в которой задается крамольный вопрос о том, действительно ли похож человек на Бога или же наоборот – Бог на человека, а также говорится о внутренних противоречиях, грозящих подорвать любые устои.

Я знаю то, что я знаю.

Я знаю глас Божий. Он слышится в гуле водопадов, в ревущем пламени, в завывании вихрей, только он мощнее этих звуков; он слышится в шелесте терновника, только почти совсем неразличим. Он доносится к тебе до самого конца вселенной, пролетая мимо погасших звезд и тех, которые лишь зарождаются, он звенит у тебя в ушах и не дает покоя.

И раздался глас Божий, сказавший: Я отнял от тебя, Агасфер, Свою руку, и низринул тебя на шестой день в третьем часу с горних высей, и сделал это потому, что Мой порядок тебя не устраивал, и Мой закон не был для тебя законом; теперь ты проклят скитаться в пределах дольних, вместо того, чтобы блаженствовать на небесах, вознося хвалу Моей славе, ибо ты до сих пор желаешь все вывернуть наизнанку и сомневаешься в мудрости Моего творения.

Подняв лицо мое к высям над высями, откуда донесся голос, я возразил: Прежде всего я сомневаюсь в человеке, который якобы создан по Твоему подобию, по образу Божьему, и сомневаюсь в сыне человеческом, к груди которого я приникал на его последней вечере и который якобы послан Тобой искупать грехи всех людей.

И снова раздался глас Божий, сказавший: Мир полон чудес, свершающихся с утра до вечера. Даже одна-единственная молекула так сложна и так гениально проста, что создать ее не мог никто другой, только Я. И ты еще сомневаешься?

Склонившись пред Богом, я ответил: Я далек от того, чтобы сомневаться в чудесах Твоих, Господи, и речь идет не о молекулах; я сомневаюсь в Твоей справедливости и в богоподобности человека, которого Ты сотворил.

Тут небеса раскрылись, и из высей прянул луч света, он был ярче тысячи солнц, однако не слепил глаз; в свете этого луча появилась лестница, которая стояла сама по себе и была такою высокой, что ее верхушка терялась где-то в бесконечности, по этой лестнице поднимались и опускались ангелы, разумеется, добрые ангелы, а не такие, как мы с Люцифером; казалось, будто по лестнице вверх и вниз бегает множество муравьев, беленьких, с розовыми головками и прозрачными крылышками. Часть из них спускала по лестнице большой престол, им было тяжело нести этот престол, изукрашенный драгоценными каменьями, которые переливались всеми цветами весенней радуги, синим и зеленым, красным и золотым, подлокотники же были резными, с золотой обивкой, а на их окончаниях красовались головы херувимов; четыре ножки престола походили на львиные лапы, а спинку образовывали два переплетенных блестящих змея, головы которых враждовали меж собой. На троне никто не восседал, поэтому можно было подумать, что ангелы просто перетаскивали мебель.

Когда ангелы спустили престол по лестнице, они поднесли его ко мне и поставили передо мной вместе с подножием, прикрепленным к престолу золотыми скобами, после чего ангелы в развевающихся одеяниях упорхнули на своих крылышках. Тут снова раздался глас Божий, сказавший: Ты сомневаешься в богоподобности человека, поэтому Я решил явиться тебе.

Луч света из поднебесья превратился в ореол вокруг престола, а посредине этого ореола возникла туманность, какую видишь иногда по утрам. Туманность сгущалась, приобретала очертания, объем и форму, на престоле показался человек зрелого возраста, в белых одеждах, ясноглазый, с волнистыми волосами и курчавой головой, и все в нем было исполнено совершенства и неописуемой красоты.

Я же, вместо того, чтобы пасть ниц перед престолом и целовать Его ноги, не мог отвести от Него своего взгляда, ибо одновременно мне казалось, что сквозь Него проглядывает жалкая фигура реббе Йошуа, и я спросил: Значит, Ты и есть Бог?

Он ответил: Я Тот, Кто Я есть.

Ты прекрасен, Господи, сказал я, ибо покоишься в Самом Себе, я мог бы полюбить Тебя.

Но ты продолжаешь сомневаться во Мне и Моем мироустройстве, хотя вот Я – восседаю пред тобой на престоле как наглядное доказательство богоподобности человека.

Господи, сказал я, Ты отринул меня, и нет у меня никакой власти. Однако позволь спросить Тебя: что же истинно – богоподобность человека или человекоподобность Бога?

Чело Его сделалось сумрачным, померк свет, идущий из поднебесья, мириады розоголовых ангелов с прозрачными крылышками закружили вокруг лестницы, будто она вот-вот рухнет, и мне стало страшно за свой вопрос.

Опять раздался глас Божий, но теперь он звучал немного сердито: Что тебе до того? Ведь ты ничтожней праха, из которого Я сотворил человека.

Это противоречие, Господи, и, значит, в Твоем мироздании есть прореха.

Тут же ко мне подлетели те из добрых ангелов, кто был поплечистей и с кулачищами, как у молотобойцев. Но Господь дал им знак оставить меня в покое и спросил: Много ли таких противоречий, Агасфер?

Низко поклонившись, я сказал: О да, Господи, их много, и они – это соль в каше, и дрожжи в тесте, и душа всего дела, Твоего и моего.

Бог сказал: Я создал тебя на второй день, но не из праха, как человека, а из огня и дуновения бесконечности. Однако это еще не дает тебе права на твою еврейскую дерзость.

Я сказал: Неужели даже спросить ничего нельзя? Ты отринул меня на шестой день в третьем часу, Ты проклял меня на вечные скитания по дольним пределам до Страшного Суда, а потом Твой Сын по пути к Голгофе проклял меня тем же проклятьем. Неужто единого раза мало? Может, поскольку Вы триедины, Ты, и Сын Твой, и Дух Святой, о котором известно немного, то Ты считаешь, что двойное проклятье ненадежно?

Тут Господь поднялся со своего престола и подошел ко мне, глаза Его сверкали, чело побагровело, и был Он велик в гневе Своем, я же распростер руки, чтобы встретить Его с любовью, ибо я воистину любил Его за то, что Он утратил Свой Божественный покой, я бы далее простил Ему третье проклятье. Но Он вдруг помедлил, затем неожиданно улыбнулся и вновь обратился в туманность, которая тут же улетучилась: только пустой престол остался стоять во всем своем великолепии.

Я знаю то, что я знаю. Бог, каков Он есть, все Его мироздание полно противоречий, как Он сам.