на защиту Чарли. — Он просто разумно смотрит на вещи. Мы, мужчины, всегда так поступаем. Мы думаем, мы взвешиваем, мы сравниваем, а потом еще раз думаем, взвешиваем и сравниваем, а потом еще…

— Они уже семь лет вместе! — прервала меня Мэл. — Из них четыре года женаты…

— Именно! — парировал я. — Так зачем что-то менять?

В этот миг мы одновременно повернули головы к детской площадке. Какой-то мальчик на наших глазах подарил своей маме букет одуванчиков. Точно не уверен, но, кажется, этот знак искренней любви тронул его мать до слез.

— Значит, ты тоже не хочешь детей.

Сложив два плюс два и получив пять, я испугался до тошноты.

— Послушай, не хочешь ли ты сказать…

— Да ты с ума сошел! — в ужасе воскликнула Мэл. — Конечно, нет.

— Ну, хорошо, — сказал я со вздохом облегчения.

Не то чтобы я вообще не хотел детей. Конечно, однажды было бы неплохо завести их, но только не сейчас. Я взял Мэл под руку.

— У тебя впереди карьера. У меня — мое комедийное поприще. У нас еще будет куча времени.

— Я и не предлагаю тебе завести ребенка сегодня, — многозначительно ответила она.

— Слава богу, — сказал я, надеясь таким образом поставить в этом опасном разговоре точку. В попытке сменить тему я спросил: — А что ты собираешься делать сегодня вечером?

Мой вопрос она проигнорировала. Даже бровью не повела.

— Тогда — когда?

— Что когда?

— Когда?

— Когда?!

— Ты собираешься повторять за мной все подряд? Если да, то я буду вынуждена тебя убить, а потом просить о смягчении приговора. Двенадцать месяцев условного срока за убийство в состоянии аффекта, и я вновь стану свободной женщиной. А ты больше не будешь таким занудой.

— Занудой?

— Давай, давай, повтори еще разок, тогда увидишь.

— Не знаю, — неохотно ответил я. — Через пять лет? Через шесть? Сейчас рано говорить. Для меня и так непросто было решиться… — Я запнулся, поняв, куда меня занесло. — Послушай, давай не будем об этом, а?

— Нет уж, продолжай. Так на что тебе было непросто решиться? — вызывающе спросила Мэл.

— Ну, хорошо, — сдался я. — Когда ты хочешь завести детей?

Мэл капризно молчала, и я стал ласково убеждать ее ответить, хотя на самом деле меньше всего хотел услышать от нее ответ. Мне совсем не нравилось говорить на тему детей, которых, во-первых, мы не можем себе позволить, а во-вторых, я совсем не стремился иметь. Но выражение лица Мэл заставило меня сдаться. Оно было смущенным и недовольным. Выражение лица плюс ее молчание были нехорошим знаком. Даже плохим. Просто ужасающим. На языке мимики Мэл выражение ее лица означало: «Я уже давно думаю о детях, но боюсь сказать тебе об этом, потому что не хочу услышать в ответ, что я веду себя «по-женски»».

— Ах, Мэл, — печально произнес я.

— Не надо мне этих «ах, Мэл»! Слушая, как Верни говорит о детях день и ночь, я не могла тоже не задуматься о них. И дело не в гормонах. И не в инстинкте материнства. Дело в том, чего я хочу от жизни. Думать о будущем — не преступление, Даффи. Я знаю, как ты к этому относишься, но должна тебе сказать, что взрослые люди всегда думают о будущем. Я тоже думаю о своем будущем и о твоем — о нашем будущем. Я не говорю, что мы должны завести ребенка немедленно. Я просто говорю о нем, понятно?

— И как его будут звать? — поинтересовался я.

Она отвела глаза, притворяясь, что не понимает, о чем речь, но теперь уже я сам не собирался сдаваться.

— Ну, хорошо, — покорно произнесла она, — я и вправду думала об имени нашего ребенка. Но ведь это же не преступление! Мы назовем ее Элла. В честь Эллы Фицджеральд.

— Отличное имя, — сказал я. — Когда-нибудь у нас будет ребенок. И тогда мы назовем его Эллой. Но не сейчас. Договорились?

— Договорились.

