"Умирать страшно лишь однажды"

Геннадьевич Цеханович Борис

 

Часть первая.

СЕНТЯБРЬ.

Командира срочно вызвали к командующему округа, поэтому развод на плацу полка проводил начальник штаба подполковник Шарапов. Ещё раз, уточнив о том, чтобы командиры подразделений были в готовности собраться на вполне возможное совещание по возвращению командира полка, он распустил подразделения

Я несколько дней тому назад вступил в должность начальника артиллерии полка, поэтому шёл несколько в сторонке от офицеров штаба, но с интересом прислушивался к обсуждению внезапного вызова командира. В основном все сходились в том, что всё это связано с событиями на границе Чечни и Дагестана. И хотя с другой стороны боевые действия уже заканчиваются и делать нам там как бы нечего, но сам факт внезапного вызова полковника Сергеева настораживал. Командиров дивизионов я дёргать не стал, решив подождать командира полка, чтобы разобраться: действуем по новому плану или работаем по старому. Придя в кабинет, отдал распоряжение офицерам своего штаба, а сам погрузился в размышления. А размышлять было о чём.

В мае месяце, когда начальник артиллерии соседнего полка Олег Ермаков сдал экзамены в академию, начались активные поиски нового начальника артиллерии. Предложили эту должность и мне – я дал согласие, но предложили её мне как-то мимоходом и поэтому в дальнейшем серьёзно моя кандидатура не рассматривалась. Да я и не верил – до предельного возраста мне оставалось меньше года: хотя, я и не собирался увольняться, решив служить и после достижения предельного возраста. Так как соседний полк был проблемным и тяжёлым, то кандидата на должность начальника артиллерии долго не могли найти: кто-то отказывался сразу, узнав куда его сватают. Кто-то по своим личным и профессиональным качествам не тянул артиллерию полка, было много и других причин, по которым не могли подобрать достойную кандидатуру. В конце июля меня срочно вызвали в кабинет командира артиллерийского полка, где уже находились начальник ракетных войск и артиллерии округа генерал-майор Гвоздев, командир мотострелкового полка полковник Сергеев, Олег Ермаков и командир арт. полка полковник Кривов.

– Копытов, с какого ты года и когда тебе на пенсию? – Сходу налетел на меня генерал, как будто он этого не знал. Но я неторопливо и обстоятельно ответил на его вопрос.

– На должность начальника артиллерии полка пойдёшь? – Задал следующий вопрос генерал и вперил в меня тяжёлый взгляд. Я посмотрел на Ермакова, затем на Сергеева. Олег сидел, уставившись на стол перед собой, как будто это его не касалось. Полковник Сергеев смотрел на меня нейтрально, но чувствовалось, что он не горел особым желанием видеть меня своим начальником артиллерии.

– Товарищ генерал-майор, если это предложение – то я согласен.

Гвоздев выскочил из-за стола и забегал по кабинету: – Копытов, ну ты же уже почти пенсионер. Ну почему твои родители тебя так рано сделали? Хотя бы на три года позже.

Я смотрел на начальника артиллерии округа и внутренне ухмылялся. Столько артиллерии в округе и не найти офицера на эту должность… Да…, здорово Гвоздева прижало, что он с таким предложением обратился к "пенсионеру". Закончив метаться по кабинету и возмущаться по поводу моего возраста, Гвоздев остановился напротив меня.

– Товарищ подполковник, если мы тебя назначим на эту должность – служить дальше будешь?

– Товарищ генерал-майор, на пенсию уходить не собираюсь, а в моих дальнейших планах служить ещё лет пять.

– Хорошо Копытов, иди.

В конце-концов решение было принято и на эту должность всё-таки поставили другого – командира первого дивизиона полка подполковника Семёнова Николая Сергеевича. Он год назад окончил академию, вроде бы неплохо командовал дивизионом, но как артиллерист был даже слабее чем я. Но он был сильным администратором: что-нибудь достать, организовать, мог угодить любому начальнику и из него мог бы при случаи получиться хороший и сильный заместитель по тылу. Вот его и поставили, но пробыл он начальником артиллерии всего пару недель. Как-то генерал Гвоздев приехал внезапно среди дня в полк, а Николай Сергеевич "бухой". На этом его командование артиллерией полка и закончилось. Я же в это время находился в Чебаркуле на сборах артиллерии. Во время одного из занятий в кабинете начальника артиллерии 15 дивизии мы сидели, сосредоточено решая задачки по стрельбе. Зазвонил телефон и трубку поднял полковник Родюк, пару минут слушал, а потом протянул мне трубку: – Тебя, Гвоздев.

Я взял трубку и приложил к уху: – Здравия желаю, товарищ генерал-майор. Подполковник Копытов.

– Копытов, начальником артиллерии 276 полка ещё хочешь быть? – Зарокотал в трубке барственный голос.

– Так точно.

– Рапорт на продление срока службы на три года напишешь?

– Так точно.

– Всё. Для тебя полевой выход в пятнадцатой дивизии закончен. Завтра в десять часов жду тебя у себя в кабинете. Послезавтра стрельба на Адуйском учебном центре твоей артиллерии, ты её организовываешь и проводишь. Задача ясна?

– Так точно. – Осторожно положил трубку, услышав длинные гудки на противоположном конце, и обалдело посмотрел на товарищей. Все захохотали, а через пару минут, вытирая слёзы, Олег Тетрюмов произнёс сквозь смех: – Жалко видеокамеры не было, ты как попугай только и повторял, – "Так точно. Так точно… Так точно…". Что он тебе хоть сказал, что ты так обалдел? – Все опять засмеялись, засмеялся и я.

– Товарищ полковник, ребята, – проговорил я, когда прошёл первый приступ смеха, – я начальник артиллерии мотострелкового полка, послезавтра на Адуе провожу стрельбы своей артиллерии, а я не знаю что мне делать и как их проводить. – Тут даже стёкла на окнах задрожали от нового приступа смеха. Когда все насмеялись, полковник Родюк сказал: – Сначала иди и закрывай командировочный, электричка через два часа.

Дальше всё понеслось с калейдоскопической быстротой. Провёл я стрельбы на удивление неплохо, даже своего сына, курсанта четвёртого курса, по стрельбе пропустил. Закончил лагеря и только начал вникать в дела, как на тебе – командира внезапно вызвали к командующему. А это чревато…

Вот я сейчас и сидел, просчитывая два варианта возможных событий.

Первый: мы едем на Кавказ, больше некуда. Вопрос, только куда: в Дагестан или на границу с Чечнёй, устраивать "санитарный кордон"?

Второй: вызов командира к командующему – обычный, и дальше всё пойдёт по накатанной колее. Тогда я за месяц должен не только ознакомиться с артиллерией полка, но и вникнуть во все её проблемы и, в какой-то степени, успеть подготовить артиллерию к осенней проверке. После проверки придётся избавляться от ряда офицеров: такую установку дал мне Гвоздев. И за эти две недели я уже успел составить своё мнение о многих офицерах-артиллеристах, но хотел по больше к ним приглядеться. Семёнов пыжится передо мной, пытаясь показать, что хоть его и сняли с должности, но он всё равно умнее меня. Щёлкает каблуками к месту и не к месту, прикладывает руку к черепу и говорит с обиженным видом "Честь имею". Не может мне простить, что я начальник артиллерии, а не он. Придёт время и я его ещё поставлю на место. Командир второго дивизиона подполковник Чикин Александр Владимирович, тоже в обиде – только непонятно почему. Раньше, когда я был командиром дивизиона в 324 полку, у нас были хорошие отношения. А сейчас, наверно, дуется из-за того, что не он, командир развёрнутого дивизиона стал начальником артиллерии, а офицер с другого полка, да ещё с кадрированного подразделения. Ничего, ему тоже с этим придётся смириться. С командирами миномётных батарей всё ясно – каждый на своём месте, а вот с командиром противотанковой батареи капитаном Мелехов сложнее. Батареей командует вроде бы неплохо и пользуется определённым авторитетом. Хотя у меня есть сведения, что в батарее не всё в порядке. А гонору – море. Истеричный: чуть что, в спор. Но и его поставлю со временем в стойло.

Ну, а если первый вариант, то даже и думать не хочется. Несмотря на то, что артиллерия полка провела полевой выход: подготовка дивизионов, батарей, да и самих офицеров была низкая. Даже сейчас исподлобья наблюдая за своими офицерами, я не был доволен подбором штаба артиллерии. Старший помощник начальника артиллерии – майор Чистяков Алексей Юрьевич: 27 лет, наиболее подготовленный из них. Есть опыт, грамотный, может работать и очень помог мне на начальном этапе, но много хвастовства, фанфаронства, считает что он умнее всех, как артиллерист, чем о нём думают. Но он не пользуется авторитетом у командиров дивизионов. А ведь в моё отсутствие он должен рулить артиллерией как я, а не создавать видимость руленья и по моему мнению на этой должности должен быть офицер постарше, хотя бы возрастом. Начальник разведки артиллерии старший лейтенант Сухарев, вроде бы замечаний за эти две недели от меня нет, но какой то он безвольный и мягкий. Помощник начальника артиллерии старший лейтенант Волков, тоже вроде бы замечаний к нему нет, но парень себе на уме и непонятен он мне пока. Так что, мне как то не хочется с ними куда-либо ехать. Во взводе управления начальника артиллерии всего четыре солдата вместо десяти. Одна из них женщина, которая в настоящее время находится в декретном отпуске. Командир взвода дезертировал и сколько не пытались его отловить – не получалось….

Мои размышления прервал стук в дверь и в кабинет заглянул посыльный: – Товарищ подполковник, вас вызывают на командный пункт полка. Через пятнадцать минут начало совещания.

– Чистяков, пошли, – я резко встал из-за стола и направился к двери.

– Товарищ подполковник, вас же вызывают. Мне то, что там делать?

Я повернулся к своему помощнику: – Чистяков, я не знаю почему меня вызывают, но думаю, что по важному вопросу и хочется ещё раз тебе напомнить, что у тебя должность – старший помощник начальника артиллерии полка, – название должности я произнёс почти по слогам, – а не старший мальчик на побегушках. Для этого у нас есть Волков и Сухарев. В любой момент ты можешь и должен заменить или подменить меня, поэтому ты должен владеть информацией в таком же объёме, что и я.

Чистяков поморщился, так неприятно его задели мои слова, но промолчав, направился за мной. Конечно, не нужно было мне это говорить при младших офицерах, но пора было "щёлкнуть его по носу" и показать, что время вхождения в должность для меня закончилось, когда мне частенько приходилось с ним советываться. И также меня не устраивала его роль – только исполнителя моих приказов.

Первое, что бросилось в глаза в вестибюле штаба полка это табло сигналов степеней готовности, на котором ярким, красным светом горела надпись – "ПОЛНАЯ".

Я показал пальцем на табло: – Вот так, Алексей Юрьевич, а ведь я прав. Совещание для нас, наверно, будет очень важным, а может быть, даже переломным для нашей военной судьбы.

Командный пункт полка встретил нас сдержанным гулом голосов офицеров, ожидавших начала совещания. Через пять минут как мы пришли, появился командир полка и без всякого вступления объявил: – Боевое слаживание – десять дней. 19 сентября погрузка и выдвигаемся в сторону Северного Кавказа. Чем мы там будем заниматься станет ясным позже.

После командира полка и начальника штаба, начали выступать начальники служб, поднялся и я. Поставил задачу командирам артиллерийских подразделений – подать в течение двух часов уточнённые данные по некомплекту личного состава, офицеров, техники и вооружения. Подать сведения по неисправной технике, чтобы её тут же заменить. У меня в принципе эти сведения есть, но мне нужны более полные.

– Алексей Юрьевич, – мы уже вышли после совещания с командного пункта и шли к себе в кабинет, – ты сейчас занимаешься тем, что "выдавливаешь" наиполнейшие данные по некомплекту от командиров подразделений и через два часа подаёшь их в штаб дивизии – это твоя задача. Ну, и второй вопрос – едешь в Чечню?

– Борис Геннадьевич, в вашем вопросе есть и ответ. Конечно еду, в этом у вас даже сомнения

не должно быть.

– Хорошо. А как ты думаешь Волков и Сухарев поедут? Меня, например, Сухарев в должности начальника разведки не устраивает. Я даже не могу представить, как он пойдёт в разведку, и как он там будет корректировать. Вот…, не вижу я его в этой должности.

Чистяков задумался на несколько секунд: – Волков увольняться хочет, поэтому я сейчас не знаю поедет он или нет? Хотя может и клюнет на то, что нам сейчас пообещали 1000 рублей командировочных в сутки. А вот Сухарев, – старший помощник замолчал, потом продолжил, – он трусливый. Не потянет он начальником разведки. И даже если он поедет, то его нужно поставить или СОБом в какую-нибудь батарею, или даже командиром второго взвода.

В принципе, я думал то же что и Чистяков. В кабинете в нескольких словах сообщил о том, что сказал нам командир полка и какие задачи мы теперь будем выполнять, а после этого прямо задал каждому вопрос – едет он или нет? Волков и Сухарев переглянулись: у начальник разведки забегали глаза в разные стороны, после чего он опустил взгляд и уставился в грязный пол. Волков же хмыкнул, потом поднялся и твёрдым голосом заявил: – Товарищ подполковник, я не поеду. Не подумайте, что струсил, я уже давно подумывал об увольнении из армии, но колебался. А сейчас просто не хочу ехать: не хочу бродить по грязи, мёрзнуть, жрать эту опостылевшую пищу и прямо сейчас напишу рапорт на увольнение.

– Ну что ж, Волков, это хотя бы по-честному. Ну а ты Сухарев?

Офицер встал и побледнел: – Можно мне подумать? – Дрогнувшим голосом спросил он.

– Можно, только завтра утром последний срок ответа. Но а ты, Волков, если даже сейчас напишешь рапорт на увольнение, ты всё равно работаешь и оказываешь помощь в полную силу, пока мы не уедем. Я думаю, ты это понимаешь.

Поставив задачи офицерам, я пошёл домой покушать. Дома в это время не должно было быть никого: жена на работе, младший сын в школе, а старший – курсант артиллерийского училища, конечно, в училище. Да и захотелось хотя бы последние два часа провести в одиночестве и в спокойной домашней обстановке подумать. Так как я прекрасно понимал, пока мы не погрузимся в эшелон, не будет ни одной спокойной и свободной минуты.

– Не понял, – удивился я, пытаясь открыть дверь ключом, – дома кто-то есть, что ли?

Я позвонил в дверь и к моему удивлению дверь открыл младший сын, но моё удивление стало ещё больше, когда из спальни вышла жена, а из ванной, обмотанный полотенцем старший сын.

– Вы, что сговорились? Чего вы все дома? Вас ведь не должно быть? – Изумлённо, и в какой-то степени разочарованно проговорил я. Жалко, но одному побыть не придётся. Разочарование в моём голосе тут же уловила жена и обиделась: – А ты, чего так разочаровался? Помешали мы тебе что ли? У меня на душе чего-то тревожно с утра, вот я на работу сегодня и не пошла. У Гены учительница заболела, и два последних урока отменили. Денис в самоволке: решил помыться, как будто у них там бани нет. Сам то, чего в двенадцать часов домой припёрся?

Через двадцать минут мы все сели за обеденный стол. Жена продолжала обиженно греметь тарелками, накрывая стол.

Пора. Надо сообщить эту неприятную новость. Может и хорошо, что все собрались, всем сразу и скажу.

Я тяжко вздохнул: – Валя, сядь. Мне надо вам сказать не совсем приятную новость, – все удивлённо и настороженно поглядели на меня. Я ещё раз вздохнул, – полк получил приказ в десятидневный срок провести боевое слаживание. 19 сентября погрузка на эшелон и мы убываем на Северный Кавказ. Ну, естественно я еду с полком.

В кухне повисло тягостное молчание, которое нарушила жена. Она со злостью бросила на стол ложку: – Я знала. Знала… Я прямо чувствовала какой-то подвох в твоём назначения на должность начальника артиллерии. Я пыталась анализировать, но в чём подвох понять не могла. Теперь мне всё стало ясно. Гвоздев давно знал, что полк пойдёт в Чечню, и другие, более чем ты, умные мужики, которых сватали на эту должность, давно всё это просчитали и поэтому благоразумно отказались командовать артиллерией. Вот поэтому Гвоздев в тебе нашёл козла отпущения и дурака, поставив начальником артиллерии. А ты как дурачок – "Согласен, товарищ генерал. Согласен".

Жена попыталась передразнить меня, но поняв что этим она меня не проймёт, резко сменила тон: – Значит так: тебе до пенсии осталось чуть больше шести месяцев, пиши рапорт на увольнение. Всё, никуда ты не поедешь. Мне твоей первой Чечни и Абхазии вот так хватило, – жена решительным жестом провела пальцем по горлу. – Будем увольняться – это такое моё решение.

Валя замолчала, уткнувшись глазами в пустую тарелку. Я обвёл взглядом семью: сыновья молчали, лишь старший попытался влезть в разговор: – Папа, на фиг тебе это нужно? – Но осёкся под моим тяжёлым взглядом.

Я же внутренне сжался и ощетинился: – Валя, конечно, я тебя понимаю. Но это эмоции. Я понимаю, что тебе было гораздо тяжелее чем мне, когда я "скакал" по Чечне и в Абхазии. Понятно, что ждать с войны мужа всегда тяжелее, чем ему там самому быть. Но решение о том, как мне служить, и как мне заканчивать службу буду принимать сам и только я. Да я его и давно принял – ещё в 1973 году, когда был призван в армию. Я выслушал твой ультиматум, но на такое позорное увольнение из армии не пойду. Не для того я погоны одевал. – Я слегка пристукнул ладонью. – А теперь я хочу внести ясность во всё то, что ты тут только что наговорила. Я эту ситуацию с моим назначением знаю изнутри, а не со стороны как ты.

– Вообще, поиски начальника артиллерии соседнего полка, чтобы ты знала, начались не в августе, а ещё в апреле, когда решился вопрос о поступлении Ермакова в академию. Как ты знаешь, тогда о Чечне или Дагестане даже разговора не было. И артиллерия полка, если так можно выразиться, является головной в округе. Она единственная артиллерия, которая развёрнута полностью, находится под боком штаба округа и поэтому она всегда на виду. Что создаёт достаточно сложностей для руководства артиллерией начальником. Да и полк сам по себе достаточно "тяжёлый полк". Это своеобразный трамплин, где офицеры или сгорают, или растут дальше. Поэтому туда, на эту должность, был всегда тщательный отбор. Да, кто-то отказался, но не из-за того что он чересчур умный, а как правило от того что ленивый и работать ему неохота. А многие другие кандидаты не подошли по своим профессиональным качествам и просто не тянули эту должность.

Даже если, как ты тут утверждаешь, Гвоздев знал об отправке в Чечню и поставил меня – дурака, на эту должность. То всё наоборот. Гвоздев очень дорожит своей репутацией, и не пойдёт на то чтобы дурак возглавил артиллерию полка во время боевых действий и окончательно развалил её там. Если он и знал заранее об отправке и поставил именно меня, то это значит только то, что он всецело доверяет мне и считает, что я с блеском справлюсь с этой задачей. Вот так.

Жена промолчала и обед прошёл в тягостном молчании, отдохнуть не пришлось и я сразу же пошёл в полк. А там всё завертелось и понеслось с калейдоскопической быстротой. Дни и ночи слились в одну серую полосу событий и постоянного решения бесконечно возникающих вопросов.

Сразу не понравилось то, что Гвоздев отстранил меня от комплектования артиллерийских подразделений и боевого слаживания. Он распределил офицеров своего штаба между всеми артиллерийскими подразделениями, которые оперативно собирали информацию о той или иной проблеме, вырабатывали пути её решения, и минуя все промежуточные инстанции напрямую выходили на те или иные структуры штаба округа. Гвоздев стоял над всем этим и своим личным авторитетом и должностью пробивал или продавливал решение проблемы, если не хватало усилий его офицеров. Надо сказать, что начальник ракетных войск и артиллерии округа пользовался очень высоким авторитетом и в силу особенностей своего характера он сумел "подмять" под себя подавляющее количество офицеров штаба округа, поэтому многие вопросы решались быстро и чётко. С одной стороны это облегчало решение многих назревших проблем. С другой – задевало моё самолюбие от того что меня просто отодвинули от решения различных вопросов: в конце-концов, от командования артиллерией полка. В принципе, я не стал спорить и на начальном этапе сосредоточился на вопросе комплектования взвода управления начальника артиллерии, штаба артиллерии и других мелких вопросов, от которых меня не отстранили.

Старший лейтенант Волков сразу отказался и вместо него назначили командира второй миномётной батареи капитана Кравченко. Офицер добросовестный, с выдумкой, но отношение начальства к нему было настороженное. В чём причина, я ещё не успел разобраться. Старший лейтенант Сухарев ни как не мог решиться: то он заявляет мне что едет, потому что хочет заработать денег и купить себе машину, то размазывая сопли, заявляет, что ехать он не может – у него больная жена. С ним разговаривало всё артиллерийское начальство, но он ревел и всё-таки не мог принять окончательного решения. Через пару дней я его повёл на разборку к генерал-майору Гвоздеву. Сухарев был в подавленном состоянии, приняв наконец-то окончательное решение об увольнении из армии. Я был только рад – мне такая размазня на войне не нужна. Разговор состоялся быстрый, Гвоздев с презрением выслушал лепет Сухарева о причинах отказа, который договорился до того, что жена у него оказалась на тринадцатом месяце беременности и при смерти. А потом он заплакал и признался, что просто боится ехать на войну. Генерал злобно сплюнул и выгнал его из кабинета.

– Копытов, ты видишь: мои слова о гнилости многих офицеров полка подтверждаются. Внимательней присматривайся к командирам дивизионо, а офицера, вместо этого гавнюка, я тебе дам с Чебаркуля.

На следующий день с Чебаркуля на должность начальника разведки артиллерии приехал капитан Гутник. Один из офицеров, хорошо знавший Володю Гутника, посоветовал вести с ним жёстко: ставить ему задачу и спрашивать его за её выполнение по полной программе. Меньше с ним выпивать, а то он "подскальзывается на пробке" и потом не может самостоятельно остановиться. А так парень добросовестный.

Помимо решения задач по укомплектованию штаба артиллерии, пришлось вплотную заняться и техникой взвода. Хотя я и знал в каком состоянии находится техника взвода начальника артиллерии, но при первой же возможности снова ринулся в парк. Если ПРП-4 была новенькая и не вызывало опасений, да и сержант Абакумов был опытным механиком-водителем. То БРДМ-2 был в ужасном состоянии. 1974 года выпуска, он не только сгнил, но и ещё был жестоко разграблен и разукомплектован. Я подозвал к себе водителя БРДМ Степана Вершинина, надо сказать тоже достаточно опытного водителя.

– Вершинин, ну что, сумеем его до погрузки восстановить?

Степа задумчиво обошёл вокруг машины, классически пнул ногой заднее колесо и залез на броню. Заглянув в люк боевого отделения, потом переместился к двигательному отсеку, лёг на его край и долго что-то там рассматривал. Я его не торопил. Исходя из опыта первой войны, я уже знал, как машина будет использоваться. И наоборот, хотел использовать любую зацепку для того, чтобы отказаться от него, а вместо БРДМа попытаться взять во взвод дизельный УРАЛ, чтобы в его кузове построить кунг для проживания меня и офицеров штаба артиллерии.

Вершинин спрыгнул с машины и подошёл ко мне: – Нет, товарищ подполковник, даже если на двигатель нам дадут все детали и мы заведём его, он нам в Чечне даст просраться. Гнилой он. Его надо на капитальный ремонт сдавать, тогда он нам полезен будет.

Я ещё раз глянул на БРДМ, а ответ солдата окончательно решил его судьбу: – Вершинин, даже если бы он был в хорошем состоянии, я бы сделал всё чтобы отказаться от него. В Чечне ты бы на БРДМе постоянно летал на сопровождении колонн. На фиг это нужно? Помимо тебя, выдёргивали бы и пулемётчика, да ещё и командира машины, а у нас только десять человек во взводе. Так что вместо "бардака" я теперь буду всеми способами просить автомобиль УРАЛ, вот его водителем ты и будешь.

Уже на первом же совещании, где присутствовали офицеры округа, я поднял вопрос о замене БРДМ на Урал, обосновывая это тем, что во взводе управления начальника артиллерии вместе с командиром взвода одиннадцать человек, плюс четыре офицера штаба артиллерии. Имущества, приборов полно, а возить не на чем. Сколько было жарких споров, сколько было убито нервов, пока вопрос сдвинулся с места и начал решаться положительно. Но в последний момент, или что-то наговорили про меня, или со стороны вылезла какая-то неверная информация, но меня вызвал к себе командир дивизии, обозвал обманщиком и не дал мне сказать ни слова в своё оправдание: – Товарищ подполковник, прекратите на совещаниях требовать себе автомобиль. У вас есть своя техника – вот её и используйте на полную катушку. Это мой приказ. Идите, занимайтесь своими делами, их у вас помимо автомобиля полно.

Придя в свой кабинет, я поделился неприятным известием с офицерами. Было крайне обидно, так как я, да и офицеры уже освоились с мыслью, что у нас будет свой УРАЛ. В кабинете повисло тягостное молчание.

– Товарищ подполковник, – нарушил тишину Чистяков, – я в боксе у Семёнова видел ЗИЛ-131, он нигде не числится и стоит там с первой чеченской войны. Но автомобиль на ходу. Может быть, вам для размышления, эта информация будет полезна? – Закинул удочку старпом.

Я решительно встал: – Алексей Юрьевич, пошли, покажи этот ЗИЛок.

В боксе находился техник второй батареи прапорщик Павлов, с которым Я служил в артиллерийском полку в начале восьмидесятых годов. Оба были прапорщиками и вызывали друг друга на социалистические соревнования, но в последующем военная судьба сложилась так – я стал подполковником и его начальником, а Миша остался прапорщиком, но пользовался очень большим авторитетом среди своих подчинённых и офицеров.

– Степаныч, ЗИЛ-131 за тобой закреплён? – Кивнул я на автомобиль.

– Борис Геннадьевич, он нигде не числится, но отвечаю я за него. Храню там запчасти и ЗИП батареи, а так автомобиль на ходу. Командир дивизиона себе его хочет забрать.

– Миша, давай, заводи, а я посмотрю на него.

Павлов завёл машину, и немного погазовав, выехал из бокса. Вылез из кабины и подошёл к нам, выжидательно глядя на меня.

– Миша, выгружай оттуда всё, что там у тебя есть, потому что эту машину я забираю себе под штаб артиллерии. Чистяков после разгрузки угонит его к моему боксу.

Павлов озадаченно почесал затылок: – Товарищ подполковник, мне всё равно у кого ЗИЛок будет, но надо бы сначала решить этот вопрос с командиром дивизиона.

– Степаныч, ты выполняй мой приказ, а с командиром дивизиона я сам разберусь. Если командир на тебя всё-таки наезжать будет: ссылайся на меня. Мол, приказал начальник артиллерии, – жёстко и решительно произнёс я и вышел из бокса. Скорым шагом направился в казарму первого дивизиона, настраиваясь на трудный разговор с Семёновым, понимая; что разговор на эту щекотливую тему, когда я замахнулся на личный быт командира дивизиона, будет тяжёлым и расставит многие точки в наших последующих взаимоотношениях. Про себя решил: если Николай Сергеевич "упрётся рогом", тогда придётся показать кто в артиллерии истинный хозяин.

– Николай Сергеевич, что у тебя за ЗИЛ-131 в боксе стоит? – Прямо с порога задал я вопрос Семёнову, который стоял у шкафа с документацией, разбираясь с бумагами.

– Ну…, он за штатом полка числится, но отвечает за него мой дивизион и я его хочу использовать в своих целях, – осторожно и дипломатично ответил командир дивизиона.

Я решительно прошёл к столу командира дивизиона, намеренно с шумом и по хозяйски отодвинул кресло Семёнова и сел в него за стол.

– Семёнов, у тебя в дивизионе полно автомобилей и под себя любой заберёшь, а у меня ничего нет. Поэтому я уже ЗИЛ забрал к себе под штаб артиллерии, – произнёс я всё это тоном, не предполагающим возражений. Я сидел, ожидая бурных эмоций и нелицеприятных высказываний. Но был удивлён, когда Семёнов спокойно отреагировал на моё сообщение: – Ну что ж, конечно, вам он нужней – забирайте. Я без жилья не останусь. Через десять минут я вернулся в парк. Чистяков уже перегнал машину и с солдатами разглядывал салон. Я тоже заглянул вовнутрь и увидел то, что и ожидал: внутри, вдоль стен шли столы, где когда то крепились приспособления для ремонта техники и хранились инструменты.

– Так, Алексей Юрьевич, давайте убирайте столы и другое оборудование. Должны остаться только стены. Тогда будем смотреть, как располагать койки, столы и печь. Вершинин принимай машину, проверь её. Вечером доложишь, что на неё надо.

Когда я уходил из парка, работа уже кипела: из салона вылетели деревянные части столов, выдвижные ящики под инструмент, а солдаты так яростно вырывали из стен разноцветные пучки проводов, что я даже стал опасаться за целостность салона.

Как-то само собой решился вопрос и с комплектованием взвода: из батареи управления и артиллерийской разведки дивизии к нам во взвод были переданы младшие сержанты Шароборин Александр, Попов тоже Александр, Комаров Андрей. Ребята пришли хорошие, но я переживал, что начнутся трения между пришедшими солдатами и старыми, но как оказалось впоследствии, опасался я напрасно. Пришёл с Елани и новый командир взвода лейтенант Шумков, вроде парень неплохой. Теперь главной задачей было, чтобы начальство не узнало об этой машине и не забрало её. Втайне загружу на платформу, а там я её уже никому не отдам.

Можно было подумать, что я только и занимался взводом управления и штабом артиллерии, но это были лишь частные моменты. По мере того как мы укомплектовывались и приступили к боевому слаживанию, количество проблем только увеличивалось и мы еле успевали их решать. Если в первом дивизионе Семёнов, несмотря на свои недостатки, сумел сплотить офицеров и прапорщиков на выполнение поставленных задач, то там проблемы решались быстро и без нервотрёпки. Но во втором дивизионе возникли трения между командованием дивизиона, а конкретно между Чикиным и командирами взводов – двухгодичниками. Непонятно по какой причине, но они начали саботировать приказы командира дивизиона, а потом вообще отказались работать. Чикин ничего умнее не смог придумать, как выгнать их из дивизиона. А это ведь семь-восемь командиров взводов и неплохих. В этот то момент я и появился в парке.

– Борис Геннадьевич, – остановил меня около боксов Чикин. Был он какой-то встрёпанный и взвинченный, – у меня командиры взводов отказались работать и я их выгнал. Что мне теперь делать? – Чикин показал на удалявшихся младших офицеров.

– Александр Владимирович, ну ты и даёшь, – возмутился я, – где я тебе возьму столько командиров взводов, и где гарантия, что новые будут лучше, чем эти? Этих ты хоть знаешь.

– Товарищи офицеры, – заорал я. – Ко мне!

Офицеры остановились и обернулись. Увидев, что их зовёт к себе начальник артиллерии, вернулись обратно. Я их выстроил перед собой и медленно прошёлся вдоль строя, потом подозвал Александра Владимировича и поставил его напротив командиров взводов.

– Обиделись…. Пошли домой…. Командир дивизиона, видите ли, вас обидел…. А вы не задумывались, что у него проблем больше чем у каждого из вас. Да его дерут больше, чем вас, вместе взятых. Ставят по стойке "Смирно" и дерут, в выражениях не церемонясь. А ругают его за то, что кто-то из вас чего-нибудь не сделал. И нервы у него тоже не стальные. Ну, в сердцах что-то не то сказал, да ещё не в тех выражениях, да не в том тоне. Ну и что? Пошли, обиженные, из парка…. Командир дивизиона выгнал….

– Товарищ подполковник, мы решили не ехать в Чечню, устали от этого бардака, – выпалил один из офицеров, воспользовавшись тем, что я сделал паузу.

Я подошёл к командиру взвода и ткнул его пальцем в грудь: – Товарищ лейтенант, покажи мне того, кто тут не устал. Покажи. Даже если вы решили не ехать, то пишите официально рапорт. А пока решения по рапорту нет, работайте, а не сбегайте. – Отошёл на несколько шагов от строя и ещё раз оглядел офицеров.

– Значит так. Всё это эмоции, и я считаю, что они от трудностей и общей усталости. Сейчас возвращаетесь в свои взвода и работаете до вечера. Подумайте, хорошо так подумайте, а вечером своё решение доведёте до командира дивизиона. Потому что, если отказываетесь, то мне нужно будет срочно искать вам замену. Всё, вперёд, в войска. – Командиры взводов нехотя развернулись и пошли в хранилища с техникой. Я же остался с Чикиным.

– Ты чего, Александр Владимирович? Эти командиры взводов, хоть и двухгодичники, но людей своих знают, солдаты их тоже знают. Ты знаешь, что от них можно ожидать и на что они способны. А пришлют, кого попало и будешь потом мучиться. В таком состоянии усталости и озлобленности проще всего ошибочное решение принять. – Чикин стоял, молча слушая, то что я ему говорил и выводил носком ботинка узоры на земле. Чувствовалось, что он не согласен с моими доводами и я сам тоже ожесточился. Чего я его уговариваю? Он не намного меньше прослужил, чем я. Подполковник. Если хочет трахаться с чужими офицерами – пусть трахается.

– Я чувствую, что ты не хочешь понять, о чём я тут говорю. Тогда слушай мой приказ. Сейчас спокойно обдумай, что я тебе здесь сказал. Пусть твой замполит, Петрович, подойдёт к каждому командиру взвода, побеседует с ним. Пусть хоть танцует лезгинку перед ними. И ты слова подготовь такие, чтобы вечером, когда они к тебе придут с принятым решением, поговорить с ними нормально – по-человечески, душевно. – Чикин вроде бы согласно мотнул головой, молча повернулся и пошёл в сторону боксов.

Тут ситуация немного разрядилась, к вечеру все успокоятся и примут решение остаться: в этом я почему то не сомневался. Меня сейчас больше тревожила ситуация в противотанковой батарее. Там командир батареи и все командиры взводов отказались ехать в Чечню. Честно говоря, я ожидал от них подобное решение. Командиры взводов, хоть и кадровые, но прослужили всего четыре месяца. Ребята сами по себе неплохие, но безвольные. Всё в батарее решал командир батареи, даже в своих взводах они ничего не решали без комбата. Капитан Мелехов, лет пять тому назад, попал в автомобильную катастрофу и стал инвалидом – тяжёлый перелом обеих ног. После лечения, несмотря на то, что он сильно хромал, его оставили служить в армии. И сейчас, явно было видно, что ему совсем не хочется ехать в Чечню. И сославшись на инвалидность, он отказался. Командиры взводов в свою очередь заявили – если поедет командир батареи, то и мы поедем. Но это была чистой воды отмазка. И я ждал, буквально каждый момент, прибытие нового командира батареи. Так оно и случилось, только я пришёл в канцелярию, как мне доложили: из Чебаркуля прибыл капитан Кунашев на должность командира ПТБ. Сейчас он находится в парке.

Довольный от такого известия я пошёл в боксы противотанковой батареи, чтобы познакомится с офицером и сразу ввести его в курс всех задач. Но то, что увидел в боксе, мне совсем не понравилось. Солдаты и сержанты бродили по хранилищу взбудораженные и о чём-то шептались по углам. Я подозвал к себе командира первого взвода, который меланхолично наблюдал из угла за блужданием солдат.

– Что тут у вас, товарищ лейтенант, происходит и был ли здесь новый командир батареи?

– Товарищ подполковник, – немного оживился командир взвода, – пришёл в бокс какой-то капитан. Был он немного не совсем в себе. Прошёлся по боксу, потом построил личный состав и объявил, что он новый командир батареи. Что он всех здесь застроит и заставит работать. Минуты две в таком духе выступал, а потом ушёл искать капитана Мелехова. Вот бойцы сейчас ходят по боксу нездорово возбуждённые и говорят, что с этим офицером в Чечню не поедут.

– Так он, что пьяный был? – С удивлением спросил я.

– Да, нет… Но что-то ненормальное в нём было. Взвинченный какой-то.

– Хорошо, построй батарею.

Когда солдаты построились, я задал вопрос: – В чём дело, товарищи солдаты?

Строй молчал, потом один из солдат решился и выкрикнул: – Товарищ подполковник, мы с этим офицером в Чечню не поедем. А с капитаном Мелеховым поедем. – Солдаты одобрительно зашумели.

– Что за детство? – Возмутился я, – с этим поедем, а с этим нет. В конце концов мы в армии находимся, а не в колхозе. Меня вот никто не спрашивал, а хочу ли я с вами ехать или нет? Если вы вопрос так ставите, то я тоже хочу честно сказать, что с половиной военнослужащих нашей артиллерии не хочу ехать туда – я просто не доверяю им. Но я так почему то вопрос не ставлю – этого убрать, а вместо него другого дайте. Не хочет ваш командир батареи и командиры взводов ехать. Понимаете – НЕ ХОТЯТ. Командир батареи инвалид, взводные просто не хотят. Поэтому придут новые офицеры и будут вами командовать. А теперь всё – помитинговали и хватит. Я разберусь с офицером, почему он так поступил. Сейчас Мелехов с ним придёт и я уже официально представлю его вам. И ждите новых командиров взводов: какие они придут – я тоже не знаю. Будете в процессе службы притираться друг к другу. Вопросы есть?

– Товарищ подполковник, – опять выкрикнул из строя тот же солдат, – Вы, наверно, не поняли. Мы с этим офицером в Чечню не поедем. – Строй угрюмо молчал.

– Товарищ солдат, идите сюда, – я показал пальцем место рядом с собой. Солдат решительно вышел из строя и гордо встал рядом со мной.

– Солдат, ты отвечай за себя. Не надо тут говорить за всю батарею. Не хочешь ехать в Чечню – ну и не надо. Я тебя уговаривать не буду, да и не хочу. Мне вот кажется, может быть я и ошибаюсь, но ты просто боишься ехать воевать вот и мутишь батарею поэтому. Ложи сюда свой противогаз, – я ткнул пальцем на бетонный пол рядом с собой, – и иди к замполиту полка. Доложи, что ты не хочешь ехать воевать и пусть о с тобой работает.

Солдат выслушал меня, секунд двадцать стоял молчал, о чём-то усиленно размышляя, а потом одним движением снял противогаз и бросил его к моим ногам. На секунду задумался, затем отстегнул ремень и бросил его туда же. Солдатский строй заволновался, загудел, потом сломался: солдаты стали выходить ко мне, снимать с себя противогазы, ремни и кидать в общую кучу. Такого развития событий я не ожидал. Через минуту они стояли в строю без противогазов и ремней. Солдат – зачинщик с торжествующей улыбкой смотрел на меня.

– Солдат, что ты тут так победно улыбаешься? – С досадой я оглядел противотанкистов, – ты хоть понимаешь, что сейчас произошло и какова твоя роль в этом?

Я был спокоен и мой голос не выдавал того внутреннего напряжения, которое было внутри меня, – ты улыбочку с лица сотри то. Ты лучше посмотри на строй и скажи мне, что ты видишь перед собой? – Я пальцем показал на замерших военнослужащих и солдат уже с лёгким недоумением вновь обежал глазами строй и опять повернул голову ко мне.

– Что, ничего не понимаешь и ничего не видишь? А зря. Вот, я сейчас обязан о случившимся доложить командиру полка, а тот в дивизию, ну а дивизия дальше в округ. В лучшем случаи, это уже не противотанковая батарея, а одно из подразделений дисциплинарного батальона. Да, солдат: то что сейчас произошло, называется бунтом и ты его зачинщик. И сейчас, вот здесь, произошло воинское преступление, которое жестоко карается. И наша дивизия это уже проходила: только в первую Чечню. В 324 полку, вот также ночью восстал третий батальон, захватил оружие и занял оборону в той казарме, где вы сейчас живёте и когда они сдались утром, то сразу же было арестовано 250 человек. Но надо было грузиться: и командующий округом приказал их выпустить, а 8 человек зачинщиков судить. Так вот, третий батальон в Чечне кровью смывал свой позор. Их кидали в самые трудные и кровопролитные бои. Погибло ровно половина бунтарей. А зачинщикам дали до десяти лет тюрьмы: они живые, а остальные погибли. Так что в худшем случаи, что может произойти: тебя посадят, а батареей начнут затыкать в боевых действиях дыры…

– Вот смотри солдат, – я подтолкнул его к строю, – какая половина погибших тебя устраивает? Правая или левая – выбирай. – Я решительно рассёк строй батареи на половинки, а потом начал выдёргивать, через одного, упирающихся солдат из строя. – А может, каждый второй тебя устроит? Или каждый первый? Выбирай!

Солдат уже не улыбался, растерянно кривил губы и испуганно следил за моими действиями.

– Чего молчишь? Говори, ведь это трупы стоят. Понимаешь – Трупы. Они ещё живые, но благодаря тебе уже трупы. Как тебе это нравится? – Я с силой дёрнул его за рукав и увидел приближающихся к нам полковника Насонкина, капитана Мелехова и незнакомого офицера. – Вот, как раз и офицер-окружник идёт и я обязан доложить ему о происшедшем. А он может уже напрямую доложить командующему округа. И через тридцать минут вы все будете сидеть под следствием. Так что пока я докладываю ему, подумайте своей башкой.

Я направился к Насонкину и доложил о происшедшем. Пока я докладывал, солдат сорвался с места и подбежал к строю, солдаты сгрудились вокруг него и что-то стали активно обсуждать, искоса кидая в нашу сторону взгляды.

Полковник выслушал мой доклад, с досады плюнул и на мгновение задумался. Я же повернулся к капитану.

– Вы, Кунашев? – Получив утвердительный ответ, я продолжил, – Вы, что капитан никогда не командовали личным составом? Вы что, с цепи сорвались?

Офицер попытался ответить, но я уже завёлся и не дал ему говорить, тем более увидев, что он в нетрезвом состоянии, – Товарищ капитан, идите-ка вы отсюда. Мне такой командир батареи не нужен. Если вы с первых минут так возбудили личный состав, то что вы накуролесите в боевой обстановке?

– Да, что я такого сделал, товарищ подполковник? – Возмущённо спросил Кунашев, воспользовавшись тем, что я замолчал.

– Да, ничего вы не сделали. Только результатом первых минут знакомства с батареей получилось вон что, – я кивнул на кучу имущества и уже более спокойно добавил, – они даже ремни сняли и готовы в дисбат идти строем, только не с вами ехать. Так, что идите отсюда, товарищ капитан.

Насонкин раздражённо прервал наши дебаты и направился к строю военнослужащих батареи. Подошёл куче противогазов, ремней, пошевелил её задумчиво ногой. Потом прошёл в бокс, через минуту вышел из него и остановился против строя.

– Товарищи солдаты, вашей батареей командует капитан Мелехов. Я ничего не знаю и ничего не видел. И чтобы я этого мусора через двадцать секунд не видел, – полковник ткнул ногой в противогазы, а затем развернулся и пошёл к нам. Солдаты несколько секунд стояли в растерянности, а затем, не сговариваясь, толкая друг друга, ринулись к куче, стали выхватывать из неё своё имущество и лихорадочно надевать на себя. Через полминуты, они уже экипированные, стояли в строю как ни в чём не бывало. Насонкин, подойдя к нам, оглянулся, поглядел на строй и повернулся к Мелехову: – Командуйте батареей, товарищ капитан. А вы, Кунашев, пойдёмте со мной.

Дождавшись, когда Насонкин и Кунашев отошли на приличное расстояние, я повернулся к командиру батареи: – Мелехов, кончай ерундой заниматься. Поехали в Чечню, батарея тебе верит и готова с тобой ехать. В конце концов, не бегать же ты, там, в атаки будешь. Решайся, батарея ждёт тебя.

Капитан растерянно топтался на месте, на мои слова и доводы не отвечал, только с досадой хмыкал и отводил взгляд в сторону. Видно было, что он был настроен сдавать сейчас батарею и был здорово раздосадован таким поворотом событий.

– Давай, иди, командуй батареей. Вечером придёшь ко мне и доложишь о своём решении. – Теперь уже я с досадой подтолкнул его в сторону батареи. Было ясно – не поедет он в Чечню.

Так оно и получилось. Вечером капитан пришёл в кабинет ко мне и, пряча глаза, заявил о том, что он не может ехать. Причина – семейные обстоятельства.

На следующий день в кабинет ввалился капитан Кунашев и представился мне помощником командира третьего батальона по артиллерии. А на следующий день на должность командира противотанковой батареи прибыл капитан Плеханов из Шадринского гарнизона. По первым впечатлениям не глянулся он мне; показался вяловатым, но личный состав батареи сразу же принял его. Вместе с ним прибыли и командиры противотанковых взводов – неплохие лейтенанты. Так что батарея была укомплектована.

Помимо решения этих частных вопросов, приходилось участвовать в бесконечных совещаниях на различных уровнях, которые выматывали и выбивали из графиков комплектования подразделений. Но на данном этапе без этого мы не могли обойтись. Гвоздев со своим штабом, также развили кипучую деятельность и ещё уплотнили график, навязав ряд занятий для командиров подразделений. Конечно, богатый боевой опыт, неординарность мышления, высокий методический уровень изложения материала генералом, делали эти занятия интересными и познавательными. Но занятия давали минимальный эффект, так как у командиров подразделений в этот момент головы были забиты другими, более близкими проблемами. Особенно увлёкся генерал вопросом организации круговой обороны полка, роли и места артиллерии в ней. Его штаб нарисовал большой и красочный плакат одного из вариантов круговой обороны, где за центр брались огневые позиции полковой артиллерийской группы. Через каждые пять километров от центра рисовались круги. Их было три, разных цветов: пять километров – зелёный, десять – синий, пятнадцать – красный круг. Через центр огневых позиций проходили вертикальная и горизонтальная линия ориентированные по сторонам света: север, восток, юг и запад. Соответственно они кодировались: север – Москва, восток – Уфа, юг – Баку, запад – Минск. Если срочно нужен был огонь на каком-то участке обороны полка. То для ускорения наведения дивизионов подавалась команда, например: – "Самара"! Москва, навести! Все крутили механизмы горизонтальной наводки в сторону севера, тем самым сокращая время подготовки к открытию огня. Он прямо пытался вбить нам эту схему в головы. Но, забегая вперёд, хочется отметить, что по ряду разных причин эту схему мы ни разу не применяли.

На пятый день проведения боевого слаживания дивизионы и противотанковая батарея выдвинулись на практические занятия на Свердловский учебный центр. Марш мы совершили нормально. Как вышли одной колонной из полка, так и пришли на учебный центр. В ходе марша проверили связь между подразделениями и мной. Правда проверка связи прошла на минимальных расстояниях и этот недостаток потом нам "вылез боком" уже в Чечне. А пока в ходе выхода я опять почувствовал себя лишним. Никто не интересовался моим мнением, никто не спрашивал меня: какие вопросы я хочу отработать в ходе выхода, что проверить и вообще как его провести. Весь план выхода и проведения занятий был разработан в штабе артиллерии дивизии и офицерами Шпанагеля помимо меня. Прибыв на учебный центр, дивизионы сразу же умчались с окружниками в сторону автодрома. Я же поставил задачу ПТБ развернуться на учебной точке гранатомётчиков и провести выверку пусковых установок. Приказав Гутнику развернуть КНП начальника артиллерии и провести занятие по разведке, сам отправился в первую миномётную батарею. Командир батареи, лейтенант Мустаев, занимался с батарей и особых замечаний у меня к нему не было. От Мустаева я направился на винтовочно-артиллерийский полигон, где был развёрнут КНП третьей миномётной батареи старшего лейтенанта Беляева. И здесь батарея занималась своим делом. В одном окопе с Беляевым был развёрнут командно-наблюдательный пункт командира третьего батальона, который проводил боевое слаживание мотострелковых взводов. Когда взвод подымался в учебную атаку, третья миномётная батарея командами имитировала поддержку атаки. Мне тут тоже нечего было делать. Я вернулся на свой КНП, бегло осмотрел его и дал команду – Отбой. Пока сворачивались приборы, я в бинокль наблюдал, как Плеханов проводил выверку пусковых установок.

– Товарищ подполковник, готовы к движению, – прокричал с ПРП Чистяков. В отвратительном настроении, чувствуя свою никчёмность, я забрался на машину и мы помчались в дивизионы.

Здесь я застал безрадостную картину. Все машины были грязные от низу до самого верха. Умники, из вышестоящих штабов, один из участков марша спланировали по танковой трассе, где после прошедших дождей стояла непролазная грязь. Потому грязная техника не добавила мне настроения. Первым кого я увидел, слезая с ПРП, был полковник Макушенко, которого я очень уважал: он отвечал перед Гвоздевым за подготовку первого дивизиона.

– Товарищ полковник, давайте отойдём в сторонку и поговорим. У меня много есть что вам сказать или высказать, это как вам понравиться, – напористо предложил я, а когда мы отошли к берёзкам достаточно далёко, чтобы не было слышно о чём мы разговариваем, меня понесло: – Товарищ полковник, что это за ерунда? Вообще, я сразу хочу сказать, то что я сейчас вам выскажу, может быть и сумбурно, я не готовился к этому разговору: вы можете довести до Гвоздева, до своего коллектива штаба, до начальника артиллерии дивизии. Конечно, большое спасибо за ту помощь, которую вы все оказываете артиллерии полка. Я подчёркиваю: не мне, а именно артиллерии. Без этой помощи полку было бы трудно решать возникшие проблемы артиллеристов, особенно на уровне округа. Но, честно говоря, я не пойму своей роли, которую мне определили. Если я начальник артиллерии полка, то почему никто не спрашивает моего мнения? Почему меня игнорируют и все решения принимаются без меня? Без моего видения возникшей проблемы.

– Погоди, погоди Копытов, я не пойму о чём ты говоришь, – попытался остановить меня Макушенко. – Объясни, в чём это выражается.

– Товарищ полковник, вот вы курируете первый дивизион, а Половинкин второй. Как только у вас возникают какие-либо вопросы или проблемы, то вы сразу летите или в штаб дивизии, или в штаб округа. Меня никто из вас об этих проблемах в известность, как начальника артиллерии полка, не ставит. И когда меня на совещании начальство любого уровня подымает, то я даже не знаю об этих проблемах. А значит я не владею обстановкой и информацией в артиллерийских подразделениях; то есть, как начальник артиллерии я проявляю на своей должности некомпетентность. Это первое.

Второе: Вот вы спланировали и организовали выход на учебный центр – на целый день. Я это подчёркиваю – на целый день. Меня только в известность поставили: – Завтра выезжаете со своей артиллерией на полигон. А кто спросил моего мнения – что мне надо от этого выхода? Или какие цели я ставлю на этот выход? Никто не спросил. А я официально заявляю вам, и это же заявлю, чуть позже, генералу. Вот этот, сегодняшний выход, проводится без учёта тех задач, которые стоят в данный момент перед артиллерией. И остальные два запланированных выхода, лишние, – Макушенко, до этого стоявший молча, вертя в руках веточку, удивлённо вскинул голову. Ветка в его руках с треском сломалась.

– Не понял? Объясни.

– Да, да. Без учёта задач. Я это вам сейчас докажу в течение одной минуты. Если бы я планировал этот выход, то он выглядел бы следующим образом. Сегодня совершаем марш, по маршруту: полк, учебный центр, второй караул и обратно. Техника: все 100%, не только самоходки, управленческие машины, но и вся автомобильная техника. И марш только по асфальту. Маршем проверяем готовность техники. Я считаю; если машина пройдёт сразу двадцать пять километров, то она пройдёт и двести двадцать пять километров. Если она не может пройти 25 км, то её надо срочно менять или ремонтировать. А вы выгнали только самоходки и КШМки на марш. На хрен мне нужны самоходки с их сорока снарядами, если автомобили с боеприпасами сломаются. Дальше. В ходе марша проверить радиосвязь с подразделениями, управляемость подразделений на марше. Дать пару простых вводных в ходе марша. При совершении марша обратно остановиться на учебном центре на пару часов, чтобы провести выверку прицельных приспособлений и убыть в полк.

Управление огнём батареи и дивизиона проводить считаю не целесообразным. Мы две недели тому назад закончили полевой выход, где пусть и в минимальном объёме, но эти задачи отработали. А верчение башен на "Москву", "Уфу" или "Баку" мне сейчас не нужно. Там, в Чечне, для этого будет достаточно времени. На этом бы я и закончил выход, да и остальные выходы тоже. А вы что сделали? В ходе только одного марша так измазали всю технику, что мне сейчас нужно из луж часа четыре отмывать машины, а мне сейчас важнее всего укомплектовать подразделения личным составом, техникой, имуществом и боеприпасами. Подготовить технику к погрузке и совершению марша железнодорожным транспортом. Вот вы и помогите, убедить генерала, чтобы он больше не дёргал нас с выходами артиллерии. Я убедил вас?

Макушенко молчал. Ковырял носком сапога бугорочек, но молчал. Молчал и я. Весь запал вышел. Всё что думал – сказал. Я остановил пробегавшего мимо солдата и приказал пригласить ко мне командиров дивизионов.

– Копытов, – наконец нарушил молчание Макушенко, – всё, что ты сказал правильно. Тут я с тобой согласен. Но погоду здесь заказывает Гвоздев, а не мы. Единственно, что я могу тебе однозначно сказать, если он запланировал ещё два выхода, то хрен что ему докажешь. Я или кто-то другой даже подходить с этим вопросом не будет – бесполезно. Если ты такой смелый, то иди и сам доказывай.

Подошли Семёнов и Чикин.

– Николай Сергеевич, Александр Владимирович, слушайте задачу. – Я уже не обращал

внимания на Макушенко, – сейчас всех командиров взводов бросить на выверку прицельных приспособлений. Поставить всех людей и отмыть от грязи технику, заодно навести порядок внутри машин. Как только выполните эти задачи убыть в полк. Но не по тому маршруту, по которому шли сюда, а по асфальту. Как прибудете, доложите мне. Там я поставлю задачу на завтра.

– Так мы и так знаем, что завтра опять выход на полигон, – Семёнов вальяжно и с вызовом смотрел на меня, – чего мы к вам бегать будем, и так задач полно.

Я поморщился, – Николай Сергеевич, только не надо так, самонадеянно пальцы веером разводить. Завтра выезда на полигон не будет, это я вам как начальник артиллерии полка заявляю. – Семёнов и Чикин скептически усмехнулись, но спорить не стали.

Не стал я им ничего доказывать – важен был сам результат. В полку меня вновь захлестнул поток проблем и время пролетело незаметно. Дивизионы прибыли в 17 часов, сразу же заявились командиры дивизионов, доложили о прибытии и не без ехидства спросили: будет ли завтра выход на полигон или нет? Ответить им не успел: зазвонил телефон – это был Гвоздев, который вызывал меня к себе.

– Вот сейчас и решу вопрос о выходе на завтра, – увидев улыбки на лицах своих подчинённых, я не стал с ними спорить, а достал рабочую карту, на которую была перенесена насаждаемая генералом схема. В кабинете начальника артиллерии дивизии я развернул карту на столе. Гвоздев посмотрел на неё и сразу же сделал замечание.

– А почему у тебя не теми цветами круги нарисованы? – Действительно, круги были нарисованы другими цветами, чем на его плакате. В тот момент, когда рисовались круги на карте, не нашлись под руками фломастеры нужного цвета, но я с апломбом ответил.

– Товарищ генерал-майор, я определил своим решением, что в полку круги будут именно этого цвета.

Генерал обиженно засопел: – Это я определяю, каким цветом, товарищ подполковник, вы круги будете рисовать. Инициативу в другом месте будете проявлять, а ваша задача в точности выполнить то, что требует начальник. Карту переделать и вечером её мне вновь представить.

Я сцепил зубы. Только бы не наговорить дерзостей начальнику, ведь впереди ещё предстоял тяжёлый разговор по поводу отмены завтрашнего выхода на полигон. Гвоздев в это время повернулся к начальнику артиллерии дивизии и сорвал на нём своё раздражение. Причём, сделал он это в оскорбительной и грубой форме. Мне стало очень неуютно и стыдно перед полковником Алабиным, так как я прекрасно понимал, что эти грубости должен был выслушивать я, а не он. Неуютно мне было и от того, что все эти оскорбительные слова, самым мягким из которых было слово – дурак, полковник Алабин выслушивал от Гвоздева в моём присутствии – своего подчинённого. Начальник артиллерии дивизии был человеком не глупым и порядочным, достаточно уверенно руководил артиллерией и пользовался уважением среди офицеров. И вот сейчас его унижали. Алабин пытался защищаться, но это ему плохо удавалось. Наконец он собрался с духом, встал из-за стола и прервал генерала.

– Товарищ генерал-майор, почему вы ругаете меня при подчинённом? Пусть он выйдет отсюда и мы разберёмся, что дальше делать.

Гвоздев раздражённо махнул рукой: – Сядьте, товарищ полковник, ваш подчинённый и так знает, что вы – дурак. – Алабин в возмущении всплеснул руками, опустился обратно за стол, молча и обиженно стал перебирать какие-то бумаги на столе.

Всё, больше я терпеть всё это не собирался. Решительно встал и начал складывать карту: – Товарищ генерал-майор, я больше к вам не хочу ходить: и на ваши совещания, и на занятия я больше не ходок. Даже если будете приказывать мне прийти – я не приду. – Гвоздев и Алабин в изумлении воззрились на меня, а я уже остановиться не мог, – мне надоело, на всех ваших совещаниях и занятиях слушать и видеть, как вы оскорбляете и унижаете офицеров, которых не только я уважаю, но и многие другие офицеры. Вы и сейчас, при мне ругаете моего начальника, к которому я тоже отношусь с большим личным уважением. Мне это надоело. Пусть это будет моим протестом, но я ухожу. И теперь я буду руководить артиллерией, а не вы. – Я собрал со стола документы, надел головной убор и несмотря на протесты и угрожающие крики Гвоздева вышел из кабинета. Сразу же отправился на командный пункт полка, где через десять минут должно начаться полковое совещание. Только я расположился на своём месте, как ко мне сразу же подошли командиры дивизионов и командир противотанковой батареи.

– Борис Геннадьевич, решили с генералом насчёт завтра: выезжаем или не выезжаем?

Я поёрзал на стуле: – У меня с Гвоздевым произошёл серьёзный конфликт, из-за этого я не смог решить этот вопрос. Но всё равно – завтра на полигон не выходим. Пока я начальник артиллерии – этой мой приказ. Если вас спросят, почему не вышли – ссылайтесь на мой приказ. Мне, как начальнику артиллерии полка, виднее, – я ткнул пальцем вверх, – чем им, там наверху, что для нас важнее. Завтра занимаемся подготовкой техники, дополучением боеприпасов и имущества. Вы меня поняли?

Семёнов задумчиво посмотрел на меня: – Гвоздев вам, Борис Геннадьевич, этого не простит.

– Ничего страшного, если что: примешь тогда у меня артиллерию и будешь танцевать под его дудку. Всё, вопрос закрыт.

Совещание шло уже тридцать минут, но я никак не мог сосредоточиться на нём. В голове крутилось около десятка вариантов последствий моего демарша и не выполнения приказа о выходе на занятия. Перед совещанием я по телефону связался с Чистяковым и послал его вместо себя на совещание к Гвоздеву. А несколько минут назад, Чистяков тихо зашёл на полковое совещание и пробрался ко мне. Шёпотом сообщил, что генерал выгнал его с совещания и требует, чтобы я лично прибыл к нему. Также шёпотом я ответил старпому, что к Гвоздеву больше не пойду, и что я отменил выход на полигон. Чистяков на несколько минут задумался, а потом горячо зашептал мне на ухо: – Товарищ подполковник, отмените свой приказ, иначе округ снимет вас с должности. Я тут немного пообщался с офицерами: нам лучше с вами в Чечню идти, чем под командой Семёнова.

– Алексей Юрьевич, я в таких принципиальных вопросах своих решений не меняю, – последние слова я, забывшись, произнёс громко, на всё совещание. Многие офицеры удивлённо вскинули головы и повернулись ко мне, а командир полка постучал карандашом по столу. – Товарищ подполковник, потом свои проблемы будете решать.

Я собрался с духом, сосредоточился на совещании и постепенно забыл о происшедшем. Прошла почти неделя, но так и не стало ясно, с какой целью мы выдвигаемся на Северный Кавказ. То ли санитарный кордон по границе будем ставить и душить их экономически, то ли ещё как-то по-другому. Но о входе в Чечню разговоров, даже на государственном уровне, не было. Была точно известно только дата погрузки – 19 сентября, и станция разгрузки – город Прохладный. А это Кабардино-Балкария, где до Чечни ещё нужно идти через Ингушетию. Вопросов было много и ответы мы сможем получить только в Прохладном. Андрей Аристов ходит радостный: у него в Прохладном родители живут. Вот, говорит, к родителям заеду, а то два года у них не был. Коньячка прохладненского попьём….

Командир полка на полуслове прервал постановку задачи на завтра и подал команду: – Товарищ офицеры! – Все вскочили с мест и приняли строевую стойку, увидев входящего в помещение генерала Гвоздева. Он прошёл к столу и пожал руку полковнику Сергееву. Командир полка вновь подал команду: – Товарищи офицеры! – Все сели. Генерал нашёл меня глазами и кажется был удовлетворён тем, что я нахожусь на полковом совещании, а не плюнул на всё и не ушёл совсем. Начальник ракетных войск начал о чём-то говорить, но его слова отскакивали от моего сознания. Назвал меня по имени и отчеству, правда, перепутал его. Поставил какую-то задачу, но я даже не запомнил её. Закончил своё выступление он обращением ко мне: – Борис Григорьевич, после совещания зайдите ко мне.

Я встал и ответил: – Есть.

Через пять минут, после ухода Гвоздева, совещание закончилось и я направился к себе в кабинет, а не к Сергею Львовичу.

– Борис Геннадьевич, идите к Гвоздеву, – всю дорогу до штаба уговаривал меня Чистяков, – ведь, то что он пришёл на совещание и не "вздёрнул" вас, говорит о том, что он согласен на примирение. Идите, а то ведь вам хуже будет, а потом нам.

Но я про себя уже всё решил. В кабинете я сел за стол и стал наблюдать, как офицеры моего штаба укладывают литературу и документы необходимые для работы в поле, попутно ожидая телефонного звонка. Он раздался через двадцать минут, Алексей Юрьевич поднял трубку.

– Так точно. Я, товарищ генерал. Да здесь, – Чистяков подтянул ко мне телефон и прошептал, – Гвоздев.

– Подполковник Копытов, – прогудел я в трубку.

– Копытов, ты чего ко мне после совещания не пришёл? Я ведь тебя жду.

– Товарищ генерал, я же вам сказал, что я больше к вам не приду. Причины, по-моему я достаточно чётко изложил. – Чистяков страдальчески сморщился, а Гутник с Кравченко посмотрели на меня с восхищение, смешанным с ужасом.

– Копытов, хорош кипятится. Давай встретимся через десять минут на КПП вашего полка и обсудим все вопросы. Хорошо?

– Хорошо, через десять минут встречаемся на КПП. – Я положил трубку на телефон и посмотрел на своих подчинённых.

– Вот так, – я даже пристукнул трубкой по телефону, как бы придавая весомость нашему разговору.

Через десять минут я стоял на КПП и ждал Гвоздева. Ночь была ясная и прохладная, я здорово продрог, а генерала всё не было, хотя прошло уже минут двадцать.

– Жду пять минут и ухожу, – твёрдо решил про себя. Только я так подумал, как с плаца, от казармы первого батальона донёсся крик: – Копытов!

– Я, товарищ генерал. – Проорал я в темноту.

– Иди сюда.

Скорым шагом направился на голос и через минуту я стоял перед начальником.

– Копытов, ну что ты? – Барственно пророкотал Гвоздев.

– Товарищ генерал, я объяснил причины, почему я так поступаю. Повторяться не хочу.

Генерал стоял напротив меня, а около нас, бросая любопытные взгляды, строились солдаты первого батальона. Батальона – сына генерала. Сам Алексей стоял в стеклянном предбаннике и терпеливо ждал отца. Генерал подошёл ко мне, приобнял за плечи и стал по-отечески наставлять меня: – Боря, ну кто тебя ещё научит, кроме меня? Да, раскрашивай ты эти круги хоть в одинаковый цвет. Наша с тобой задача достойно подготовить артиллерию к боевым действиям, а каким путями – это в принципе не важно.

– Может для вас это и не важно, но для меня важно, что остаётся после меня. Вы говорите, что мы готовим артиллерию, так я не согласен с этим…, – дальше я высказал своему начальнику всё то, что я сказал Макушенко на полигоне. Выговорившись, я любопытством ждал, что мне ответит мой начальник, который несколько лет вёл меня по служебной лестнице вверх.

Гвоздев озадаченно хмыкнул, задумчиво потёр рукой подбородок: – Честно говоря, я не подумал даже взглянуть на всё это глазами начальника артиллерии полка и признаю, что в твоих словах много справедливого. Молодец. Но что сделано, то сделано. Ну, а насчёт занятий, тут ты меня убедил. Ладно, отменяем занятия. Занимайся тем, что считаешь нужным. – Генерал поощрительно похлопал меня по плечу и пошёл к сыну в батальон, а я направился к себе в кабинет.

– Борис Геннадьевич, на щите или под щитом, – сдержанно улыбаясь, спросил меня Чистяков. Кравченко и Гутник тоже выжидающе смотрели на меня.

– На щите, на щите. И даже похвалили, – всё это я произнёс уже из-за стола. Не успел я

рассказать офицерам о разговоре с генералом, как дверь открылась и в кабинет решительно вошли командиры дивизионов с полковником Макушенко.

– Борис Геннадьевич, – прямо от дверей начал Макушенко, – я не согласен с тем, что вы отменяете выход на полигон. Раз нет разрешения на это генерала, то это невыполнение приказа. Я требую отмены вашего приказа, или же я иду к генералу. Чем это чревато для вас, объяснять, я думаю, не стоит.

Чикин и Семёнов с любопытством смотрели, ожидая мою реакцию на решительное заявление полковника Макушенко. У Николая Сергеевича даже глаза злорадно поблёскивали.

– Товарищ полковник, – я встал из-за стола, – десять минут тому назад у меня состоялся разговор с генералом, где я высказал всё, что и вам говорил. Высказал свои доводы и против выхода на полигон. Разговор был тяжёлый, но начальник согласился со всеми моими предложениями. В том числе утвердил моё решение больше не выходить на учебный центр. – Полковник и командиры дивизионов удивлённо молчали.

– Что, Николай Сергеевич, не ожидал такого поворота? Думал, снимут меня? – Поддел я командира первого дивизиона, – идите, товарищи офицеры, занимайтесь своими дивизионами. На этом для вас интрига закончилась.

Когда офицеры ушли, Макушенко пододвинулся ко мне: – Борис Геннадьевич, как ты сумел его убедить? Я рассказал о нашем разговоре Насонкину и тот тоже сказал, что даже разговор с генералом на эту тему заводить бесполезно. Как тебе это удалось?

Я загадочно улыбнулся и развёл руками: – Товарищ полковник, пусть это останется моим секретом.

В принципе, на этом и закончился для нас этап боевого слаживания. Прошло ещё несколько дней; в течении которых мы интенсивно загружали имущество и боеприпасы, готовились к погрузке, проводили смотры готовности подразделений. И вот наступил день погрузки.

* * *

…. ПРП взрыкнуло двигателем и тронулась с места, выехала из ворот парка 105 полка, свернуло влево и, набирая скорость, двинулась в сторону КПП "Зелёное поле". За моей машиной выехало ПРП первого дивизиона, КШМ Семёнова, машина начальника штаба дивизиона и всё, пока я не свернул на повороте у парка арт. полка за мной ехали только эти машины. Больше из ворот 105 полка никто не выехал.

– "Ока, Я Лесник 53. Почему нет движения остальных машин?" – запросил по радиостанции командира дивизиона.

– Лесник 53, заглохла машина, сейчас тронемся, – даже сквозь помехи радиоэфира была слышна досада в голосе Семёнова.

Я дал команду механику-водителю снизить скорость до минимума, чтобы пока мы подъезжаем к выходу из городка, колонна артиллерии подтянулась ко мне. Так и получилось. Из-за поворота вывернулась машина Семёнова, а за ним потянулись остальные машины дивизиона. Подтянулись к переезду и встали. По путям маневровый локомотив таскал платформы: уже загруженные боевой техникой. Оттягивал их на другие ветки, а взамен ставил пустые. На рампе кипела работа: несколько сотен солдат и офицеров загоняли технику на платформы, тут же её облепляли и начинался крепёж. В воздухе стоял стук кувалд, топоров, которыми забивали гвозди в колодки и скобы, команды старших и мат. Всё это временами перекрывалось гудками локомотива и лязгом сцепок платформ. По погрузочной рампе ползало сразу несколько единиц техники и ещё десятки машин стояло внизу – на дороге, в ожидании своей очереди. Для гражданского человека, это наверно было бы захватывающее зрелище. Но для меня это была обычная картина погрузки воинского эшелона, поэтому мой взгляд лишь равнодушно скользнул по этой суете и остановился на колонне артиллерии. На ПРП, прямо за мной, Николай Сергеевич, развернул красное знамя, и оно слегка колыхалось в слабом ветерке. Свистнул локомотив, освобождая переезд, одновременно качнулись мы с Кравченко в люках, когда ПРП вновь начало движение. Меня охватило волнение, когда гусеницы машины пролязгали по рельсам. Не прошло и пяти лет, а я опять уезжаю на войну: первый раз катил по этим рельсам командиром противотанковой батареи, и у меня в подчинении было 35 человек. А сейчас я начальник артиллерии полка и за спиной около шестисот военнослужащих. Проехали совхоз, на Московской свернули направо, последний раз я увидел свой дом: освещённые окна моей квартиры, а через минуту его заслонило здание техникума. Всё, теперь все мысли о доме, семье – долой. Теперь только служба и война

Сворачивая с Московской, я наконец-то смог увидеть всю свою колонну. Зрелище было впечатляющее. Больше сотни машин в колонне с включенными фарами – эта картинка кого угодно могла заворожить, не только военного. Было ещё рано и те немногие прохожие, что были на улице, уважительно провожали глазами колонну. Да и мне было приятно быть во главе её и ощущать мощь артиллерийских подразделений. Уже совсем рассвело, когда мы прибыли на станцию погрузки. Колонна встала, не дотянув до неё около двухсот метров, растянувшись на дороге на целый километр. Я прошёл на рампу, где суетились несколько военных железнодорожников и офицеров окружников. Маневровый локомотив, зацепив последние загруженные платформы, потащил их к остальному эшелону, около которого прохаживались несколько часовых. Это был эшелон РМО, разведывательной роты и штаба полка. Сейчас все находились внутри вагонов и наверно спали после ночной погрузки.

– Товарищ подполковник, Вы будете грузиться через час, а пока мы подгоним к рампе новые платформы. Идите, готовьтесь, – сообщил мне военный железнодорожник, когда я представился.

Пока железнодорожники подгоняли к рампе платформы, я вызвал к себе командиров дивизионов, командира ПТБ, и с ними прошёлся на станцию, где сразу определились, в каком порядке будем загружаться. Большая часть машин будет заезжать на платформы с боковой рампы, а меньшая с торцевой.

Через час всё закрутилось: самоходки и командно-штабные машины начали заходить на платформы с боковой рампы, а через час с торцевой рампы мы начали загонять автомобильную технику дивизионов, которые были загружены боеприпасами, продовольствием и имуществом. Чтобы ускорить загрузку, каждый офицер брал себе по машине. Командуя водителем, загонял машину на состав и вёл её через десятка полтора платформ. Когда пришли военные железнодорожники, практически все машины были загружены и тут же начался скандал. Оказывается, нужно было не только загнать машины на платформы, а равномерно распределить тяжёлые машины по платформе и эшелону. А у нас получилось: на одном конце платформы стоит УРАЛ с боеприпасами, а на другом УРАЛ с вещевым имуществом, что категорически запрещено правилами железнодорожных перевозок. Пришлось в течении двух часов перегружать эту часть эшелона. День прошёл в суматохе и в решении внезапно возникающих проблем, а тут в довершении всего оказалось, что два автомобиля перового дивизиона совершенно неисправны. Сюда ещё доехали и встали "колом" в километре от рампы. Пришлось их на буксире утаскивать в полк, а оттуда забирать другие автомобили. Незаметно для всех ушёл эшелон с командованием полка, а когда стемнело, железнодорожники начали принимать наш эшелон. Из опыта я знал, что эта процедура займёт ещё часа два-три, но я уже был совсем вымотан и практически засыпал на ходу. На рампе горел большой костёр, около которого сидел знакомый мне офицер-окружник.

– Боря, иди сюда, посиди немного, отдохни.

Я подошёл к костру, поставил торчком внушительных размеров полено и тяжело опустился на него.

– Володя, ну и устал я, прямо засыпаю на ходу. Ну, его всё к чёрту. Семёнов начальник эшелона – пусть он и рулит всем, – я взял протянутую мне бутылку пива и сделал несколько больших глотков. Вернул бутылку обратно, глаза слипались, понимая что с любую секунду могу вырубиться, и чтобы не заснуть на полене, снял с головы кепку и стиснул её в руках: – Теперь не засну, – удовлетворённо подумал я и мгновенно провалился в сон. Открыл глаза, очнувшись от удара при падении на землю. Я лежал в неудобной позе на боку, а около меня суетился Володя, пытаясь поднять меня: – Ну, Боря ты и даёшь, только кепку снял и тут же заснул. Хорошо хоть в костёр не упал. Ты хоть себя нормально чувствуешь?

– Нормально, нормально, Володя. Во, как я устал. Пойду-ка лучше в вагон. – Я отошёл в сторону от костра и сразу же наткнулся на Семёнова, который вместе с группой железнодорожников направлялся в дальний конец эшелона. Только я отозвал Семёнова в сторону, как к нам из темноты вывернулся полковник Насонкин. Я с досадой поглядел на него, но продолжил инструктировать начальника эшелона: – Константин Иванович, я чертовски устал. На ходу заснул и чуть в костёр не упал. Я пошёл в вагон, а ты сдавай эшелон и после инструктажа заводи людей в вагоны.

Семёнов согласно мотнул головой и исчез в темноте, а Насонкин положил мне руку на плечо: – Боря, иди в вагон, переведи дух. Пусть молодёжь покрутится.

Через пять минут я был в своём купе, где сидел Кравченко и пара солдат со взвода, которые охраняли имущество взвода и наше. Остальные, с командиром взвода лейтенантом Шумковым, находились у платформ.

– Кравченко, иди к Шумкову, помоги ему сдать платформу железнодорожникам. Как начнётся построение личного состава перед посадкой в вагоны, разбудишь меня. – Последние слова я договаривал практически во сне, заваливаясь на жёсткую полку.

Полутора часовой сон несколько освежил меня. Личный состав уже был построен перед вагонами. Довели администрацию эшелона, порядок размещения, меры безопасности, номер эшелона на случай если кто-то отстанет от состава. Особо много не говорили: офицеры, солдаты были вымотаны и хотели только одного: быстрее в вагон и спать. Ещё тридцать минут и все разместились. Быстро перекусили и легли спать. Мы у себя в купе накрыли столик и я позвал полковника Насонкина. Кружки были налиты, тост был за Насонкиным.

– Много говорить не буду. Хочу, чтобы вы все вернулись домой быстрее, живыми и здоровыми. А всё остальное приложиться. Давайте выпьем, чтобы колёса не скрипели, – мы дружно чокнулись, а через пять минут полковник поднялся.

– Всё ребята, до свидание, – когда он попрощался со всеми, то повернулся ко мне, – Боря, проводи меня.

Мы вышли из вагона, прошлись немного вдоль состава молча.

– Боря, о семье не беспокойся. Я по-соседски буду поглядывать, если какая нужда будет – помогу. Ну и ты через округ со мной связывайся: если что надо – передам. Но самое главное: не только генерал на тебя надеется, но и мы тоже будем переживать за тебя. Смотри там. Будь с ними построже. Ты только вступил в должность и не всех их знаешь, как мы. Особенно борись с пьянкой…. – В таких наставлениях мы дошли до рампы, где и распрощались. Я вернулся обратно в вагон, посидев ещё немного, легли спать.

Проснулся я в одиннадцать часов от того, что в вагоне царило оживление и солдаты прилипли к окнам вагона, весело комментируя происходящее на улице. Я бесцеремонно раздвинул бойцов и выглянул в наружу. Состав стоял на станции около первой платформы, а напротив вагона высилось здание вокзала с гордым названием "Красноуфимск". Я посмотрел туда, куда смотрели все солдаты. По замусоренной платформе, загнув сильно руки за спину, от чего солдат чуть ли не носом бороздил по асфальту, Семёнов и ещё один офицер волокли пьяного бойца в милицию.

Выйдя из вагона, хмуро спросил офицеров у входа: – Что произошло?

А услышав объяснение, заскрипел зубами от злости: – Ну, Мелехов! Оказывается, вчера бывший командир противотанковой батареи приехал на станцию погрузки попрощаться с батареей и передал своим приближённым подчинённым несколько бутылок водки. Те ночью выпили и начали перед новым командиром батареи пальцы веером распускать. Сам капитан Плеханов с ними сделать ничего не смог и обратился за помощью к Семёнову. А Николай Сергеевич долго не разбирался: поучил кого надо кулаком, а самого главного смутьяна скрутил

и уволок в милицию, чтобы те дальше его сдали в ближайшую комендатуру. В принципе, на всём пути следования эшелона это был единственный неприглядный инцидент. Пять дней следования прошли спокойно и мне запомнилось только два момента. Эшелоны полка шли друг за другом, поэтому на длительных стоянках мы часто стояли на соседних путях. В первый раз, когда наш эшелон догнал эшелон командира полка и мы стояли рядом в течении часа: полковник Сергеев пригласил меня на рюмку водки в своё купе. Выпили по первой рюмке, потом по второй. Поделились впечатлениями от боевого слаживания, я рассказал командиру полка о том, как мы не могли вспомнить на второй день движения какое сегодня число. До того в ходе боевого слаживания дни перепутались, что даже не могли вспомнить вообще – начало месяца сейчас или конец. Командир выслушал и усмехнулся, потом разлил водку по рюмкам: – Борис Геннадьевич, вы число месяца не могли вспомнить, а я так был вымотан, что на следующий день не мог сказать какой сейчас месяц. – Мы оба грохнули от смеха, выпили водку и я ушёл к себе в эшелон.

Через несколько дней мы остановились на станции, где продавали рыбу. Причём эта рыбы была всех видов копчения, засолки, жарения и варки. Цены можно сказать – никакие. Я купил небольшого солёного осетра. Бутылок восемь ледяного пива и пока я всё это не съел и не выпил – не мог оторваться. Правда, я потом избегался в туалет по малой нужде, но зато удовольствия получил достаточно.

Прибыли в Пятигорск. Эшелон остановился где-то на задворках. Кругом, куда ни кинь взгляд, стояли пустые платформы и пути были сплошь засраны, от останавливавшихся здесь воинских составов. Через час стоянки мы двинулись дальше и глубокой ночью прибыли на станцию разгрузки. Состав немедленно подали к рампе и сразу же закипела работа. Ночь была ясная, но ужасно холодная, так что подгонять никого не приходилось. А в самый разгар работы произошёл сбой в разгрузке. Не сработали железнодорожники и мы в течении часа ждали локомотива чтобы он продвинул эшелон. Но вот и это было сделано. С первыми лучами солнца мы разгрузились, наспех построились в колонну и торопливо стали выбираться на дорогу к городу Прохладный, так как к рампе подавали новый состав под разгрузку. Полчаса марша, свернули влево, ещё пять минут и колонна встала. Я вылез из машины и в тени деревьев пошёл в голову колонны и, пройдя метров двести, вышел на край огромного поля; где располагался местный учебный центр. Тут и расположился лагерь нашего полка. Уже стояли палатки первого и третьего батальона. Чуть дальше виднелись РМО и рем. рота. Рядами стояли БМП батальонов. А рядом с ними на поле становились мои дивизионы. Я подошёл к месту будущего парка дивизионов, где деловито распоряжались офицеры дивизионов: уточнил, где будет стоять моё ПРП и направился к командиру полка, которого нашёл в палатке ЦБУ. Доложил о прибытии. Командир рассеянно выслушал меня, указал места для палаток дивизионов и определил сегодняшний день – днём обустройства на месте. К этому времени подтянулась моя машина и я указал место расположения кунга, а рядом с нами и место под палатку ВУНА. В принципе, на сегодня моя руководящая роль как начальника артиллерии закончилась. Можно было заняться собой. Я взял полотенце, туалетные принадлежности и направился к источнику в расположении полигонной команды. Несмотря на то, что вода из кранов была ледяной, я с большим удовольствием принял душ, побрился и взбодрённый холодной водой вернулся в расположение полка. За время моего отсутствия на участке, отведённом под палатки дивизионов, уже кипела работа. Бойцы, соскучившись в вагоне по простым физическим нагрузкам, дружно работали лопатами, топорами, забивали колья, натягивали верёвки и ставили палатки. Я сходил к командиру комендантского взвода и получил на себя автомат, бронежилет и другие принадлежности. Получили вооружение, имущество и мои офицеры. В течении часа вычистили оружие и подогнали снаряжение, бронежилеты под себя. Когда я надел броневую защиту и попытался проделать в нём, под дружный смех подчинённых, несколько ружейных приёмов, то понял – я одел бронежилет в первый и в последний раз. Очень уж он тяжёлый и неудобный. В первую войну провоевал без бронежилета и эту провоюю, после чего закинул его далеко под кровать. День прошёл спокойно: мои офицеры клеили карты, а я контролировал, как идёт оборудование палаток и парка. Особого моего вмешательства не требовалось, так как дивизионам оказывали помощь опять полковники Алабин и Макушенко. Пусть работают. Встретился с генералом Гвоздевым: он мне определил задачи и направления по дальнейшему совершенствованию слаживания подразделений. Конечно, особый упор он сделал на отработку вопросов по наведению батарей и дивизионов по команде – "Баку, Уфа, Москва". Но уже прежнего интереса и напора у него я не ощутил. Жил он у сына в батальоне, там же и проводил большую часть времени.

Последующие дни принесли мне достаточно огорчений и неприятностей, которые в основном были связаны с организацией дальнейшего процесса боевого слаживания. Командиры дивизионов пустили его на самотёк. Занимались в основном мелочёвкой и какими-то побочными делами, и что ещё хуже всего с утра и до вечера с "втихушку квасили". Организовать схему: занятия до обеда, а после обеда заниматься мелочёвкой, ни полковникам Алабину с Макушенко, ни мне не удавалось. Мы натыкались на тихое противодействие не только командиров дивизионов, но и командиров батарей. Из-за этого меня постоянно дёргали, а потом произошёл неприятный разговор с Алабиным. Заведённый до предела, после этого разговора, я построил офицеров и прапорщиков дивизиона и крупно с ними поговорил.

Отпустил командиров взводов и резкой форме отчитал командиров батарей. Потом отвёл в сторону Семёнова с Чикиным и не щадя их самолюбия высказал им всё, что я думаю о их стиле руководства подразделениями. Конечно, обид и амбиций со стороны офицеров, особенно командиров дивизионов, было после этой акции много. Но результат не замедлил сказаться; более-менее занятия наладились, хотя с нежеланием проводить их под любым предлогом сталкивался практически ежедневно. Неудачно прошли в течении двух дней и радио тренировки в масштабе полка. Я не сумел добиться надёжной двухсторонней радиосвязи с артиллерийскими подразделениями, и в чём здесь была причина – выяснить так и не удалось. Всё это происходило на фоне бесконечных совещаний, которые только добавляли суматохи.

В один из последних дней командир полка, командиры батальонов, заместители командира полка и я вылетели на вертолёте в один из полков на совещание, которое должен был проводить командующий нашей группировки генерал-майор Кирсанов. Все прекрасно понимали, что на этом совещании будет поставлена конкретная задача для полка: когда и каким маршрутом будем входить в Чечню. Прилетели мы в полк, стоявший недалеко от границы с Чечнёй первыми. В течении двух часов подъезжали и прилетали на вертолётах офицеры с других полков. Наконец прилетел и Кирсановсо своими офицерами. Я представился начальнику артиллерии группировки полковнику Денисенко. Вроде бы мужик ничего. Но за пятнадцать минут общения с ним перед совещанием, он достал меня своими нудными наставлениями. В августе-сентябре ему пришлось участвовал в боевых действиях на территории Дагестана, чем он очень гордился и всё пытался мне передать тот опыт, который он там приобрёл. Но, честно говоря, принципиально нового я ничего от него не услышал и еле сумел от него отделаться. Когда мы подошли к месту проведения совещания и расселись по местам, из штабной палатки выскочил взбешённый генерал Кирсанов. Оказывается, командир полка с начальником штаба убыли в неизвестном направлении и из штабного начальства остался только начальник связи полка, который от яростного напора Кирсанова так растерялся, что не мог ответить ни на один его вопрос. Что больше и больше ввергало генерала в гнев. Мы сидели притихшие, наблюдая за суетой вокруг командующего группировки, и тихо потели. Деревья, которые окружали место совещания, практически не давали тени. И хотя время уже перевалило далеко за обед, солнце продолжало щедро поливать своим жаром землю. Кирсанов, излив своё накопившиеся раздражение на начальника связи, который уже впал в ступор и только ошалевшим взглядом сопровождал метания генерала, наконец остановился и почти спокойно приказал: – Товарищи офицеры, снять всем кителя, а то что-то жарко сегодня, – и первым снял китель, оставшись в мокрой майке. Затем повернулся к начальнику связи и грозно продолжил: – А вы, товарищ майор, срочно мне связь организуйте с командиром полка. Вот сюда, – генерал сильно постучал пальцем по столу, указывая, где должен стоять телефонный аппарат, а майор с облегчением козырнул и умчался долой с глаз начальства.

Кирсанов, пару минут в молчании прошагал около стола, собираясь с мыслями. И в тот момент, когда мы думали что он начнёт ставить задачи, он поднял своего заместителя генерала Сидорова и начал его отчитывать за какие-то мелкие просчёты. Генерал пытался что-то ответить, но Кирсанов не давал ему открыть рта и продолжал его отчитывать как какого то лейтенанта. Мы, со всё возрастающим интересом, наблюдали эти штабные разборки. А через некоторое время все вообще затаили дыхание, ожидая развязки развивающейся на наших глазах трагикомедии, так как за спиной Кирсанова появился начальник связи полка с телефоном в руках. Поддёргивая телефонный кабель, майор тихо приближался за спиной генерала к столу и когда до стола остался один метр, кабель натянулся. Майор, не веря своим глазам, несколько раз сильно дёрнул за кабель, надеясь, что он отцепится от препятствия. Но кабель не отцепился, а лишь ещё сильнее натянулся. Тогда офицер знаком дал команду связисту проверить и освободить провод. Через минуту солдат вынырнул из кустов и, жестикулируя руками, показал, что провод ни за что не зацепился, а полностью натянулся. Майор в отчаянии оглянулся, лихорадочно решая про себя возникшую проблему, но не найдя решения с надеждой уставился на своих подчинённых, которые выглядывали из-за кустов. Участники совещания давились от смеха, многие спрятались за спинами впереди сидящих и тряслись в беззвучном смехе. Кирсанов, видя что офицеры давятся от смеха, но не понимая его причины, всё более "заводился", считая что смеются над ним. Начальник связи, убедившись в бесполезности попыток удлинить кабель, начал осторожно продвигаться в сторону кустов, но в этот момент Кирсанов оглянулся и увидел его.

– Ну что, товарищ майор, есть связь с командиром полка?

– Так точно, товарищ генерал-майор, – хрипло доложил офицер и судорожно сглотнул слюну. Совещание сдавленно засмеялось, зная что будет дальше. Догадался об этом и начальник связи. Он сильно прижал телефонный аппарат к груди и загнано посмотрел на командующего.

– Давай сюда аппарат, – генерал хлопнул ладонью по столу и сел на стул. Уже никто не скрывал своёго смеха. Майор медленно, загребая ногами пыль, двинулся к столу командующего, всё ещё надеясь на чудо. Но чуда не произошло, опять не хватило одного метра до стола. Участники совещания уже не могли смеяться. Теперь засмеялся и Кирсанов, но засмеялся он зловеще. Дальше последовал монолог генерала, откуда несчастный майор узнал до какой степени он дурак и дебил. Потом он был отдан под трибунал за невыполнение непонятно какого-то приказа. Но потом командующий пожалел семью майора и сказал, что под трибунал он не будет отдан, а его уволят с позором из армии. Причём прямо сейчас его посадят в вертолёт и отправят в Моздок, а оттуда он в часть для окончательного увольнения будет добираться самостоятельно, побираясь на каждой станции, так как он, наверняка, пропил все деньги. Командующий ещё пару минут обсасывал, под дружный, но доброжелательный смех офицеров будущие перспективы службы майора, потом взял телефонную трубку из рук начальника связи и связался с командиром полка. Ещё пару минут Кирсанов рассказывал кто такой, в представлении командующего, командир полка. Потом рассказал тому о его части и о его офицерах, при этом используя богатый русский язык с его печатными и непечатными оборотами. После этого отдал трубку и устало сказал майору, чтобы тот продолжал служить и не брал примера с остальных горе – командиров. Начальник связи, не веря, что буря его миновала, быстро исчез с глаз начальства.

Мы все думали, что совещание сейчас наконец-то начнётся, но Кирсанов уже не мог остановиться и продолжал угрожать участникам совещания всеми мыслимыми карами в случаи невыполнения приказов или непродуманных решений, ссылаясь на командира полка, который зная о совещании убыл в неизвестном направлении и забрал с собой всё командование. Тем самым, обезглавив полк. В принципе, на этой ноте совещание было закончено: длилось оно всего сорок минут. Конечно, в глубине души все были довольны прокатится на вертолёте на границу с Чечнёй, пообщаться с другими офицерами, в конце концов посмеяться над ситуацией, в которой оказался начальник связи. Но всё это только для того чтобы выслушать гневные тирады, пусть и уважаемого генерала – ну, это не рационально.

По дороге к вертолётной площадке полковник Денисенко опять пытался вбить мне в голову прописные истины, о которых я знал ещё будучи командиром взвода. Он всё бубнил и бубнил о боевых действиях в Дагестане, а я едва сдерживался от резкостей, прекрасно понимая, что этот опыт в будущих боевых действиях можно применять лишь частично. А может быть, став начальником артиллерии, я возомнил о своих "полководческих талантах" и не желаю прислушиваться к чужому мнению? Над этим стоит подумать.

Взлетели. Лётчики попались лихие. Мы мчались на высоте 10 – 15 метров над пустынными солончаками, придерживаясь рельефа местности, поэтому вертолёт резко подымался или опускался: в зависимости от рельефа. Особенно щекотало нервы те моменты, когда мы подлетали к линиям ЛЭП. Вертолёт перед линией резко подымался метров на пятьдесят и так же резко опускался, когда мы её перелетали. Было жутковато, но все были довольны. Высадив командира 245 полка в расположении его полка, вертолёт набрал приличную высоту и мы уже направились к себе. Лихо промчавшись над стрельбищем и сделав крутой разворот, вертолётчики высадили нас и сразу же взмыли в темнеющее небо, а на нас налетел генерал-лейтенант Сидякин и в резкой форме стал отчитывать командира полка, за то что мотострелковые подразделения не прекратили учебные стрельбы, когда наш вертолёт пролетал над ними. Излив своё раздражение, Сидякин быстро успокоился, а поздно вечером, на совещании, командир полка довёл до нас, что послезавтра мы уходим всем полком в Чечню. Поэтому весь завтрашний день приказал посвятить свёртыванию лагеря. К вечеру полк должен стоять в колоннах. Вторую, довольно приятную новость мне сообщил полковник Макушенко: пока мы летали на совещание, в Екатеринбург убыл генерал Гвоздев для проведения боевого слаживания и отправки в Чечню нашего артиллерийского полка. Порадовшись этой новости, про себя злорадно усмехнулся. Как только я получу от командира полка боевой приказ, так сразу же поставлю на место полковников Макушенко и Алабина, которых Гвоздев оставил при моей артиллерии. Двоевластия в артиллерии полка я больше не потерплю.

30 сентября целый день грузились и одновременно заместитель командующего Уральского военного округа генерал-лейтенант Сидякин вместе со штабом полка и командирами подразделений отрабатывали вопросы взаимодействия при совершении марша из расположения полка, под населенным пунктом Прохладное, в район сосредоточения полка – населенный пункт Н…ский – это уже на территории Чечни. Для этого перед палаткой ЦБУ построили макет местности, на котором был выделен маршрут выдвижения полка, и на нём уже конкретно определяли места возможного нападения боевиков на колонну полка, вопросы огневого поражения артиллерией. Перед этим командир полка приказал изучить маршрут движения и принять решение по боевому обеспечению совершения марша каждому начальнику рода войск по своей специальности. Когда до меня дошла очередь, в своем докладе я показал на маршруте вероятные места нападения боевиков и районы развёртывания дивизионов. Больше всего командира и меня тревожил перевал в районе нп. Предгорное, там дорога вилась по серпантину

и было самое удобное место для засады. В этом районе я указал вероятные места развертывания артиллерийских подразделений и цели, по которым вполне возможно придётся вести огонь. Заслушав доклады, полковник Сергеев определил порядок движения следующим: первыми идут развед. рота, за ними первый батальон, потом управление полка, я там же. Дивизионы, подразделения обеспечения, танковый батальон и замыкал колонну третий батальон. Накануне был большой спор, какой из батальонов пойдёт первым: третий или первый? Больше склонялись к третьему батальону, там командир батальона майор Пресняков выдержанный и достаточно опытный офицер, да и постарше командира первого батальона, но он уже был ранен и у него почти не действовала рука. В пути следования, в его эшелоне, напился один из офицеров батальона и стал кидаться на всех с ножом, а потом запёрся в туалете, а когда его вытаскивали оттуда, успел несколько раз ударить Преснякова ножом. Наиболее серьёзная рана была в руку, и она у него плохо действовала. С другой стороны первым в бой рвался капитан Гвоздев, но Алексей был импульсивный, азартным и мог увлечься боем, так сказать – бой ради боя. Но когда командир полка стал опрашивать у кого какое мнение по этому поводу, то большинство, в том числе и я, всё-таки высказались за первый батальон.

Утром спрашиваю Алексея Гвоздева, как он видит артиллерийское обеспечение в ходе марша. Смеётся: – Борис Геннадьевич, я еду на своём БМП, впереди меня и по бокам море огня всё кругом взрывается и мой батальон взламывает оборону противника.

Я скептически усмехнулся – Мальчишка.

– Товарищ капитан, море огня я вам обеспечивать не буду, у нас лишь полтора БК. Больше используйте свою миномётную батарею, ну а если зажмут тебя, тогда я помогу.

В 18.00 командир полка построил командиров подразделений и отдал боевой приказ на совершение марша. После зачитки приказа я приказал командирам дивизионов построить подразделения, для того чтобы в свою очередь отдать свой боевой приказ по артиллерии. Полковники Алабин и Макушенко сразу же попытались опять взять в свои руки руководство артиллерийскими подразделениями; начали отдавать указания. Но я их отвёл в сторону и твердо сказал: – Всё, товарищи полковники. Я благодарю вас за оказанную помощь, но боевой приказ отдали мне, а не вам. Поэтому попрошу вас мне не мешать, ну а если в боевом приказе или в своих распоряжениях я что-то упущу, то можно меня и поправить, а сейчас стойте, слушайте и не вмешивайтесь.

К вечеру стали строить колонны. Сам лично прошёлся по дивизионам и проверил, что связь у меня с ними есть, а то были перебои в связи на радио тренировках. Где-то в 23.00 закончили построения и легли спать. День предстоял тяжёлым, и я понимал, что завтра в это время уже кого-то в полку не будет в живых, но не мог предположить, что первые потери и существенные понесут мои артиллерийские подразделения.

 

Часть вторая.

Октябрь.

6 октября 1999 года. Не желая слушать больше оправданий от них, я пошел на позиции

среда противотанковой батареи. Перед обедом приходил командир ПТБ и

11:00 "плакался" мне, что его машины стоят в двухстах метрах от зелёнки и их запросто можно расстрелять из гранатомётов. Но то что я увидел наяву, повергло меня в шок. Действительно, батарея как на параде стояла открыто в 200 метрах от зелёнки и никто даже не пытался окапывать установки, но зато все они были старательно обложены до самого верха соломой. Солдаты батареи занимались чем хотели, только не инженерным оборудованием позиций. Хотя рядом с ними мотострелковый взвод, приданный для охраны позиций артиллерии, старательно копал окопы в полный профиль, и работы у них двигались к завершению.

С руганью я ринулся к противотанковым установкам первого взвода. Кроме матов у меня слов уже никаких не было: – Ёб…, ёб твою мать! Кто вам поставил такую еба… ю задачу? Кто такой умный?

– Командир взвода, а ему, наверно, командир батареи, – озадаченно ответил солдат.

– Солдат, ну ты хоть немного подумай своей бестолковой головой, ведь первая же трассирующая пуля и машина твоя сгорит. – Солдат стоял и молчал. Да, что с него спрашивать, надо драть офицеров, – где командир взвода? – Солдат подавленно мотнул головой в сторону двух КАМАЗов, тоже стоявших открыто позади линий взводов.

В тени автомобилей, удобно расположившись на матрасах сидели взводники и занимались "болтологией". Резкой, как удар хлыста, командой поднял их на ноги и высказал всё, что о них думал и о их командире батареи. Хотя, конечно, с моей стороны это было неправильно, ругать в их присутствии комбата, но я уже не мог сдерживаться. Да его, кстати, и не было, он утащил одну из противотанковых установок на ремонт в ремонтную роту. Резко высказал всё, что думал командиру первого взвода ст. л-ту Богданову о его бестолково-преступном решении обложить установки соломой. Наконец я выдохся и замолчал.

– Вы же сами, товарищ подполковник, командиру батареи приказали стать на это место, а сейчас нас ругаете. За что? – Обиженно заявил командир второго взвода ст. л-т Мошкин, остальные с оскорблённым видом молчали.

Устало вздохнув, я начал им объяснять "АЗЫ": – Во-первых: я указал вашему командиру батареи не это конкретное место, а район развёртывания батареи. Есть ведь элементарная разница, товарищи офицеры, между понятием конкретного места и района развёртывания батареи? Идём дальше. Во-вторых: прибыв на место, командир батареи определившись на местности, в конкретном случаи, не становится здесь на целые сутки мишенью для боевиков, а оттягивается от этого места за гребень холма, ещё на двести метров. Вы же видите, что до огневых позиций дивизионов, в этом случаи ещё будет двести пятьдесят метров. В-третьих: отдаёт приказ на инженерное оборудование огневых позиций, и закопаться так чтобы в сторону зелёнки смотрели лишь визиры, пусковые установки и пулемётные башни БРДМ-2. Понятно вам, товарищи офицеры? – Командиры взводов одновременно мотнули головой. – Так чего вы это не делаете? Вы поглядите на пехоту, они же закапываются. И ими же командует такой же офицер, как и вы. Так что, как говорил один "известный" коммунист – За работу товарищи. – Я засмеялся – Слушайте, пионеры, что вам говорит ваш начальник артиллерии, который отмотал первую войну командиром противотанковой батареи. Запомните раз и навсегда, что вы в ответе за жизнь каждого своего солдата не только перед государством и его семьёй, но прежде всего перед самим собой. А от каждого вашего решения зависит жизнь этого солдата. Командиру батареи передайте, что я недоволен его действиями и сейчас же, просто немедленно организовать работы по перемещению батареи и инженерному оборудованию.

Возбуждённый, но довольный тем что вовремя смог вмешаться и исправить допущенные подчинёнными ошибки, я пришёл к себе, где меня уже ждал майор Громов, которому с возмущением и юмором рассказал о всех безобразиях на огневых позициях артиллерии. Андрей спокойно и внимательно выслушал меня и сделал неожиданное встречное предложение: – Борис Геннадьевич, я хочу предложить свою кандидатуру на должность командира полковой артиллерийской группы. Тогда командиры артиллерийских дивизионов будут полностью заняты своими дивизионами, а в качестве средств связи и транспорта буду использовать ПРП второго дивизиона с его экипажем и начальником разведки лейтенантом Зубко. Как вам это? Если согласны, то я вас прошу, чтобы это предложение, якобы исходило не от меня, а от вас лично. А то полковник Алабин обидится, если поймёт, что это я сам предложил себя и заберёт меня с собой в Екатеринбург. А мне хочется повоевать и набрать боевого опыта.

Что ж предложение несёт известную долю здравого смысла. Согласно боевого устава, полковую артиллерийскую группу возглавляет один из командиров дивизионов, а начальник артиллерии командует противотанковой батареей и приданной полку артиллерией. Но я считаю, что командирам дивизионов дай бог со своими дивизионами разобраться. Да и нет у них такого штаба как у меня. Не последним в этом было и то, что я не хотел руководство артиллерией выпускать из своих рук. Майор Громов фигура нейтральная: будучи начальником полковой группы он будет полностью не только лоялен, но и подконтролен мне. Обсудив детали данного предложения, я пообещал посоветоваться с командиром полка.

Вечером перед совещанием меня нашёл Плеханов и доложил о том, что моё приказание выполнено: батарея за гребнем холма и закопана. В резкой форме ещё раз высказал своё неудовольствие его мягкотелостью в командовании батарей. Ну, а пока шло совещание, в моём кунге в спешном порядке собрались офицеры с артиллерийских подразделений и перерисовывали с моей карты кодировку "Зоопарк", передний край наших войск и другие условный знаки.

– Борис Геннадьевич, зайди ко мне, – закончив совещания, командир полка пригласил меня к себе в салон обсудить завтрашнюю поездку в третий батальон, откуда он хотел пострелять вторым дивизионом. Закончив с этим, я предложил майора Громова на должность командира ПАГ-276, откровенно обосновав своё решение. Сергеев особо не упирался, согласившись, что ни Семёнов, ни Чикин в данный момент просто не потянут полковую артиллерийскую группу.

Утро выдалось пасмурным и хмурым, тяжёлые от влаги облака низко проносились над землёй и оттуда иногда накрапывал мелкий, похожий на водяную пыль, дождик, но мы всё равно поехали в третий батальон. ПРП я брать не стал, а поехал на КШМке командира полка. Колонна собралась небольшой: КШМ командира, КАМАЗ, в кабине которого ехал зам. командира полка Тимохин и саперы со своей техникой. Во главе колонны ехал на БМП командир батальона майор Пресняков. Холмы в расположении третьего батальона были гораздо выше, чем в первом батальоне и достигали отметок от 400 до 500 метров. Дорога вилась серпантином в верх, и слева от дороги нас сопровождал достаточно крутой обрыв. Видимость позволяла ведение огня дивизионом, но я себя чувствовал неуверенно, не доверяя второму дивизиону. Боялся, что они или я неправильно рассчитаем высоту траектории и долбанём по третьему батальону. Недалеко до вершины нашу колонну накрыл туман, и видимость сократилась до ста метров. Выехали на высоту. По склонам и гребню холма были нарыты окопы не только для пехоты, но и для техники. Несколько ниже вершины располагалась огневая позиция миномётной батареи, а дальше её виднелись окопы девятой роты. Больше ничего из-за тумана не было видно. Целью нашей поездки было не только пострелять вторым дивизионом, но и выбрать КНП для себя, чтобы наблюдать за предстоящим боем на всём фронте полка. На КП батальона мы слезли с машин и решили подождать, пока рассеется плотный туман, стелившийся ниже позиций батальона и белым покрывалом закрывая местность. А пока командир и остальные прибывшие слушали офицеров третьего батальона, которые рассказывали, как ночью они отбивали духов, которые или случайно вышли на позиции батальона, или подбирались, чтобы подбить технику батальона. По словам офицеров, группа из пяти боевиков двигалась вверх по склону к позициям батальона, но за пятьдесят метров до наших позиций наткнулись на сигналки, которые сработали и выдали их местонахождение. По боевикам сразу же был открыт огонь из автоматов, а потом их закидали гранатами. Но ранили кого-нибудь или убили неизвестно: они скатились вниз к ферме, которую сейчас закрывал туман. Пока пехота рассказывала, принесли чай, водку и закуску. Немного выпили. Я сходил на огневую позицию миномётной батареи и на НП командира батареи. В инженерном отношении позиции были оборудованы хорошо, а на наблюдательном пункте Беляева находились разведчики, которые напряжённо вглядывались в туман.

Я похвалил ст. л-та Беляева за инженерное оборудование позиций и НП, но сделал замечание, что не все рабочие документы были отработаны, особенно на НП. Полтора часа мы ждали пока разойдётся туман, но ушёл он всё-таки внезапно. Подул ветер и туман быстро поднялся над холмами и перед нами появилась красивая панорама: крутые склоны холмов с узкими долинами. Прямо под нами виднелась брошенная ферма, дальше ещё одна. Внимательно разглядев местность, слева и справа от нас, мы убедились, что место для КНП полка неудобно: много скрытых подходов, не видно вообще первого батальона и много полей невидимости. Оставив сапёров на месте, мы сели по машинам и по гребню холмов поехали вдоль позиций третьего батальона. Проехали метров триста, когда командир внезапно решил вернуться со мной обратно на КП третьего батальона, чтобы поставить задачу сапёрам, оставив зам. командира полка Тимохина и остальных около крайнего танка в расположении девятой роты. Туман наполовину рассеялся, открывая для наблюдения всё большее и большее пространство. Пока командир полка ставил сапёрам задачу, я в бинокль осматривал местность. Справа внизу, и дальше два километра из тумана стали проявляться группа зданий. Она находилась в полутора километрах впереди наших позиций, но туман не давал рассмотреть, что это такое. Я развернул карту и начал искать по ней эти здания.

– Духи! Духи! – Внезапно раздавшиеся крики оторвали меня от карты. За те 2 минуты, которые я рассматривал карту, туман резко поднялся вверх и теперь хорошо стало видно, что группа зданий – это МТФ. На ней стояло два БМП и кругом их рассыпалось до двух десятков вооружённых людей. Молочно-товарная ферма была на территории противника, и эти БМП могли быть только Радуевскими, о которых нам сообщили вчера на совещании.

Раздался выстрел из танковой пушки с того места, на котором остался зам. командира полка Тимохин, мы вскинули бинокли. Первый снаряд разорвался под БМП и, подлетев от взрыва вверх, она перевернулась. Второй снаряд попал в другое БМП, которое мгновенно взорвалось и загорелось, выкидывая в сторону чёрный дым. От БМП в разные стороны стали разбегаться вооружённые люди. Командир третьей миномётной батареи не растерялся, дал команду, и основной миномёт через минуту выстрелил. Тридцать секунд полётного времени, разрыв – четыреста метров недолёт. Лево двадцать. (Забегая вперёд, хочется заметить, что Беляев вначале войны, пока не появился опыт, часто ошибался в первоначальном глазомерном определении дальности до цели).

Так как это была практически полупрямая наводка, я прокричал на огневую позицию команду, опережая командира батареи: – Беляев! Батарее, дальше 400, правее 0-20, две мины беглый огонь!

– Принято – В ответ прокричал комбат и расчёты засуетились, послышались команды командиров миномётов, в ответ им откликнулись номера расчётов: – Осколочно-фугасной…, взрыватель осколочный…., заряд второй….

Этот слитный "Хор" команд мне всегда нравился и для настоящего артиллериста звучал как Музыка, Песня, которая подчёркивала обученность, слитность боевой работы огневиков и всегда была визитной карточкой работы СОБа.

Пока готовился огневой налёт миномётчиков, мы наблюдали в бинокль за суматохой на МТФ. БМП всё сильнее разгоралось, было хорошо видно, как внутри её периодически рвались боеприпасы, вооружённые люди суетились в отдалении от машин. А с другой стороны фермы чеченцы угоняли в холмы лошадей и баранов. Вдоль низких строений заполошно метались куры и индюки. Рядом с нами экипаж безуспешно пытался завести танк, чтобы тоже открыть огонь, но у них ничего не получалось.

Наконец послышалась команда Беляева: – Батарея залпом, наводчики натянуть шнуры, – даже в такой момент Беляев хотел показать хороший, единый залп, но команда "Огонь" не прозвучала. Вместо неё послышалось: – Стой! Прекратить стрельбу. Товарищ полковник там наши.

Командир недоумённо оторвался от бинокля: – Не может быть, там наших… Просто не может быть. 423 полк ещё не успел подойти с той стороны!

К нам подбежал ст. л-нт Беляев: – Мне только что передали по радиостанции, там БМП девятой мотострелковой роты.

Командир с немым вопросом повернулся к командиру батальона и майор Пресняков лишь с недоумением развёл руками: – Я, товарищ полковник, никого туда не посылал.

– Развед взводу батальона – Вперёд! На ферму. – Отдал приказ полковник Сергеев. Командир и я вскочили в КАМАЗ, на котором приехали на вершину, и помчались к танку, где около боевой машины вышагивал расстроенный подполковник Тимохин. Начал докладывать: – Как только из тумана проявилась МТФ, то сразу же на ней увидели БМП и вооружённых людей, так как я знал, что наших там не должно быть, и 423 полк ещё не подошёл с той стороны, то я приказал командиру танка уничтожить духовские БМП, остальное вы видели….

Командир потоптался на месте, удручённо покрутив головой из стороны в сторону: – Ладно, Владимир Васильевич, не расстраивайся, ты не виноват. Борис Геннадьевич, вон тоже чуть миномётами не накрыл. Ты оставайся здесь, танкистов подбодри, поддержи, они тоже не виноваты, поблагодари их – Метко стреляли. А я поехал в девятую роту, разбираться и искать место под КНП полка.

В расположении роты, вместо командира роты, ст. л-та Пяткина, к командиру подскочил с докладом командир взвода, но Сергеев прервал его доклад: – Где командир роты?

Взводный отвернул взгляд в сторону и нехотя промолвил: – Там…, на ферме….

– Сволочи, вы что творите? Чего вас туда понесло?

– Пока туман решили съездить туда, воды привезти, может дров. Не думали, что туман так быстро рассеется, поэтому никого не предупредили, – командир взвода виновато опустил голову. Тут всё было ясно. Пяткин, убедившись, в результате суточных наблюдений за фермой, что боевиков кроме мирных пастухов, по крайней мере, днём там нет, решил под покровом тумана, не сказав ни кому, выскочить туда – понятно, вода и дрова нужное дело, но и мясца раздобыть, ну конечно и похватать каких-нибудь трофеев. А потом, этаким "фетром", так небрежно и командиру батальона мяска подкинуть – мол, мы тоже "лыком не шиты".

Пока командир разбирался, сколько человек на ферме вместе с Пяткиным, мои разведчики расставили 20-кратный оптический прибор и в него стали наблюдать за действиями пехоты. Развед. взвод батальона, развернувшись в цепь, БМП сзади – наступал на ферму. В горевшей машине перестал рваться боезапас и вооружённые люди теперь суетились вокруг перевёрнутого БМП. Огня по разведчикам никто не вёл. Вот они сблизились, смешались. Поступила первая информация, 2 убитых, четверо ранено, один из них чеченский пастух. Командир хотел было дать команду медикам – Вперёд, но мы уже увидели, что к МТФ помчалась санитарная МТЛБ, быстро загрузила раненых и стремительно умчалась в медицинскую роту. Разведчики рассыпались по ферме и начали её обыскивать, после чего они стали расстреливать баранов, пару телят, ловить кур и индюков – и всё это шустро грузилось на технику.

Сергеев, глядя на всё это, грязно выругался, но больше ничего не стал говорить. Всё это, конечно, несколько коробило, ведь рядом в БМП догорал их товарищ, но с другой стороны, война – войной, а кушать вкусно хочется всегда.

Выяснив, что командира роты среди убитых и раненных нет, командир полка приказал, чтобы Пяткин после эвакуации техники и раненых прибыл к нему с докладом на КП, а мы поехали дальше искать место под КНП полка. Его нашли в расположении первого батальона, метрах в двухстах впереди и левее первой миномётной батареи. Отсюда хорошо просматривался весь первый батальон и третий, как по фронту, так и в глубину обороны противника. Развернулись и поехали на командный пункт, но сначала заехали в медицинскую роту. Вокруг перевязочной, обнесённой маскировочной сетью, суетились медики, один раненый лежал на столе перевязочной. Другим занимался сам начальник медицинской службы. Солдат лежал на скамье, весь в крови и из рваной раны хлестала кровь, начмед – сам в крови солдата руками зажимал артерию и пытался остановить обильное кровотечение, но это у него плохо получалось. Третий, легко раненый солдат, уже перевязанный сидел недалеко за столом, пил крепкий чай и беззвучно плакал, вытирая слёзы руками. Командир полка успокоив его, начал расспрашивать как было дело. А через несколько минут, подняв клубы пыли, подошла ещё одна БМП с раненным чеченским пастухом – лет 65. Ранен в голову. Он лежал на носилках и всё повторял: – Как мне повезло…, как мне повезло….

Что ему повезло – непонятно? То ли что быстро попал к врачам, то ли что не убили сразу, а только ранили. Драные старые штаны и такой же драный старый свитер, но на руке его сверкали шикарные и дорогие японские часы. Подошло ещё одно МТЛБ, с которого слез ещё один контуженный и сняли носилки с убитым. Он был полностью обгоревший, голова расколота, мозги смешались с кровью, рядом лежала оторванная нога. Контуженный был в шоке: стоял перед нами неподвижно, глаза смотрели в одну точку, не воспринимая суматоху врачей вокруг него. Я помахал у него перед глазами, чтобы привлечь его внимание – реакция нулевая. Кто-то сунул ему в руку зажжённую сигарету, которую он механически взял. И также, не реагируя на окружающих, глядя куда-то вдаль начал курить. Легко раненый солдат бросил кружку чая, подбежал к контуженному обнял его, но тот этого даже не заметил, после чего солдат осел без сил в пыль у ног контуженного и заплакал.

Замполит полка, приехавший с последней партией раненых, шмыгнул носом: – Второго убитого достать пока невозможно, БМП раскалённая, нужно ждать пока она остынет.

Сергеев удручённо махнул рукой на слова Елчина и пошёл в сторону штаба, а я отправился к себе, переждав когда мимо меня, натужно гудя, в сторону ремонтной роты танки протащили два трофейных КРАЗА – нефтеналивника, которые ремонтники будут разбирать на запчасти, чтобы ремонтировать свои КРАЗЫ, которые возят горючее. Около салона были расставлены столы и кипела работа. На карте были уже нанесены круги, как учил генерал Гвоздев, а Громов и Чистяков с азартом наносили на карту цели.

– Товарищ подполковник! Шестьсот целей получается, чтобы перекрыть все дороги и подходы к нашей обороне. – Удивлённо произнёс старший помощник. – Сейчас, закончим наносить цели и начнём делать таблицу огня и выписки из таблицы во все артиллерийские подразделения.

– Что ж, молодцы, но как бы нам не запутаться в таком количестве целей. Ладно, продолжайте, посмотрим что получится. – Я сел рядом с ними и задумчиво стал наблюдать за их работой.

На ЦБУ, куда я пришёл после обеда, уже сидел командир полка со своими заместителями, а через десять минут в палатке появился командир девятой роты старший лейтенант Пяткин и командир взвода.

Командир роты, остановившись перед командиром, начал рассказывать, что он выдвинулся на ферму, чтобы набрать воды и дров. Всех предупредил, но с танком, который стрелял связи не было и он не знал, что это свои находятся на ферме. Ротный замолчал и опустил голову под тяжёлым взглядом полковника.

Командир тяжело навис над невысоким и плотным Пяткиным – стоял и молчал. Было видно, что он едва сдерживает себя. После минутного молчания, Сергеев процедил сквозь зубы: – Ты, старший лейтенант, убийца. Понимаешь, что своим неумным решением ты убил двух солдат, ещё четверых вывел из строя, одна единица техники уничтожена, вторая ещё неясно, что с ней. Ты это понимаешь?

Командир полка всё-таки не сдержался и в полсилы ударил ротного по лицу, после чего вернулся к столу и устало опустился на стул: – Что с тобой делать? Под суд ведь тебя надо отдавать.

Игорь Геннадьевич в свою очередь рассказал, что от солдата, который сгорел в БМП, ничего не осталось. Он сгорел полностью – только пепел. Наступило тягостное молчания, нет трупа – нет акта опознания. Второй труп тоже не опознать, головы практически нет, личный номер отсутствует: улетел с головой куда-то. Совсем не пострадало второе БМП, перевёрнутую машину поставили на гусеницы, она завелась и своим ходом ушла в роту.

– Ладно, Пяткин, иди в роту, Жди решения.

Посовещавшись с заместителями полковник Сергеев принимает решение – ротного оставить на роте. Начальству доложить следующее: – Командир 9-й роты, не согласовав ни с кем, силами своей роты произвёл разведывательный поиск, был обстрелян и понёс потери.

Узнав, что РМО развернуло баню, я быстро собрал вещи и направился за арык в расположении роты. По дороге в баню зашёл к особисту, поделившись впечатлениями о несоответствии внешнего облика пастуха и новейших японских часов, чем особист очень заинтересовался и ушёл в мед. роту.

Наверно, впервые за две недели так хорошо помылся, причём не холодной водой, а горячей. Хотя в ходе помывки, как всегда это бывает в полевых условиях, только намылился и пропала вода. Но контрактник Денис, который отвечал за баню – быстро справился с этой проблемой и я не только хорошо помылся, но и успел постирать свои вещи. В то время когда я возвращался к себе, около ЦБУ приземлился вертолёт, который выгрузил группу офицеров. Быстро развесив постиранные вещи, я направился на ЦБУ.

Прилетел командующий нашей группировки: генерал-майор Кирсанов, со своими офицерами, в том числе и начальник артиллерии группировки полковник Денисенко. Завтра мы должны начать продвижение вперёд: первый батальон до нп. Н…кий, а третий батальон выйти и охватить нп. Комарово. Денисенко заслушал меня по боевому порядку артиллерийских подразделений, их укомплектованности, боекомплекту, порядку применения артиллерии и ряду других вопросов. Остался удовлетворённым докладом, после чего опять долго и нудно излагал свой опыт операции в Дагестане. Я его внимательно выслушал, но ничего нового, принципиально нового, из применения артиллерии он мне не сообщил. А потом съехал на мелочи и стал придираться к несущественным недостаткам, что вылилось у нас в конфликтную ситуацию. В резкой форме я высказал сомнение в эффективности мелочной опёки с его стороны: – У меня, товарищ полковник, над душой и так "висят" три офицера с округа, а тут вы ещё со своими требованиями. Артиллерия полка к предстоящему бою готова. Утром на всех огневых позициях будут выписки из таблицы огня, а сейчас я должен выслушать решение командира полка на предстоящий бой. – Конечно, своим заявлением начальнику артиллерии группировки, я слегка перегибал палку – очень рисковал. И в лучшем случаи мог нажить себе врага. Реакция последовала незамедлительно.

Полковник Денисенко наклонился ко мне: – Товарищ подполковник, не дергайтесь, а слушайте, что говорят вам более старшие и опытные товарищи, а то я вас быстро отсюда в Свердловск ваш отправлю.

Ну, это даже для начальника Ракетных войск и артиллерии группировки грубо было. Такие заявления даром не проходят. Я встал и решительно ответил

– Товарищ полковник, я готов прямо сейчас собрать вещи и убыть в Свердловск. Никто в полку даже и слова не скажет, что я струсил и сбежал. Но только прямо сейчас напишите мне формулировку причины, по которой вы меня отсюда откомандировываете, а печать я сам полковую на вашу подпись поставлю. Я жду товарищ полковник.

Денисенко и сам понял, что перегнул палку: – Ну что ты, подполковник сразу в бутылку полез, давай работать спокойно. Не хочешь – не буду я тебе мешать. Слушай ты решение командира полка. – Сказал он это и отошёл. После чего он больше не вмешивался в мои действия.

Как такового заслушивания решения командира полка не было. Сергеев собрал вокруг себя Гвоздева, Преснякова, начальника разведки полка Юру Шадура, командира разведывательной роты капитана Ефименко и меня. Общими выражениями обрисовал план боя, поставил задачу начальнику штаба полка и нам, отработать всё документально. Сам вместе с Кирсановым ушёл к себе в салон. В свою очередь я вызвал к себе Громова и командиров дивизионов, тоже, но уже более детально и конкретно проработали огневое поражение конкретных целей: МТФ мы оставили на первую миномётную батарею, сами там справятся, ну а если появятся сложности, то Семёнов своим дивизионом раздолбает её. Чикин идёт с командиром третьего батальона. Довёл место своего КНП, и цели трёх огневых налётов, а в последующем будем огонь вести только по мере возникновения огневого противодействия. После утряски нестыковок я их отпустил.

Много работы было у штаба, надо было отработать карту командира полка, подготовить боевой приказ по полку, отправить ряд письменных распоряжений в подразделения. Тут в основном работа ложилась на ЗНШ – Андрея Аристова. Он уже был и так измотан, а тут ещё столько надо было напечатать. Аристов печатал на компьютере боевой приказ и засыпал, его будили, он печатал и засыпал. Его опять будили, а он отобьёт три буквы и застынет над компьютером, оказывается уже заснул и его надо опять будить.

Только к часу ночи ушёл из палатки Денисенко, и едва я собрался следом за ним идти спать, как к себе вызвал командир полка. В салоне Сергеев пригласил сесть и вытащил из под стола ящик с пивом.

– Наливай себе пива, Борис Геннадьевич, – хоть пиво было "Балтика", которое никогда не любил, но сейчас я пил и смаковал вкус прохладного, хмельного напитка. Под пивко ещё раз обсудили цели огневого поражения, а на второй бутылочке Валерий Валентинович предложил проверить дивизионы на вшивость. Назначили цели в глубине обороны противника и нанесли несколько огневых налётов, тоже проделали и с первой минометной батареей. В принципе, артиллерия с этой проверкой справилась нормально, после этого я спокойно ушёл спать.

Этим вечером меня здорово измучила изжога, не знаю что я съел во время обеда, но от боли я очень страдал, и только после того как сходил в мед. роту и принял таблетки – полегчало. Лекарство, которое мне дала медсестра Ирина Мастяева подействовало. Встретил там и чеченского пастуха, он уже ходил, но без часов, видать кто-то успел снять их с него. Остаток ночи я проспал спокойно.

Утром, когда я пришёл на ЦБУ, там царила лёгкая суматоха: ночью мимо позиций третьего батальона прошла достаточно большая колонна боевиков. Пехота, введённая уверенными действиями, приняла их за ВВэшников и пропустила мимо своих позиций. Главное, что их можно было легко уничтожить. Колдунов рвёт и мечет – ищет, кто виноват в этом. Попытались наехать на меня, но я быстро отъехал, сказав, что за ночь, к моему дежурному офицеру с третьего батальона не поступило ни какой информации или цели. После часа такого бардака, наконец-то разобрались, что колонна, которая прошла мимо третьего батальона действительно была ВВэшная и шла на свои новые позиции, так что разборки на этом закончились.

Командир полка зачитал командирам подразделений приказ и через час, я со своей ячейкой и майором Громовым были на КНП полка. В течение часа привязались, оформили необходимые документы, установили устойчивую связь с командирами дивизионов и были готовы к боевой работе. Громов спокойно пристрелял Репер, ввели поправки полковой артиллерийской группе, сделали перенос на цель Љ 611 – нефтебаза, она стояла на пути движения первого батальона. Первый же залп лёг среди баков и зданий нефтебазы. Красочно рванули две цистерны с горючим, от прямых попаданий, выбросив на большую высоту языки пламени и дыма. Густо и черно загорелась нефть, растекаясь по территории нефтебазы, поджигая всё вокруг себя. Через несколько минут от пламени пожара рванула ещё одна цистерна. Начали постепенно обрабатывать и другие цели, в основном на пути продвижения первого батальона, К приходу полковника Денисенко и полковника Алабина мы уже перенесли огонь к Н….кому, но и так перед ними открылась впечатляющая картина пожаров и разрушений от огня артиллерии. Денисенко остался доволен от нашей работы, а когда на нефтебазе рванул четвёртый бак с нефтью от пожара, он больше в мою работу не вмешивался. Появился полковник Сергеев и в 12:00 1-ый и З-ий батальоны пошли в атаку. Первый батальон рванулся вперед и сразу же занял свой "любимый" полевой стан, который они постоянно обстреливали и пошли дальше к Н…кому. Через пятьсот метров подразделения батальона скрылись среди холмов и больше их не было видно. Мы довольствовались только докладами командира батальона. Пока всё шло нормально, духи на участке первого батальона отошли и заняли оборону на окраине городка.

Подразделения третьего батальона медленно продвигались к населённому пункту Комарово и пока тоже у них не возникало проблем. Лишь поступило сообщение о нескольких легко раненных военнослужащих, но в основном всё тоже было нормально. По сообщениям разведки и особистов нам было известно, что боевики попытались Комарово взять под свой контроль и организовать там оборону, но старший деревни, рискуя своей жизнью, сумел не пустить их в населённый пункт. Через несколько дней стали известны подробности проявления мужества главой администрации Комарова. Группа боевиков на нескольких джипах подъехала к окраине деревни и были остановлены главой администрации, во главе группы жителей. Боевики попытались наглостью "наехать" на главу, но тот отказался пропускать их в деревню. Ни угрозы расстрелять на месте, ни стрельба из автоматов под ноги старейшине, ни смогли сломить мужества чеченца. Боевики вынуждены были занять позиции не в деревне, как они планировали, а на территории подстанции в нескольких сот метрах от жилых домов. Но это было вчера и обстановка в этом плане могла кардинально изменится. В небе появились вертолёты огневой поддержки, одна пара стала работать по Н….кому, вторая пара по Комарово. Через несколько минут отработав, они ушли на базу, оставив в небе огромное облако чёрного дыма. В 13:00 в поле зрения приборов появились цепи третьего батальона, которые подымались вверх по склонам холмов, за которыми скрывалось Комарово. Только пехота перевалила вершину холма, как на их тылы обрушился град 82 мм мин боевиков. Осколками от мины были посечены несколько солдат и начальник штаба батальона, но слава богу, никого не убило.

На связь вышел командир третьего батальона и доложил: восьмая и девятая рота закрепилась на обозначенных рубежах, седьмая рота слева от Комарово продолжает продвигаться и занимать позиции. По всей видимости в деревне боевиков нет, но они заняли оборону на территории подстанции, их там до двадцати человек на джипах. Доложил, что начал профилактический обстрел деревни из танков, а огнём дивизиона и миномётной батареи постарается уничтожить боевиков на подстанции. Командир утвердил решение командира батальона.

2ой дивизион, одной батареей, дал залп по подстанции, но ошиблись в подготовке данных: четыре высокие султаны разрывов поднялись сзади цепи батальона.

– Самара, Стой! – Я успел остановить огонь второго дивизиона, но разрешил огонь третьей миномётной батареи. Появилась ещё одна пара вертолётов, авианаводчик, провожая глазами боевые машины и лихорадочно говоря в микрофон, нацелил их на Комарово. Сделав один круг вокруг чёрного облака: – Не можем работать, ничего не видно от чёрного и густого дыма, горит вся деревня, – доложили они. Быстрый обмен мнениями и вертолёты перенацелили действовать в интересах первого батальона.

Вышел на связь Семёнов: – "Лесник 53, Я Ока. Прошу вашего разрешения на открытие огня по координатам…., – дальше он продиктовал координаты. Бросив беглый взгляд на карту, даже не удивился тому, что эти цели были в тылу первого батальона. Запретил ему открытие огня, пока он точно не разберётся, где проходит передний край первого батальона, где находится он и обнаруженные им цели. Постепенно приходили доклады от командиров батальонов, которые выполнили задачу дня и начали окапываться. К 3 часам дня всё и закончилось. 6 человек ранено. В третьем МСБ – 5 человек, один из них начальник штаба батальона, и один человек с первого батальона, с развед. взвода. Свои же по дурости ранили, когда занимали птицеферму под Н…ским. Пуля парню задела позвоночник.

После того, как закрепились на захваченных рубежах, мы поехали, вместе с командиром полка, выбирать место под командный пункт полка. Поехали в сторону третьего батальона, но место под расположение КП полка там было мало. Через полтора часа поисков, выбор свой остановили на бывшем расположении 9ой роты. А артиллерию решили передвинуть вперёд и развернуть её на поле, где проходил передний край первого батальона. Прибыли обратно на КП полка, где всё было в движении, ожидая только команды на перемещение на новое место.

Быстро перекусил консервами из сухого пайка, и с полковником Денисенко я выехал в третий батальон. Подъехали к переднему краю батальона, чёрный и густой дым, который стоял над Комарово, уже рассеялся, лишь в районе полностью разрушенной подстанцией виднелось большое пламя – горело разлитое трансформаторное масло. Денисенко ушёл смотреть передний край, а ко мне подошёл с докладом старший лейтенант Беляев. Он ещё не остыл от боя и был возбуждён, размахивая руками, рассказал: – Товарищ подполковник, только выскочили на вершину, тут нас духи сразу же засыпали минами, сами знаете, что у нас ранен начальник штаба батальона, если бы не бронежилеты то его и солдат, всех бы убило. Видим, что духи ведут огонь с подстанции, слева от Комарова, ну я туда 81 мину, как в копеечку вложил. Не знаю сколько убил, но их спасло, загоревшее трансформаторное масло. Дымом заволокло всё Комарово и под его покровом они ушли.

В бинокль я осмотрел местность и Комарово. Хотя во время боя по деревне и вели огонь из танков и вертолётов, но особых повреждений видно не было. Я осмотрел НП миномётной батареи, отдал распоряжения по расположению НП батарей второго дивизиона, прошёл на позицию батареи Беляева, похвалил солдат за точное ведение огня во время боя. Хотя, честно говоря, где-то в глубине души у меня были сомнения по поводу духовских мин, которые ранили солдат и начальника штаба. Не наши ли всё-таки были это мины?

Внизу, в расселине холма расположился КП третьего батальона. Спустился туда, посидел с офицерами, которые ещё раз рассказали о всех перепитиях боя. Пообщавшись с офицерами, я нашёл Денисенко, с которым уехал на новое место КП полка. Здесь уже находился мой салон и основная масса подразделений обеспечения. Поздно вечером получив доклад от командиров дивизионов о смене огневых позиций и о готовности к ведению огня, поставил задачи на ночь и лёг спать.

22 октября 1999 г. 20 октября проехали с командиром полка в третий батальон. Посмотрели

9:57 места для расположения нового КП и ТПУ. Обратно возвращались

через Н…ский. Заехали в населённый пункт и в который раз воочию убедился в гнусной сущности ментов. Закончив зачистку, они расположившись на окраине в домах местных жителей, которые ушли из населённого пункта. Около домов, во дворах и рядом с домами громоздились вещи, мебель, бытовая техника собранные в кучи из брошенных домов. Кое-что уже было загружено на машины, а около одного из домов куча вещей была заботливо накрыта большим куском брезента, из под которого выглядывал импортный холодильник и мягкая мебель. И ни какого стеснения – Мародёры.

Глядя на это неприкрытое скотство ментов, у меня испортилось настроение и во время обеда в довольно жёсткой форме сделал замечание Надежде Петровне. Утром она в хамской форме отказалась кормить начальника инженерной службы полка майора Яблокова, мотивировав тем, что он не провёл в столовую свет. Пришлось поставить её по стойке "Смирно" и напомнить ей, что она прапорщик и должна знать своё место. В общем, остался достаточно неприятный осадок как от увиденного в Н…ском, так и от выволочки устроенной прапорщику в юбке, которая в слезах убежала жаловаться к командиру полка.

После обеда я и Андрей Громов собрались и поехали в баню второго дивизиона. Конечно, баня у Чикина не такая шикарная как в первом дивизионе. Но мы тоже хорошо помылись, а потом сели за стол. Наелись и так хорошо выпили, что Андрей по дороге обратно вырубился. А когда приехали обратно: тут уж Андрей приходит в себя и тоже накрывает стол. Выпили мы ещё две бутылки водки, после чего разошлись спать. А всего за вечер, как оказалось, мы выпили семь бутылок водки. Славно посидели.

21 октября с утра Чистяков доложил мне о том, что баня первого дивизиона вечером сгорела. Константин Иванович конечно заявил, что в баню попала граната из гранатомёта, выпущенная боевиками подкравшимися к позиции. Но по неофициальным сведениям баня сгорела от того, что вечером Семёнов напился и куролесил там. Сам влупил гранату из гранатомёта в баню. Сейчас они колотят полным ходом новую баню.

После завтрака выехали в расположение первого батальона, чтобы переместить батальон и с южной стороны охватить Н…ский, полностью блокировав его. Перемещение подразделений прошло спокойно и через час все развернулись на своих новых позициях. Выслушав доклад командира первого батальона, мы сели на свои машины и за командиром полка помчались напрямую через поле в промежуток между южным и северными частями города, где и остановились. Мои солдаты расставили приборы и я методически стал осматривать открывшуюся местность. Развернул прибор в сторону оставленных позиций первого батальона. Там уже бродил какой-то чеченец в длинном пальто и было непонятно, то ли он осматривал оставленные позиции, то ли что-то искал. Командир отрядил туда разведчиков, и те через двадцать минут привезли его к нам. Чеченец средних лет, одетый в старенькое пальто на грязную рубашку, начал сбивчиво объяснять, что он сам с северной части населённого пункта и лазил по окопам с целью найти чего-нибудь, что можно было бы обменять на продукты. Выслушав его командир полка приказал отвезли чеченца к ВВ, которые стояли лагерем в трёхстах метрах от нас.

Только его сдали, как в поле моего зрения из-за поворота дороги показался ещё один чеченец. Я вскинул бинокль. Молодой мужчина, лет двадцати семи, безмятежно шёл по дороге и ел ягоды, которые он срывал с сорванной ветки.

– Товарищ полковник, посмотрите, – обратился я к полковнику Сергееву, – дух идёт, по-моему он обкуренный. Посмотрите в бинокль.

Я засмеялся и повернулся к подполковнику Тимохину: – Владимир Василевич, я бы на месте этого чеченца, сидел бы сейчас дома и как только зашли бы ко мне домой русские, упал бы на колени и протянул все документы, после чего "пел" бы – какой я мирный чеченец и как я люблю русских. А этот спокойно и нагло прёт даже не думая о том, что в этой "лихой" обстановке его может пристрелить любой солдат.

– Олег, сбегай, разберись с ним, – командир послал своего телохранителя на дорогу и двухметровый верзила быстро сбежал вниз с косогора, на котором мы стояли.

– Показывай документы. – Послышалось требование солдата.

Чеченец спокойно посмотрел на Олега, кинул в рот очередную ягоду и также спокойно изрёк: – Да пошёл ты на х… . Я уже документы на том КПП показывал.

Олег растерянно затоптался вокруг духа, не зная как реагировать на такую сверх наглость. Мы же возмущённо заорали: – Чего смотришь, бей его прикладом по башке. – Кто-то рядом неистово орал, чтобы Олег пнул чеченца по яйцам.

Тимохин и один из разведчиков, не выдержав такой борзоты, побежали вниз, где Владимир Васильевич не останавливаясь, сильно ударил чеченца по лицу отчего тот улетел в кювет. Разведчик за шкирку поднял мужчину из канавы и сильным пинком под зад направил его к Тимохину, который схватил чеченца за одежду на груди и нанёс ему ещё несколько хлёстких ударов. Чеченец попытался "дёрнуться" на подполковника, но после чувствительного удара прикладом разведчика послушно побежал в нашу сторону, подгоняемый пинками по заднице.

Перед нами стоял мужчина лет двадцати семи. Хоть и невысокого роста, но крепкий. Судя по тем огненным взглядам, которые он бросал на Тимохина, был он самолюбивым и не привык к такому обращению. Говорить, что он гордый – в этой ситуации не хотелось.

Быстро обыскали, но ничего интересного не нашли. Моё же внимание привлекли комнатные тапочки, которые были у него на ногах.

– Откуда идёшь? – Задал вопрос командир полка. – И куда?

Чеченец назвал населённый пункт, откуда якобы он идёт. Это где-то километров пятьдесят от нашего места. Идёт он в Чернокозово, а это ещё километров шестьдесят. Врёт гад.

– Снимай тапки, – чеченец посмотрел на меня долгим взглядом, из которого я понял: попади я к нему в плен -"секир башка" была бы мне, причём очень долгая и мучительная, но он промолчал и выполнил мой приказ. Я внимательно осмотрел тапочки и показал его, обступившим нас солдатам и офицерам.

– Посмотрите, тапочки почти новые, не испачканные. Рисунок на резиновой подошве не повреждён. А он утверждает, что прошёл около пятидесяти километров. Я бы мог поспорить, что в этих тапочках он прошёл, ну километров пять-семь. Допустим, с населённого пункта Нагорное, которое сейчас вполне возможно контролируют боевики.

Командир покрутил в руках тапочек, потом отдал его духу: – Его тоже отвезите к ВВэшникам, пусть они с ним разбираются. Кто он и откуда? – Чеченцу закрутили руки за спину. Посадили на БМП и разведчики снова помчались к лагерю ВВэшников.

Спустя пять минут из-за поворота выскочила БМП седьмой роты, за ним следовал ГАЗ-53, в кузове которого стояло несколько старых чеченцев. А на броне БМП рядом с командиром роты старшим лейтенантом Соболь восседал глава администрации Комарово. Командир энергично замахал рукой, требуя остановиться. БМП резко повернуло в нашу сторону и стало карабкаться на возвышение, где мы находились, натужно гудя двигателем. Автомобиль свернул на обочину и остановился. Из кузова и из кабины с лёгкой опаской смотрели чеченцы на то, как Соболь и глава администрации подошли к командиру полка. Полковник Сергеев рукой отослал главу администрации в сторону и недовольно обратился к Соболю: – Ты, что это старший лейтенант, бросил роту, катаешься с чеченцами? Чего ты их возишь?

Соболь начал путано оправдываться, а глава администрации подошёл ко мне, учтиво поздоровался и начал благодарить меня за то, что дом его сестры остался цел: – Стёкла и шифер ерунда. Это всё я быстро заменю. А с меня, товарищ подполковник, за это большая благодарность и шашлык. Вы Жене Соболю скажите, на какое время организовать шашлыки и подъезжайте со своими товарищами.

Я усмехнулся: – Спасибо. Но нужно, уважаемый, говорить не мне, а теории вероятности.

Чеченец удивлённо посмотрел на меня: – Не понял, причём тут теория вероятности?

Я взял главу под руку и отвёл его в сторону: – Открою тебе маленький секрет. Я туда в тот же день всадил около двухсот снарядов и то что ни один снаряд не попал в дом ваших родственников это только результат теории вероятности и случайности.

– Товарищ подполковник, – с некоторой долей возмущения обратился ко мне глава администрации, – мы ведь с вами договорились туда не стрелять.

– Во-первых: это вы со мной пытались договорится, а не я с вами. Во-вторых: что я буду спокойно смотреть, когда там боевики шастают и организовывают оборону? – Теперь я уже вопросительно смотрел на него.

Чеченец подумал, а потом сказал: – Вообще-то всё правильно, война есть война, но всё равно спасибо, что дом не разбили. – Он пожал мне руку и отошёл к автомобилю. Вскоре, после хорошего "втыка" на БМП залез Соболь и маленькая колонна продолжила движение в сторону Комарово.

К обеду вернулись в лагерь и во второй половине дня отправили колонну за пополнением в Моздок.

 

Часть третья.

Ноябрь.

2 ноября 1999 года. Только я успел сделать запись о сгоревших трёх домах чеченцев во

5:20 время салюта, как за командиром полка прилетел вертолёт и он улетел

в группировку к командующему. Кирсанов вчера туманно намекнул,

что отдых у нашего полка кончается и через несколько дней пойдём вперёд. Через два часа Сергеев вернулся и рассказал, что командующий остался доволен банкетом в честь дня части и тем как он прошёл. Командир через каждые пять минут доставал наградной пистолет и любовался им. Я его понимал, считая награждение наградным пистолетом или боевым оружием одной из высших наград для военного. А когда я сходил и принёс из своего запаса подплечную кобуру и подарил её от артиллеристов командиру – радости у него не было конца.

– Товарищ полковник, – вкрадчиво начал я, когда командир закончил возиться с подгонкой кобуры, – я не люблю закладывать, но вынужден доложить, что вчера вопреки вашему приказу, одна единица оружия на командном пункте не салютовала.

Командир насупился и с подозрением посмотрел на меня: – Борис Геннадьевич, я не понимаю о чём вы докладываете и на что намекаете.

– Товарищ полковник, я не намекаю, а докладываю – вы вчера приказали салютовать из всех видов оружия, – продолжал гнуть я свою линию, – так вот из одной единицы не было произведено ни одного выстрела.

Сергеев гневно засопел, Тимохин и начальник связи, которые вместе с нами пили пиво, с удивлением смотрели на меня.

– Борис Геннадьевич, я не понимаю к чему вы ведёте, но это гниловато попахивает. Хорошо, докладывайте.

Я не спеша отхлебнул добрую порцию холодного пива: – Товарищ полковник, единственно из чего не салютовали, так это с вашего наградного пистолета.

Командир пару секунд с недоумением смотрел на меня, а потом разразился хохотом: – Точно. Так за чем дело стоит?

Сергеев выхватил пистолет из кобуры, передёрнул затвор и выпустил всю обойму в потолок кунга и не успел он опустить руку с пистолетом, как резко распахнулась дверь и в салон заскочили телохранители командира – дагестанцы Тимур и Нурик. Но увидев, что в салоне всё в порядке и наши смеющиеся лица солдаты замялись на пороге, а через несколько секунд вышли обратно на улицу. Холодного пива было выпито столько, что через пять минут после начала совещания я с трудом сидел на табуретке и каждые двадцать секунд перекидывал ногу на ногу, пытаясь хоть немного облегчить давление на мочевой пузырь. Казалось, ещё немного и меня прорвёт, но слава богу, что совещание продолжалось недолго и я не опозорился.

В двадцать часов мы прежней компанией сидели в салоне у особиста Вадима, который пригласил нас на свой день рождения. Командир от нашего имени подарил ему нож разведчика, чему тот был несказанно рад, а коньяк, налитый щедрой рукой в мою кружку, упал на старые дрожжи и через час я спал крепким сном в своей постели.

Утром, на удивление, я чувствовал себя хорошо, как будто и не пил накануне. Быстро позавтракали и в половине седьмого моё ПРП встало за КШМ командира. Как всегда тянули резину разведчики. Все машины, которые шли с нами в 752 полк, уже стояли в колонне, у своего салона маячил командир полка, решая последние вопросы, а разведчики ползали как сонные мухи в своём расположении, как будто не они сегодня будут по Сунженскому хребту уходить в сторону Грозного. Подошёл Сергеев и возмущённый действиями разведчиков, рявкнул на начальника разведки Юру Шадуру, тот наорался на Ефименко и в разведроте всё закрутилось. Через десять минут несколько БМП разведчиков влились в колонну, а оставшиеся отделение солдат роты в уныние начала собирать брошенное имущество в одно место, провожая нас завистливыми взглядами.

Быстро добрались до первого батальона, по асфальту доехали до Нагорного, но несмотря на то что в деревне, в бывшем кафе, стояло подразделение ВВ, обогнули деревню по высотам и через десять километров подъехали к населённому пункту К…… Разбитые и сгоревшие дома селения, безлюдность и пара верблюдов вдали, щипавших сухую траву. Воронки двухсот пятидесяти килограммовых бомб у дороги и остатки разбитых машин – такая картина открылась нашим взорам. Здесь с боями прошёл 245 полк, а через несколько километров показались и его позиции перед населённым пунктом Радужное, которое уже контролировалось боевиками. На перекрёстке нас ждал командир 245 полка полковник Ткач с офицерами штаба: быстро ввёл нас в обстановку и через полчаса мы уже подымались по асфальтовой дороге на Сунженский хребет, где занимал оборону 752 полк. Чуть ниже вершины хребта мелькнули позиции нашего артиллерийского полка и исчезли за новым поворотом дороги, а ещё через пару поворотов мы вышли на вершину и теперь могли наблюдать местность в обе стороны.

Колонна остановилась и мы сгрудились около командира полка, получая задачу. Разведрота в полном составе уходила по хребту на семь километров за боевые порядки 752 полка и должна была занять высоту 434.4, закрепиться и ждать подхода на следующий день основных сил полка. Вместе с ними уходили мои корректировщики майор Чистяков, капитан Гутник, мл.с-нт Попов и с-нт Ахмеров.

– Борис Геннадьевич, пошли со мной и установим взаимодействие с артиллерией 752 полка, – Сергеев повернулся и направился к видневшему недалеко КП полка. Разведчики засуетились, готовясь к рывку на высоту, туда же потянулись и мои корректировщики, а ПРП двинулось следом за мной к командному пункту и остановилось сзади него. Сержант Палло с Евдокимовым сразу же протянули мне связь с Чистяковым в окоп. Убедившись в надёжности связи и познакомившись с начальником артиллерии 752 полка, я доложил командиру о готовности. Командир в свою очередь переговорил по связи с командиром разведывательной роты и дал

команду о начале движения. Хотя я и решил сразу же вопрос открытия огня артиллерией 752 полка в случаи столкновения развед. роты с боевиками, через несколько минут ко мне подошёл начальник артиллерии полка, молодой майор, и виновато отведя глаза в сторону произнёс.

– Слушай, подполковник, хоть я с тобой и согласовал вопрос открытия огня, тебе ещё надо договориться с командиром нашего полка. Только с его личного разрешения я могу открыть огонь.

– Не понял? – Удивлённо протянул я. – А ты то, для чего здесь тогда?

– Ну…, ну, у нас такой порядок…, – неопределённо протянул майор и виновато кивнул головой на моложавого подполковника и отошёл к приборам наблюдения. Я вкратце доложил о ситуации Сергееву и попросил его согласовать вопрос открытия огня с командиром: через три минуты неожиданное препятствие было преодолено и я уже спокойно мог следить за продвижением разведчиков к высоте. Всё прошло нормально: через тридцать минут Ефименко доложил о занятии высоты, а через десять минут Чистяков попросил дать пристрелочным снарядом по нефтебазе, недалеко от позиций разведчиков.

Начальник артиллерии поморщился, выслушав мою просьбу, а командир 752 полка, не скрывая раздражения, разрешил выпустить два снаряда, что здорово покоробило меня.

Снаряды легли хорошо, но когда мои попросили стрельнуть ещё в одно место, майор категорически отказался снова обращаться за разрешением к командиру.

– Ну, и чёрт с тобой, – я отвернулся от артиллериста и стал в бинокль с любопытством рассматривать село Самашки, которое раскинулось в километре от командного пункта и расстилалось на полтора километра по фронту и столько же в глубину. Изредка среди домов взлетал серый султан разрыва снаряда или мины. Иной раз разрывы окрашивались в красный цвет от кирпичной пыли и ещё один дом превращался в развалины. Прилетели две пары вертолётов: деловито отработав по окраине села и опушке леса за Самашками, они улетели обратно. Некоторое время я разглядывал кладбище, стараясь прикинуть количество пик видневшихся там, но бросил это занятие, так как рядом с командным пунктом развернулось МТЛБ с установленным на ней пусковой установки "Штурм-С"

– Что случилось? – Остановил я пробегавшего мимо меня начальника артиллерии.

– Дот обнаружили, сейчас уничтожим. – Бросил на ходу и выскочил к установке. А через минуту я и сам разглядывал бетонный колпак с амбразурой, который сливался с местностью, даже удивительно что его до сих пор не обнаружили. Ракета сорвалась с направляющей и сразу же устремилась к цели, вызывая у меня зависть. В первую войну я командовал противотанковой батареей на базе противотанковых установок 9П148 и там приходилось попотеть, чтобы управлять ракетой. А тут навёл, выстрелил и ракета как по ниточке идёт к цели: вот и сейчас ракета вонзилась в дот, окутав его серой пеленой дыма и цементной пыли, откуда в разные стороны вылетели обломки бетона. Дым рассеялся и дот теперь являл собой жалкое зрелище и как огневая точка он уже не существовал.

Понаблюдав за населённым пунктом ещё минут пятнадцать, я отошёл к своему выносу связи и стал наблюдать за нашими командирами. В центре обширного окопа был накрыт небольшой столик, который ломился от закусок и выпивки: около него полукругом стояли два командира полка и заместители командиров полков. Сергеев позвал меня, но я, выпив свою порцию, отошёл обратно – мне не понравился командир 752 полка, который с высокомерием оглядел меня.

Мне всё больше и больше не нравилась та атмосфера, которая царила на КП полка, чувствовалось, что местный командир полка подломил всё под себя и ощущал этаким царьком, упиваясь властью. Все крутились вокруг него и это страшно ему нравилось.

У входа на КП возникла лёгкая суета и туда отошёл начальник артиллерии: оказывается, из развед. поиска вернулись разведчики и сейчас все с интересом рассматривали трофейным альбом с фотографиями. Когда до меня дошла очередь, я взял в руки альбом и с большим интересом стал перелистывать целлулоидные листы, разглядывая цветные снимки, прислушиваясь к рассказу, как разведчики нашли этот альбом в одном из домов.

Фотографии были подобраны умелой рукой, отображая жизнь очень богатой чеченской семьи и трёх братьев, которые присутствовали на всех фотографиях. Двое из них лет двадцати пяти – двадцати восьми, а третий молодой волчонок, лет семнадцати-восемнадцати. На первых снимках, на дальнем плане был богатый и большой дом, обширный двор заставленный иномарками. Вот братья кормят крупную собаку кавказской породы, сидят за столом в кругу семьи, встречают приехавшего Басаева и человека похожего на Березовского. Пока идут снимки, так сказать, мирного времени, но вот братьев призывают на службу и они с кипой камуфлированной формы, жизнерадостно идут на камеру. Военная подготовка, стрельбище, отдых за бильярдом своим чередом проходили перед моими глазами и, судя по растительности и постройкам, вся подготовка проходила где-то на юге – скорее всего в Турции. А на других, уже боевые действия в Чечне: разбитые дома, военная обстановка, жёсткий допрос русского пленного и стремительная атака на блок-пост федеральных войск. И везде братья вместе: старшие братья ведут себя перед объективом солидно, естественно и сдержанно, а младший изо всех сил старается подражать своим братьям во всём: в сдержанности, в обращении с оружием, в разговоре, но это у него плохо получается. На доброй сотне цветных снимков проходит часть жизни трёх братьев: старшие уже матёрые бандюги, а младший достойный их ученик. Если его не остановить или не уничтожить, то из него получиться ещё тот отморозок. Интересно было бы узнать дальнейшую их судьбу, но увы – это наверно невозможно.

– Слушай, разведка, я возьму вот эту фотографию? – Обратился я к старшему разведчиков, показывая пальцем на снимок, где братья позируют в камуфлированной форме и с оружием в руках. Старшие стоят, вальяжно положив руки на оружие, и спокойно смотрят в объектив, а младший косясь на старших, пытается принять такую же, наполненную значимостью позу, но это у него не получается.

– Нет, товарищ подполковник, это командиру полка. – Разведчик, забрав из моих рук альбом, подошёл к своему командиру: доложив, начал показывать фотографии. Когда командиры полков закончили рассматривать фотографии, я подошёл и попросил у командира 752 полка, понравившуюся мне фотографию, но и тут я получил полупрезрительный отказ.

Через полчаса, ещё раз обговорив вопрос взаимодействия разведчиков нашего полка и артиллерии 752 полка, мы поехали обратно. На перекрёстке дорог, нас опять ждал командир 245 полка, тут же был накрыт богатый стол, рядом с которым боец с засученными по локоть руками готовил шашлыки из баранины. Я оказался в числе приглашённых за стол, но прежде чем сесть за стол обговорили все вопросы взаимодействия. Полковник Ткач, особенно удивился тому факту, что наша разведрота уже оседлала высоту в семи километрах впереди боевых порядков полков. А я, не доверяя артиллерии 752 полка, на всякий пожарный случай обговорил взаимодействие с артиллерией 245 полка, передал им частоты, на которых находились мои корректировщики и сам лично нанёс на карту полковника Ткач позиции разведчиков на высоте 434.4. Ну, а после решения всех вопросов мы отведали угощения братского полка. Для некоторых это оказалось лишним: Тимохин быстро "сломался", лёг на башне танка и так спящим его повезли в полк, Сергеев держался достойно, но когда мы подъезжали к Нагорному открыл огонь из пулемёта по заброшенной ферме. Светлячки трассеров потянулись к деревянным строениям, а Семёнов, который сидел рядом со мной на башне ПРП, резко спрыгнул во внутрь машины. Я насторожился, но разобравшись, что стреляют наши, спокойно продолжал следовать в колонне.

6 ноября 1999 года. Вчера я должен был вместе с командиром полка ехать на занятие в груп-

8:50 пировку, но командир отменил для меня занятие и уехал один. Я же взял

Сашку Шароборина и пошёл с ним на КНП полка на горе: решив составить схему ориентиров. Но было пасмурно и ни черта не было видно. Решил проверить наблюдательный пункт Семёнова, расположенный на другом конце горы, но лучше бы не ходил туда. Окоп не вырыт, наблюдательные приборы расставлены абы как: естественно разведку никто не ведёт, документация отсутствует. Сами разведчики грязные и небритые. Начальника разведки дивизиона нет. Обматерив их в бессилии, я ушёл на огневые позиции первой миномётной батареи, которая располагалась между двух холмов. Здесь я отошёл душой: позиция оборудована как положено, что положено из документации ведётся в полном объёме, солдаты смотрят весело. В который раз убедился, что на данный момент первая миномётная батарея лучшая батарея полка. Один только недостаток и на мой взгляд существенный – за месяц нет ни одного человека представленного к награде. Сделав комбату внушение по этому вопросу я вернулся на ЦБУ, где застал вернувшихся из разведки Кравченко и Гутника: впечатлений у них много, но ходить со спецназовцами больше не хотят. Говорят, что с нашими разведчиками интереснее ходить.

Договорился с сапёрами о выделении мне на полчаса ИМР,* чтобы он выкопал укрытие для моего салона, да ещё получил с солдатами семьдесят бумажных мешков, решив выложить по краю укрытия мешки наполненные землёй.

Прилёг после всего на кровать в салоне и незаметно задремал. Проснулся через полчаса и к своему неудовольствию наблюдаю на соседней кровати спящего лейтенанта Шумкова. Кстати говоря, я его сумел отстоять от ночного патрулирования КП и от всяких других дежурств. Только чтобы он занимался личным составом и техникой взвода. Но лейтенант инициативы не проявлял и пользовался каждой минутой, чтобы поспать или просто бездумно посидеть.

Я энергично затряс офицера за плечо и когда он вскочил с кровати спросил.

– Ты ночью, что ли не спал?

– Спал, товарищ подполковник.

– Ты что, устал или у тебя работы нет?

– Нет, не устал.

– Тогда иди и ИМР сторожи, а то ведь уйдёт, а укрытие для салона нужно.

Через пять минут подчинённый вернулся и виновато доложил, что ИМР, закончив окапывать санчасть, ушла на позиции дивизионов. Обозлённый я пришёл на ЦБУ, где сгоряча сделал резкое замечание Чистякову, на что он очень обиделся, хотя замечание было справедливое.

После обеда я сидел на ЦБУ и рисовал схему боевого порядка, а палатка постепенно наполнялась командирами подразделения, ожидавшими прибытия командира полка из группировки.

…..Заканчивая совещание, командир полка поздравил разведчиков с их профессиональным праздником – Днём разведчика. В ответ разведчики пригласили командира и ряд других офицеров, в том числе и меня, на "рюмку чая", что было принято с воодушевлением.

Стол был накрыт в офицерской столовой, на стене висел большой плакат с эмблемой разведчиков – летучей мышью, которая раскинула свои крылья над земным шаром. Дружно расселись, дружно подняли кружки. Время до восьми часов, когда должен был прозвучать артиллерийский салют в честь дня разведчика пролетело незаметно и мы вывалили на улицу уже сильно подогретые. Я дал команду произвести два залпа: первый дивизион должен был дать залпы дымовыми снарядами, в которые вкручены дистанционные взрыватели. А второй дивизион среди воздушных разрывов должен был повесить парашюты с осветительными зарядами. Зрелище должно было получиться красивым. Но то что я увидел, мне не понравилось: дивизион Семёнова чётко выполнил моё указание, а второй дивизион выпустил лишь два осветительных снаряда, которые сиротливо болтались в ночном небе, освещая пустынные окрестности. Разведчики были в восторге от увиденного, не зная в целом, что должно было быть в воздухе.

Я предложил собравшимся выйти на улицу через десять минут, чтобы посмотреть вторую попытку салюта, а сам ринулся в палатку ЦБУ. Разговор со вторым дивизионом был жёсток и в категоричной форме – я приказал повторить салют исходя из своих требований. Через десять минут в тёмном небе расцвели багровые разрывы дымовых снарядов, а среди них ровной шеренгой опускались 12 осветительных снарядов, заливая светом Сунженский хребет. Второй залп добавил восторга всем участникам праздника.

– Борис Геннадьевич, – тронул меня за рукав командир полка, когда последний факел потух в воздухе, – давай ещё по элеватору грохнем в честь дня разведчика.

Через пять минут сорок восемь снарядов ушло в сторону А….., где в центре селения

возвышался элеватор, а через пятнадцать секунд багровые сполохи разрывов осветили небе в той стороне. Уже в конце вечера поступила команда из группировки и ещё сто снарядов ушло в цель Љ1329.

17:00 После завтрака получили ещё 200 бумажных мешков и взвод управления начал обкла-

дывать мешками с землёй свой прицеп и наш кунг, а я сидел на стуле, наблюдая за работой солдат. Проходивший мимо Андрей Аристов поздравил меня с представлением к ордену "За военные заслуги". Командир полка только что подписал представление к награде, а спустя несколько минут прибежал посыльный с приказом явиться в командирский кунг. В салоне командира уже находился полковник Григорьев – командир артиллерийского полка и капитан Гвоздев. Ленчик привёл с собой две КШМКи для того, чтобы на нашей горе развернуть два своих наблюдательных пункта и оттуда работать как по Грозному, так и по другим целям.

Сергеев на правах хозяина выставил на стол коньяк и мы, попивая и слегка закусывая, слушали Григорьева о жизни арт. полка. Особенно позабавил нас рассказ о том, как полк наговорил по спутниковому телефону на 64 тысячи долларов.

Когда артиллерийский полк уходил в Чечню, к командиру пришли представители компании "Билайн" и подарили спутниковый телефон, для того чтобы офицеры и прапорщики полка имели возможность раз в неделю связываться со своими семьями.

– Товарищ полковник, – заверил представитель компании, – можете в разумных пределах пользоваться этим телефоном. Мы всё оплатим.

Приехав в Чечню, командир полка определил, что каждый офицер, прапорщик имеет право раз в неделю, в течение пяти минут переговорить по телефону с семьёй и отдал телефон в роту связи на хранение солдату, который лично отвечал за сохранность телефона. Два дня тому назад Григорьев был очень удивлён, когда из приземлившегося вертолёта, к нему прибежал гражданский в бронежилете и заявил, что он представитель компании "Билайн" и должен забрать обратно телефон, в связи с тем, что за месяц наговорено на 64 тысячи долларов.

– Да не может этого быть, – с апломбом заявил полковник, уверенный в своей правоте, – да если бы мы всем полком говорили по телефону, то и тогда бы не наговорили на такую сумму.

– Вот всем полком, вы и наговорили, – представитель компании развернул длинный рулон распечатки переговоров и показал командиру кто, когда и куда звонил. Оказалось, что если офицеры и прапорщики соблюдали график переговоров, то солдат, у которого хранился телефон, давал его направо и налево всем солдатам желающим позвонить. Да и сам он наговорил на сто девять минут.

– Вы радуйтесь тому, что мы не заставляем вас оплачивать эти переговоры, а только забираем телефон…, – с этими словами связист забрал телефон и тут же улетел на вертолёте.

Мы ещё немного посидели и разъехались: Григорьев поехал выставлять свои наблюдательные посты, а я с командиром и Гвоздевым проехали по переднему краю батальона. Завтра у него одна рота продвигается вперёд и мы проверили её подготовку к бою. Договорившись с командиром батальона о встрече у псих. больницы, где собирались старейшины для переговоров мы к обеду вернулись на командный пункт полка.

Пообедав, я забрал фотоаппарат с кунга и устроился на верху командирской машины, куда скоро забрался и знакомый командир спецназовцев.

Через пять минут появился командир полка и мы тронулись на встречу со старейшими. Проехав в сторону Закан-Юрта два километра, связист сидевший внутри около радиостанции вылез на броню и стал что-то докладывать полковнику Сергееву, закончив, он скрылся обратно в машине, а командир оглянулся, нашёл меня глазами и подозвал к себе.

– Борис Геннадьевич, Гвоздев меня заколебал вконец. Знаешь, что мне сейчас доложили? – Командир замолчал и в сильнейшем раздражении замотал головой, потом продолжил, – когда решался вопрос о переговорах, то чеченцы говорили что будет три машины и восемь человек – старейшины нескольких селений. Так вот сейчас чеченцы выдвинулись на место встречи, как и договаривались, на трёх легковых машинах и восемь человек внутри, но сзади ехал в отдалении трактор "Беларусь" с одним водителем внутри. Ну, и Гвоздев принимает решение – трактор уничтожить. Сейчас трактор стоит на дороге и дымит, водитель валяется на дороге раненый, а старейшины стоят у машин и боятся подойти к раненому, чтобы оказать помощь. – Командир сердито нахохлился и остаток пути мы проделали в молчании.

В расположении роты нас встретил возбуждённо-радостный командир первого батальона, который стал докладывать об инциденте Сергееву. Командир молча выслушал и также молча двинулся к месту встречи. Вокруг нас рассыпались разведчики полка и батальона, которые зорко вглядывались в окружающую местность, проверяли подозрительные места, здания и сооружения небольшой нефтебазы, которая располагалась рядом с местом переговоров. Открывшиеся картина, заставила нас невольно улыбнуться. Действительно, трактор дымил, а недалеко от него на асфальте лежал раненый. Изредка он приподнимался и кричал старейшинам, моля их о помощи, но те, забравшись на крыши своих автомобилей, стояли там по стойке "Смирно".

Сдержанно рассмеялся и полковник Сергеев: – Алексей, я тебя когда-нибудь пришибу. Но сейчас давай БМП туда и раненого в полковой медпункт, да и старейшины пусть идут сюда.

Шпанагель свистнул, отдал распоряжение и БМП, набитое солдатами рванула к автомобилям. Когда боевая машина подошла к машинам, чеченцы как по команде подняли руки вверх, но увидев, что никто не собирается их убивать или брать в плен, слезли с машин и направились в нашу сторону. Солдаты, оказав раненому первую помощь, загрузили его на машину и умчались на КП полка.

Старейшины, а среди них была и женщина славянской внешности, степенно подошли к нам и поздоровались с командиром полка. Глава администрации Закан-Юрта, звали его Саид, представительный мужчина лет сорока пяти, взял инициативу в свои руки и стал представлять сопровождающих. Сначала он представил двух стариков почтенного возраста, в богатых каракулевых папахах, в начищенных до синего блеска хромовых сапогах, в чёрных драповых пальто и с неизменными посохами в руках.

– Они очень плохо понимают по-русски, поэтому не обращайте внимания, когда мы будем переводить им. А это уважаемая Наталья Ивановна, она директор средней школы и представляет Алхан-Калу, а это уважаемый всеми житель Алхан-Калы Музаев, он сопровождает Наталью Ивановну. – Саид показал на женщину и ещё одного чеченца рядом с ней, затем он представил и других переговорщиков.

Командир выразил сожаление по поводу произошедшего инцидента и выслушал Саида, который рассказал, что раненый был старшим санитаром псих. больницы: – Теперь, к сожалению, больных некому лечить, – констатировал он.

Чеченец развёл удручённо руками, а мы со спецназовцем переглянулись и слегка усмехнулись. Оглядевшись, все двинулись к глубокой канаве, где и расселись на травяных скатах рытвины друг против друга. Саид извинился перед нами и перебросился со стариками и остальными переговорщиками несколькими фразами на чеченском языке, а потом обратился к командиру полка.

– Товарищ полковник, я уполномочен присутствующими уважаемыми людьми, – Саид ещё раз обвёл присутствующих чеченцев рукой, – довести до российского командования ту обстановку, которая сложилась на настоящее время практически во всех чеченских селениях.

Сразу же хочу заверить вас, что во всех селениях, представители которых сейчас здесь находятся, в том числе и в Закан-Юрте – боевиков нет. Ни одного человека, – твёрдо заявил чеченец и попытался заглянуть каждому из нас в глаза. Он так убедительно говорил, что ему самому себе хотелось верить, но мы не верили ни одному его слову, хотя и согласно кивнули ему головой, как бы соглашаясь с его словами. Уже позднее, после войны, я узнал что в это время в Закан-Юрте стоял отряд боевиков, который возглавлял министр внутренних дел Ичкерии, но надо сказать они вели они себя тихо, ничем не выдавая своего присутствия. А пока Саид продолжал "петь свои мирные песни", стараясь разжалобить нас. В принципе, он рассказывал правду, но и притом что она была достаточно горька, он пытался ещё больше сгустить краски, добавляя различные детали жизни прифронтовых селений. В частности его рассказ сводился к проблемам, связанным с притоком беженцев. Если до войны в Закан-Юрте проживало 4 – 5 тысяч человек, то сейчас 15 – 20 тысяч человек и такая обстановка во всех чеченских селениях. Сама по себе такая скученность – проблема, а в связи с тем, что в селениях нет электричества, газа, топлива, не работает водопровод, не хватает продовольствия, лекарств, что совсем усугубляет и до того мрачную обстановку….

– Товарищ полковник, я уже месяц не видел мяса, – Саид сгоряча ударил для достоверности себя в грудь, но тут же смутился, поняв что перебрал и его лоснящаяся рожа только опровергает все эти рассказы. Он глупо хихикнул и продолжил, но уже сбавив тон, – товарищ полковник, а ведь у нас в деревнях и скот как наш, так и беженцев. Его ведь тоже надо кормить и пасти, а на пастбищах или минные поля, или стоят ваши полки. Ежедневные обстрелы и бомбежки беззащитных селений, где нет боевиков приносят только горе. Три дня тому назад ваша артиллерия обстреляла деревню и было убито две маленькие девочки и уважаемый житель деревни. – Саид картинно развёл в недоумении руками.

Хотя я прекрасно понимал, что чеченец врёт насчёт жертв, сердце моё всё равно болезненно сжалось, но я быстро задавил в себе было всколыхнувшуюся жалость. Так недолго и в пацифисты записаться. Они бы лучше боевиков к власти не допускали.

– Вот и Наталья Ивановна, рассказала, что сегодня ночью страшный обстрел Алхан-Калы был, половина центра села разнесена, – Саид кивнул головой на представителя Алхан-Калы.

Русская женщина поправила платок на плечах и решительно обратилась к командиру полка: – Товарищ командир, объясните мне, по каким критериям вы выбираете цель?

Сергеев до этого сидевший молча, сумрачно слушая противоположную сторону, вскинул голову и твёрдо ответил: – Я не намерен перед вами отчитываться о своих решениях. Я готов выслушать ваши просьбы и пожелания. Что могу решить своей властью, я готов выслушать и решить ваши проблемы, что не могу – обещаю передать высшему командованию. – Командир замолчал.

Наталья Ивановна помолчала, потом продолжила: – Вы поймите меня правильно: я директор средней школы, всю жизнь прожила и проучила детей в Алхан-Кале. К сожалению не все мои

ученики стали примерными и уважаемыми людьми…

Спецназовец нагнулся ко мне и прошептал в ухо: – Это она говорит про своего ученика, полевого командира Бараева.

Я с любопытством посмотрел на женщину: много слышал про этого жестокого чеченского командира. Несмотря на свою молодость, он двадцатипятилетний сумел сколотить банду таких же отморозков, как и он сам. Похищал людей, убивал не только русских, но и своих соплеменников. На весь мир он прославился тем, что взял в заложники четверых англичан и отрезал им головы. А Наталья Ивановна продолжала дальше.