Поставив в этом деле точку, Мэл напряженно замолчала, так что мне пришлось крепко обнять ее — что и говорить, этот разговор здорово смахивал на ссору. А потом мы отправились догонять Верни с Чарли.

Используя страницы воскресной газеты в качестве козырька от солнца, мы провели остаток дня, валяясь на траве, а затем отправились обратно к выходу из парка. Мэл с Верни вскоре отделились от нас в поисках нужного заведения, а мы с Чарли неторопливо шли следом. В какой-то момент мы заговорили о том, о чем, как считала Мэл, мы никогда не разговариваем.

— Мэл сказала, что Верни хочет ребенка.

— Неужели? От кого? — рассмеялся Чарли. Вскоре, однако, его улыбка улетучилась, а ее место заняла некая философская мина. — Ну да, так оно и есть, — пожал он плечами. — Она только об этом и говорит. Даже не знаю, как мне выпутаться из этой истории.

— Все бывает, — подбодрил я его. — Вдруг окажется, что у тебя недостаточное количество сперматозоидов.

— Да я вообще не уверен, что хоть кто-то из этих малышей на что-нибудь сгодится, — загадочно проговорил Чарли. — Если, конечно, они наделены интеллектом своего производителя.

— Мэл тоже завела разговор о детях. Хотя не уверен, что она это серьезно. И вообще, я не понимаю, почему из-за того, что вы с Верни обсуждаете эти темы, мы тоже должны говорить о детях.

— Два сапога пара, — наполовину серьезно, наполовину шутя сказал Чарли. — Они это любят: в туалет в ночном клубе — вместе, за покупками в супермаркет — тоже вместе, обувь выбирать…

— Нет, — прервал я его, — обувь Мэл покупает одна. Она говорит, что обилие мнений вызывает у нее умственный паралич. После этого она покупает туфли на полразмера меньше, надеясь, что все равно сможет в них влезть. Хотя цвет и фасон всегда безупречны.

— В общем, ты понял, о чем я.

Мы остановились и освободили дорогу человеку, бегущему нам навстречу с клубком из собачьих поводков в руках. За ним неслись три шотландских терьера.

— Ну и как? Ты собираешься сдаваться? — вернулся я к разговору после того, как собаки пробежали мимо.

— Не знаю, — сказал Чарли. — Не то чтобы я вообще не хотел детей. Ну, там, девчушечку, с которой можно будет поиграть во что-нибудь, или мальчишку, который возненавидит меня в подростковом возрасте. Но дело в том, что… — Он умолк. Я ободряюще кивнул. — Дело в том, что, как только у нас появятся дети, все изменится. Уже не будет просто нас. Мы больше не сможем, бросив в багажник пару сумок, отправиться в неизвестном направлении на выходные. Мы больше не будем сидеть с вами в «Хавершеме». Больше не будет… как бы это сказать… удовольствия. Начнутся пеленки и кормления… светло-зеленые детские «неожиданности»… вставания по ночам… няньки… постоянные визиты моих родителей по выходным… коляски… а потом, однажды, она захочет второго ребенка, потому что одного окажется мало.

— Кажется, я тебя понимаю, — вяло ответил я, все еще находясь под впечатлением от светло-зеленых детских «неожиданностей».

— Думаешь? — скептически переспросил Чарли. — Дело в том, что я сам в это не очень верю. По-моему, это все чистой воды отмазки. Просто я еще не готов. Мне страшно от одной мысли, что я стану отцом.

— В каком-то смысле у меня то же самое: я не уверен, что готов жениться, — с готовностью признался я. Тут же мне на ум пришел Дэн, его отказ от Миены и приглашение на свадьбу. — Кажется, и у Дэна тоже. Он не готов стать ни отцом, ни мужем, ни даже постоянным партнером.

— Как ты думаешь, когда мы будем готовы? — спросил Чарли.

Взглянув друг на друга, мы пожали плечами, произнесли «Не знаю» и побежали догонять Мэл с Верни.

Четыре дня спустя я все еще не мог отделаться от мысли, что Дэн, Чарли и я представляем собой ходячую картину современного мужчины и его болезней. Скоро женщины будут называть нас на индейский манер: Он-чья-сперма-принадлежит-только-ему, Он-кто-должен-быть-один, Он-который-любит-свою-девушку-но-боится-женитьбы.