…Я так давно живу среди чеченцев, что думаю как они и веду образ жизни как у них, хотя я и православная. Я всей душой за то чтобы быстрей закончилась война и на этой многострадальной земле воцарился мир, но я не могу объяснить своим односельчанам, почему русские обстреливают села, в которых нет боевиков, почему прилетают снаряды, бомбы и убивают мирных жителей, разрушают их дома. Сегодня ночью был самый страшный обстрел, разбито много домов, люди остались без крова, а ведь зима ещё только впереди. Я прошу Вас от имени всех собравшихся – прекратите обстреливать села, лучше помогите людям, которые оказались заложниками этой бессмысленной войны. Ведь поймите – мирные жители ни в чём не виноваты.

Наталья Ивановна замолчала, молчали чеченцы, молчали мы, лишь бросая взгляды друг на друга. Можно было бы и оспорить её рассуждения, можно как-то отговориться или отмежеваться хотя бы от этих обстрелах, но никто и не собирался спорить, оправдываться. У каждой стороны была своя правда. При молчаливом согласии этих представителей, которые олицетворяют весь чеченский народ, творился весь жестокий беспредел, творилось беззаконие и вандализм, прикрываясь именем Аллаха и броскими лозунгами. Тут они все лукавили и Наталья Ивановна в том числе. Не в одну ночь Бараев и его приспешники превратились в извергов и изуверов, не за одну неделю вдруг чеченцы почувствовали себя суверенными и независимыми, и не один месяц они творили беззаконие, насилие над русскими у себя на земле – убивая, выгоняя из своих жилищ, грабя их. Всё это терпеливо взращивалось, внедрялось в сознание молодёжи и населения. Могли встать седовласые, уважаемые старейшины, мог встать чеченский народ и сказать – Нет! Никто не встал, никто не сказал, потому что почувствовали слабость России, вкусили сладость безнаказанности. А сейчас пришли и молят о пощаде….

Это была лишь часть мыслей, которые проскочили, наверно, не только у меня, за эту длительную паузу.

– Хорошо, – командир прервал затянувшееся молчание, – по деревням, без причины, мы стрелять больше не будем. Но если узнаем, что там боевики, если из этой деревни прозвучит в нашу сторону хотя бы один выстрел, извините, даже колебаться не будем – откроем огонь. У наших солдат тоже есть матери и отцы, которые ждут своих сыновей домой. Свои проблемы решайте сами, у меня и у войск другая задача. Поймите тоже правильно, чем больше вы сами будете оказывать сопротивление бандитам, чем меньше вы будете им оказывать помощи, тем быстрее война уйдёт от ваших селений, тем быстрее придёт власть к вам, которая и будет решать ваши проблемы. Да и беженцы быстрее вернуться в свои селения. А пока я обещаю, если не будет нарушений с вашей стороны – никто из моего полка по вашим селениям не откроет огня. В свою очередь обещаю: обо всём, что тут было сказано вами – обязательно доведу до своего командования. Вопросы ещё есть?

Командир обвёл глазами чеченцев. Саид приподнялся и обратно сел, зачастил, опасаясь что русский полковник сейчас встанет и уйдёт.

– Товарищ полковник, а дрова из Самашкинского леса мы можем брать? А то мы боимся туда заходить, ещё примут нас за боевиков.

– Да, с девяти часов и до семнадцати можете беспрепятственно заготовлять дрова, – видно было, что командиру уже надоело выслушивать бесконечные жалобы местных. За сорок минут переговоров мы выслушали всех представителей и каждый из них докладывал практически одно

и тоже – просьбы о помощи и заверения, что боевиков у них нет.

Командир встал, давая понять, что переговоры заканчиваются, чеченцы тоже поднялись и Саид от имени всех представителей пообещал провести завтра же митинги во всех деревнях и проголосовать за российскую власть.

Вернувшись обратно в полк, мы окончательно утрясли все вопросы завтрашнего перемещения 2ой роты на 3 – 4 километра вперёд.

23:15. Только что поступило сообщение: из расположения мотострелковой роты напротив

Закан-Юрта расчёт зенитной установки ЗУ-23у обстрелял позиции 7ой роты третьего батальона: причины неизвестны, насчёт потерь идёт уточнение.

7 ноября 1999 года. Как только я утром появился на ЦБУ, меня на связь вызвал полковник

16:00 Денисенко: – Копытов, довожу до тебя, а ты делай выводы. Сегодня

ночью в 623 полку произошло двойное заряжание миномёта. Естественно – взрыв: погиб командир батареи, два командира миномёта и несколько номеров расчёта. Поэтому проведи занятия с миномётчиками и заостри внимание на этом вопросе. Всё, занимайся своими делами.

Не успел положить трубку, как в палатку зашли спецназовцы, чтобы забрать корректировщиков: Кравченко уходит со своей группой по Сунженскому хребту в тыл боевиков, а капитан Тругуб с другой группой переправится через реку Сунжа и уйдёт на несколько дней за передок.

Покончив с текущими делами, я в десять часов был уже на КНП полка на горе Чёрная, так мы окрестили высоту 434.4. День был прекрасный, солнце заливало своим светом холмистые окрестности, щедро делясь не только светом, но и скупым осенним теплом. Воздух был кристально чистым и местность просматривалась на десятки километров. Хорошо был виден Грозный, ещё лучше видны были склоны предгорья гор южнее нас. Я вёл большим оптическим прибором по селеньям: Кулары, Лермонтов-Юрт, Гехи, Шаами-Юрт, Ачхой-Мартан, всё поворачивая прибор правее и правее пока не уткнулся в Бамут. Хотя до него было далеко, но я мог достаточно подробно рассмотреть это село, за которое шли бои. Вот и сейчас на её окраине подымались частые клубы разрывов снарядов, а чуть в стороне деловито заходили и накрывали цель две пары вертушек. Опустив немного прибор, я упёрся взглядом в Самашкинский лесной массив, который располагался на площади в сорок квадратных километрах, и где по разведданным в лесу базировались несколько чеченских отрядов. Вздохнув, я повернул наблюдательный прибор на поле предстоящего боя. За КП первого батальона уже сосредоточилась вторая рота, здесь же стояло несколько танков, выделялась своими характерными деталями инженерная машина разграждения и ещё одна машина сапёрной роты. Всего, как я насчитал, собралось 24 единицы техники, вокруг которых суетилось около сотни солдат, завершая последние приготовления к броску вперёд.

Я бросил взгляд на часы – 10:43. Пора.

– "Ока"! Цель 1398, навести, готовность доложить. – Цель была обработана заранее, осталось только навести.

– "Ока Готова". – Прозвучало в эфире. Я следил за движением секундной стрелки, и когда она завершила свой очередной круг, выдохнул: – Огонь!

Я повернул голову в сторону огневых позиций, которые прекрасно просматривались с КНП полка. Первый дивизион опоясался дымками и взблесками выстрелов. Резко повернулся и в бинокль стал смотреть на цель – небольшая высотка, которая господствовала над этим сектором местности. Прошелестев несколько в стороне от полкового наблюдательного пункта, снаряды дивизиона подняли султаны чёрных разрывов, и к моему огорчению, на большой площади, причём не долетев до высотки метров триста.

Возмущённый я схватил трубку радиостанции: – Ока! Ока! Чёрт побери, что вы творите? Основными, веер сосредоточенный, дальше триста. Огонь!

Пока артиллеристы первого дивизиона вводили корректуру, я стал наблюдать за работой первой миномётной батареи. Тут всё было в порядке. Миномётчики чётко и слаженно работали на огневой позиции и миномёты с завидным темпом выплёвывали мины, которые по крутой траектории уходили сначала вверх, а достигнув самой высокой точки, падали вниз и накрывали узкие ленты зелёнок на пути продвижения пехоты.

С огневой позиции дивизиона снова послышался залп, но уже основными орудиями и теперь разрывы поднялись сзади высотки.

– Ока, дальность меньше 100. Огонь! – Теперь разрывы легли нормально.

– Ока, цель 1398, огневой налёт 10 минут. Огонь! – Теперь осталось только наблюдать, как начальник штаба дивизиона сработает.

Результаты огневого налёта меня слегка разочаровали. Залп по дальности лёг нормально, но веера сосредоточенного, когда все снаряды дивизиона ложатся на пятачке цели, не получилось. В принципе, цель была накрыта, но хотелось увидеть разрывы снарядов именно на вершине высотки, где находились окопы духов. Остальные снаряды легли вокруг высоты. Командир полка остался доволен артиллерийской подготовкой атаки, а я досадливо поморщился. Первый дивизион мог бы накрыть цель и с первого залпа, да и обеспечить более высокую кучность разрывов. Я ещё раз вздохнул, вызвал по радиостанции начальника штаба, пристрелял основным орудием вершину высоты, назначил методический огонь и с удовлетворением стал наблюдать, как каждые тридцать секунд на высоте появлялся разрыв снаряда.

Пока я занимался с артиллерией, вторая мотострелковая рота с приданными танками и сапёрами позади вытянулась из-за КНП батальона и эта стальная махина устремилась вперёд. Я прильнул к окулярам двадцатикратного прибора и теперь с близкого расстояния наблюдал за движением двух десятков бронированных машин, которые беззвучно, посвёркивая гусеницами и выкидывая высоко в воздух куски земли, мчались к высоте.

Завороженный неумолимым движением танков, БМП я вдруг представил себя простым красноармейцем, сидящим в окопе с трёхлинейкой, с несколькими гранатами и бутылками с зажигательной смесью, в лучшем случае, а на меня несётся вот эта махина стали, готовая раздавить, раскатать, убить. Но я должен её остановить, даже ценой своей жизни. По позвоночнику прокатилась волна холода и я повернулся к командиру полка.

– Товарищ полковник, теперь я воочию понимаю, какой подвиг совершили наши отцы и деды в Великую Отечественную войну.

Полковник Сергеев, прильнул к окулярам и с минуту наблюдал за действиями пехоты, а потом отдвинулся от оптического прибора и только задумчиво протянул: – Мда… .

Пока бронированные машины с пехотой внутри приближались к высоте по жёлтому от высохшей травы полю, миномётчики перенесли туда огонь и беглым огнём обстреляли всё вокруг неё. В довершении, танкисты не останавливаясь, сделали несколько выстрелов по высоте. Я дал команду на прекращении методического огня по высоте и первый дивизион, выпустив несколько залпов в тыл позиций боевиков умолк, а ещё через пару минут пехота показалась на вершине высоты. Дело было сделано и чеченцы, на наше удивление, противодействия не оказали. Со второй роты пришло сообщение, что окопы противника есть, подготовленные к обороне, но использовались лишь для наблюдения за нами.

Сзади нас и сбоку послышался стремительно приближающийся рокот вертолётов и над нашим КНП пронеслась пара вертолётов огневой поддержки. Авианаводчик удивлённо схватился за микрофон и что-то затараторил по радиостанции, а выслушав ответ, повернулся к командиру.

– Товарищ полковник, вертолётчики заблудились. Может, мы их используем в своих целях?

Командир даже не раздумывал: – Товарищ майор, давай, направляй их за высоту и пусть они там прочешут все зелёнки вплоть до самой Алхан-Калы.

Авианаводчик радостно мотнул головой и бросил несколько фраз в микрофон. Вертолётчики сделали прикидочный круг и ринулись за высоту. Сделали горку и тут же ударили неуправляемыми ракетами. Авианаводчик доложил командиру, что вертолётчики обнаружили в километре от новых позиций второй роты два чеченских БТР, дот и теперь атакуют их.

Вертолёты, сделав круг, снова пошли в атаку и дали ещё один залп ракетами.

– Товарищ полковник, один БТР подбит, второй уходит. Около подбитого лежат два духа.

– Молодцы!

Через несколько минут новый доклад – уничтожен дот около кладбища, недалеко от Алхан-Калы. Поработав ещё пушками по зелёнкам, вертолёты улетели от нас.

Выслушав доклад командира батальона, Сергеев отдал приказ на закрепление на новых позициях и мы приготовились к убытию на КП, но в это время наше внимание привлекла автоколонна, которая спокойно пылила вдоль Самашкинского леса в сторону Закан-Юрта. То, что эта была колонна какого-то полка сомнений не было, но как она туда попала и куда сейчас свёрнёт – это был ещё тот вопрос. Командир ринулся к радиостанции, но взяв в руку микрофон, вновь его положил на место. Из расположения третьей роты выскочило два БМП и ринулись к железнодорожному переезду, куда подходили головные машины автоколонны, готовые свернуть в сторону чеченского селения. Они успели вовремя и мы с облегчением перевели дух, увидев, как колонна, завернув в нашу сторону, тяжело стала подыматься к командному пункту полка.

– Чёрт побери, что это за дурак вёл колонну? – Командир полка стёр со лба пот и замер в удивлении. Замерли и все кто был на КНП полка, а затем повернулись в сторону мощного гула, донесшегося издалека.

– Борис Геннадьевич, – возбуждённо воскликнул Сергеев, – блин, я же совсем забыл, ведь это запланированный группировкой массированный огонь. Говорят, до тысячи стволов будет участвовать.

Действительно, я тут же вспомнил распоряжение начальника артиллерии группировки. Впрочем, в связи с сегодняшней атакой, оно нас не касалось, но в нём говорилось о двух массированных ударов: первый по позициям боевиков в районе Бамута, а второй по всей площади Самашкинского леса, где скрывались несколько отрядов боевиков. Вот и сейчас, все склоны гор за Бамутом кипели от разрывов тысяч снарядов.

– Товарищ полковник, второй то удар будет по Самашкинскому лесу, а вы вчера разрешили жителям Закан-Юрта за дровами в лес сходить.

Командир с досады плюнул на землю: – Ничего себе, сейчас они за дровами сходят…

В томительном ожидании прошло десять минут и второй массированный удар тяжким молотом обрушился на Самашкинский лес. Снаряды и ракеты равномерно накрыли всю площадь леса, который лежал в пяти километрах от нас и с вершины высоты проглядывался во всех направлениях. Это был первый залп, после которого в течение пяти минут по лесу вёлся беглый огонь. Снаряды рвались, мощно выкидывая вверх клубы дыма, обломки, а иногда целые деревья. Хотя Самашкинский лес был площадью сорок восемь километров, но тысяча стволов и несколько тысяч снарядов, которые обрушились на лес, свели преимущество огромного пространства к минимуму. На какой бы участок леса мы не смотрели, везде видели вздымающие к небу разрывы. В конце огневого налёта, несколько снарядов всё-таки оторвались от цели и упали среди домов на окраине Закан-Юрта, где поднялась вверх красная кирпичная пыль от попадания снарядов в дома.

Пробыв на высоте ещё минут пятьдесят, мы спустились на командный пункт полка, где нас уже ждало сообщение из третьей роты. К ним с белым флагом пришёл Саид и сообщил, что в то время когда начался обстрел леса, он проводил митинг селян в пользу поддержки российской власти. И именно в толпу упали те несколько снарядов, разрывы которых мы видели. Восемь человек тяжело ранено и Саид просит медицинской помощи.

Командир тяжело вздохнул и отдал распоряжение отправить в расположение третьей роты врачей, туда же привести и раненых чеченцев. Уже через час первых раненых привезли к

вертолётной площадке и их тут же эвакуировали вертолётами в госпиталь. Разобрались мы и с автоколонной, которую тоже отправили в штаб группировки. Не успел я уйти на обед, как новое сообщение, уже касавшееся Кравченко: позвонили с Екатеринбурга с известием, что его отец находится при смерти. Как он вернётся из разведки, его надо отпускать домой.

28 ноября 1999 года. Вчера еле дождался смены, так сильно хотелось спать, даже не пошёл

6:50 на ужин, пришёл в салон и завалился спать, приказав разбудить меня

в четыре часа утра. Но разбудил в половине первого ночи меня Мишка Хмелёв: – Боря, командир зовёт тебя к себе.

– Что случилось? – Я сел на кровати и сладко потянулся, а потом начал быстро одеваться слушая друга. Хмелёв, увидев на столе палку сырокопчённой колбасы, отломил от неё здоровенный кусок и усиленно двигая челюстями стал рассказывать, как полковник Сергеев решил проверить охрану командного пункта.

– Боря, ну и влетело мне. Как назло нигде часовых нет, все дрыхнут. Так, кое-где стоят солдаты и то толку нету: пароля не знают, действуют неуверенно. Короче бардак. Командир сейчас сидит у себя злой и требует тебя.

– А я то зачем ему нужен?

– У тебя тоже не было часового.

Я коротко матернулся, натянул бушлат, взял карту и вылез на улицу: часовой маячил около прицепа. Осветил его фонариком – разведчик Попов.

– Попов, где был когда командир проверял?

– Товарищ подполковник, я как раз подкидывал дрова в печку в прицепе. Тогда он и пришёл, – виновато проговорил солдат. Я сплюнул от злости, но ругать Попова не стал. Такой порядок, существовал уже давно, что часовые подкидывали дрова в печки прицепа взвода и в моём салоне, чтобы не держать на ночь отдельно истопников. Прекрасно понимая, что это грубейшее нарушение, но порядка не меняли.

– Борис Геннадьевич, – недовольным возгласом встретил меня командир полка, – ну, у тебя ведь всегда была налажена служба. А тут прихожу и часового нет. Я могу понять что у нас на ПХД бардак: у прапорщика в подчинении две бабы и три повара. Им и не до охраны, им кормить надо нас, но у тебя то, что за балдёж?

Командир ещё долго возмущался отвратительной охраной командного пункта полка, а когда иссяк, достал из шкафчика бутылку водки и тарелку с колбасой. Я раскрыл карту мы выбрали цель около Алхан-Калы и жахнули туда 2мя залпами вторым дивизионом. Ушёл я от командира в три часа ночи, а проснулся в 6:30. Читсяков не стал меня будить: хочет мне что-то доказать. Ну, это его проблемы.

12:05 Начал работать первым дивизионом майор Тругуб, он ушёл со спецназом за передок. Ис-

тратил на пристрелку 14 снарядов. После пристрелки навели весь дивизион, определив

цель как взводный опорный пункт.

Эти и следующие сутки придётся на ЦБУ дежурить нам с Чистяковым по очереди вдвоём. Кравченко ещё не приехал с отпуска по семейным обстоятельствам, а Гутник сопровождает корректировщиком колонну в Моздок.

…– Гутник, быстро собирайся, готовь радиостанцию, через час едешь корректировщиком с колонной в Моздок. Да и реши все вопросы взаимодействия со старшим колонны. – Я сел на свою кровать и потянулся к чайнику, чтобы налить себе кофе.

Гутник без энтузиазма выслушал мой приказ и промолчал, не двинувшись с места.

– Товарищ капитан, я не понял? Ты чего сидишь? Вперёд. – Я отхлебнул кофе и с недоумением уставился на офицера, который продолжал упорно сидеть на табуретке. – Гутник ты меня слышишь?

– Слышу, товарищ подполковник, – Володя поднял на меня полные тоски глаза, – Может быть, пошлёте вместо меня Чистякова? А?

– Ты чего? Чистяков здесь мне нужен. Он всё-таки старший помощник. А что за проблемы, я не понимаю?

– Да, напьюсь я там, товарищ подполковник. Наебенюсь, не смогу удержаться. – Гутник вскочив с табуретки, подскочил к моей кровати и горячо заговорил, – Товарищ подполковник, прикажите мне не пить. Прикажите и смогу удержаться.

– Ты чего, Володя? Ты чего за ерунду несёшь? Какой приказ? Возьми да не пей….

– Да, не смогу я так удержаться, а вот если прикажете – то удержусь.

Я был обескуражен той беспомощностью и безнадёжностью, которая прозвучала в его голосе. Ну, не законченный же он алкоголик, надо попробовать убедить его.

– Володя, а ты не пей – просто не пей и всё. Бери пример с меня: я выпью свою норму, которую определил и всё – ведь не пью. Зачем тебе приказы? Посмотри на меня и не пей….

– Не могу, – тихим и тоскливым голосом произнёс Гутник, у него уже прошёл весь запал и он опять понурился, – я как увижу водку, так всё забываю. Каким то уровнем мозга понимаю, что нельзя, но остановиться уже не могу: пока не вырублюсь – не остановлюсь. Вот такие мои дела.

Да, дела – это серьёзно. Придётся, как это не дурацки выглядит – приказывать. Я тяжело вздохнул и, добавив максимально металла в голос, рявкнул командирским голосом: – Товарищ капитан, Встать. Смирно. Слушай приказ. – Гутник вскочил и вытянулся в струнку.

– Запрещаю вам в период командировки в город Моздок употреблять любые спиртные напитки. Вольно.

Володя подскочил ко мне и затряс меня за руку: – Спасибо, товарищ подполковник, я выполню ваш приказ. Вот увидите, я выполню, – начальник разведки схватил шапку и выскочил из салона, а я лишь покачал в удивлении головой – дебилизм, да и только. Всё равно напьётся.

18:00 Еле досидел до обеда на дежурстве, опять сильно клонило в сон и обедал я уже в полу-

дрёме. Добрался до кровати и провалился в тяжёлый сон без сновидений, но поспать мне дали только один час.

– Товарищ подполковник, товарищ подполковник, – меня за плечо осторожно тряс командир взвода лейтенант Шумков.

– Чего тебе? – Я открыл глаза и с неудовольствием посмотрел на своего подчинённого.

– Товарищ подполковник, ПРП с места сдвинуться не может. Двигатель работает, всё

нормально, но с места двинуться не может.

Сон мигом слетел с меня – ПРП это единственная ценность, которая была в полку у начальника артиллерии. Без него я как без рук и глаз.

– Шумков, поубиваю вас всех, – заревел я от нахлынувшей злости, – она же вчера ещё ездила

нормально. Абакумов её передал исправленную честь по чести этому Бердюгину. Всех поубиваю гадов. – Ещё раз пообещал я и выскочил на улицу.

ПРП стояло у прицепа взвода и вокруг него собрались практически все солдаты взвода, а механик-водитель озабоченно носился вокруг машины, не понимая в чём дело. Двигатель работал нормально, обдавая нас горячим чистым выхлопом без масла, как у многих БМП или у ПРП второго дивизиона. По моей команде Бердюгин несколько раз газанул – двигатель реагирует тоже нормально, никаких посторонних звуков в работе двигателя, но тронуться с места машина не может. Так как на этом мои познания заканчивались, я ещё раз обошёл вокруг машины и приказал очистить ведущие катки от набитой туда грязи. После чего машина, хоть с трудом, но сдвинулась с места.

– Давая, Шумков, езжай в дивизионы и отвези туда гуманитарку, которая им досталась.

Заодно прогонишь ПРПэшку, может разойдётся, а я договорюсь на завтра чтобы в ремонтной роте посмотрели её.

ПРП с командиром взвода и солдатами уползло по густой грязи, а я поняв что мне больше не уснуть, ушёл дежурить на ЦБУ.

Время за разговорами с товарищами пролетело незаметно. На улице уже совсем стемнело, когда в палатку шумно ввалился Дима Щипков и сразу же направился к моему столу.

– Боря, я тут развернул свою систему "Арбалет" и засёк несколько точек, откуда ведутся интенсивные переговоры между боевиками. Давай посмотрим, где они находятся и если ты достаёшь по дальности – то долбанём по ним. – Дима передал мне список координат и мы склонились над картой. Через пять минут, закончив наносить будущие цели, я выпрямился. Все цели находились в полосе действий 245 полка в одном из населённых пункте и вокруг него, но мы могли спокойно их достать огнём артиллерии.

– Дима, нормально. Давай накроем.

– Боря, давай так. – Товарищ в азарте аж вскочил, – сейчас пронумеруем эти цели от единицы до одиннадцати. Я ухожу в свою КШМ и как только кто-то из них выходит в связь, я называю номер, а ты туда наносишь удар.

Дима убежал, а я навёл второй дивизион в центр района целей, чтобы сократить время наводки. Долго ждать не пришлось: резко зазвонил телефон и голос Щипкова выдохнул – Седьмая.

Быстро передал данные на огневую позицию и через полторы минуты 24 снаряда прошелестели в сторону населённого пункта. Глухие, от большой дальности, разрывы, а через две минуты радостный вопль Димы Щипкова рвался из телефонной трубки: – Боря, передача прервалась прямо на полуслове. Накрыли мы их….

Таким образом мы открывали огонь ещё несколько раз и через час Дима доложил, что интенсивность радиообмена в том районе значительно снизилась. Договорившись повторить такой приём завтра, я углубился в изучение данных по запасам боеприпасов на огневых позициях дивизионов и миномётных батарей.

– Товарищ подполковник, – я поднял голову и окинул взглядом дежурного телефониста с роты связи, который нерешительно переминался с ноги на ногу у моего стола. Был он из контрактников, прибывших из последнего пополнения. – Товарищ подполковник, я понял что вы сейчас стреляли по этой деревне? – Контрактник ткнул пальцем в карту.

– Да. А что? – Я окинул заинтересованным взглядом контрактника.

– Да, я вам пару целей там предложил бы…, – контрактник замолчал, неуверенно поглядывая на меня.

– Ну…, – поощрил я бойца.

– Я, товарищ подполковник, родом оттуда. В девяностом году закончил среднюю школу и ушёл в армию. Ушёл с радостью, если бы не ушёл, то сбежал бы оттуда всё равно. Вроде бы и родители здесь жили с пятидесятых годов, и я родился там и жил, дружил с местными пацанами из чеченцев. Учился вместе с ними в школе. Вроде бы должен быть с ними на равных. Так нет – я всегда чувствовал себя среди них чужим, постоянно терпел от них унижения и издевательства. Видел с каким презрением местные чеченцы относились к нам русским, ко мне, к моим родителем, конечно не все, но многие. Особенно из молодых и борзых. Я ещё в армии служил, когда узнал что мои родители вынуждены были за бесценок всё продать и уехать в Россию из-за этого. А кому они там нужны простые и из рабочих? Вот до сих пор они и перебиваются в Курской губернии, а я от этой ненависти и воевать пошёл. Скоты они: они всем что имеют русским обязаны, а возомнили о себе, что они выше всех. Вот я и предлагаю вам сейчас врезать по некоторым домам.

– Это ты хочешь просто отомстить им за детские обиды или как…? – Я уже с интересом разглядывал двадцатисемилетнего солдата.

– Товарищ подполковник, – контрактник склонился ко мне и понизил голос, – да и хотя бы и за детские обиды отомстить: зато как они меня вылавливали после школы и били. Били не просто, а били ногами, толпой. Причём, старались больше унизить: после того как изобьют в довершении ещё и оплюют. Да, хочу отомстить и за всех русских, которых они унижали в Чечне. Отомстить и за их гонор. Я хочу на карте показать их дома. Они тогда уже будучи волчатами хороводили и сейчас наверняка, ну просто наверняка в бандитах, и там тоже не в простых боевиках ходят. Я пацаном в школу ходил, а их родители строили хоромы. Причём, точно знал, что их родители не работали, как мои вкалывали. На трудовые деньги такие дома не отгрохаешь. Давайте, товарищ подполковник, стрельнем туда, – связист последние слова произнёс почти умоляюще.

Я долгим взглядом посмотрел на контрактника, который столько лет носил в себе ненависть и пододвинул к нему карту: – Показывай, солдат, снарядов не пожалею…

29 ноября 1999 года В 4 часа заступил на дежурство и спокойно до дежурил до совещания,

15:20 на нём договорился с зам. по вооружению о ремонте ПРП в первую

очередь. Через час прихожу в салон, а Шумков сидит у печки жмурясь от тепла и никуда не спешит.

– Товарищ лейтенант, ты что обалдел что ли? В шестнадцать часов уже стемнеет, а тебе до ремонтной роты ехать целый час. Ну-ка сделай, чтобы я тебя через пять минут здесь не видел, – командир взвода вскочил с табуретки, схватил автомат и выскочил из салона, а я распахнул дверь и прокричал в суету, которая уже царила вокруг ПРП, – Шумков, пока не отремонтируешь машину не возвращайся.

Через полчаса я в компании зам. по тылу, зам. по вооружению и майора Бубенчикова поехали на рекогносцировку – выбирать место для следующего КП и ТПУ полка. Вроде место нашли, но с огневыми позициями дивизионов я не определился. То место, которое я планировал, было уже занято реактивным дивизионом моего друга Игоря Дунаева. Хотя самого Игоря не было, встретили меня тепло, неплохо посидели и мы отправились обратно к себе. Проезжая мимо полуразрушенных зданий бывшей нефтебазы наблюдали, как её занимали подразделения штаба нашей группировки, которая перемещалась ближе к переднему краю. Время до обеда было достаточно и я привёл себя в порядок: умылся, побрился, подшил чистый подворотничок и решил немного поспать, но в голову лезли разные мысли и немного повертевшись я поднялся с кровати. После обеда сменил Чистякова, а через час появляется радостный и трезвый Гутник, вернувшийся с колонной из Моздока.

– Товарищ подполковник, вернулся, всё нормально, – Гутник стоял передо улыбаясь и гордый от того, что он вернулся трезвый.

– Надо его похвалить, – мелькнула у меня мысль, – Ну, что ж, товарищ капитан. Молодец – можешь выполнять приказ.

– Товарищ подполковник, я там коньяка привёз. Сам ни-ни. – Володя расцвёл от похвалы, – иду около аэродрома, а тут ко мне подваливает мужик и предлагает 36 бутылок коньяка. Я всё и купил. Всё вам.

Я в лёгком смущении покачал головой: – Володя, на фига это нужно было.

– Не, товарищ подполковник, это вам от меня. От чистого сердца, – Гутник даже руки протестующе выставил перед собой.

– Ну, ладно, Володя, я потом приду. Иди.

….А ещё через час появился радостный Шумков и отрапортовал: – Товарищ подполковник, ПРП исправна. Оказывается, новый механик-водитель перетянул фрикционные ленты, вот машина и не ехала.

– Шумков, я думаю что тебе надо сурово поговорить с Бердюгиным и самому впредь следить за состоянием машины.

30 ноября 1999 года. Вчерашний день так просто не закончился: через некоторое время в

8:30 палатке вновь появился Шумков и, понизив голос, почти прошептал

мне на ухо: – Товарищ подполковник, вас просит подойти майор Чистяков.

Оказывается, к нам пришёл Бубенчиков с закуской и выпивкой: хочет представиться за очередное звание "майор". Водку убрали, а на стол выставили привезённые Гутником коньяк, который на удивление оказался очень даже неплохим.

– Так, ребята. Этот коньяк мне привёз Гутник, поэтому десять бутылок я забираю к себе в НЗ, – я взял десять бутылок со стола и засунул их к себе под кровать, – ну, а остальные пускаем на круг.

Чем вызвал дикий восторг среди товарищей, лишь Гутник скромно сидел несколько в сторонке и на моё предложение сесть за стол, категорически отказался, хотя, по нему было видно, что он очень хотел присоединиться к нам. Но, молодец, выдержал характер и лишь со стороны наблюдал за нами. Через полчаса пришёл Чупин, потом появился Марат Беляев со своим старшим офицером. Подходили и уходили другие офицеры, но это было уже мимоходом: короче, офицерская пирушка шла своим ходом и работала, как это не странно, именно на укрепление офицерского коллектива. Чистяков быстро опьянел и начал выкладывать свои обиды – раз я вас не устраиваю, то я обязательно уйду, как приедем в полк. Этот вариант он в течении получаса обсасывал в слух и причём во многих вариациях. А закончил он тем, что высказал мне обиду за то, что новенькая разгрузка досталась не ему, а Гутнику. Молча, кивая на бредни Чистякова, я про себя думал – как только вернусь обратно в Екатеринбург, так сразу же начну набирать свою команду и с ними буду работать. Посидев ещё немного, я взял две бутылки коньяка и направился к командиру полка, где тоже собрались офицеры. Только я выставил коньяк на стол, как пришёл старшина разведчиков, который вернулся из отпуска, и подарил командиру полка литровую бутылку водки "Настоящий полковник". В салон я вернулся далеко за полночь. Чистяков пьяный в стельку спал, Гутник трезвый – дежурил. Посчитал оставшийся коньяк, шесть бутылок, и решил его не прятать от своих офицеров. Решил провести эксперимент – сумеют они удержаться и не напиться или нет?

В четыре часа утра я сменил Гутника и начал читать записи за прошедший день в журнале оперативного дежурного. Обычный день, ни чем не отличающийся от других: в зенитном дивизионе перевернулся Урал с зенитной установкой. Гнали на большой скорости и в грязи машину занесло. В итоге у одного солдата сломано бедро. Оперативный дежурный рассказал, что вчера 15 полк весь день бился за перекрёсток дорог в селении Алхан-Юрт, который удерживали до двухсот боевиков. Мы ранее передали им 10 танков и поступила команда отдать им на усиление ещё девять.

Я вышел из палатки глотнуть свежего воздуха и стал смотреть в сторону Алхан-Юрта, который даже ночью продолжали обстреливать из всех видов оружия. Несколько домов горело, отбрасывая багровые отблески на низкие облака, а пулемётные трассы, разрывы снарядов и мин оживляли картину ночного боя. После того как 15ый полк захватит Алхан-Юрт, то они и 752 полк пойдут с охватом по южной окраине Грозного вплоть до Чечен-Аула. Жалко, я думал что это мы пойдём туда. 245 полк сегодня или завтра встанет левее нас.

17:00 Сегодня у Вали день рождения, но у нас связь вышла из строя и вряд ли я смогу дозво-

ниться до неё, но всё-таки попробую по другому каналу. В 12 часов с командиром выехали в район второй роты. Я накатил 150 грамм коньяка, взяли видеокамеру и поехали. Опять появились на самой передней точке обороны полка и в бинокли осмотрели туманную Алхан-Калы. Но спокойно постояли лишь три – четыре минуты, как нас накрыли из 82 мм миномётов. Мы отошли за зелёнку и на наше место выдвинулся танк, который обстрелял окраину села. На обратном пути проехали через огневую позицию "Ураганов", здесь я показал командиру на лежавшие прямо на земле большие ракеты, которые лежали с грубейшими нарушениями. Конечно, после такого хранения они не взрываются или же не долетают до цели. После посещения командира 99 го артиллерийского полка, мы выехали на новое место КП полка, которое понравилось Сергееву.

Вернувшись домой я попытался отпроситься во второй дивизион в баню, но командир запретил: сказал, что нас пригласили на ТПУ на день рождение майора Товбина. Честно говоря, ехать на ТПУ не хотелось и когда ко мне пришёл Товбин и зам. по тылу, приглашать на ночь к себе, я налил товарищам по сто грамм коньяка, поздравил Андрюху с днём рождения и на этом мы расстались.

21:00 ….Я пил чай, когда дверь открылась, и попросив разрешения, в салоне появился

контрактник. С удивлением смотрел я на появившегося солдата с нерусской внешностью, но ещё больше удивился услышав слова сдобренными сильным кавказским акцентом. Как таких берут в армию, да ещё в Чечню посылают?

– Чего надо солдат?

Контрактник начал сбивчиво объяснять ситуацию, в которой он оказался и, с трудом поняв, что он рассказывает, более-менее разобрался – солдат миномётчик первой миномётной батареи, ездил за боеприпасами на ТПУ, на обратном пути заехал на командный пункт к своему знакомому, но задержался здесь и теперь по темноте не знает как доехать до огневых позиций батареи…

Я только тяжело вздохнул, решив завтра жёстко отодрать Мустаева и Каюмова за то, что они отправляют таких солдат за боеприпасами, да ещё без оружия.

– Иди, солдат, ночь переночуешь в УРАЛе, а утром вместе с нами доедешь до батареи.

 

Часть четвёртая.

Декабрь.

2 декабря 1999 года Вчера с утра, за суетой, я забыл про контрактника с миномётной батареи,

6:30 но он сам напомнил о себе.

– Товарищ подполковник, – сильно ковёркая слова, обратился ко мне солдат, – а куда мне садиться?

– Как куда? Хватай свой УРАЛ и пристраивайся сзади моего ПРП. – Теперь уже солдат смотрел на меня с удивлением. Через минуту выяснилось, что у него нету автомобиля и что он не ездил за боеприпасами. Тяжёлое подозрение колыхнулось у меня в душе и, не делая паузу, я с напускным безразличием махнул автоматом на свою машину.

– Давай, садись на ПРП, рядом со мной.

Сев на подушку, которую услужливо подал мне из башни Попов, я согнал с правого люка Евдокимова и теперь он с лёгкой обидой и недоумением смотрел на контрактника, которого я устраивал рядом с собой. При этом незаметно ощупывая его: вроде бы пистолета у него не было. Устроив его, я завёл с ним разговор, выяснив что он знает из первой миномётной батареи только Мустаева и Каюмова – больше никого и ничего. В это время мы тронулись с места и я, незаметно для солдата, пододвинул к себе автомат, сняв его с предохранителя. В принципе, всё было ясно: если его сейчас на огневой позиции не признает Каюмов или Мустаев, то это чеченец, который таким образом сейчас попытается перейти наш передний край. Уже в свете разгоревшегося дня, можно было хорошо разглядеть его чеченскую внешность. Но я продолжал играть благодушно настроенного офицера, хотя внутренне был напряжён.

Через двадцать минут езды показалась высотка, на которой располагалась КНП первой миномётной батареи и командира батальона, а с высотки как раз спускался Каюмов. Колонна остановилась, а я весь подобравшись, крикнул офицеру.

– Каюмов, иди сюда. Этот солдат с твоей батареи?

Старший офицер батареи неторопливо подошёл к ПРП, глянул на контрактника и отрицательно качнул головой: – Не… а, я его не знаю.

Солдат дёрнулся из люка, но я стремительно развернувшись успел ударить прикладом автомата того в плечо. От сильного и неожиданного удара нерусский вылетел из люка и слетел с машины. Я мгновенно выскочил из своего люка, потеряв при этом шапку и передёрнув затвор автомата, спрыгнул с машины прямо на лазутчика, завалив его в грязь.

– Колись сука. Кто тебя послал? С какой задачей? Откуда шёл? Говори сволочь – пристрелю. – Заорал я на него, приставив автомат к его голове.

– Я свой, я свой. Не надо стрелять…, – гримаса сильного испуга исказила лицо небритого мужика. Он вскинул глаза на меня, но увидев мой жёсткий взгляд, отшатнул и истошно заревел, – я свой, я свой. Я с батареи.

Обильные слёзы тридцатилетнего мужика потекли по грязным щекам, оставляя светлые дорожки на лице. Я чуть отвёл ствол от головы стоявшего на коленях мужика и вопросительно посмотрел на Каюмова.

– Каюмов, так он твой или не твой в конце-концов?

Старший офицер ещё раз глянул на задержанного и решительно произнёс: – Нет – это не мой. Что я своих солдат не знаю? – Уже почти обиженно произнёс он.

Я чуть довернул ствол и выстрелил у нерусского над ухом и заорал на него страшным голосом: – Тебе конец, душара. Если сейчас не скажешь кто твой полевой командир – я тебе пулю в башку вгоню.

– Товарищ подполковник, я всё вам скажу, только больше не стреляйте…, – взвизгнул от страха подозреваемый.

– Ну вот, другой разговор. Говори, только смотри не ври, – уже другим тоном произнёс я, обрадованный, что мой психологический прессинг так быстро сработал.

Я победно взглянул на собравшихся вокруг меня офицеров, солдат и довольный произнёс: – Учитесь пионеры, пока я живой…

– Борис Геннадьевич, что тут происходит? – Из-за моей спины появился командир, со своими телохранителями Нуриком и Тимуром.

Я слегка пнул ногой стоявшего на коленях и продолжавшего безутешно рыдать духа: – Вот, товарищ полковник, боевика словил. Что интересно – всё знает. Знает командование миномётной батареи, знает другие данные. А сейчас был готов перейти наш передний край, но я его разоблачил, "расколол" и он теперь готов всё рассказать.

Командир со всё возрастающим удивлением смотрел то на меня, то на задержанного, но молчал, только переминался с ноги на ногу.

Я снисходительно пнул боевика ногой: – Говори, кто твой командир и с какой целью ты оказался на командном пункте?

Задержанный уже не ревел, а лишь всхлипывал, размазывая слёзы и сопли по лицу: – Старший лейтенант Каюмов и я без разрешения ездил к своему земляку…

Я с досады крякнул и с силой ударил его по голове, вновь мгновенно заведясь: – Да ты что, шутить тут вздумал? А ну снимай бушлат. Я сейчас тебе сначала ногу прострелю, чтобы тебе мозги прочистить.

Боевик снова зарыдал и стал послушно стаскивать с себя бушлат. Скинув его с плеч, он залепетал что то по нерусски и совсем потерял контроль над собой. Допрашивать его в этом состоянии было невозможно. Мы топтались вокруг него, пережидая приступ истерики. А я решил про себя: как только он более-менее успокоится связать и отправить его к особистам. Пусть там с ним разбираются.

Из-за машин появился командир миномётной батареи и направился к нам.

– Мустаев, тут душара твоим солдатом прикидывается и прекрасно тебя знает, да и твоего СОБа. Как это тебе?

Миномётчик раздвинул собравшихся и глянул на продолжавшего всхлипывать задержанного, который смирился с судьбой и обречённо держал руки на затылке.

– Да это мой контрактник. Неделю назад с пополнением прибыл…

– Как твой солдат? Да ты на его рожу посмотри, он и по-русски еле говорит, а Каюмов вообще не признаёт его. Как это всё понимать? – Мы все с удивлением смотрели на Мустаева, даже задержанный из под локтя с надеждой смотрел на командира батареи.

– Да мой это солдат… Прибыл с пополнением из Тюменской области. Недавно из Грузии приехал, поэтому и плохо по-русски разговаривает.

Каюмов присел перед солдатом на корточки и в полной тишине с минуту рассматривал того, потом выпрямился и забурчал: – Что, я всех солдат что ли должен сразу запоминать. Чёрт его знает – может и наш. Петька, иди сюда.

С высотки мигом слетел разбитной солдат и, глянув на зарёванного нерусского, подтвердил: – Да наш это, товарищ старший лейтенант. Наш…

Я кинул грузину бушлат и накинулся с руганью на миномётчиков: – Каюмов, Мустаев, да вы что тут охренели? Я из-за вас чуть не застрелил своего, чуть грех на душу не взял. Мустаев, что тут у тебя за порядки: солдат запросто уходит в самоволку с огневой позиции, да ещё без оружия. Где, вот, его автомат?

– Нет у него автомата, и ещё у тринадцати солдат их нет, – пробурчал недовольно командир батареи.

Командир полка, я и остальные, сгрудившиеся вокруг нас, с удивлением воззрились на комбата, а Сергеев и я почти синхронно воскликнули: – Как нет? А где они?

Ясного ответа мы не получили: лишь из сумбурного и путанного ответа Мустаева и Каюмова поняли одно – начальник службы РАВ не выдал оружие увольняемых, которое Мустаев сдал на склад.

– Товарищ старший лейтенант, оружие получить и в шестнадцать часов доложить. А этого балбеса наказать, чтобы знал, как в военное время в самоволку ходить.

Зарёванному, но счастливому солдату сразу же вручили в руки лопату и поставили на отрывку траншеи, откуда яростно полетели комья земли. Иной раз показывалась голова и глаза нерусского пристально следили за мной, но стоило только мне глянуть в его сторону, как она пропадала из виду и оттуда начинали вылетать новые, щедрые порции мокрой земли.

До обеда находились на КНП второй роты, обеспечивая выход второго батальона 245 полка на новые позиции. После чего заехали в гости к командиру нашего арт. полка, погостили чуть-чуть и убыли к себе. Даже не обедая, умчался во второй дивизион, быстро помылся в бане прохладной водой, постирал форму и вместе с Чикиным убыл на совещание. Только успел расположиться на своём месте, как в палатку ворвался разъярённый командир полка и затащил за собой двух пьяных сапёров, которых тут же здорово отрепал и вышвырнул из ЦБУ и также разгорячено провёл совещание. Причина нездорового возбуждения командира выяснилась после совещания. Сегодня, когда мы обеспечивали со своего направления выдвижения второго батальона, в том районе заместитель командира 245 полка со своей группой попал в засаду и погиб. А он был одним из близких друзей нашего зама – подполковника Тимохина. Вчера полковник Ткач и его зам приезжали к нам в гости, а сегодня он погиб. 15 полк при штурме моста на перекрёстке дорог у Алхан-Юрта потерял убитыми 15 человек и 43 было ранено. Подорвался на фугасе во время атаки и танк нашего полка. Взрыв был такой сильный, что от танка, кроме башни и решётки над двигателем, ничего не осталось. А через полчаса миномётным обстрелом накрыло ещё нескольких наших танкистов: они после атаки загружали боеприпасы в танк и от разрыва нескольких мин были тяжело ранены 2 солдата и офицер – командир взвода. Командир танкового батальона, когда прибыл на место взрыва танка, от трёх человек экипажа в цинк из патронов сумел собрать лишь несколько фрагментов – большой палец чей-то руки, часть затылочной кости и ещё несколько обрывков. Хоть смерть была мгновенной. Вася Фоменко похоронил эти остатки там же у моста.

Вечером к себе вызвал командир полка, тут сидел Тимохин, начальник разведки полка Шадура. Молча налили мне стакан водки, также молча дождались, когда я её выпью.

– Борис Геннадьевич, давай отомстим за смерть зама полковника Ткач и за наших ребят-танкистов. – Командир взял с моих колен мою карту и стал её рассматривать, – вот смотри, здесь он и погиб – Солёная балка называется. Давай туда, куда-нибудь долбанём.

Я взял из рук командира карту, прикинул, где там могли располагаться позиции боевиков, потом определил цели около Алхан-Юрта и передал координаты целей и порядок их поражения, а через пять минут мы встали с водкой в руке, услышав слитные залпы дивизионов. Сто снарядов ушли в Солёную балку и сто в центр Алхан-Юрта, где держались боевики.

7 декабря 1999 года. Вчера рано утром я выехал на огневые позиции дивизионов. В течении

8:10 20 минут обговорил с начальниками штабов порядок обстрела целей и

особенности стрельбы снарядами 3Ш1 с убойными элементами. Обговорив все вопросы, я выскочил на ПРП к перекрёстку дорог, чтобы дождаться командира полка. Ещё когда я ехал в дивизионы, то обратил внимание на перевёрнутый КАМАЗ с роты материального обеспечения. Рядом с ним горел неяркий костерок, около которого грелись два чумазых солдата. Подъехав к перекрёстку, я соскочил с ПРП и подошёл к костерку.

– Здорово орлы, – весело поздоровался с солдатами и присел к костерку.

– Доброе утро, товарищ подполковник, – солдаты пододвинулись, хотя места хватало.

– Чего это вы кувыркнулись, – я кивнул на перевёрнутый КАМАЗ.

– Да, пехота, понарыла капониров. Ночью воду везли танкистам вот и свалились в пехотную яму, – водитель с досадой дёрнул плечом, а его напарник невольно оглянулся на машину. – Помогли бы, товарищ подполковник?

Вдали послышался гул машин и из лощины показалась колонна командира полка, я поднялся от костра: – Нет, боец, моя ПРП легковата будет, чтобы поставить твою машину на колёса.

Я заскочил на свою машину, а подъехавший на КШМке командир полка остановился, отдал приказание и один из танков сопровождения легко двинулся к перевёрнутому КАМАЗу. Командир махнул мне рукой и я въехал в колонну. Мы доехали до мусульманского кладбища, свернули влево, ещё один километр пути и остановились у отрытого за ночь сапёрами командного пункта. Окоп был как всегда просторный и удобный. Споро загнали ПРП в капонир и мои связисты через минуту доложили об установлении связи с дивизионами. А через десять минут доложили и остальные о готовности к работе. Пришёл доклад и с третьего батальона. Все замерли в ожидании.

– Товарищ полковник, вертолёты на подходе, – доложил авианаводчик, оторвавшись от наушников.

– Хорошо, – командир бросил взгляд на карту, – заворачивай их на зелёнку под Кирово и на промышленную зону там же.

Авианаводчик снова прильнул к радиостанции и быстро забормотал в микрофон, а из-за гряды холмов, низко над землёй, хищно выскочила пара раскрашенных камуфляжем боевых вертолётов. Низко промчавшись над нами и обдав нас горячим воздухом, они ушли влево, сверкнув остеклением кабины и сделав круг, ринулись в сторону позиций боевиков.

Вертолётчики попались не робкого десятка, почти на бреющем полёте они начали утюжить указанные им цели. Раз за разом с их консолей срывались штук по десять неуправляемых ракет, которыми они прочёсывали зелёнку и промышленную зону.

– Товарищ полковник, вертолётчики докладывают об отходе боевиков с занимаемых позиций. – Прокричал со своего места авианаводчик.

– Отлично, Борис Геннадьевич, как только вертолёты отработают, так сразу же своей артиллерией начинай бить, – отдал приказ командир.

Только вертолёты ушли из зоны обстрела, как я дал команду дивизионам. Первый дивизион снарядами с убойными элементами начал прочёсывать зелёнку на левом фланге вплоть до Кирово. Второй дивизион работал по площадям 200 на 200 метров: саму окраину Кирово, выход в город и другие участки вероятного расположения боевиков, тем самым, обеспечив спокойное выдвижение 8ой роты вплоть до железной дороги. В это время разведывательная рота, действующая справа от 8ой роты попала под интенсивный обстрел боевиков, в том числе и из миномётов. Чистяков и Гутник, действующие с развед. ротой быстро с ориентировавшись открыли огонь вторым дивизионом и быстро заставили замолчать миномёты боевиков. И хотя боевики нас ждали, но они были сломлены слаженной работой вертолётчиков и артиллеристов. Все рубежи были заняты без потерь с нашей стороны.

– Доложить о расходе боеприпасов, – передал я распоряжение на огневые позиции и через минуту удивлённо воскликнул, – Ого, товарищ полковник, по боевикам вколотили 500 снарядов дивизионами и 200 мин. Прилично, мало им не показалось.

…. К 14 часам мы вернулись уже на новое место полкового командного пункта. Оно было расположено как раз на том месте, откуда мы 3 декабря руководили боем разведчиков. Местность была вся изрыта старыми окопами и капонирами ещё от первой войны. Жаркие наверно здесь были бои, потому что кругом виднелись остатки нашей разбитой техники, в основном БМП, а за кладбищем стояли остовы трёх сгоревших танков. Мой кунг, прицеп расположились очень удачно – в капонирах, и теперь не надо было залезать в них по лестнице. Был здесь рядом и капонир для ПРП. Сквозь редкую зелёнку, которая проходила через всё КП проглядывались дома окраины Алхан-Калы и недалёкое мусульманское кладбище. Хорошо было видно и зелёнка, по которой мы сегодня работали убойными элементами. Она тянулась огромным клином от окраины Грозного и по ней боевики могли достаточно близко подобраться к нашим позициям. Хорошо было видно селение Октябрьское и расстилающая за ним местность, которую через несколько дней будет брать 245 полк.

Вечером меня пригласил к себе командир полка, немного посидели, попили пива и посмотрели видеоплёнки, которые были отсняты начальником клуба в ходе боевых действий. Воспользовавшись хорошим настроением Сергеева, я насел на командира, типа: товарищ полковник я вечно сижу в штабе, никуда вы меня не отпускаете и не разрешаете самостоятельно выезжать на передок. В конце-концов я нормальный офицер и совсем не солидно будет если я втихушку от вас буду мотаться по переднему краю.

Командир кряхтел, пыхтел, отнекивался, но всё-таки сдался. И сегодня, вместе с Тимохиным еду на передок. Вылезу, посмотрю в бинокль, может, постреляю дивизионом.

20:15 С утра выезд наш на передний край всё задерживался и задерживался. И когда мы

уже должны садиться на машины, меня вызвал к себе командир: – Борис Геннадьевич,

с группировки передали разведданные: боевики большими силами сосредотачиваются в Кирово с последующей задачей прорваться в Алхан-Калу. Нужно нанести хороший удар по посёлку. Ну и тебе придётся остаться.

– Чёрт побери, товарищ полковник, в кои веки собрался на передний край и опять не поеду. Давайте сделаем так: У меня на этот случай есть запланированные цели и я сейчас накрою Кирово по полной программе, а потом буду вести беспокоющий огонь. Здесь за меня остаётся Чистяков и если что "срулит" нормально дивизионами, а оттуда я всё хорошо рассмотрю и если понадобится то сам открою огонь. – Командир молчал и по его молчанию было видно, что ему очень не хочется меня отпускать. Распахнулась дверь и в салон командира забрался Тимохин, а Сергеев тяжело вздохнул и махнул рукой.

– Езжайте. Владимир Васильевич только береги начарта и никуда не лезьте.

Мы весело вывалили из салона командира и отойдя от него подальше Тимохин, с энтузиазмом потёр руки: – Ну, сейчас мы покажем как с дураками связываться.

В палатке ЦБУ я поставил задачу дежурившему Чистякову и под канонаду дивизионов помчались на передний край третьего батальона.

Оставив технику за холмами, мы в пешем порядке выдвинулись в самую крайнюю точку – в окопы развед взвода. Солдаты деловито суетились в окопе и из автоматического гранатомёта АГС раз за разом накрывали расстилающую под ними зелёнку, которая большим куском тянулась от окраины Кирово.

– Товарищ подполковник, – подскочил к Тимохину старший разведчиков и стал возбуждённо докладывать, – пять минут назад прямо на нас из зелёнки внезапно вышла группа боевиков в количестве десяти человек. Среди них была женщина со снайперской винтовкой. Мы их тут же обстреляли и они юркнули обратно в зелёнку, вот мы сейчас и чешем её из гранатомёта. Скорее всего это была снайперша со своей группой прикрытия и предполагаю, что они сейчас отходят вон к тому зданию….

Разведчик показал рукой на трехэтажное кирпичное здание, возвышающееся над частным сектором Кирово. Громко загрохотал гранатомёт, выплёвывая очередную порцию гранат в зелёнку и через несколько секунд серые дымки разрывов показались среди голых деревьев.

Я вскинул бинокль и стал осматривать видимую часть посёлка, которая практически и была окраиной Грозного. Отсюда была видна лишь часть частного сектора, какие-то двухэтажные каменные здания, полуразрушенная промышленная зона с большими шарообразными цистернами. Мы уже знали, что там хранится аммиак и туда было запрещено стрелять. Недалеко виднелся участок железной дороги, неширокая река Сунжа и большое поле тянулось до самой окраины Алхан-Калы, покрытое большими участками кустарников. На противоположном его конце виднелся Алхан-Юрт всё ещё не занятый 15 полком.

Основные налёты артиллерией закончились и по населённому пункту вёлся беспокоющий огонь. Чуть в стороне низко с не передаваемо приятным для моего слуха звуком пролетали снаряды и разрывались среди домов, следом за ними с коротким свистом и резким звуком рвались мины. Но всё это было в основном в другой части посёлка, не наблюдаемой из-за выступающего вперёд края крутого холма.

Моё желание пройти вдоль обрыва ещё дальше совпало с решением Тимохина и после небольшой подготовки мы, полусогнувшись и рассыпавшись в цепь, начали перемещаться вдоль обрыва. Продвинувшись по обрыву метров пятьсот-шестьсот, мы залегли на краю, с интересом разглядывая открывшуюся панораму. Весь посёлок сверху был как на ладони. Окраина его начиналась прямо под нами в ста метрах и на протяжении триста метров от нас, вправо и влево тянулся частный сектор, который разрезала железная дорога и река Сунжа. Над частным сектором возвышалось трёхэтажное здание школы, как мы уже определили по карте, рядом с ним располагались двухэтажные жилые здания, переходящие в небольшой микрорайон, но уже четырёхэтажных "хрущовок" из красного кирпича. Над всем этим гордо подымались громадные корпуса ТЭЦ и три её большие, кирпичные трубы. Штаб боевиков, который мы обстреливали два дня назад как раз и располагался на её территории. Чуть в стороне и ближе к нам виднелось большое и высокое здание, этажей так в шестнадцать, мукомольного завода. И всё это плавало в сизом дыму от горевших зданий, от разрывов снарядов и мин, а также в красной кирпичной пыли от попаданий снарядов в "хрущёвки" Картина впечатляла и радовала. Я не мог найти не одного дома куда бы не попал снаряд или мина, а в бинокль можно было рассмотреть и более мелкие детали: развороченные стены, выброшенный домашний скарб из домов разрывами, брошенная и бродящая по улочкам и переулкам частного сектора мелкая домашняя живность, которая шарахалась от каждого близкого разрыва. То в одном месте, то в другом внезапно высоко в воздух подымались дымы от разрывов снарядов или появлялись более светлые и круглые разрывы мин. Очень часто из этих разрывов вылетали обломки зданий, заборов и сараев. Мы находились как раз под самой низкой точкой траектории полёта снарядов и их звук будоражил мою душу артиллериста. Рядом со мной расположился начальник клуба, которого мы взяли с собой, чтобы он снимал всё на видеокамеру, правее расположились мои разведчики Попов и Сашка Шараборин, которые тоже с интересом разглядывали окраину Грозного.

Невысоко над нами тонко свистнула пуля, следом вторая. Значит нас уже засекли, а ещё через минуту радостно завопил разведчик: – Вижу, вижу! Я засёк снайпера в школе, – и стал энергично тыкать рукой в сторону красного, кирпичного здания. Все стали пристально вглядываться в здание, а я вновь вскинул бинокль и уже вооружённым взглядом мог рассматривать детали фасада и проёмы разбитых окон, а также и самих боевиков, которые перемещались внутри здания от окна к окну. Я подозвал Шароборина с радиостанцией и выхватил у него из рук микрофон, одновременно доставая из внутреннего кармана бушлата обрывок карты. Развернув его, нашёл на нём школу:

– "Самара, Я Лесник 53", Монреаль 9, точно пять. – Продиктовал я координаты по "Зоопарку", – один снаряд дымовым – Огонь!

Пока дивизион наводил орудия, разведчики в азарте лупили по зданию из автоматов и пулемётов, но дальность была достаточно велика и, осознав что эффекта от такой стрельбы мало, постепенно прекратили стрелять, а послали одного из солдат за танком.

Дымовой снаряд лёг далеко влево от школы, перед четырёхэтажками и задымил белым дымом всё вокруг домов.

Я прикинул на глазок и подал корректуру на огневую позицию: – "Самара, Я Лесник 53" правее 0-50, дальше двести – Огонь!

В ожидании второго дымового снаряда в бинокль стал рассматривать частный сектор посёлка слева от нас и внезапно увидел замаскированный, бетонный дот с чернеющей амбразурой. Я приподнялся над канавой, в которой мы расположились и стал махать зажатой в руке картой в ту сторону: – Внимание – слева дот, под тремя тёмными ёлками.

Руку дёрнуло и у самой головы противно свистнуло, я стремительно упал и, боясь увидеть кровь, медленно перевёл свой взгляд на руку. Посередине обрывка карты, на самом верху светилось пулевое отверстие.

– Ни хрена себе, Сашка, Попов смотрите, куда снайпер попал, – я радостно, словно дурачок, совал своим солдатам чуть ли не под нос обрывок карты и веселился, потом стал показывать начальнику клуба, но в этот момент Шароборин крикнул.

– Товарищ подполковник, "Самара" – Выстрел, – услышав звук высоко пролетающего снаряда, удивился. Но удивился ещё больше, когда увидел далеко впереди разрыв дымового снаряда и гораздо правее школы.

– Чёрт побери, что дивизион опять что ли ошибся? – В досаде я выругался. Но измерив в бинокль первое отклонение, прикусил язык – ошибся я. Нужно было только довернуть вправо 0-15 и всё, а я сгоряча долбанул вправо 0-50, да ещё дальше двести.

Через пять минут на исправленных установках дивизион подручной батареей дал четыре выстрела и с удовлетворением увидел четыре разрыва, поднявшиеся в школьном парке. Я подал новую команду и стал ждать её результатов. Но к этому времени обстановка для нас несколько усложнилась. Теперь к снайперше из школы, присоединился ещё один, но вычислить его не удавалось и они вдвоём гвоздили по нашей группе. Рядом лежащий начальник клуба на своей видеокамере дал максимальное увеличение и сунул её мне: – Смотрите, товарищ подполковник.

Блин, фиговина маленькая, а увеличение даёт классное, я как будто с расстояния в сто метров рассматривал школу: вот прошлась хорошая очередь из нашего пулемёта по шиферной крыше и в разные стороны полетели осколки шифера, а вот мигнула вспышка ответного выстрела в верхнем углу окна – Чёрт, хорошо видно.

Я с сожалением отдал обратно Серёге камеру и вновь схватил бинокль, услышав Шароборина – "Самара – Залп".

Классно! Снаряды рванули кучно прямо за зданием школы и от взрывной волны сорвало часть шиферной крыши, сбросив её на нашу сторону.

Уменьшил дальность ещё на пятьдесят метров и с досадой ударил кулаком по земле – четыре разрыва взметнули землю в тридцати метрах сбоку от здания и лишь посекли осколками кирпичную стену и деревья школьного парка.

– "Самара", левее 0-02 – Огонь, чёрт побери! – Обиженно прокричал я в микрофон и в бессилье развёл руками, опять увидев разрывы в школьном дворе.

В это время на обрыве появился танк и Тимохин сам лично нырнул в башню на место наводчика. Все затаили дыхание; танк немного поводил из стороны в сторону стволом и внезапно выстрелил. Угол двухэтажного каменного дома, стоявший рядом со школой вспух большим облаком штукатурной пыли. В разные стороны полетели мелкие обломки кирпича и более крупные от стены. Танк довернул чуть вправо и выстрелил во второй раз и теперь ещё больший, но уже красноватого цвета, шар вспух прямо в центре переднего фасада здания школы. Даже на таком расстоянии был слышен свист разлетающихся осколков, а когда вокруг школы, в непосредственной близости, поднялись разрывы четырёх снарядов второго дивизиона, стало ясно, что сейчас у боевиков одна мысль – как бы спасти свою шкуру. Тимохин ещё дал пару выстрелов по школе и прекратил огонь, а я уже дивизионом дал туда 24 снаряда и мне тоже стало не интересно. Оттуда, по крайней мере, до следующего утра больше никто не выстрелит.

Не сговариваясь мы все стали смещаться влево прикрывая друг-друга автоматным огнём и всё дальше отдаляясь от своих. Теперь я вторым дивизионом наносил удар впереди себя и тут же перемещался туда, а огонь артиллерии переносил дальше. Удивительно, но второй дивизион сегодня работал точно, быстро, чётко – я только радовался такой работе.

– Надо будет, Пиратова за такую работу к ордену представить, – мелькнула у меня мысль и тут же исчезла – я уткнулся носом в землю пережидая очередной обстрел снайперов, рядом в канаву завалились разведчики и снайпер с третьего батальона.

– Товарищ подполковник, давайте его на живца подловим. Он на вашу немецкую каску реагирует и когда вы в бинокль смотрите. – В азарте заорал снайпер.

– Ну, спасибо боец, обрадовал. Серёга снимай меня сейчас и увидишь, как из-под каски мои мозги с кровью потекут. – Я подполз к Шароборину, взял в руки микрофон, приподнялся над краем канавы и, глядя в объектив снимавшей меня камеры, стал передавать на огневые позиции дивизиона новые координаты для открытия огня.

Над головой, совсем рядом, просвистело так, что было ясно – следующая пуля будет точно моя.

– Есть, – радостно завопил снайпер, – он сидит на девятом этаже мукомольного комбината. Счас, я его сниму.

Я чуть приподнялся над канавой и в бинокль стал рассматривать шестнадцатиэтажное здание мукомольного комбината, видневшееся недалеко от нас. Отсчитав девять этажей снизу, я начал внимательно рассматривать разбитые окна этажа, но ничего не заметил. А наш снайпер азартно целился в здание комбината.

– Да где он там? – Нетерпеливо задал я вопрос, но солдат даже не обратил внимание на мой вопрос.

– Солдат, – возвысил я голос и шутливо заявил, – я как "живец", имею право знать, где сидит этот паршивец.

– Да там он, товарищ подполковник, на девятом этаже. Я его сейчас сниму, не мешайте мне.

Я не стал больше его отвлекать, а с любопытством наблюдал за действиями снайпера, а Сергей снимал его. Солдат в азарте высунул кончил языка и напряжённо смотрел в прицел. Вот его кончик языка замер, солдат затаил дыхание и плавно потянул спусковой крючок. Сухой щёлчок бойка – осечка. Солдат досадливо поморщился, слегка перевернулся и стал рассматривать винтовку. Потом передёрнул затвор и вновь замер, наблюдая через прицел. Опять замер в напряжении и тихо потянул спусковой крючок, но опять – осечка.

Снайпер матернулся и стал снова разглядывать винтовку, вновь передёрнул затвор и прильнул к прицелу. На этот раз выстрел прозвучал, но по огорчённому лицу солдата было ясно

– он промазал.

– Боец, ладно. Остынь, сейчас я его накрою, – Я склонился над картой и выдал на второй дивизион координаты здания.

Первый залп лёг не долетев до здания 50 метров, разбив метров тридцать забора и разметав по кирпичикам попутно несколько каменных будок. Второй залп лёг уже за зданием и лишь один снаряд разорвался на крыше мукомольного комбината.

– Ага…, – радостно завопил я, повернувшись к снайперу, – вилка. Всё снайперу амбец. Боец учись.

Но снаряды и третьего залпа просвистели мимо высокого здания и разорвались, попав в белое четырёхэтажное здание – прямо посередине. Всё здание закрыло дымом, белой пылью, а когда облако рассеялось в центре фасада зияла огромная дыра. Часть перекрытий обрушилась и восстановлению здание уже не подлежало.

– Чёрт, – я огорчённо чертыхнулся. Если снайпер и был в здании, то после пристрелочного залпа он уже давно слинял оттуда. Тратить снаряды на пустое здание у меня желания не было. – Ладно, солдат, факир был пьян и фокус не удался. Повезло духу.

Мы продвинулись ещё на двести метров вперёд и уже вчетвером сосредоточились в какой-то яме. Хотели пройти ещё дальше, но глянув на ближайшую высоту в двухстах метрах от нас и ощутив исходящую с нею угрозу, я наотрез отказался. Мне даже в голову не могло прийти, что через десять дней я подыму в безумную, лобовую атаку сапёров на позиции боевиков на этой высоте.

Но это будет через десять дней, а пока мы удобно расположились в просторной яме. Я выглянул из неё и в бинокль стал рассматривать посёлок. Снаряды и мины периодически рвались на улицах, огородах и дворах населённого пункта, но боевиков нигде не было видно. Я развернулся и стал пристально наблюдать за обширной территорией ТЭЦ и вскоре заметил перемещающихся вооружённых людей, которые перебегали от одного здания к другому и в основном скрывались в районе основного, большого здания ТЭЦ.

– "Самара, Я Лесник 53"…, – дальше я продиктовал координаты громадного здания.

Второй дивизион и сейчас не подкачал: двенадцать багрово-красных разрывов расцвели на гигантской крыше здания. В воздух полетели обломки металлических конструкций в изобилии находившиеся на крыше, но пробить её не смогли. Я повторил залп, но результат был тот же – 122мм снаряды были слабы, чтобы пробить наверняка усиленную крышу здания.

– Ребята, поглядите какая красота, – обратился я товарищам и мы с удовольствием посмотрели результаты ещё одного залпа – потрясающее зрелище.

Задача дня была выполнена и мы благополучно отступили назад. Пообедали в третьем батальоне, сфотографировались и отправились в лагерь. На ЦБУ принял доклады от дивизионов и поразился: по Кирово было выпущено более тысячи снарядов и это не считая мин третьей миномётной батареи. Всё ничего – лишь бы был от этого толк.

Поступил доклад с третьего батальона: они взяли в плен боевика и сумели выбить от него сведения, что в Кирово сосредоточились несколько групп снайперов и их координаты. Ну, тут я снарядов не пожалел: обеими дивизионами обработал эти районы.

2 часа отдохнул и на дежурство, командир зашёл на ЦБУ и сообщил мне – завтра зачистка Алхан-Калы.

11 декабря 1999 года. Зачистку Алхан-Калы 8 декабря отменили и я в 10 часов заступил на

8:23 дежурство. Разобравшись с обстановкой я собрался поработать с

документами, но в палатку ввалился Юрка Шадура: – Боря, ну ты вчера и поработал. Молодцы. – Увидев моё удивление, продолжил.

– Вчера моя разведка лазила в Кирово и от местного населения интересные сведения принесла. Оказывается, вы вчера завалили помощника полевого командира Бараева, а самого Бараева ранили в руку. Хоть, кто такой Бараев знаешь?

– Ну, ты Юра, меня за дурачка что ли принимаешь? Да кто этого отморозка не знает? Он конечно не туз, но котируется достаточно высоко среди боевиков. Если подробности какие знаешь, то расскажи. Интересно.

Начальник разведки прошёл к столу и, положив свою вязанную шапочку, начал рассказывать.

– Да выцапали мы местного жителя и он рассказал, что все жители посёлка прячутся от арт. огня, как раз в подвале кирпичной школы. Вот и вчера он вместе со всеми сидел там, а как долбанули танком по зданию, с испугу выскочил во двор, а следом за ним выскочили пару десятков боевиков, но только они сбежали со второго этажа. Среди них и был не без известный Бараев со своими подручными, помощниками и снайперша со своей группой прикрытия. Вот в этот момент и упали с чудовищным грохотом четыре снаряда во двор школы. Разорвались они правда несколько в стороне, но взрывной волной всех разметало в разные стороны, а снайпершу хорошо приложило к стене. Моего информатора и Бараева унесло в кучу со старыми листьями, а когда он оттуда вылез, то Бараев сидел рядом и зажимал рукой рану на левой руке. Сразу же набежали боевики, перевязали рану и доложили, что его первого помощника разорвало снарядом. Ну и матерился Бараев, услышав это известие. Так что готовь дырочку под орден.

– Ну, Юра, орден не я заработал: это второй дивизион вчера хорошо поработал.

Шадура посидел ещё немного и ушёл по своим делам, а через десять минут ввалился Дима Щипков и заорал с порога: – Боря, верти дырочку под орден, ты вчера Гелаева в Кирово тяжело ранил.

– Дима я вторую дырку за полчаса кручу у себя на груди, так к вечеру как решето форма будет. Давай, рассказывай.

– Мои, Боря, радиоперехват сделали и узнали оттуда, что Гелаева ранили артиллерийским снарядом. Вот такие дела. С тебя бутылка.

– Ну, бутылка не с меня, а со второго дивизиона.

Я поднял трубку телефона и вызвал Чикина: – Александр Владимирович, вчера дивизион полевого командира Бараева ранил, да ещё заодно и Гелаева. Давай, начальника штаба дивизиона к ордену представляй – заслужил. И передай ему, что с него две бутылки водки. Жду в течении часа.

Через час выпив, привезённую Пиратовым, водку я сидел на ЦБУ и принимал поздравления от товарищей, но приехавший из третьей миномётной батареи Чистяков рассказал, что Беляев уверен на сто процентов что это он ранил Бараева и убил его помощника. Всем рассказывает, что он своими глазами видел, как мина воткнулась тому в спину. В принципе, мне было наплевать, кто его убил, главное что это сделала моя артиллерия.

После обеда меня пригласил к себе в палатку начальник клуба, посмотреть отснятый материал, а тут заваливает подполковник Елчин и начинает рассказывать про Беляева, который ранил Бараева и убил его помощника. Мы переглянулись с Сергеем и рассмеялись, так как просмотрели уже плёнку и оба видели что это снаряды дивизиона упали в тот момент во двор школы, а мины разорвались далеко в стороне.

Настроение было праздничное, поэтому вечером я немного расслабился и неплохо посидел со своими офицерами.

17 декабря 1999 года. Начинался новый день, обычный день штабного офицера, правда

15:50 офицера, который постоянно стремился на передовую, но командир полка его не отпускал. Когда вставал вопрос о размещении КНП командира полка и спрашивали моего мнения, то я его выбирал чуть ли не в передней линии, за что всегда выслушивал ворчливое раздражение полковника Сергеева: – Товарищ подполковник, командно-наблюдательный пункт командира полка размещается, согласно устава, в трёх-четырёх километрах от переднего края. А вы, куда вечно меня тянете?

Но я всегда хотел всё видеть своими глазами и принимать в этом непосредственное участие: как про таких говорят – "пионерская зорька в жопе играет". Вот и сегодня ничего не предвещало для меня, что этот день запомнится на всю оставшуюся жизнь и я буду гордиться тем, что сумел поднять в атаку солдат и атаковать высоту. Не знал я также, что 7 января буду последним офицером, который вырвется живым из захваченного боевиками Аргуна. А 17 января, ворвавшись на завод в Старопромысловском районе, будем отрезаны от своих. Убитый генерал Малофеев, лежит в шести метрах от меня, у стены. Рядом с ним, отрезанный сильнейшим огнём и лихорадочно шепча в радиостанцию слова прощания, командир взвода ВВ. У моих ног, умирает смертельно раненый Сашка Шараборин. А я, держа в левой руке гранату Ф-1 без кольца, спокойно смотрю на приближающихся боевиков, готовясь взорвать себе, умирающего Шароборина и духов. Но этого я пока не знал и сидел на совещании, слушая решение зам. командира полка (сам Сергеев находился в Моздоке) о блокировании Октябрьского со всех сторон и о развёртывании подразделений первого батальона в сторону населённого пункта Андреевская Долина. Третий батальон решили ставить по окраине Кирово.

…. – Борис Геннадьевич, – меня подозвал к себе подполковник Тимохин, около которого стоял генерал Малофеев. Он с несколькими офицерами накануне прибыл к нам в полк, чтобы возглавить и руководить действиями нескольких полков, в том числе и нашим, – я поехал в первый батальон, а ты тут разберись, откуда духи четыре мины по батальону положили перед нашим приездом.

Заместитель командира с генералом укатили, уехал и капитан Бурковский. Я остался на КНП один с двумя моими солдатами: Евдокимовым и Поповым. День разошёлся во всю, туман исчез, лишь внизу стлался сизым дымком. Солнце светило неярким светом, смягчая сумрак теней и навеивало спокойное настроение. Мы развернули приборы, я вошёл в связь со вторым дивизионом, услышав о его готовности об открытии огня по первой моей команде. Прильнув к окулярам оптического прибора, стал осматривать пустынные улицы Кирово, но ничего не видел. Из населённого пункта, из разных мест доносились звуки перестрелки и было непонятно с кем боевики там могли перестреливаться. Навёл прибор на мукомольный комбинат, но и там не было видно движения, не было его и на территории ТЭЦ. Хотя я понимал, что сотни глаз боевиков в этот же самый момент также напряжённо обшаривают склон холмов, где мы находились и нагло, особо не скрываясь от них, передвигались. Огонь они не открывали, понимая, что сразу же получат многократно сильнейший отпор.

Откинувшись от прибора, потёр пальцами уставшие глаза и с интересом стал наблюдать за сапёрами, скопившимися недалеко от нашего наблюдательного пункта. Казалось, что здесь собралась вся рота: человек тридцать солдат толпилось вокруг экскаватора, на базе КРАЗа. В пяти метрах от него стояла и тарахтела ПЗМка на базе "Кировца", а вскоре подъехала, сверкая отполированными траками и гордо неся над собой высоко поднятую лопату ИМР. С неё соскочил начальник инженерно-сапёрной службы полка майор Яблоков и вокруг него на пять минут сгрудились солдаты, наверняка получая последние инструкции. Потом они дружно рассыпались и полезли на технику: экскаватор с ПЗМкой двинулись вперёд и остановились в двухстах метрах дальше прежнего места, а Андрей Яблоков направился в мою сторону.

– Борис Геннадьевич, как тут "обстакановка"? – Андрей протянул руку и Попов дал ему фляжку с водой.

– Да, нормально, но чувствую что духи где-то недалеко. А ты то, что сам тут делаешь?

Яблоков шумно выдохнул воздух, после нескольких крупных глотков: – Командир хочет, чтобы я оборудовал ещё одно КНП полка. Вот я сейчас и пройду немного влево и посмотрю там место.

– Ты чего? Ты куда хочешь пройти?

– Да вон к той высоте и посмотреть там место, – Андрей беззаботно махнул рукой в сторону высоты, вокруг которой мы крутились десять дней тому назад.

– Андрей, не ходи туда…. Что-то мне не нравиться твоё решение.

– Да ну, ерунда. Никого там нет, я позавчера туда выскакивал за брёвнами для этого пункта, – для убедительности Виноградов стукнул кулаком по небольшим брёвнышкам, которыми были обшиты стенки окопа.

Понимая, что мне его не остановить, я предложил ему следующее: – Хорошо, давай сделаем тогда так. Ты сейчас устанавливаешь на своей радиостанции мою частоту. Если что-то случится, выходишь сразу на связь, а я тебя прикрою артиллерией.

На том и порешили: Андрей ушёл к ИМРке, на которой в живописных позах восседали восемь сапёров, и через две минуты вошёл со мной в связь. Тяжёлая сапёрная машина двинулась вперёд, на две минуты остановилась около остальной техники, потом сорвалась с места и стремительно помчалась к вершине высоты навстречу своей гибели.

Я проводил взглядом сапёров и снова стал наблюдать за окраиной Грозного. На улицах по прежнему не было видно ни местных жителей, ни боевиков, хотя внезапно возникающая стрельба в разных местах Кирово, доказывала – боевики присутствует и их достаточно много чтобы атаковать нас и сбить с занимаемых позиций.

Откинулся от прибора и вновь взглянул на сапёров, которые толпились у своих машин, наблюдая за уехавшими, но мне не была видна ни машина, ни вершина высоты из-за закрывающего их косогора.

Только прильнул к окулярам оптического прибора, как настороженное ухо уловило звуки вспыхнувшей интенсивной стрельбы автоматов и глухие выстрелы из гранатомётов в той стороне, куда уехал Яблоков. Сапёры у машин беспорядочно перемещались вокруг машин и тыкали руками в сторону невидимой высоты, а потом внезапно рассыпались и сгрудились за экскаватором – наверно, их тоже обстреляли.

Я схватил микрофон и стал вызывать Андрюху Яблокова, но всё было бесполезно – эфир лишь шипел помехами и молчал. Бросив микрофон, я метнулся к выходу из окопа и тут же столкнулся с солдатом-сапёром, прибежавшим ко мне.

– Товарищ подполковник, – заполошно закричал боец, ещё шире распахнув свои и так широко раскрытые испуганные глаза, – ИМРку подбили… Идёт бой… Что делать? Вы единственный офицер….

Схватив солдата за руку, я как можно спокойнее сказал: – Сейчас я накрою духов артиллерией, а потом что-нибудь придумаю.

Сапёр с надеждой посмотрел на меня и умчался назад, а я подскочил к карте и быстро подготовив данные, передал их на огневые позиции.

– ….. "Самара", только поточней работать и быстрей. Наши в засаду попали…

Две минуты, за которые дивизион успел навести орудия и открыть огонь, пролетели мгновенно, но я так и не принял решения. Звуки разорвавшихся снарядов, прервали мои колебания. Я подготовил огонь так, чтобы снаряды рвались сзади вершины высоты, и так чтобы они отрезали пути отхода боевиков, нервировали их, отвлекали и не нанесли поражения оставшимся в живых сапёрам. Хотя, всё могло быть и совершенно по другому: данные я готовил по наитию и дивизион мог спокойно долбить, как раз по сапёрам, а не по боевикам.

– Попов, со мной. Евдокимов остаёшься здесь на связи, – я схватил автомат и метнулся к выходу, где столкнулся с двумя незнакомыми офицерами спокойно спускающимися в окоп.

– Кто такие и откуда? – Резко и с напором спросил я растерявшихся от столкновения со мной военных.

– С 99 арт. полка, приехали посмотреть и пострелять отсюда по духам.

– Отлично, – я схватил за руку первого артиллериста и подтащил его к карте. Резким движением очертил чёткий овал района целей за вершиной, а потом ткнул карандашом, – я, начальник артиллерии полка: наши сапёры попали в засаду вот здесь. Я сейчас подымаю солдат в атаку и беру высоту, а вы бьёте сюда, сюда и сюда. Смотрите, только по мне не попадите. Всё я помчался.

– Евдокимов, ты теперь тоже со мной, – я выскочил наверх к Попову.

– Товарищ подполковник, товарищ подполковник…, – я обернулся на голоса офицеров-артиллеристов и увидел их растерянные глаза. Успел усмехнуться, поняв их растерянность. Минуту назад они спокойно спускались в окоп, чтобы не спеша изучить обстановку и пострелять, а к обеду убыть в своё расположение. И вот через минуту уже надо куда-то стрелять, поддерживать какую-то атаку, да ещё чтобы не попасть по своим. Я усмехнулся и, сделав зверское лицо, заорал: – Огонь, товарищи офицеры, огонь, а я в атаку пошёл….

Сапёры, перестав метаться у машин, мчались мне навстречу толпой.

– Стой, бойцы. Куда бежите? Сколько там человек?

Солдаты, словно наткнувшись на стену, остановились, а первый из них выкрикнул: – К разведчикам бежим, что делать – не знаем? А так, восемь человек с начальником.

Действительно, недалеко от КНП располагались несколько разведчиков, но они уехали с Тимохиным и Малофеевым.

– Назад, выручать надо. – Махнул я автоматом.

Бойцы дружно развернулись и побежали обратно, привычно подчиняясь офицеру и вверяя ему свои жизни. Через полминуты мы были у машин и приостановились. Одного беглого взгляда хватило, чтобы оценить ситуацию.

Голый, открытый склон нашей высотки на протяжении 150 метров полого спускался вниз и заканчивался неглубокой лощиной, откуда к вершине с позициями боевиков подымался такой же голый, без единого кустика, склон покрытый сухой, жёлтой травой и ни единого укрытия. На самой вершине дымила ИМР, лишь иногда робко выкидывая открытое пламя. Сзади вершины в небо вздымались дым и земля от разрывов снарядов второго дивизиона: успел отметить – бьют точно. В сорока метрах от ИМР суетилось до полутора десятка боевиков, которые непрерывно били с автоматов по сапёрам, перебегавшим и огрызающимися огнём у дымящийся машины. Решение пришло мгновенно. Решительно атаковать, как минимум отвлечь боевиков на себя и дать остальным выйти из зоны огня чеченцев.

– В цепь, рассыпаться в цепь и вперёд в атаку на вершину, – я резким взмахом руки показал направление атаки и первым ринулся вперёд. Справа и слева от меня солдаты развернулись в цепь и затопали сапогами следом за мной. Бежать было легко, но мешал бинокль, мотаясь по груди и отвлекая часть моего внимания. Я в раздражении сдёрнул его с шеи и отбросил в сторону.

– Останусь живой – потом подберу, а убьют: так уже и не понадобиться. – Ожгла быстрая мысль. Вскинул автомат и на ходу дал несколько коротких очередей по вершине.

– Огонь, всем огонь. Отвлекать на себя внимание, – солдаты послушно застрочили из автоматов по мелькавшим боевикам. Ответ не заставил себя ждать: через мгновение пули засвистели вокруг нас, всё ближе, всё точнее и гуще. Через сто метров мы вынуждены были залечь в лощине. До вершины оставалось метров триста.

– Всем! Внимание! По одному магазину, только по одному – огонь по вершине, – и я первым открыл огонь. Но это было только половинчатое решение. Я прекратил стрелять и стал мучительно размышлять – Что делать дальше?

Атаковать дальше по голому склону – значит положить пацанов при минимальном результате. Оставаться здесь, стрелять отсюда по боевикам – это тот же минимальный результат. Надо что-то другое придумать. А что? Мысли метались в голове, а решения всё не было и не было. Я приподнялся над краем лощины и увидел, как несколько человек пригнувшись метнулись в сторону Кирово, вполне возможно с целью обойти нас.

Ровная строчка автоматной очереди прочертила землю около меня и заставила скатиться вниз. Но у меня уже было готовое решение.

– Сержант, – я ткнул пальцем в рядом со мной занявшим позицию военнослужащего, а потом в ещё двух солдат, – ты и ты. Сержант, ты старший: по лощине идёте влево и оттуда заходите в тыл высоты и со своей стороны атакуете боевиков.

Я повернулся в другую сторону и теперь пальцем указал ещё на троих солдат: – А вы остаётесь здесь и огнём обозначаете всех нас. Все остальные за мной. Приготовиться к рукопашной схватке.

Сорвался с места и побежал по лощине вправо и уже через сто метров выскочил на довольно крутой склон, который проходил в ста метрах от окраины Кирово. За мной выскочило ещё десять солдат и Евдокимов с Поповым. Я решил по склону пройти вперёд метров на триста и атаковать боевиков справа, тем самым зажать их в тиски.

Мы мчались по крутому склону, рискуя каждую секунду сорваться вниз и скатиться к самым

домам. Помимо всего, мы сейчас являлись отличной мишенью для боевиков, скрывающихся среди домов. Быстро продвигаясь по склону, тем не менее мы поглядывали на окраину и были готовы немедленно открыть ответный огонь. По моим ощущениям мы вот-вот должны были столкнуться с неизвестными, которые тоже откатились на склон холмов и двигались нам навстречу. Обострённое чувство опасности не подвело: из-за очередного изгиба склона на меня, бежавшего впереди солдат, выскочило несколько вооружённых людей. Я немедленно присел на колено и вскинул автомат, чтобы полоснуть очередью, но успел заметить, что это были сапёры с Яблоковым.

– Не стрелять, – заорал я своим солдатам и вскинул руку, обернувшись назад. С удовлетворением отметил, что Попов упал на бок на склон и целился из автомата по группе Яблокова, а Евдокимов, поняв мой манёвр с приседанием на одно колено, держал автомат надо мной, готовый также открыть огонь, а сапёры бестолково толпились за нашими спинами, мешая друг другу.

Я облегчённо перевёл дух и подошёл к Яблокову: – Андрей, все у тебя?

Начальник инженерной службы обернулся назад и оглядел свою группу: – Да все: ещё двое сейчас подойдут – прикрывают. Ну, мы и влипли, Боря. Как выжили не пойму? У меня только двое раненых и то легко, – Андрей повернулся и показал на двоих солдат: один был с голым торсом, но всё своё имущество и оружие держал в руках. В этот момент он повернулся и я увидел у него на спине неглубокую, но длинную рану: кровь уже перестала сочиться и подсыхала. А на стоящем рядом сапёре двое товарищей разрезали штанину и быстро мотали бинт на ногу. В это время из-за поворота вынырнули последние двое солдат и мы, поглядывая на таившую угрозу окраину, двинулись обратно к КНП. Навстречу бежали офицеры-артиллеристы и сопровождающие их солдаты.

– Товарищ подполковник, куда огонь то открывать? – Переведя дух, задал вопрос высокий майор.

Только сейчас я обратил внимание, что второй дивизион прекратил огонь

– Я же вам показал на карте. Чего огонь не открывали? – Офицеры быстро переглянулись, но молчали, – ладно, полезли, покажу куда.

Я, цепляясь за траву, полез вверх, а следом за мной начали карабкаться артиллеристы. Добравшись до края, я выглянул и стал рассматривать вершину в двухстах метрах от нас. ИМРка продолжала лениво дымиться, а в стороне мелькали головы боевиков. Мне сунули в руку бинокль и я, машинально глянув на него, прежде чем поднести его к глазам – удивился. В руках я держал свой бинокль, который выкинул перед атакой.

– Откуда он у вас? – Спросил я артиллериста, а тот смутился.

– Что твой, что ли? Бежали к тебе и увидел в траве, обрадовался, думал что теперь мой будет…

Я больше не слушал оправдания, вскинул бинокль и первое что увидел, облившись холодным потом – сержанта с двумя солдатами, которые молча мчались к вершине, а боевики их ещё не видели.

Чёрт побери, я же совершенно забыл про них и достаточно боевикам только обернуться, как они будут тут же уничтожены.

– Огонь, огонь! – Проревел я команду, вскинулся над краем и, не скрываясь от боевиков, первым открыл огонь по вершине. Рядом со мной открыли огонь артиллеристы, мои солдаты, а через полминуты и остальные сапёры, мигом взлетевшие к нам.

Чеченцы заметались, но уже через пятнадцать секунд открыли дружный ответный огонь. Я поднялся во весь рост и, не обращая внимание на рой пуль, заорал изо всех сил, даже и не надеясь, что сержант с солдатами меня услышат или увидят.

– Уходите, уходите обратно, – я прыгал и махал рукой. Мелькнула шалая мысль: поднять сейчас всех в атаку, отвлечь всё внимание духов на себя, а в это время трое сапёров незаметно прорвутся туда и в спину перестреляют чеченцев. Но тут же откинул эту идею. Это не кино,

где герой врывается в расположение противника и одной очередью валит в полдесятка врагов. Ну, даже если парни и ворвутся внезапно в тыл к духам и каждый убьёт по одному боевику, ну восьмерых-девятерых, но остальные их за это время срежут. И пока мы добежим за три-четыре минуты до вершины, трое бойцов будут уничтожены и уцелевшие духи огнём в упор встретят нас. Эта вершина не стоит таких потерь. Мы их огнём артиллерии уничтожим или заставим убраться оттуда. Я ещё сильнее запрыгал и энергичней замахал руками и к моему большому удивлению, меня не только заметили, но и поняли мой приказ. Сержант что-то прокричал бойцам и, одновременно развернувшись, они помчались к лощине.

Я присел к артиллеристам, которые колдовали над радиостанцией: – У вас чего?

– Мы с реактивного дивизиона. Сейчас, товарищ подполковник, сейчас мы войдёт в связь и мокрого места не оставим от этих бандюг. – Майор схватил микрофон и стал вызывать огневые позиции дивизиона, а я опять выглянул из-за края. Сержант с солдатами уже скрылись в лощине и наши автоматы один за другим стали замолкать. Как-то быстро прекратили огонь и боевики.

– Андрей, давай веди своих сапёров к моему КНП, а я на несколько минут задержусь здесь. – Яблоков послушно мотнул головой и, отдав команду, на заднице съехал к еле заметной тропинке. За ним спустились остальные и цепочкой потянулись в нашу сторону.

– Ну что? – Нетерпеливо обратился к офицерам, которые меняя друг-друга безуспешно пытались вызвать на связь дивизион.

Майор с досадой опустил микрофон: – Да, блин чего-то на связь не выходят.

– Эх вы, пионеры. Ну-ка, отодвинься, – я бесцеремонно отодвинул артиллеристов от их радиостанции и стал щёлкать тумблерами, выставляя частоту со вторым дивизионом.

– "Самара. Я, Лесник 53! Приём"!

– "Лесник 53! Я, Самара! У вас всё нормально?" – Мгновенно ответил второй дивизион тревожным голосом Чикина.

– "Самара, всё нормально, прими координаты. Монреаль 2, точно 5. Огневой налёт, 72 снаряда. Огонь! Я, Лесник 53". – Продиктовал я кодированные координаты и поднял взгляд на офицеров арт. полка, – вот так, товарищи офицеры. Мы сюда воевать приехали, а не щи лаптем хлебать. Запомните мои слова: офицер без связи – это преступник.

Сказал я вроде бы доброжелательно, но офицеры обиделись и теперь молча настраивали радиостанцию на свою частоту, а в это время разорвались первые снаряды залпа и замолотило. Несколько снарядов разорвалось на самой вершине, остальные разорвались сзади вершины. Я так и хотел, чтобы отрезать или накрыть отходящих боевиков от зелёнки. То, что они сейчас уйдут с высоты – я не сомневался.

– Всё, мужики, пошли, – презрительно глянув на окраину Кирово, так и не посмевшую открыть по нам огонь, я спокойно пошёл в сторону КНП. За мной пошли Попов с Евдокимовым, а за ними потянулись артиллеристы со своими солдатами.

Когда мы подошли к экскаватору и ПЗМке, где собрались все сапёры, со стороны лагеря мчалась колонна БМП, танков. И на первой машине восседал Тимохин с генералом Малофеевым – быстро примчалась подмога. Я присел на высохшую траву, скинул с потной головы шапку и стал набивать пустые магазины патронами. В таком положении меня и застал начальник клуба, первым соскочив с танка с видеокамерой в руках. Когда он закончил снимать меня, я встал и доложил подошедшим генералу и Тимохину о случившимся. Доложил и Яблоков. Андрей закончил доклад и предложил: – Товарищ генерал, давайте атакуем сейчас пехотой на БМП высоту, пока ИМР не разгорелась и можно её восстановить….

Малофеев поглядел задумчиво на вершину: – Нет, сначала накроем её артиллерией, а потом – атака.

Генерал взмахом руки подозвал офицеров с арт. полка и приказал им нанести реактивным дивизионом удар по высоте. Артиллеристы сразу же засуетились вокруг радиостанции, а генерал приказал, как только реактивщики откроют огонь – всем спрятаться. Но минуты проходили за минутой и у артиллеристов ничего не получалось и они стали с опаской поглядывать в сторону генерала.

Конечно, это было нехорошо, но я почувствовал злорадство и одновременно удовлетворение. Так обделаться в такой момент. А ведь у меня в артиллерии многое чего неприятного было, но в боевой обстановке всегда было "чики-чики". И как бы я не относился к Семёнову, к не всегда трезвым Чикину и Пиратову, но сейчас я почувствовал гордость за них и что мы всё таки выше многих артиллерий группировки.

Ощущая подъём, я подошёл к Малофееву: – Товарищ генерал, разрешите и мне открыть огонь. А то что-то реактивщики тянут резину.

Конечно, последние слова не стоило говорить, но пусть меня простит бог. Генерал мотнул головой и я махнул рукой, подзывая Евдокимова с радиостанцией. Быстро продиктовал координаты второму дивизиону и с гордостью поглядел на присутствующих, когда через две минуты снаряды обрушились на высоту. К этому времени ленивый дымок над ИМР постепенно превратился в бушующее пламя и стало понятно, что с инженерной машиной всё покончено.

После окончания огневого налёта, зарычали двигатели БМП восьмой роты и танков, развернувшись в цепь, машины двинулись на высоту. Танки дали несколько выстрелов и через пять минут пехота была около горевшей ИМР. Генерал с подполковником Тимохиным вскочили на танк, я на своём ПРП, командир третьего батальона на БМП помчались на злополучную высоту. На вершине пехоты уже не было, так как они по приказу генерала ушли дальше, чтобы развив успех захватить зелёнку и занять оборону на противоположной её стороне. ИМР ярко горела, выбрасывая в небо копоть от горящей резины, солярки и масла, а Андрюха Яблоков стоял недалеко и с горестным взглядом наблюдал за происходящим.

– Андрей, как хоть всё это произошло, расскажи? – Предложил я товарищу, чтобы хоть на немного отвлечь его от страданий. Майор ещё раз печальным взглядом посмотрел на ИМР и предложил обойти позиции боевиков. Окопы были отрыты давно и местами уже несколько осыпались. Кругом валялись контейнеры от одноразовых гранатомётов "Муха", стрелянные автоматные гильзы, порванная одежда, но без следов крови.

– Чёрт, я позавчера тут ездил и никого не было, поэтому ехал спокойно. И только перед первым выстрелом из гранатомёта увидел боевиков. Душара стоял на колене и спокойно целился. Я только успел пригнуться, как он выстрелил, а они по моему даже не поняли что это за машина прёт на них и били с гранатомёта между катков, предполагая размещения там боезапаса. Поэтому первая граната и попала между катков, не зацепив нас. Второй гранатомётчик тоже туда стрельнул. Это нас и спасло. Духи думали, что мы взорвёмся поэтому не стреляли с автоматов, а то ведь с расстояния в сорок метров они нас просто смели бы с брони. Мы быстро скатились на противоположную сторону и сразу же открыли огонь из автоматов и тут они тоже открыли огонь. А гранатомётчики всё садят и садят с гранатомётов по машине, а она не загорается и не взрывается. Но их было больше, человек пятнадцать, и мы начали отступать. А когда откатились метров на сорок, я смотрю – нас только шестеро. Обернулся и вижу, что механик-водитель когда вылезал из своего люка впереди, был ранен в ногу и сейчас лежит на земле прикрытый от боевиков гусеницей. В башенке машины остался ещё один солдат. Взял одного контрактника и мы метнулись обратно к машине. Огнём из автомата прикрыл отход контрактника с раненым механиком-водителем и помог второму выбраться из машины через люк: тут и его ранило вскольз пулей в спину. Духи видят, что русские уходят из их рук было ломанулись к нам, а в этот момент твои снаряды рванули рядом с их позициями и они повалились на землю. Так мы и отошли…

Андрей замолчал, увидев, что к нам подходит Тимохин: – Борис Геннадьевич, сейчас мы пойдём вперёд. Пойдёшь с нами?

– Конечно, какие вопросы.

ПРП я оставил с Поповым на высоте, здесь же остался и танк Тимохина, а мы пешком, охраняемые разведчиками углубились в зелёнку. Когда-то здесь были небольшие дачи, поэтому вдоль заросшей дороги стояли полуразрушенные заборы, выполненные из подручных материалов, а среди плодовых деревьев виднелись гнилые сарайки и будки. Деревья в основном были покалечены и покорёжены снарядами и минами и куда бы я не бросал взгляд, виднелись воронки от снарядов и мин. Причём, воронки от снарядов были глубиной до метра и диаметром полтора метра, а от мин совсем маленькие. Если деревья около воронок от снарядов были изуродованы осколками от низа до верха, то вокруг воронок от мин кустарник и трава были прямо выстрижены осколками и ветки, кругом валялись крупные и мелкие ветки. Если которые деревья и выживут, то будут восстанавливаться долгие и долгие года. Некоторые воронки ещё дымились, а на верхушках деревьев были видны во множестве купола разных размеров от парашютов осветительных снарядов, мин и ракет.

Взвода 8ой роты промчались по узким дорогам вперёд и мы шли по их следам с настороженностью вглядываясь в заросли, ожидая в любую минуту столкнуться с боевиками. Через несколько сот метров свернули вправо и вышли на большую поляну, посередине которой стоял тригопункт, виднелись остатки каких-то былых сооружений, большая часть которых находилась в земле, откуда торчали разрушенные металлические конструкции. Глубокий карьер, из которого добывали гравий, дополнял картину. Мотострелковый взвод, растянувшись по краю поляны копал окопы. Да, позиции были классные: от окопов открывался отличный вид на промышленную зону окраины Грозного. Внизу в двухстах пятидесяти метрах виднелась асфальтовая дорога, соединяющая Кирово с остальным Грозным и с этих позиций она простреливалась из автоматов и пулемётов взвода на пятисотметровом участке. Здесь же можно было оборудовать отличный наблюдательный пункт и для одной из батарей дивизиона. Почти рядом угрюмо торчало здание мукомольного комбината, а за ним хорошо просматривалась территория ТЭЦ.

Осмотрев местность с этой точки, генерал Малофеев предложил пройти влево до другой окраины зелёнки и осмотреть Грозный с той стороны. Идти далеко не пришлось: зелёнка внезапно окончилась и отсюда открылся великолепный вид. Внизу виднелись здания какого-то предприятия, железнодорожные пути, дальше большое озеро покрытое льдом и опять промышленная зона, на дальней границе которой в дымке виднелись жилые кварталы города.

Из зарослей зелёнки вынырнул Марат Беляев со своими солдатами, навьюченными радиостанцией, буссолью и другими причиндалами для организации наблюдательного пункта. Огляделся и направился ко мне.

– Товарищ подполковник, здесь я оборудую запасной наблюдательный пункт и сейчас пристреляю несколько целей, но основной пункт будет у тригопункта.

Обсудив детали взаимодействия, Беляев выбрал цель и уже второй миной попал по зданию, находящееся на территории складской зоны с разветвлённой сетью железнодорожных путей. Второй целью оказался отдельно стоящий дом: мина попала прямо во двор, мигом вышибла взрывной волной все стёкла и завалив ворота. Пристреляв ещё несколько целей, Беляев вновь скрылся в зелёнке, а Тимохин вызвал свой танк. Мы вернулись на дорогу, по которой заходили и встретили танк. Народу было полно: Малофеев и Тимохин расположились на башне, а я сел впереди её, рядом с люком механика-водителя, считая что это самое удобное место. Но уже через сто метров движения я пожалел, что сел сюда. Ветки, мелкие и крупные, от стоявших вплотную к дороге деревьев, норовили ударить меня, хлестнуть по лицу или вообще скинуть с брони под гусеницы. Мелкие ветки я отводил от себя руками, от более крупных пытался уворачиваться, а если не получалось ложился на броню и плотно к ней прижимался, ощущая как ветки цепляют меня за одежду и тянут вниз. Остальные, кто разместился за башней веселились, приседая на корме, пропуская ветки над собой. За пятнадцать минут, что мы двигались по зелёнки, я получил по полной программе: лицо было исцарапано, левая щека распухла от удара веткой и во многих местах порвана одежда.

На высоте ИМР уже догорало, рядом сидел угрюмый Яблоков. Я его посадил к себе на ПРП и мы уехали на командный пункт. Здесь меня встретил возбуждённый Чистяков, который вернулся из первого батальона.

20 декабря 1999 года. День 18 декабря прошёл спокойно, а вечером залихорадило. На совеща-

9:50 нии генерал-майор Малофеев довёл до нас информацию, что на днях

начинается зачистка Грозного. Причём, зачистку будут проводить внутренние войска. В частности, на нашем направлении планируется проход через Кирово 34ой бригады ВВ и подразделений чеченского лидера Гантемирова. Эту информацию мы восприняли скептически: зачистку можно проводить в населённых пунктах, где нет организованного сопротивления. Где есть необходимость в проведении лишь проверки паспортного контроля, в аресте одиночных, одиозных фигур, замаранных в преступлениях. А здесь хорошо укреплённый город, с подготовленной и развлетвлённой системой обороны. Противник, который прекрасно знает городские кварталы и готовый драться за каждый дом и улицу.

Здоровый скептицизм вызывал и невысокий уровень подготовки ВВэшников, которые по своей сути предназначены для других действий. Ну, а гантемировцев в расчёт и вовсе нечего брать.

Сама лихорадка началась в 23 часа: офицеры группировки обустроившись начали вникать в дела и, поняв степень своей "ответственности и значимости", стали всех "дёргать". Откуда-то поступила информация, что боевики попытаются напасть на наш тыловой район и на огневые позиции дивизионов. В довершении всего поступила информация об обстреле одной из рот 3го батальона, но мотострелки успели засечь позиции у населённого пункта Андреевская Долина, откуда бандиты вели обстрел. Мгновенно отреагировали и огнём первого дивизиона нанесли огневое поражение по четырём целям, после чего обстрел мгновенно прекратился. Убедившись, что задачи на ночь поставлены все и ещё раз, предупредив по телефону командиров дивизионов об усилении охраны и о возможности нападения боевиков на огневые позиции, я ушёл к себе в салон. Но в 12 часов ночи меня внезапно вызвали на ЦБУ, где я застал двух хмурых подполковников.

– Товарищ подполковник, почему вы отсутствуете ночью на ЦБУ? – Холодным тоном задал мне вопрос высокий подполковник.

Проигнорировав вопрос офицера, которого видел в свите Малофеева, я прошёл к Гутнику, дежурившему в это время: – Володя, всё в порядке?

– Товарищ подполковник, всё в порядке. А вызывали вот они, – Гутник стоял у стола и кивнул на подполковников, которых покоробило моё невнимание к их персонам.

– Товарищ подполковник, это я вас вызывал. И снова задаю вопрос – почему вы отсутствуете ночью на ЦБУ? – Высокий подполковник невозмутимо смотрел на меня, искренне считая что имеет право задавать вопросы. Но не на того напал.

Я повернулся к оперативному дежурному с интересом наблюдавшим за назревающим конфликтом: – Сергей, а что это у нас за посторонние оттираются на ЦБУ?

– Оперативный весело засмеялся: – Да, это офицеры штаба генерала Малофеева…

– Старший лейтенант, вы чего ржёте? Что тут за цирк устроили? – Подполковники возмущённо вскочили с табуретов и забегали по палатке, обещая страшные кары на голову старшего лейтенанта и обещая другим большие неприятности. А, услышав от меня указания Гутнику, больше не тревожить по пустякам, офицеры пулей вылетели из палатки.

В два часа ночи опять прибежал посыльный и передал указание прибыть на ЦБУ, но я не пошёл. Утром я узнал, что по приказу подполковников был обстрелян вторым дивизионом рентранслятор, с чем прекрасно справился Гутник. Подполковники из свиты Малофеева неприязненно поглядывали на меня издалека, но не "связывались" со мной, решив разобраться со мной при более удобных для них обстоятельствах.

Позавтракав, я выехал с Чикиным выбрать новое место под огневые позиции дивизионов. Поплутав немного среди холмов, мы нашли прекрасное место, где отлично могли развернуться два дивизиона со всей своей техникой. Сначала перемещается второй дивизион, а на следующий день первый. Обговорив все детали перемещения, я вернулся на КП полка, а в 11 часов началось перемещение уже самого командного пункта на новое место, чуть дальше огневых позиций дивизионов. Прибыв на место я поднялся на ближайший холм и увидел в полутора километрах от КП заводскую зону Грозного с возвышающими за бетонным забором заводскими корпусами, высокими трубами и другими деталями промышленного пейзажа. В трёхстах метрах от забора проходил передний край третьего батальона, левый фланг которого заканчивался у дороги ведущей от Октябрьского к Андреевской Долине.

Внимательно оглядев окрестности, я собрался уходить, но в этот момент на противоположной стороне холмов взорвался гигантский резервуар с нефтью. Даже на расстоянии в полтора километра моё лицо опахнуло жаром, а пламя взметнулось на высоту до двухсот метров. Зачарованный игрой громадных, багровых языков пламени и чёрным шлейфом пламени, заполнившим половину неба, я долго простоял на вершине холма пока не продрог от холода.

К вечеру командный пункт окончательно расположился на месте и поступило сообщение, что сегодня ночью через расположение соседнего 15 мотострелкового полка из Грозного в сторону гор прорвалось до 40 боевиков, а при штурме Новых промыслов погибло 14 и было ранено 42 наших военнослужащих.

Вечером Кравченко накрыл стол и мы немного выпили, помянув его отца, которому сегодня было сорок дней.

26 декабря 1999 года. 24 декабря рано утром мы уже были в расположении 245 полка, они

3:40 сегодня сажали свой правый фланг на высоту 220.3. а мы первую роту

на высоту 284.4. Дождавшись, когда соседи соберутся в дорогу, мы двинулись за ними и сразу же за расположением их полка полезли в холмы. Погоды была мерзкая, температура где-то -1, – 2 и промозгло. Высохшая трава подбита инеем и изморозью, оттого казалось, что даже от человеческого взгляда она может легко сломаться. За ближайшим из холмов открылась порадовшая меня картина в виде полуразрушенной газораспределительной станции, здания которой были разбиты моими снарядами, а из разорванной трубы большого диаметра высоко в небо с рёвом рвалось бледно-красное в свете начинающего дня пламя от горящего газа. Этот факел отлично освещал ночью окрестности и расположение 245 полка, что было хорошим плюсом для наших соседей.

Лавируя на узкой грунтовой дороге, среди деревьев фруктового сада выбрались на вершину небольшой возвышенности, свернули вправо и двинулись по уже улучшенной дороге, которая петляла, ныряла в небольшие лощины, но всё время шла по вершинам холмов. Слева склоны холмов, поросшие фруктовыми деревьями, круто обрывались вниз и терялись в туманной дымке. Но, заранее изучив карту, я знал что в тумане скрываются многочисленные нефтяные вышки, цистерны, частный сектор и жилой сектор, носящий гордое название – городок Иванова. Справа такие же склоны, но более пологие, полосы зелёнки и такие же фруктовые деревья.

Через несколько минут движения стали всё чаще и чаще стали попадаться небольшие блок-посты, прикрывающие дорогу, а через несколько километров мы уткнулись в хвост большой колонны подразделений внутренних войск. Чуть в стороне гудела раскалённым газом разорванная снарядом труба, дымились развалины разбитых построек, где за разваленным забором виднелись остовы ржавой, брошенной техники. Приняв влево мы проехали ещё немного вперёд и выехали на свободное пространство, где остановились у небольшого, высотой метра три, бугра, за которым грудились кучи мусора привезённого из города. К этому времени, подувший небольшой ветерок, почти разогнал туман и я увидел перед собой всю местность, которую мне придётся проезжать, видеть и воевать на ней больше месяца.

Слева, в ста метрах, густая и широкая зелёнка, куда уходила дорога и выныривала уже у бетонного забора вокруг серого трёхэтажного здания. Туберкулёзный диспансер – услышал я объяснение Малофеева. За диспансером виднелись высокие деревья, переходящие в жилые пятиэтажные дома. Если смотреть вперёд, то за небольшим леском или рощей и была высота 220.3, которую будут сейчас занимать подразделения 245 полка. А когда они её займут, то дальше пойдут уже наши подразделения. Я вскинул бинокль: местность там была поросшая средней высоты кустарником, виднелось несколько заброшенных старых нефтяных вышек и дальше сама высота 284.4 с пологими склонами. На её вершине густо стояло штук двадцать высоких и мощных деревьев. Высота как высота – никакого движения. Хотя если судить по карте, то с неё практически половина Грозного как на ладони. Справа от нас небольшая долинка. Метров триста шириной и довольно крутым подъёмом, там тоже ревело большое пламя газа. Долина тянулась километра два и упиралась в зелёнку, на правом крае которой, виднелись постройки похожие на животноводческие фермы, а на левом краю густо натыканные кресты большого русского кладбища. Ещё дальше две ржавые, большие цистерны в зелёнке, которая и замыкала горизонт.

Покрутившись у бугра и поняв, что только с него и можно нормально наблюдать за предстоящим боем мы решили командно-наблюдательный пункт на нём и расположить. После короткого распоряжения командира 245 полка его сапёры лопатами быстро срезали часть склона бугра, где уже можно было расположиться самим и приборы. Я занял правую часть КНП, куда мои бойцы быстренько, из подогнавшего ПРП, подвели связь с дивизионами. Слева от себя я воткнул свой любимый оптический прибор большой мощности и был готов к работе. Сзади гомонила большая толпа ВВэшников, готовясь занять диспансер и перерезав по улице Старые Промыслы, начать выдавливать боевиков в Грозный.

Получив доклад от полковника Ткач, генерал Малофеев дал команду на занятие высоты 220.3. Мимо нас проревев двигателями, прошли три БМП мотострелкового взвода 245 полка и скрылись за рощей. А слева подразделения внутренних войск пешим порядком двинулись в сторону Старых Промыслов. Через пятнадцать минут прозвучал доклад командира взвода о благополучном занятии высоты и все повеселели. Начало было хорошее. Не испортила наше настроение и хорошая очередь из АГС, прилетевшая от боевиков откуда то от диспансера. Три расчёта миномётов "Василёк" мгновенно развернули свои миномёты и выпустили туда до сорока мин, а подразделения ВВ всё лились и лились в ту сторону. Там вспыхнула лёгкая перестрелка и быстро прекратилась.

– Ну что, Валерий Валентинович, – повернулся Малофеев к Сергееву, – давай своих разведчиков посылай на занятие высоты.

– Товарищ полковник, разрешите со своими разведчиками сгонять. Чего я вечно на КНП сижу? – Подскочил к командиру Юрка Шадура.

Солнце в этот миг выглянувшее из-за облаков и преобразившее своим ярким светом окрестности, бесконечно льющее в сторону Грозного подразделения ВВ, лёгкое занятие рубежа взводом 245 полка и уверенность в благополучном взятие высоты, предопределило решение полковника Сергеева.

– Ладно, Юра. Сходи, разомнись.

За КНП также весело рассаживались по машинам разведчики, туда же лез Чистяков и Ахмеров. Солдаты первой роты тоже быстро расселись и БМП, за ними приданные танки, рыча двигателями и сильно дымя перегоревшей солярой, двинулись мимо нас. Быстро доехали до позиций взвода 245 полка, после которых скорость замедлилась. Проехав ещё с полкилометра, спешились. Дальше развед. рота должна идти одна. По радиостанции Шадура передал, что кругом боевиками нарыты свежие окопы, позиции оборудованы очень грамотно, но самих их нет. Прошло ещё пять минут и я увидел в свой прибор цепь разведчиков, медленно двинувшихся к высоте, располагавшийся в километре от них. К этому времени погода окончательно разгулялась и солнце щедро заливало своими лучами землю, сразу резко потеплело, что тоже подняло не только настроение, но и уверенность в благополучном исходе атаки.

Понаблюдав пять минут за неспешным продвижением разведчиков на высоту, я навёл большой прибор на высоту. Но в который раз, за эти часы я не заметил даже признака присутствия боевиков. Ну что ж и этот день закончится для нас благополучно. Я отодвинулся от прибора и стал прислушиваться к разговору Малофеева, который рассказывал командирам полков, как в первую войну за эту высоту десантники положили две роты….

Рёв как минимум двухсот автоматов, донёсшийся от высоты, заставил нас всех вскинуть бинокли, а я прильнул к своему двадцатикратному прибору. Цепи уже видно не было, все лежали на земле, не дойдя до высоты двести метров. Лишь иногда вскидывалась фигурка солдата, пробегала несколько метров и падала под огнём боевиков.

Командир запрашивал Шадуру по радиостанции, я же Чистякова. Доклады были неутешительные. Боевики били с высоты и ещё обошли слева, сразу же сложилась критическая обстановка. Огонь был до того сильный, что невозможно было поднять голову и вести прицельный огонь, уже не говоря о продолжении атаки.

…– Лесник 53, "воги"* летают густо, как мухи. Откройте огонь по высоте.

Мгновенно связался с дивизионами и тяжёлым молотом дождь снарядов обрушился на высоту. Всё там закипело от разрывов, в небо полетели земля, обломки деревьев и всю вершину затянуло пылью и дымом. Но и такой мощный удар не облегчил участи разведчиков: невозможно было даже отойти, а число раненых стремительно росло.

– Лесник 53, Я, Бродяга. Дайте под меня первое хозяйство, а вы вторым дымите. Попробуем так отойти.

Передав Чистякову первый дивизион, я вторым нанёс удар влево от залегших разведчиков, а потом начал одной батареей задымлять вершину высоты, двумя остальными продолжал гвоздить по вероятным позициям боевиков. Постепенно разведчики, прикрываясь огнём артиллерии, дымами, начали откатываться и сумели оторваться от боевиков только на рубеже, где находилась первая рота. Итог неудачной атаки был печальный: один убитый и пять человек ранено. Один из них капитан Осипенко – помощник командира первого батальона по артиллерии. Интенсивность огня артиллерии снизилась и сейчас по высоте работала лишь одна батарея, ведя беспокоющий огонь. Небольшая роща на вершины высоты заметно поредела, но мы так и не сумели выявить точные позиции боевиков.

Пока занимались вытаскиванием разведывательной роты из под огня боевиков, мы как-то не обращали внимание на возникшую суету в тылу нашего КНП среди ВВэшников и на ожесточённую стрельбу за туберкулёзным диспансором. К генералу Малофееву подошел командир бригады ВВ и доложил: при втягивании в улицу сзади диспансера, подразделения попали в хорошо организованный огненный мешок и после короткого, но ожесточённого боя были отбиты. Потери в результате боя были ошеломляющие: свыше сорока человек погибло, десятки ранены, а двенадцать солдат с офицером кого боевики пропустили мимо засады – пропали без вести. Сейчас ВВэшники без строя выходили из боя и располагались сзади нас, приводя себя в порядок. Мимо них в сторону боевиков проследовало несколько БМП-2, которые сразу же вступили в бой. Я развернул большой прибор в ту сторону и удивился: до боя боевиков не было видно, а сейчас они, особо не скрываясь, передвигались вокруг здания диспансера, выглядывали из окон, стреляли по солдатам ВВ, прибывшим на БМП. Несколько человек суетились на плоской крыше здания, что то устанавливая и скрываясь за кирпичным парапетом. Группа боевиков в пять человек, прикрываясь бетонным забором, решила пройти влево и из укрытия, в упор, обстрелять левый фланг ВВэшников. Уже отойдя от здания метров на сто, они были обнаружены одной из БМП. Длинная очередь из пушки боевой машины, подняла высокие фонтаны от разрывов тридцатимиллиметровых снарядов вблизи от группы чеченцев и заставила их залечь. Но один из них, сделав отчаянный рывок, метнулся вперёд и побежал вдоль забора в сторону левого фланга. Наводчик пушки "Гром", дал по нему одну очередь, потом вторую, третья точно также безрезультатно вспорола землю сзади боевика. Душара мчался вдоль забора всё быстрее и быстрее: наверно, он никогда не бегал так быстро. Наводчик догадался взять упреждение и ещё одна очередь взметнула землю почти под ногами у боевика, но было поздно – чеченец спрыгнул в траншею, которая шла вдоль забора и сейчас только голова стремительно перемещалась над бруствером. Следующая очередь из БМП разбила часть бетонного забора над головой, не причинив тому никакого вреда и голова исчезла. Через несколько секунд она показалась гораздо левее, прежнего места и больше я её не наблюдал, а наводчик от злости дал ещё одну очередь по забору и перенёс огонь по зданию диспансера, заставив боевиков засуетиться на своих позициях.

Справа от КНП затормозили прибывшие БМП и танк разведчиков, с которых соскочили Шадура, Сашка Ефименко, поспешив с докладом к Сергееву и Малофееву. По их словам высоту обороняют не менее сотни боевиков на заранее подготовленных позиций, но в ходе боя и отхода полностью выявить эти позиции не удалось. Капитана Осипенко с окровавленной ногой перегрузили на санитарное МТЛБ и оно умчалось в расположение 245 полка, где располагался полевой госпиталь. Прихромал ко мне с Ахмеровым и Чистяков.

– ….Ну, Борис Геннадьевич, и заваруха была. Я уж не думал, что сумеем выбраться. Подстольники летали как мухи, голову невозможно было поднять. И Осипенко с подстольника накрыли: как раз сзади него граната упала и посекла осколками. Меня, вон тоже камушком в ногу ударило. Блин, до сих пор больно. Мы даже и не подозревали что там духи находятся. Развернулись в цепь, спокойно себе идём. Солнышко светит, я на высоту поглядываю и, что самое интересное, никого не наблюдаю. До высоты метров двести остаётся, а тут из под ног у Шадуры заяц выскочил и помчался в сторону. Юрка машинально вскинул автомат и дал очередь по несчастному животному. Тут всё и началось. Духи, наверно, хотели подпустить нас поближе и в упор расстрелять, а Шадура своей очередью спровоцировал преждевременный огонь по нам. Получается что заяц спас как минимум половину роты. Так-то тяжело было выходить из под огня, а если бы ближе подошли, то половина бы там осталась…

Посовещавшись с полковниками Ткач и Сергеевым, генерал Малофеев задумался, а потом встряхнул решительно головой и стал распоряжаться.

– Артиллерии, по высоте огонь, танки на прямую наводку, в три часа повторная атака. Высоту надо отбивать. – Что и было сделано. На огневых позициях у меня было около четырёх тысяч снарядов, да ещё сегодня колонна с дивизионов уехала за боеприпасами – привезут около тысячи снарядов. Завтра колонна центроподвоза по графику должна подвезти ещё около двух тысяч, так что сегодня можно было не экономить. Танки, став чуть правее КНП и впереди, прямой наводкой стали обрабатывать склоны высоты, стреляя по всему, что казалось подозрительным. Командиры попытались отговорить Малофеева от повторной атаки, но тот упёрся и отказался. Недовольные полковники отошли в сторону и стали о чём-то шептаться, потом подозвали Шадуру и Сашку Ефименко, после чего Сергеев стал что-то толковать разведчикам, показывая рукой на высоту. Закончив инструктаж, командир подошёл ко мне.

– Борис Геннадьевич, продолжай обрабатывать высоту. Мы тут с Ткач посоветывались и решили: в пятнадцать часов разведчики снова пойдут на высоту, но только с имитируют атаку. А завтра в атаку пошлём большие силы.

Так мы и сделали. В три часа после небольшой, но мощной, совместно с артиллерией 245 полка, арт. подготовки разведчики на своих БМП и с приданными танками, выдвинулись справа от зелёнки и прошли до русского кладбища. Спешились и на безопасном расстоянии для генерала Малофеева изобразили атаку. Боевики тоже клюнули на эту уловку и открыли ответный, но мало результативный огонь. Постреляв в друг-друга, в основном работали танки и БМП разведчиков по выявленным во время боя целям, а потом разведчики благополучно откатились к нашему КНП.

Как только начало смеркаться мы тронулись в обратный путь и к ужину прибыли на КНП. Наскоро перекусив, собрались на ЦБУ, где начали обсуждать – как будем брать высоту. Было много мнений и суждений, но вскоре пришли к пока единственному решению. Перед началом атаки мощная артиллерийская подготовка нашими двумя дивизионами и дивизионом 152 миллиметровых гаубиц 245 полка, выгоняем на прямую наводку все свободные танки танкового батальона и бьём по высоте прямой наводкой. Также выставляем на прямую наводку три самоходки первого дивизиона и они тоже расстреливают высоту по отдельной команде, но уже убойными элементами. В атаку идут разведывательная рота и 1ая мср – в общей сложности это 120 человек. Мы тогда не знали, что стратегически важную высоту в тот момент обороняло 150 моджахедов-афганцев, поэтому в атаку посылали так мало людей.

Когда все разошлись из палатки, я остался для того чтобы отдать распоряжения на ночь и на завтрашней день. Не мешало разобраться с расходом снарядов и наличием боеприпасов. За день боя по высоте было выпущено около тысячи снарядов и тысячу привезли. Нормально. С убойными элементами в первом дивизионе 172 снаряда. Тоже нормально.

– Боря, хочешь прочитать радиоперехват со Старопромысловского района, там есть сообщения и с высоты, – углубившись в размышления, я не заметил, как в палатке появился Щипков. Откинувшись на табуретке, с удовольствием потянулся.

– Давай, Дима. – Взял из рук подполковника журнал радиоперехвата и начал вчитываться в корявый почерк.

10:40 – "Грозный – Сейфуле" – У меня на позиции машина, но у неё нет бензина. Срочно

пришлите.

10:55 – Только что обстреляли машину "Грозного".

10:58 – "Бурый" если ты можешь, пройди в Первомайское.

11:10 – "13 – Сейфуле" – К позиции приближаются солдаты, когда подойдут к позиции -

открывайте огонь.

11:35 – …..Я из гостиницы, по мне стреляют…

11:45 – …..В Грозном задержаны двое подозрительных…

11:55 – ….."Сейфуле" продвинуть вперёд расчёт….

13:25 – ….. надо копать окопы. Я отправлю туда ребят, если будете копать…

15:35 – "Ангел – Абраму" – Русские заходят на позиции, подходят к высоте, приближаются.

"Ангел – Воину" – Надо хорошо укрепить позиции, быстрее оденьте форму и сразу на

позиции….

"Ангел – Моджахеду" – Ждите русские подходят.

15:42 – "Архангел – Ангелу" – Прошу прислать ручную лебёдку. У меня завалило в блиндаже

человека. Троих достал и трое погибли.

17:30 – "…. – Талибану" – На позиции отправьте миномёт…

Я разочаровано отодвинул журнал: – Дима, вот сколько читаю твои радиоперехваты и не особо доволен. Они какие-то куцые, обрезанные. Ну, какую полезную информацию отсюда можно извлечь?

Начальник РЭБ огорчённо вздохнул: – Твоя правда. Сколько раз просил прислать нормального переводчика чеченского. Тот, который сидит и слушает, знает слабо, переводит медленно вот отсюда и пробелы….

В кунге меня ждали. Оказывается, Кравченко привёз из Моздока коньяк и офицеры, накрыв стол, ожидали меня. Выпили по стопке, помянули погибшего разведчика в бою. Выпили за удачу в завтрашней атаке, выпили за здоровье Осипенко. Мы уже знали, что раны у него хоть мелкие, но многочисленные и ходить будет только через месяц. Чистяков сидел напротив меня, часто морщился и почёсывал ногу. Когда выпили за здоровье Осипенко, он встрепенулся.

– Ребята, нога у меня всё болит и болит. Борис Геннадьевич, ничего если я немного заголюсь за столом и посмотрю что там у меня. Ну не может так от удара камушка болеть.

Я разрешающе мотнул головой и через минуту Чистяков, сняв штаны, стал внимательно рассматривать ранку с запёкшейся кровью.

– Ого, да это и не камушек. Смотрите, в глубине раны что-то есть.

Алексей Юрьевич, взял со стола чистую вилку, поддел что-то в ране и, громко шипя сквозь зубы от боли, потихоньку потянул. Я быстро налил сто грамм коньяка в кружку и приподнялся, разглядывая манипуляции Чистякова, а через мгновение все с удивлением присвистнули, когда он вытащил из раны небольшой кусочек металла, сверкнувший чистым разломом.

– Ого, вот тебе и камушек. Да это осколок от подствольника.

Я быстро сунул кружку с коньком старпому: – Ну, Алексей Юрьевич, с крещеньем тебя. Раз ты ранен, теперь завтра я вместо тебя пойду на корректировку. Пора и начальнику артиллерии тряхнуть стариной.

– Почему вы, товарищ подполковник? Я могу сходить…., – обиделся Кравченко.

Но у Алексей Юрьевича было другое мнение: – Борис Геннадьевич, Саня – это моя высота и я буду ходить туда пока мы её не возьмём, – твёрдо и решительно прервал нас Чистяков. Я внимательным и долгим взглядом посмотрел на своего подчиненного, прощая ему за эти слова многие его прегрешения.

Выпив одну бутылку коньяка, мы с Чистяковым отправились к разведчикам, которые нас приглашали придти. В вагончике разведчиков творился бедлам: все уже были хорошо поддатые, но были они какие-то подавленные и невесёлые: как будто что-то чувствовали. Дверь постоянно хлопала и через неё каждые несколько минут заходили и выходили всё новые и новые офицеры.

Посидят немного выпьют и уйдут, на смену им приходят новые. Напротив меня, на кровати сидел мрачный Шадура, погрузившийся в глубокое раздумье. Причём, создавалось такое впечатление как будто он был отделён от всех прозрачным стеклом. Он был уже не с нами, а где то далеко и в другом месте. Посидев с разведчиками, я ушёл к себе и лёг спать.

28 декабря 1999 года Утром 25 го мы встали в 4 часа. Не спеша выпил три подряд кружки ко-

16:40 фе сдобренных хорошей порцией коньяка, быстро собрался и умчался на

позиции первого дивизиона, где забрал три самоходки с убойными элементами и уже в пути присоединился к колонне командира полка. На полчаса остановились в расположении 245 полка и пока ждали Сергеева, ушедшего к Малофееву, офицеры собрались в кучку. Сашка Ефименко пустил по кругу фляжку коньяка, которая оказалась кстати, настроение поднялось и мы были уверены, что сегодня уж высота будет точно взята. Ефименко всё шутил, рассказывая что он теперь начальник разведки полка: Шадура ночью крепко выпил и где-то завис. Сашка шутил, даже не предполагая, как он был близок к истине о том, что он начальник разведки полка.

Из палатки ЦБУ 245 полка вышел полковник Сергеев и мы двинулись дальше в темноту, но когда прибыли на вчерашнее место совсем рассвело.

На этот раз я развернул свою ячейку не в общем окопе на бугре, а внизу и сбоку. Подогнал ПРП, слева от него расставил стол, куда положил рабочую карту, тут же вынос с радиостанции на ПРП, слева от стола большой оптический прибор. А то в общем окопе получалось, что в прибор только Малофеев и командиры полков смотрели. Атаку решили начать попозже, а сейчас я с интересом наблюдал за подготовкой нового штурма Старопромысловского района ВВэшниками. Снова их подразделения нескончаемой вереницей уходили мимо нас и после короткой арт. подготовкой они вновь атаковали диспансер и попытались закрепиться на окраине, но вновь были отбиты, потеряв 2 человека убитыми и 12 ранеными. Они отошли опять в наш район и к довершению всего были обстреляны из миномёта и АГС. Чуть не накрыло и нас. Пришлось присесть, пережидая томительный визг осколков и разрывы гранат. В ответ мы развернули 4 миномёта "Василёк" и засыпали минами всю окраину города.

Настало время и нам начинать. Сначала мощный артиллерийский налёт, после чего 11 танков стали расстреливать высоту прямой наводкой, а три моих самоходки убойными элементами прочесали все зелёнки вокруг высоты. Первая рота пошла в лоб на молчавшую высоту, а развед. рота незаметно, прикрываясь зелёнкой, подошла на расстояние двухсот метров к её склонам. Высота молчит, лишь слева по первой роте вёлся слабый огонь. Разведчики поднялись и рванулись вперёд. Пятьдесят метров – огня нет, хотя никто не сомневается, что этот рывок не остался незамеченным для боевиков. Ещё пятьдесят – тишина, а высота вот она. Подполковник Шадура с пулемётчиком вырвался далеко вперёд. (Как потом оказалось, Шадура проснулся в лагере, схватил первое попавшее БМП и примчался перед самой атакой к роте. Скрываясь от командира полка и зная, что он не отпустит его в атаку, Юрка без спроса пошёл в бой) И сейчас тяжело топая сапогами по травянистой земле, они быстро поднимались по склону к опоясавшим высоту бруствером окопам. И тут как по мановению волшебной палочки над бруствером появились головы боевиков и их оказалось очень много. Шквальный автоматный и пулемётный огонь обрушился на атакующих, заставив их сразу же залечь. Оставшиеся сто метров практически невозможно было преодолеть под таким плотным огнём. Ефименко, Чистяков и другие офицеры, подняв головы и ежесекундно рискуя получить пулю, с надеждой смотрели на фигурки начальника разведки и пулемётчика, которые уже вплотную подобрались к окопам духов. Если они сумеют ворваться в траншею и закрепиться там, то была надежда подняться в атаку и, воспользовавшись минутным замешательством боевиков на этом участке, ворваться в траншеи и сцепиться в рукопашную. Шадура незаметно подобрался ползком на двадцать метров к пулемётному гнезду чеченцев, откуда вздымая небольшое облачко пыли непрерывно строчил пулемёт, выпуская длинные и точные очереди, заставляя плотнее прижиматься разведчиков к земле. Подполковник приподнялся над землёй и точно метнул гранату в пулемёт. Круглый мячик гранаты, прочертил плавную траекторию в воздухе и исчез в окопе, откуда тут же вздыбилось облако пыли и дыма от разрыва. Даже в таком адском шуме, трескотни сотен автоматов и пулемётов, разрывов гранат, танковых снарядов на вершине высоты, настороженный слух уловил как исчез злобный клёкот пулемёта. Шадура с пулемётчиком вскочили на ноги и рванулись к пулемётному гнезду чтобы там соскочить в окопы. Развед. рота вскинулась в едином порыве в атаку, но тут же залегла под новым шквалом мощного огня, а слева от Шадуры из траншеи на бруствер выскочил боевик и с пятнадцати метров всадил в начальника разведки длинную очередь, откинувшую офицера на несколько метров в сторону. Но и боевик не успел обратно спрыгнуть в окоп. Пулемётчик от бедра ударил очередью в духа и тот тряпичной куклой свалился на землю, немного подёргался и затих. Солдат кинулся к офицеру, но его тут же накрыл шквал огня и боец мгновенно был ранен, упал на землю и откатился в канаву. До Шадуры было от него метров десять. Воспользовавшись ослаблением огня, разведчики сделали стремительный рывок и прорвались к пулемётчику. До окопов боевиков осталось 50 – 60 метров, ещё несколько минут и можно врываться в траншеи, но со стороны русского кладбища, чуть выше его, открыла огонь группа боевиков, выйдя к разведчикам в тыл. Сразу же было ранено пять солдат и дальнейшие действия были обречены на провал. Раненого пулемётчика всё-таки сумели эвакуировать, а вот до Шадуры прорваться не сумели.

Обо всё этом я узнал позже, а сейчас суетился на КНП, помогая и прикрывая огнём дивизионов отход первой роты и разведчиков. А через полтора часа с подошедших БМП начали слезать мрачные и подавленные разведчики. Тут мы и узнали о гибели подполковника Шадура. Бой для нас закончился неудачно: убитых кроме начальника разведки не было, но 13 человек ранено, трое из них тяжело. Ранен и мой корректировщик, ходивший с первой роты – капитан Бурковский. Он был ранен в ногу и тоже госпитализирован. Получается: три атаки и три раненых артиллериста. Это было слишком много для моей артиллерии.

С БМП слез офицер в грязной, в испачканной глиной форме, тяжело опустился на ящик рядом с моим столом и щепкой стал стирать грязь, искоса поглядывая на меня. Я же в изумлении пялился на него и только через минуту начал рассуждать в слух.

– Так, по моему у меня начала ехать крыша. Вот когда разведка пошла в бой, тебя Олег среди них не было, но ты только что вышел из боя. А с другой стороны, ты не мог сейчас выйти из боя, так как ты сейчас находишься в Екатеринбурге. Вывод один – у меня начались галюники и меня срочно нужно госпитализировать.

Я с надеждой уставился на подполковника Артемьева, надеясь что он развеет мои страхи и он их развеял.

– Да не поехала у тебя крыша, Боря. Действительно это я – собственной персоной. Я рано утром к вам прибыл и как узнал про атаку так примчался сюда и успел к началу боя. Вот оттуда я и вышел. Грязный… И как я обратно такой поеду в поезде? – Олег огорчённо посмотрел на испорченную форму, а потом рассказал, что произошло на высоте.

Посовещавшись, решили создать мощную группу из танков, БМП и попытаться вытянуть Шадуру. Но как только они вышли на открытое пространство, сразу же был подбит один из танков. Он как то быстро загорелся, но экипаж успели эвакуировать, а ещё через пятнадцать минут сработала боеукладка и танк взорвался, выкинув высоко в небо большое и красивое кольцо дыма. Пришлось отступить с ни с чем.

Прошёл час как, закончилась неудачей попытка прорваться к Шадуре. Ко мне подбежал весь в слезах Дима Щипков, сжимая в руках автомат: – Боря, пошли. Мы с тобой сумеем незаметно подобраться и вытащить Юрку.

Товарищ с надеждой смотрел на меня, но я его разочаровал, заговорив с ним достаточно жёстко: – Дима, брось даже эту мысль. Рота не вытащила и мощная механизированная группа потерпела неудача, а мы с вдвоём только ляжем бессмысленно. Ты головой подумай: ну даже каким то чудом проберёмся к Юрке. А обратно как? Один должен тащить его, а второй прикрывать огнём. Да тащить его придётся сто пятьдесят метров открытого пространства. Так что зажмись в кулак и успокойся.

Дима ушёл, а я продолжил обрабатывать огнём высоту. От рощицы, которая была вчера на вершине высоты, остались лишь голые, расщепленные снарядами стволы, а вся высота была перерыта снарядами, но вновь оживала огнём, как только наши подразделения приближались к ней.

….- Боря, – ко мне подошёл полковник Ткач и, показывая рукой на рощицу впереди нас, сообщил, – тут мой командир взвода докладывает, что твои артиллеристы по его позициям снаряды кладут.

– Да ну, Сергей Сергеевич, не может быть. У меня сейчас по высоте второй дивизион стреляет и я сам им руковожу. Вот сейчас дал команду, чтобы перенесли огонь на сто метров за вершину. Во.., смотрите, разрывы там поднялись. Так что это не мои артиллеристы. Может быть ваши?

Ткач недоверчиво посмотрел на меня и удалился на КНП, где склонился над телефонным аппаратом, а через пять минут вновь оказался около меня.

– Нет, Боря, всё-таки это твои продолжают стрелять по моим. Опять командир взвода докладывает. Уже двенадцать снарядов по позициям положили, слава богу, ни кого не убили.

– Хорошо, товарищ полковник. Давайте проверим. Я сейчас дам команду чтобы на последних данных дали выстрел дымовым снарядом и вы убедитесь, что мы стреляем только по высоте.

Я быстро передал распоряжение на огневую позицию и через минуту услышал команду – Залп. Мы вскинули бинокли и увидели на высоте вместо четырёх разрывов только три.

– Наверно, перелетел высоту и разорвался за ней. Уменьшу сейчас дальность и повторим выстрел.

Передал новые данные, уменьшив прицел на четыреста метров, и был неприятно поражён когда увидел разрыв дымового снаряда на углу рощицы, за которой располагались позиции взвода 245 полка.

– Самара, Стой! Разобраться почему одно орудие стреляет не по высоте. – Извинившись перед полковником Ткач, я углубился в разборки с Язевым, который в тот момент выполнял обязанности начальника штаба дивизиона. Исправив установки, я возобновил обстрел высоты, но неприятный осадок от происшедшего остался.

Постепенно стемнело и генерал Малофеев приказал готовиться к завтрашним боевым действиям. Мы тоже начали сворачиваться, а Сергеев и Ткач удалились в кунг командира 245 полка, который стоял недалеко. Прошло минут десять неспешных сборов, когда со стороны духов прилетела 120 мм мина и разорвалась в 30 метрах от кунга. Ещё бы немного и она своим разрывом обезглавила бы два полка. Уже в темноте двинулись назад, но в расположении командного пункта 245 полка остановились и командир отсутствовал целый час, решая вопросы завтрашнего боя. Приехали домой, поужинали и снова допоздна совещались. Командир дозвонился до генерал-лейтенанта Грошева и попросил прислать какое-то специальное оружие со странным названием "Буратино". Кто знал об этом оружии, оживились и загадочно отвечали на наши вопросы однозначно – Сами увидите что это такое. Ну а так решили: применить все виды оружия, авиацию и стремительно ворваться на высоту.

Утром 26 декабря поднялись опять рано. Разведка была пьяная, потому что всю ночь поминали Шадуру. Когда мы построили колонну, то командир хотел ехать по новому маршруту – правее Октябрьского, но я отговорил Сергеева и предложил ехать через огневые позиции. Как чувствовал. Оказывается, там боевики устроили засаду. Когда там в это же время проходила колонна третьего батальона, то БМП командира батальона подорвалась на мине, а с окраины села колонна была обстреляна из автоматов и пулемётов. Пару выстрелов из танка было достаточно для того, чтобы стрельба мгновенно прекратилась.

Сегодня я развернул свою ячейку в общем окопе, и на столе передо мной лежал график работы фронтовой авиации, артиллерии, армейской авиации. Погода была пасмурная, облака плотным одеялом затянули небо, но находились на такой высоте, что давали возможность работы для вертолётов. Время приближалось к 9:30, когда должна была отбомбиться по высоте фронтовая авиация и я с любопытством поглядывал на молчавшие позиции боевиком и размышлял, как самолёты будут бомбить при такой низкой облачности.

9:30, послышался быстро приближающийся звук и на вершине внезапно вспухли два багровых взрывов, от которых во все стороны стремительно рванулось кольца сжатого, белого воздуха ударной волны. Самолёт из-за облаков скинул две пятисотки, второй самолёт с такой же ювелирной точностью, не показываясь из-за облаков, положил ещё две пятисотки. Раз за разом самолёты заходили на высоту, пока не выложили шесть пятисоток и шесть двухсотпятидесяти килограммовых бомб. Даже на таком расстоянии ощущалось дрожь земли от мощных разрывов и громовой гул. Только улетела авиация, как в дело вступила моя артиллерия и танки – десять минут огненного смерча на высоте, а уже из тыла слышался гул двух пар вертолётов приближающихся к нам. Стремительные машины выскочили из-за холмов и промчались в сторону высоты делая прикидочный круг и подчиняясь командам нашего авианаводчика, который лихорадочно говорил в микрофон, нацеливая вертолёты.

Выйдя на второй круг, вертолёты пошли в атаку, терзая НУРСами склоны высоты. Третий круг – склоны высоты густо покрылись пятнами разрывов. Но интересно было то, что обе пары действовали по разному. Одна пара вертолётов, лихо идя в атаку, выходила практически на "пистолетный" выстрел и били в упор по высоте, то вторая: то ли от неопытности, то ли от трусости всё норовила отстреляться с дальнего расстояния. Мы даже присели от неожиданности, когда вторая пара открыла огонь почти над нашими головами. Когда "смелая" пара пошла на четвёртый круг, из тёмного пятна зелёнки правее русского кладбища к правому вертолёту потянулись две трассы зенитной установки духов, но лётчик своевременно сделал противозенитный манёвр и ушёл в сторону, потом развернулся и атаковал зелёнку щедро покрыв её снарядами. Больше оттуда ничего не стреляло и вертолёты, стали пускать ПТУРы. Вот в этот момент и нужно было бы начать штурм высоты, а так ещё десять минут вертолёты работали над высотой, потом Шпанагель упустил ещё пять минут, и когда первая рота пошла в атаку, боевики заняли оборону и встретили шквальным огнём мотострелков. Да ещё слева духи активно вышли во фланг атакующих и через десять минут роте пришлось отступать. За эти минуты первая рота потеряла 4х человек убитыми, в том числе и офицера, 13 человек было ранено. Развед. рота огневому воздействию не подверглась, так как шла слева.

Такой же неудачей закончился и штурм диспансера подразделениями ВВ, боевики крепко держали оборону. До темноты опять долбили высоту, а с наступлением сумерек двинулись обратно, но уже другой дорогой – вдоль обороны первого батальона. Передний край полка был растянут до предела. И мотострелки уже не могли держать сплошной линией оборону. Мы ехали вдоль переднего края первого батальона и я с горечью смотрел на хилую оборону. Стоит в голом поле одинокое БМП, как правило около него закопанная наполовину палатка и восемь-десять чумазых солдат, которые держат четыреста метров переднего края. Если бы боевики знали в каком мы находились положении, то они бы с лёгкостью могли прорывать оборону, уничтожая наших уставших и измотанных солдат. Какая то сраная Чечня, а войск наскрести государство не может. Довели армию "до ручки". Перед нашим отбытием Гвоздев отправил крепкую группу для поисков погибшего офицера и солдат, но уже поздно вечером мы узнали, что поиски прошли безрезультатно. В полку уже стояли две машины "Буратино". Я обошёл их: на базе шасси танка Т-72, были установлены 24 направляющие с мощными зарядами, которые обладали эффектом, как мне объяснили, вакуумного снаряда и также уничтожали противника созданием избыточного давления. Что ж, завтра мы их посмотрим в действии.

27 декабря встали и выехали рано. Двинулись опять вдоль переднего края первого батальона и я в очередной раз неприятно был поражён нашей жидкой обороной. "Буратино" сразу отстало и появилось около КНП только в 9 часов. У нас всё было готово и специалисты установок сразу же отправились на рекогносцировку места откуда они будут вести огонь. И только решили с этим вопросом как появились штурмовики и вакуумными бомбами стали окучивать высоту, в это время "Буратино" выскочили на свои огневые позиции, быстро развернулись и уже через три минуты позвучал первый выстрел. Я навёл большой прибор на стреляющие машины и успел заметить, как с направляющих вылетели две длинные ракеты, перевёл прибор на высоту и поразился мощности разрывов. Багровые сполохи и такие же белые кольца сжатого от взрыва воздуха. Да, не хило сейчас там духам. Раз за разом звучали выстрелы и разрывы смещались по всей площади позиций боевиков. Слева и чуть впереди КНП послышались странные вопли и мерные удары, а когда я выглянув из окопа то разглядел командира первого батальона, который стоя на броне "заводил" солдат перед атакой. Он мерно бил себя в разгрузку автоматом и ритмично кричал "Гуга, гуга, гуга….". Солдаты заворожено смотрели на своего командира и, ударяя себя автоматами, глухо вторили "Гуга, гуга, гуга…".

БМП первой роты и разведчиков рванули вперёд. Ну, сегодня мы должны взять высоту. И точно пехота и разведчики спешились почти у самой высоты и их цепи устремились по склону к вершине. "Буратино" закончили обрабатывать высоту пять минут назад и у боевиков было достаточно времени чтобы занять позиции и открыть огонь. Но высота хранила молчание и ни единого выстрела не прозвучала по атакующим.

Все мы замерев, наблюдали как пехота и разведчики поднявшись по склонам высоты, оказались на вершине и скрылись за её обратными скатами. Едва слышные автоматные и пулемётные очереди донеслись до нас и так же внезапно прекратились как и начались. Командир стал нервно запрашивать командира батальона о причинах стрельбы, потом выслушал и с облегчением положил наушники.

– Товарищ генерал-майор, командир батальона доложил: на высоте боевиков не обнаружил, позиции оставлены, а сами боевики садились на два КАМАЗа. КАМАЗы ушли благополучно, а "Нива" с четырьмя боевиками была уничтожена.

– Что ж получается, "Буратино" по пустому месту била. Жалко, так бы сейчас там наваляли трупов боевиков, – послышался голос одного из офицеров 245 полка, которого тут же оборвал полковник Ткач.

– О чём жалеешь, майор? Это хорошо, что они увидев "Буратино" и поняв бесперспективность обороны убрались, а не наделали нам новых трупов.

Малофеев, глядевший до этого молча на высоту, начал отдавать распоряжения: – Так всё, я здесь больше не могу находиться и помчался на высоту. Сергеев передай командиру батальона, чтобы расширялся.

Генерал засуетился, схватил автомат и на БМП рванул в сторону высоты. Сообщения от командира батальона поступали обнадёживающие: рота расширялась и теперь полностью контролировала брошенные позиции боевиков. Попытались сходу захватить и район ржавых цистерн, но напоролись на сильный пулемётный огонь и благополучно отошли. Решили потом отбить эти позиции. Через час подвезли трупы погибших накануне солдат и командира взвода лейтенанта Кара. Жалко ребят. А ещё через тридцать минут на санитарном МТЛБ привезли тело Шадуры. Я заглянул в открытый люк: Юрка лежал на спине, без обуви – лишь в грязных носках. Был он какой-то маленький, одежда иссечена пулями, но большой крови видно не было. На голове было отрезано левое ухо и разведчики рассказывали, что под одеждой на теле виднелись следы попыток вырезать у него сердце, но у духов ничего из этого не получилось. Лежал Шадура там где его и срезало очередью, вокруг его тела были разбросаны окровавленные бинты, которыми смертельно раненый Юрка пытался перевязать себя, пока не умер. День прошёл в мелких стычках с боевиками и без потерь. Ближе к вечеру к нам на КНП с высоты прибыл командир первого батальона и доложил командиру полка: – Товарищ полковник, 1ая рота в течении дня очистила высоту от остатков боевиков и закрепилась на позициях. Оборону роты усилили развед. взводом и подразделениями 2 ой роты…., – Гвоздев докладывал и одновременно показывал командиру на карте боевой порядок закрепившихся подразделений. Закончив докладывать, Алексей не удержался и со смехом, сильно жестикулируя, стал рассказывать, как к нему на высоту примчался Малофеев.

– Товарищ полковник, соскакивает генерал с брони БМП и кричит – А ты майор ту сторону проверил? И не выслушав мой ответ срывается с места и убегает с одним солдатом в зелёнку. Я пока растерянно крутил головой, чтобы кого-нибудь послать за ним, как он выбегает уже с противоположной стороны и ко мне. – А ты майор вон туда солдат поставил? И тут же убегает обратно в зелёнку, причём, совершенно в другую сторону что показывал. Через минуту выскакивает уже из-за моей спины и орёт – Майор, дай мне магазин, а то у меня в автомате патронов нет. И опять убежал в зелёнку. Смехота да и только. Мне думать надо как роту располагать, а я переживаю как бы этого "бешенного" генерала не подстрелили…

А в вскоре мы убыли обратно в лагерь. Вечером от генерала Малофеева пришло распоряжение: в 9:30, зам. командира полка и начальник артиллерии встречают генерала на месте старого КНП для организации взаимодействия с подразделениями ВВ в ходе зачистки Старых промыслов.

29 декабря 1999 года. Встали опять рано – в 4 часа утра. В шесть были на высоте. Прямо за

22:05 нами подъехали ВВэшники со своим командиром полковником Тур-

ковским. Расположились в окопе, обращённом в сторону Грозного, а так как КНП было маленькое, узкие проходы и небольшие ячейки, я быстро с ориентировался и занял левую большую ячейку, бойцы расставили приборы, провели связь и через десять минут мы были готовы к работе. Рядом со мной расположился со своими приборами и разведчиками командир третьей миномётной батареи Марат Беляев, а у ВВэшников наоборот что-то не ладилось и Турковский постоянно орал в радиостанцию, отдавая приказания. КНП постепенно наполнялось военным людом. Появился Малофеев, сразу же взгрел комбрига, после чего тот ещё больше засуетился, а я воспользовавшись паузой, стал рассматривать окрестности и окраину Грозного.

День разгорался и, судя по чистому небу, ожидался хорошим и тёплым, как и предыдущий. Так и случилось: как-то внезапно поднялось солнце, пронзив своими лучами чистый воздух и осветив частный сектор перед нами и окраины Старых Промыслов. Развернув карту Грозного большого масштаба, я углубился в её изучение, изредка разглядывая окрестности в оптический прибор и сверяя карту с местностью передо мной.

В метрах ста перед окопами, внизу, огибая высоту, проходила асфальтная дорога, уходящая в частный сектор в пятистах метрах от нас. Там она уже называлась улицей Алтайской. Правее улицы виднелся комплекс приземистых зданий, красного кирпича промышленного вида, окружённых двухметровым бетонным забором. Их мы сразу же окрестили: ориентир номер один – "Пентагон". Левый край "Пентагона" переходил в зелёнку, шириной триста метров.

Одним краем она упиралась в парк вокруг помпезного стадиона, а дальний от нас край её выходил уже конкретно в Грозный – опять в частный сектор.

Прямо перед нами расстилалось широкое чистое пространство, по середине которого виднелось, обнесённое бетонным забором длинное здание, похожее на конюшню. И опять чистое пространство и частный сектор Старых Промыслов. Аккуратные каменные дома, коттеджи, пристройки утопали среди садовых деревьях и зелени. За домами частного сектора возвышались обшарпанные кирпичные и панельные пятиэтажки. Почти напротив нас жилой массив разрезала широкая улица, выходящая на окраину. Как бы разделяя частный сектор на большую часть и меньшую. Она хорошо просматривалась на всю глубину, вплоть до Старопромысловского шоссе, дразня нас видневшимися на ней небольшими кафе из вагончиков. Один из них уже был зацеплен за жёлтый Кировец, но утащить его, по всей видимость, что-то помешало и сейчас огромная машина с вызовом стояла открыто посередине улицы. На правой стороне улицы угрюмо возвышалось большое, мрачное Г-образное здании, кто-то сказал рядом – институт геофизики, наверно, когда то он им был. Сейчас же здание лишь чернело рядом выбитых окон. Из-за него выглядывало типичное здание похожее на Дом Быта с какой-то вывеской – прочитать её ни как не удавалось. Ещё правее микрорайон панельных пятиэтажек. Между домов также виднелось кафе-вагончик, вызывающее желание сразу же уничтожить его. Чуть дальше и правее перекрёсток улицы Алтайской и Старопромысловского шоссе с длинным двухэтажным зданием.

Влево от частного сектора: большое трёхэтажное здание, обнесённое высокой побеленной желтой охрой стеной. Опять услышал краем уха от ВВэшников – тюрьма. И опять пятиэтажки и девятиэтажки, где несколько дней тому назад Внутренние войска понесли большие потери.

Я удовлетворённо откинулся от оптического прибора и взял в руки микрофон радиостанции:

– Ока, Я Лесник 53, приготовиться к работе.

Через минуту, выслушал доклад начальника штаба дивизиона о готовности, стал диктовать координаты. Пять минут тому назад, ведя окулярами по частному сектору, обнаружил во дворе аккуратного домика автобус "ПАЗик", Кировец и грузовой автомобиль КРАЗ. Вот их и уничтожим для начала и заодно пристреляем окраину. Также решил, пристрелять улицу с кафешками, институт геофизики, аккуратный коттедж из красного кирпича – из той серии, которые я уничтожал сразу же, как только они попадались мне на глаза. Такой дом на трудовые доходы не построишь. Решил один огневой налёт нанести во внутрь, по дворам пятиэтажек. И по перекрёстку Старопромысловского шоссе и улицы Алтайской.

Дом с машинами я уже обозвал целью номер 301 и теперь с любопытством ждал, как ляжет залп батареи. Я ещё вчера связался с Тругубом, который сейчас работал за начальника штаба дивизиона и приказал посчитать с утра полную подготовку. Удовлетворённо хмыкнул, увидев как в небо взметнулись разрывы снарядов, метров на тридцать перелетев двор с машинами. Нормально. Учитывая, что дальность от огневой позиции дивизиона до цели была около одиннадцати километров – это было почти отлично. Введя небольшую корректуру, я повторил залп, но уже на веере сосредоточенном, ожидая, все четыре разрыва в пределах дворовых построек. Один снаряд действительно разорвался во дворе, а остальные к моей великой досаде раскидало по соседним участкам. Обычное дело для первого дивизиона.

– Ока, чёрт побери, я же сказал – веер сосредоточенный. Повторить.

Следующий залп был ещё хуже, четыре разрыва взметнулись в стороне от дома с машинами, выкинув в небо дым, землю, какие-то доски. К этому времени среди машин во дворе появился чёрный дымок, но я в досаде сплюнул и вновь схватил микрофон.

– Ока, Стой! Разберитесь, чего такой разброс. Через полчаса повторим.

– Марат, иди сюда. Сейчас с тобой поработаем, – Беляев подошёл ко мне и через минуту уже передавал координаты первого огневого налёта. Решили минами прочесать сады около института геофизики и частный сектор на правой половине. Мины легли хорошо: по всей территории сада растекся дым и пыль от разрывов. Довернули вправо на 0-05 и повторили огневой налёт. Мины разорвались, там, где и должны были разорваться, что сразу же улучшило моё настроение.

– Борис Геннадьевич, а вот от того коттеджа в сторону гаражей, по-моему, идёт ход сообщения. – Беляев навёл буссоль. Я поглядел в неё, а потом навёл свой большой прибор в указанную точку.

– Беляев, точно. Недаром мне этот коттедж сразу же не понравился. – В сильные окуляры хорошо был виден ход сообщения, выходящий из-под забора, окружающий коттедж и тянувшийся метров двести пятьдесят по открытому пространству к гаражам. Нам он виден не был, потому что находился в низине, но на карте был обозначен. И находился он в очень удачном месте. Оборудовав там опорный пункт, боевики могли эффективно контролировать во все стороны достаточно большое пространство и выбить их оттуда было бы трудновато.

– Беляев, один огневой налёт по саду и двору коттеджа, а второй в два раза больший, только взрыватель "осколочный" и "фугасный", по гаражам. Взбудоражим их там.

Через четыре минуты двадцать четыре мины беглым огнём накрыли коттедж, сад за ним, несколько мин разорвалось вблизи дома на улице и на фоне дыма я чётко разглядел амбразуру ДЗОТа*. Следующий огневой налёт из сорока восьми мин виден нам не был, но судя по красной кирпичной пыли от попадания, лёг он удачно.

– Беляев, молодцом! – Я в восторге хлопнул своего подчинённого по плечу и мы оба склонились к своим оптическим приборам, выбирая новую цель. К этому времени дым над машинами во дворе пропал и я решил позднее повторить огневой налёт дивизионом.

– Товарищ подполковник, это вы сейчас стреляли в район вон того здания? – Появившийся в окопе капитан, командовавший подразделением РЭБ, показал рукой на здание института.

– Ну, я, – настороженно произнёс Беляев, опередив меня, – А в чём дело?

Седоватый капитан улыбнулся: – мы минут пять тому назад перехватили из того района сообщение, что прямым попаданием мины в окоп убит полевой командир Магомед. Нормально сработали. – Капитан вышел из окопа, а я повернулся к командиру миномётной батареи.

– Ну, Марат, на орден работаешь. Раз с самого начала так удачно пошло, давай продолжаем.

Дали ещё один точный залп в район сада у института, а потом довернули влево и нанесли удар по группе неприметных домишек. Дома затянуло дымом и пылью от разрывов и пока он развеивался ударили по "Пентагону", а потом через пятнадцать минут опять долбанули по группе домишек. А вскоре в окопе вновь появился офицер РЭБовец.

– Товарищ подполковник, опять отличились – накрыли командный пункт боевиков.

Я довольно махнул рукой: – Давай, докладывай – только поподробнее.

– Видать, когда вы первый огневой налёт провели, они вышли в эфир и доложили кому-то из старших, что их сильно обстреляли с миномётов – есть несколько убитых и много раненых. Между огневыми налётами шёл активный радиообмен, в котором они решали, как лучше провести эвакуацию раненых и убитых. А тут вы второй раз ударили – в эфире наступила тишина. Их старший несколько раз запрашивал, а через несколько минут кто-то там вышел в эфир. И такой голос у него: контуженного или очень раненого.

– У нас все убиты, я остался один. Заберите меня отсюда….

– Борис Геннадьевич, давайте ещё куда-нибудь долбанём, пока удача в руки прёт, – радостно завопил Беляев и сразу же получил замечание от генерала Малофеева. Комбат притих: оказывается, пока мы с ним увлечённо обстреливали Старые Промыслы в своём секторе окоп наполнился офицерами. Комбриг Турковский поставил задачи своим подразделениям и началась зачистка жилого сектора. Задумка была следующая – двумя батальонами бригада ВВ вдоль Старопромысловского шоссе выдавливает боевиков из этого района. И по началу всё шло нормально. Батальоны быстро развернулись и в районе Ташкала нефть сумели перерезать кишку жилого сектора. Правофланговый батальон сразу же взломал оборону боевиков и сумел продвинуться вперёд по частному сектору на 600-700 метров, а левофланговый, упёршись в хорошо организованную оборону, затоптался на месте, в результате чего образовалась брешь, куда начали просачиваться боевики и окружать батальон. Мгновенно сложилась критическая ситуация для наших и по приказу комбрига батальоны начали отступать неся потери и к вечеру откатились на первоначальные позиции. За день боя бригада потеряла 31 человек убитыми, 47 ранеными и 12 человек без вести пропавшими. Отступали в такой сложной обстановке, что не могли забрать многие трупы своих солдат. Но об этом мы узнали лишь вечером, а пока по приказу Малофеева начали обстреливать жилой сектор в районах сосредоточения боевиков. Миномётчики и дивизионы работали точно. Мины и снаряды ложились туда, куда и нужно. В нескольких местах возникли пожары, пачкая голубое небо чёрным дымом. В воздух летели обломки домов, шифера, подымалась густая кирпичная пыль, постепенно застилающая окрестности.

Опять пришёл офицер-РЭБовец – смеётся: – Сейчас в эфир вышел какой-то полевой командир и орёт – Меня накрыли миномётами. Кто меня продал – Скоты? Ведь никто не знает, что я здесь нахожусь. Если узнаю, кто меня сдал, я того убью….

Посмеялись всем КНП и вновь начали обстреливать жилые кварталы. Вскоре в окопе появились два чеченца-гантемировца и начали, тыкая пальцем в школу на карте, требовать чтобы я открыл туда огонь, так как там от огня боевиков их подразделение несёт потери. Я отослал их к генералу и те настойчиво стали приставать к нему.

– Товарищ подполковник, откройте огонь, куда они просят, – отдал приказ Малофеев. Пожав плечами, Беляев по моему приказу открыл туда огонь, но через 7-8 минут прибегает разъярённый полковник Турковский и орёт, требуя прекратить огонь – там его подразделения. Слава богу, никого не зацепили. Мы вытащили из окопа "гантемировцев".

– Сучары, если вы ещё раз сунетесь к нам – пристрелим, – ожидая бурную реакцию и возражения со стороны "дружественных чеченцев", мы были удивлены, когда они смиренно выслушали нас и остались наверху окопа, не осмеливаясь спустится к нам.

ВВэшники откатились обратно, дневная работа закончилась. Мы, свернувшись, убыли к себе. Чистякову полегчало и выглядел он гораздо лучше.

 

Часть пятая.

Январь.

2 января 2000 года. Утро было достаточно хмурым и пока на КНП собирались командиры

23:36 подразделений ВВ, я решил немного пострелять одним дивизионом, потом

другим. Начал как всегда с пулемётного гнезда на выходе из улицы, но опять не попал. Несколько выстрелов произвёл основным орудием и снова остался недоволен результатами, после чего углубился в карту, разглядывая на ней скрытые участки жилого сектора.

– Вы, товарищ подполковник, начальник артиллерии полка? – Неожиданно прозвучавший вопрос заставил меня встрепенуться. Рядом с моей ячейкой стояли два майора: один невысокого роста, держащий в руках старенькую видеокамеру, а второй наоборот высокий, но с пустыми руками.

– Да, я. А что?

– Я с академии генерального штаба, – отрекомендовался невысокий майор, – меня командировали сюда с целью произвести съёмки работы артиллерийских подразделений для создания учебного фильма и мне порекомендовали к вам обратится.

– А я сопровождаю телеоператоров Си-Эн-Эн – американцев. Они снимают для новостных передач. – Высокий майор мотнул головой куда-то за бруствер и, я выглянув из ячейки, увидел чуть сзади и сбоку двух гражданских в бейсболках, расставлявших телеаппаратуру.

Я с сомнением посмотрел на телевизионщиков, а потом на офицеров и нерешительно протянул: – Ну, не знаю… Может быть, ещё для учебного фильма и снялся, то американцам и западникам светится что-то желания нет…., – повернулся и посмотрел на разбитый жилой сектор Старых Промыслов.

– Товарищ подполковник, – заспешили, перебивая друг-друга майоры, – мы тут уже всё обсудили. Никого в лицо снимать не будем. Мы лишь снимем вас со спины, а вы нам покажете несколько целей, расскажите порядок их поражения, мы записываем ваш голос и снимаем сами разрывы. И всё.

Офицеры замолчали, а я после недолгого раздумья махнул рукой: – А, ладно. Давайте поработаем…

Через несколько минут я разъяснил офицерам порядок ведения огня и вылез из ячейки.

– Какое увеличение камеры? – Спросил у телеоператоров, уже зная что оба прилично говорят на русском языке.

– Сто раз….

Я весело удивился и засуетился у камеры: – Слушай, Джон. Что тут вертеть и как? Я сейчас вам покажу цели.

Американцы показали и я с удовольствием приник к окуляру новенькой, профессиональной камеры. Правой рукой взялся за ручку и повернул камеру на цель Љ 306, нажал на кнопку и пулемётное гнездо плавно приблизилось.

– Ого, – удивлённо и завистливо присвистнул, нам бы такую технику. Пулемётная амбразура, ход сообщения, забор и дом за ним были как будто в двадцати метрах от меня. Я повернул камеру на другую цель: грязная рожа чеченского пулемётчика смотрела из амбразуры прямо на меня, заставив немного отшатнутся от камеры.

– Чёрт побери, – осознав что до пулемётчика 1400 метров я опять прильнул к окуляру и с удовольствием посмотрел чеченцу в лицо. Тот, как будто почувствовав мой взгляд, решительным движением поправил пулемёт. Я отодвинулся от камеры и дал американцам возможность поснимать с восторженными возгласами пулемётные гнёзда и другие цели.

– Ну, что начнём? Через несколько минут эти цели перестанут существовать, – с апломбом заявил я американцам и майорам. Майор с академии вскинул камеру и пристроился рядом со мной в ячейке, а американцы поспешили к своей камере, положив передо мной микрофон от телекамеры.

– "Самара! Я Лесник 53, Цель 306…., – запел я команду, а сам внутренне сжался, понимая что если я за неделю не попал по этим целям, то сейчас и вовсе не попаду, но продолжал уверенно вести команду, – Подручной, один залп. Огонь!"

– "Самара, Залп!" – пропел в трубке голос радиотелефониста и четыре снаряда с непередаваемо приятным для меня звуком прошелестели слева от КНП. К моему величайшему удивлению три снаряда упали прямо на пулемётное гнездо, разметав по окраине остатки сооружения и забор за пулемётным гнездом. Четвёртый попал в сарай точно также раскидав гнилые доски и рубероид по огороду. Снимавший майор из академии восхищённо выдохнул: – Вот это да….

Такие же крики восторга послышались и со стороны американцев. Я с невозмутимым лицом, как будто ежедневно уничтожал по сотне огневых точек, отдал распоряжения навести самоходки в цель Љ307 и ещё раз показал снимающим где цель. Результат был также впечатляющим. В само пулемётное гнездо мы не попали, но тремя снарядами разнесли каменный дом в двадцати метрах сзади огневой точки и весь палисадник с кустарником. Четвёртый снаряд опять оторвался, но попал в "ПАЗИК" во дворе, разорвав его напополам. Я выскочил из ячейки и оттолкнув от телекамеры оператора, прильнул к объективу. Взрывной волной снесло весь земляной бруствер и голая рамка амбразуры нелепо смотрелась на фоне развалинах дома, из которых подымался чёрный дым.

– Пулемётному расчёту, который обслуживал эту огневую точку звиздец. Они всегда прятались при артиллерийском налёте в подвал дома. И сейчас они там остались навсегда. – Я с чувством хлопнул академического майора по плечу и повернулся к радиостанции. Следующие десять минут я был в ударе, да и мои артиллеристы тоже. Американцы и майор только успевали снимать цели, которые тут же разлетались от прямых попаданий снарядов. Кураж прошёл и я с удовлетворением посмотрел на жилой сектор Старых Промыслов, затянутых красной кирпичной пылью и чёрным дымом. В нескольких местах в небо подымались красные языки пламени.

– Вот так майор мы и воюем, – майор улыбаясь укладывал в чехол камеру, а американцы, что то возбуждённо обсуждая складывали свою аппаратуру.

В воздухе прошелестели последние четыре снаряда, которые я решил положить вдоль невидимой нами улицы частного сектора. Четыре серо-чёрных разрыва одновременно поднялись в глубине жилого сектора и взрывной волной выкинуло на перекрёсток боевика. Пролетев, нелепо размахивая руками, по воздуху метров пятнадцать он тяжело грохнулся на середину перекрёстка. Мгновенно вскочил и тут же упал, ухватившись одной рукой за ногу и второй за бок.

– Американцы, – возбуждённо закричал я через бруствер, – раненый боевик на перекрёстке. Смотрите, как я его сейчас накрою.

– Телеоператоры лихорадочно стали устанавливать обратно аппаратуру, а майор поспешно выхватил из чехла камеру.

– Ну что, готовы, – нетерпеливо закричал я американцам и майору и увидев их утвердительные кивки, скомандовал для подручной батареи, – Залп!

К этому времени на перекрёсток из боковой улицы выскочили четверо боевиков и суетились около раненого, но услышав звук подлетающих снарядов, резво метнулись обратно за угол кирпичного забора. Снаряды кучно разорвались на перекрёстке, заслонив дымом фигуру боевика. Но когда дым развеялся, чеченец продолжал сидеть на земле монотонно раскачиваясь из стороны в сторону, лишь его автомат откинуло ещё на пять метров дальше.

– Самара, Залп! – В азарте проревел я команду и очередные разрывы заслонили перекрёсток. Теперь боевик лежал, но через несколько секунд опять принял сидячее положение.

– Самара, ещё один Залп! – Эту команду я подал уже со злостью. Чёрт побери, что за ерунда? Но и эти снаряды разорвавшись на перекрёстке не уничтожили чеченца. Зло сплюнув, я скомандовал.

– Самара, Стой! Записать!

Через секунду над бруствером появилась голова в бейсболке и возбуждённо затараторила: – Господин подполковник, почему – Стой? Давай стрелять ещё туда…

– Джон, Смит, не знаю как тебя там зовут. А как же права человека? И где Ваша хвалённая гуманность. Знаешь что – пошёл ты к чёрту. Это, во-первых. А во-вторых – ему достаточно. Ранен в ногу, в бок, да ещё контужен наверняка – тут десятерым человекам с лихвой хватит. Короче – он уже не боец.

От камеры возбуждённо закричал второй американец и все посмотрели на перекрёсток. Из-за угла снова выскочили четверо боевиков, ловко подхватили раненого боевика, валявшийся автомат и через мгновение скрылись за углом кирпичной стены.

– Самара! Левее 0-02… – Тут же выдал я в эфир команду и через полторы минуты залп дивизиона кучно накрыл окрестности перекрёстка. Четыре разрыва взметнулись и в глубине улицы, куда скрылись боевики.

– Всё. Самара, Стой!

Все, кто наблюдал за нашей работой на КНП, вернулись к своим делам, американцы стали лениво сворачивать аппаратуру, а майор с академии и сопровождающий иностранцев в соседней ячейке закурив, стали обсуждать дальнейший план. Я углубился в свои записи, разбираясь с расходом боеприпасов, рассчитывая, сколько смогу сегодня потратить на ведение огня и не сразу обратил внимание на стрельбу и крики за бруствером окопа.

Расталкивая солдат и офицеров, толпившихся в узких проходах КНП, мимо меня на выход промчался высокий майор и, матерясь, выскочил наверх. Чуть приподнявшись над бруствером, я выглянул из окопа и увидел вполне рядовую, боевую ситуацию. Боевики, озлившись на артиллерийский обстрел, в свою очередь обстреляли нашу высоту двумя АГС не жалея гранат. Разрывы подымались в пятидесяти метрах от КНП и в сорока от операторов, которые метались по изрытой воронками земле, не зная куда бежать. Солдаты, офицеры, которых обстрел застал на открытой местности, попрятались в воронках, брошенных окопах боевиков и других естественных укрытиях, откуда со злорадным смехом наблюдали за бестолковым мельтешением иностранцев.

Высокий майор подскочил к американцам и, не церемонясь, толчками погнал их к ближайшей авиа воронке. Боевики немного довернули и около десятка гранат разорвались около нашего КНП. Мы все одновременно нырнули в спасительную глубину окопа и, переждав свист и пение осколков, выглянули из окопа, уже беспокоясь о судьбе репортёров, так как обстрел снова сместился в их сторону.

Если раньше телевизионщики под разрывами метались с аппаратурой в руках, то теперь они в панике покидав оборудование на землю неслись сломя голову вверх по склону, а высокий майор сорвав голос, безнадёжно махнув рукой спрыгнул в глубокую воронку и обстрел как по мановению волшебной палочки прекратился. Всё обошлось – уцелели американцы, никого из наших не задели гранаты. Из воронки вылез высокий майор, подобрал сумки с камерами, штативы и уныло побрёл за своими подопечными. Ушёл из окопа и майор из академии….

По темну поехали на командный пункт полка: за русским кладбищем разворачивались и закапывались в землю миномётные батареи ВВ. А в долине, недалеко от огромного факела горящего газа уже стояли палатки полка Внутренних войск. В свете газового факела с трудом поднялись по крутому подъёму на верх и по голым полям помчались в свою сторону. Сильно похолодало и мы все кутались, ещё плотнее запахиваясь полами бушлатов, пытаясь сохранить остатки тепла. Слева мелькнули одинокие палатки мотострелковых отделений первого батальона. Каждое, из которых контролировали по триста-четыреста метров переднего края и я, привычно, по артиллерийски, стал переводить оборону этого участка в цифры.

Мотострелковое отделение насчитывает десять солдат. Если всех солдат положить в линию, в цепь, то на каждого солдата придётся сорок-тридцать метров. То есть, вправо и влево по двадцать-пятнадцать метров. Классно, нормально. Через такую цепь ни один боевик не просочится – подумал бы любой гражданский, ни дня не прослуживший в армии. Тем более, видевший войну только в кино. Где наш солдат одной очередью валит пять-десять фашистов.

Но я продолжил рассуждения, опровергая идиотский оптимизм цивильного оппонента.

– Дорогой мой. Можно продержать этих солдат в цепи, в линии – день. А ночь?

Конечно, гражданский может привести следующий аргумент: командир отделения может, просто в тупую, разделить отделение на половины. Дневная смена и ночная смена. Можно поступить и так, но это разделение сразу же увеличивает расстояние между солдатами до восьмидесяти метров. Но ведь это не учения трёхдневные – это война и за три месяца боевых действий, наверняка, в этом отделении есть убитые, раненые, больные. Даже два убывших из строя, увеличивают дистанцию между солдатами в цепи до ста метров. Три месяца непрерывных боевых действий – это дополнительные факторы усталости, психологического давления. Сначала страх перед смертью, а потом равнодушие к ней…., – дальше я приводить аргументов не стал, хотя их у меня было около десятка, а лишь зябко передёрнул плечами – лучше об этом не думать и надеяться на то, что хотя бы три пары глаз сейчас наблюдают за позициями боевиков напротив себя. Будем надеяться, что и у боевиков такая же проблема и сил у них гораздо меньше.

Справа мелькнула огневая позиция первой миномётной батареи, которая своим расположением также прикрывала разрывы между опорными пунктами.

Кунг встретил меня теплом, светом и неприятным известием – Чистяков всё-таки уехал. Ну что ж, будем работать без него.

9 января 2000 года Утром 8го января на наше КП приехал Малофеев, которого мы уже

5:03 ждали. Он пересел на КШМ подполковника Тимохина и мы начали

движение в Ханкалу. Ехали тем же путём, что и первый раз через Чечен-Аул. За два час дороги все здорово промёрзли, поэтому как только наше начальство ушло на совещание, мы залезли во внутрь КШМки командира полка, включили обогреватель и быстро согрелись. Начальник связи полка Юра Якушенко выставил на раскладной столик водку, закуску и стало совсем хорошо. Но как всегда бывает у русских – водки не хватило. И мы живо стали обсуждать вопрос – где её "проклятую" достать? Тем более в Ханкале. И тут я совершил поступок, который поднял мой авторитет в глазах товарищей ещё на более высокий уровень.

– Ребята, сейчас я вам через пять минут принесу две бутылки водки, – все засмеялись моему смелому заявлению, понимая, что не имея здесь знакомств водку достать практически невозможно.

– Зря смеётесь. Для того чтобы достать здесь водку за пять минут нужен опыт двух войн и я его имею. Деньги на стол, – пересчитав сложенные и мятые купюры, я вылез из КШМ и прямиком направился к вертолётной площадке в пятидесяти метрах от нас, чувствуя на спине взгляды товарищей.

На площадке стояло три вертолёта и ближайший ко мне, уже раскрутил винты, готовясь вот-вот оторваться от земли. Вертолёт мощно взревел двигателем и начал подыматься, а я рискуя быть сбитым в грязь воздушным потоком, резво подскочил к вертолёту и повелительным жестом приказал приземлиться обратно. Вертолёт замер в воздухе в метре от земли и в кабине открылась форточка.

– Что нужно, подполковник? – Прокричал мне вертолётчик.

– Водка есть? Мне нужно две бутылки.

Голова вертолётчика согласно кивнула и исчезла, двигатель чуть сбавил обороты и тяжёлая машина плавно опустилась на землю, через мгновение открылась дверца и в проёме показался техник. Убедившись, что мне нужно только две бутылки он исчез в глубине машины, а на его месте оказался полковник в чистенькой полевой форме.

– Москвич, наверно, с какой-нибудь комиссии, – мелькнуло у меня в голове.

– Товарищ подполковник, кто вы такой и что вам нужно? – Гневно шевеля бровями, задал мне вопрос "тыловая крыса".

– Полковник, сядь на своё место и не лезь к боевому офицеру, а то сейчас вытащу из вертолёта и вымажу тебя в грязи и мне за это ничего не будет. Понял? Тогда смойся….

Полковник мгновенно поняв, что если он и дальше будет играть роль начальника перед боевым офицером то его действительно могут вытащить из вертолёта и хорошенько повалять в грязи, поэтому счёл благоразумно скрыться в салоне вертолёта, а дверях опять появился техник, передав мне в руки две бутылки водки. Дверь захлопнулась, винты заревели и машина легко взметнулась в воздух….

Совещание в этот раз было коротким, Малофеев и Тимохин вышли и сразу же стали рассаживаться по машинам. В этот раз я ехал на своём ПРП и пристроился в хвост колонны, сзади меня ехало только БМП разведчиков. Медленно проехали через расположение группировки, выехали на поле у станции Примыкание, свернули вправо и выбрались на асфальтовую дорогу в том же месте что и в первый раз. Колонна опять рванула в сторону Аргуна, а я остановился и остановил БМП разведчиков.

– Блин, опять попутали направление движения. Сейчас они развернутся, – прокричал я разведчикам, когда они остановились около меня. На какое-то время я отвлёкся и когда посмотрел на аргунскую дорогу то не увидел колоны.

– "Паук, Я Лесник 53" вы свернули не туда, нам надо в обратную сторону. Я жду вас на выезде на асфальт.

– "Лесник 53, Я Паук" следуйте за мной. – Поступил приказ.

Я заматерился, но приказ есть приказ – послушно помчался вслед за колонной. Ехали мы очень быстро, но колонну догнать никак не могли. А вдали уже показались окраины города Аргун. Тревожное чувство, что эта поездка может окончится неудачно, а может и трагично всё более и более охватывало меня. Заскочили на длинный мост через реку Аргун и с грохотом промчались мимо двух русских милиционеров, стоявших в одиночестве у въезда на мост. Вид замерзших, синих от холода ментов, жалостью кольнул сердце и только упрочил тревогу, которую я тщательно скрывал от подчинённых и разведчиков. Город, начавшийся сразу же за мостом, встретил нас неожиданным многолюдством и сутолокой на улицах. И углубляясь всё больше и дальше в узкие улочки города, нарастало ощущение чего-то странного и ненормального в облике города. Чуть снизив скорость, мы мчались по улицам, считая что вот-вот уткнёмся в хвост колонны с генералом Малофеевым, но каждый поворот всё больше разочаровывал нас. Пронзив город, мы выскочили на окраину и, проехав ещё километра три, увидели оживлённый перекрёсток.

– Чёрт, через сорок минут такой езды наверняка в Кизляре будем, – я нагнулся вперёд и прокричал механику, – Тормози.

ПРП стало резко тормозить и остановилось качнувшись на рессорах, а сзади послышались резкие крики и звуки стремительно приближавшейся БМП разведчиков. Двигавшись на небольшой дистанции, механик БМП запоздало затормозил и сейчас бронированная машина скрежеща гусеницами, высекая искры из камней неумолимо надвигалась на нас – сильный удар в корму чуть не сбросил нас брони ПРП, а разведчиков с БМП.

– Чёрт побери – ни фига себе, – я очумело обвёл глазами перекрёсток, замерших в изумлении нескольких торговок, застывших у своего товара разложенного на обломках досок. Нескольких чеченских милиционеров, сразу же отпустивших легковую машину и медленно направившихся в нашу сторону. Мой взгляд остановился на двух указателях – Мескерт-Юрт и Шали, – ещё немного и к духам попадём.

Убедившись, что мои не пострадали я обернулся к разведчикам – там тоже было всё нормально, хотя побились парни больше моих. Бердюгин уже выскочил из люка и вместе с механиком-водителем БМП, тихо переругиваясь осматривали корму ПРП.

– Товарищ подполковник, замки на кормовых дверях от удара срезало и двери теперь вряд ли закроются, – Бердюгин несколько раз крепко хлопнул дверцами, но они упорно не хотели закрываться и каждый раз отходили в сторону.

– Бердюгин, ты не дверью хлопай, а смотри нет ли течи с кормовых баков? Мужики, тут колонна из нескольких машин бронированных не проходила, минут пять-десять тому назад? – Этот вопрос я уже адресовал чеченским ментам, которые подошли с перекрёстка.

– Не, командир – никто из военных за последние полчаса не проезжал, – жизнерадостно ответили вразнобой менты и стали рассматривать наши машины, что-то обсуждая на чеченском языке. Мне почему то не понравилось, что один остался несколько в стороне от машин, как бы контролируя обстановку, а остальные направились к корме ПРП. Я уже более внимательным взглядом оглядел перекрёсток и увиденное ещё больше не понравилось: около тридцати крепких, молодых чеченцев вроде бы без дела слонялись по перекрёстку, старательно делая вид что их не касается происходящее. Несколько парней лет 25-27 маячили в развалинах бывшего поста ГАИ, причём так, что протяни они руку за стену и вытащат оттуда автоматы или гранатомёты.

– Бердюгин, ну-ка иди сюда, – позвал я необычно ласковым тоном своего механика-водителя и взмахом руки подозвал к себе старшего из разведчиков.

Изумлённый моим необычным тоном, механик подбежал ко мне, а старший разведчик перескочил на мою машину. Я присел на корточки на правом борту ПРП, а ко мне пригнулся разведчик.

– Парни, – я бросил мимолётный взгляд на Шароборина, который также присоединился к нам, – не нравится мне всё здесь, поэтому тихо оповестите всех – приготовиться к бою, а ты Бердюгин, быстренько заматывай проволокой кормовые двери и ходу отсюда. Понятна задача? Действуйте.

Бойцы понимающе мотнули головами и разбежались, а я оживлённо заговорил сразу со всеми ментами, отвлекая их внимание от моих солдат, кося одновременно взглядом на приближающихся потихоньку со всех сторон чеченцев.

– ….Бердюгин ходу, – ПРП грозно взревело, выкинуло сизый клуб дыма из выхлопной трубы, сзади также заревел двигатель машины разведчиков, заставив ментов в испуге отскочить в сторону. Моя машина и машина разведчиков, лязгая гусеницами, опасно заскользили по асфальту, резко разворачиваясь на перекрёстке и теперь все чеченцы, в том числе и торговки в испуге разбегались от дороги. Ещё раз взревев двигателями, наши машины рванули в обратную сторону. Опять замелькали мимо нас окраины города и через пять минут быстрой езды мы очутились на улицах населённого пункта. Теперь-то я смотрел более внимательным взглядом на всё происходящее вокруг. Самое интересное – за пятнадцать-двадцать минут что мы отсутствовали, на улицах стало ещё больше народу. Причём, здесь были только мужчину – ни женщин, ни детей видно не было. А это был очень хреновый признак. Мы мчались по улицам, грохоча гусеницами, углубляясь в город всё больше и дальше. Развернуться нам бы уже не дали, да и негде, так что путь у нас теперь был только вперёд. Я молил бога только об одном, чтобы сгоряча не залететь в тупик, или же чтобы чеченцы не соорудили впереди баррикады. Выстрелов в нас ещё не было, но что они будут я уже не сомневался.

– "Паук, Паук! Я Лесник 53". Где вы находитесь? – Я попытался в очередной раз связаться с Малофеевым, но эфир мне отвечал неразборчивым бормотанием, которое прерывал и заглушал шум двигателя.

– Чёрт побери, – я ещё крепче выругался, и стал вглядываться в глубину улицы. Кажется, чеченцев здесь было несколько меньше, – Бердюгин. Стой!

ПРП заскрежетало гусеницами по асфальту и остановилось, на этот раз механик разведчиков вовремя среагировал и их БМП остановилась в нескольких шагах от нас. Солдаты залегли на верху машин, направив в разные стороны стволы автоматов, а я в азарте начал снова запрашивать Малофеева, поглядывая на чеченцев, замявшихся в нерешительности в глубине улицы.

Слышимость была гораздо лучше, но услышанное не прибавило мне оптимизма – генерал требовал, чтобы я присоединился к нему, даже не пытаясь объяснить где он.

– Да пошёл ты на х…, "Паук", – последние слова я выкрикнул в микрофон, естественно отключенный. Приказ генерала я и не собирался выполнять. Передо мной теперь стояла другая задача, причём более важная, чем присоединиться к генералу – это не дать погибнуть солдатам, самому выжить и сохранить технику.

Минуту назад, чеченцев было человек тридцать, а сейчас их уже было гораздо больше. Они лезли из всех щелей, внезапно появляясь из калиток, дверей домов, выворачиваясь из-за угла улицы. Как по сигналу, они одновременно двинулись к нам, приближаясь всё быстрее и быстрее. В руках у них по-прежнему не было оружия, что останавливало меня от немедленного приказа открыть огонь и я лишь настороженно наблюдал за ними.

– Бердюгин, дави, – дальше ждать было уже нельзя, до чеченцев оставалось десять метров и они замкнули нас в кольцо. Мою команду услышал и механик разведчиков – обе машины одновременно заревели и рванулись прямо на толпу. Ещё несколько секунд тому назад, торжествующие чеченцы считали нас растерявшимися и лёгкой добычей. Но теперь мы превратились в нападающую сторону и они с визгом и дикими криками выскакивали практически из-под гусениц, падали на мостовую, сшибая друг-друга. Просто чудо, что мы никого не задавили и теперь мчались по улицам и были готовы убивать и давить всё или всех, кто попытается нас остановить. Заполнив грохотом пол города, мы благополучно вырвались из теснин улиц и выскочили к мосту с двумя русскими милиционерами.

– Мужики, садись на броню в городе духи.

– Не…, товарищ подполковник, нам сказали здесь быть, – молодые парни улыбались синими от холода губами и трясли головами, отказываясь и не слушая мои увещевания, наверняка считая меня пьяным.

– Парни, я последний, кто живым вышел из города. Садитесь ко мне пока не поздно, – но менты не соглашались и не хотели верить мне. Лишь три дня спустя я узнал, что в тот момент, когда я уговаривал милиционеров на мосту – город был уже во власти боевиков. Комендант города, русский полковник, был растерзан чеченскими женщинами, когда он вышел к ним и попросил разойтись. Были убиты и остальные офицеры комендатуры. Оставшиеся в живых, сумели отступить к зданию вокзала, где заняли круговую оборону. А молодым милиционерам, которых я уговаривал, осталось жить десять минут. Чеченцы, сидевшие в засаде у моста, только ждали когда мы уедем. Но сейчас я этого не знал. Не знали мы и другого, что одновременно с захватом города Аргун, боевики атаковали ещё несколько населённых пунктов в том числе и Шали. Было разбито несколько наших крупных колонн с боеприпасами. Взято в плен и убито много наших военнослужащих и эфир был наполнен радостными "реляциями" боевиков…

– Может быть, я паникую? Всё-таки я не видел ни у кого оружия. Чёрт побери, плохо иметь опыт – начинаешь думать и накручивать себя. И стрельбы не слышно – наверно, крыша начинает ехать…

Я немного успокоился и дал команду на движение: надо было спешить, чтобы до темна вернуться в лагерь. Чего греха таить – днём мы контролировали дороги и Чечню, то на ночь войска закрывались в местах расположения, на блок-постах и в темноте на дороге можно запросто получить пулю в лоб или гранату в борт машины как от боевиков, так и от своих. Поэтому мы погнали. Справа промелькнула среди деревьев станция Примыкание, напротив Ханкалы мы свернули налево и ныряя в ямы и ухабы, проследовали через сады к асфальтовой дороге. Здесь прибавили ходу и через десять минут выскочили к перекрёстку плем. совхоза у Чечен-Аула. Но времени до темноты оставалось совсем немного. Мы ещё прибавили – очень уж не хотелось оставаться в ночи, на дороге. Но как бы мы не спешили, к перекрёстку в Алхан-Юрте мы подошли почти в темноте. Менты выскочили на дорогу и замахали руками, требуя остановиться, но я сам решительно замахал в ответ руками, отказываясь и махнул рукой на Алхан-Калу. Бердюгин начал было тормозить на требования милиционеров, но я рыкнул на механика и ПРП прибавило ходу, тем самым избежав повторного столкновения с БМП разведчиков, которое просто не успевало бы затормозить.

Алхан-Кала смутно и угрожающе прорисовывалась на противоположном, высоком берегу реки Сунжа и опасность нас могла подстерегать непосредственно на длинном и узком мосту через реку и внутри села, через которое нам нужно проехать. А ведь всего пару дней назад село было в руках бандитов и что там сейчас – непонятно.

Я поднял вверх руку с зажатым автоматом и стволом показал вправо и влево. Мой сигнал поняли правильно и машины ощетинились стволами в разные стороны. А, будь что будет. Мы смело прогрохотали по мосту и благополучно выскочили на берег. Чуть снизили скорость на крутом повороте, проскочили железнодорожный переезд и въехали в село. Улицы были темны и безлюдны. Тёмные дома безмолвно высились вдоль узкой улицы. Подъезжая к очередному перекрёстку, я каждый раз сжимался, ожидая выстрела с гранатомёта. Но нам повезло – село получило хороший урок и молча выпустило нас из своих улиц.

…Фу, ещё три километра и появились огни нашего командного пункта. Мы радостные и возбуждённые слезали с машин около палатки ЦБУ, когда туда же подъехала и колонна генерала Малофеева.

– Борис Геннадьевич, ну тебя на х…, – зло оборвал мой доклад Тимохин, – куда ты слинял? Я за это время чуть не поседел, переживая за вас….

– Владимир Васильевич, вы то сами куда умчались? Я ведь вас догнать не смог. – Я не обижался на подполковника Тимохина, понимая его состояние. И, действительно, зам. командира полка быстро "отошёл" и через пару минут он рассказал, что Малофеев спонтанно решил проехать к полку, обогнув Грозный с другой стороны. Для самого Тимохина было неожиданностью, когда они выбрались на автостраду у станции Примыкание – приказ генерала свернуть налево, а не направо.

– Ну, вот видите, – мы уже сидели в тёплой палатке ЦБУ за столом, – а откуда я это мог знать? Поэтому остановился, считая что вы через километр развернётесь и поедете обратно. Да, кстати, что-то неладное в Аргуне. Мне здорово не понравилась тамошняя обстановка. Может быть, я накручиваю себя, но что-то там не тово….

После приёма доклада от дежурного артиллериста и постановки задач на ночь, я открыл рабочую тетрадь оперативного дежурного. Ого и тут новости. Днём, в районе Самашкинского леса колонна 1го полка попала в засаду боевиков. Причём, тех боевиков, которые вырвались из Алхан-Калы. Зажали так здорово, что на подмогу пришлось посылать три танка и 2 БМП с пехотой.

Завтра на базе Алхан-Юрта в 9 часов будут проводится занятия по действиям штурмовых отрядов. Через неделю будем брать Грозный.

6:50 Устал, очень устал. Вымотан, причём не физически, а морально-психологически.

Внешне вроде бы по мне не видно, но чувствую себя "разбитым". Держусь – нельзя мне расслабляться. Что будет с моими подчинёнными если начальник сломается. Чистяков уехал, Гутник ещё не вернулся из отпуска. Приходится работать втроём: Кравченко, я и Шумков. Вот у меня эта пружина внутри и заведена, но держусь – держусь изо всех сил.

18:20 День прошёл спокойно. Где-то в одиннадцать прилетел вертолёт, откуда вылезли

два генерала в сопровождении нескольких офицеров, которые шустро начали проверять штабные документы и работу штаба. Конечно, накопали кучу мелких и досадных недостатков, как-то: полковника Сергеева положили в госпиталь, а приказа что Сергеев лёг в госпиталь, а подполковник Тимохин принял командование полком – нет. В некоторых документах перепутаны даты, записи в рабочих документах оперативного дежурного ведутся небрежно, неряшливо и так далее и тому подобное. Генералы с показной сердитостью сидят в ЦБУ и вокруг них со значительными лицами бродят их офицеры, а Тимохин и мы скрипим зубами от злости, еле сдерживая желание, чтобы не послать их подальше. Но вскоре они улетели в 15 полк тоже с проверкой. Когда они прилетели к соседям РЭБ перехватил радиообмен между боевиками: – "Вижу вертолёт, могу его сбить". Ответ: – "Подпусти поближе".

Вертолёт всё-таки они не сбили. Где-то в три часа поступило тревожное сообщение, которое как это не парадоксально, заставило немного погордиться собой, своим опытом и интуицией. В Аргуне и Гудермесе идут тяжёлые бои и они находятся в руках боевиков.

А ещё через час с танкового батальона сообщили о гибели одного танкиста и ранении другого. Да.., в полку уже 32 убитых.

Не обрадовало меня и сообщение вернувшегося с занятия подполковника Чикина: начальник штаба дивизиона майор Пиратов собрал вещи и уехал к родственникам в Кисловодск.

– Борис Геннадьевич, всё это он объяснил тем, что очень устал. Говорит: если не отдохну то "крыша уедет".

Я только развёл руками – вот этого я не ожидал и теперь не знаю что делать. То ли докладывать, то ли нет. Ладно…, если через неделю не появится – то буду докладывать. Появится и всё будет тихо – обойдусь тяжёлым разговором, но второго дивизиона ему не видать.

13 января 2000 года Пострелять с утра не пришлось. В два часа ночи позвонили с

21:05 группировки – утром, исполняющий обязанности командира полка

подполковник Тимохин, я и начальник связи вылетаем в Ханкалу. Прилетели в группировку и сразу же на построение. В едином строю командного состава стояли офицеры-армейцы, Внутренние войска, МВД, здоровяки из ОМОНа, милиционеры. Ждать почти не пришлось: из палатки вышел грузный командующий Северо-Кавказским округом генерал-полковник Казанцев. Был он мрачным и явно не в духе. С презрением посмотрел на ту часть строя, которая относилась к МВД и тут же вызвал к себе командира 22 бригады ВВ. Мы думали, что он вызвал его для награждения, но всё было наоборот. Оказывается, один из батальонов этой бригады отказался идти в бой и командир бригады, со слов командующего, сам смалодушничал, пытаясь выгородить своих подчиненных.

Казанцев не стеснялся в выражениях и не щадил самолюбия ментов, слова – подлецы, трусы, потенциальные предатели сыпались из уст командующего, как из рога изобилия. Краткая оценка участия ментов в боевых действиях также не блистала корректностью – воюют плохо, зачищают плохо, охраняют – тоже плохо. Передавать дословно возмущение командующего нету смысла. Но запомнились два эпизода недавних событий.

– …вы на себя посмотрите какие вы отожравшиеся за спиной армии и подчинённые у вас задницы поотращивали. Кроме как дубинками пенсионеров и студентов лупить ничего больше и не можете. Тут, товарищи офицеры, – Казанцев теперь повернулся к нам, армейцам – случай произошёл, когда боевики Шали захватили 7 января. Боевики, если по честному говорить, Шали и не захватывали, а просто вошли в населённый пункт. Гарнизон из 120 милиционеров, вместо того чтобы дать отпор боевикам, запёрся в водонапорной башне и стали вопить в эфир – На помощь… Придите к нам на помощь…. Армия нас бросила… Спасите….!!!

120 ментов, здоровенных мужиков. Как они там 120 человек в башне поместились, я до сих пор не пойму. Их крики о помощи были услышаны и мотострелковый взвод – 30 солдат срочников, молодых пацанов приехали и разблокировали этих трусов. Позорники и вы после этого хотите чтобы к вам нормально относились? А Аргун? Там армейцы на вокзале закрепились, вышли в эфир и попросили не помощи, а воды и боеприпасов. За несколько часов обшили стальными листами дрезину, загрузили воду, боеприпасы и двое армейских, я подчёркиваю – армейских солдат, сели и прорвались к осаждённым и те сумели продержаться до разблокирования….

В течении последующих пяти часов увязывались все вопросы взаимодействия всех кто будет участвовать в штурме Грозного. Интересный момент, командир штурмового отряда по огневому воздействию будет иметь такие же возможности что и командующий общевойсковой армии. По первому же требованию командира штурмового отряда прилетит армейская, фронтовая авиация, нанесут огневое поражение все виды артиллерии.

15 января 2000 года – Боря, только мы вчера вечером тихонечко пробрались на то место,

16:05 откуда вы обстреляли машину с боевиками, как над нами почти

впритирку пролетают снаряды и начинают рваться на заводе. Стреляли точно, но очень уж опасно для нас, всё время казалось что твои снаряды нас зацепят. Потому и пришлось выходить на ваш полк, чтобы вы прекратили огонь…, – мы ещё немного пообщались с Ткачом, а потом разошлись по своим КНП.

Связь с огневыми позициями была установлена, приборы расставлены. Мне осталось только разложить свой планшет с картой. Доложил полковнику Сухареву о готовности и стал прислушиваться к указаниям генерала Малофеева. Сегодня мы должны были занять территорию перед нашим КНП вплоть до стадиона. Выслушав последние слова инструктажа офицеры разошлись по своим местам и расположениям.

Час тому назад внезапно из глубины частного сектора вышла группа местных жителей. Человек двадцать стариков, женщин и детей жались к седобородому старику, который твёрдо держал в своих руках белый флаг. Они прошли по улице Алтайской и остановились недалеко от КНП полковника Ткач, а через пять минут полковник сам спустился к ним. Ещё через пятнадцать минут Ткач поднялся на КНП, а местные жители удалились к домам и вскоре растворились в глубине частного сектора.

Зазвонил телефон и полковник Ткач доложил Малофееву: – Приходили местные жители. Просят чтобы мы не стреляли по домам. Я их спросил – где тогда боевики, покажи их и мы будем стрелять только по их позициям. Они ответили, что ничего не знают про боевиков. Тогда и я им сказал – раз не знаете, тогда разворачивайтесь и идите обратно. Мы тоже не знаем будем по вам стрелять или нет.

….Я успел для контроля дать по одному снаряду по запланированным целям, как в 9:30 началась артиллерийская подготовка атаки. В течении 15 минут 6 батарей выпустили 250 снарядов и мин, после чего со стороны КНП Ткач началась двигаться наша разведрота с арт. корректировщиками: Кравченко и Гутник. Через пять минут в пешем порядке за ними стала вытягиваться 1ая рота нашего полка. Пока всё шло нормально, боевики подозрительно молчали, а пехота раскинувшись в цепь двигалась между зелёнкой и нами внизу. Мы напряжённо наблюдали в бинокли за продвижением солдат, бросая взгляды на зелёнку, откуда и нужно было ожидать огонь. Внезапно в середине цепи, прямо под ногами одного из солдат, вспух серый дым от разрыва гранаты и тут же докатился звук разрыва. Солдат упал и около него тотчас сгрудились несколько человек, оказывая ему медицинскую помощь.

– Товарищ генерал-майор, только что сообщили. Солдат сам случайно выстрелил себе под ноги из подствольника, – доложил от радиостанции связист.

Генерал молча мотнул головой и отдал приказ: – Не останавливаться. Продолжать движение.

Постепенно, первая рота и разведчики без единого выстрела заняли всю территорию вплоть до стадиона. И здесь, обогнув восточную трибуну и проникнув на территорию парка, разведчики нос в нос столкнулись с большой группой боевиков. Одновременно с обоих сторон затрещали выстрелы, полетели гранаты. Боевиков было гораздо больше и разведчики сразу же оказались в критическом положении. Если первая рота находилась вся на виду и в двухстах – двухстах пятидесяти метрах от нашего КНП, то разведчики были от нас в четырестах метрах и поле боя заслоняла трёхэтажная трибуна стадиона и кроны деревьев. Гутник, который был с разведчиками, сразу же вышел на связь и стал запрашивать помощи огнём артиллерии, но толком не мог объяснить точное место разведчиков или боевиков. Единственно что я смог понять это то, что боевики были в тридцати метрах от разведчиков и так зажали их огнём, что подняться и отойти не было никакой возможности.

Стрелять в таких условиях было рискованно – можно было накрыть и боевиков и своих. Но и разведчики долго в таких условиях продержаться не могли. Я вновь прильнул к окулярам большого прибора и стал разглядывать парк за стадионом, пытаясь хоть что-то разглядеть, но тщетно.

Я схватил микрофон радиостанции и вызвал Гутника на связь: – "Скрипач, Я, Лесник 53". Начинаю работать одним орудием, как только увидишь разрыв снаряда, докладываешь отклонение в метрах.

– "Лесник 53, Я, Скрипач", я башку поднять не могу, тут же пулю в лобешник получу. Так что не смогу наблюдать за разрывами.

– "Скрипач, ты хоть один засеки, а дальше я сам сработаю.

– "Самара, Я Лесник 53", работаем основным. Варшава 5, точно семь. Один снаряд, Огонь!

– Выстрел, – прозвучало из наушников радиостанции и я стал смотреть на восточную трибуну. Есть. Снаряд разорвался прямо в центре трибуны, выкинув в воздух обломки от скамеек.

Быстро передал корректуру на огневую позицию и услышав команду – выстрел, схватил микрофон: – "Скрипач", лови разрыв.

Тихо прошелестев над нами снаряд упал в глубине парка и разорвался. Поднявшийся над кронами деревьев серый дым, обозначил место разрыва. Судя по звукам перестрелки снаряд упал метров на сто сзади боевиков.

– "Лесник 53, сто метров сзади боевиков. Я, Скрипач"

– Хм, – я довольно хмыкнул, – опыт не пропьёшь.

Тщательно просчитав доворот, я передал корректуру на дивизион и внутренне сжался. Если наводчик основного орудия ошибётся хотя бы на единицу угломера, снаряд ляжет прямо среди разведчиков. Снова тихо прошелестел снаряд и облако разрыва поднялось среди деревьев. А я перевёл взгляд на радиостанцию – что мне сейчас доложит Гутник.

– "Лесник 53, Я, Скрипач" – отлично. На этих же установках дайте залп.

– Э нет, Санков, я положил наушники на карту и взял микрофон радиостанции с дивизионом.

– "Самара", основным, шесть снарядов, двадцать секунд выстрел – Огонь!

– Копытов, а чего ты залп батареей не даёшь? Так ведь в одну точку долбить будешь – Генерал Малофеев до этого молча только наблюдал за моими действиями, а сейчас зашёл в мою ячейку.

– Нет, товарищ генерал-майор, нельзя, – категорично ответил и тут же стал объяснять, – для того чтобы дать точный залп в этих условиях прямо по позициям боевиков, я должен буду пристрелять каждое орудие. Лишь после этого я могу дать залп. А времени то нет. Поверьте мне – этих снарядов будет достаточно. А естественный разнос снарядов накроет всю позицию духов.

Шесть разрывов снарядов, предрешили исход боя. Огонь со стороны боевиков быстро ослаб и разведрота, лишь с одним легкораненым, смогла выскользнуть из ловушки.

Только мы облегчённо перевели дух, как боевики, незаметно пробравшись по узким улочкам частного сектора, внезапно атаковали с двух сторон первую роту, которая ещё не успела закрепиться на новых позициях.

Несколько облегчало положение первой роты, то что она находилась за бетонным забором и боевики не могли просматривать всю роту. Но они засыпали всю территорию внутри бетонного забора гранатами из подствольников и АГС, а 7.62 мм пули лёгко, как бумагу, прошивали бетонный забор. Этот же забор, в свою очередь, тоже мешал мотострелкам вести прицельный огонь, они вынуждены были залезать на БМП, и подымаясь во весь рост вести огонь над забором тут же приседая от ответного огня, что было очень рискованно. Весь бой проходил на наших глазах, так как позиции были намного ниже нашего КНП и находились в двухстах пятидесяти метров от нас. Боевиков которые атаковали со стороны города нам не было видно, но они мелькали с другой стороны и тогда все офицеры и солдаты на КНП открывали дружный огонь из автоматов по чеченцам, чем здорово помогали оборонявшимся мотострелкам.

Бой шёл уже минут двадцать и натиск со стороны боевиков только увеличивался. Я обстрелял тылы боевиков и попытался работать батареей, но быстро прекратил, увидев опасные отрывы снарядов.

В самый острый момент боя непонятно откуда, на узкую улочку между бетонным забором, за которым оборонялась первая рота и деревянными, частными домами вышли два наших бойца. Они остановились посередине улочки и стали с интересом наблюдать, как перестреливались солдаты 1ой мотострелковой роты и боевики в сорока метрах от них. Все на КНП начали кричать, стрелять в воздух, чтобы привлечь внимание бойцов, но солдаты покуривая, понаблюдав за перестрелкой несколько минут, повернулись и спокойно стали спускаться по улочке вниз, лишь изредка поглядывая за спину и через четыре минуты скрылись из виду.

– Ну, у вас и "слоны", – восхищённо засмеялись офицеры внутренних войск, находившиеся в окопе с нами, а я про себя закончил – да, а ваши бойцы разбежались бы.

Огонь со стороны боевиков несколько ослаб и вроде бы появилась уверенность, что бой так и закончится. Но точная очередь из АГС накрыла гранатами переднюю БМП-2. Боевая машина густо задымила, а с ёе верха стали спрыгивать бойцы и разбегаться в поисках укрытий. Как то сразу мотострелки стали откатываться к каменному строению посередине замкнутого пространства и здесь занимать оборону. Из дымящего БМП выскочил механик-водитель и как заяц помчался вдоль бетонного забора. Низ забора в этом месте поднимался над землёй на тридцать сантиметров и боевики хорошо видели мелькающие ноги солдата. Пули прошивали бетонный забор в основном над головой механика, заставляя его всё ниже пригибаться и ускорять движение. Казалось, конец этого соревнования очевиден – очередь перечеркнёт бойца, поставив точку. Но солдат почти на четвереньках выскочил из-под обстрела и добежал до своих товарищей.

БМП продолжало густо дымить, как раз посередине между боевиками и мотострелками и если сейчас не предпринять решительных мер, то грозная машина может запросто попасть к духам. За зданием скопилась несколько офицеров первого батальона, о чём-то посовещались, выглядывая из-за угла строения и один из них стал снимать с себя снаряжение. Это был начальник штаба первого батальона майор Калинин. Игорь разделся, избавившись от куртки. Сунул за пояс пистолет, рассовал по карманам гранаты, взял в руки несколько дымовых шашек и, стремительно выскочив из укрытия, помчался в сторону одинокого БМП. Это было так внезапно, что боевики пропустили рывок офицера и открыли ураганный огонь лишь когда Калинин оказался сзади БМП.

Мы все с облегчением перевели дух, но больше всех были поражены смелым поступком офицеры ВВэшники и мы с гордостью слушали дифирамбы в адрес не только начальника штаба первого батальона, но и в наш, армейский, адрес. Но дифирамбы дифирамбами, а мы с тревогой наблюдали дальнейшие действия Игоря. Калинин выглянул из-за боевой машины, нажал на ручку задней дверцы и рывком отворил её. Потом быстрым движением выхватил из-за пояса дымовые шашки и, выдернув шнуры, раскидал начинавшие дымить шашки за бетонный забор, а сам нырнул в глубину машины. Дымовушки буквально за несколько секунд разгорелись, отделив густым дымом БМП от забора и боевиков. Из задней дверцы на улицу вылетели матрац, потом несколько подушек. Ещё через несколько минут взревел двигатель, выкинув в воздух клуб сизого дыма, потом машина дёрнулась и рванула задним ходом в сторону позиций, виляя из стороны в сторону. Сделав несколько резких поворотов и разбив небольшой бетонный столбик, БМП зацепив бортом весовую, заскочила под её защиту.

– Фу, нормально…, – офицеры и солдаты, наблюдавшие за этим рискованным действием, все разом облегчённо вздохнули и стали оживлённо переговариваться. А генерал Малофеев приказал.

– Начальника штаба батальона представить к ордену.

Постепенно обстановка нормализовалась. Развед. рота благополучно вышла из боя и сосредоточилась на высоте сзади КНП. На ящике передо мной сидел сумрачный Гутник и тихим голосом рассказывал, как их зажали.

– … Как только мы вдоль трибун вышли в парк, сразу же были атакованы боевиками. Их было, товарищ подполковник, до пятидесяти человек. Они были везде. Их фигуры мелькали среди деревьев, вдоль трибуны, рядом с нами. А как только снаряды первые упали, они сразу же ломанулись вперёд и оказались в тридцати метрах от нас. Снаряды падают сзади их, не принося им никакого вреда. Вот тогда страшно стало. Если бы они сделали рывок вперёд, в рукопашную – они нас задавили бы числом. Но духу у них на это не хватило и слава богу….

– Ладно, Володя. Сегодня больше никуда идти не надо: так что отдыхай.

Я отвернулся и стал смотреть за бруствер окопа: на душе было тягостно. Было ясно, что Гутник находится на грани нервного срыва. Он старался, крепился, но пережитый ужас, страх выдавался дрожанием рук, тусклым голосом, которым подчинённый рассказывал о бое. Ему нужно дать отдохнуть, перевести дух и я не мог этого ему предоставить. Завтра я его опять погоню вперёд. И послезавтра тоже. Конечно, я мог бы наплевав на все запреты, пойти вместо него. Мог бы и придёт время пойду. Но каждый должен быть на своём месте: как бы не желал и не хотел я своей спиной не смогу защитить и закрыть от смерти всех своих подчинённых. Да, дам на сколько это возможно Гутнику отдохнуть, но потом пошлю его вперёд и буду посылать пока не придёт ему замена или же….

– Товарищ подполковник, прибыл из первого батальона. Всё нормально…., – бодрый голос отвлёк меня от грустных размышлений и я с удовольствием оглядел появившихся в окопе Кравченко и Мустаева.

– Товарищ подполковник, если что, мы тут рядом. Костёрчик разведём и пообедаем. – Я разрешающе кивнул головой, отпустив офицеров.

Десять минут наблюдения за передним краем, в попытке разглядеть позиции боевиков, ни к чему не привели и я резко присел вместе со всеми на дно окопа, укрываясь от внезапно начавшегося миномётного обстрела. На КНП и прилегающие к нему кусты обрушился град 82 миллиметровых мин.

Надо сказать что перед наступлением на нашем направлении вся высота была заполнена подразделениями внутренних войск, ментами и различными службами как армейскими так и МВД. Везде где была возможность стояли палатки разных размеров, предназначенные для обогрева и отдыха офицеров и личного состава. Тарахтели движки, выкидывая в воздух сизые дымки и питая спец. машины электричеством. Чуть ниже вершины в кустах ВВэшники развернули медицинский пункт, где хозяйничал с санитарами старший лейтенант медицинской службы. Всё было в движении. И сейчас я с тревогой прислушивался к разрывам мин, представляя, что они могли наделать. И раньше боевики обстреливали высоту из автоматов и пулемётов, а то и из АГСов. И каждый раз были раненые и убитые, но сейчас они очень плотно накрыли миномётами высоту. Все молча сидели на дне командно-наблюдательного пункта и напряжённо ожидали окончания налёта, надеясь что ни одна из мин не попадёт в наш окоп. Тревожился я и за своих офицеров, которые вышли наверх. Они как раз попали в самый эпицентр разрывов.

Миномётный налёт закончился также внезапно, как и начался и мы все резко поднялись, вскинув к глазам бинокли для того чтобы попытаться засечь позиции вражеских миномётчиков. Но минута проходила за минутой и я с огорчением опустил бинокль.

Послышался шум шагов и в окоп спустились бледные Гутник и Кравченко – последний растерянно крутил в окровавленных руках изодранную чёрную вязанную шапочку.

– Что случилось?

Гутник молча прошёл к ящику и сел на него, обречённо обхватив руками голову. Кравченко же продолжал крутить в руках шапочку, собираясь со словами, а потом выдавил из себя: – Вот, товарищ подполковник, вот…. Только отошёл в кусты, как первой же миной Мустаева ранило в голову, а его солдата убило. А мне всю шапочку осколками порвало…

Дав офицерам немного прийти в себя я выслушал более-менее связный рассказ. Выйдя из окопа Кравченко, Гутник, Мустаев и солдат-связист решили расположиться в кустах в пятнадцати метрах от КНП. Быстро наломали веток, сложили их в кучку и зажгли. Мустаев расставив банки на небольшом пенёчке, стал их неторопливо вскрывать готовя к подогреву. Гутник отошёл на несколько шагов, выглядывая очередную порцию топлива, а Кравченко снял с себя оружие и снаряжение и обстоятельно всё это развесил на небольшом деревце рядом с костром. Туда же водрузил и свою вязанную шапочку мокрую от пота. Достал из разгрузки кусок туалетной бумаги и не спеша направился к ближайшим кустам.

– Товарищ старший лейтенант, наверно ещё надо принести дров, а то не хватит для разогрева, – Мустаев критически посмотрел на костерок и поощрительно кивнул своему связисту головой.

– Давай.

Рядовой Платов поднялся с колен, повернулся, сделал два шага вперёд и практически шагнул в миномётный разрыв первой же мины. Он был мгновенно убит, Мустаева взрывной волной откинуло назад и небольшой осколок от второго разрыва ударил его в голову….

Гутник и Кравченко отделались испугом и царапинами. Поняв, что солдат убит, они перевязали Мустаева и быстро отправили его к медикам. После чего занялись собой. Одна из мин попала в дерево, где было развешано снаряжение Кравченко и разбросало всё его имущество по кустам…

– Товарищ подполковник, если бы я не пошёл в кусты меня бы прямым попаданием разнесло…. Во это то везуха… Володя ты представляешь? – Сашка возбуждённо крутился в проходе, бесперестанно теребя Гутника и всех окружающих, удивляясь тому, что его спасло. Но Гутник, уйдя в свои переживания, безучастно сидел на ящике и не реагировал на окружающее. Что здорово мне всё больше и больше не нравилось.

Я энергично затряс капитана за плечо, пытаясь действием и вопросами вывести его из заторможенного состояния: – Володя, а что с Мустаевым? Как он ранен?

Я добился своего. Гутник поднял на меня глаза, в которых начало появляться осмысленное выражение. Потом он как бы встряхнулся и пришёл в себя.

– Да вроде бы ничего. Крови только много из раны вышло. А так чиркнуло его по касательной. В госпитале разберутся….

Я отвернулся и облокотился на бруствер: конечно, то что Мустаева легко ранило – радовало, но не утешало и мне уже надо сейчас решать вопрос – Кого ставить командиром батареи?

Если смотреть со стороны, то как бы проблемы – "Кого ставить" – не было. Конечно, опытного старшего офицера батареи старшего лейтенанта Каюмова, а командира второго взвода – СОБом. Это просто, если бы этот вопрос решал посторонний офицер. А я, зная обстановку в батареи, колебался. Старший лейтенант Каюмов хорош был на своём месте, именно под командой командира батареи, в данном случаи, Мустаева. А в должности командира батареи он был всё-таки слабоват. Развалить батарею он не развалит, но и на этом уровне удержать её не сможет. Тем более накануне наступления.

– Ладно…., – я решительно встряхнул головой, – отложу ка я эту проблему на вечер. Если ничего лучшего не придумаю, то пусть батареей временно покомандует помощник командира батальона по артиллерии капитан Серёгин. А там посмотрим.

Я опять прильнул к оптическому прибору, перестрелка между первой ротой и боевиками постепенно стихла и духи отошли в глубь частного сектора, а мотострелки опять вышли к бетонному забору и начали там закрепляться.

Перевёл прибор на частный сектор и стал пристально его разглядывать. Вроде бы увидел нескольких чеченцев, которые перебегали во дворах двухэтажных деревянных бараков. Быстро передал данные на огневые позиции и пролетевшие над нами сорок восемь снарядов разбили бараки, сараи внутри дворов, взлетели воздух доски, куски заборов, а с посечённых осколками деревьев срезало более половины веток. Несколько снарядов попали в здание заброшенной кочегарки и на том месте несколько минут клубилась красная кирпичная пыль. Я вошёл в азарт и следующий огневой налёт сдвинул на сто метров вправо на предполагаемые позиции боевиков и с удовольствие наблюдал как очередные несколько домов превратились в руины. Медленно, в течении нескольких минут оседала пыль, а вместо неё из развалин всё смелее и смелее стал выбиваться с каждой секундой густеющий дым. Выскочил язык пламени, потом другой. Подул ветерок и через какое то время там уже бушевал не хилый огонь, быстро перекинувшийся на соседние дома. Если боевики там и были, то сейчас они вынуждены отступить из-за пожара ещё глубже в частный сектор и дать нашей пехоте около часа в спокойной обстановке обустроиться на новых позициях.

Теперь своё внимание я перенёс на промышленную зону, которая располагалась за частным сектором. За улицей Социалистической, где мы недавно обстреляли УАЗик, располагалась тоже промышленная зона, но это был единый промышленный комплекс – нефтеперерабатывающий завод со всей сопутствующей нефтехимическому предприятию инфраструктурой. В мешанине громадных цистерн, рефракционных башен, бесчисленных трубопроводов тянувшихся на несколько километров, как в глубину так и в ширину практически невозможно было разглядеть позиции и перемещение боевиков. А ведь под этим заводом существовала ещё и развлетвлённая сеть подземных коммуникаций, где чеченцы могли свободно перемещаться. То здесь была другая картина. Здесь промышленная зона была шириной метров пятьсот-семьсот и ограничивалась с дальней от нас стороны Старопромысловским шоссе и двухэтажными кирпичными зданиями вдоль него. По фронту она тоже была небольшой – около километра, может быть чуть больше. И состояла она из нескольких промышленных предприятий и складских зон. Прямо напротив нас, на дальней стороне, располагался бетонный растворный пункт с несколькими высокими башнями, правее его тянулись двухметровые заборы и за ними приземистые складские сооружения. Чётко видна была пожарная часть, её двор, опять заборы и левее несколько мелких предприятий общестроительного характера. Виднелись ворота мастерских. Но уже здесь можно было вычислить маршруты передвижения и места расположения боевиков.

Передав на огневую позицию, что буду работать основным орудием подручной батареи, я быстро подготовил данные по одному из предполагаемых мест расположения. Уж очень там было много скрытых подходов. Да и внутри нескольких зданий можно было спокойно передвигаться. Но установку взрывателя определил – "Замедленный".

Чёрная точка снаряда на какую-то долю секунды мелькнула и ударила в бетонную крышу конторы (так я определил для себя эту часть комплекса зданий) пробила её и тут же крыша подпрыгнула от внутреннего взрыва, выкинув из всех щелей и окон пыль и дым. Дал ещё два снаряда: один также разорвался внутри помещения, а второй во внутреннем дворике, выкинув в небе чёрную землю. Несколько раз довернув основное орудие, прочесал снарядами практически все помещения этого комплекса и остался доволен ювелирной работой наводчика. Надо будет вечером позвонить командиру дивизиона, чтобы тот представил того к награде. Попытался накрыть памятник "Трёх дураков", сделав перенос от этой цели, но опять не попал лишь поцарапал его осколками.

Теперь моё внимание привлекли две девятиэтажки на выходе из бульвара. Окна квартир верхних этажей на обоих зданиях были заложены кирпичом. Интересно.

– Евдокимов, ну-ка позови сюда кого-нибудь из противотанкистов. Они там слева располагаются….

– Мошкин, – я повернулся, когда в окопе с шумом появился командир второго противотанкового взвода, – что-нибудь разведал?

– Да так, – неопределённо протянул старший лейтенант, – наблюдаю, но пока ничего не обнаружил.

– Блин, Мошкин, ну когда вы более самостоятельными будете? – Не злобливо возмутился я, – меня в первую войну драли за то, что я по одиночным боевикам бил. Гонялся за ними. Сам цели искал. А вы сидите только лупаете глазами. Иди сюда пионер, смотри.

Я отодвинулся от оптического прибора и дал посмотреть в окуляры: – Смотри, Мошкин, куда перекрестие направлено – это цель номер один.

Чуть толкнув офицера в плечо, я снова прильнул к окулярам и навёл перекрестие на небольшую будку на плоской крыше шестиэтажного здания около растворного пункта: – А это цель номер два, – я пустил командира взвода к прибору, – Видишь?

Мошкин кивнул головой и приподнялся над прибором, запоминающим взглядом поглядел на первую цель, потом на вторую и повернулся ко мне.

– Цель номер один и номер два уничтожить. Время пошло, – я демонстративно поглядел на часы и молодого офицера как выдуло из окопа.

– Сержант Епифанов – ко мне, – полковник Сухарев, майор Богомяков, подошедшие из своей ячейки и я выглянули. Мошкин ставил задачу командиру противотанковой установки и вот уже сержант летел к своей машине. Гулко хлопнула крышка люка. Машина завелась и почти сразу же пакет с пятью ракетами стал поворачиваться в сторону девятиэтажек, напоследок на высокой ноте взвыли электромоторы горизонтальной наводки. Щёлкнули крышки контейнера и с пламенем выскочила ракета. Слегка провалилась на траектории, как это всегда бывает и уверенно пошла к левой девятиэтажки. Если она сначала и слегка рыскала на траектории, то через несколько секунд она уже как по рельсам катила к цели. Вспышка пламени, дыма и в кирпичах образовалась дыра.

– Эх, блин, догадается ли Мошкин через эту дыру вовнутрь следующую ракету загнать? – Я с досадой наблюдал, как командир взвода запрыгнул на броню противотанковой установки и что-то прокричал сержанту Епифанову. Спрыгнул и отбежал в сторону.

– Молодец старлей, да и командир установки тоже, – вторая ракета лишь слегка задев край кирпичной кладки, ушла во внутрь квартиры и там рванула, а я с удовольствием посмотрел на командующего ракетными войсками и артиллерии нашей группировки. – Ну, как, товарищ полковник?

Полковник Сухарев и Богомяков рассмеялись: – Молодцы, парни….

Третьей ракетой противотанкисты разнесли будку на крыше, а потом самостоятельно сделали ещё несколько пусков по другим целям.

Сумерки сгустились и мы начали собираться домой. На вершине горы ко мне присоединился Дзигунов на КШМке и двумя машинами мы погнали в сторону КП полка. Выскочили к русскому кладбищу, на южном краю которого занимали огневую позицию и закапывались в землю три миномётных батареи ВВэшников. Через километр свернули влево и спустились к лагерю полка внутренних войск. Медленно проехали через расположение ментов и выехали к очень крутому подъёму на очередную гряду холмов, зловеще освещаемому огромным газовым факелом, с грохотом вырывающимся из разбитого газопровода. В который раз подымаюсь по этому подъёму, но каждый раз смотрю с опаской, понимая что когда-нибудь двигатель ПРП или впереди идущей машины захлебнётся на подъёме и она покатится обратно и последствия могут быть весьма печальными.

Бердюгин переключился на низшую передачу и начал медленно подыматься по разбитой колее. Чуть выждав немного, по этой же колее следом за нами стало карабкаться вверх и КШМ Дзигунова. Двигатель ПРП ревел на высокой ноте, но упорно тянул бронированную машину к вершине холма. Успокоенный ровным и уверенным гулом машины, я обернулся и стал наблюдать за подъёмом КШМ. Здесь же не всё было нормально. Машина проскальзывала гусеницами и иногда, несмотря на вращающиеся гусеницы, осаждалась назад на несколько метров. Дзигунов нагнувшись в люк механика-водителя и руководил его действиями, в результате чего КШМ немного развернулось и теперь подымалась на холм наискось подъёму. Благополучно миновав критическую точку подъёма, ПРП прибавило скорость и мы помчались вдоль обороны первого батальона, а ещё через пять минут нас догнало КШМ, приняло влево и поравнялась с нами. Командир первого дивизиона энергично замахал рукой, предлагая остановиться. Замедлили ход и остановились борт о борт. Дзигунов ловко перескочил на ПРП и нагнулся ко мне.

– Борис Геннадьевич, только что передали по радиостанции, что на высоте в батарее на прямой наводке тяжело ранены трое моих артиллеристов. Я сейчас возвращаюсь обратно и разберусь с происшедшим.

– Давай, Ермек. Потом доложишь обстоятельства….

Вокруг палатки ЦБУ царило оживление: приехало офицерское пополнение. Вновь прибывшие офицеры стояли кучками и перекуривая с любопытством оглядывали окрестности и расположение командного пункта. С ещё большим любопытством они наблюдали за "старослужащими" офицерами, а когда моё ПРП остановилось недалеко от палатки ЦБУ, то я ощутил на себе несколько десятков удивлённых взглядов, типа – Что это за чучело в фашисткой каске приехало? Второе, что я почувствовал это уже была зависть тому, что я вот так запросто, в фашисткой каске мог ездить и что у этого офицера есть эта каска, а у них нет. Наверно, не в одной голове в этот момент прозвучала "клятва" – "Чёрт побери, через две недели любой ценой достану себе такую же каску и также небрежно приеду на боевой машине в штаб полка".

Среди пополнения оказались и артиллеристы и к моей радости прибыл старший помощник начальника артиллерии с Шадринского гарнизона.

– Товарищ подполковник, подполковник Ржанов прибыл для прохождения службы в должности старшего помощника начальника артиллерии. – Передо моим столом стоял плотно сбитый, высокий подполковник и выжидающе смотрел на меня. Не отвечая на представления я молча и внимательно осмотрел офицера с ног до головы – так вроде бы ничего, но надо испытать. Вдруг такой же как Чистяков.

– Пошли, подполковник, – мы вышли из ЦБУ и через минуту расположились в кунге. Я достал из-за кровати бутылку пятизвёдночного коньяка и, налив полную кружку, протянул офицеру, – пейте, товарищ подполковник.

Ржанов удивлённо глянул на меня, но промолчал и выпил не отрываясь коньяк. Не зная куда поставить кружку, он начал её вертеть в руках, а я тем временем стал его расспрашивать где и как служил, пристально наблюдая за его реакцией. Мужик он вроде бы ничего, единственно что мне не понравилось – он последние несколько лет служил командиром кадрированного дивизиона. Впрочем, чего мне расстраиваться, если я сам последние десять лет служил "на кадрах" и вроде бы не деградировался. Через пять минут я взял из его рук кружку и вновь наполнил её до краёв.

– Пей, Ржанов.

– Товарищ подполковник, я не понял – чего вы добиваетесь? – Несколько с вызовом произнёс старпом, держа полную кружку в руке.

– Ржанов, пей я потом тебе всё объясню.

Подполковник махом опрокинул кружку коньяка в рот и решительно поставил её на стол: – Товарищ подполковник, объяснитесь – что за ерунда?

Я улыбнулся и посмотрел на часы: – Ровно через пять минут я тебе всё объясню, а пока я введу тебя в курс дела.

В течении пяти минут я объяснил чем он будет заниматься, рассказал о своих требованиях, развернул карту и ввёл его в обстановку. Закончив этот познавательный рассказ я удовлетворением констатировал, что после двух кружек коньяка подполковник держался очень хорошо.

Из ящика я достал закуску и из второй бутылки вновь налил в кружку коньяк и пододвинул её к своему новому подчинённому.

– Товарищ подполковник, я больше один пить не буду, – Ржанов решительно отодвинул кружку от себя.

Рассмеявшись я достал свою кружку и налил туда тоже коньяк: – Не беспокойся – пить один не будешь. Первые две кружки были испытательные и с удовольствием могу сказать, что теперь смело могу хоть с кем то в штабе артиллерии нормально выпить. А то у меня офицеры выпьют сто грамм и "плывут", и пить с ними дальше можно только в убыток себе. Так что давай выпьем за знакомство и чтобы мы с тобой сработались.

…После совещания командир первого дивизиона доложил по телефону о пострадавших и об обстоятельствах ранения. Батарея самоходок, выполнив задачу дня по уничтожению целей прямой наводкой, выстроилась в колонну на высоте для движения на огневые позиции дивизиона. Место построения колонны было открытое и иной раз туда залетали пули боевиков, но несмотря на это, место считалось вполне безопасным. Исходя из этого, трое военнослужащих батареи: сержант Ибрагимов, механик-водитель самоходки Петраш, радиотелефонист Устинов вольготно расположились на самоходке впереди башни и с удовольствием наблюдали за обстрелом микрорайона из миномётов. В это время колонну самоходок боевики обстреляли из крупнокалиберного пулемёта разрывными пулями. Благо, что прямых попаданий в солдат не было и их лишь обильно посекло осколочками пуль. Но посекло достаточно серьёзно, что они были отвезены в госпиталь. Печально. Печально от того, что каждый день мы теряем своих людей. Вчера разрывом мины в третьей миномётной батареи был тяжело ранен старший вычислитель. Сегодня ещё пятеро. Правда, я уже знал, что в батарею вернулся, отказавшись от госпитализации, старший лейтенант Мустаев. Обработал рану в госпитале, перевязался и вернулся. Молодец. Перед совещанием рассказали ещё один случай происшедший с исполняющим обязанности командира первого батальона майором Булашовым. Во время боя по удержанию занятых позиций первой роты, боевик с тридцати метров выстрелил в офицера и пуля калибра 7.62 попала в бронежилет Булашова. Удар был настолько силён, что офицера отбросило на несколько метров. Алексей в горячке вскочил с земли и ещё несколько часов руководил боем и лишь к вечеру ему стало плохо и он потерял сознание. Оказывается, от удара пули у него внутри были отбиты практически все органы. Но самое поразительное, что сегодня, накануне боя его товарищи еле уговорили надеть на себя ментовский бронежилет. Ведь до этого он никогда его не одевал – вот и не верь после этого предчувствиям.

24 января 2000 года. Не писал несколько дней. Не было времени, да и не того было. 17

21:45 января для меня был один из самых тяжёлых дней моей жизни. Правда

и сегодня мне тоже не сладко. Проснулся как и хотел в три часа ночи, в четыре строилась колонна и мы в ёе составе уходили на КНП. Койка Кравченко была пуста, что мне здорово не понравилось. Но уже через пять минут открылась дверь и в кунге появился Кравченко. Видно было что ночь он провёл бурно, но держался неплохо.

– Кравченко, тебе же идти через пару часов в бой, а ты не спал. А тебе же ещё двое суток воевать…

– Товарищ подполковник, всё будет нормально, – Кравченко зачастил оправдываясь, – да выпил немного, но мне разведчики дали таблеток и я сейчас даже переполнен энергией.

Я раздражённо махнул рукой и продолжая бриться исподлобья наблюдал за своим помощником.

Действительно, Саня был весь как на пружинах – метался по кунгу хватая то одно, то другое, пытаясь делать сразу несколько дел. Что-то пытался рассказывать, но сбивался и опять начинал одевать снаряжение, но так и не оделся даже спустя тридцать минут. Я несколько раз делал ему замечание и подгонял его, но всё было бесполезно. Он никак не мог собраться. Впервые я наблюдал такую картину. Оставив Кравченко в безуспешных попытках одеться, я и Гутник вышли к ПРП и уже через три минуты со своей группой занимал место в колонне за машиной подполковника Тимохина. В колонне уже находилась КШМ Дзигунова, но машины Чикина видно не было, а ведь он сам должен быть при командире батальона ВВ, а его Язев уходил корректировщиком с одной из штурмовых групп. Я слез с ПРП и прошёл на ЦБУ, по телефону мне со второго дивизиона ответили, что командир дивизиона уже убыл на КНП.

– Ермек, ты сегодня видел Чикина?

Дзигунов присел на верху своей машины и, помолчав пару секунд немного с горечью в голосе, сказал: – Да пьяный он спит у себя. Думаю что его в ближайшие полчаса сумеют растолкать.

Я хотел ещё раз сходить на ЦБУ и позвонить во второй дивизион, но появился Тимохин и колонна двинулась вперёд. За моим ПРП двигались БМП разведчиков, но Кравченко на них тоже не было.

– А, чёрт с ним, пусть как хочет добирается до передка, но если опоздает – пришибу. – По радиостанции связался со вторым дивизионом: Чикин должен был идти в бой вместе с командиром первого штурмового отряда. Радист заверил меня, что через три минуты КШМ командира дивизиона тронется с огневой позиции на передок.

– Тут хоть всё в порядке.

Уже перед самой высотой, нашу колонну догнал танк, а когда мы остановились с него соскочил Кравченко со своей группой и, подскочив ко мне, весело доложил о прибытии.

Я взял рукой капитана за рукав и отвёл его в сторону: – Саня, перестань метаться, возьми свои эмоции в руки. Остановись. Что ты дёргаешься? Кравченко, ругать я тебя не буду, но я очень недоволен твоим поведением и твоим опозданием. А сейчас иди в свою штурмовую группу и удачи тебе.

Отправив Кравченко, я спустился в окоп, где к этому времени моя ячейка была уже развёрнута и на массети висела трубка радиостанции. Если со своим корректировщиком я разобрался то меня всё больше и больше беспокоило отсутствие Чикина и Язева и, взяв в руку трубку, опять связался со вторым дивизионом. Хоть меня и заверили, что командир дивизиона в движении у меня было достаточно оснований не верить этому сообщению. Решив связаться с командиром дивизиона через полчаса, я занялся проверкой готовности дивизионов и миномётных батарей к артиллерийской подготовке атаки, в которой участвовало до пятнадцати дивизионов, после нас прилетает фронтовая авиация и утюжит оборону боевиков "пятисотками" и "двухсот пятидесяти" килограммовыми бомбами. В это время недалеко от нас разворачивается "Буратино" и накрывает овощехранилище: за его размеры и низкие приземистые здания мы прозвали его "Пентагоном", а после артподготовки штурмовые отряды выдвигались вперёд. На нашем направлении действовал 674 полк внутренних войск, а в направлении стадиона и микрорайон пятиэтажек – 21 бригада ВВэшников и вроде бы ничто не предвещалонам неудачи. Когда мы приехали на КНП чистое звёздное небо и прогноз авианаводчиков давал надежду на хороший, солнечный день, но внезапно на окрестности навалился плотный туман и вообще ни черта не стало видно. Я опять связался с командиром второго дивизиона и уже голос не совсем ещё трезвого Чикина по радиостанции доложил, что они через пару минут выедут с огневой позиции.

– Чёрт побери, этих командиров. Как надоели эти пьянки. Ну, можно же выпить, но не нажираться перед наступлением. И мужик ведь Чикин неплохой.

А тут как будто почувствовав мою слабину ко мне привязался полковник Бурковский.

– Товарищ подполковник, где ваши корректировочные группы и командир дивизиона?

– Товарищ полковник, – я подавил в себе неприязнь к Бурковскому и бодрым голосом доложил, – командир дивизиона с командиром батальона, а корректировщики в своих штурмовых отрядах.

– Что то там я их не видел, товарищ начальник артиллерии, – полковник с такой же неприязнью ответил мне, – пойду ещё раз проверю.

Я матюкнулся про себя в спину удаляющего полковника и вернулся к своим делам, благо подходило время артподготовки. В ходе неё моя артиллерия участвовала в трёх огневых налётах с расходом 750 снарядов. В первом огневом налёте наносил удар по опорному пункту в гаражном комплексе. Через десять минут второй огневой налёт – окучиваем два здания на пути движения штурмовых групп. Ну а в третий огневой налёт возвращаемся опять к гаражному комплексу.

Немного рассвело, но видимость всё равно нулевая. Было прямо видно как белесые пряди тумана тянулись вдоль земли в сторону стадиона и даже не было намёток на то, что он разойдётся.

7:30 утра над высотой прошелестели снаряды и первые разрывы ухнули в тумане, слегка его колыхнув. И замолотило. К разрывам присоединился гул работающих дивизионов и у меня поднялось настроение. Тем более что Чикин наконец-то доложил, что он на месте. Слава богу.

В восемь часов как мановению волшебной палочки артиллерийская канонада стихла и над передним краем повисла тишина. Но длилась она минуты две, высоко воздухе загудели самолёты и в тумане стали рваться "пятисотки". Мощными своими разрывами они как бы всколыхнули весь туман и он начал быстро подыматься вверх. Чуть потянуло ветерком и пелена тумана в течении пяти минут разорвалась на крупные куски, которые стали быстро таять. Из остатков тумана выплыл громадный "Пентагон", против которого уже разворачивалась "Буратино". Ещё пару минут ожидания и снаряды огромной мощи накрыли всю площадь овощехранилища.

Всё, штурмовые группы пошли вперёд.

– Товарищ подполковник, вас вызывает "Мрамор". Чего то голос у него нервный, – радиотелефонист протянул мне трубку.

– "Мрамор. Я, Лесник 53. Приём!"

– "Лесник 53, оторвался от своей группы и заблудился в частном секторе. Что делать?"

Да. Ничего иного я от Кравченко и не ожидал. Всегда, когда он уходил на корректировку я подспудно ожидал от него какого-нибудь подвоха. Но такого. Заблудиться в такой ответственный момент – это надо уметь.

Спокойным голосом я дал совет своему подчинённому: – "Мрамор, успокойтесь. Сориентируйтесь там на месте и догоняйте группу."

Блин, только этого не хватало. Сейчас заблудится и не дай бог ещё выбредет на боевиков. Впрочем, переживал я не долго. Кравченко вышел на связь и доложил, что догнал группу. Только я облегчённо перевёл дух, как в окопе появился полковник Бурковский прошёл в ячейку Сухарева и позвал меня.

– Товарищ полковник, официально вам докладываю, что начальник артиллерии полка нагло обманывает нас. Командира дивизиона на наблюдательном пункте командира батальона нет. Также я встретил одну из его корректировочных групп, которая металась там, не зная куда идти.

Сухарев вопросительно посмотрел на меня, ожидая моего ответа.

Едва сдерживая бешенство, я доложил: – Корректировщики в своих штурмовых группах, командир дивизиона на КНП командира батальона. Разрешите я схожу и разберусь. – Я с ненавистью глянул на Бурковского и, взяв автомат, направился в сторону ВВэшников.

Чикин небритый и пышущий хорошим перегаром встретил меня у буссоли: – Борис Геннадьевич, я конечно виноват, но я прибыл вовремя.

Ничего я не стал говорить Чикину, лишь тяжело вздохнул и направился обратно к себе.

Бурковский находился в ячейке командующего артиллерией группировки и что-то нудно втолковывал Сухареву и Богомякову, на лицах которых застыло терпеливо-тоскливое выражение. В ячейке генерала Малофеева толпились его офицеры: кто-то вёл переговоры по радиостанции, кто-то разглядывал в приборы передний край, сам же генерал смотрел на карту, на которой его начальник штаба рисовал линии обозначающие положение штурмовых отрядов.

Я бесцеремонно перебил очередные нравоучения полковника Бурковского и, приложив руку к головному убору, доложил Сухареву: – Товарищ полковник, также официально вам докладываю, что командир дивизиона находится там, где ему и положено. Корректировщики в своих штурмовых отрядах.

Я опустил руку, закончив доклад, но не утерпев язвительно добавил: – Я не знаю где лазил полковник Бурковский и где он искал моих подчинённых.

Бурковский пристально посмотрел на меня своими водянистыми глазами и молча вышел из окопа, а Сухарев взял меня под руку.

– Боря, ты пойми правильно мою позицию. Он проверяющий и мне его навязали. Вследствии чего я не могу вести с ним себя не почтительно. Я должен прислушиваться к его мнению. А ты – пехота. Что с тебя взять? Так что ты можешь запросто "поставить его на место" и тебе всё спишется – "что взять с тупорылой пехоты", но будь осторожен – не перегни палку.

Судя по ухмыляющимся лицам окружающих нас офицеров Малофеева, Бурковский достал и их и они были бы рады развлечению.

Я вернулся в свою ячейку, где стал ожидать каких либо сообщений от корректировщиков. Но через пятнадцать минут в окопе снова появился Бурковский и торжествующе объявил на весь командный пункт что я всех обманываю и командира дивизиона нет на КНП командира батальона.

Над КНП повисла тишина: все, даже Малофеев заинтересованно повернулись ко мне, ожидая моего ответа.

Выйдя на середину прохода, я стал перед Бурковским и ткнул себя в грудь пальцем: – Я – Вру? Вы что тут за следствие устроили? Это вы что тут заявляете? Что моё слово – слово начальника артиллерии полка – Лживо? Вы что "буровите"? Ну-ка, полковник, пошли со мной – я тебя сейчас ткну лицом в подполковника Чикина.

Моя реакция и искреннее возмущение на его слова, несколько смутило полковника. Торжествующая улыбка сползла с его лица и, поняв что он переборщил, забормотал: – Хорошо, хорошо, я сейчас сам ещё раз схожу туда и разберусь.

Офицеры штаба Малофеева за спиной Бурковского довольно улыбались, Сухарев тоже прятал улыбку, а я уже завёлся.

– Нет…, товарищ полковник, пойдём вместе. Я тебе сейчас покажу как во время боевых действий проводить расследование и отвлекать боевых офицеров. – Всё это я говорил почти ласковым тоном. Взял автомат и решительно встряхнул его, – пойдём, полковник. Я сейчас тебя на боевые потери спишу за клевету….

Полковник, поняв что этот чокнутый подполковник, вполне может пустить его в расход, наотрез отказался выходить из окопа.

Я же, скрывая ухмылку дожал представителя вышестоящего штаба: – Пошли, полковник, за базар надо отвечать.

Бурковский затравлено бросил взгляд на офицеров, но встретив недружелюбные взгляды, понял – что надо идти. Ведь если он сейчас не пойдёт – то все поймут что он струсил. Обречённо вышел со мной и всю дорогу молчал за моей спиной.

КНП комбата встретил меня сосредоточенной работой: в левом конце окопа командир батальона сидел у радиостанции и слушал доклад командира штурмовой группы, Чикин наблюдал в буссоль за окраиной Старых Промыслов.

– Вот командир батальона, а вот командир второго дивизиона, – я резкими взмахами показал на офицеров и вперил свой взгляд в Бурковского. Потом подтолкнул полковника к командиру батальона.

– Товарищ майор, – командир батальона немного приподнялся от радиостанции и выжидательно уставился на нас, не ожидая для себя ничего хорошего от этих взбудораженных офицеров, – доложите полковнику, где сейчас находятся артиллерийские корректировщики, а то полковник мне не верит.

Майор перевёл взгляд с меня на полковника и, опасаясь сказать лишнее, осторожно ответил: – Обе корректировочные группы находятся в штурмовом отряде.

Бурковский, поняв что он "перегнул палку", засуетился, но по инерции стал задавать вопросы командиру батальона: а когда появился Чикин? А какие группы корректировщиков впереди? А не опоздали ли они с выходом и так далее и тому подобное? Майор, поняв что эта свара его не касается, осмелел и уже толково, с различными подробностями стал докладывать: что, мол, товарищ полковник, всё нормально и события развиваются тоже нормально. Да, подполковник Чикин опоздал с прибытием на КНП на пятнадцать минут, но на начало артподготовки был на месте.

Я насмешливо развёл руками и скептически спросил: – Что, командир батальона тоже врёт? А?

Бурковский морщил лоб в смущении и растерянно топтался на месте, пытаясь что лепетать в своё оправдание и мне осталось лишь его дожать.

– А теперь, товарищ полковник, доложите мне кто вы такой? – Нагло задал я вопрос, но несколько перегнул с тональностью и полковник мгновенно вспыхнул от такой постановки вопроса.

– Я представитель вышестоящего штаба и вы ещё пожалеете, что в таком тоне разговариваете со мной.

– А я не знаю кто вы такой и мне никто не представлял вас, – я намеренно борзел всё больше и лез напролом, чтобы отвадить полковника в будущем лезть ко мне и моим подчинённым.

– Ты, подполковник, слишком мелкая сошка чтобы меня тебе представляли. Читай внимательней приказы. – Бурковский уже начал приходить в себя и постепенно всё более уверенней чувствовал себя.

– Ах даже так. Ну ладно. Во-первых, полковник, приказы я читаю внимательно и о тебе там ни сказано ни слова. Во-вторых: я не мелкая сошка, как ты тут пытаешься буровить, а второй человек по вертикале власти в артиллерии после начальника артиллерии группировки – я начальник артиллерии полка. Конкретный начальник, а не бездомный полковник. Ну а в-третьих: раз тебя мне не представляли ты для меня просто пол-ков-ник. Так что не суйся к моим офицерам – они в отличии от тебя воюют. А сунешься – пожалеешь об этом.

Последнюю точку в нашем споре неожиданно поставил Чикин, который резким движением развернул к себе Бурковского и почти шёпотом произнёс: – Если ты против начальника артиллерии дёрнешься, мы тебе пасть порвём….

Полковник окончательно растерявшись оглянулся на командира батальона ожидая от него как минимум поддержки, но майор мгновенно опустил глаза к радиостанции, делая вид что он ничего не видел, а солдаты комбата с любопытством наблюдали свару офицеров. Разведчики Чикина наоборот подошли поближе и по их виду было ясно, что они придут на помощь, но только на стороне своих офицеров.

Уже не обращая внимания на этого представителя вышестоящего штаба, я задал несколько коротких вопросов Чикину, выслушал ответы и направился на свой КНП, где сразу же обо всём доложил полковнику Сухареву.

А через несколько минут на КНП появился Бурковский и сразу же сунулся в мою ячейку, наверно считая, что при Малофееве и Сухареве я не посмею себя вести не почтительно, но просчитался.

Встав перед старшим по званию офицером и преграждая ему путь к моим документам и приборам, я медленно, сквозь зубы процедил: – Если ты, полковник, будешь лезть к моим офицерам и отвлекать их от выполнения своих боевых обязанностей. Если ты будешь лезть ко мне и меня отвлекать, то я прикажу своим солдатам, и они тебя отсюда вышвырнут. И я не посмотрю что ты представитель вышестоящего штаба.

……Сашка Шароборин удовлетворенно хмыкнул и положил микроэлектронную трубку рядом с радиостанцией – связь с первым и вторым дивизионами была нормальная. Можно подменить Евдокимова.

– Ну что, я побежал? – Евдокимов выжидающе посмотрел на Шароборина – Я быстро, чаю только попью и назад, подежурь за меня минут двадцать.

– Давай, иди, – махнул Сашка. Настроение было нормальное, идти никуда ни сегодня, да и завтра не надо было. Согласно приказа главного штаба в этот раз Грозный будут брать Внутренние Войска, а армейские подразделения, как ВВэшники говорят – "старший брат", будут лишь осуществлять боевое обеспечение их боевых действий, короче говоря помогать артиллерией, авиацией и что непосредственно касалось командира отделения артиллерийской разведки старшего сержанта Шароборина – это ходить с группой корректировщиков в Грозный. Вот и сейчас от нашего полка в первый штурмовой отряд ушли две группы корректировщиков и их надо менять лишь через двое суток в городе, так что впереди было двое суток достаточно спокойных и безопасных, а на войне для солдата это многое значит.

Саша мечтательно закрыл глаза, настроение подымалось еще и оттого, что через две недели – ДЕМБЕЛЬ. Он перед тем как подменить Евдокимова сидел у костра, пил чай и рассказывал механику-водителю ПРП Бердюгину, как через две недели, ну максимум через три он будет гулять по родным улицам своего Кургана. Как он придет в свою школу – а встреча с одноклассниками, друзьями, да ещё когда на груди боевые награды будут позвякивать, вот разговоров то будет. Саша знал – он за то, что двенадцать раз сходил в группе корректировщиков в тыл боевиков, да и за другие боевые заслуги был представлен к ордену Мужества, медали Суворова, да и вчера начальник артиллерии полка подполковник Копытов говорил командиру взвода, чтобы он подготовил на Сашу наградной лист на медаль "За Отвагу", так что было отчего быть в хорошем настроении, хотя где-то в глубине души Шароборина грызло какое-то беспокойство, какая то тревога – причин её Сашка не мог понять, и спустя некоторое время отмахнулся от нее.

– Гутник, чего ты сидишь надутый – давай изучай местность, ведь сколько раз я вам на тренировках говорил, изучайте местность отсюда с горы, запоминайте ориентиры, характерные здания, представляйте как они будут выглядеть там внизу. На улицах, все будет смотреться по другому, а то я сейчас запрашивал корректировщиков – почему не стреляют? А они мне отвечают – ни хрена не видим и не знаем куда надо вести огонь. – Всё это начальник артиллерии с раздражением высказал начальнику разведки артиллерии полка капитану Гутнику, который безучастно сидел на ящике и о чем-то угрюмо размышлял, – Тебе же через двое суток менять Кравченко с его группой.

Да начальника артиллерии можно было понять, прошло уже пять часов, как началось наступление на Грозный. В восемь часов утра закончилась мощная артиллерийская подготовка, в ней как Саша знал, принимали участие пятнадцать артиллерийских дивизионов. Только наша артиллерия полка выпустила за эти тридцать минут тысячу снарядов и мин. Применялась фронтовая и армейская авиация, да и другие мощные огневые средства. Через час после арт. подготовки, начальник РЭБ принес радиоперехваты боевиков. Они докладывали своим командирам, что на позициях у них большие потери, нету ни одного кто не был бы ранен, контужен или убит. Это обнадеживало. После арт. подготовки подразделения ВВ – первого штурмового отряда пошли вперед и сходу заняли овощехранилище-"Пентагон". Слева от улицы Алтайской ВВэшники прошли через частный сектор и вышли к гаражам, где по данным разведки был мощный опорный пункт боевиков, и всё – встали ВВэшники. Ни идут вперёд и толком объяснить не могут – почему идти не могут? Что им мешает?

Нервозность еще вносило и то, что КНП полка был совмещен с КНП командующего Западной группировки генерал-майора Малофеева, тут же находился представитель вышестоящего штаба полковник Бурковский – гнусный полковник, как убедился Шароборин. Этот полковник во время арт. подготовки решил учинить следствие по поводу "якобы отсутствующих в передовом отряде наших корректировщиков" и попытался наехать на начальника артиллерии, но не на того напал. Подполковник Копытов при всех присутствующих, ни капли не смущаясь, сказал ему:

– Если ты, полковник, будешь лезть к моим офицерам и отвлекать их от выполнения своих боевых обязанностей. Если ты будешь лезть ко мне и меня отвлекать, то я прикажу своим солдатам, и они тебя отсюда вышвырнут. И я не посмотрю что ты представитель вышестоящего штаба.

После этого полковник к артиллеристам нашего полка больше не лез, а ушёл в ячейку артиллеристов Малофеева, и там пытался вмешиваться в действия начальника артиллерии группировки.

– – Шароборин, не мечтай – наблюдай тоже вперед, – голос начальника артиллерии вернул Сашу к действительности и он выглянул из-за бруствера. Старые Промыслы – район Грозного лежал как ладони. Слева был виден частный сектор, гаражи, еще дальше пятиэтажки, здание института геофизики и всё это разбивалось артиллерией вдребезги в течении почти двух с половиной недель, весь частный сектор был занят боевиками, которые успешно в течении двух недель отбивали атаки одной из бригад Внутренних войск. Артиллеристы нашего полка тоже хорошо там поработали. Справа от улицы Алтайской – овощехранилище, его взяли в самом начале наступления и сейчас там находились наши корректировщики. Хорошо было видно как горело одно из хранилищ, куда во время арт. подготовки попал заряд из "Буратино".

Слышны были выстрелы, автоматные и пулемётные очереди, то там, то здесь в расположении боевиков подымались разрывы мин и снарядов, от которых горели несколько домов в частном секторе, выкидывая в небо густые клубы дыма. Вроде бы активного противодействия, как заметил Саша, боевики не оказывали, но ВВэшники вперед не шли и это всех нервировало.

– Грошев прилетел, – пронеслось по КНП, начальник артиллерии сплюнул в сердцах и что-то злобно пробормотал. Шароборин давно заметил, что по каким-то причинам Копытов сильно не любил Грошева и старался с ним не сталкиваться. Офицеры на КНП подтянулись, каждый стал готовиться ответить на вопросы генерала, который отвечал за штурм Грозного. Через несколько минут генерал со своей свитой спустился в окоп и остановился в центральной ячейке наблюдательного пункта: – Что тут у вас, докладывайте.

Малофеев, короткими фразами, в течении нескольких минут обрисовал сложившиюся обстановку на данный момент и замолчал. Грошев внимательно выслушал, задумался, глядя на карту и через минуту повернулся к Малофееву:

– Задача дня у вас, товарищ генерал, перекресток улиц у двухэтажного здания. Сейчас время половина первого, до задачи дня еще 1200 метров, а вы застряли в "Пентагоне" и не знаете, почему войска не идут вперёд. Вы, что тут сидеть собрались или вы разбираться будете, по какой причине нет движения вперед? – Грошев недовольно смотрел на Малофеева, затем молча оглядел всех, кто находился на КНП, – Ну-ка пошли выйдем генерал из окопа.

Генералы вылезли из окопа и остановились за ПРП. Было хорошо видно, как Грошев с раздражением что то выговаривал Малофееву, после чего, позвав своих офицеров, ушёл на КНП Внутренних Войск.

Что-то должно сейчас произойти – Шароборин с любопытством наблюдал за генералом. Малофеев долго рассматривал городские кварталы, занятые боевиками, потом молча и долго смотрел на карту – поднял голову, оглядел присутствующих здесь офицеров.

– Майор Богомяков, адъютант и мой связист – за мной! – Генерал взял автомат и стал через ячейки полка двигаться на выход.

– Товарищ генерал. – Встрепенулся начальник артиллерии, – Разрешите мне вместо майора Богомякова пойти с вами, если вы идете вперёд. Мне нужно там, на месте разобраться, почему мои корректировщики не работают.

– Давай, – разрешил генерал и майор Богомяков опустил свой автомат, с благодарностью посмотрев на начальника артиллерии полка, он уже два дня как был болен и его здорово лихорадило. И выглядел он не совсем хорошо. Копытов засуетился, надел каску, схватил автомат.

– Гутник, – позвал он начальника разведки артиллерии, – На связь. Остаёшься за меня, – и шустро выскочил из окопа за генералом.

Саша заулыбался – начальник артиллерии, никогда не упускал возможности сходить в передовые порядки пехоты и повоевать, а если была возможность, то и сходить в атаку. Саша вспомнил, как 7 декабря он с начальником артиллерии несколько часов под огнем нескольких групп снайперов лазил на окраине населенного пункта Кирово, ещё они тогда полевого командира Бараева ранили в руку, а его помощника убили. 17 декабря там же начальник артиллерии подымал в атаку саперов когда подбили у них ИМРку и зажали в засаде майора Яблокова с солдатами. Лихо тогда пошли по голому полю в атаку на высоту, ИМРку конечно тогда не спасли, сгорела она, но Яблокова и солдат выручили, было только два раненых у нас, да и то легко. Но тогда начальника командир полка сдерживал, а сейчас командира не было.

Через полторы минуты Копытов опять появился в окопе, – Шароборин хватай радиостанцию, идем вместе с генералом.

– Ни хрена себе, подменил Евдокимова, – удивленно подумал Саша, – А я то думал, что идти никуда не надо. Вот "блин". Ну что ж – неохота идти, но раз выбор на меня упал – придётся идти. Ну, Евдокимов: домой поедем – пивом, так просто за эту ходку он не отделается.

Сашка подхватил радиостанцию, автомат, помог начальнику артиллерии сложить карту Грозного и выскочил из КНП наверх, где уже стояли – командующий, его адъютант, связист командующего с радиостанцией и начальник артиллерии. Ещё через несколько минут и они мчались на БМП к овощехранилищу, с любопытством разглядывая частный сектор – ведь две недели его разглядывали в оптические приборы, искали замаскированные пулеметные гнезда и окопы боевиков, а когда их находили, били туда артиллерией до тех пор пока не было уверенности что боевики уничтожены, а окопы разрушены.

Навстречу попалась грузовая машина, в кузове которой лежали раненые солдаты ВВ. Мы ещё издалека заметили, что машина отъехала от пролома в заборе овощехранилища. В ложбинке у забора, куда мы подъехали через пару минут, были свалены ящики с боеприпасами, около которых суетились солдаты. Из пролома в заборе вытащили еще одного раненого и, не обращая на нас внимания, стали грузить его на БМП. Генерал, за ним все остальные цепочкой, через пролом пролезли на территорию хранилища, где было все разбито снарядами и минами и никого не было видно. Прикрываясь холмом подземного хранилища, выскочили к кирпичным зданиям, откуда навстречу нам выбежали несколько солдат.

? – Где командир батальона? – Прокричал генерал, остановив ВВэшников.

? – Вон там, в здании, – солдаты махнули на ближайшее кирпичное хранилище.

– Сами то, куда бежите?

– За боеприпасами, товарищ генерал, только там не командир батальона, а командир роты, – солдаты побежали дальше, а Шароборин вслед за начальником и генералом ввалился в здание, где всё было битком забито солдатами ВВ, которые сидели и стояли вдоль стен во всех помещениях и коридорах. Саша перевел дух, поправил радиостанцию, которая была за спиной и вытер обильный пот со лба.

– Да, чёрт побери, я сегодня умоюсь "потом". Ну "блин", ну Евдокимов пивом ты не отделаешься. – Саша усмехнулся: до ДЕМБЕЛЯ всего ничего, да и до пива столько же.

– Шароборин, а ты что тут делаешь? – Из-за угла коридора вывернули корректировщики со своими группами. Впереди шла группа помощника начальника артиллерии, капитана Кравченко, а из-за его спины выглядывали и улыбались разведчик Попов и Ахмеров. За ними шел командир 4 ой батареи старший лейтенант Язев со своими солдатами.

– Да, я с начальником. – Саша кивнул на генерала и подполковника Копытова, они уже нашли командира роты, и теперь внимательно слушали ротного, который объяснял им сложившиеся положение.

– Вы сами огонь не ведете, вот начальник и пришел с генералом разбираться, что у вас тут происходит.

Кравченко с Язевым покривились лицами, и досадливо махнули рукой:

– Блин, правильно говорил начальник на тренировках, чтобы местность изучали сверху, отсюда – снизу ни хера не видно. Попробовали справа пройти – на пулемет "духовский" наткнулись. Двоих ранило и не дает идти вперёд – практически в упор бьет. Слева не сунешься, прямо на гаражи выскакиваешь, в упор срежут. Двор перед забором минами засыпают, да и забор хоть и кирпичный насквозь пулями прошивается: короче звиздец какой-то, не шагу ни вперёд, ни в бок. Вот и сидим, ждём, что пехота придумает.

Начальник махнул рукой, подзывая к себе.

– Язев, Кравченко в обстановку я вошёл, сейчас пойдем вперёд и посмотрим что там за пулемет справа и заодно поищем место откуда можно будет корректировать огонь. Шароборин от меня не отставай.

Все зашевелились, ротный со своими солдатами, за ним генерал и остальные двинулись по коридору к выходу из хранилища. Через проем дверей было видно соседнее здание, куда надо было пробраться. Открытое пространство, по словам Петренко, между зданиями капитально простреливалось. Ротный дал указание о порядке перемещения и первым выскочил с солдатами из дверей. Через несколько секунд они были под защитой кирпичной стены хранилища. Солдаты сразу же заняли позиции и приготовились прикрывать остальных. Боевики не ожидая такой прыти от русских, пропустили их, но насторожились. Поэтому, когда генерал выскочил на открытое пространство, то они тут же открыли по нему огонь. Сашка с замиранием сердца наблюдал, как вокруг Малофеева запрыгали фонтанчики от пуль, но всё-таки генерал благополучно проскочил опасное место. Начальник артиллерии повернулся к Саше и знаком показал – Я первый, ты за мной. Помедлив секунду, он выскочил из дверей и, перебегая зигзагами открытое пространство, оказался у хранилища, присел и махнул рукой, – Вперёд!

Сильно забилось сердце, Саша глубоко вздохнул, собрался и выскочил из дверей. Практически сразу свистнули пули над головой, следующая пуля просвистела совсем близко, и судя по звуку вылетела она из серьезного оружия: – 7,62 калибра, не меньше, – пронеслось в голове. Саша вложил в бег все силы, но хранилище приближалось медленно. Взвизгнуло еще несколько раз – совсем близко, но еще несколько прыжков и спасительная стена здания скрыла Александра от невидимого стрелка и Сашка присел, тяжело дыша, около начальника артиллерии.

– Ну, Шароборин, ты и бежал – запах горящей резины от твоих сапог, наверно перебил все запахи в округе, – начальник засмеялся.

– Неужели, товарищ подполковник, я так быстро бежал, а мне казалось, что я еле тащюсь, – Саша счастливо засмеялся. Вообще с начальником артиллерии интересно в бой ходить, где он становился веселым, смеялся, шутил, и с ним было спокойно.

Не дожидаясь, пока остальные перебегут к хранилищу, группа начала продвигаться вдоль стены к углу здания. От стены несло теплом, и Саша слышал, как внутри гудело и ревело пламя, а снаружи все выглядело нормально. В двадцати метрах, впереди хранилища, двор пересекал двухметровый кирпичный забор, за которым пощелкивали выстрелы и периодически рвались мины. Тогда во все стороны летели осколки, кроша всё что попадалось им в полёте.

Дошли до угла и ротный пропустил вперед генерала. Малофеев подошел к углу, выглянул из-за него и в течении нескольких секунд смотрел вправо за здание. Затем резко отпрянул и присел, а угол вскипел кирпичной пылью от пулеметной очереди. Как по команде началась стрельба из автоматов за забором. Било как минимум три автомата – калибра 7,62,

Пули как бумагу легко прошивали кирпичный забор, на высоте пятидесяти сантиметров над землёй.

– Если мы были бы там, то половина группы было бы уже мертва, – с замиранием сердца подумал Саша. Но группа находилась метров в пяти правее, и пули с противным звуком проходили мимо, никого не задевая. В промежутках между очередями за забором были слышны крики духов – "Аллах Акбар".

Все напряженно наблюдали, каждый в своем секторе, готовые немедленно открыть огонь. В довершении всего, через две минуты автоматного и пулеметного огня в навес, который находился в двадцати метрах, попали две мины и громко разорвались, осыпав осколками от мин и шифера солдат и офицеров прижавшихся к стене, но никого не ранило.

– Товарищ генерал, отходим, духи нас засекли, сейчас минами накроют, – прокричал ротный.

На лицах у начальника и Кравченко появились скептические улыбки, да и Шароборин сам понял – не духовские это мины, а ВВэшные минометчики ошиблись, но всё обошлось. По команде генерала все начали отходить и через несколько минут благополучно опять собрались в первом хранилище. Малофеев опять собрал вокруг себя офицеров и начал совещаться, а Саша отошел к одной из групп солдат ВВ и тоже присел у стены на корточки, прижавшись к ней спиной. Такие же группы солдат сидели вокруг, и спокойно ждали какое решение примут офицеры. Чтобы выполнить его.

Шароборина толкнул в бок рядом сидящий солдат, – Слушай, боец, кто это за фашист с тобой пришел?

Саша засмеялся: – Это мой начальник артиллерии. Фашисткую каску взял в бою ещё в первую войну, и она у него как талисман. Как в бой идти так он её надевает и ни одна пуля его не берёт. – Солдаты засмеялись, глядя на офицера, снимая этим смехом и улыбками часть своего внутреннего напряжения.

Шароборин, теперь уже как бы глазами посторонних солдат взглянул на начальника артиллерии, и в который раз удивился, как здорово начальник похож на немецкого солдата. Здоровый, несмотря на то, что уже четыре месяца воюем и с питанием не особо, Копытов выглядел откормленным: кровь с молоком, в камуфляжной форме, манера ношения автомата – вылитый эссэсовец да и только. Спокойный, уверенный в себе и своей уверенностью он заражал других. Находясь рядом с ним, невозможно было поверить, что его могут убить или ранить, но Саша знал, да и сам начальник никогда не скрывал, что если когда-нибудь боевики его всё-таки зажмут и другого выхода не будет – в плен он никогда не сдастся. Все знали, что он всегда носил с собой гранату, на которой краской было написано – "МОЯ", как он смеялся – "Мой последний патрон".

Как только офицеры закончили совещаться, Сашка встал и подошел к начальнику.

– Шароборин, сейчас будем пытаться всё-таки пройти вперед, так что ты не отставай, – начальник задумчиво крутил в руках карту Грозного, которую он взял с собой с КНП. Она была очень большой, и даже в сложенном виде была неудобной и при передвижении здорово ему мешала.

Копытов оглядел Шароборина: – Ну-ка Саша присядь, я тебе карту сейчас под куртку, за спину засуну, задолбала она меня.

– Товарищ подполковник, я весь потный и мокрый, всю карту испортим, ничего на ней не разглядим потом.

– А, ерунда. – Начальник стал засовывать карту за спину Шароборину, и обрадовано засмеялся: – Во, руки теперь свободные.

Пока возились с картой, генерал со своей группой скрылся в глубине здания и пришлось бежать за генералом по коридору, который вывел их в разбитый туалет – Малофеева нигде не было. Из туалета, через дыру в стене, проникли в тоже разбитую раздевалку, где через окна тут же были обстреляны боевиками. Раздевалка выходила прямо на кирпичный забор и возвышалась над ним. Увернувшись от автоматных очередей и осколков кафеля, вывалились обратно в коридор, где и наткнулись на группу Малофеева.

– Что обстреляли? – Поинтересовался генерал.

– Да, тут не пройти.

– Тогда сейчас выйдем слева из здания, вдоль стены проберемся к забору и под его прикрытием пройдем к весовой и посмотрим оттуда на гаражи – что там? Командир роты – ты, со своими идешь впереди, мы за тобой.

К нашей группе присоединился командир взвода с несколькими солдатами, и нас уже стало около пятнадцати человек. Отдав указания, ротный со своими солдатами выскользнул из здания, за ним остальные. Растянувшись вдоль стены группа, пригнувшись пробралась к забору. Где-то вдалеке пощелкивали выстрелы, но здесь было тихо.

– Значит духи не засекли нас, – подумал Сашка. Он пробирался за начальником, чутко прислушиваясь к звукам стрельбы где-то в районе пятиэтажек, готовый залечь в любую секунду, помня как пули пронизывали забор. До весовой и ворот осталось метров десять, когда ротный рукой показал командующему и остальным на весовую, где была оборудована пулеметная точка – амбразурой на улицу Алтайская. По команде командира роты один из его солдат перебежал открытое пространство к весовой, за ним туда же перебежали начальник и Саша. Пулеметное гнездо было оборудовано на совесть, помимо того что оно расположено в кирпичной весовой с бетонной крышей оно еще дополнительно было накрыто бревнами в три наката и засыпано землей, так что если бы сама весовая была бы разбита артиллерийским огнем, пулеметный расчет остался бы невредимым и смог эффективно выполнять свою задачу. Через амбразуру хорошо просматривалась метров триста улицы Алтайской, и простреливались все подходы к овощехранилищу с этой стороны. Справа в двухстах пятидесяти метрах виднелись гаражи, и все кто мог продвигаться или наступать вдоль улицы попадал под мощнейший перекрёстный огонь.

– Смотри, Шароборин, гильз то стрелянных нет, наверно как усекли, что ВВэшники не по улице пошли, а через овощехранилище, так им пришлось бросить это место и отойти.

Сашка огляделся и придвинувшись к амбразуре, стал рассуждать: – Да, товарищ подполковник, если бы я командовал этой операцией, я бы создал мощную группу танков с пехотой, да и по улице этой, Алтайской, пробил бы коридор до перекрестка улиц – задачи дня. Задачу бы выполнил сразу, а здесь бы духи в это время пехоту отрезали, танки пожгли и всех остальных бы уничтожили на перекрестке, так удачно они здесь расположились.

Начальник задумчиво посмотрел на Сашу: – Вот так, Шароборин, боевой опыт и приходит, методом проб и ошибок. Правильно говорят: Кто ничего не делает – тот не ошибается. В городе наступать надо больше по дворам и огородам, а не по улицам переть.

Саша вылез из пулеметной точки за начальником и они вновь присоединились к остальным, где генерал и ротный пытались через щели в заборе рассмотреть что происходит около гаражного комплекса. Солдаты внутренних войск уже заняли оборону около ворот, но в нашем районе стояла зловещая тишина насколько это можно было назвать тишиной. В частном секторе через улицу не было видно ни какого движения, в гаражах, где сидели духи – тоже, но Саша понимал что эта безлюдность только кажущиеся и десятки напряженных глаз с этой и с той стороны ведут наблюдение друг за другом. Что каждую секунду эта тишина могла взорваться выстрелами, разрывами гранат и криками.

Постепенно генерал и ротный подобрались вплотную к воротам, залегли и начали изучать местность. Посовещались, по репликам, которые донеслись до Саши, он понял – сейчас они попытаются пробраться в соседний двор. К генералу подобрался Язев и что-то начал ему доказывать, может пытался отговорить Малофеева, но тот зло сплюнул и судя по выражению лица, что-то в жёсткой форме ответил офицеру. Все, кто пришел с генералом сюда, понимали, что к Грошеву нужно возвращаться с определёнными, конкретными результатами – нужно было действовать. Сначала из ворот выскользнул взводный с солдатом, пробежали три метра по открытому пространству и нырнули через пролом в заборе в соседний двор – тихо, все были наготове открыть огонь и прикрыть их, но обошлось. Через минуту благополучно перебежали в соседний двор генерал, ротный, адъютант и связист генерала – тоже нормально. Начальник обернулся к Шароборину: – Теперь мы с тобой, – вскочил и скрылся за воротами.

До самой последней минуты Сашка надеялся, что генерал только посмотрит здесь, ну отправит вперед ВВэшников, а мы вернемся обратно:

– Чёрт, неужели им не страшно? Ведь ещё есть возможность вернуться обратно и остаться живыми. Ведь оттуда, куда мы идём, будет очень трудно вернуться.

Шароборин вскочил, он не боялся, вернее он боялся как всякий нормальный человек. За эти четыре месяца Саше пришлось много пережить, рисковать, видеть убитых и раненых. Он не верил, что может быть убитым, научился преодолевать свой страх, и сейчас, в который раз загнал страх в самые отдаленные уголки своей души. Метнулся за ворота, направо, перепрыгнул через куст, еще раз направо и в пролом. И сразу же под прикрытие стены каменного сарая. Вдоль стены подобрался к начальнику

Все, кто раньше перебежал уже заняли круговую оборону в промежутках между сараем и забором и ждали остальных. Через минуту с шумом вломилась следующая группа.

– Значит так, командир роты, – Малофеев повернулся к ротному, – вот таким образом и пойдем вперёд. Как думаешь, подполковник? – Неожиданно обратился командующий к начальнику артиллерии.

– Я согласен. Такими мелкими группами и нужно просачиваться вперёд, но группы должны идти на небольшом расстоянии друг от друга, чтобы могли помочь тем, кто попадет в засаду, да и наращивать усилия будет удобнее и оперативнее.

Малофеев повернулся к командиру роты: – Давай вытягивай своих на себя, сюда. Мы сейчас с тобой и с нашей группой пойдем вперед, а взводный пусть встречает остальных здесь, и потом они двигаются за нами, понял? – Ротный кивнул головой и начал отдавать распоряжения, после чего генерал начал довёл порядок движения. Поправив на себе снаряжение, вперёд со своей группой скользнул ротный, за ним генерал со своей группой, замыкали – начальник артиллерии и Шароборин.

Обошли сараи и через густые кусты выбрались во двор, посередине которого стояла разбитая и полусгоревшая грузовая машина. Дом разбитый прямым попаданием снаряда и вокруг никого. Быстро перебежали двор и опять углубились в кусты уже у других сараев, обошли их и выбрались к пролому очередного забора, где присели и начали оглядываться. Через пролом был виден достаточно просторный двор. Справа в глубине двора двухэтажное здание из белого силикатного кирпича, прямо через двор опять кирпичный забор с полуоткрытыми воротами, слева несколько полуразрушенных, больших боксов под грузовые машины. Стены здания были исклёваны пулями и осколками, видны были и пробоины от попадания снарядов. Несколько глубоких воронок, от которых разлетевшимся строительным мусором и обломками здания был усыпан весь двор. За кирпичным забором, через дорогу возвышался заводской цех с характерной стеклянной галереей на крыше. Слева и справа, даже справа и сзади были слышны выстрелы, но здесь было тихо. Все залегли, а офицеры перекинулись словами, после чего ротный подозвал к себе своего сержанта и, показав на двухэтажное здание в глубине двора, коротко отдал приказ занять его. Сержант кивнул и группа из четырех человек, тихо скользнула вперёд. Все насторожились и приготовились к бою, понимая, что вот-вот мы должны столкнуться с духами.

– Шароборин, ко мне, – позвал начальник Сашку. – Давай-ка, проверь связь, а то наверно сейчас придется корректировать огонь, и нагнись – карту достану.

Начальник запустил руку за шиворот куртки и достал карту, развернул её и, посвистывая, начал водить грязным пальцем по карте, довольно хмыкнул: – "Масандра" это впереди, товарищ генерал, – Малофеев кивнул и повернулся к ротному, – Если дом чистый, будем брать завод – готовься.

– Товарищ подполковник. А что это за "Масандра"? – Спросил Саша.

– Шароборин, ну ты даёшь? Я то думал, что ты знаешь условные обозначения местности, а ты просто так проторчал на НП. Ты же, блин, командир отделения артиллерийской разведки, а не "хухры-мухры" какой-то. "Пентагон" – это овощехранилище, откуда мы вышли сюда, а "Масандра" – это и есть заводской цех, который перед нами. Видишь, поверху цеха идет стеклянная, как бы веранда, вот поэтому мы и назвали ее "Масандрой". Теперь понял? Ты связь проверил?

Саша нажал на тангенту – "Самара, Самара! Я, Лесник 53, как слышишь меня? Приём".

Через секунд десять послышался ответ – "Лесник 53! Я Самара, слышу Вас на троечку, как слышите Вы меня? Приём".

– "Самара! Я Лесник 53, слышу Вас также на троечку, дежурим".

Начальник с досадой плюнул: – Чёрт, далеко конечно – километров десять по прямой будет, да еще гора между нами. Удивительно, что ещё слышим друг друга. Ладно, Шароборин, дежурим.

Все опять замерли, ожидая известий от группы, которая ушла в здание. Каждый наблюдал в своем секторе, а ротный неотрывно смотрел на дом, переживая за своих подчинённых и наконец облегченно вздохнул, когда в окне второго этажа показался снайпер и знаком показал, что внутри никого нет и они уже заняли оборону у окон.

Генерал кивнул на гаражи – Вперёд. Ротный с солдатами вдоль стены пробрался к крайнему гаражу и скрылся там. Через несколько мгновений поднялся Малофеев со своей группой. Перебежали двор и вошли в первый бокс, где по обломкам стен и через дыры в них все пробрались в крайнее помещение. В боковой стене когда-то стояли ворота, но сейчас они висели на одной петле полусорваны взрывом и были густо изрешетены осколками. Всё помещение завалено обломками кирпичей и другим мусором, который образуется в результате взрыва. У ворот расположился ротный, который сразу же начал вести наблюдение за цехом, остальные солдаты рассредоточились по помещению и через щели, и дыры также наблюдали за подходами к цеху.

Начальник и Сашка подобрались к воротам и выглянули из них. Здание цеха находилось за дорогой в пятидесяти метрах от гаражей. В 15-20 метрах от гаража, вдоль дороги проходила канава – метра три шириной. Она была так давно вырыта, что в ней успело вырасти четырёхметровое дерево. Сам заводской цех выглядел нетронутым, лишь здорово была разбита снарядами трехэтажная пристройка цеха, где обычно располагались раздевалки для рабочих, душевые и другие подсобные помещения. Вот и сейчас хорошо были видны, разрушенные второй и третий этаж. На втором этаже отчётливо просматривались, разбитые и раскиданные взрывом шкафчики и скамейки.

В течении десяти минут в гараж подошли взводный с остальными солдатами и теперь в гараже нас собралось, вооружённых "до зубов" человек сорок. Все повеселели, с таким количеством солдат не так то просто справится даже в случаи внезапной контратаки боевиков.

Командующий собрал вокруг себя офицеров и буднично задал вопрос: – Что будем делать, товарищи офицеры?

Офицеры молчали. Да и что тут говорить: для того чтобы выполнить задачу дня нужно пройти еще километр, а для начала надо брать "Масандру", а что там духи и с ними придётся схватится, ни у кого не было сомнения.

Не дождавшись ответа на свой вопрос, генерал обвёл взглядом офицеров и суровым голосом стал ставить задачу: – Слушай приказ. Разбиваемся на тройки и врываемся в цех втихую. Без огневой подготовки, используя фактор внезапности. Первая тройка – ротный и трое его солдат, вторая тройка – я, начальник артиллерии со своим связистом, третья тройка – адъютант, мой связист.

Малофеев резко повернулся к командиру роты, – Старший лейтенант, дашь туда своего гранатомётчика. Остальные тройки на твое усмотрение.

– Врываемся в цех, вон через то окно – Малофеев показал на третье окно от пристройки, под которым был виден хорошо оборудованный окоп боевика, вроде бы пустой. – Каждая тройка прикрывает впереди идущую. Командир роты, тебе тяжелее всех – идёшь первый. Врываемся в здание и закрепляемся там. Осмотримся и определяемся, как будем действовать дальше. Задача всем ясна? – Генерал на несколько мгновений замолк, обведя взглядом офицеров:

– Вижу, всем всё ясно. Отдать распоряжение и приготовится к атаке.

Все пришли в движение, а Сашка вопросительно повернулся к начальнику: – Товарищ подполковник, мы дальше пойдем с ВВэшниками, ведь корректировщики остались в "Пентагоне" или вернемся обратно на КНП?

– Не знаю, Шароборин, я думаю что если со взятием цеха пройдет всё гладко, то генерал удовлетворится этим, отдаст распоряжение ротному действовать так и дальше, и может тогда мы все уйдём обратно. Тогда я отправлю к ротному с "Пентагона" Язева и Кравченко – может быть, так будет? Не знаю, не знаю…..

Начальник замолчал и начал проверять магазины с патронами, задумчиво выщелкнув несколько патронов с трассерами на ладонь.

– Шароборин, а у тебя трассера есть в магазине? – Неожиданно спросил Копытов.

– Нет, трассера ведь выдают, откуда стреляешь.

– Балбесы, меня тоже в первую войну за это всё время ругали. И так вычислят, откуда стреляешь, зато ты сам видишь куда стреляешь и сразу можно подправить стрельбу. Почему с меня пример не берёте? Тем более что у тебя АКСУ-74 – эта "Пукалка".

– Готов, – прозвучал доклад ротного, он смотрел на цех, и уже мысленно бежал вперёд. Он уже был – "Там".

– Пошёл! – Резко скомандовал генерал.

Ротный и три солдата махом выскочили из гаража и, пригибаясь рванули вперед. Оставшиеся в гараже взяли на прицел все вероятные позиции боевиков, но группа ротного благополучно скрылась в канаве. Через несколько секунд их головы показались над краем и завертелись в разные стороны, осматривая пути подхода к цеху.

Саша напрягся: – Сейчас пойдём мы, – мелькнуло у него в голове, он посмотрел на генерала – тот привстал, наблюдая за группой ротного. Глянул на начальника, тот тоже уже был там и поудобнее ставил ногу, готовясь к прыжку. Веселье с него слетело, лицо стало хищным, глаза сузились. Сашка поглядел вперед, ротный коротко взмахнул рукой. Его группа выскочила из канавы и рванула к цеху. Командир роты и двое его солдат устремились к окну, а последний солдат-снайпер, начал уклоняться влево, направляясь к стене пристройки цеха.

Генерал начал подыматься, а начальник повернулся к Саше, резанув его глазами: – За мной! – Выдохнул он.

* * *

Я повернулся к Шароборину, настала наша очередь – За мной! – И выскочил из гаража. Всё назад ходу нет – только вперёд. Где-то подспудно я понимал, что мы все пересекли какую-то черту, откуда назад дорога была уже не всем. И я не мог себе представить, что через десять минут буду сидеть в углу цеха, зажатый боевиками с гранатой в руке, и ждать, когда духи подойдут поближе чтобы взорвать себя и их. А пока я бежал рядом с живым генералом, сзади бухал своими сапожищами по земле ещё живой Шароборин. Подбежав к канаве, скатились в нее, оказавшись на глубине два метра и сразу же начались карабкаться на противоположную сторону канавы, осторожно выглянув из неё. Ротный с двумя солдатами миновали пустой окоп боевика, и по одиночке прыгали через окно вовнутрь цеха, снайпер находился уже под стеной пристройки, прижавшись спиной к ней и настороженно смотрел вверх. Всё это я успел охватить одним взглядом и приготовился бежать дальше, ожидая команды генерала, который лежал справа от меня, а ещё правее Шароборин.

– Духи! – Внезапно крикнул генерал, сильно ткнув меня локтём в бок. Я резко повернулся вправо и приподнялся над генералом, который навалился на Шароборина, закрыв его своим телом и кричал сержанту: – Не стреляй со своей "пукалки", мы сами справимся.

В пятидесяти метрах от нас в канаву ввалились три боевиками и с дикими криками "Аллах Акбар" тут же открыли по нам огонь. Я вскинул автомат над генералом, и вместе с Малофеевым одновременно открыли огонь по духам. Первая трасса сразу же прошлась по боевикам, но и вокруг нас в опасной близости засвистели пули. Грохотали очереди, мы жали на спусковые крючки и били в друг-друга – никто не хотел отступать. Схватка шла кто кого? Мои трассы вились вокруг духов. Убить никого не получалось, но было отчетливо видно, что хоть по касательной, но двоих духов мои очереди зацепили и ранили их. Может быть, мы и завалили бы кого-нибудь из них, но у духов кончились патроны в магазинах быстрее, чем у нас и, не перезаряжая автоматов, боевики мгновенно выскочили из канавы и убежали через дорогу. Дав ещё пару очередей вдогонку, перевели дух и опять выглянули из канавы – никого не было видно. Быстро сменив магазин, я снова выглянул и посмотрел влево, увидев как солдат, который стоял под стеной пристройки большим пальцем показывает на второй этаж. Я внимательно, в течении нескольких секунд разглядывал мешанину из разбитых шкафчиков и скамеек, но ничего не разглядел. Солдат, поняв, что я не понял его, ещё раз жестом показал на второй этаж.

– Товарищ генерал, по-моему, на втором этаже дух засел и пасёт нас, – командующий посмотрел на пристройку и тут же выдал решение: – Хорошо, идёшь последним, прикрываешь меня и радиотелефониста. Пошли!

Мы разом выскочили из канавы и ринулись через дорогу покрытую старым, выщербленным асфальтом: первым бежал Малофеев, за ним Шароборин – я последним. Я бежал медленно, не сводя взгляда со второго этажа, и не зря. Из-за шкафчиков как чёрт из коробочки выскочил боевик и прицелился. Но я был готов к его появлению и тоже резко вскинул свой автомат. На какое-то мгновение наши взгляды встретились и мы разом нажали на курки – одновременно прозвучали короткие очереди. Духовская очередь едва не задев меня просвистела слева от головы. От моей же очереди в щепки разлетелась дверца шкафчика за спиной боевика и в тот же момент дух как привидение исчез в глубине раздевалки. Пока я разбирался с боевиком, генерал и Шароборин добежали до цеха и через окно-сначала генерал, а потом Сашка заскочили вовнутрь. Я перебежал через дорогу, спрыгнул в окоп боевика – неплохо гад приготовился, подбежал к окну. Видать боевик в окоп ходил через окно, потому что под окном аккуратно стоял железный ящик, который служил духу ступенькой. Тем же путём вспрыгнул на подоконник одной ногой – подскользнулся, нелепо замахал руками и упал вовнутрь здания. Сильно ударился о кирпичи, перевернулся на бок и бодро вскочил на ноги. В трёх метрах от меня, поджидая, стоял Шароборин и улыбался, наблюдая за моими судорожными движениями. За его спиной генерал уже перебежал на вторую половину цеха и приближался к ротному, который сидел у амбразуры в стене, разглядывая что-то во дворе завода.

Крик, – "Аллах Акбар"! – Прозвучал справа совершенно неожиданно и близко. Я резко повернул голову вправо и сердце ёкнуло, в цех через въездные ворота, в тридцати метрах от меня, ворвались трое боевиков. Двое из них от живота, даже не целясь, открыли огонь по двум солдатам ротного, которые тяжело и медленно бежали к воротам, чтобы там занять оборону. Одному из солдат пуля сразу же попала в голову, но вскольз, второму повезло-мимо, они упали на бетонный пол и откатились под прикрытие стены.

Третий – гранатомётчик, это он кричал "Аллах Акбар" – подымал гранатомет и уже целился в меня.

– Ещё секунда и он выстрелит. Как муху размажет по стене, – эта мысль появилась уже в движении. Наверно, со стороны было видно, как я резко крутанулся вправо и вскинул автомат, но для меня всё это растянулось на длинные, длинные мгновения. Время замедлило, почти прекратило свой бег. Я вижу, как медленно и тягуче подымаю автомат. Вижу как двое боевиков от живота тоже медленно ведут огонь, медленно дёргаются затворы автоматов и поблёскивая латунью, гильзы вылетают из автоматов, но звуков не слышу. Два ВВэшника также едва-едва катятся под огнем в укрытие. Полная тишина, я ничего не слышу. Все чувства сосредоточены на боевике с гранатомётом. Я вижу его грязную рожу, острый прищур глаз, когда он целится в меня, и волчий торжествующий оскал. Мой палец медленно нажимает на спусковой крючок и трассирующие пули идут в боевика, они бьют его в бок, но чеченец ещё не чувствует боли, а только сильный толчок в тело. Он стреляет в меня, но было уже поздно, от удара пуль сбивается точный прицел, и тут все звуки обрушиваются на меня – выстрел из гранатомёта. Граната вылетает, попадает в стену в десяти метрах от меня и оглушительный взрыв накрывает меня, но я всё равно жму на спусковой крючок и вижу, как мои очереди хлещут по духам. Боевик выпускает из рук гранатомёт, схватился за бок, куда попали мои пули, и кренясь в сторону, двигаясь рывками убегает из цеха. Следом за ним, непрерывно строча из автоматов, отступают и автоматчики. Всё можно бежать к генералу. Кругом стрельба, крики. Шароборин так и не успел понять, что произошло и куда я стрелял. Его от боевиков заслоняла стена, и он их не видел.

Отчего то бросилось в глаза и запомнилось, что стена, около которой я стоял, несмотря на разрушения в цеху, была недавно побелена и чистая.

Надо двигаться через цех к генералу и занять там оборону. Слева и впереди от нас в стене дверь в подсобное помещение. В голове закрутились мысли: – Что там за дверью? Есть ли там боевики или нет? Ведь там помещение, куда наверняка есть еще дверь из пристройки, а то что в пристройке есть боевики, я уже убедился, но надо было идти, а не размышлять. Бежим, Шароборин приотстал и я первый подбегаю к двери, заглядываю в неё, готовый немедленно резануть очередью. В дальней стене помещение ещё одна дверь в пристройку, но никого. Нормально, но надо всегда помнить об этой двери и держать её на контроле. Потом когда закрепимся, попробуем через нее прорваться в подсобные помещения. Бежим дальше, перескакиваем через груду красных кирпичей и попадаем на вторую половину цеха. Слева в четырех метрах стена, в которой темнеет провал двери, а над ней, на уровне второго этажа в цех выходят две небольших амбразуры.

– Всё! Сейчас из двери врежут, – непонятно откуда сверкнула мысль – надо прыгать, не важно куда, главное двигаться.

– Шароборин – Прыгааай! – И я сам, не раздумывая кувыркнулся через голову назад. Сашка удивлённо посмотрел на меня, но я уже был в прыжке, и вовремя – из двери ударила очередь. Я ощутил, как пули буквально в нескольких сантиметрах прошли мимо моей груди и ударили Шароборина в грудь, откинув его в сторону. Уже в прыжке, переворачиваясь через голову, я услышал, как он закричал и это был не только крик боли, а в нём было Удивление. Потом Сожаление и Обида – "Почему Я???? Почему в МЕНЯ???? В Меня нельзя – я ведь Дембель…. Я ведь домой должен ехать….".

Перекувыркнувшись через голову, я тяжело и больно грохнулся на кирпичи, сразу же откатился в угол и изготовился к стрельбе, поведя стволом автомата по цеху. Увидев, что непосредственной опасности для меня нет, посмотрел на Шароборина, который лежал в трёх метрах и тихо стонал. В голове у меня всё перекрутилось и смешалось: почему-то мне показалось, что раненым лежит не Шароборин, а сержант Ахмеров.

– Ахмеров, Ахмеров, что с тобой? – Хотя я понимал, что он был ранен.

– Товарищ подполковник, – голос его звучал слабо, – Я ранен, вытащите меня отсюда.

Не задумываясь я вскочил и кинулся к нему. Подскочил, левой рукой схватил его за воротник куртки и попытался его тащить, в правой руке у меня был автомат, и я искоса поглядывал на дверь. Тащить было тяжело, он упал на спину, где у него была радиостанция, которая теперь гребла как бульдозер и мешала тащить. Опасался я не зря – из двери ударила очередь и пули впились у меня между рук в кирпичи, но не попали ни в меня, ни в Шароборина. Кирпичная крошка больно стеганула по лицу, заставив отпрянуть от раненого, и снова откатиться в свой угол. Перевёл дух и через пятнадцать секунд снова кинулся к Шароборину, дал короткую очередь в дверь и, схватив Сашку за воротник, потянул его по кирпичам. Опять очередь. Пули заколотили вокруг меня, дробя кирпич, но в очередной раз не задели нас. Снова отпрыгнул в угол. Понял, что действуя одной рукой ничего не получиться. Зарычав от злобы, положил автомат на кирпичи и ломанулся к Шароборину: – Всё, без него в угол не вернусь. Плевать на боевика.

Подскочив к Сашке, одной рукой схватил его за воротник куртки, второй за поясной ремень, рывком приподнял его и быстро потащил к себе в угол. Боевик не стрелял – может у него в этот момент кончились патроны в магазине и он их перекидывал, а может он и стрелял, но я уже ничего не воспринимал – я тащил Сашку и дотащил. Шароборин лежал на спине и тихо стонал, на груди его виднелись отверстия от пуль, но крови не было видно, лишь лицо сильно побледнело.

Пока я занимался раненым вокруг нас обстановка резко изменилась, боевики предприняли контратаку и сумели отбить остальных ВВэшников от цеха и окружить нас. Я завертел головой, оценивая обстановку: кругом били очереди и пули чертили красивые линии пыльных фонтанчиков на всей площади цеха, сквозь трескотню выстрелов доносились остервенелые крики "Аллах Акбар". В дальной части второй половины цеха в проемах стен и окон мелькали фигуры боевиков. Короткими очередями в два-три патрона приходилось бить по ним, не давая возможности заскочить им во внутрь здания. Так длилось две-три минуты и затем все потихоньку стихло, лишь изредка то там, то тут били автоматные очереди и пули хлестали по цеху, не давая поднять голову. Я посмотрел на генерала и ротного, которые несмотря на то, что кругом шёл бой, продолжали наблюдать за двором цеха, и кажется даже не видели, как был ранен Шароборин. Справа их от боевиков закрывала какая-то пристройка, а слева железная труба большого диаметра. И было непонятно, заметили ли они вообще, что обстановка кардинально изменилась.

– Всё ясно – нас окружили. Надо вызывать огонь своей артиллерии и ударить по дальнему концу цеха и угольным кучам во дворе, откуда боевики контролировали мою половину, простреливая весь цех по длине и сковывая возможные наши манёвры.

Я снял с головы Шароборина наушники, отчего он коротко застонал: – Ничего, ничего парень держись, я сейчас вызову огонь артиллерии по духам, а там и тебя отправим к своим.

Я ему говорил, а сам не верил тому, что говорю. Мы окружены, один ВВэшник ранен в голову, да и отрезаны они от меня, хотя и находятся в двадцати метрах. Повернул голову налево, генерал с ротным продолжали смотреть в амбразуру – эти тоже не помощники. У них свои проблемы, да и перебежать ко мне им опасно – боевик в дверях срежет их одной очередью из автомата. Одному тащить неудобно – тяжело, да и руки будут заняты, и я сам становлюсь хорошей малоподвижной мишенью – мгновенно завалят. Остается драться до конца, а уж там как получится – погибнем или выживем. Глядишь, может ВВэшники всё-таки сумеют к нам прорваться.

Радиостанция работала: – "Самара, Самара! Я Лесник 53", – но в ответ только треск в эфире.

– "Самара, Самара! Я Лесник 53", – шипенье, помехи – я бросил наушники. Бесполезно, или железобетонные стены цеха мешают прохождению волн, или радиостанция от удара всё-таки повреждена. Я изготовился к бою, что ж, помирать – так с музыкой. Об отходе не могло быть речи – раненого не бросишь. Бросил взгляд на Сашку, было здорово заметно, что он "отходит": стоны становились все тише и тише, черты лица заострились, на губах появилась розовая пена, ещё секунд тридцать – сорок он сделал последний вздох и умер. Лицо его стало спокойным в своей неподвижности. Где-то в глубине души шевельнулось предательское облегчение, теперь я был предоставлен самому себе и мог "крутится" чтобы выжить. Я устроился поудобнее, духи продолжали стрелять во внутрь цеха, не давая нам передвигаться. Повернул голову влево и посмотрел на генерала и ротного – что они там делают?

Командующий и ротный что-то внимательно рассматривали через амбразуру во дворе завода. Через несколько секунд оба резко отпрянули от амбразуры, которая внезапно заклубилась от попадания автоматной очереди со двора. Малофеев внезапно дёрнулся, коротко вздохнул и тихо осел от трёх пуль попавших ему в голову. Из под волос, из ушей, носа и рта обильно хлынула кровь, стекая на землю, но не пачкая его лица. Как он сидел на корточках у амбразуры, так и остался в этом положении, лишь правым боком опёрся на стену.

Генерал убит. Убит командующий. Убит человек, которому мы вверили свои жизни, за которым шли. И надеялись, что он сумеет принять правильное решение, в результате чего будет выполнена задача и мы благополучно вернёмся обратно. И вот он был убит. Я смотрел на него и медленно осознавал то, что для него всё закончилось – кончились бессонные ночи, бесконечные думы над картой, у него уже нет ответственности за выполнение задачи, не надо отчитываться перед Грошевым. Ему всё уже до "лампочки" – убьют нас или мы выживем. Ему уже Всё Равно. Ему уже ничего не надо….

А по ротному всё бил и бил боевик, но уже явно не со двора. Офицер сумел сгруппироваться, поджать ноги, и теперь он прикрывался от боевика толстой железной трубой-диаметром сантиметров сорок. Автомат выпал из рук и лежал рядом с ним, но поднять его он не мог. В руке командир роты держал "Мотороллу", в которую что-то лихорадочно говорил – наверно прощался. Вспомнился сразу случай, как две недели назад ВВэшники штурмовали школу в Старых Промыслах, и у них во время атаки был тяжело ранен замполит роты. Он лежал впереди всей роты в тридцати метрах, в руках у него тоже была "Моторолла", и духовские снайпера к нему никого не подпускали. До самой темноты с ним непрерывно говорили по радиостанции, не давая тому уйти в шоковое состояние, а в темноте его вытащили. Но по дороге в госпиталь он скончался от большой потери крови. Это воспоминание пронеслось у меня в голове и пропало. Судя по фонтанчикам от пуль, боевик вел огонь из амбразур второго этажа стены, которая выходила в цех. Боевик злился; пули с противным визгом рикошетили от трубы в разные стороны, попадали рядом с ногами ротного и его автоматом, но в самого его попасть не могли. Но и в таком положении долго не просидишь.

– Приехали, пора сливать воду. Ничего себе сходил посмотреть, как работают корректировщики. – Оценив свои шансы, которые равнялись практически нулю, я стал абсолютно спокоен. Еще в первую войну решил про себя, что если когда возникнет такая ситуация, что меня зажмут боевики, то буду драться до конца, а потом взорву себя вместе с боевиками гранатой. Для этого всегда носил с собой гранату, на которой краской было написано – "МОЯ".

Поглядывая по сторонам и готовый немедленно открыть огонь, левой рукой стал доставать гранату, и в который раз убедился, что разгрузка хоть и красивая, но карманы для гранат сшиты неправильно. Мне понадобилось пятнадцать секунд чтобы буквально выковыривать гранату. И если ещё раз понадобится доставать гранату, да в ходе боя – то не успею. Крутанул в пальцах ЭФКУ (Ф-1), в который раз прочитав на её гранях – "МОЯ", разогнул усики и зубами вырвал чеку. Надо ж, из четырёх гранат на поясе я вытащил именно её – Значит это Судьба.

– Всё, теперь даже если и тяжело ранят то пальцы разожму и всё равно успею взорвать себя. Ну, а если повезёт, то и несколько духов захвачу с собой. Выбор сделан.

На меня накатило спокойствие. Как всегда в таких острых обстоятельствах, а это было и в первой войне, и в Абхазии у меня "перегорели предохранители самосохранения" и осталось только одно – драться до конца. Мелькнула мысль сожаления о семье, мелькнула и исчезла, вся прошедшая жизнь – семья, все проблемы, всё это осталось за чертой,

– Жизнь прожил честно, за спины не прятался – осталось достойно умереть.

Я теперь уже спокойно огляделся и был удовлетворён – позиция у меня была удобная. От духов я был прикрыт, и для того чтобы завалить меня им пришлось бы выскочить на открытое пространство, а там мы ещё посмотрим – кто кого. Получалось, что я со своей позиции контролировал почти семьдесят процентов цеха. Повернул голову налево, командир роты до сих пор был живой, и что-то лихорадочно продолжал говорить в "Мотороллу", но зажат был капитально и автомат его продолжал валяться у его ног.

– Лейтенант, ты поглядывай справа от себя, чтобы дух внезапно не выскочил из дверей и не кончил нас, – крикнул я ему. Он что-то прокричал в ответ, но я не сумел разобрать, по трубе, за которой он сидел заколотила очередь, заставляя офицера ещё больше вжаться в стену.

– Да, не помощник он мне, зажат капитально. Любое движение с его стороны и он открыт для боевика. Может попытаться кинуть гранату в дверь, из которой был убит Шароборин. Но если я промахнусь, то осколками посечёт командира роты. Ладно, здесь пока оставим ситуацию как она есть. Так, а если кинуть гранату в дверь, мимо которой мы пробегали с Сашкой, ведь наверняка там стена пробита и боевики внутри подсобки могут спокойно перемещаться, и если он оттуда внезапно выскочит то я не успею повернуться. Но тогда надо проползти три метра вдоль стены, значит открыться для духов, которые сидят за угольной кучей во дворе. Да, оказывается не совсем удобная позиция у меня: пока сижу в углу – всё нормально, но как только начну перемещаться так сразу же подставляюсь под пули. Хорошо, и здесь оставим ситуацию такой какая она есть.

– Что-то подозрительно тихо стало. Точно духи замышляют какую-нибудь каверзу.

Два солдата ВВэшника продолжали лежать впереди меня в метрах двадцати, по обе стороны ворот и смотрели ко мне за спину – Молодцы догадались, что я контролирую и вижу всё пространство впереди их за стеной, зато они контролируют эту чёртову дверь, которая справа от меня. – У раненого кровь продолжала сочится из головы, но уже гораздо меньше.

В стену надо мной ударила пуля и осыпала кирпичной крошкой, ещё две отрикошетили от бетонной плиты впереди меня – били через весь цех из двора из-за куч то ли шлака, то ли угля. Я положил автомат на зажатую в кулаке гранату и насторожено стал водить стволом по цеху. За стеной остервенело в несколько глоток кричали боевики "Аллах Акбар", "заводя" себя перед атакой на нас.

– Вот, чёрт, точно сглазил. – Послышались гулкие звуки шагов, я поднял голову и похолодел. Прямо надо мной, в крыше, была здоровенная дыра и по ней бежал дух, чтобы кинуть в дыру гранату прямо на меня.

– Ничего себе, контролирую обстановку-это конец. – Обожгла мысль. Я вскинул автомат, но сам понимал что дух не покажется в дыре, в лучшем случаи покажется в броске рука с гранатой, и вряд ли я в неё попаду. Я не только слышал и ощущал, как душара приближается к дыре, но и почти воочию видел, как он красиво бежал по крыше.

– Семь метров, пять, четыре, три, сейчас полетит граната, – я сжался, и как загипнотизированный смотрел на дыру.

Выстрел с гранатомёта со стороны гаража и тут же звонко лопнул разрыв на крыше от прямого попадания в боевика. От него только ошмётья полетели в разные стороны и с гулким ударом остатки тела рухнули около дыры. Даже кровью забрызгало кирпичи рядом со мной.

– Чёрт, молодцы ВВэшники, выручили нас. – Я отвёл глаза от дыры.

Перевёл дух, поудобнее расположился в углу и теперь был готов отразить атаку и с крыши. Ситуация продолжала оставаться вялотекущей, духи по-прежнему орали за стеной, продолжая простреливать всё пространство цеха. Внезапно, в пятнадцати метрах от меня в окно, стреляя из автомата во все стороны, прыгнул боевик, но получив от меня пару очередей, дух через спину перекатился через подоконник и исчез, упав во двор. Обстановка накалялась. Да, ещё минут десять и они предпримут контратаку, чтобы полностью очистить здание.

В этот критический момент в окно, через в которое мы врывались в цех, заскочил адъютант командующего. Спрыгнул на пол и остановился, с любопытством оглядываясь по сторонам.

В первый момент я опешил, а потом неистово заорал: – Капитан уходи! Уходи ёлки – палки, ложись!

Адъютант удивлённо посмотрел на меня: выражение лица у него было безмятежно – спокойное. Он смотрел на меня, и как будто спрашивал: – А что у вас тут происходит? Чего вы все лежите? У вас всё нормально?

– Ложись сволочь, тебя же сейчас грохнут, – но капитан продолжал стоять, спокойно и безмятежно поглядывая то на меня, то на лежащих солдат, которые тоже предупреждающе кричали и махали ему.

– Всё, сейчас его убьют, – я сжался и обречённо смотрел на него. Конечно, духи быстро очухались от такой наглости. Из какой-то ямы посередине второй половины цеха высунулся дух и с пятнадцати метров открыл огонь по адъютанту. Как зачарованный смотрел я на капитана и на стену за ним, на которой всё вспухало от попадания пуль, а потом очнувшись вскинул автомат и дал длинную очередь по боевику даже не целясь и промазал, после чего невредимый боевик моментально юркнул обратно в яму. А капитан, увернувшись от первой очереди, здоровый и невредимый бежал через цех ко мне несмотря на то, что по нему било уже несколько боевиков с нескольких позиций. Да, адъютант, видать, родился под счастливой звездой, он добежал до моего укрытия и упал на кирпичи в трёх метрах впереди меня. Если куча кирпичей прикрыла его от стреляющих боевиков, то теперь он попал под обстрел боевика, который сидел на втором этаже подсобки цеха, и держал под огнём ротного. Дух сразу же перенёс огонь на новую цель и стал бить практически в упор – с расстояния десять метров, но никак не мог попасть. Адъютант крутился на кирпичах как рыба на "раскалённой сковородке", вокруг него всё кипело от пуль. Внезапно огонь боевика захлебнулся, кончились патроны в магазине, и капитан тотчас откатится в мёртвое пространство, где смог прийти в себя.

Самое удивительное, что он пошёл с генералом, имея в автомате лишь один магазин и без бронежилета. Хотя я сам никогда не носил бронежилет и знал много офицеров, которые в бой ходили без него, но сейчас я с любопытством наблюдал за его действиями.

Покрутив головой, адъютант спросил: – Где генерал?

– Вон там, убитый лежит – кивнул я головой.

– Как убитый? – Он непонимающим взглядом несколько секунд смотрел на убитого генерала, потом решительно вскинул голову и безапелляционно изрёк, – Надо его вытаскивать.

Я ухмыльнулся: – ну, что ж попробуй к нему подойти, сверху боевик бьёт. Он же и по тебе бил, когда ты как рыба на кирпичах скакал.

Адъютант посмотрел на меня, потом на генерала, подумал и сказал, причём, так спокойно сказал, как будто он сейчас выйдет из одного кабинета, пройдёт по ковровой дорожке и зайдёт в другой кабинет. Я даже начал сомневаться за его рассудок (позднее капитан рассказал, что он был в этот момент в состоянии аффекта и ничего абсолютно не помнит), – Ну, тогда надо пойти и доложить, что командующий убит.

Я, несмотря на критическое положение, засмеялся: – Тогда пойди и попробуй теперь выйти.

Капитан притих, о чём-то напряжённо размышляя, и я уже подумал что он оставил мысль уйти или унести (попытаться унести) тело Малофеева, но не тут-то было, капитан вскинул голову:

– Ну, я пошёл, товарищ подполковник, – вскочил и побежал через цех к окну. Как он бежал, это надо было видеть, как он быстро и красиво бежал.

Только он вскочил и побежал, как из всех щелей по нему открыли огонь боевики, причём било человек семь, а капитан бежал. Словно зачарованный я смотрел, как он бежал сквозь этот шквал огня, подбежал к окну, не останавливаясь "ласточкой", в прыжке, выпрыгнул в окно. Какое-то время боевики ещё били по окну, но было поздно, капитан ушёл от них целый и невредимый.

– Молодец, хоть кто-то останется живой и расскажет, что тут произошло Я в свои сорок пять лет, в разгрузке с почти полным боекомплектом не смогу так быстро бежать, и особенно так легко прыгнуть в окно.

Духи как с ума сошли, как же один из русских ушёл – поднялась стрельба, крики "Аллах Акбар": – Ну, сейчас наверное пойдут злые в атаку и уничтожат нас.

В дальней части, левой половины цеха, из всех окон и щелей скопом полезли боевики, строча из автоматов во все стороны. Выскочили двое гранатомётчиков и с расстояния двадцать-тридцать метров, почти не целясь выстрелили в мою сторону из гранатомётов. Оглушительно грохнули разрывы, но я стрелял длинными очередями, практически не целясь, и в магазине у меня быстро кончились патроны. Перезаряжать автомат одной рукой было неудобно, потому что в левой руке была граната без кольца и я боялся потерять впопыхах контроль над спусковым рычагом, да и времени уже не было. Быстро приближался конец всего. Я сжался и замер, считая что каждый выстрел из гранатомёта последний. Бухнул разрыв над головой – Живой. Второй справа в трёх метрах – опять Живой, даже не раненый, дальше всё смешалось.

– Третий, четвёртый, – пауза, я поднял голову. Из окна, посередине стены, левой половины цеха, высунулся гранатомётчик, приложился к прицелу: – Замурзанная сволочь, неужели я погибну от него – Выстрел. Граната разрывается в пяти метрах от меня, вздыбив пыль, которая на несколько секунд заслонила меня от боевиков.

– Это последний шанс уйти, – молнией пронзила меня мысль. Больше не думая ни о чём, я вскочил и побежал через цех к окну. Справа дверь, автоматически поворачиваю голову – точно, прав я был, всё-таки могут они там, в подсобках, перемещаться. По комнате в мою сторону бежал дух и, увидев меня, с ходу ударил одной длинной очередью. А я бежал и как загипнотизированный смотрел, как он стреляет в меня. Можно было кинуть в него гранату – "Свою", но не кинул, а вложил все силы в рывок к окну. Промчался мимо двери – Живой. Подбегаю к окну и, не касаясь подоконника "рыбкой" ухожу в окно. Увидев мой прыжок, наверно, все каскадёры мира застонали бы от зависти. Капитан вообще, со своим прыжком – пацан против меня. Я ушёл в окно красиво и высоко. Вылетел, пролетая над подоконником, успел заметить и охватить взглядом всё как-то разом – жить ведь хочется; ящик под окном, слева двор цеха, прямо в двух метрах кусты у забора. Во дворе мечутся боевики. Больно ударился коленкой о ящик, сгруппировался и, используя инерцию, покатился в кустарник. Влетел, ломая кусты – Живой, Живой, чёрт побери – хрен им. Мы еще повоюем. Вскочил на ноги, прыгнул вперёд и свалился, жёстко ударившись о дно, в окоп боевика, из которого врывались в цех. Падая вниз, успел увидеть, что в окопе уже кто-то есть, резко отпрянул к другой стороне окопа, резко развернулся, чтобы сразу ударить прикладом автомата, но вовремя остановил свой удар. Прижавшись к стенке окопа, на корточках сидел адъютант.

– Как, у тебя – всё в порядке? – Не слушая ответа, выглянул из окопа. До гаража, где были ВВэшники пятьдесят метров открытого пространства, но по дороге, через которую надо было бежать, как будто железной метлой подметали, так сильно по ней стегали тугие и частые автоматные очереди. Внутри цеха продолжалась стрельба и крики боевиков, но она постепенно затихала. Зато усилилась стрельба и крики в стороне угольных куч и они быстро приближались к нам. Пора было пробираться через дорогу.

– Значит так капитан, на счёт три выскакиваем из окопа и бежим до канавы. Только давай сразу договоримся, если кого из нас убьют или ранят, то оставшийся в живых хватает и тащит того до канавы, а там дальше сам прорывается к своим. Начинаю считать – раз, два….

– Стой! – Закричал капитан. – Я не готов.

– Ты что раненый? Если нет, то надо прорываться, готовится тут нечего. Считаю по новой – раз, два. Три! Пошли, – мы рванули из окопа и выскочили на дорогу. Под ногами в воздухе вокруг нас с визгом носились пули, воздух как будто загустел от них, но всё-таки сумели добежать до канавы. И скатились в неё, прямо на гранатомётчика с третьей тройки (он оказался во время контратаки боевиков отрезанный от нас и своих в гараже), упали на него, завалив своими телами. Непонятно откуда, в этот момент в канаву заскочили боевики и с расстояния 30-40 метров открыли по нам интенсивный огонь. В левой руке у меня была зажата граната, в магазине автомата – пусто. Мы с адъютантом накрыли своим телами гранатомётчика и просто лежали, ожидаю когда у них кончатся патроны в магазинах, тогда появлялась возможность вскочить, в рывке сократить расстояние, бросить гранату и схватится врукопашную. Пули впивались в землю вокруг нас, в дерево, уходили в воздух. Срезанные пулями ветки падали вокруг и на наши тела. Но опять ни одна пуля не зацепила. Расстреляв по магазину, боевики также внезапно выскочили из канавы и исчезли.

– Блин, опять живые, ни хрена себе, уже сколько раз могли убить, а всё живой.

– Так, на счёт три выскакиваем из канавы и бежим до гаража, считаю – Раз, Два, Три – Пошли!

Капитан с солдатом разом вымахнули из канавы и убежали, а я лишь смог подняться наполовину по склону и съехал обратно на дно, вскочил, предпринял еще одну попытку – опять съехал. Ну, ё-моё! – Я зарычал от злобы, закинул за спину автомат, с силой вонзил пальцы правой руки в землю, рывок, выскочил из канавы и побежал к пролому гаража, где маячили фигуры ВВэшников. Вроде бы, когда шли вперед, место было чистое, а теперь на пути к гаражу масса препятствий, которые под огнём нужно было преодолевать – впереди поваленное дерево. Обогнул его, под звуки, летевших с разных сторон пуль. Обломок стены – перепрыгиваю через него, и тут же фонтанчики пуль заплясали под ногами, но наконец-то и пролом, почти падаю в него, а там сорок человек – Всё! У своих.

Стоя почти на четвереньках, обвёл их всех глазами:

– Там ещё трое ваших, ротный и два солдата. Один из них ранен в голову, – на одном дыхании выпалил я.

– Лейтенант, что будем делать? Генерал убит и мой солдат тоже, – я вопросительно уставился на взводного, но в это время громко закричали ВВэшники, увидев выпрыгнувшего из окна цеха командир роты.

– Огонь! – Заорал взводник и солдаты открыли дружный огонь, чтобы прикрыть ротного. Старший лейтенант ввалился, запалено дыша: – Дайте пить. – Выхватил протянутую фляжку и шумно стал пить воду.

– Завалил я того духа, который в тебя, подполковник, стрелял из дверей, он и не ожидал, что я на него выскочу, менял "душара" магазин, я так в него очередь влупил, что его метра на три откинуло. – Ротный опять стал жадно пить воду.

Опять послышались возбуждённые крики наблюдателей. Из окна вывалились два солдата, и под прикрытием огня быстро добрались до нас. У раненого из под каски продолжала сочится кровь, и вся грудь его была красной от крови, но держался парень хорошо.

– Всё, в живых там никого не осталось, только тела генерала и моего солдата. Что будем делать? – Я оглядел собравшихся ВВэшников. Они молчали. Потом один из них выматерился.

– Надо врываться обратно в цех и закрепляться, – выкрикнул он. Остальные продолжали молчать, упорно уводя от меня и кричавшего взгляды в сторону. Я начал обдумывать это предложение, хотя чуть было не спросил: – А почему вы сразу нас не поддержали, когда мы там зажатые сидели? Хотя бы человек десять за нами ворвались, и можно было бы организовать в здании нормальную оборону. А так теперь всё по новой надо начинать.

Лезть, конечно, обратно не хотелось, что тут говорить, но с другой стороны я артиллерист и опыта штурма здания у меня не было, одновременно понимая, что изначально мы штурмовали здание неправильно, командующий совершил какую-то ошибку (позднее, через пару дней я понял в чём была ошибка. Нужно было растянуться вдоль всего здания цеха. Нанести огневой налёт из гранатомётов и огнемётов "Шмель", которых было достаточное количество. И атаковать по всему фронту здания. Одновременно ворваться вовнутрь и закрепится), а пока что-то мешало мне принять окончательное решение. Да и командир роты станет ли подчинятся мне, хоть и подполковнику, да ещё с совершенно другого министерства. Мой взгляд упал на "Мотороллу" в руке ротного.

– С кем у тебя связь?

– С "Пихтой"

– Кто такой "Пихта"?

– "Пихта" – это командир полка, нашего ВВэшного. А что? – Ротный вопросительно посмотрел на меня.

– Давай сюда, – я выхватил "Мотороллу", – Карту сюда, я свою оставил со своим солдатом, в цеху.

Командир роты молча протянул мне карту: – "Пихта, Пихта! Я, Лесник-53" от старшего брата. Вызываю огонь по координатам: Х=00000, У=54300. Высота=154. Огневой налет. Осколочной. Взрыватель осколочный и фугасный. Пять секунд выстрел. Одним хозяйством, Огонь!

– От гаража до цеха пятьдесят метров. От трёх миномётных батарей ВВ, которые стоят за русским кладбищем до цели – четыре километра, да если учесть, что наверняка миномётчики полную подготовку не считали – то это практически огонь на себя, – мысли вихрем пролетели у меня в голове.

Но мною уже овладела мысль – необходимо не подпустить к убитым боевиков и попытаться, пока у меня нет связи с дивизионами, разрушить потолок, и плитами завалить Малофеева и Шароборина. Всплыло воспоминание о фильме "Чистилище", эпизод где танкист танком размазывает по земле наших убитых. Какая была полемика, что это Невзоров придумал. Что это чудовищно. Что так делать нельзя…. Вот и я сейчас стал перед таким выбором. Можно это делать и нужно (месяц назад у погибшего начальника разведки духи отрезали ухо и пытались вырезать сердце) и пусть меня осудят, но тела своих товарищей, если мы не смогли их вытащить, не должны достаться боевикам, чтобы они издевались над ними.

– "Лесник-53"! Пихта, координаты "Х" не понял, – я как баран смотрел на карту. Да, действительно, сколько лет в артиллерии служу, но такие координаты попались впервые. Как их произнести?

– "Пихта"! "Х" два нуля, потом ещё три нуля.

– "Лесник-53"! "Пихта" координаты "Х" не понял.

Я заорал в радиостанцию – "Пихта", ты сволочь, я виноват, что такие координаты попались, смотри в карту. Огонь, сволочи по моим координатам.

Через двадцать секунд из "Мотороллы" донеслось: – "Пихта" координаты "Х" понял, отходите, сейчас начнём.

Командир роты дал команду на отход и мы тем же путём каким входили, начали отходить. Непонятно как, но я оказался впереди всех и нам здорово досталось, когда во время отхода нас начали обстреливать со стороны гаражей, где был опорный пункт боевиков, потом обстреляли и слева. Выскочили из-под обстрела и тут на меня начала наваливаться усталость, особенно подводили ноги, как будто они были сделаны из ваты. Сказывался малоподвижный образ жизни. Организм "просил" – Остановись, передохни, ты ведь не дойдёшь. Но я шёл как паровоз и когда первым выскочил в "Пентагон" на площадь между весовой и хранилищами, то сразу же увидел стул, который одиноко стоял по середине площади и никто на нём не сидит.

СТУЛ – я больше ничего не вижу. СТУЛ – я на него сейчас упаду, а СТУЛ – это отдых. Бегу к стулу, не обращая внимания, что по краям площади все лежат и делают мне какие-то знаки, что-то кричат, но я не хочу слушать. СТУЛ – он впереди, я сейчас сяду, а потом разберусь, что все хотят от меня. Дайте мне сесть, потом я буду решать ваши вопросы.

Вот он СТУЛ – я плюхнулся на него и с наслаждением протянул ноги. Накатился покой, расслабленность. Какое это блаженство. Наконец-то мои ноги отдохнут. Война отхлынула куда-то запредельно, а я наслаждался отдыхом. Ярко светило солнце, где-то громко чирикал воробей. Но странно, мимо меня, используя укрытия, пробегали ВВэшники и знаками и криками пытались что-то мне сообщить или привлечь внимание. И Язев и Кравченко тоже что-то кричали канавы, а мне всё было до лампочки.

Прямо около ног появилось красивое облачко пыли, потом справа от меня, тут же взвизгнуло над ухом и тут же через каждые несколько секунд заплясали около меня в опасной близости фонтанчики, на которые я тупо уставился.

– Красиво, а что это такое? – И тут до меня дошло, что по площади работает снайпер, может даже не один, и я самая отличная мишень.

– Ни хрена себе, – вскочив со стула, откуда только силы взялись, пригибаясь метнулся через площадь.

– Добежать, только добежать. Обидно выжить в цеху и получить пулю от снайпера уже практически у своих. – Ещё раз взвизгнуло в районе головы, и я со всего размаху плюхнулся в канаву рядом со своими корректировщиками.

– Ахмерова убило, вынести его не смог, – переведя дух, выговорил я на их безмолвный вопрос. Глаза у Кравченко и Язева от изумления расширились.

– Как, Ахмерова? – тупо спросил Петренко.

– Как, как? Вот так – очередью в грудь. Там, в цеху, затащил к себе в угол, а через минуту он умер. – Кравченко, Язев и разведчик Попов продолжали изумлённо таращить на меня глаза, а справа кто-то, шумно сопя, подполз ко мне. Обернувшись, я увидел, что это был сержант Ахмеров и теперь уже я изумлённо таращил глаза.

Если Ахмеров живой – то кого убили в цеху? А может ничего не было? Может мне всё это привиделось? У меня контузия и в бреду мне всё это показалось, ведь было такое со мной в первую войну, когда меня контузило – Может мы никуда не ходили? И все живые? Видя моё недоумённое лицо, капитан Кравченко тронул меня за плечо: – Товарищ подполковник, вы же с Шаробориным туда уходили.

На меня снова навалилась гнетущая тяжесть- да это всё-таки произошло, и генерал с Шаробориным убиты и ничего это мне не привиделось. Что-то рядом закричал Язев, все обернулись на капитана, который энергично тыкал пальцем вверх, где прямо над нами, на высоте метров пятьсот что-то рвалось, и из облачков разрывов вываливались чёрные капли, стремительно падая на нас. Мы опять все разом вскочили и рванули в сторону хранилищ, пробежали метров сто пятьдесят и снова упали в канаву. Я осторожно выглянул из неё. На то место, где мы только что были, с глухими звуками упал дождь каких-то предметов, но разрывов на удивление не было.

Ко мне подполз адъютант Малофеева: – Товарищ подполковник, нам с вами надо идти на КНП полка и доложить о гибели командующего.

Кивнув, я подозвал к себе Язева и Кравченко, ещё раз уточнил задачу и попросил никуда без толку не лезть. Оставив их, я и адъютант, перебежками вдоль забора вышли с территории "Пентагона", спустились в ложбину к ящикам с боеприпасами. Конечно, БМП давно уже ушло и нам предстояло пешком пройти полтора километра. Мы сели на ящики передохнуть, вместе с нами с "Пентагона" ещё вышел и связист командующего. Чувствуя себя в относительной безопасности, мы расслабились и адъютант со связистом закурили, а я начал переобуваться.

– Капитан, как тебя зовут? – спросил я.

– Игорь.

– А меня – Борис, будем знакомы. – Обсудив все перепитии боя, мы двинулись на КНП полка.

Да, малоподвижный образ жизни конечно, здорово сказывается,

и я опять в этом убедился. Адъютант со связистом как пошли, так сразу же взяли высокий темп, а я отстал, да и возраст тоже чувствуется. Прибыл я на КНП минут через двадцать после их. Они уже доложили о гибели Малофеева и некоторые подробности происшедшего.

Первое что я увидел на КНП – это растерянные глаза Евдокимова: – Неужели это правда? Как так? Я ведь только на несколько минут отошёл попить чай, это ведь я должен был идти.

Чтобы не видеть его глаз, я прильнул к окулярам оптического прибора большого увеличения. По цеху с высоты били два танка, но били они только по подсобке цеха, видны были и разрывы мин, но они были редкими и немного не там, куда надо было бы.

– "Самара! Самара! Я, Лесник-53", примите координаты, "Гавана" один, точно три. Один снаряд подручной, Огонь! – Передал я кодированные координаты цеха.

Первый снаряд прошелестел левее КНП и лёг чуть дальше цеха – Хорошо.

– "Самара, основным два снаряда, Огонь!

Хорошо наводчик сработал, оба снаряда легли во дворе завода практически в одну точку.

– "Самара – хорошо. Работаем только основным, правее 0-02, два снаряда, Огонь! Снаряды разорвались в том месте, откуда гранатомётчик с духами ворвались в цех и обстреляли меня и ВВэшников.

– "Самара, левее 0-01, Огонь!" – Теперь снаряды багровым пламенем рванули прямо на крыше цеха, провалив пару плит вовнутрь – Отлично.

На меня в очередной раз "накатило" – самоходка, наводчик самоходки, снаряд на траектории и я превратились в одно целое, где главным был я. Мозг превратился в компьютер. Я выдавал команду за командой и снаряд за снарядом падал туда куда он и должен упасть.

Десять снарядов по цеху – плиты проваливаются вовнутрь, над цехом красное облако кирпичной пыли, теперь шесть снарядов во двор завода. А сейчас довернём и врежем по куче шлака или угля, из которой они простреливали цех насквозь – Хорошо. Теперь по подсобке – мало вам сволочи, ещё десять снарядов по цеху, так вам. Теперь дальше по остальным зданиям завода, вот так вам. Вот так. Я не видел, а чувствовал, как вокруг меня собрались офицеры и, затаив дыхание, наблюдали за моей работой, а я бил, бил, разваливал здание цеха и радовался, что тела погибших не достанутся духам. Тогда я ещё не знал, что боевики всё-таки успели их вытащить, и мне предстояло прожить самую тяжёлую неделю в моей жизни. Когда мне приходилось давать показание по факту гибели генерала. Доказывать, что генерал и Шароборин убиты, доказывать, что не было возможности их вынести из цеха. Пришлось защищать свою честь, когда пресса, непонятно с чего стала писать в газетах, что генерал и солдат были лишь легко ранены, их без сознания бросили в цеху, они попали в плен и дают в ходе допроса признательные показания. Боевики мгновенно с ориентировались, в свою очередь стали по радиосвязи выходить на наше командование и предлагать обмен на живых Малофеева и Шароборина, попавших в плен боевиков. Всё это продолжалось до тех пор, пока наши не сумели в ходе боёв за завод найти тела генерала и Шароборина. А пока я бил по цеху и ничего не знал. Через полчаса меня "отпустило"

– "Самара, Стой! Записать цель 837, доложить расход!" – я отошёл от прибора и глубоко вздохнул.

– "Лесник-53, расход 100, Я Самара".

– "Самара, Я, Лесник-53, цель 837, беспокоющий огонь, четвёртым в подручной, темп 2 минуты, Работаете с "Мрамором-10",Огонь!"

Ко мне подошёл полковник Сухарев, приобнял за плечи – Боря, всё хватит – ты разбил этот цех, хватит, езжай в лагерь – отдохни.

Я прошёл в центральную ячейку и в полном молчании рассказал офицерам, как погиб генерал Малофеев, после чего вернулся в свою ячейку, где снова наткнулся на растерянного Евдокимова.

Приобняв его за плечи, я заглянул ему в глаза: – Убили нашего Шароборина. Поехали в лагерь, помянём его и генерала……

ПРП последний раз взрыкнула и заглохла около кунга. А я продолжал сидеть на своём месте в левом люке и смотрел как к машине подходили солдаты взвода, которые сегодня не выезжали на передний край. Через минуту к ним присоединился подполковник Ржанов, а от палатки ЦБУ бежал Шумков. По всей видимости они уже знали о гибели Шароборина. Пока ехали с КНП я несколько раз прокрутил в голове весь бой в попытке проанализировать и найти возможные ошибки с моей стороны. Ошибок вроде бы не было, но в моей голове продолжал звучать последний крик Сашки и чувствовал себя всё поганей и поганей: ведь всё-таки очередь из автомата должна быть моей. Я тяжело выбрался из люка, подхватил планшет с картой, автомат и соскочил к своим подчинённым.

– Да, парни – это правда. Нету Сашки. Был ранен в атаке и умер у меня на руках и самое поганое, что я не смог вынести тело. Сам вырвался, а его не смог. Помяните его и генерала тоже.

…– Жалко, жалко Сашку до слёз, – я со стуком поставил на стол кружку и в отчаянии замотал головой, – Малофеева тоже жалко, но Сашку слов нету, как жалко. Малофеев или я бы – ну что ж, мы пожили. Остались дети в которых будет жить генерал. А Сашка – Что он видел? Ну что? Ведь он и не успел пожить. Вот кручу в башке так, и так. Ведь прекрасно понимаю, что даже если бы попытался вынести его тело и сам бы там остался. Но всё равно – как будто живого бросил его там…..

…..Так я размышлял и прикидывал развитие различных вариантов событий – как это отразится на мне, моей судьбе и семьи. Но даже представить не мог, какой удар ожидал меня по приезду на КП полка.

…..- Борис Геннадьевич, подполковник Тимохин, – оперативный дежурный протянул мне телефонную трубку.

– Да, Владимир Васильевич.

– Боря, подойди ко мне в кунг.

– Хорошо, минуты через три-четыре буду. – Я положил трубку и вернулся к своему столу на ЦБУ. Ещё раз прикинул координаты ночных целей и огневых налётов и остался удовлетворён. Ну, кажется всё, можно идти к Тимохину, исполняющему обязанности командира полка. Владимиру Васильевичу уже официально предложили стать командиром 276 полка, но зам. командира отказался и сейчас все ожидали – кого пришлют.

Тимохин был один и когда я по хозяйски расположился на кровати замполита, то обратил внимание на озабоченное выражение лица Владимира Васильевича.

– Что-то случилось, Владимир Васильевич?

Тимохин тяжело вздохнул, поглядел на меня и молча разлил коньяк в расставленные кружки: – А? Случилось, Боря, случилось. Давай только сначала выпьем. – И такое начало мне совсем не понравилось.

Мы чокнулись, залпом выпили приятно пахнувшую коньяк и дружно зажевали куски холодного мяса.

– Ну, что случилось всё-таки? – Сердце защемило, в предчувствии беды и в голове закрутились несколько вариантов несчастья: в основном они касались семьи. Лицо опахнуло холодом и я, уже почти поверив в это несчастье, почти шепотом спросил, – Что, у меня дома не всё в порядке?

– Да, нет. Дома у тебя всё в порядке. Тут другая ерунда. Я даже не знаю, как это преподнести тебе, но я обязан тебе это сказать первым. Как другу и поддержать тебя…

Я облегчённо вздохнул и распрямился: – Ну, Владимир Васильевич, ты так меня до инфаркта доведёшь. Если дома всё нормально, то чем же ты меня можешь напугать? Давай валяй, только давай выпьем по второй за наши семьи, чтоб у них и дальше всё было в порядке.

Тимохин бросил на меня быстрый взгляд, но тост с удовольствием поддержал. Закусывали мы молча и я видел как исполняющий обязанности командира о чём-то напряжённо размышлял, медленно двигая челюстями.

– Ладно, Боря. Ты только это не бери в голову: знай – в полку тебе верят и поддерживают. Ты только держись. Короче, час тому назад звонили с группировки. По закрытому каналу. Боевики вышли на связь и предлагают живого Малофеева обменять на брата Бараева. Вот такие дела. – Тимохин бросил испытующий взгляд на меня, а я в изумлении только и сумел открыть рот, но уже через двадцать секунд обрёл дар речи.

– Какой живой? Я же докладывал – три пули в башку. Они о чём там буровят? – Я коротко хохотнул и развёл руками в недоумении.

– Боря, это я изложил в двух словах, но подробности, которые они приводят, ещё неприятнее….

Я насторожился: – Ну, и что они там ещё плетут?

– Ну, рассказали ещё, что да – генерал был ранен в голову, но ранен легко и лишь потерял сознание. И что вы его и солдата, струсив, бросили, а они их подобрали, оказали медицинскую помощь. Кстати, Шароборин тяжело ранен, но будет жить. А Малофеев на допросе даёт показание. Сейчас они ведут переговоры о месте и времени обмена…., – Тимохин замолчал и в кунге повисла тяжёлая тишина.

– Да, вот это наезд…, – удивлённо протянул я, а потом в упор посмотрел на товарища, – ты сейчас мне эти подробности таким тоном передавал, как будто сам веришь в это.

Тимохин вспыхнул: – Ты то ерунду не пори. Я саму тональность сообщения передавал. Я то не верю, но они то там в группировке, не зная тебя – верят боевикам и ведут уже с ними переговоры. С Москвы летит представитель министра обороны, чтобы разобраться на месте с обстоятельствами смерти или пленения генерала. Вот так. – Тимохин замолчал, а потом разлил коньяк по кружкам.

– Давай, Боря, выпьем за души погибших Малофеева и Шароборина.

Я машинально плесканул коньяк в рот и не чувствуя вкуса быстро зажевал кусок мяса, пытаясь привести мысли и эмоции в порядок.

– Обидно. Ведь что получается, Владимир Васильевич: я всем и обо всём рассказал и никто мне не поверил, а этим сраным боевикам поверили с ходу. Конечно, можно было попытаться вытащить Малофеева, но тогда бы я здесь не сидел. Это сейчас, в спокойной обстановке, можно рассуждать – атаковать, пробиться в подсобки, замочить всех там боевиков, очистить цех и вынести тела Малофеева и Шароборина. Но в тот момент, зная что в подсобке боевик сидит и только ждёт когда ты туда заскочишь, чтобы всадить тебе пулю в лобешник, а второй душара лупит со второго этажа с семи метров и не даёт подойти к телу генерала: вот в этот момент у меня было только одно решение – ломануться к телу генерала, чтобы его вытащить и там же лечь рядом с генералом. Да, для меня, наверно, лучше всего сейчас лежать убитым рядом с генералом и Шаробориным – тогда бы веры мне было бы гораздо больше….

– Ты, Боря, брось эти мысли. Тебе самое главное полк верит, а то что они там обсуждают – "верить тебе или не верить" они тоже имеют моральное право. Им тоже сейчас надо перед Москвой ответ держать – это может быть ещё хуже, чем тебе. А то что эта ложь ведь вскроется очень быстро – дня через три-четыре и тебе эти дни придётся пережить с этим грузом. Понимаю – тяжело, но терпи, терпи из всех сил….

На ЦБУ я вернулся придавленный тяжестью неприятных известий. В палатке кроме дежурной смены телефонистов, истопника и оперативного дежурного никого не было, но когда я сел за свой стол то почти физически ощутил на себе любопытные взгляды солдат и дежурного.

– Знают, все знают. Обсуждают…, – мне стало "тошно", – Блин, лучше бы я там погиб….

Мои тяжёлые размышления прервал телефонный звонок из второго дивизиона – звонил Чикин.

– Борис Геннадьевич, я оставил с командиром батальона ВВ командира батареи, а сам вернулся на огневые позиции – что-то я себя плохо чувствую. Печень болит.

– Ладно, Александр Владимирович, лечись, но только не водкой…, – слушать протестующие возражения Чикина я не стал и положил трубку на телефон.

В кунге я честно рассказал своим подчинённым о неприятных известиях, а в конце повернулся к старшему помощнику: – Так что, Геннадий Николаевич, будь в готовности принять у меня артиллерию. Я вполне могу попасть "под раздачу".

Ржанов нахмурился, потом громко хлопнул себя по коленям и в волнении встал с кровати, но увидев что в кунге не пройтись, снова опустился на кровать: – Я так и знал, что какая-нибудь "подляна" вылезет. Я ведь, когда отправляли сюда, говорил: что не справлюсь с этой должностью. Ведь я столько лет просидел на отделе хранения в Просвете и хоть моя должность и приравнивается к должности командира дивизиона, но ведь она всё равно отличается даже от командира кадрированного дивизиона…

Ржанов вновь вскочил и насколько было возможно взволновано прошёлся в кунге вдоль кровати, а потом присел на табуретку рядом со мной.

– Я, говорю – не готов я. А мне: да ты что? Там полк обстрелянный… Начальник артиллерии опытный…, оботрёшься около него. Да что там должность старпома – будешь делать то что тебе начальник артиллерии прикажет и всё. – Геннадий Николаевич произнёс наверняка всё это голосом того кто с ним беседовал и несмотря на своё довольно тягостное настроение я рассмеялся, что подвигнуло Ржанова на большее откровение.

– Смешно вам, Борис Геннадьевич, а когда прошло сообщение по радиостанции, что пропали без вести "Лесник 53 и Паук" то стало понятно, что мне сейчас вот так на ходу придётся дела и должность принимать. Какие-то решения принимать, кому-то приказы отдавать. У меня чуть "крышак" не поехал. А кто я такой? Да никто. Салабон необстрелянный. Я ведь всё про артиллерию забыл. И сейчас я не готов. Морально не готов. Понимаете?

– Да всё я понимаю. Это я так тебе сказал, чтобы ты подготовился. Может быть, всё ещё обойдётся.

19 января я с КНП произвёл замену группы Кравченко на группу Гутника и пока они не пришли на КНП, сидел на связи в готовности оказать любую помощь огнём. Надо сказать, что за эти два дня ВВэшники так и не смогли выполнить задачу даже первого дня. Первый штурмовой отряд приняв влево, не стал штурмовать завод где погибли Малофеев и Шароборин, и захватил пятиэтажки. Но к перекрёстку улиц Алтайской и Старопромысловского шоссе так выйти и не смогли. 21ая бригада внутренних войск Фоменко спустилась с высоты и лишь зацепилась за первую линию пятиэтажек и всё. Причём, там получился винегрет: половина здания наша, другая – духовская. Или мелкие группы боевиков, без особых трудностей передвигались внутри микрорайона. Здесь обстановка была более тяжёлая чем в первом штурмовом отряде. Поэтому чтобы поддерживать ВВэшников с позиций прямой наводкой по микрорайону постоянно работали танки и самоходки, не давая покоя духам и возможности им контратаковать ВВэшников. Стадион тоже ВВэшники не смогли взять. Наша разведрота 18го сумела с боем проникнуть под трибуны стадиона и зацепиться там, но ВВэшники не оказали им своевременной помощи и наши вынуждены были отойти на исходные позиции…

– Боря, – рядом со мной на бруствер облокотился начальник разведки группировки Игорь Калугин, – слушай, тут у меня информация прошла, что духи на перекрёстке Алтайской и Старопромысловского шоссе держат прицеп с несколькими тоннами тола и как только наши выйдут на перекресток то они взорвут его. Могут быть серьёзные потери с нашей стороны. Давай, нанесём несколько огневых налётов туда. Может с детонирует? А?

Мы минут пять рассматривали перекрёсток, гадая где можно разместить прицеп со взрывчаткой, чтобы нанести как можно больший урон нашим подразделениям. Прикинули несколько мест и нанесли мощные огневые налёты, ожидая ответного взрыва, но ничего там не с детонировало.

24 января Утром меня разбудил лейтенант Шумков: – Товарищ подполковник, во втором

дивизионе ЧП. Вчера вечером у них в одной из самоходок замкнуло электропроводку и самоходка загорелась. Правда, огневики сработали оперативно и сумели быстро потушить машину и за ночь восстановить её. А в 4 часа ночи уже в другой самоходке не потушенный окурок бросили на пучки пороха. Самоходка мгновенно вспыхнула. Бойцы быстро покинули машину, а механик-водитель отогнал её на сто метров вперёд позиций и сам благополучно выскочил из неё. Потушить её не получилось и через полчаса самоходка взорвалась.

Я посидел несколько секунд на кровати, осмысливая сообщение и потянулся к телефону.

– Борис Геннадьевич, – послышался истерично-плачущий голос Пиратова в трубке, – у меня ЧП. Не успел я толком покомандовать дивизионом и у меня такое ЧП. Что делать не приложу ума? Товарищ подполковник, я не виноват – это всё эти балбесы – солдаты…., – и так далее и тому подобное. Я молча выслушал эту белиберду и дождался когда он замолчит.

– Пиратов, ты чего убиваешься? Никто не погиб – и это самое важное. Эту железяку спишем, а ты проведи расследование: накажи кто виновен и поощри кто проявил себя в этих событиях…

Я положил трубку на телефонный аппарат и стал медленно одеваться, оттягивая неприятный момент, когда мне придётся докладывать о ЧП в штаб группировки и в округ Гвоздеву. Вот уж они поизгаляются надо мной. Когда я докладывал в штаб группировки своим артиллеристам о потерях в личном составе, даже о травмированных – то мои доклады вызывали бурю эмоций на противоположном конце провода. Так что эти доклады доставляли мне много неприятных минут и всегда оставляли осадок.

В очередной раз вздохнув, я поднял телефонную трубку и попросил дежурного телефониста связать со штабом группировки и был немало удивлён тем, что в штабе артиллерии достаточно равнодушно восприняли моё сообщение о взрыве самоходки: – …Ну, если никто не погиб то ерунда. Ты лучше, Копытов…., – дальше пошла постановка задачи на день.

В штабе артиллерии округа трубку поднял Гвоздев, которого тоже не заинтересовало сообщение о самоходке: – Копытов, ты мне лучше скажи где Семёнов? Месяц назад вы его отправили сюда и никак не могу его отловить для разборок.

Когда мы прибыли на КНП, день разгулялся и солнце заливало своими щедрыми лучами все окрестности. Даже чёрные дымы от горящих домов в Грозном, на этом фоне гляделись совершенно безобидно. Из окопа навстречу к нам выскочил начальник разведки группировки Игорь Калугин и сразу же пристал к подполковнику Тимохину с требованием представить меня к медали "За отвагу" за вчерашнюю стрельбу.

– …Владимир Васильевич, Борис вчера уничтожил двенадцать боевиков и согласно радиоперехвату в одной из групп была уничтожена известная снайперша алжирка французского происхождения.

Я немного потолкался на КНП, убедился в том что ведение разведки налажено ушёл на КНП ВВэшников, где меня уже ждали. Вчера капитану Беляеву на день рождения передали посылку от отца и он пригласил нескольких офицеров отведать продуктов, оказавшиеся в передачке. За КНП ВВ, в кустах Беляев организовал небольшой костёрчик, положил на небольшие чурбачки доски и на пустом снарядном ящике выставил две бутылки водки и закуску с посылки. На импровизированных скамейках уже сидели офицеры и радостным гомоном встретили моё появление. Все потеснились и я втиснулся между Тимохиным и начальником связи. Все оживлённо перебрасывались словами и шутливо подгоняли Беляева, который заканчивал сервировку. Было приятно сидеть среди своих товарищей и свысока поглядывать на чеченца-гантемировца и других ВВэшников, головы которых выглядывали из наблюдательного пункта и завистливыми глазами смотрели в нашу сторону. Меня так и подмывало подняться и сказать им.

– Ну, что – Суки? Вы считаете меня трусом и подлецом, а ведь полк считает совершенно по другому. Смотрите скоты, и заткните свои языки в задницу.

Конечно, я не встал и не сказал, но в очередной раз обвёл взглядом высоту. В четырёх метрах от нас солдат-ВВэшник, раздевшись до нательного белья, весело поигрывая топором, с удовольствием рубил снарядные ящики на дрова и кидал деревянные обломки во внутрь тут же стоявшей палатки. Сзади нас рычал двигателем танк, выезжая на позицию прямой наводки. Впереди просматривались самоходки первого дивизиона, где крутился Дзигунов, что-то объясняя командирам машин и командиру взвода. И по всему пространству высоту суетилось множество солдат и офицеров всех родов войск и силовых министерств.

– Всё, товарищи офицеры, разбирайте закуску и готовьте кружки, – Беляев начал откручивать с хрустом пробку с бутылки, а остальные потянулись за кружками. Я пододвинулся к ящику и потянулся к открытой банке с овощным салатом, который уже пару минут притягивал к себе мой взор – так мне вдруг захотелось салатика. В этот то момент и прилетела первая мина. Гулкий разрыв взметнул чёрную землю вперемешку со снегом в тридцати метрах от нас и в разные стороны со свистом разлетелись осколки. Солдаты и офицеры ВВэшники разом попадали на снег и в укрытия и осколки никого не задели. Мы же только пригнули головы пережидая разлёт смертоносного металла.

– Перелёт, – практически одновременно и вслух прокомментировали мы с Беляевым разрыв 82мм мины.

Солдат, коловший ящики на дрова, на секунду приостановился, а потом с ещё большим напором стал громить ящики.

Мы опять потянулись с кружками к Марату как сзади, в двадцати метрах грохнул новый разрыв мины.

– Минус – Вилка, – непонятно почему радостно завопили мы с командиром миномётной батареи. – Разбегаемся – сейчас сюда прилетит.

Услышав наше видение дальнейшего развития обстрела, все брызнули в разные стороны от костра. Начали разбегаться и остальные военнослужащие ВВ и у костра остались только я и Беляев, а солдат коловший ящики остановился, стирая пот со лба.

Марат лихорадочно хватал с импровизированного стола закуску, но учитывая что в левой руке он и так держал две бутылки водки, это плохо у него получалось. Из правой руки постоянно выпадывала колбаса, хлеб. Он наклонялся за ними хватал, но они упрямо падали из рук. Поняв, что ему всё это не унести, Марат хватанул колбасу и заорав: – Борис Геннадьевич, уходите, – метнулся в сторону БТР, стоявшего в пятидесяти метрах от нас.

– Успею, Марат, – сам же лихорадочно накладывал из стеклянной банки на хлеб понравившийся мне салат. Ложка стремительно сновала между банкой и куском хлеба, и я выкладывал толстым слоем аппетитную массу, а сам про себя считал оставшиеся секунды. Из КНП ВВэшников, от БТР и из других укрытий неслись крики, тревожные голоса, требующие чтобы я и солдат коловший дрова ушли с опасного места, но я продолжал дурацкое соревнование со смертью, лишь только крикнув солдату чтобы тот спрятался.

– А, ерунда.., – весело прокричал мне солдат, – промахнутся.

Наконец-то я закончил выкладывать ровным и толстым слоем салат на огромный кусок хлеба, метнул взгляд на скалящего зубы в ухмылке солдата и побежал в сторону БТР, понимая что уже не успеваю уйти от взрыва.

– А, чёрт…, – я резко присел и сжался в комок, закрывая хлеб с салатом своим телом: сзади грохнул разрыв – воздушная волна лишь сильно толкнула меня в напряжённую спину, но я устоял.

– Всё, больше они стрелять не будут, боясь что их уже и так засекли. Сейчас они поспешно уходят с позиции. – Я спокойно поднялся и замахал всем рукой и из всех щелей и укрытий стали безбоязненно вылезать офицеры и солдаты, смеясь и подтрунивая друг над другом когда они метались в поисках укрытия. Правда смех быстро прекратился, когда мы вернулись к костру и увидели подёргивающие в агонии ноги солдата ВВЭшника. Грязная нательная рубаха была густо залита дымящейся кровью, в крови был и снег и остатки ящика. Мина разорвалась как раз посередине – между нашим костром и солдатом, поразив большим осколком бойца в горло. Сейчас его голова под неестественным углом, тоже дёргалась, но как бы отдельно от тела. Ухватившись рукой за горло, солдат несколько раз перекатился через дрова и забился в последних движениях агонии.

Через несколько минут прибежали санитары от санитарного ГАЗ-66, деловито уложили тело на носилки и трудолюбиво потащили его к машине. Мы опять расселись около остатков костра, заваленного землёй и снегом от разрыва. Оставшиеся закуска был бесповоротно испорчена и первую кружку водки мы выпили за упокой души солдата. Аккуратно закусив от моего куска хлеба с салатом, мы наполнили водкой кружки и уже выпили за именинника, пожелав ему удачи на войне.

Посидев немного с товарищами, я решил прогуляться до первого КНП и посмотреть оттуда на частный сектор. Едва я вылез из зелёнки и, пройдя пятьдесят метров по открытому пространству, как был плотно обстрелян из автоматов из частного сектора из-за позиций первой роты. Еле успел метнуться до ближайшего окопа и свалиться туда. В окопе никого не было и я устало присел на лежащий здесь ящик. Переждав несколько минут, я попытался вылезти, но новый шквал огня заставил отказаться от намерения покинуть окоп.

Набравшись терпения, решил посидеть в окопе не высовываясь и через пятнадцать минут повторить попытку выбраться из ловушки. От нечего делать, стал смотреть на верхушку бетонного столба с обрывками стальных проводов, стоявший в десяти метрах от окопа и был удивлён когда в верхушку столба попала пуля. Не очередь, а именно пуля, причём, приличного калибра: или из автомата 7.62 калибра, или же из снайперской винтовки. Ещё больше был удивлён, когда практически в ту же самую точку попала вторая пуля.

– Чего там, душаре, что ли делать нечего как по столбу стрелять? – Хотел и дальше поразмышлять над этим, но моё внимание привлекло громкое сопенье и через земляной бруствер с шумом перекатился в окоп старший снайперов Геннадий Петрович.

– Боря, ты как тут? Всё нормально? Я просто увидел как тебя накрыли и метнулся к тебе – вдруг ранен и нуждаешься в помощи? – Полковник едва переведя дух завалил меня вопросами, но увидев мой довольный вид успокоился и сразу же деловито предложил выбираться отсюда.

– Да, погоди Геннадий Петрович. Минут десять подождём и рванём, а то у духов видать с боеприпасами всё нормально – даже по столбам лупят.

Мой товарищ достал из разгрузки пачку сигарет, прикурил и задумчиво спросил: – Как это по столбам лупят?

Я мотнул головой на столб: – Да, вон по верхушке столба какой то дурак пару раз стрельнул. Причём, не меньше 7.62 мм.

Геннадий Петрович задумчиво посмотрел на верхушку столба, потом на меня и мудро усмехнулся: – Боря, как раз тот кто стрелял по верхушке столба и не дурак, а опытный снайпер. Он по тебе дальность пристреливал. Столб то как раз вровень с окопом стоит. Дальность он пристрелял и как только ты высунешься из окопа – так он тебя как миленького тут и положит. Но с другой стороны тебе повезло, что у тебя есть такой же мудрый товарищ как я. Сейчас мы попробуем этого снайпера и подловить.

Геннадий Петрович достал из нагрудного кармана разгрузки "Моторолу", вызвал дежурную пару снайперов и, объяснив сложившуюся ситуацию, приказал занять им новую позицию. Ещё раз уточнил у меня с какой стороны верхушки я наблюдал попадания пуль.

Десять минут ожидания прошли в неспешной беседе и когда Геннадий Петрович получил доклад по "Мотороле" о занятии позиции дежурной сменой, он аккуратно затушил окурок и буднично произнёс.

– Ну что, Боря, сейчас мы узнаем есть ли удача на войне или нет? Как выскакиваем из окопа, рвём в разные стороны. Пока снайпер будет принимать решение по кому стрелять – у нас будет пять-десять секунд. Пока прицелится, пока стрельнет – пройдёт ещё пять-десять секунд. Это то время у нас и есть чтобы уйти от этой подлюки. Только после того как снайпер стрельнет откроют огонь мои и то только если они его успеют засечь. Так что сейчас мы поиграем в русскую рулетку. Ты готов?

Я поправил на себе снаряжение и с горечью произнёс: – После того что произошло с Малофеевым и Шаробориным я даже с радостью поиграю в эту рулетку…

– Боря, ну тебя на х…, – оборвал меня товарищ, – если бы ты был трусом, так бы ты тут и остался в окопе. Никто бы не пошёл интересоваться – что с тобой и как? Тебе верят и ты должен жить. А теперь приготовиться и пошли.

Полковник резко выдохнул последнее слово и прыгнул на бруствер. Не отстал от него и я. Выскочил наверх и метнулся в сторону кустов, лишь краем глаза отметив, что Геннадий Петрович побежал в другую сторону. Не знаю стрелял в меня снайпер или нет, но я как матёрый кабан вломился в кусты и в несколько прыжков сумел преодолеть кустарник. Остановился за бугром, куда через пару минут прибрёл, запалено дыша Геннадий Петрович.

– Чёрт подери, Боря, ты то как? – товарищ шумно сглотнул и вязанной шапочкой вытер потное лицо, – давно не бегал, так что упарился совсем. Ты то слышал как по тебе стреляли?

Я отрицательно мотнул головой и полковник осклабился: – Я тоже не слышал. Так пёр что наверно снаряд бы разорвался и то бы не услышал, – мы одновременно рассмеялись.

Передохнув пару минут, полковник вытянул из разгрузки мотороллу и запросил снайперов, прикрывающих нашу беготню.

Радиостанция захрипела и выплюнула ответ: – "Тайга", позицию засекли, сейчас дежурим. О результатах доложим позже.

Посидев ещё немного мы разошлись в разные стороны. Я вернулся на своё КНП, откуда несколько раз открывал огонь по вероятным местам расположения боевиков, а вскоре меня солдаты позвали к костру пообедать.

Я удобно сидел на стуле и раскачивался на задних ножках, наблюдая как солдаты накрывают снарядный ящик, служивший нам столом. Иногда бросал взгляд на кварталы Грозного, которые с моего места просматривались гораздо лучше чем из ячейки и подумывал, что может быть стоит перетащить сюда большой оптический прибор….

Пуля противно свистнула, почти в притирку пройдя у лба, даже почувствовал какой то ветерок и меня спасло то, что я в этот момент, качнулся на ножках стула назад.

Резко наклонился вперёд и теперь пуля прошла над затылком. Не останавливая движения я нырнул к ПРП под надёжную защиту бронированной машины. Солдаты с недоумением проводили мой кувырок взглядом, а через секунду оба как горные козлы, даже не разбегаясь, скаканули через снарядный ящик ко мне.

– Вот это нам повезло, – Бердюгин счастливо заулыбался, – был бы снайперюга поближе точно бы он кого-нибудь уложил.

Механик-водитель сунулся к ящику и попытался собрать куски хлеба, но громкий щелчок пули о кружку, заставивший посудину стремительно улететь в кусты, заставил Бердюгина отпрыгнуть назад. Больше снайпер не стал испытывать свою судьбу и уже через пять минут мы опять спокойно расположились вокруг ящика.

После обеда я решил пройтись по вершине и за санитарным ГАЗ-66 увидел группу наших разведчиков и офицеров. Разведчики только что вернулись из частного сектора перед нами и заодно вытащили оттуда русскую семью.

Старик, лет семидесяти, но ещё достаточно крепкий стоял и на карте начальника разведки полка отмечал карандашом огневые точки боевиков и их позиции: – Вот тут, в крайнем доме пулемёт, а тут окопы и в них пять чеченцев оборону держат… Вот здесь они обычно встречают ночью еду и смену…, – старик продолжал показывать на карте и другие места, а я продолжал разглядывать остальных. Старуха, тоже лет семидесяти, сидела на узле с одеждой с потухшим взглядом и ни на чего не реагировала. Рядом с ним стояла двадцатипятилетняя девица, скорее всего их дочь так как она чем то неуловимо была похожа на старика и старуху. Может до войны и она была красивой, но сейчас грязное, истомлённое, землянистого цвета лицо очень старило её. Клоки грязных волос, выбивавшихся из-под платка, рваная одежда и усталый взгляд довершали их убогий вид.

Выкачав из старика всё что было возможно, разведчики потеряли к нему интерес и ушли, а я остался.

– Ну, что отец и куда ты теперь?

Старуха с дочкой подняли головы и с надеждой посмотрели на главу семьи. Старик потоптался, оглянулся на частный сектор Грозного и почесал озадаченно затылок.

– Сынок, не вижу твоего звания, только я не знаю что делать. Дом мой разбили вы артиллерийским снарядом и последние три дня мы жили в подвале. Не знаю… Родных в России у нас нет и ехать некуда. Наверно подадимся в лагерь беженцев, но как отсюда выбраться и куда обращаться – не знаю. Может ты сынок мне чем-нибудь поможешь? – С надеждой посмотрел на меня старик. С такой же надеждой смотрели и старуха с дочкой.

Теперь и я озадачился и пожалел, что не ушёл с разведчиками, а остался и теперь мне что-то надо было отвечать им. Чувствовал я и свою вину: дом на 100% развалили мои артиллеристы – может быть и я сам лично. Закончится война и дай бог что эти трое несчастных людей выживут в этой заварухе. Вернутся к развалинам дома. А дальше что? Старик не сможет восстановить дом: не те силы, да и возможностей у него не будет. Помощи тоже никакой. Помрут они со старухой и останется их дочь одна. Тоже никому не нужная. Блин, чёртова война, эти сволочные чеченцы – сидели бы себе тихо, не рыпались. Тогда эта семья продолжала спокойно жить в своём доме. Старики в конце-концов умерли бы своей смертью и в доме хозяйкой осталась бы дочка. Подвернулся бы какой-нибудь мужичонка и жизнь продолжилась в этом доме.

Пока я мучительно размышлял что мне ответить старикам, откуда-то вынырнул зампотылу полка и, уяснив в чём дело, быстро распорядился: – Так, давайте садитесь вон на ту машину. Пока поживёте у нас на командном пункте. Помоетесь, отъедитесь, будете работать при офицерской столовой, а потом посмотрим чем и как вам помочь.

Русская семья с благодарностью и со слезами на глазах стала благодарить подполковника Волобуева, а я молча пожал ему руку за его решение.

….После обеда я уехал на командный пункт полка, решив поработать с документами, но моим планам не суждено было сбыться. На улице послышался приближающийся гул вертолётных движков и рядом с палаткой опустился вертолёт с группировки.

– Кто подполковник Копытов? – В палатку шагнул среднего роста полковник и выжидающе оглядывал нас.

– Я, подполковник Копытов. А вы кто?

Полковник молча прошёл к моему столу, по хозяйски уселся, расстегнув бушлат. Всё это он проделал молча, бросая изучающие взгляды на меня, а потом веско произнёс: – Я, полковник ФСБ Волегов. Прибыл поговорить с вами об обстоятельствах гибели генерала Малофеева.

Я внутренне подобрался, ощущая в свой адрес недоброжелательность. Тяжело вздохнул и начал рассказывать, сдерживая нарастающую злость оттого что полковник немигающим, ничего не выражающим взглядом уставился на меня, как бы фиксируя мою мимику и желая словить меня на какой-то лжи.

Спустя пятнадцать минут я закончил рассказывать и несколько с вызовом спросил: – Ну сколько можно рассказывать одно и тоже. Если вы хотите меня словить на расхождениях, то я всё уже это заучил наизусть и сколько бы не рассказывал – буду рассказывать одно и тоже.

Полковник едко ухмыльнулся: – Подполковник, сколько надо – столько и будем спрашивать. Потому что ты трус и лжец. Всё что ты тут болтаешь – это одно выгораживание себя и спасание своей шкуры….

Голос ФСБэшника возвышался и вместе с ним мы оба поднялись с табуретов и стояли друг против друга: я закаменевший в ярости крепко ухватился за край стола, а полковник продолжал кидать мне в лицо обвинения. Потом стукнул себя в грудь и торжествующе закончил: – Вот здесь, у меня в нагрудном кармане лежит кассета, которую нам передали боевики. На ней допрос легко раненого Малофеева и твоего солдата, которых ты бросил, сбежав. Что ты на это скажешь?

Я тяжело качнулся к старшему офицеру и сгрёб бушлат на его груди: – Полковник, вот когда боевики обменяют живого генерала и моего солдата – Тогда ты можешь мне сказать что я трус и сбежал с поля боя, но этого никогда не будет, потому что они оба погибли. А сейчас пошёл на х….й, пока я тебе не на бил твою поганую рожу….

Наверное, я ему всё-таки врезал бы по лицу, но на меня навалились офицеры штаба и оторвав мои руки от ФСБэшника оттащили в сторону, уговаривая не связываться с этой тыловой крысой. Кто-то из офицеров подошёл к полковнику и попросил его убраться с полка, так как ему сейчас офицеры сами набьют рожу. Побагровевший полковник выскочил как ужаленный в задницу из палатки и был таков, а меня усадили обратно за стол, посоветывав не обращать на этих скотов внимания. Настроение было испорчено и о работе естественно не было и речи. Постепенно все в палатке успокоились и вернулись к своим делам, лишь я сидел за столом тупо уставившись в карту.

Полог входа вновь открылся и в палатку с шумом вошёл Геннадий Петрович с полотняной сумкой в руке и подошёл к моему столу.

– Чего, Боря, печалимся? Сейчас я тебе подыму настроение.

Полковник поднял сумку и с весёлым, стеклянным звяканьем поставил её на стол.

– Геннадий Петрович, – отодвинул объёмистую сумку на край стола, – давай убирай. Нет у меня настроения.

– Хо, хо.., – коротко хохотнул товарищ и стал доставать водку, закуску, – Боря, не суетись. Есть повод.

– А ладно…, нечего раскисать, – я сменил позу и, немного расслабившись, уже с большим интересом наблюдал за действиями товарища, с любопытством размышляя над таинственным поводом.

Геннадий Петрович наполнил мою и свою кружку водкой и оглянулся на присутствующих офицеров: – Товарищи офицеры, подходите с кружками. Есть приятное известие для вашего начальника артиллерии. – Наполнив кружки офицеров, полковник повернулся ко мне.

– Боря, хорош печалится. Всё нормально. Час тому назад нашли тела Малофеева и твоего разведчика. Характер ранений соответствует твоим рассказам и подтверждает, что оба были смертельно ранены и погибли. И все сообщения о допросах якобы живых Малофеева и разведчика только блеф со стороны боевиков. Да они и не могли быть в плену у них. Тела были обнаружены рядом с цехом в кустах. Генерал и солдат лежали рядом друг с другом. Для того чтобы удобней тащить тела убитых из цеха боевики связали им руки и дотащили до кустов, а там бросили их. Давай. Боря, за тебя. Теперь все заткнутся…, – Геннадий Петрович и окружившие нас офицеры потянулись кружкой ко мне, но я рукой остановил.

– Нет ребята. Давайте лучше помянём генерала и моего Шароборина…, – я замолчал, прошептав про себя – "царство им небесное" и вылил водку себе в рот. Моему примеру молча последовали и другие. Закусив и выпив уже за меня, я отвёл в сторону товарища:- Геннадий Петрович, подробности какие-нибудь есть?

Товарищ нахмурился взял из моих рук пустую кружку, вернулся к столу, где наполнил кружки водкой.

– Ну что, тело генерала целое. Только три дырки от пуль в голове. Удивительно, но крови было очень мало. А твоему Шароборина досталось: всё тело исполосовано осколками от снарядов. А одним, наиболее крупным его почти перерубило. Тело генерала сразу же на вертолёт и в Ханкалу, а разведчика часа через два привезут к вам в полк.

Я скрипнул зубами и одним большим глотком выпил содержимое кружки…

Через час привезли Шароборина.

25 января. С новыми силами и в приподнятом настроении, всё-таки всё прояснилось, я

выехал на своё КНП. Пока расположился, пока вник в обстановку, из-за горизонта поднялось солнце: сначала красное, потом всё желтее и желтее оно подымалось над разрушенными кварталами, обещая хороший денёк. Приподнятое настроение, постепенно пропало от того, что нужно было быстро решить кучу вопросов, одним из которых было – Кого послать корректировщиком с разведротой? Рядом с КНП тарахтели БМП разведчиков, а в моей ячейке на ящике сидел Сашка Ефименко и каждые две минуты задавал вопрос о корректировщике. Разведке поставили задачу со стороны завода, где погиб Малофеев, через частный сектор незаметно пробраться огородами к двухэтажной школе и занять её. Школа имела стратегическое значение на дальнейшем направлении наступления первой роты. Кто владел школой – тот контролировал большой район промышленной зоны. С разведкой должен идти Марат Беляев, но его не было и на запросы связиста третья миномётная батарея упорно не отвечала. Я с сомнением посмотрел на капитана Гутника и потому как он торопливо отвёл свой взгляд, стало понятно – надо идти самому. Больше некому.

– Гутник, остаёшься за меня, а я с разведчиками.

Ефименко с недоумением поглядел на Гутника, с которым он частенько "ходил", потом на меня: – Борис Геннадьевич, а что вам с нами идти? Нам Гутника хватит….

Нетерпеливым жестом, я прервал начальника разведки полка: – Ты, начальник разведки полка – идёшь. Так почему я, начальник артиллерии полка, тоже не могу пойти? Пошли Саня…

Мы гурьбой вышли из окопа и расположились на машинах, Сашка Ефименко хотел было с каким-то вопросом подойти к командиру полка, но я заартачился, боясь что командир разглядит среди разведки меня и запретит идти в бой.

Уже когда двинулись от КНП вниз к улице Алтайской, я прокричал в ухо своему товарищу: – Саня, ты меня не спрашивай, но Гутник сейчас не в "форме" – не боец он. Пусть какое-то время посидит на КНП – отойдёт. А пока в бой сбегаю я.

Скрежеща гусеницами, спустились к улице Алтайской, промчались мимо полуразрушенного "Пентагона", медленно проехали мимо цеха, где неделю назад я потерял Шароборина, через 200 метров свернули во двор завода, где расположилось подразделение 205 бригады, но Ефименко не стал здесь задерживаться, а сразу же вывел нас к месту, где в бетонном заборе, который ограждал завод, образовалась брешь. За забором проходила улица, куда задами огородов выходил частный сектор, занятый боевиками. За жилыми домами, где-то там, в метрах четырестах и была школа, которую надо занять. Одновременно с нами, только с другой стороны, к бреши вышли помощник командира первого батальона по артиллерии капитан Серёгин и подполковник-"химик", руководивший действиями "Змея Горыныча".

– О, Паша, – обрадовался я своему подчинённому, у которого за спиной висела радиостанция, – будешь пока со мной. А вы, товарищ подполковник, что тут делаете?

Капитан Серёгин неопределённо хмыкнул, а подполковник с силой поскрёб щетину на подбородке: – Да вот позицию для своей машины выбираю поудобнее, чтобы по духам долбануть….

Пока я разговаривал с офицерами, Ефименко поставил разведчикам задачу и взвод разведки с офицером приготовились к рывку за забор.

– Саня, я не понял – мы что не идём с ними? – С недоумением спросил я.

Ефименко спокойно посмотрел на меня: – Да, Борис Геннадьевич, не пойдём. Сейчас не пойдём. Как мои там закрепятся благополучно – тогда и пойдём. У нас вами, Борис Геннадьевич, другие задачи и не гоже нам в роли простых солдат выступать. Наше место пока здесь.

Понаблюдав за местностью за забором и ничего подозрительного не обнаружив, разведчики быстро перебежали через улицу и скрылись в глубине частного сектора среди построек. Мы же сгрудились у радиостанции и стали ждать известия от ушедших, тревожно прислушиваясь к редким выстрелам за забором. Судя по этим выстрелам, разведчики ещё не были обнаружены и всё шло по плану.

Мы нетерпеливо поглядывали на радиостанцию, ожидая доклада о занятии школы даже не подозревая о шедшем в этот момент активном радиообмене между боевиками. Содержание станет известно лишь завтра от РЭБовцев.

– "Лорд 2 – Ангелу", к школе приближаются русские. Что делать?

– "Ангел – Лорду 2" – если это менты, дайте по ним несколько очередей и они сами убегут. Если русская пехота – запустить в школу, окружить и уничтожить.

Разведчики ни о чём не подозревая, подобрались к зданию, понаблюдали за ней и стремительно ворвались на первый этаж школы. Боевики были здесь, об этом свидетельствовали следы недавнего пребывания, но самих их не было. Быстро прочесали здание и, не обнаружив противника, солдаты стали закрепляться на новых позициях.

Выслушав доклад командира взвода, Ефименко облегчённо вздохнул и суеверно трижды сплюнул через левое плечо: – Тьфу, тьфу, тьфу. У меня, Борис Геннадьевич, нехорошее предчувствие было насчёт этой школы. Думал, что её с боем придётся брать, а тут духи её чего то оставили. Тоже чего-то сомнения у меня по этому поводу. Ну ладно, теперь и мы можем идти, а там на месте разберёмся: что и как.

Только мы собрались выскочить за забор, как со стороны школы донёсся громкий выстрел из гранатомёта, приглушенный разрыв и тут же вспыхнула бешенная автоматная стрельба.

Мы застыли, напряжённо прислушиваясь к звукам разгорающегося боя, в которые вплелись ровные строчки пулемётных очередей и периодическое уханье гранатомётов, удостоверившись, что стрельба шла всё-таки около школы мы все повернулись к начальнику разведки, но тот уже колдовал у радиостанции, запрашивая обстановку.

…– Так, духи неожиданно обстреляли школу из гранатомётов и сейчас пошли в атаку. Их где-то около пятидесяти человек и у нас уже трое раненых, – Сашка хотел продолжить, но за забором совсем близко внезапно заработал духовский пулемёт и пули с громким щёлканьем начали пробивать бетонный забор, заставив нас повалиться на снег. Откатившись в сторону, я прильнул к дырке внизу забора и поглядел через неё вдоль улицы после чего злобно перематерился: – Чёрт подери, как же так…?

– Саня, Серёгин, идите сюда.

Ефименко и помощник по артиллерии командира батальона, шустро подползли ко мне, лишь на мгновения замирая, когда пулемётная очередь слишком близко прошивала над ними забор. Подполковник-"химик" уже куда-то исчез, а несколько разведчиков оставшихся с нами, тоже нашли дырки, через которые пытались разглядеть позицию пулемётчика.

– Смотрите, – я отодвинулся от дырки в заборе, давая возможность посмотреть на улицу, – я ещё когда первый раз поглядел, подумал что в конце улицы что-то не так, но ни как не мог сообразить – что именно не так. А ведь это там дот. Блядь. И он сучара, видел как мы тут кучковались, и как разведчики через улицу перескочили. Саня, что будем делать?

– Товарищ майор, – окликнул от радиостанции Ефименко радист, – командир взвода докладывает – двое раненых "ходячих", один "тяжёлый" и спрашивает что делать?

Начальник разведки оглядел всех, как бы пересчитывая присутствующих, тяжело вздохнул и крикнул радисту: – Пусть отходят, если есть возможность. Если её нет – пусть сообщит. Тогда будем пробиваться к ним.

Сашка задумчиво ещё раз оглядел нас: – Борис Геннадьевич, как мои разведчики из школы выскочат на 150 метров – накрой школу и окрестности. Может, они тогда сумеют оторваться от духов. – Ефименко вздохнул и продолжил.

– А если нет возможности отойти – придётся всемером прорываться к ним. Как это получится не знаю. Но точно знаю, если организовывать помощь из полка – то не успеем. Будем ждать доклада командира взвода.

Несколько минут прошли в томительном ожидании доклада. За это время накал перестрелки достиг своей наивысшей точки, а пулемёт на улице перестал работать. Я же за это время передал координаты школы в первый дивизион и получил подтверждение о готовности открыть огонь и теперь как и все смотрел на радиста. Вот он встрепенулся, поднял руку вверх и весь превратился в статую, вслушиваясь в наушники станции. Потом радостно закричал.

– Всё! Отходят. Духи в школе, но продолжают преследовать. Просят встретить и прикрыть отход.

Все радостно зашевелились и четверо разведчиков, по приказу Ефименко благополучно перебежав улицу, скрылись за строениями: пулемёт запоздало рокотнул очередями и замолк. А я, отсчитав до двадцати, выдохнул – "Ока, подручной – Огонь!"

– Ну, Саня, сейчас школу по кирпичикам раскатаем, – радостно заявил я, прислушиваясь к звукам боя. Но ожидаемые разрывы снарядов, донеслись из расположения первой роты, а не в районе школы.

– "Ока, Стой! Чёрт побери, проверить установки".

Я резко повернулся к капитану Серёгину: – Паша, залп миномётной батареи перед школой. Живо!

Я возбуждённо вскочил на ноги и, плюнув на опасность, выскочил за забор и напряжённо стал вглядываться в постройки, ожидая появление разведчиков и залпа миномётной батареи. Через минуту ко мне выскочил Серёгин: – Сейчас, товарищ подполковник, сейчас мины разорвутся вон там. Как раз между разведчиками и духами…

Стрельба тем временем стремительно приблизилась и теперь были слышны даже отдельные крики, только пока непонятно – боевиков или разведчиков.

– Командир взвода докладывает, товарищ майор. Подмога вовремя прибыла и не дала окружить их…. Но духи продолжают преследования…. Просит огня артиллерии…

– Сейчас, Саня, сейчас миномётка наеб…т, – возбуждённо приплясывая, прокричал я Ефименко, не отрывая взгляда от предполагаемого места залпа.

Ряд оглушительных разрывов накрыл нас и в тридцати метрах на огородах мгновенно вспучились круглые шары разрывов, засыпав всех с противным воем и визгом крупными и мелкими осколками. Бетонный забор мгновенно превратился в решето, но каким-то чудесным образом осколки никого не задели.

– Паша, вы все там на огневых позициях охерели что ли? Дивизион долбанул по первому батальону, твои миномётчики начальника артиллерии и тебя чуть не уложили. Что за фигня…?

Не успел я закончить, как вновь загрохотал пулемёт духа, а стрельба вплотную приблизилась к нашему району, а ещё через несколько секунд среди полуразрушенных домов показались фигурки нескольких разведчиков. Трое из них кого-то тащили на одеяле, ещё двое помогали им, но помогали лишь немного: у одного был напрочь оторван рукав и голая рука белела свежей повязкой. Второй тоже был перевязан, но резво передвигался вокруг разведчиков, постоянно оглядываясь назад. Пока разведчики с трудом перекидывали раненого через очередной забор, из-за домов выкатились остальные разведчики и тут же стали отстреливаться от боевиков, которые перебегали между домов.

– Паша, правее 0-05. залпом – Огонь! – проревел я команду Серёгину и стал стрелять из автомата в сторону боевиков, не обращая внимания свист пуль и крики Ефименко. Тот тоже стрелял по боевикам, но еще и орал нам: – Ложитесь, ёб… вашу мать. Ложитесь, ведь убьют….

– Саня, не ссыыыы.., раз сразу не убили, значит уже не убьют, тем более, что помощь к нам идёт, – я уже секунд сорок слышал приближающийся мощный гул двигателя и вот из-за угла цеха сначала выскочил подполковник – "химик", а следом за ним зацепив и обрушив весь угол здания вывернула бронированная машина со "Змеем Горынычем".

– Молодец, "подпол" – не сбежал, как я подумал сгоряча…. – Новая серия разрывов мин, заставила отвлечься от подполковника – "химика". Миномётчики не исправили установки и мины легли опять в тридцати метрах от нас.

Переждав пение осколков и убедившись, что и опять никого не зацепило, я повернулся к капитану: – Серёгин, я понимаю, что бог любит троицу, но передай своим миномётчикам, ради бога – "Правее 0-05".

Разведчиков от нас отделяла уже только улица, но перейти её они не могли – не давал пулемёт в доте, который непрерывно строчил и строчил. Бессмысленно даже было и пытаться перебежать под огнём улицу. Да, процентов двадцать и перескочили бы, но остальные легли. Разведчики залегли в кустах на огороде и стали отстреливаться. Духи, непрерывно перемещаясь за заборами и между сараями и несмотря на наш сильный огонь приближались всё ближе и ближе, выдавливая разведчиков под пулемёт.

Не сговариваясь, действуя только по какому-то наитию, на улицу выскочило четверо разведчиков. Туда же выскочили и мы с Ефименко. Повернулись лицом к доту и одновременно, не обращая внимания на пули, открыли огонь по амбразуре дота, стараясь не дать ему вести прицельный огонь. Этот манёвр дал мгновенный результат. Огонь пулемёта захлебнулся, потом затих. Через несколько секунд прозвучало ещё несколько рваных очередей, а затем он вновь застрочил. Но огонь был уже неприцельный и пули шли высоко над нами: боевик видимо оказался "ссыкло" и сейчас лишь стрелял в нашем направлении вслепую. Разведчики воспользовавшись моментом мигом перебежали на нашу сторону и перетащили раненых, где и попадали на снег, запалено дыша, широко раскрыв рты. Не прекращая огня по доту, мы попятились назад и тоже через несколько секунд ушли с линии огня. Боевики у сараев, численностью до двадцати человек, поднялись для атаки, но в этот раз миномётчики довернули и мины легли практически по духам. А ту ещё подполковник – "химик" отскочил от машины и, грозно зарычав ракетными двигателями "Змей Горыныч", сорвался с направляющих и вихляя из стороны в сторону помчался как раз вдоль улицы, в направлении дота. Как зачарованные мы смотрели на стремительно разматывающийся тросик с проводами от "Змея Горыныча" и когда он остановил свой бег, мы все плотно прижались к земле. 800 килограмм тротила – это не шутка. Когда мы очумелые от страшного грохота разрыва поднялись и выглянули из-за забора, то очумели ещё больше: там где взорвался "Змей Горыныч" была широкая просека среди исчезнувших в взрыве домов, дальний край которой терялся в полуразрушенном жилом секторе.

– Саня, по моему сейчас можно спокойно и открыто вернуться в школу и снова занять её, – Ефименко задумчиво посмотрел на результат работы "химика" и отрицательно покачал головой.

– Нет, Борис Геннадьевич, сегодня уже нет, – Саня кивнул головой на разведчиков, которые начали шевелиться вокруг раненых и подозвал командира взвода, – ну что, Серёга, рассказывай…

Старший лейтенант слегка поддёрнул автомат, поудобнее располагая его на плече, оглянулся на разведчиков и, шумно сглотнув слюну, начал рассказывать.

– …До школы дошли нормально. Боевиков не видели, но то что они были неподалёку ощущалось – ну прямо в воздухе висело это чувство. Да и снег вокруг домов и во дворах был истоптан. Причём не тропинками, а следы виднелись кругом и довольно свежие. Залегли за заборами и стали осматриваться: школа была в метрах ста пятидесяти. Обычная двухэтажная школа, стандартного образца – панельная. Улица с деревянными и каменными домами – всё как обычно в мирной жизни. И здесь боевиков тоже не было видно. Понаблюдали минут десять за школой и прилегающими к ней домами – тишина. То есть стрелять то – стреляют, но где-то в стороне, здесь же никого нет и никого не видно.

Назначил троих и они, перебежав улицу, дворами стали приближаться к школе, мы же приготовились открыть огонь и прикрыть отход разведчиков, если они столкнутся с боевиками. Но бойцы благополучно добрались до здания и стали осторожно продвигаться вдоль стены, по очереди заглядывая во внутрь через разбитые окна и прислушиваться ко звукам внутри здания. Осмотрев так большую часть помещений первого этажа, разведчики подали сигнал что всё нормально и в здании никого нет, после чего мы, прикрывая друг-друга, устремились к школе и через минуту попрыгали через окна внутрь здания. Быстро рассредоточились по помещениям и окончательно убедились, что боевики отсутствуют. Даже было удивительно, что они оставили такую удачную позицию. Оставив часть разведчиков на первом этаже для организации там обороны, я с остальными поднялся на второй этаж, где в течении пяти минут прошуровали все помещения. Следы боевиков были, были и их позиции оборудованные около окон в нашем направлении, но всё это было брошено и судя по следам на снегу – ну, вот-вот и непонятно по какой причине. Если первая рота будет здесь наступать то с этих позиций на втором этаже можно было бы перестрелять запросто половину роты. Но я не стал забивать себе голову этими размышлениями, а приказал занимать круговую оборону. Сам же стал перемещаться из класса в класс, чтобы выбрать наиболее удачное место для наблюдения за ближайшими окрестностями. Зашёл в класс, где располагались, вот эти раненые, – командир взвода кивнул головой на раненых, вокруг которых уже началась суета, – солдаты уже оборудовали позиции и раскладывали боеприпасы рядом с собой. Я осторожно выглянул в окно: ну, отсюда видно гораздо лучше, но если переместиться в соседний класс то подступы к школе будут как на ладони. Я кивнул своему связисту и мы выскочили в коридор. Едва за нами хлопнула дверь, я ещё только успел сделать шаг в сторону, как оглушительный взрыв сорвал дверь с петель. Если бы я этот шаг не успел сделать, то меня бы этой дверью пришибло, а так она разлетелась от удара о стену на мелкие кусочки. И сразу же началась со всех сторон стрельба Я и связист заскочили в окутанный пылью класс и сразу же наткнулись на раненых. Одного взрывом гранаты ранило в ноги и он полз нам навстречу, второй как волчок крутился на одном месте, всё время хватая себя за рукав бушлата, откуда текла кровь. Раненый в голову просто лежал без движений на куче хлама. Мгновенно подскочил к окну и всё стало ясно: выстрел из гранатомёта, которым были ранены мои солдаты послужил сигналом для атаки. Отовсюду: из-за домов, из проулков, из дворов выбегали боевики и непрерывно строча из автоматов и пулемётов устремлялись к школе. Разведчики на первом и втором этажах через какое-то время дружно открыли огонь, заставив часть боевиков залечь перед школой, но другие стали справа и слева охватывать здание. Нас пытались окружить. Пока я оценивал обстановку и принимал решение, связист оказал помощи раненым и на скорую руку перевязал их. Надо было уходить. Конечно, можно было бы закрепиться в здании и обороняться там, дожидаясь подмоги. Но здание было большое и удерживать его было трудно. Нас бы постепенно выдавили в одно помещении и там бы уничтожили, забросав гранатами…

Командир взвода замолчал, переводя дух, а Ефименко доброжелательно похлопал взводника по плечу: – Сергей, не переживай. Ты правильно мыслил. Уцепился бы ты за школу – пока мы организовывали бы тебе помощь, пробивали коридор – то как минимум половина взвода легло бы. Да и мы бы понесли потери. Конечно, школа важный объект, но она не стоит жизни даже одного нашего солдата. Сейчас начальник артиллерии навернёт туда побольше снарядов и будет классно. Назовём этот бой – разведка боем. Теперь понятно – примерно сколько боевиков находятся в этом районе. Если они перед атакой сумели собрать пятьдесят человек, то здесь как минимум семьдесят-восемьдесят боевиков находятся и это точно. Сколько хоть вы завалили духов?

Старший лейтенант с сомнением пожал плечами: – Да хрен его знает? Если они у нас никого не завалили, то и мы, наверно, тоже никого. Круговерть такая была, что некогда было что-то считать. Если только что артиллеристы – больно хорошо последний залп лёг…

Раненых уже перевязали более основательно, каждому вручили сигареты и они теперь, блаженно щурясь от солнца и сигаретного дыма с благодарностью смотрели на своих товарищей, которые вытащили их из этого ада. Среди разведчиков, рассевшихся вдоль забора, то тут, то здесь вспыхивал смех, слышался неестественно громкий разговор людей, только что перенёсших смертельную опасность. Лица из бледно-землянистого цвета приобрели нормальный цвет и только продолжавшие лихорадочно блестевшие глаза, выдавали внутреннее напряжение.

Паша Серёгин, пока командир взвода рассказывал о бое, успел накрыть район школы мощным огневым налётом и мы теперь все ждали, когда подойдёт БМП разведчиков за ранеными. От группы солдат отделился сержант и подошёл ко мне.

– Товарищ подполковник, мы тут хотели вам вручить один подарок в школе, но как видите не получилось. Давно его искали – именно для вас… Вот примите от разведчиков к вашей фашистской каске – этот трофей. Немецкая губная гармошка на память о разведке 276 полка. – И протянул мне изящную, никелированную гармошку.

Я был тронут до глубины души простым солдатским подарком. Молча пожал в знак благодарности сержанту руку и поднёс к губам гармошку. Сам того не ожидая, я извлёк из неё простенькую, незамысловатую мелодию, звук которой через несколько секунд растаял в чистом воздухе.

Через несколько минут подошла БМП, на неё загрузили раненых и мы покинули расположение 205 бригады, солдаты которой проводили нас уважительными взглядами.

За двести метров до полкового КНП, наше БМП встретил капитан Гутник и предложил мне сойти с машины для разговора. Удивлённый я слез, но выслушав начальника разведки озадаченно зачес затылок.

– Как это произошло и откуда такая ошибка?

– Когда вы, Борис Геннадьевич, вышли на связь и передали координаты, то рядом с радиостанцией находился командир полка: он и принял координаты цели и пальцем записал их на снегу. Евдокимов передал координаты на ОП первого дивизиона и их связист ошибся в координатах. Поэтому первый дивизион и положил залп по первой роте. Один солдат убит.

Сейчас подполковник Зорин с прокуратурой рулятся, а я выскочил сюда чтобы вас предупредить.

Я смачно выругался: – А прокуратура, откуда так быстро выскочила?

На КНП находились только свои и увидев меня ко мне подскочил полковник Сухарев и подполковник Зорин.

– Боря, ты куда стрелял? – Почти одновременно спросили меня.

Я молча зашёл в свою ячейку и карандашом показал на школу, Сухарев офицерской линейкой замерил координаты и удовлетворённо произнёс: – Всё правильно. Правильные координаты. Действительно связист на огневой позиции напутал. Ну командир, здесь ты сам разбирайся, а ты Борис Геннадьевич потом ко мне подойдёшь.

Когда полковник Сухарев ушёл в свою ячейку, я попросил рассказать о происшедшем.

Зорин достал из бокового кармана никелированную фляжку и воровато оглянувшись сделал из неё несколько глотков, потом сунул её мне: – На, глотни коньячка. Да, всё бы обошлось. Ну еба…ли по роте, ведь никого кроме этого солдата не задели. Чего ему в голову взбрело? Сидел в окопе, а тут встал, вылез и побрёл. То ли ему поссать захотелось, то ли посрать – непонятно. Тут его и накрыло. Сидел бы в окопе – остался жить. А…, – командир махнул рукой, – Борис Геннадьевич, дай сюда фляжку – я ещё коньячка глотану. А тут прокурорские. Их так сюда привезли – развеяться с группировки…. А тут такое… Пришлось две бутылки водки, своё НЗ, им отдать чтобы отцепились. Ладно, ты тут сам разбирайся, а я пошёл.

Мне понадобилось пять минут чтобы разобраться в причинах ошибки. Ещё раз перематерившись, я направился в ячейку к начальнику артиллерии группировки. Полковник Сухарев молча выслушал мой доклад, после чего облокотился на бруствер окопа и долго смотрел на задымлённый город. Тяжело вздохнул…

– Боря, в том что твой дивизион убил солдата есть и твоя вина. Вот если бы ты был тут – на КНП, я уверен этого не произошло бы. Сколько тебе можно говорить и повторять, что ты начальник артиллерии полка. Я начальник ракетных войск и артиллерии группировки. Мы с тобой НАЧАЛЬНИКИ. Мы предназначены руководить и организовывать: в том числе и огонь артиллерии. Ты же как раненый в жопу, как пионер-тимуровец лезешь в каждую дырку. Это я про твои желания участвовать в каждой атаке. Вон у тебя капитан сидит с тусклыми глазами, пусть он и идёт туда. Твоё место здесь. Сколько тебе об этом можно повторять? Я конечно горжусь что у меня начальники артиллерии полков могут запросто в атаку сходить, но всему есть предел…., – много полковник Сухарев говорил правильного, о многом я мог бы с ним поспорить, но молчал. Спорить можно, если бы мы вернулись и солдат был бы живой, а так против трупа никуда и не попрёшь….

– Боря, ты что и в школу с разведчиками слазил? – Вопрос начальника вернул меня к действительности.

– Нет, не получилось, а что?

– Да ты ободранный весь, как и остальные разведчики. На тебе же утром был новый, беленький маскхалат, вот я и подумал…

Только сейчас я обратил внимание на свой внешний вид. Действительно, приехав сюда, я с помощью своих солдат одел новый, маскировочный халат и перед тем как уйти отсюда с разведчиками щеголял в нём на зависть офицерам группировки, которые в отношении снабжения были в более худшем положении.

Я был сам поражён, впервые после возвращения обратив внимание на себя: маскхалат был грязный, как будто я в нём весь день валялся на земле и здорово изорван. Главное я никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах привёл в негодность имущество. Видя моё искреннее изумление Сухарев рассмеялся и, глядя на него расхохотался, и я. Отсмеявшись, рассказал о ходе, так называемой "разведке боем", о её результатах и смешных моментах.

– А…, Боря, иди к себе в ячейку. Тебя как послушаешь – так всё у тебя "весёлые, военные приключения". А как кто другой начнёт рассказывать – волосы дыбом становятся. Как только ты выкручиваешься и живым остаёшься – понятия не имею?

В моей ячейке, облокотившись на бруствер, курили двое незнакомых офицеров, и увидев мой вопросительный взгляд, один из них бросил с сожалением сигарету и значительно представился: – Майор Круглов и капитан Куриленко. Из военной прокуратуры.

– Ну, напугали…, – насмешливо протянул я и выжидательно уставился на прокурорских.

Поняв, что меня сходу нельзя "взять на испуг", несколько смягчил тон и предложил ответить на несколько вопросов.

– Ничего, если я перейду на "ты"? – С вызовом спросил я и тут же пояснил, – мне так проще с вами обоими разговаривать, тем более что твой капитан молчун.

Майор обернулся на своего коллегу и, озадаченный моим вызывающим тоном, протянул: – Да нет, товарищ подполковник, ничего…

Я же не дал майору продолжить и прийти в себя, а "буром попёр" на него, сознательно обостряя ситуацию: – Чего тебе надо, майор? Привезли вас сюда на экскурсию – вот и ходите и лупайте глазами. Посмотрите – как тут люди воюют и погибают. Вот посмотри, – я схватился за лохмотья маскхалата и затряс ими перед офицером.

– Смотри, майор. Сегодня утром это было чистеньким и белым, а через два часа – вот оно что. Потому что возникла необходимость и начальник артиллерии полка взял автомат и с разведчиками полез в школу, из-за которой и погиб солдат. Пошёл в атаку подполковник не потому что его туда послали, а потому что возникла острая необходимость. А ты то что, майор, пришёл сюда и клеишься? Кто тебе задачу поставил, задавать вопросы мне и другим вот здесь? Именно в этом окопе – в моём окопе, а не в твоём кабинете.

Майор от моего натиска сначала несколько растерялся, но быстро пришёл в себя и теперь с явным интересом слушал мою тираду. Капитан же продолжал безучастно дымить сигаретой и было непонятно слышит вообще он наш разговор.

– Приехали сюда погулять – вот и гуляйте. Увидели, что артиллеристы не туда стрельнули и не того убили так это не ваше дело – это наше дело. Мы сами разберёмся у себя в полку и сделаем выводы – кто виноват и кого надо наказать, а кого нет. Только я тебе сразу же скажу, что бойца-связиста вам никто не отдаст. Да…, он ошибся в приёме координат. Да…, в результате этого огневики неправильно навели и погиб солдат первой роты. Мы все это знаем, но знаем и то что этот связист вместе с нами зашёл сюда и воюет уже четыре месяца – из дня в день сидит у телефонного аппарата и принимает, передаёт координаты, команды и некому его заменить и нет его большой вины в этой нелепой смерти. Знаем и то, что убитый солдат тоже воюет с первого дня в полку и тоже устал и чёрт его знает что у него было в башке, когда он принял решение и вылез из окопа. Вот такие дела мужики. А сейчас если нет вопросов – пройдём к моей машине.

Майор пожал плечами, а капитан отлепился от стенки окопа и произнёс хриплым голосом: – Всё ты правильно тут говорил, подполковник. Но и все тут знают, что мы видели это и мы не можем проигнорировать случившиеся. Хотя, если вы, "правильно" – капитан сделал ударение на слове "правильно" и значительно посмотрел мне в глаза, – проведёте служебное расследование по данному происшествию, то для вашего солдата всё закончится только моральными мучениями.

Я молча махнул рукой и мы втроём вышли из окопа, поднялись к ПРП, откуда я через минуту достал две бутылки пятизвёздночного коньяка.

– Парни, на те. Только правильно поймите меня – не откупаюсь я от вас, а спасаю судьбу солдата… А вечером я сам лично слегка набью ему рожу, чтобы и далее был более внимательным…

Майор принял из моих рук бутылки и, засовывая их за пазуху, прервал меня: – Ладно, подполковник, всё мы понимаем. Работай спокойно и дальше. Мы понимаем что в жизни за всё надо платить, но солдату рожу не бей. Ему и так хватит на ближайшие две недели терзаний…

– Хорошо, до вечера ещё далеко, вполне возможно он и не получит…

Прокурорские удалились, а когда я спустился в окоп ко мне подскочил возбуждённый подполковник Калугин, который уже минут десять разглядывал промышленную зону в попытках обнаружить позиции боевиков.

– Боря, – радостно завопил Игорь, – я позицию духов обнаружил. Только они как-то странно ведут себя – наверно обкуренные.

Я подошёл к большому оптическому прибору и нагнулся к окулярам. Да, среди строений, за бетонным забором несколько боевиков спокойно затаскивали в небольшое бетонное строение ящики с патронами и действительно в их движениях не было торопливости и страха.

– Игорь, что-то тут не того, – я приподнялся над прибором и теперь не вооружённым взглядом попытался обнаружить позицию духов.

– Боря, давай координаты своим и накрываем их, – продолжал теребить меня начальник разведки группировки, – Чего тут думать – накрывать надо.

Не…, погоди, погоди, – бормотал я, вглядываясь в позицию боевиков, потом подымался и смотрел на неё поверх прибора. Что-то мешало мне немедленно открыть огонь: смущало спокойное поведение боевиков, окружающая их местность и строения что-то смутно мне напоминали а Игорь всё теребил и теребил меня. Я медленно потянул на себя микрофон радиостанции, чтобы начать передавать целеуказания на огневую позицию, как меня пронзило – бетонный забор. Рядом с ними бетонный забор, за которым мы скрывались, когда разведчики ушли на школу.

– Игорь, да пошёл ты к чёрту – это ж наши там стоят.

– Да ну, Боря, откуда там наши?

– Блин, Игорь, да я оттуда с разведкой только что вернулся. Это 205 бригада на заводе стоит. Ты чего? Ты же как начальник разведки группировки должен бы знать что там наши стоят.

Подполковник Калугин крякнул в смущении, пробормотал неуверенно – Что этого не может быть и прильнул к окулярам прибора. Через минуту он поднял голову и нервно хихикнул: – Чёрт побери, действительно наши. И чего это я их с боевиками спутал?

…День прошёл под знаком плохого настроения. Я несколько раз "срывался", звонил на огневую позицию второго дивизиона и орал в трубку на капитана Язева, обвиняя его в чёрт знает каких грехах. Слава богу, он молча сносил мой гнев и не отвечал мне. Нанёс в район школы несколько огневых налёт и к вечеру собрался на огневую позицию дивизионов.

В землянке начальника штаба дивизиона я долго смотрел на понурившего голову связиста, стоявшего передо мной. В землянке, в которой находились ещё солдаты ячейки управления, капитан Язев и командир дивизиона – висела тяжёлая тишина. Все ждали какое решение я приму. Я же смотрел на солдата-связиста, на бойцов ячейки управления и на душе у меня было муторно. Бить солдату рожу, ругать его мне не хотелось, да и за что? Такова ли его большая вина? Но оценку происшедшему давать всё-таки надо.

Тяжело вздохнул и приказал: – Давайте стройте дивизион, кроме дежурных расчётов. В строй всех, кого можно. Передайте в первый дивизион, чтобы с каждой батареи прислали по десять человек на общее построение. Построение через пятнадцать минут.

Все оживились, закрутились ручки телефонов, посыпались приказания, лишь связист ещё более сжался, понимая что сейчас перед строем объявят решение его судьбы. С улицы слышались голоса офицеров и топот строящихся подразделений. Вскоре всё затихло, я поднялся с табурета и взглянул на связиста: – Пошли солдат. Как бы мы не отдаляли этот момент через него тебе и мне нужно пройти.

На улице уже стемнело и не было видно лиц построившихся, но вечерняя темнота дышала напряжённым вниманием.

– Парни, – начал я, обращаясь к безмолвному строю, – я как начальник артиллерии полка капитально недоволен вашей работой и сейчас скажу достаточно много нелестных, обидных, порой оскорбительных и нелицеприятных слов. И не из-за того, что я хочу вас оскорбить, а хотя бы таким образом достучаться до вас, до вашего сознания и попытаться там что-то перевернуть и этого требует та ситуация, которая сложилась на этот момент.

Сразу хочу сказать честно, чего тут скрывать. 50% моего неудовольствия вашей стрельбой я возлагаю на офицеров. Но ради бога только не подумайте что ваши офицеры тупые и плохо соображают в артиллерии. Нет и нет – это далеко не так. Они грамотные и компетентные в артиллерии офицеры. И причины моего неудовольствия их работой относятся к их личной подготовке и вообще системе боевой подготовки в мирное время. Мою позицию они знают. Практически ежедневно я могу влиять, давить на командиров дивизионов, начальников штабов, высказывать своё неудовольствие тем или иным огнём. Реже общаюсь с командирами батарей, но командиров взводов я охватить уже не могу. И если разобраться совсем до конца то эти причины моего неудовольствия их работой лишь незначительно влияют на точность огня нашей артиллерией. Про офицеров я сказал вам, так – для общего понимания и поэтому к ним я больше возвращаться не буду.

Сейчас же я буду говорить об вашей, блядь, безмозглой работе, про те 50% причин, которые можно уже убрать прямо после вот этого построения и завтра стрелять ещё точнее, ещё лучше, ещё быстрее. Считайте это занятием, считайте это передачей моего личного опыта вам. Я прошу вас, особенно командиров орудий и наводчиков, внимательно выслушать то что я сейчас вам скажу.

Руководя огнём артиллерии в течении четырёх месяцев, я могу точно сказать чем дивизионы отличаются друг от друга. Первому дивизиону лишь бы выстрелить: не важно, что снаряды упадут не туда куда надо – не важно. Главное быстро выстрелить, но зато связь в первом дивизионе, особенно с начальником артиллерии – отменная. И как бы негативно я не относился к вашему сбежавшему начальнику связи, могу сказать только одно – связь он организовал на "пять". Второй дивизион медленно и основательно готовит данные, также медленно, с чувством и расстановкой, наводят орудий, но стреляют гораздо точнее, чем первый дивизион. Но пока ваш начальник артиллерии дождётся долгожданного залпа второго дивизиона он исходит на КНП на "говно". Но а связь во втором дивизионе, особенно с начальником артиллерии, традиционно "ху…вая". Хрен дозвонишься – хоть лопни. Я, конечно, несколько сгустил краски, но общая тенденция именно такая.

Теперь о самой стрельбе. Если мне надо отстреляться точно, тогда я стреляю основным орудием подручной батареи. Как правило нареканий то больших и нету: расчёт работает хорошо, если ошибки есть – то они незначительные и они касаются в основном работы наводчика. Это – наводчик не выбирает мёртвые хода механизмов наведения и не однообразность наводки. И как только мне после пристрелки основным орудием нужно нанести удар батареей, да ещё и на веере сосредоточенном – всё, батарея никакой точности не даёт. А если дивизионом, то как минимум 50% снарядов летят за границы цели. И это касается обоих дивизионов. За всю войну, хороший веер сосредоточенный, я видел лишь несколько раз. Всё остальное порнография. И это после четырёх месяцев интенсивных боевых действий. Парни, ёб вашу …., мы выпустили обоими дивизионами уже пятьдесят тысяч снарядов. Это в среднем по 2 – 2,5 тысяч снарядов на расчёт и показывать такие результаты – это позорно. Это стыдобище.

Я бы вас, может быть, сейчас и не ругал бы сильно. Но я ведь срочку, от звонка до звонка, прослужил артиллеристом и за первый год прошёл должности орудийного номера, наводчика, командира орудия. Выпустил за год всего 10 боевых снарядов на учениях и был выше вас на несколько голов. Если бы я тогда выпустил 2000 снарядов – я вообще не представляю какой бы у меня был бы высочайший уровень подготовки. Даже грубо умножить ваши четыре месяца на три, как считается "день за три" – вот он мой год. Но вы на таком низком уровне находитесь, что я в недоумении. Это что – вырождение поколений? Вы что охренели или зажрались здесь? Мозги жиром заплыли?

Это же элементарщина – однообразная наводка орудия. Всё время перекрестие панорамы подводишь или справа, или слева – кому как удобно. Мне было удобно справа, даже если перекрутил влево от точки наводки – возвращался обратно и подводил справа. Это и есть однообразность наводки, в результате чего рассеивание снарядов сводится к минимуму. А у нас получается – первый снаряд в одно место, второй дальше или ближе, третий вообще в стороне, потому что наводчик бездумно крутит маховиком во все стороны. Дальше: я будучи наводчиком всегда контролировал расчёты своего командира орудия и что самое интересное на панораме считается быстрее и точнее чем у командира орудия в блокноте. Например: даётся команда "правее 1-47". На панораме последний отсчёт 22-15. Вот как я действовал будучи наводчиком. Ага к 22-15 подкручивая механизм точной наводки прибавлял ровно 1-00 и выставлял на шкале 23-15. Затем четыре деления угломера по 0-10 – получалось 23-55, а потом пять и два и через семь секунд на панораме стоит 23-62. И если мне командир орудия говорит другое число, то тогда начинаем разбираться – кто ошибся. Такой двойной контроль только увеличивает эффективность стрельбы. А вас получается следующее: что командир орудия сказал то наводчик и ставит на панораму. Сидит сволочь и балдеет, когда ему пахать тоже надо. Вот ещё один приём для того чтобы сократить время наводки: та же команда – "правее 1-47". Из своей срочной службы я знал – чтобы довернуть орудие на 1-00 нужно повернуть маховик горизонтальной наводки восемь раз. Значит "правее 1-47" – маховик поворачивается двенадцать раз. И вместо того чтобы сидеть и ждать когда командир расчёта скомандует "23-62", наводчик должен 12 раз крутануть маховик, и когда он ещё выставит на панораме 23-62, то марка панорамы будет в районе точки наводки. Вот вам и реальное сокращение времени наводки…

– Командиры орудий и наводчики выйти из строя, – неожиданно скомандовал я. После небольшой заминки строй колыхнулся и передо мной выстроилась неровная шеренга фигур. Я неспешно прошёлся вдоль строя, повернул обратно и в середине шеренги ткнул пальцем в грудь первого попавшего солдата, – Чего тебе, боец, непонятно в моих наставлениях и требованиях по наводке орудия?

Солдат от неожиданности отшатнулся, но быстро оправился: – Всё понятно, товарищ подполковник.

Я ткнул в грудь следующего солдата: – А тебе? Может провести с тобой дополнительное занятие? – Я пошёл дальше и, тыкая пальцем каждого, задавал вопросы, на которые получал ответы.

– …Ни как нет. Так точно. Всё понятно…

– Так какого хрена вы стреляете так хреново? Ладно, поехали дальше, – я выдернул провинившегося связиста на середину строя.

– Вот герой сегодняшнего дня. С его помощью, наша артиллерия наконец-то сумела убить своего солдата. Хочу сказать сразу: на его месте мог бы стоять любой из вас. Я ведь ещё не забыл как второй дивизион 2 ноября ошибся на 9-00 и лупанул по позициям мотострелков. 7 октября ошибся вычислитель первого дивизиона и дивизион дымовым снарядом еба…ул по КНП командира дивизиона, где в это время находились командир первого батальона с офицерами, начальник артиллерии с офицерами. Во мясорубка была бы. Или 25 декабря, когда второй дивизион положил 12 снарядов по пехоте 245 полка, так что они из окопов были вынуждены убежать. Всё помню и этот список можно и дальше продолжать, но не буду. А вот сегодня он уже герой. Попутал одну, лишь одну цифирку в координатах и мы убили солдата с первой роты. Вот что теперь делать? Солдат убит и за него ведь кому-то надо отвечать. Вот его ведь никуда не спишешь: не спишешь на боевиков, потому что все видели четыре красивых разрыва артиллерийских снарядов в расположении первой роты. Не припишешь ему самоубийства потому что в солдате вот такой осколок сидит – с ладонь. Были мы бы там одни – Полковые. Можно было бы "закрыть глаза" на происшедшее, но там, на высоте, кто только не сидел и как специально ещё и прокуратура в этот момент прилетела. И они видели, и даже знают с какого дивизиона снаряды прилетели и кто виноват. Вот и что делать? Что делать командиру полка и начальнику артиллерии? Вот ведь вопрос то. Вот если его сейчас выгораживать, ничего не писать – получается, что я с командиром полка занимаемся укрывательством. А это чревато: командиру полка сейчас 34 года и он самый молодой командир полка и на хрена ему портить из-за какого то солдата свою карьеру. А я? Я хочу спокойно и достойно уйти после войны на пенсию. На хрен мне заморочки нужны и получается, что для всех лучше будет если мы отдадим прокуратуре связиста. Вот он виновник – вот с него и спрашивайте. Срока большого он не получит. Чего там? Не умышленное убийство, если повезёт – отделается "условно". Ну а если вообще повезёт, это я насчёт амнистии на пятидесятипятилетие Победы – ну значит совсем повезёт. Ничего тогда не будет.

Я замолчал и молча несколько раз прошёлся вдоль строя и остановился напротив сгорбившегося связиста. Строй молчал, ожидая продолжения.

…– Вот если можно было отдать его под трибунал и тем самым воскресить солдата первой роты, то конечно решение было бы одно – отдать связиста под суд. Но ведь мы прекрасно понимаем также, что чудес то на свете не бывает – не воскресить этим солдата. Ну посадим его – кому от этого лучше станет. Да и ломать его судьбу я тоже не хочу. Тюрьма это не та школа жизни чтобы её необходимо было пройти…

– Решение моё будет следующее. Назначим и правильно, я подчёркиваю и "правильно проведём расследование. Я думаю, что этим и ограничимся. Так что, солдат, скажи спасибо что у тебя нормальные командиры и становись в строй и служи дальше только сделай тоже правильные выводы. Встать в строй!

Я толкнул совсем растерявшегося солдата в строй, а когда он занял своё место продолжил: – Но я всё-таки хочу чтобы вы задумались над следующим. Ведь это не так просто – солдат погиб и всё. Ведь у этого солдата есть мама, папа, два брата, девушка. Вот сейчас они едут, идут с работы, со школы и они ещё не знают, что в их семью пришла беда. Большое горе. Конечно, полк напишет семье письмо, придёт бумага – пал смертью храбрых в боях за город Грозный. Ну, хорошо если они правду не узнают и орден "Мужества", которым его посмертно наградят будет висеть под его портретом в почётном месте. А если узнают – каково им? Вы об этом задумайтесь, крепко задумайтесь…

…После того как я распустил строй солдат, все присутствующие на построении офицеры спустились в землянку начальника штаба дивизиона.

– Давайте поговорим теперь более откровенно. То что я сейчас говорил солдатам, обвинял их давайте забудет. Всё это словесный понос. Виновники гибели солдата из первой роты вот тут сидят. Это все вы, товарищи офицеры, – я обвёл каждого пальцем, – и я, не беспокойтесь, себя не забыл. Я тоже виноват. Я тут обвиняю солдат. А кто их должен учить? Вы должны были научить: и однообразности наводки, и выборки мёртвых ходов, и считать на панораме. Хотя, честно говоря, откуда вы то могли этому научиться при той системе боевой подготовки? А с другой стороны, ёб вашу …., извините за выражение – вы училища позаканчивали, верхнее образование имеете – сами додуматься должны были. А вы на ругань начальника артиллерии только и говорили – мы хорошо стреляем, товарищ подполковник. Хорошо стреляем…

– Где был начальник штаба дивизиона, когда связист принимал координаты? Где был старший офицер батареи? Почему никто контроль не осуществлял? Что солдат принял то наводчики и поставили. И на хрен, спрашивается, вы тут офицеры-контролёры нужны? А если бы огневики немного ещё бы ошиблись и положили мы залп по высоте, где на каждом квадратном метре солдат или офицер? Мы бы тогда двумя бутылками коньяка и двумя водками не отделались. Вы вдумайтесь в это. Это должно было произойти гораздо раньше, но произошло сегодня. Сделайте нормальные выводы – нам ещё стрелять и стрелять. Если надо какие-либо дополнительные занятия провести с наводчиками и командирами орудий – я готов. Только скажите…

…Когда я прибыл на ЦБУ, совещание только что закончилось и офицеры гурьбой вывались на улицу. В палатке стало тихо и пусто. Подполковник Ржанов, дежуривший на ЦБУ довёл до меня необходимые документы поступившие из штаба артиллерии группировки, довёл остаток боеприпасов на огневых позициях. Я облегчением снял себя бушлат, тяжёлую разгрузку и присел к большому столу, разглядывая последние изменения на карте оперативного дежурного, делая необходимые пометки на своей карте. Я так увлёкся этой работой, что не заметил как в палатке появился старший помощник начальника штаба полка, прибывший две недели назад вместо Аристова. Он тихо достал из сумки 2 бутылки водки, немудрящую закуску и всё это расставил на моём столу.

– Борис Геннадьевич, – неожиданно услышал я в разгар работы, – давайте помянём солдата с первой роты.

Я поднял от карты голову и задумчиво посмотрел на сослуживца. За эти две недели мы успели подружиться, но всё равно предложение помянуть солдата несколько удивило меня.

– Андрей, я бы понял если бы сейчас это предложение прозвучало от командира первой роты. Но ты то, офицер штаба, причём здесь?

Товарищ молча разлил водку по кружкам и также молча протянул кружку мне: – Давай, помянём – потом расскажу.

Мы выпили, Андрей плеснул водки в свою кружку и протянул её Ржанову, дежурившему у радиостанции.

– Ну…?

– Сосед он мой, по дому. Правда, в соседнем подъезде жил, но я его хорошо знал, да и его семью. Когда сюда уезжал, накануне мать с отцом ко мне приходили передачку собрали для сына и просили, чтобы я за ним приглядел. Передачку я передал, вчера к ним ещё раз приезжал, встречался с ним, а теперь что им говорить не знаю? Да и как домой после этого ехать и встречаться с ними – тоже не знаю…?

– Да, Андрей, ситуация. А как он вчера тебе показался?

– Да нормально всё у него было….

Я прошёл в угол связиста и взял с их стола ещё две кружки, вернулся и уже сам разлил водку по кружкам, но уже и Ржанову и оперативному дежурному. Чокнулись и молча выпили. Через минуту я нарушил молчание.

– Так и скажешь, Андрей – погиб в бою. Правда о его смерти она никому не нужна…

30 января 2000 года За эти дни мало что изменилось. Идут бои за Грозный, наши подразде-

5:35 ления потихоньку продвигаются вперёд. Иной раз несём большие поте-

ри: так в одну из ночей духи сумели отбить обратно консервный завод в результате чего 255 и 423 МСП понесли большие потери – погибло до 80 человек. Поговаривают, что батальон полка ВВ, из-за которого погиб Малофеев в районе площади Минутка попал под наши бомбы и тоже понёс тяжёлые потери. Подробности неизвестны.

Вчера выехали на КНП затемно, решив всё-таки захватить школу и район к ней прилегающий. Атаковать решили в девять часов, но упал туман и ни черта не было видно. Пришлось сидеть и пялиться в космы тумана, медленно проплывающие перед глазами. Без пятнадцати двенадцать потянул ветер и быстро разметал сырую муть, стлавшуюся по земле. А на чистом небе царствовало только солнце, которое освещало каждую деталь кварталов. В атаку должны были идти разведрота и первая рота, но каждая своим маршрутом. Разведчики шли по тому же маршруту, что и несколько дней назад, а первая рота напрямую. Широкой цепью, зачищая кварталы перед школой.

Яркий солнечный день, относительная тишина на этом участке обороны, предполагали успешные результаты атаки. Данные артиллерийской подготовки, были подготовлены заранее, и оба дивизиона только ждали команды – Огонь! Она и прозвучала ровно в 12:00. Первый огневой налёт дивизионы наносили по группе зданий в трёхстах метрах впереди позиций первой роты. Это была противоположная сторона улицы, проходящая параллельно переднему краю, сама улица видна не была, но двухэтажные каменные дома тянувшиеся вдоль неё, чётко обозначали её. Там иногда наблюдалось передвижение боевиков, поэтому и определили её за первый огневой налёт. Второй огневой налёт наносился по району школы, а третий обратно по улице и прилегающим к ней постройкам.

Моё прекрасное настроение мгновенно исчезло, когда я увидел результаты первого залпа дивизионов. Первый дивизион положил свои снаряды нормально, как и планировалось: вокруг кочегарки и нескольких двухэтажных домов, закрыв пылью от разрывов этот участок.

Второй дивизион должен был накрыть правый край улицы, но весь свой первый залп положил по первой роте, вздыбив чёрные султаны разрывов на краю зелёнки.

– Самара – Стой! Что вы творите? Проверить установки. – Заорал я в сильном волнении в микрофон радиостанции.

Из ячейки командира полка послышалась ругань и оттуда покрасневший от гнева прибежал Зорин: – Борис Геннадьевич, ну сколько может это продолжаться? Первую же роту накрыли, а им в атаку идти…

– Товарищ подполковник, командир первой роты на связь вызывает, – закричал связист командира полка, высунувшись из ячейки.

– Ну…., – командир в отчаянии закрутил головой, обречённо махнул рукой и убежал к себе, а моё лицо опахнуло холодом в предчувствии беды.

– Чёрт, ну два дня назад же вроде бы нормально поговорили…, – потянулся к трубке радиостанции, намереваясь запросить результат проверки, но меня опередили.

– "Лесник 53, Я Самара! Проверил установки – у меня всё нормально. Приём"

Я не успел ответить, как в ячейке снова появился Устименко.

– Фу, пронесло. Никого не задело, только один контуженный. Давай продолжай арт.подготовку, но только ради бога поосторожнее.

Я вытер потный лоб и, еле сдерживая себя, прохрипел в микрофон: – Самара, вам повезло, но я вас всех поубиваю, если ещё раз повторится такое. Самара прицел дальше триста – Огонь!

Пока мы разбирались с "Самарой" первый дивизион закончил вести огонь по первому огневому налёту и теперь наводил свои орудия по целям второго огневого налёта. Поработали они хорошо. Последние два снаряда попали в кочегарку и разорвались внутри её, выкинув через высокую железную трубу струю сажи и дыма. Один снаряд попал в высокий тополь, напрочь срубив его под корень и дерево упало на сараи в глубине двора. Разрушенные двухэтажные дома курились первыми сизыми дымками и клубы пыли оседали на и так грязный снег.

– "Ока залп, Самара, Залп", – доложил связист и приподнялся над бруствером, чтобы вместе со всеми посмотреть, как упадут снаряды. Я уже успокоился, когда над КНП прошелестели снаряда первого дивизиона и снова разорвались, где и положено по второму огневому налёту, полностью накрыв свою цель. И тут чёрные разрывы снарядов второго дивизиона вновь накрыли расположение первой роты, заставив всех дружно ахнуть в возмущении.

– "Самара, Я лесник 53. Я же сказал – прицел дальше триста, а вы стрельнули на прежних установках. Самара – Стой! Прекратить огонь и разобраться в причинах безобразной стрельбы".

В ячейку ворвался разгневанный начальник артиллерии группировки, из-за спины которого выглядывал исполняющий обязанности группировки полковник Стоянов.

– Борис Геннадьевич, ты же мне сегодня утром доложил, что провёл занятия со вторым дивизионом… Что же тогда происходит?

– Товарищ полковник, мне нечего ответить. Будем разбираться. Огонь второму дивизиону прекратил. Арт. подготовку буду дальше проводить первым дивизионом…., – продолжить я не успел, потому что из ячейки командира полка донёсся голос связиста, – опять пронесло первую роту – никого не задело…

Сухарев махнул рукой, типа: разбирайся сам и они убрались в свою ячейку. В течении пятнадцати минут первый дивизион отработал все цели как свои так и второго дивизиона. Стреляли отлично, но настроение было испорчено напрочь.

После артиллерийской подготовкой, над передним краем повисла грозная тишина, которая в мгновение ока могла взорваться выстрелами и смертью. Красноватая пыль от разрывов медленно оседала на землю открывая дымящиеся развалины частного сектора. Никто не стрелял: развед. рота начала выдвижения со стороны завода и сейчас тихо пробиралась огородами к школе. Первая рота тоже не стреляла, напряжённо ожидая результатов движения разведчиков. Если всё нормально – то тогда пойдут вперёд и они. Боевики тоже молчали, наверно приходя в себя. В томительном ожидании прошло двадцать минут и пришёл доклад от разведки: – Школа взята, начали закрепляться…

Из ячейки командира полка послышался голос Зорина, приказывающий мотострелковой роте начать атаку. Так как первая рота находилась за обратным (к нам) скатом возвышенности – ничего видно не было, и их движение можно было отслеживать только по докладам командира роты и взводных. Прошло пять минут и все вздохнули с облегчением – вроде бы всё и закончится тоже нормально…

…. Короткими и злыми очередями за возвышенностью заговорил пулемёт, мгновенно вспыхнула автоматная перестрелка, всё более и более набирая обороты. И уже через минуту грохотал весь частный сектор, где находилась рота.

– Что у вас происходит? – Раз за разом запрашивал связист Зорина командира первой роты.

Перестрелка как внезапно вспыхнула, также и внезапно пошла на убыль и сейчас в частном секторе стучали лишь одиночные выстрелы. Иногда слышались короткие очереди и звуки выстрелов из гранатомётов – но это были лишь спорадические всплески стрельбы.

– Что там у них произошло, товарищ подполковник? – Я зашёл в ячейку командира.

Командир вскинулся над картой и зло взглянул на меня. Видно было, что ему хотелось резко ответить мне, но он сдержался. Помолчал и я уже хотел уходить, понимая что ему не до меня, как услышал: – Начали они движение, как в середине квартала наткнулись на ДЗОТ, тот по ним в упор врезал, а потом другие боевики подключились. Наши откатились, потеряв одного человека убитым и три человека ранеными. Сейчас будут обходить квартал, чтобы оставить боевиков в тылу. Ими займётся второй взвод роты.

Не успел я дойти до своей ячейки, как вновь вспыхнула сильная стрельба, которая продолжалась тридцать минут. Когда она затихла, пришёл доклад: первая рота при обходе квартала наткнулась на новые позиции боевиков. В ходе боя рота потеряла ещё троих солдат убитыми и четыре было ранено. Одного убитого сумели вынести, двоих нет. Сейчас рота откатилась на прежние позиции. После такого доклада, командир полка вынужден был отдать приказ разведывательной роте уйти из школы и как только пришёл доклад, что рота сумела отойти благополучно на завод, я начал первым дивизионом просто "ровнять" кварталы частного сектора и наверно сровнял бы квартал с землёй, но с огневой позиции дивизиона пришёл доклад – снарядов осталось только 2БК, что то около двух тысяч снарядов.

…Не дожидаясь темноты, я отпросился у командира полка и помчался на огневые позиции. В кунге сидел над картой Пиратов и когда я вошёл, он с виноватым видом поздоровался. Поздоровавшись, я прошёл во внутрь и по хозяйски расположился за столом.

– Водки нальёшь, Анатолий Ильич? Или вы тут в одиночку квасите?

Пиратов не ожидая такого начала тяжёлого разговора засуетился: – Да, конечно, Борис Геннадьевич. Ни каких проблем – сейчас организую.

– Заодно и Язева давай сюда.

Через пять минут стол был накрыт и мы теперь ожидали только начальника штаба, а когда он зашёл я скомандовал: – Давай, Анатолий Ильич, наливай.

Пиратов налил мне в кружку и поставил бутылку на стол.

– А себе и Язеву, чего не льёшь?

– Не…, вы выпивайте мы не будем и начинайте нас чехвостить.

– А…, чувствуете вину, – удовлетворённо протянул я и с удовольствием выпил жгучую жидкость. Медленно и со вкусом закусил, разглядывая виновато выглядевших офицеров.

– Ну, Пиратов, докладывай – почему два раза подряд накрыли первую роту? Причём во второй раз я приказывал увеличить дальность на триста метров.

– Пусть Язев докладывает, он разбирался во всём.

– А причём тут Язев? Ты командир дивизиона и с тебя в первую очередь спрос, до Язева очередь тоже дойдёт.

– Ну…, – протянул нерешительно Пиратов, – мы проверили установки на орудиях и всё было нормально…

Командир дивизиона хотел продолжить и дальше своё оправдание, но я его прервал.

– Анатолий Ильич, мне всё ясно: сейчас ты мне с Язевым лапшу активно начнёте вешать на уши, а я не хочу её даже слышать. В, принципе, мне и не интересна причина такого огня. Я её и так знаю. Да, да. Не делайте таких удивлённых лиц.

Парни, я вроде бы неплохой по жизни мужик, считаюсь хорошим командиром. Как начальник артиллерии не вмешиваюсь в жизнь дивизионов, хотя мог и клевать вас по мелочам, но обратите внимание я ведь не лезу в дивизионы…. Считаю, что в артиллерии полка, среди офицеров, нет дураков-артиллеристов – каждый на своём месте. Всё могу понять и всё могу простить. Но в жизни я придерживаюсь определённого правила по отношению к подчинённым – будь он солдатом или офицером.

– Ну, первый раз залетел, ну так случилось – могу понять и простить.

– Ну, второй раз произошло – тоже могу понять: всякое в жизни случается.

– Третий раз прокол. Тоже могу понять, может даже пошучу, типа – бог любит троицу.

– Но в четвёртый раз – это уже система. С этим подчинённым надо обращаться по другому. С ним бесполезно разговаривать – его можно только ломать.

В продолжении своей мысли расскажу одну быль, которая произошла на самом деле в Великую Отечественную войну с одним артиллеристом. Блокадный Ленинград. Командиру артиллерийской батареи 76 мм пушек, приказали переместиться на другие огневые позиции. Командир батареи знал что, например в три часа ночи, разводятся на Неве мосты. Он всё сделал нормально, но опоздал к разводу мостов на три минуты и с опозданием занял огневые позиции. Но к этому времени немцы на этом направлении провели атаку и продвинулись вперёд на шестьсот метров. Командира батареи арестовали и через сутки расстреляли. Посчитав, что если бы командир батареи не опоздал, то немцы не сумели бы продвинуться вперёд. Вот так, товарищ Пиратов.

Сегодня первая рота в бою потеряла четыре солдата убитыми и семь ранеными, задача поставленная командованием выполнена не была. Если бы всё это происходило во время Отечественной войны, то с тобой командир дивизиона сейчас бы беседовали НКВДисты. Вот как оно получается, что начальник штаба, своей работой подставил бы командира дивизиона. Во как оно может быть связано….

– Товарищ подполковник, я не хочу быть начальником штаба дивизиона, – неожиданно выкрикнул Язев.

– А тебя и спрашивать, товарищ капитан, никто не будет – хочешь ты или не хочешь. Я, как твой начальник, да и командование полка считают тебя подготовленным для того чтобы ты был начальником штаба дивизиона. И нечего при первой же неудаче крылышки опускать, а разбираться надо и делать выводы, чтобы впредь этого не допускать. Я сейчас стопашку ещё одну выпью и поеду к себе, а вы сидите и думайте…

В палатке, кроме оперативного дежурного и моего Ржанова, никого не было. Рассеянно выслушав доклад старпома, я задумался над сложившейся ситуацией. Но потом мысли сменили направления и я решил сходить в полковой медицинский пункт. Последнее время, несмотря на усталость, я очень плохо спал и в довершении очень здорово чесалось всё тело. С этим надо было что-то решать.

– Ну, что товарищ подполковник, всё типично: чешетесь от бельевых насекомых. Стирают в прачечных плохо и от этого страдают все. Удивительно, что у вас это проявилось только сейчас, но вот возьмите жидкость и в течении трёх дней обтирайте всё тело, – медик протянул мне пузырёк с прозрачной жидкостью и упаковку таблеток, – а это вам цитрамон. Перед тем как лечь спать, примите таблеточку и всё в порядке. Через три дня подходите – посмотрим, что получилось.

До совещания оставалось минут двадцать и я, нащупав в кармане таблетки, решил их принять сейчас – Какая разница? Приняв две таблетки и запив водой, я вновь углубился в донесения от дивизионов и миномётных батарей, но через несколько минут почувствовал сильную сонливость и вялость во всём теле. Если бы совещание начиналось минут через тридцать, я бы упал на кровать дежурного связиста и до совещания покемарил. Но палатку уже заполнили офицеры подразделений и я сильно потёр лицо ладонями, уселся напротив командира полка.

Спать хотелось неимоверно, глаза слипались и если бы у меня под рукой были бы спички, то наверно я бы сейчас и попробовал вставить в глаза спички. Усилием воли я прогонял сон и на каких-то тридцать-сорок секунд был в состоянии слушать командира полка, потом вновь проваливался в небытиё. Чёрт побери, что такое? Не пойму. Я вновь и вновь тёр лицо и сосредоточив внимание пытался слушать командира, но внимание через несколько секунд вновь рассеивалось и я опять "уходил в себя". Как добрался до кунга я уже не помнил и очень удивился, когда в четыре часа утра меня разбудил часовой: – Товарищ подполковник, вы просили разбудить, чтобы пойти на дежурство…

 

Часть шестая.

Февраль.

11 февраля 2000 года. 10.02. то есть вчера поехали на рекогносцировку. Погода была отлич-

15:00 ная, во всю светило солнце, предвещая приятную поездку. Но уже

через три километра выяснилось, что на КШМ командира полка отказали тормоза и что самое интересное механик-водитель сел за рычаги первый раз. Быстро обменялись мнениями и решили продолжить путь дальше, но осторожно. Проехали самое опасное место в Алхан-Кале – это крутой поворот и спуск к мосту. Водитель с блеском справился с управлением громоздкой машиной в этом сомнительном месте и уже после моста мы продолжили путь более спокойнее. Разрушенная окраина Алхан-Юрта обживалась: во всех дворах висело и сушилось на верёвках бельё. Развалины приводились в порядок, а кое где виднелась и свежая кладка кирпича. Около разрушенных домов из уцелевших сараев и времянок торчали трубы буржуек, многие из которых исторгали в чистый воздух дымки.

Достаточно быстро добрались до южного перекрёстка на Чечен-Аул, свернули вправо и помчались в сторону Старых Атагов. Если в первую войну, мы через пару километров сворачивали налево и ехали в сторону МТФ, то здесь мы поехали прямо и через несколько минут ехали по окраине населённого пункта. Справа тянулось ровное, чистое поле: не знаю почему, но я точно знал что для чеченцев это поле было святым местом, где они собирались то ли раз в год, то ли несколько раз в год. Слева тянулась и тянулась окраина Старых Атагов этого очередного "змеиного гнезда". Как это не странно, но разрушений почти и не было, а надо бы потрепать эту деревню. Что в первую войну, что сейчас Старые Атаги всегда были оплотом сопротивления и поддержки бандформирований и особо не скрывали этого. Вдоль заборов, у домов в привычной для чеченцев позе – на корточках сидели группы мужчин и провожали недобрыми взглядами нашу КШМэмку и две БМП разведчиков. Если мы были бы одни на дороге, то наверняка нас как минимум обстреляли, а то бы постарались и подбить. Но дорога вдоль деревни была забита техникой различных войсковых частей и поэтому любой инцидент на дороге был бы чреват нехорошими последствиями для деревни. Миновали последние дома деревни, дорога немного вильнула и приблизилась к крутому берегу реки Аргун и тут же впереди замаячили характерные очертания ресторана "Голубая устрица", с которым у меня были связаны определённые воспоминания. В первую войну я целый день простоял со своей батареей во дворе полуразрушенного ресторана. Между войнами ресторан был восстановлен и бойко работал, но во вторую войну ему опять не повезло и я с любопытством на ходу оглядел разбитые и исклёванные пулями стены здания. Но всё равно гляделся ресторан импозантно и уютный дворик, засаженный плакучими ивами продолжал манить любого путника зайти в ресторан.

Свернули влево и по длинному и пологому спуску начали спускаться к мосту через реку Аргун. Здесь опять нахлынули воспоминания: вот здесь взорвалась одна из моих противотанковых установок в конце мая 1995 года. А вот бетонные бассейны, мы здесь купались и чеченцы приходили просили, чтобы мы не купались, так как они отсюда брали воду для Чири-Юрта….

Сразу за мостом начинались окраины следующего населённого пункта – Чири-Юрт. Вообще-то если не смотреть на карту, а просто рассматривать местность то Чири-Юрт, Новые Атаги и Старые Атаги можно принять за одну большую деревню. Так как эти населённые пункты разделяли друг от друга лишь река Аргун, но эти деревни были самостоятельными административными единицами и судя по надписям на карте в них проживало около двадцати тысяч человек, а с учётом беженцев – как минимум 40 тысяч, может и больше.

Немного проехали вперёд, поднялись вверх и выехали на перекрёсток дорог Чири-Юрт – Дуба-Юрт, где сгрудилась толпа чеченцев в триста-четыреста человек, угрюмо наблюдающих за боем, который проходил в полутора километрах от перекрёстка. Наша КШМка и две БМП разведчиков пёрли прямо на толпу и та начала неохотно раздаваться в разные стороны, освобождая нам проход. Как потом оказалось, это были беженцы из Дуба-Юрта и сейчас они угрюмо наблюдали, как среди их домов подымались разрывы артиллерийских и танковых снарядов, а несколько домов на окраине горели, выбрасывая в чистое небо чёрный дым. Чеченцы нас пропускали, но взгляды которые они бросали на нас говорили о многом… В двухстах метрах от перекрёстка виднелись группа кирпичных зданий солидного вида – типа автосервиса. Кстати, в первую войну их не было. И вокруг этих зданий слонялись вооружённые люди в серой камуфлированной форме с ярко выраженной кавказской внешностью. Гантемировцы, что ли? А может всё-таки боевики? Но по нам не стреляют, значит и мы также себя должны вести. Хотя взгляды и их суета не носили доброжелательных характер. Благополучно миновали угрюмо настроенную толпу, от которой можно было ожидать всего, мы помчались на цементный завод, где располагался КП 160 танкового полка. Те танки, которые виднелись на поле и попались навстречу говорили, что полк находится далеко не в благополучном положении. Танки были Т-62, старые рухляди, которые едва перемещались по дороге. В штабе, размещавшимся в небольшом кирпичном здании, нам сказали что сейчас полк ведёт бой с боевиками на окраине Дуба-Юрта и командир полка находится там. Тут же на карте показали и место полкового КНП.

Глянув на точку на карте, я воскликнул: – О, товарищ полковник, я прекрасно знаю это место и проведу туда вас без всякого сопровождающего.

Через десять минут, мы слезли с машин и направились к окопу КНП, видневшему на поле у кустарника.

– Товарищ полковник, представляете – ровно пять лет тому назад я на том же самом месте сидел вдвоём с авианаводчиком и громили вертолётами окраину Дуба-Юрта. Ну надо ж, какие круги жизнь делает.

На КНП было совсем мало офицеров: командир полка, высокий и моложавый полковник, начальник артиллерии – майор и начальник связи, несколько солдат и всё.

Полковник Швабу представился и все оживлённо зашевелились.

– Ну, наконец-то…, – протянул полковник Буданов, – сам-то полк когда прибудет?

– Послезавтра пойдём, сегодня 10е февраля, ну тринадцатого сменим вас на позициях. – Мы все прошли на КНП и я быстро познакомился с начальником артиллерии. Фамилию расслышал плохо, но переспрашивать не стал – запомнил, что его зовут Николай. Задал ему несколько вопросов о состоянии его артиллерии и об огневых позициях. В принципе, о них и не стоило спрашивать: дивизион 122мм гаубиц располагался в двухстах метрах сзади КНП. Располагался в кустарнике и сейчас вёл огонь по окраине Дуба-Юрта.

– Слушай, Николай, там куда ты стреляешь, насколько я помню по первой войне кладбище располагается у дороги. Чего вы там воюете?

– Хорошая у тебя память. Точно кладбище. Толпу на перекрёстке видел?

– Видел, там ещё недалеко у группы зданий то ли гантемировцы, то ли боевики сновали. Не хрена не понять.

– А, ни то и не другое. Карачаево-черкесский ОМОН там стоит блок-постом. Семьдесят человек. И у нас есть сведения что они пропускают по дороге, которую контролируют, за деньги раненых боевиков, продукты и боеприпасы. Шакальё. Вот и сейчас духи что-то оживились и начали правый фланг полка долбить. А он у нас метров двести-двести пятьдесят до дороги не дотягивает. Вот они и жмут: такое впечатление как будто нас хотят отжать подальше от дороги. И мы сейчас туда бросили все свободные силы чтобы удержаться на позициях. Оставили в штабе, в тыловых подразделениях по минимуму и всех свободных офицеров, прапорщиков, солдат бросили на тот участок. Во, во смотрите…, – Николай возбуждённо закричал и стал тыкать рукой в сторону асфальтной дороги, в трёхстах метрах от нас. Все сгрудились на этом краю КНП и матерясь стали наблюдать за двумя легковыми машинами, стремительно мчавшимся по дороге в сторону Чири-Юрта. Стрелять из автоматов было поздно и мы только наблюдали как машины подскочили к блок-посту, задержались там на полминуты и рванулись к толпе местных жителей. Чеченцы обступили машину, а через пять минут легковушки уже мчались обратно к Дуба-Юрту. Как только стало возможно, мы открыли огонь из своих автоматов, но автомобили на большой скорости проскочили опасный участок и скрылись за кустарником, а через минуту послышалась стрельба и из района кладбища.

– Вот так и воюем. Сил чтобы перекрыть весь участок местности вплоть до берега Аргуна не хватает, но мы всё равно стараемся их долбить, а эти суки их пропускают. Ведь наверняка они сейчас своих раненых перекинули в Чири-Юрт, а обратно увезли боеприпасы и продукты. Заскочили в толпу, сдали раненых мигом загрузили груз и умчались. Суки…, – Буданов опять выматерился и зло сплюнул.

Швабу задумчиво поскрёб пальцем подбородок: – Ну, что ж. Значит первым делом мы перекроем дорогу у кладбища и потянем линию обороны дальше…

– Слушай, а у тебя сколько человек в полку? – прервал Швабу командир танкового полка.

– Две с половиной тысячи человек. А что?

– Сколько??? – Одновременно в изумлении спросили Буданов и начальник артиллерии.

– Две с половиной тысячи… – Мы тоже в удивлении смотрели на танкистов.

– Две с половиной тысячи, – Буданов уже протяжно протянул слова, как бы пробуя их на слух и в его голосе прозвучала сложная гамма оттенков: тут была зависть, восхищение, горечь, обида и многое, многое другое. Потом полковник внезапно ожесточился и уже почти выкрикнул, – две с половиной…., а ты знаешь сколько у меня человек?

– Четыреста моих танкистов и две мотострелковые роты неполного состава – одна из них не моя. И я этими силами держу то, что ты послезавтра закроешь своими тысячами. Ёб…, ёб… и ещё раз ёб…. Где нет пехоты, там в линию выстраиваю танки и экипажи, четыре человека, держат оборону сто метров вправо, сто метров влево от танка. А танки. Ты же их видел. Каждому по тридцать, тридцать пять лет. Их на свалку надо, а меня на войну с ними послали. Блядь, сволочи…

Мы молчали и с сочувствием слушали лихорадочную речь командира полка и прекрасно понимали куда адресовались матерные слова, а я в который раз с благодарностью вспомнил командование округа, которое хоть и с матом, руганью, но укомплектовали полк наилучшим образом. А Буданов продолжал: – …у меня половины штаба полка в живых нету, потому что они как пожарная команда – последний мой резерв. И мне приходится их кидать в бой в критический момент как простых солдат…..

Командир танкового полка безнадёжно махнул рукой и отвернулся, чтобы мы не заметили предательски заблестевшие глаза.

Бой на окраине Дуба-Юрта постепенно затих, мы обговорили все вопросы и стали собираться обратно. Начальник артиллерии Николай пообещал передать мне все углы, все привязанные точки и шикарно сделанную панораму местности.

Бой закончился и на перекрёстке дорог толпы не было, лишь человек двадцать мужчин на корточках сидели вдоль забора, провожая нас недружелюбными взглядами. Здесь же у перекрёстка маячили и человек пятнадцать Карачаевские ОМОНовцы: ну точно вылитые духи – если где на "узкой тропке" встретишь пулю точно получит в лобешник и разбираться не будем. Обратная дорога заняла гораздо меньше времени и мы уже в четыре часа дня въехали в узкие улочки Алхан-Калы, где нас ожидал неприятный сюрприз. По небольшому рынку перед разрушенным Домом Культуры слонялось до пятнадцати сильно выпивших контрактников, чуть дальше виднелось два "Урала", вокруг которых собрались человек двадцать молодых и крепких чеченцев, непринуждённо беседующих с такими же пьяными водителями. Контрактники покидали свои автоматы в кабинах автомобилей и бессмысленно бродили расхлюстанные между лотками не замечая как практически за каждым двигалось по два-три также крепких чеченцев. Да, опоздай мы минут на десять, и эти безмозглые контрабасы, вместе с автомобилями и оружием были бы захвачены в плен. Бронированные машины резко затормозили в центре рынка и с брони горохом посыпались разведчики, а командир взвода разведки поднявшись во весь рост на БМП дал длинную очередь из пулемёта над человеческим скопищем. Человеческая масса колыхнулось и чеченцы брызнули в разные стороны, скрываясь в улочки и переулки, а разведчики активно работая прикладами и ногами погнали это пьяное стадо контрактников к "Уралам", и через пять минут только сизые дымки от наших машин да выглядывающие головы чеченцев из улочек напоминали о произошедшем.

Наша колонна выскочила из селения и через километр остановилась за кладбищем. Опять пинками разведчики вытолкали контрабасов из машин и построили их в одну шеренгу. Швабу начал расспрашивать с какого они подразделения, как оказалось с третьего батальона, а пожилой контрактник стал возмущаться – чего мол, нельзя что ли съездить на рынок и купить себе что-нибудь….?

Красная пелена гнева и ненависти затмила мой взор: – Ублюдки, тупые твари. Они даже не понимают что сейчас им спасли как минимум здоровье. Ведь прежде чем обменять их бы избивали каждый день, требуя послать своим близким письмо с требованием собрать приличный выкуп. А так как это, блядь, нищета и убогость, то их бы просто грохнули…

Я коротко размахнулся и сильно ударил контрактника в челюсть, тот нелепо взмахнул руками и улетел в грязь. Второго я ударил в солнечное сплетение и он послушно согнулся, а потом медленно опустился на колени в грязную колею. Но я уже тряс третьего за грудки так сильно, что его голова моталась как у тряпичной куклы. Потеряв равновесие, я подскользнулся и вместе с солдатом упал на дорогу, что привело меня ещё в большее бешенство. Я вскочил и кинулся на шеренгу пьяных солдат и стал их молотить направо и налево, но мой гнев как то быстро улетучился и через полминуты я отошёл в сторону, брезгливо отряхивая руку от соплей и крови. Разведчики тоже, в свою очередь, слегка поколотили эту пьянь и по команде командира посадили контрактников в кузов и по приезду на КП полка всех их кинули в яму.

Вечером ко мне в кунг заявился печальный капитан Кунашев и стал жаловаться на то что он не может справиться с батареей. Я сидел, молча слушая эти стенания, а Кунашев принимая моё молчание за сочувствие всё больше и больше выворачивал свою душу. Честно говоря, никогда не лежала у меня душа к нему: ещё с того конфликта в ПТБ в Екатеринбурге. Будучи помощником командира третьего батальона по артиллерии, он тоже не блистал. Если помощники по артиллерии первого батальона принимали активное участие в боевых действиях батальона, то Кунашев никуда не лез и тихонечко жил в тени более активного Беляева. Как то сразу вспомнилось, что один раз я захотел поручить ему пристрелять ТЭЦ на его участке 240мм миномётами и уничтожить располагавшихся там боевиков, и как Кунашев тогда ловко увильнул от этого и мне пришлось безрезультатно долбить толстые стены ТЭЦ нашими слабыми снарядами, ну а выпить он был далеко не дурак. Мне надоело слушать капитана и я его прервал.

– Послушай, Слава, что я тебе скажу, а понравиться тебе это или не понравиться – мне всё равно. По моему мнению, мнению начальника артиллерии полка, одного Беляева было достаточно чтобы руководить огнём в батальоне. Ты же не обременял себя делами батареи и теперь, когда сильного Беляева нет – иди и командуй батареей. Ты теперь несёшь ответственность за неё вместе с командиром батальона – вот и иди к комбату и плачься ему. Шагом марш, товарищ капитан и утром мне доложите о принятых мерах.

Кунашев скорчил кислую рожу и недовольный моим решением ушёл из кунга. Напьётся наверно от обиды и не хрена делать не будет, ну ладно завтра я его ещё "сотрясу"

Накаркал. Утром 11.02. вдруг выясняется, что половина пьяных в яме с третьей миномётной батарее и автомобиль "Урал" тоже оттуда. Только я сплюнул от злости, как в ЦБУ заваливает хмурый Кунашев.

– Товарищ подполковник, разрешите доложить о ЧП в батарее.

– Если, товарищ капитан, о пьяном водителе и о его вояже в Алхан-Калу то я знаю.

– Нет, товарищ подполковник – хуже. Ночью два пьяных контрактника, рядовые Сулейманов и Гейнц, стали выяснять отношения друг с другом и Сулейманов выстрелил из автомата Гейнцу в ногу. Испугался содеянного и выстрелил себе в живот. Оба в тяжёлом состоянии: у одного простреляна голень с раздроблением кости, а Сулейманов не выживет.

Я махнул рукой: – Идите, Кунашев, и работайте. Не получается – идите к командиру батальона. А то совсем не солидно будет если приедет начальник артиллерии и будет опять всем бить рожи, а капитан чистенький в сторонке будет стоять. Иди, Слава….

В 9 часов стали строить полк, а в 11 часов прилетели члены комиссии и в течении получаса приняли полк, где надо расписались. После чего наградили ордена и медалями солдат, офицеров и прапорщиков из первого указа Президента и улетели. Целый день грузились и он прошёл в суматохе.

14 февраля 2000 года. С утра догрузились (12.02.) и начали вытягиваться в колонну. Погода

16:40 была мрачная и мерзкая. Хмурое небо, низкие тучи, хорошо хоть

дождь не идёт. И грязь, опять всё кругом размесили, даже не хочется слазить с брони. С горем пополам вытянулись и тронулись. 2 километра до выхода на асфальт у старого кладбища заняли часа полтора, потом всё пошло веселее. Миновали Алхан-Калу, проехали Алхан-Юрт и двинулись в сторону Чечен-Аула. Вот тут то и началась чехарда. В этот день, одновременно, несколько полков и отдельных частей меняли месторасположение и дорога была полностью забита военной техникой. В довершении всего, резко похолодало и мокрый асфальт покрылся тонкой плёнкой льда. Тут то и началось веселье. По широкой дороге, ведущей в Грозный, танки и БМП мотало по всей ширине дороги и пока встречных потоков не было, всё сводилось лишь к незначительным столкновениям бронированной техники. В основном это были удары в корму впереди идущей машины. Но вот выскочила колонна 15го полка, которая неслась нам навстречу на большой скорости. Внезапно впереди идущая машина резко затормозила – я как раз её миновал и с предостерегающими криками пехоты начала резко тормозить идущая следом БМП, за ней начали тормозить и другие бронированные машины, но гусеницы лишь царапали лёд на асфальте. Первое БМП сильно ударилось о стоящую машину и пехотинцы как камни из пращи полетели на землю. Следующее БМП точно также врезалось, в неё следующее и бойцы также повторяли полёт в неизвестность. В это время наша колонна стала тормозить и я отвлёкся, командуя своим механиком чтобы вовремя затормозить и не врезаться в командирскую КШМ, а потом стал энергично махать рукой разведчикам, требуя чтобы они своевременно тормозили. Обошлось без столкновения, наша колонна плавно остановилась и я снова посмотрел на столкнувшиеся БМП 15го полка. Там шла ругань между механиками-водителями а солдаты; перемазанные в грязи и окровавленные, также матерясь собирались у своих машин. У одного была сломана рука и он сидел на асфальте, обессилено прислонившись спиной к гусенице БМП, а вокруг него суетился санинструктор, разрезая рукав бушлата. Снова послышались крики, солдаты стали разбегаться в разные стороны от стоявших БМП, а на них с большой скоростью летел танк. Механик-водитель танка начал тормозить, но все его усилия были бесполезны. Танк начало крутить на дороге по какой-то бессмысленной траектории, благодаря которой он благополучно и улетел в поле, где и застрял, сев на днище. Механик дал газу и фонтаны грязи от бешено вращающихся гусениц высоко взлетели над пахотой, а танк грузно осел ещё больше на брюхо. Наша колонна медленно двинулась вперёд, а навстречу на большой скорости летели новые БМП и танки 15го полка. Все, солдаты и офицеры, кто сидел на броне махали им руками, кричали, пытаясь показать, что надо снижать скорость, но нас не понимали и продолжали нестись к недалёкой куче бронетехники, куда врезалось всё больше и больше машин. Дорога сделала плавный поворот и он скрыл от нас царящий на дороге бардак. Командир учёл горький урок и до поворота на Старые Атаги колонна шла на небольшой скорости и благополучно дошла до ресторана "Голубая устрица", где на поле стала выстраиваться в батальонные колонны, чтобы завтра с утра начать менять 160й танковый полк.

Справа встали несколько колонн первого батальона, потом первый дивизион, рядом с ним рота связи, развед. рота, ПТБ, командный пункт, второй дивизион, подошёл третий батальон – встал слева. Так что мы оказались в центре. Все расслабились, начали бродить между машинами и тут произошло ЧП. Несколько бойцов обнаружив среди машин на поле землянку, скрылись внутри, а через несколько секунд раздался глухой взрыв и из узкого входа землянки выметнулся столб дыма и пыли. Кто был недалеко кинулись к землянке и стали вытаскивать из неё окровавленных солдат. Все трое были в тяжёлом состоянии: двое были без сознания и иссечены осколками, третий в сознании и вроде бы осколки его миновали, но у него была оторвана рука, которая болталась лишь на клочке кожи. Прибежала из второго дивизиона фельдшер Наталья Геннадьевна и умело стала оказывать им первую медицинскую помощь; остановила кровотечение и наложила повязки, после чего раненых унесли в полковой медицинский пункт.

Мои солдаты протянули в кунг телефонный провод, перекусили и я лёг спать. Ночь прошла спокойно.

Утром 13.02. в 7 часов утра полк тронулся с места ночлега, на перекрёстке Чири-Юрт мы с командиром полка пропустили мимо себя первый МСБ и мои дивизионы, которые свернули вправо и пошли на огневые позиции артиллерии 160го полка, а сами с полковником Будановым поехали на цементный завод в их штаб ждать доклады о смене, а потом перебрались на КНП. Разговорились, Буданов стал рассказывать как они брали вершины гор, когда пришли сюда. В помощь пехоте в горы пошли почти все офицеры штаба полка. Вроде бы вершины взяли без помех, но через несколько часов боевики окружили вершины и попытались сбить пехоту с позиций. Бой длился несколько часов и позиции, хоть и с трудом, но сумели отстоять и при этом погибло 8 офицеров управления полка.

20 января командир взвода управления начальника артиллерии полка выдвинулся на соседнюю вершину для корректировки, но боевики их обнаружили и начали окружать вершину. Лейтенант приказал солдатам отходить и остался прикрывать отход подчинённых, а потом, убедившись что солдаты благополучно добрались до пехоты, стал сам отходить, но получил пулю снайпера в затылок. Буданова каждый раз трясло от ненависти как только он начинал рассказывать про чеченских снайперов, даже не подозревая, что через пару месяцев он из-за них сам попадёт в беду и сядет в тюрьму на несколько лет.

Я спросил про селение Лаха-Варанды, которое находилось в пару километрах от Чири-Юрта, но на противоположном берегу: – Я там в первую войну комендантом был. Сам себя назначил – поэтому интересно, – пояснил я.

Знали они мало: Лаха-Варанды была в зоне действия 19 дивизии ВВ. Боевики там держат оборону в посёлке Пионерский и на скале у входа в Аргунское ущелье. Поэтому передний край проходит прямо по окраине моей деревни.

День был пасмурный, по земле стелился туман, поэтому замена прошла для боевиков незаметно и лишь к вечеру они поняли что против них стоит новая часть, причём более сильная.

Буданов и его офицеры тепло распрощались с нами и ушли из окопа, который теперь стал нашим КНП. Не успел я оглядеться как на меня посыпались неприятные известия. Из первой миномётной батареи втихую уехали командир батареи старший лейтенант Мустаев и старший офицер батареи Каюмов. Ну я понимаю Мустаева: спасибо ему и на том что он будучи раненым в голову продолжал руководить батареей ещё две недели. И дай бог ему здоровья. Неприятно, конечно, что тихо уехал – да ладно. А вот Каюмов достал в МОСНе справку форма 100: якобы у него одна нога короче другой на 3 сантиметра и у него в результате физической нагрузки разрушается коленная чашечка. Чушь, конечно. Не успел я отойти от этого известия, как с первого дивизиона позвонили и сообщили более неприятную весть. Начальник связи дивизиона старший лейтенант Банченко и бывший начальник разведки первого дивизиона старший лейтенант Вотчал самовольно улетели домой, а если прямо говорить то дезертировали. Интересные подробности их исчезновения доложил Дзигунов.

Два дня тому назад в полку приземлился вертолёт. Банченко и Вотчал зашли к фельдшеру дивизиона Татьяне Ивановне:

– Татьяна Ивановна, мы на несколько часов оставим у вас своё оружие, а то нам тут пару дел надо сделать…

Татьяна Ивановна, конечно, согласилась, не чувствуя никакого подвоха, а офицеры выйдя от неё подхватили свои вещи, сели на вертолёт и улетели. Командир дивизиона только сегодня спохватился, обнаружив их отсутствие. Позорище. Буду добиваться чтобы их поступок рассматривали как покидание позиций в боевых условиях.

К 15 часам, поставив задачу командирам подразделений, мы с командиром полка двинулись в лагерь. Командный пункт полка и тыловые подразделения уже разместились на территории цементного завода. Мои офицеры поставили наш кунг и прицеп взвода в углу двух зданий, отгородились маскировочной сетью и получился уютный закуток.В случаи обстрела или нападения мы были прикрыты с двух сторон. Что ещё приятно обрадовало – это наличие асфальта. Так надоела эта грязь, что даже разбитый асфальт смотрелся и воспринимался почти проспектом. Выпив кофе я повёл старпома показывать минные поля, которые были установлены как 160м полком, так и боевиками на территории завода. Пока шли по разрушенному заводу на меня нахлынули воспоминания и я с удовольствием рассказывал подполковнику Ржанову о том как пять лет тому назад 324 полк, в котором я служил командиром противотанковой батареи брали этот завод, как его в течении трёх недель долбили артиллерией и я с любопытством разглядывал его в бинокль и даже и не мог подумать, что через пять лет теперь я буду располагаться на этом заводе….

– О чёрт, Ржанов, оказываться не только располагаться, но теперь уже духи нас на заводе долбят своей артиллерией, – в самую верхушку невысокой кирпичной трубы, в метрах тридцати от нас, попала 82 миллиметровая мина и громко разорвалась, засыпав нас кирпичными и металлическими осколками. Мы быстро юркнули в разбитый дверной проём цеха и прижались к стене и вовремя – ещё несколько мин разорвалось на улице. Если мы бы не спрятались, то наверняка кто-то из нас был ранен или убит. Выждав некоторое время, вышли на улицу и подошли к заминированному цеху, здесь я показал помимо цеха и другие минные поля. Только закончил показ как нас с недалёкой высоты обстрелял снайпер. Да, жарковатое будет у нас здесь стояние. Вернулся в штаб и по карте определили цели в Дуба-Юрте и чтобы духи поняли, что пришёл серьёзный полк нанёс по ним хорошие удары.

15 февраля 2000 года Мы уже час были на новом КНП, а туман никак не рассеивался: низко

5:50 стлался по земле, медленно проплывая перед нами. Иной раз создава-

лось впечатление, что туман быстро бы рассеялся, но ему мешала зелёнка, за которую он цеплялся своими серыми клубами. Так и хотелось послать к зелёнке солдат и к чёртовой матери всё порубать. Мы толкались на КНП и тихо матерились на эту чеченскую погоду, хотя прекрасно понимали, что она также мешала и чеченцам. Командир 2го АДН майор Рычков решил завтра сходить на одну из высот, на которой расположилась одна из мотострелковых рот, осмотреться оттуда и развернуть НП батареи.

Постепенно туман стал подыматься и вот проявилась огневая позиция первой миномётной батареи: она была впереди КНП метров на двести и несколько левее. Потом зачернели и вынырнули силуэты танков и ЗСУ зенитчиков, а ещё через пятнадцать минут туман рассеялся окончательно и весь Дуба-Юрт был как на ладони. Мы оживились и выбрали несколько целей для пристрелки, где могли быть позиции боевиков, их наблюдательные пункты и пути выдвижения и отхода с этих позиций.

Сначала пристреляли дорогу на левом краю деревни: ещё в первую войну я наблюдал, как по ней боевики уходили в горы. От нас она просматривалась лишь на протяжении трёхстах метров и по её краям кучковались густые заросли куда можно было занырнуть в случаи обстрела и скрыться. Потом группа зданий: она стояла несколько особняком от других зданий и там можно было оборудовать хорошие позиции и НП, откуда просматривались все подходы с нашей стороны к этой части Дуба-Юрта. Ещё правее виднелось здание и своими характерными очертаниями оно напоминало школу – так мы его и обозвали в качестве ориентира и цели – тоже пристреляли. Вообще, второй дивизион меня сегодня порадовал своим точным и своевременным огнём, чего нельзя было сказать о первом дивизионе. Дзигунов по телефону материл огневиков, но это мало помогало. С горем пополам мы пристреляли цели и первого дивизиона, а потом я устроил огневое прочёсывание селения. Вот тут было зрелищно. Два дивизиона, гигантской расчёской, с шагом сто пятьдесят метров, прочесали Дуба-Юрт туда и обратно. Двадцать минут огневого прочёсывание и селение на полчаса было скрыто он наблюдения красно-серой кирпичной пыль и дымом от горевших домов. Это вам не 160 танковый полк с хилым дивизионом. Помимо дивизионов, в прочёсывании участвовала и миномётная батарея.

Дым и пыль рассеялись и на окраине замаячили белым флагом. Со стороны кладбища, подали сигнал, мол видим и разрешаем подойти. На кладбище закрепился взвод первой роты и старшим там был замполит батальона майор Арзу Резванов. Мы в бинокли наблюдали, как Арзу с солдатом встретились на дороге с чеченцем, о чём то переговорили и разошлись. К этому времени к позициям взвода по дороге от блок-поста карачаево-черкесцев подъехала машина с ОМОНовцами.

Резванов прояснил ситуацию, оказывается, боевики договорились с ОМОНовцами, не понятно только на каких условиях, что боевики отдадут трёх наших пленных солдат с 74ой бригады. Их вчера привезли в Дуба-Юрт и до обмена поместили в подвал одного из домов, но теперь они готовы отдать лишь одного солдата, так как час тому назад во время огневого прочёсывания один снаряд попал в этот дом и два солдата погибли.

Опять показались чеченцы и среди них виднелся в рванной форме солдат. Обмен произошёл в спокойной обстановке, но как потом рассказал Резванов, боевики были разочарованы тем что обмен происходил в присутствии наших солдат и офицеров, а не один на один с ОМОНовцами. Как Арзу говорит, что то у них сорвалось, но бойца отдали.

Ещё раз хорошо прочесав деревню мы вернулись на завод. Обед был не готов и, я взяв с собой старпома отправился на огневые позиции третьей миномётной батареи. Она располагалась на территории завода и держала под обстрелом горы с этой стороны и лесной массив на них. Печальная картина открылась нам. Если палатки были расставлены более-менее нормально и в них был относительный порядок, то миномёты нелепо похилившись в разные стороны, сиротливо стояли на небольшой площадке. Батарея занималась какими-то своими мелочными делами и не обращала внимания на то, что на огневую позицию пришёл начальник артиллерии и старший помощник. Бойцы слонялись у палаток, сидели кучками у автомобилей, которые также являли живописную картину запорожской сечи. Обойдя каждый миномёт и тщательно их оглядев, я начал "заводиться". Миномёты были в ужасном состоянии и заржавели до такой степени, что можно было уверенно спорить – миномёт не стрельнет. Ящики с минами около каждого миномёта были просто покиданы на грунт в беспорядке.

Я подозвал сержанта и приказал вызвать ко мне офицеров. Сержант нырнул в большую палатку и оттуда поспешно выскочили два лейтенанта: старший офицер батареи Авдеев и командир второго взвода Жестков.

– Авдеев строй батарею, а пока она строится давай уже с тобой пройдём по огневой позиции. Да, кстати, пошли кого-нибудь за Кунашевым. Ему тоже есть что сказать.

СОБ* подал команду и на позиции началась суетня, как то внезапно появился капитан Кунашев и, поздоровавшись со мной и Ржановым, стал безучастно наблюдать за кутерьмой. Суета постепенно улеглась, Авдеев подал команду – "Смирно" и доложил мне о построении. Я же принял доклад и в свою очередь подал команду – "Вольно".

– Ты, ты и ты – выйти из строя, – три контрактника, чуть помедлив, вышли на середину строя и повернулись к нему. Я же продолжал идти вдоль замершего строя и продолжал тыкать некоторых солдат в грудь пальцем и выводить их строя, но этих я построил несколько правее первых трёх. Потом ещё раз обошёл солдат и встал посередине.

Только собрался закатить гневную речугу, как в ста метрах от огневой позиции, с небольшим разлётом и с интервалом в десять секунд разорвались пять 82 миллиметровых мин, после чего ещё ближе разорвалось несколько гранат с АГС. Строй дрогнул, но остался стоять ожидая команду рассыпаться, но я как старший команды не подал. А вместо этого повернулся к лейтенанту Авдееву.

– Авдеев, огневая позиция боевиков находится за той горой, – я показал на высоту в восьмистах метрах от огневой позиции, – Огонь!

Авдеев растерянно оглядел на нелепо торчащие миномёты и неуверенно подал команду, но я его сразу же остановил.

– Авдеев, облегчаю задачу – любым, одним миномётом.

Офицер уже более уверено скомандовал и из строя выскочило несколько солдат и засуетились вокруг крайнего миномёта. Двое солдат ловко орудуя лопатами, в несколько секунд вырыли углубление под плиту миномёта, куда её сразу же и определили. Наводчик выставил на прицеле установки и с помощью второго номера начали выгонять пузырьки уровней на середину и тут же одновременно закричали – Готово! В это время остальные номера прицепили на хвостовое оперение по четыре пучка на пять мин и с криками побежали к миномёту – "Осколочно-фугасной", "Заряд четвёртый". Номер подбежал к миномёту и опустил мину в ствол. Послышалось характерное шипение, тупой удар и ничего. Выстрела не последовало. Наводчик ударил ногой ствол, но опять выстрела не последовало.

– Стой, – я остановил следующее действие расчёта, – встать в строй. Потом проведёте разряжание.

Дождавшись когда расчёт вернулся в строй, я опять вывел из строя, тех кого выводил и повернулся к замершим солдатам.

– Товарищи солдаты, вот у меня есть один такой недостаток, который здорово мне мешает в повседневной жизни. Из-за него я частенько попадаю в неудобное положение. У меня прекрасная память на события, на дороги и на многое другое: я ночью, первый раз в жизни, проеду по какой-нибудь дороге и через десять лет запросто повторю этот маршрут. Но вот зрительная память на лица хреновая и я никак не могу с первого раза запомнить человека: что самое интересное баб запоминаю с первого раза, а мужиков – не могу запомнить. Не могу запомнить своих новых подчинённых: так, может только с пятого раза начинаю запоминать. Но вот этих, – ткнул пальцем в сторону трёх контрактников, – хоть я и видел их всего пять минут, но запомнил на всю жизнь.

Вот эти трое скотов, я не боюсь этого слова – именно скотов, пуская пьяные слюни слонялись по рынку Алхан-Калы четыре дня тому назад. В этом "змеином гнезде"….

– Я, товарищ подполковник, не скот и пьяные слюни не пускал, – прервал меня тридцатипятилетний контрактник и твёрдо посмотрел мне в глаза.

– Авдеев, сколько он служит в батарее и эти двое сколько?

Офицер задумался на несколько секунд: – Месяц назад.

– Понятненько…. Да, может быть я про "пьяные слюни" несколько сгустил краски, да "не слонялись", а ходили. Может быть вы действительно отличные парни, а не скоты. Но вели вы себя как скоты….. Молчать! – Гаркнул я на контрактника, который вновь попытался меня прервать, и вновь продолжил, но уже нормальным тоном, – Я сейчас в течении пяти минут попытаюсь вам объяснить, почему я вас называю скотами.

– Я здесь воевал в первую войну – почти полгода. Я воюю на второй войне пятый месяц. Я нормальный мужик и, конечно, у меня как у нормального мужика возникают какие-нибудь желания и я как достаточно большой начальник в полку могу позволить себе выполнение этих своих желаний: я могу поставить задачу и мне привезут водки – сколько я захочу, могу сесть на своё ПРП, взять нормальную охрану из разведчиков и прокатиться на тот же рынок. Могу нажраться водки и упасть у себя в кунге. Всё это я могу, но не делаю потому что есть более важные дела чем вот эти сомнительные удовольствия.

– Даже могу признаться вам, – я оглядел замерший строй, – что я каждый день выпиваю водку или коньяк: когда больше – когда меньше. Да.., несколько раз, очень крепенько нарезался…

Я замолчал, выдерживая паузу, наблюдая интерес в глазах солдат, которые с любопытством ожидали продолжение: – И что самое интересное – не шёл и никому не бил рожу, выясняя отношения. Ни в кого не стрелял, как это было несколько дней тому назад у вас в батарее, не взрывал "Муху", как контрактник в первой миномётной батарее. Не хватал автомат и не бежал на передок, чтобы "надрать жопу" духам как семь контрактников из первого батальона на Новый год. Ты солдат знаешь об этом случае? – Я так внезапно обратился к контрактнику, что тот вздрогнул и через несколько секунд отрицательно помотал головой.

– Так вот, для тех кто не слышал про этот случай. 7 "контрабасов", по иному не назовёшь, нарезались как раз за пару часов до наступления Нового года и почувствовали себя охеренно крутыми фронтовиками. Решили сходить в населённый пункт Андреевская долина, кстати занятый боевиками и "надрать им задницу". Трезвые духи их засекли, подпустили поближе и ударили из автоматов. Результат – вернулись только трое, двое были убиты на месте, а двоих они взяли в плен. Интересна судьба попавших в плен: про них мы узнали тоже несколько дней тому назад. Так вот эти двое контрабасов, конечно, хорошо и не раз были биты в плену, а потом прислуживали духам на кухне – помогали готовить пищу. Не думайте, что они у котлов стояли и ложками пробовали оттуда пищу. Они выполняли самую грязную работу, а когда нужно было духам прорываться, они спокойненько отвели этих олухов в развалины и каждому пустили по пуле в затылок. Интересная история. Да?

– Так вот солдат, если бы мы тогда вовремя не подъехали к рынку, то тебя и твоих безумных товарищей повязали и уволокли бы в плен. Ты хоть сейчас понимаешь, от чего тебе спасли?

Контрактник молчал, опустив голову. Я тоже молчал, и не дождавшись ответа, спросил СОБа.

– Авдеев, а с какого он расчёта?

Лейтенант молча мотнул головой на миномёт с осечкой.

– А, вот оно как…, – со значением протянул я, – а ну-ка командир расчёта выйти из строя.

Из строя вышел молоденький сержант и, виновато опустив голову, замер.

– Так, теперь весь остальной расчёт, рядом со своим командиром становись, – из строя вышло ещё трое солдат и, также опустив головы, построились слева от своего командира. И сержант, и солдаты были срочники, причём из тех, кто был с самого начала.

– Иди сюда, – я потянул за рукав контрактника и поставил его напротив командира миномёта, – тебе же солдат лет тридцать пять, наверно?

Контрактник, нервно сглотнул и кивнул головой, а я повернулся к СОБу: – Авдеев, ну на хрен он тебе нужен? В свои тридцать пять лет он должен иметь богатый жизненный опыт, чувство ответственности, как у старшего брата, за свой расчёт. Учить этих молодых людей жизни, сдерживать их, а он сам пьёт и едет на казённом УРАЛе прямо в плен. Да он должен был подойти к своему командиру расчёта и сказать ему – ты чего, Петька? Ты смотри какой у нас миномёт – давай его почистим… А он спокойно сидит, отдыхает, и его "богатый" жизненный опыт и "сильное" чувство ответственности – молчит. Авдеев, увольняй его, рассчитывай и увольняй – это мой приказ.

– Всё солдат, для тебя война закончилась, а расчёту встать в строй.

Расчёт занял свои места в строю, а контрактник продолжал стоять, только растерянный взгляд его метался то на меня, то на Авдеева, то на строй.

– Товарищ подполковник, разрешите рядового Сергеева всё-таки оставить в батарее? – Решительно обратился ко мне старший офицер батареи.

Я устало махнул рукой: – Авдеев, делай как хочешь. Ты его лучше знаешь, но я бы его всё таки уволил. Значит так, завтра утром я прихожу и проверяю огневую позицию и миномёты. Всё, командуй СОБ.

Мы с Ржановым направились к себе, а через минуту нас догнал Кунашев.

– Товарищ подполковник, да это мы хотели ржавчину керосином убрать, да забыли вовремя его вылить из стволов и промыть, вот они за сутки и заржавели…

– Кунашев, а что огневую позицию занять, оборудовать и подготовить её к ведению огня вы тоже забыли? Идите, товарищ капитан, и руководите батареей, а о том что мы тут увидели будет доложено командиру полка. Идите и лично руководите "абортом"* миномёта.

Пока мы шли к себе духи опять открыли огонь из миномётов и все мины легли в районе штаба – пристрелялись гады.

16 февраля 2000 года В четыре часа утра меня разбудили и я по своему почину пошёл на

10:07 дежурство в штаб. Накопилось много бумажных дел и дня мне не

хватало чтобы их разгрести. До 6 часов оформил новую рабочую карту начальника артиллерии, а в 7:40 открыл огонь по целям Љ12, 13, 14. Цель Љ14 прямо по центру нп. Улус-Керт. В 13 часов планируется мощный огневой налёт всей группировкой артиллерии по целям Љ002, 003, 004 где по данным разведки южнее 1.5 километра Улус-Керта находится лагерь боевиков. Вообще, согласно плана, мы жмём на боевиков с четырёх направлений: с южного направления – мы, 19 дивизия ВВ и другие части, с северного – со стороны Итум-Кале и через Шатой другая группировка, с запада через Селменхаузен – десантники и с востока другие части, их я не знаю. Все группировки жмут и выдавливают боевиков в район Улус-Керта, чтобы там их перемолоть артиллерией и авиацией, а потом тщательно зачистить пехотой. Сегодня 19ая дивизия ВВ на правом берегу Аргуна решила отбить у боевиков нижнюю часть нп. Пионерский и выдавить духов ко входу в Аргунское ущелье.

Только что из штаба ушёл командир полка, ему РЭБовцы притащили радиоперехват боевиков, из которого выходит, что чеченцы спокойно чувствуют себя в Дуба-Юрте.

– Ну что ж, товарищ полковник, сейчас отдам распоряжение и проведём мощное огневое прочёсывание. Снарядов достаточно, так что спокойствия им не видать….

11:30 Громко хлопнула дверь и штаб вошёл особист Сан Саныч. Огляделся и направился ко

мне. Сел напротив меня и спросил: – Борис Геннадьевич, тебе что-нибудь говорит фамилия Резван Ичигов? Он с Новых Атагов, командующий Южным фронтом против нашего полка.

– Честно говоря, Сан Саныч, я знаю одного Резвана с Новых Атагов. Но он или не он – не знаю? Тот был начальником отдела сбыта вот этого цементного завода. Да, он тоже в первую войну командовал отрядом в двести человек, но поняв что сопротивляться нам бессмысленно, вышел на переговоры, а потом совсем перешёл на сторону новой Чеченской администрации.

– Борис Геннадьевич, он – не сомневайся. Расскажи мне о нём поподробнее. Ты сейчас единственный в полку, кто хорошо знает его.

– Да не особо я его знаю. Так, встречался несколько раз. Пару раз приглашали меня вместе с командованием к нему в гости, но я ни разу не попал туда по разным причинам. Но могу рассказать то о чём мне рассказывали, а ты, Сан Саныч, сам уж отделяй, где правда, а где вымысел.

Мы в 95ом году почти целый месяц проторчали под Чечен-Аулом и за этот месяц почти наполовину разрушили артиллерией и танками селение. А когда в конце марта вышли к Новым Атагам, Резван тогда командовал отрядом боевиков в двести человек и он вовремя понял что если они окажут сопротивление нашему полку то и его деревню будет ждать та же участь что и Чечен-Аул. Он вышел на переговоры с нашим полком и, представившись командиром "народного ополчения" деревни, предложил заключить перемирие – он не стреляет по нам и не выходит со своими ополченцами из деревни, мы же не стреляем по деревне и не лезем в неё. Командир принял правильное решение и заключил с ним соглашение. Мы обошли Новые Атаги и закрепились на рубежах чуть дальше деревни. Впоследствии мы простояли под Атагами апрель и почти весь май. Почти каждый день Резвану, как старшему в селении, приходилось решать различные бытовые и другие вопросы, для разрешения которых ему приходилось ежедневно встречаться с офицерами штаба и командованием полка. Да и что там говорить, поняв бессмысленность сопротивления федеральным войскам, Резван всё больше и больше оказывал нам помощь и уже начинал уверенно ориентироваться и видеть себя в будущей мирной жизни. Так, нажав своим сильным личным авторитетом на родственников боевиков, да и на самих боевиков, Резван сумел вывести с этого цементного завода 60 боевиков из 150. Оказывал он и другие подобные услуги. В его доме неоднократно проводились встречи и переговоры между Масхадовым и командованием группировки. Малу по малу завязывались и дружеские отношения. И всё чаще и чаще наши офицеры оказывались гостями в его доме и во время застолья Резван делился мыслями о будущей жизни. Тогда модно было быть народным депутатом: вот и Резван тоже хотел быть народным депутатом и обладать властью в мирное время над округой. Спрашивали и про разрушенный цементный завод, но Резван беспечно махал рукой – деньги мол есть и к осени мы восстановим завод. Как правило за столом прислуживали его жена и дочери. Как-то Резван разоткровенничался: – Когда замуж будет выходить моя старшая дочь я ей в приданное дам пять килограмм золота. Когда средняя будет готова замуж идти ей в приданное достанется десять килограмм золота. Ну, а за младшенькую, самую любимую, жених получит пятнадцать килограмм золота. Когда кто-то выразил сомнения по количеству драгоценного металла, то Резван немного рассказал про мощности завода, который в мирное, советское время заваливал цементом весь Кавказ. А Резван там был начальником отдела сбыта и хорошо приложил руку к этому сбыту, тем самым положив основу своего капитала. Началась перестройка, развал Союза и для предприимчивых людей открылись новые перспективы и горизонты….

В принципе, и всё. Потом я ещё раз несколько раз с ним встречался, но это были лишь малозначимые встречи. Да, вспомнился мне один смешной случай. Несколько американских журналистов решили проехать в нп. Чишки, которые находятся не далеко от входа в Аргунском ущелье и взять у командиров боевиков интервью. Они смело проехали через Чири-Юрт и на своей машине выехали к мосту. Но к тому времени на том берегу закрепились десантники и, подпустив машину поближе, они открыли огонь. Машина загорелась, а журналисты, похватав свои вещи и аппаратуру, еле сумели выбраться оттуда живыми. Они вернулись обратно в Чири-Юрт, где и наткнулись на Резвана, который по своим делам приехал в соседнее селение. Выслушав журналистов, Резван с превосходством оглядел их и прочитал им целую нотацию, смысл которой сводился к тому, что журналистам сначала надо было обратиться к нему как к признанному авторитету в округе и он бы договорился с русскими о беспрепятственном пропуске последних через передний край. Потом снизошёл к ним и сказал, что он сейчас всё организует и обеспечит проход журналистов через русских. Они сели в новенький УАЗик, полученный накануне в новой чеченской администрации, и поехали обратно к мосту через Аргун. Смело подъехали к реке, а десантники вновь подпустили поближе и открыли огонь. Убивать они их не хотели, поэтому вновь была подбита только машина. Она загорелась, а журналисты и Резван на карачках улепетнули в Чири-Юрт. Для Резвана это было неприятным шоком, что не он здесь не хозяин. Особенно он переживал о сгоревшей машине – поездить на ней ему пришлось всего один день, а американцы впали в панику и ближайшей оказией вообще убрались из Чечни.

Сан Саныч внимательно выслушал и посмеялся вместе со мной, после чего на некоторое время задумался, потом вдруг спросил: – А ты, Борис Геннадьевич, узнаешь его, если встретитесь?

– Да наверно… А что может быть встреча?

– Да нет. Это я так. У меня сейчас другие мысли и предложения бродят. Может быть, ты ему записочку напишешь, а я её ему перешлю, – неожиданно предложил мне особист.

От неожиданности я даже опешил: – Не понял, Сан Саныч, куда ты клонишь? Ты что меня в чём-то подозреваешь? – Я быстро пришёл в себя и теперь смотрел прямо в глаза особисту.

– Да ты что, Борис Геннадьевич? Ты всё неправильно понял. Я предлагаю сейчас тебе написать записку Резвану. Эту записку с нужным человеком – есть такой человек, переправлю в горы. Но в записке надо попросить, чтобы Резван нам переслал настроенную радиостанцию или назвал частоту, на которой можно с ним связаться.

– Тебе то это зачем? Зачем связь?

– Ты вчера рассказал про то, как погибли два наших солдата, которых привезли боевики на обмен и у меня запала мысль – надо налаживать с ними связь, чтобы оперативно решать все возникающие вопросы. Ты же сам рассказывал, как в первую войну командир полка решал таким образом многие вопросы.

– В принципе связь не помешала бы, но весь вопрос что написать и как. Да так написать, чтобы он ответил согласием.

– Вот, Борис Геннадьевич, и подумай. Ты всё таки хоть немного его знал.

Я закрыл глаза и задумался, вспоминая наше стояние под Новыми Атагами и в голове у меня как то разом сложился текст записки.

– Готов, давай листок.

Особист с готовностью пододвинул бумагу и достал из кармана ручку.

Резван!

Пишет тебе Борис. Как только наши с тобой общие друзья, узнали что меня переводят сюда, сразу же позвонили мне попросили передать привет от Петровича, Рената. Ты, наверно, помнишь то приятное время, когда мы вместе решали возникающие вопросы и как у тебя за столом встречались. Я также передаю привет от Сани и Кости, это был апрель-май 1995 года. Мы не знали, что ты сейчас против нас, но всё равно передаю приветы, а также и от Феди. Возможности для личной встречи сейчас не имею, но если хочешь пообщаться, то передай мне радиостанцию (мотороллу), да и в будущем могут возникнуть вопросы, которые надо будет решить быстро.

Борис.

– Я, Сан Саныч, фамилии, сам понимаешь не упоминал, но по прозвищам он должен нас вспомнить. Да и прошло пять лет, что не вспомнит, фантазия дорисует: я думаю что сработает.

Особист аккуратно сложил записку и положил её в нагрудный карман: – Борис Геннадьевич, жди мотороллу, – и ушёл.

Я откинулся на спинку стула, но предаться воспоминанием не успел: поступило сообщение от разведроты – попал в засаду, имею потери, отхожу. Сегодня разведка должна была прочесать местность 400 метров западнее Дуба-Юрта и с ними ушёл Кравченко с солдатом радиотелефонистом Хохловым. Связь с разведчиками прервалась, Кравченко также не отвечал, что меня здорово беспокоило.

12:10 Слава богу, пришло сообщение от разведроты – 1 убитый, двое раненых, но легко. Мои

не пострадали.

14:50 В штаб зашёл Кравченко, вернувшийся с разведкой из под Дуба-Юрта, одновременно

с ним приехал и командир полка, разведчики за ним завели солдата-контрактника из танкового батальона с большим вещмешком в руках. Надо сказать, что после того как разведчики отошли с потерями, стрельба в Дуба-Юрте только усилилась и поступило сообщение, что в деревне замечены группы наших солдат, которые были атакованы боевиками. Пришлось в бой ввести взвод первой роты, чтобы выручить неизвестных солдат. Как оказалось это были солдаты с танкового батальона и с первого батальона, которые полезли в деревню на мародёрку. Бойцы разбрелись по деревне и начали шариться по брошенным домам. Разведчики к этому времени прочесали местность западнее Дуба-Юрта и приняли решение спуститься в селение и прочесать его. Кравченко оставили на окраине, откуда просматривалась вся деревня, а разведка благополучно прошла почти до противоположного края населённого пункта и никого не обнаружила. Только вернулась к Кравченко и начала дальше прочёсывать заросшую лесом местность вокруг Дуба-Юрта, как в деревню одновременно зашли несколько небольших групп наших мародёров и боевиков и не видя друг-друг начались двигаться навстречу. Так уж получилось, что разведчики и мародёры почти одновременно столкнулись со своим противником. Группа солдат зашла в очередной двор и один из них без опаски открыл входную дверь: что там было установлено – непонятно. То ли мина ловушка, то ли привязан и направлен на дверь гранатомёт. Солдат открыл дверь и раздался взрыв, верхнюю часть туловища разнесло на куски, а в дверях осталась лишь нижняя часть. Она несколько секунд ещё стояла, а потом рухнула с крыльца. Боевики в это время находились на соседней улице и, услышав взрыв атаковали растерявшихся солдат. Бойцы побросали вещи и брызнули в разные стороны, а боевики стали их преследовать с целью захватить в плен, чтобы потом обменять их на боеприпасы и продовольствие. Солдатам повезло то что мой Кравченко давно заметил проникновение мародёров в деревню и сообщил об этом по радиосвязи в первый батальон, который оперативно принял меры, направив туда мотострелковый взвод. Боевики, преследуя солдат, стреляли им по ногам, чтобы только ранить. В это время и подоспели мотострелки, мгновенно рассыпались и вступили в бой с боевиками и через несколько минут боевики отступили в глубь деревни, а мародёры воспользовавшись суматохой незаметно скрылись с поля боя.

В это время разведчики наткнулись на засаду боевиков. Их было трое и они занимали выгодное положение – находились сверху разведчиков на вершине скалы над лощиной, по которой двигалась разведка. Подпустив поближе духи открыли огонь из автоматов и забросали бойцов гранатами. Сразу же был убит солдат и двое ранено. Разведчики откатились и через несколько минут попытались прорваться через лощину, но духи опять открыли ураганный огонь и сумели отбиться гранатами. Обойти их справа или слева было невозможно и разведчики отступили. Судя по голосам, которыми они кричали "Аллах Акбар" эту позицию защищали подростки 14-15 лет. Разведчикам вдвойне было от этого обидно, но без дополнительных потерь эту позицию взять было невозможно. Они ещё своё получат. Отойдя подальше, Кравченко накрыл скалы первым дивизионом, но артиллеристы сегодня стреляли плохо.

Вот возвращаясь в расположение полка они и задержали одного из мародёров.

Парень, деревенского вида, лет двадцати семи, стоял у стены и испуганно наблюдал за окружившими его офицерами. Мы же рассевшись на стульях, рассматривали этого великовозрастного балбеса и молчали, а солдат от этого молчание ещё больше впадал в испуг. Выдержав паузу, командир полка приказал: – Рассказывай солдат, кто таков и откуда?

Солдат судорожно вздохнул и зачастил…

История была простая и будничная: ежедневно в войсках группировки она происходила десятками и они были почти похожи друг на друга своей простотой и незамысловатостью. Но от этой будничной незамысловатой истории хотелось выть, рвать и стрелять. Поэтому реакция слушавших офицеров была бурной и от мордобития солдата спасла его деревенская наивность и простодушие, с которым он рассказал о происшедшем.

….Экипаж приданного танка, в одной из мотострелковых рот, принял решение, так просто, сходить в деревню и пошариться в брошенных домах. Не долго думая, они бросили без присмотра танк и вошли в селение, где через некоторое время столкнулись ещё с двумя группами солдат, также промышлявшими мародёрством. После подрыва в одном из домов и нападения на них боевиков, солдаты разбежались, спасаясь кто как мог. Солдат-танкист сразу же потерял своих сослуживцев и с дуру побежал через всю деревню прямо в тыл боевиков и, лишь выскочив на противоположную окраину, и ещё больше испугавшись, ломанулся обратно. Счастливо избежал встречи с отступавшими боевиками и также с дуру проскочил уже наш передний край и был схвачен разведчиками почти у цементного завода.

Контрактник стоял у стены и широко открытыми глазами с удивлением смотрел на бурную реакцию офицеров. Постепенно эмоции утихли, все замолчали, лишь командир полка, повернувшись ко мне, с горечью выдохнул: – Борис Геннадьевич, вот что делать… ? Что мне, командиру полка делать? Как им вбить в бошку …?

Что хотел командир вбить в солдатскую бошку мы так и не узнали, потому что Швабу с горечью махнул рукой. Но его мысль продолжил Зорин.

– Да что там думать – в яму его…, – начальник штаба повернулся к оперативному, – дежурный, давай разведчиков сюда…

Все шумно задвигались и через минуту в штабе осталось лишь несколько офицеров, каждый из которых углубились в свои рабочие документы. Только мы с командиром продолжали сидеть на скамейке, разглядывая солдата.

– Товарищ полковник, разрешите я с ним пообщаюсь. – Швабу с сожалением кивнул головой, мол бестолку с ним разговаривать. Я же был другого мнения.

– Товарищ полковник, я в первую войну, будучи командиром противотанковой батареи, хлебнул лиха со своими бойцами, в том числе и с контрактниками. Есть в этом плане и определённый опыт. Вот его сейчас просто в яму бросить – Да, вот это будет бестолку. В следующий раз он хитрее будет и обязательно пойдёт опять на мародёрку. Вот у меня бойцы пили и битьём морд я просто не мог пьянство искоренить. Всё равно они пили, только уже прятались от меня и шифровались. Приходилось придумывать различные фишки, чтобы бойцы сознательно не пили, а если и появлялись у них деньги, то они их тратили на безобидные вещи. Но не мародёрничали, потому что знали – комбат сам мародёркой не занимается и открыто осуждает это дело. Вот и сейчас, исходя из своего опыта, я хочу вбить этой деревенщине в бошку, что мародёрничать – просто не выгодно.

Командир с возрастающим интересом слушал меня, а через минуту к нам присоединились и остальные офицеры, которые расселись на скамейках как в театре и тоже с интересом в глазах приготовились к дальнейшему. Я же приступил к действу и быстро задал контрактнику несколько вопросов. Как я и предполагал контрактник прибыл к нам лишь неделю назад и был из глухой, нищей деревни с севера Свердловской области.

– Ну, всё понятно с тобой солдат. Давай теперь вытряхивай из мешка, что ты там добыл….

Контрактник сначала насторожился, думая что ему сейчас кулаком по роже будут вбивать прописные истины в бошку, облегчённо вздохнул и с готовностью вывалил содержимое мешка на пол.

Я присел над жалкой кучкой и стал раскладывать в ряд вещи: – Так, что там у нас? Ага, книжка в мягком переплёте. Так посмотрим, без картинок – похоже на дешёвенький детектив.

Угу, два чистых, похоже новых полотенец. Ну, я бы поопасался ими, боец, вытирался. Что там себе вытирал чеченец – непонятно. Во…, эротический журнал. Так, на иностранном языке. Блин, только картинки смотреть… Ложка, две штуки… А это что такое в кульке? Макароны. Ну, судя по тому какие они серые – им лет двести… Чай, две фаянсовые тарелки, рубашка. Так, всё что ли? Не густо. Так считаем, – я начал водить пальцем над вещами и бормотать цифры и через минуту выдал, – ну что, солдат. Тут примерно на четыреста пятьдесят рублей, не больше.

Я развернул стул спинкой вперёд и сел на него, положив локти на спинку: – Значит ты в полку уже семь дней и за эти дни ты заработал… Заработал: 7 дней умножить на 850 рублей… Это ж сколько получается? 7 на 850 это получается 5950 рублей. Сейчас тебя посадят в яму, которая является гауптвахтой в полевых условиях, на десять суток. Командир полка имеет право арестовать тебя на десять суток – согласно Дисциплинарного устава. А согласно приказа министра обороны и условий прохождения службы контрактниками десять дней ареста не оплачиваются, – последнее слово я произнёс по слогам, – то есть, ты не дополучишь при расчёте 8500 рублей. Ты хоть понимаешь, что ты 8500 рублей, добровольно и бездумно поменял на 450 рублей.

Контрактник захлопал ресницами и впервые в его глазах наивность сменилась растерянностью и я начал быстренько "дожимать": – Солдат, ты хоть представляешь что такое 8500 рублей…? Да если сейчас в твоей нищей деревне собрать все деньги то всё равно столько не наберётся. Да ты на эти деньги фермером там станешь… Солдат, ты слышишь меня? Кивни головой. Во, слышишь. Ты на мгновение представь, что ты можешь купить на эти восемь с половиной тысяч рублей, А?

Я замолчал, а солдат быстро-быстро заморгал ресницами. Было интересно наблюдать, как на его лице быстро проскакивали мимолётные эмоции, когда он усиленно представлял эти 8500 рублей и что на них можно купить. Глаза увлажнились, потекли слёзы и солдат неожиданно рухнул на колени.

– Товарищ подполковник, не надо в яму…. Я больше не буду…. Только не надо в яму…

Мы все были ошарашены, такой реакции не ожидал никто, в том числе и я.

– Солдат, ты чего? Ну-ка встань, не я тебя арестовал, а командир полка вот его и проси…

Солдат на коленях быстро повернулся к Швабу, но тот обескураженный реакцией солдата, махнул рукой и, появившиеся разведчики, выволокли рыдающего контрактника на улицу, а я победно посмотрел на присутствующих, хотя в душе испытывал неприятное ощущение от того, что довёл деревенского паренька до такой унизительной сцены.

– Вот когда он отсидит свои десять суток, его палкой не выгонишь на мародёрку… Товарищ полковник, может не десять, а пять суток дадим ему? Что-то жалко его стало…

– Борис Геннадьевич, – обратился ко мне Кравченко, когда все разошлись из штаба, – первый дивизион что то последнее время стал плохо стрелять. Оборзели совсем, лупят и всё не туда куда надо. Да и контрактник, наш Хохлов, не особо себя показал на корректировке. Когда стрельба началась то он сильно зассал. Я думал сбежит, но вовремя его встряхнул, а то бы один остался.

– Ни хрена себе. У нас во взводе ещё такого не было. Саня, вечером построим взвод и проведём жёсткую разборку этого случая, а в наказание он три раза в составе каравана сходит в горы. Сучара. Ну, а насчёт первого дивизиона ты прав. Придётся его сотрясти.

18:55 После обеда сел на ПРП и помчался в 99ый арт. полк для установления взаимодействия.

Командира полка полковника Бызова на месте не было, а с его начальником штаба решить я ничего не смог – у него средства связи другие. Спросил про Лаха-Варанды, но он ничего не мог мне сказать, кто там – наши или духи?

Рядом с арт. полком стояла 240мм миномётная батарея и на её огневой позиции находились два особиста, оба капитана, курирующие эту батарею.

Я слез с ПРП и подошёл к курившим капитанам, с любопытством глядевшим на меня: – Товарищи офицеры, подскажите: Лаха Варанды в чьих руках – наших или духов?

– А вы кто такой, товарищ подполковник? – Вопрос был задан, в принципе, правильный, но задан он был с наглецой в голосе и с пренебрежением, что меня здорово покоробило. Но я сделал вид, что не замечаю вызова и спокойно представился.

– Подполковник Копытов, начальник артиллерии 276 мотострелкового полка. Стоим напротив Дуба-Юрта. В первую войну я был комендантом Лаха Варанды и хотелось бы туда проскочить, если деревня в наших руках.

– Да, честно говоря не понятно: то ли наша, то ли не наша. Стреляем в ту сторону, а сами не суёмся туда…

– Да…, – я долго тянул это слово, вкладывая в него всё своё презрение к этим трусливым особистам, которые боялись даже высунуться с огневых позиций своей батареи и, не удержавшись, с издёвкой произнёс, – а не много ли вас в таком случаи, товарищи офицеры, на одну батарею?

– Подполковник, езжай отсюда пока не поздно, – окрысились особисты, поняв подоплёку вопроса.

– Да, я уеду отсюда и сейчас проеду в деревню, ничего не боясь, а вы тут останетесь – потому что зассыте ехать за мной. – Плюнув офицерам под ноги, я залез на ПРП и дал команду на движение. Доехал до берега Аргуна, свернул вправо и через три километра подъехал к окраине деревни. За это время навстречу мне никто не попался, а справа за дорогой стояла батарея 82мм миномётов, которая вела беглый огонь в сторону входа в Аргунское ущелье. Свернул туда и въехал на огневую позицию.

– Старлей, где передний край проходит? – Спросил я, не слезая с ПРП, единственного на позициях офицера.

– Не знаю. Может по деревне, а может за деревней. У меня, там, впереди где-то комбат с ВВэшниками…

– А огонь то куда ведёшь?

– Да по скале, там комбат передал духи в глухой обороне сидят…., – я и сам уже видел разрывы мин на каменной глыбе, нависавшей над Аргуном и дорогой, которая проходила прямо под скалой. Донёсся слитный залп с позиций арт. полка и всю скалу накрыло мощными снарядами, довершая этот залп гулко и мощно два раза ударили 240мм миномёты и через сорок секунд два больших разрыва накрыло скалу вправо от артиллерийского залпа.

– Ну, ладно, старлей удачи тебе, а я поехал дальше, – выворотив большой пласт чёрной земли, ПРП развернулось и через минуту мы въехали на улицу шедшую вдоль деревни. Здесь всё было мне хорошо знакомо, каждый забор, каждый дом и дерево около них. Все они были целы, но чем дальше я проезжал по улице, тем больше мне попадалось разрушенных домов и следов прошедшего боя. В глубине улиц, выходящих из деревни виднелись жители, которые с боязнью и любопытством глядели на одинокую русскую машину, медленно двигающую по улице. Звуки боя приблизились и когда подъехал к разрушенной мечети, я остановил машину. Автоматная и пулемётная стрельба велась где-то впереди, в двухстах метрах. Периодически били гранатомёты, но ни боевиков, ни наших видно не было. Судя по всему, бой шёл в Пионерском, селении дворов в сто двадцать, и за пионерский лагерь, находившийся в полукилометре от деревни.

– Эй вы, идите сюда, – поманил я двух гражданских чеченцев, которые остановились недалеко от меня. Двое небритых селян с опаской приблизились к машине, я в свою очередь слез с машины и подошёл к ним, – Кто старейшина в деревне?

Чеченцы назвали имя, но оно мне ни о чём не говорило. Были они молодые, что то испуганно бормотали и я поманил к себе ещё двоих чеченцев, которые с любопытством поглядывали из глубины улицы. Эти смелее подошли ко мне и в одном из них я сразу же узнал Саида.

– Саид, ты что ли? – Удивлённо воскликнул я.

– Борис Геннадьевич, вы что ли? – В свою очередь радостно вскрикнул Саид и мы к большому удивлению солдат и молодых чеченцев радостно обнялись.

– Эгей, не бойтесь, – Саид обернулся к чеченцам, столпившимся в улице, – это наш, Борис Геннадьевич приехал. Наш комендант….

В течении пяти минут мы обменялись впечатлениями, Саид рассказал что Рамзан сейчас болен и селением руководит другой чеченец. Хотел вызвать Рамзана, но я запретил, сказав что приеду в деревню через пару дней. Саид рассказал, что во второй войне населённому пункту не повезло: фронт не перекатился через деревню как в первую войну, а остановился на южной окраине и в результате боёв окраина была полностью разрушена. Поговорив в таком духе ещё несколько минут, я попрощался с селянами и поехал к себе в полк. Переехав мост через Аргун, мне навстречу попалось МТЛБ, откуда отчаянно замахали рукой, требуя остановиться.

– Товарищ подполковник, вы начальник артиллерии 276 полка? – Спросил меня лейтенант, соскочивший с бронированной машины.

– Да. В чём дело, лейтенант?

– Товарищ подполковник, вас просят прибыть на КНП 19ой дивизии ВВ к начальнику артиллерии для установления взаимодействия.

– Хорошо, поехали. Я за тобой.

Мы развернулись и помчались обратно в Лаха Варанды. Проехали чуть дальше разрушенной мечети и спешились за полуразрушенными домами.

– Блин, эти же дома я с Субановым штурмовал, когда блок-пост третьего взвода обстреляли…, – мелькнуло у меня воспоминание, но я его отбросил и слушал лейтенанта.

– Товарищ подполковник, сейчас будем преодолевать открытое пространство – будьте осторожны и мгновенно меняйте местоположение, когда обстреляют духи…. Всех обстреливают.

– Ладно, пошли…

КНП располагалось на огородах, которые в первую войну разделяли мои взвода от боевиков в пионерском лагере и сейчас мне было необычно наблюдать этот огород под таким углом зрения.

Можно сказать, что мы преодолели открытую местность удачно. Ну, пару раз пулемётные очереди боевиков хлестанули рядышком, а так ничего…

– Товарищ полковник, начальник артиллерии…, – я представился весёлому полковнику и за пять минут мы решили все вопросы взаимодействия. Как только они берут скалу, так я сразу же присылаю к нему артиллерийского офицера для связи и обстрела целей, но уже в Аргунском ущелье…

– Слушай, ещё хочу тебе сказать. Рискованно стреляете…. Вчера ваши артиллеристы ошиблись и три твоих снаряда, оторвавшись, упали на позиции танкистов, – полковник мотнул головой на танки, которые вели огонь прямой наводкой по позициям боевиков перед скалой, – слава богу, никого не зацепило, но осколками здорово посекло танки и наше КНП. Поаккуратнее, там работайте…

Благополучно вернулся к ПРП и помчался домой. Через двадцать минут снова миновал мост на Аргуне и медленно начал подыматься от реки к Чири-Юрту, как увидел вспышку выстрела из 82мм миномёта в одном из дворов Чири-Юрта на окраине селения. Нас ежедневно подвергали обстрелам из миномётов и это мог быть один из них.

– Ахмеров, видел выстрел из миномёта? – Я возбуждённо повернулся к подчинённому и ткнул рукой на ряд домов. Ахмеров отрицательно замотал головой и лишь недоумённо пожал плечами.

– Стой, – ПРП резко остановилось, голова механика-водителя с немым вопросом повернулась в люке ко мне. Я же впился глазами в дома и уже никак не мог определить из двора какого именного дома из трёх вёлся огонь из миномёта. Мысли вихрем метались в голове и сводились в основном к одному – атаковать, ворваться во двор, перестрелять находившихся там и захватить миномёт. Я уже был готов отдать команду – Вперёд, но тут же прикусил язык.

– Стой, Стой. Кем атаковать? Я, да Ахмеров. Ну подлетим к этим трём домам в глубине улицы и населённого пункта, скатимся с брони и вдвоём ворвёмся во двор, тут же наткнувшись на огонь. Это ж, блядь, ПРП – грохоту на всю деревню: услышат и встретят… Ну, завяжем бой, через пять минут подскочат карачаевские ОМОНовцы, услышав стрельбу недалеко от них, – я глянул на блок-пост карачаевцев и на нескольких ОМОНовцев глядевших на меня, в трёхстах метрах от окраины…

– Нет, эти не помчатся. Что же делать? Всё-таки надо гнать к своим, поднять разведку и через пятнадцать минут вернуться сюда…

– Пильник, вперёд…! В полк…, – ПРП рыкнуло и на высокой скорости помчалось на цементный завод. Через пять минут я ворвался в штаб. Отлично: командир полка, начальник разведки, особист находились в помещении.

– Обнаружил позицию духовского миномёта в Чири-Юрте – вот здесь, ещё можно захватить…, – я ткнул карандашом в квадратики домов на карте. Но все с удивительным равнодушием поглядели на карту, а особист отвёл меня в сторону.

– Борис Геннадьевич, не будем дёргаться. Завтра я через своих людей в Чири-Юрте уточню эту информацию и если что – устроим засаду.

Пришлось согласиться и я быстро успокоился. Наверно, правильно: если бы я с дуру атаковал эти дома, то может быть уже валялся с прострелянной башкой на улице Чири-Юрта, а рядом валялись мои солдаты. Ладно, разберёмся…

– Товарищ подполковник, вас.., – оперативный дежурный протянул мне телефонную трубку.

– Кто?

Оперативный пожал плечами: – Кто-то с группировки. Кто не знаю…

– Боря, ты что ли? – Я ответил, – Боря, полковник Сухарев, здравствуй. Слушай, хочу тебя предупредить. Не без известный тебе полковник Бурковский ездит по артиллерийским частям с проверкой, вмешивается в их дела. Есть сведения, что он появится и у тебя. Зная, что ты смотришь на него как "бык на красную тряпку" могу тебе подсказать, что Бурковский сейчас прикомандирован к другой группировке, так что если он у вас появится и начнёт "дёргаться" можешь смело его послать подальше… Только палку не перегни. Удачи тебе…

21:00 Пока командир на совещании доводил свои указания, я после некоторого раздумья напи-

сал рапорт на продление контракта ещё на один год и стал слушать о чём говорит Швабу. Командир закончил ставить задачи и сейчас рассказывал командирам подразделения о происшедшем ЧП.

– ….Товарищи офицеры, доведите до своих подчинённых что нет в брошенных домах сокровищ, нечего там искать… Вот сегодня, по дурацки погиб на мародёрке контрактник. Что он там хотел найти? Какие сокровища, ради которых нужно было рисковать своей жизнью? Вот посмотрите каковы этапы его куцей, военной службы: призван 26 января 2000 года и сразу же прибыл к нам. Провоевал только неделю. Кому это надо? Ему ещё повезло – погиб практически мгновенно. Боевики сегодня применили новую тактику: не уничтожать русских солдат, а ранить и взять в плен. Взять в плен, чтобы потом поменять на боеприпасы, на своих или же на продовольствие и медикаменты. Только надо довести до ваших дебилов, что в плену бьют и очень больно бьют. Никто не гарантирует, что боевики отдадут с целыми яйцами и не искалеченными. Это если отдадут, а если потребуют у их родителей выкуп и что…?

Слушая командира полка, я вспомнил запись радиоперехвата из Дуба-Юрта, которую я прочитал на КНП 19й дивизии ВВ: – "…одного убили, двое сумели убежать…"

– …У кого вопросы? – Командир полка устало опустился на стул.

Я поднял руку: – Товарищ полковник, из неофициальных источников мне стало известно, что к нам с проверкой артиллерии полка может приехать представитель вышестоящего штаба полковник Бурковский. Так как вы с ним не сталкивались то хочу вас поставить в известность, что даже если мы его хорошо примем, помоем в бане, будем поить водкой каждый вечер и весь день, во всём его ублажать: то результат всё равно будет один – самая плохая артиллерия. Этот полковник по складу характера такой, что видит во всём только отрицательное. Поэтому официально заявляю – работать я с ним не буду и предлагаю, чтобы не портить себе нервы – просто в полк его не пускать. Тем более что он прикомандирован к другой группировке.

Швабу тяжело вздохнул и устало поглядел на меня: – Борис Геннадьевич, приедет он в полк тогда и будем разбираться: работать с ним или нет.

17 февраля 2000 года … Сегодня ночью, когда я заступил на дежурство из Чири-Юрта на

протяжении часа слышалась беспорядочная автоматная стрельба. Чего там не поделили чеченцы, было непонятно. На всякий случай мы усилили охранение в сторону селения и были на связи с русским отрядом ОМОН, который стоял практически на окраине Чири-Юрта в бывшем детском садике. Положение ОМОНовцев было не завидное: их было человек 75 и находились они между нами и деревней. Не раз в их адрес сыпались угрозы уничтожить от местного населения, хотя они ни в чём не были виноваты и старались ни чем не раздражать деревенских жителей. Виноваты в основном были мы – армейцы. Уже несколько дней на нашей территории нагло действовала шайка мародёров. Эти безбашенные негодяи, ничего не боясь, в основном ночью ходили в деревню, врывались в дома беззащитных местных жителей, грабили их, избивали, издевались и совершали другие гнусные поступки, которые бросали такую тень на нас, что невозможно было открыто смотреть в глаза нормальным чеченцам. Откуда они: то ли из нашего полка, то ли из160 танкового полка, остатки которого ещё стояли около нас – было неизвестно. Но все горели желанием словить этих скотов и по моему до суда дело не дойдёт. Перестреляют прямо на месте, но страдали из-за них мы.

Каждый день выходили на переговоры администрация Чири-Юрта и просили найти, прекратить мародёрство, навести у себя порядок…

– …Вы же поймите. – Говорили на переговорах старейшины, – мирное население возмущено до предела. В трёх наших селениях в пределах тридцати тысяч беженцев и если даже половина беженцев в гневе кинется на ваш полк – вас же всех уничтожат. И оружие не поможет.

Мы обещали, мы рыли землю рогами, но выловить мародёров пока не могли.

– Сан Саныч, ты всё знаешь. Что там за стрельба ночью в Чири-Юрте была? Мародёры что ли обратно засветились там?

Особист, загадочно улыбаясь, сел рядом со мной.

– Борис Геннадьевич, – особист развёл руками, – виновник этой стрельбы – ты. Да, да не удивляйся, именно ты.

– Опаньки, не понял?

– Да, Борис Геннадьевич, не просто виноват, а тебе в довершении всего объявили ещё кровную месть и сейчас они предпринимают все действия чтобы "достать" тебя.

Я развеселился: – Сан Саныч, давай колись. А то убьют и я не узнаю за что. Во что хоть я на этот раз вляпался?

– Борис Геннадьевич, ты куда вчера перед совещанием стрелял?

– Ну ты что, конечно не по Чири-Юрту.

– Ну а всё-таки.

Я пододвинул карту и взял карандаш: – Да, решил перед совещанием отработать три цели. Вот здесь, здесь и здесь. Ну и открыл туда огонь, по 48 снарядов в каждом огневом налёте. Всё, больше никуда не стрелял.

Сан Саныч взял у меня карандаш и ткнул в цель номер 113: – А сюда, почему ты стрелял?

Я наклонился к карте: – Ну, стрелял сюда. Где-то здесь, рядом с Улус-Кертом по разведданным, располагается лагерь боевиков. И вот здесь, рядом с кладбищем, развилка двух лесных дорог, и её никак не миновать если идти или ехать из этого лесного массива. Вот туда я и назначил огневой налёт. А что туда нельзя было стрелять?

– Да нет, можно было. Но только ты в районе кладбища своим огневым налётом накрыл командующего южным фронтом, да Борис Геннадьевич – Резвана Чичигова.

– Вот это да… Что насмерть?

– Да нет. УАЗик его разбит, а Резван тяжело ранен. Два телохранителя убиты. Короче, произошло следующее. Через час как ты написал записку, она была у человека, который является братом полевого командира, правда небольшого отряда. У того, что то около десяти-пятнадцати боевиков и он подчиняется Чичигову. У братьев налажена связь, как через связников, так и по радиостанции. Но это я уже тебе по секрету рассказываю. Вот он то и отослал твою записку к боевикам. Я и сам не знаю как, но уже в 17 часов записка была у Резвана и он сам лично повёз радиостанцию, для передачи тебе, связнику и попал под твой артобстрел.

Боевики проанализировали ситуацию и решили, что это всё специально было подстроено для того чтобы уничтожить командующего. Собрали группу. Как уж они пробрались через передок не знаю, но уже в три часа ночи они были в Чири-Юрте и начали поиски брата полевого командира. Тому повезло, его предупредили и он успел скрыться, но ему тоже объявлена кровная месть. Теперь они копают, кто из русских это организовал?

– А, Сан Саныч, так это тебе прятаться надо, а не мне, – я весело хлопнул особиста по плечу.

– Да нет, Борис Геннадьевич, в записке достаточно много деталей приведено и имён и на меня, как на особиста, подозрение не падает. Они считают, что я лишь передаточное звено.

Я внимательно посмотрел на сослуживца: – Ты так уверенно и подробно рассказываешь, как будто сейчас вылез из-за стола переговоров с боевиками. Ну-ка, Сан Саныч, колись, теперь ты колись до конца…

Особист ухмыльнулся: – Борис Геннадьевич, потом тебе всё расскажу, потом…

23 февраля 2000 года …Разбудили меня в 22:30, посыльный со штаба доложил – в 23:00 в

1:50 штабе совещание. Собрался и прибыл на ЦБУ, которое постепенно

начало заполняться командирами подразделений и начальниками служб. В 23:00 командир полка начал совещание и огласил радиоперехват боевиков.

11:53 – "1ый – ?" – Здесь 77ой спускается, сказали что она хочет поговорить со мной. Его ма-

маша сказала, чтобы он не спускался, там опасно: если что хочет передать

пусть передаёт по рации. О том, что ваш командир погиб – это не правда,

скажи "дорожнику" больше никому, он в курсе.

– "2ой" – Хорошо, послушай меня: наши люди, которые пошли в лес и Дуба-Юрт – там

их бомбили. Есть раненые, такая информация пришла от местных. Ты уточ-

ни всё.

12:30 – "1ый" – Как вы там?

– "2ой" – Нормально.

– "1ый" – Я не знаю, но слухи идут, что "снайпер" ранен, все разбежались, а те кто ос-

тался в живых, подымались ко мне на верх, но никто из них ко мне не подо-

шёл.

– "2ой" – Нам вчера ночью сказали, что эту сопку укрепили, и на той стороне зенитку

поставили. На дороге, которая изнутри идёт – там люди работают. Им гово-

ри, не говори – они меня не слушают. Сколько раз я говорил, чтобы людей

именно ко мне посылали. "Тереку" я сказал, чтобы он сюда людей слал.

12:59 – "1ый" – Известно что-нибудь о тех, кто вниз спустился?

– "2ой" – Пока нет.

– "1ый" – Пока женщина не говорит ничего. Вчера в Дуба-Юрте сильно штурмовали,

много воинов погибло и раненые есть. Некоторые, которые смогли, они сюда

пришли. Срочно найди "Бурана", пусть он её, Марию……., который должен

был подняться. И скажешь, что воины лежат на дороге, а раненые не знают

где находятся. Пусть организуют людей, чтобы забрали раненых и трупы.

– "2ой" – Хорошо, понял.

– "1ый" – Никому про это не говори.

– "1ый" – Тогда им из Шатоя в Дуба-Юрте – 1ый дом. Туда они первый огонь открыли.

15:00 – "?" – УАЗ поехал в Дуба-Юрт и там попал под обстрел, точно как у них дела не

знаю. В 1ом доме, в подвале спрятались, там раненые. В военной форме туда

ехать нельзя. Тимур, ты туда не езжай и Мураду скажи, через Чири-Юрт

пусть не едут…

Там много раненых и убитых. Наверно, возьми женщин, заплати им, пусть

они по рации скажут, чтобы не открывали огонь….

Скажи, там много раненых, вчера колонну разбили, надо много мирных лю-

дей взять из Чири-Юрта. Пусть они митинг поднимают, потом заберите ране-

ных и везите в сторону Грозного.

– Думаю что комментарии излишни, – командир полка обвёл взглядом командиров подразделений, после чего предложил, – а теперь давайте послушаем особистов.

Сан Саныч деловито и чётко доложил о сложившийся обстановке в Чири-Юрте, из которой следовало, что механизм помощи боевикам запущен и уже около пяти тысяч человек местного населения изъявило желание принять в завтрашнем (уже сегодняшнем) митинге и прорыве нашей обороне. Работа по обработке местного населения со стороны как боевиков, так и их пособников сейчас только нарастает и реально на митинг может выйти в три раза больше. Сценарий следующий: одновременно начинается митинг в Чири-Юрте и в Дуба-Юрте. И одновременно, местные жители двигаются на наши боевые порядки с двух сторон. Федеральные войска в замешательстве так как стрелять по мирному населению – "чревато", ОМОНовцы закрываются в своём блок-посту, происходит прорыв боевых порядков и в этот момент раненые и значительная часть боевиков прорываются в Чири-Юрт, где их потом бесполезно искать…

– Начальник артиллерии, – я встал, – мы можем нанести сейчас или утром упреждающий удар по Дуба-Юрту?

– Нет, товарищ полковник, у нас нет достаточного количества боеприпасов. Единственно, что мы свяжемся с группировкой и попросим их нанести мощный огневой налёт по Дуба-Юрту.

– Хорошо, с артиллерийской стороны всё ясно. Какие ещё будут предложения? Давайте не забывать, что основная опасность будет исходить от Чири-Юрта.

После непродолжительного, но бурного обсуждения было принято следующее жёсткое решение: так как дорога из Дуба-Юрта на Чири-Юрт единственный вариант прорыва как местных жителей так, и боевиков – усилить оборону в районе кладбища разведротой.

Утром вызываем из Чири-Юрта главу администрации и организатора митинга (он известен особистам) на блок-пост ментов, где на виду у жителей арестовываем пособника боевиков, а главу администрации предупреждаем – что против Чири-Юрта будет развёрнута новая линия обороны (3 танка и 2 САУ на прямую наводку, естественно про количество говорить не будем) когда толпа начнёт на нас двигаться, то предупреждаем о том что готовы открыть огонь если он не остановит митинг то мы откроем огонь по Дуба-Юрту и для наглядности дадим один залп двумя дивизионами по селению. Если толпа пойдёт на прорыв то мы задушим их химическими газами (мы их закидаем химическими безвредными веществами и дымами). Если не останавливаются, то даём демонстративно залп холостыми зарядами по Чири-Юрту. Если не остановятся то тогда огонь на поражение – это со стороны Чири-Юрта. Ну а со стороны Дуба-Юрта огонь на поражение в любом случаи.

24 февраля 2000 года Вчера выехал с командного пункта в 6:45 и через несколько минут

8:05 приехал в противотанковую батарею, которая своим расположе-

нием прикрывала тылы дивизионов, и приказал командиру бата- реи выделить одну противотанковую установку на блок-пост 1ой мотострелковой роты в район кладбища. В первый дивизион, куда я завернул после ПТБ, вызвал командира второго дивизиона и обоим поставил задачу: первый дивизион выделяет на прямую наводку две самоходки, выгоняет их на поле и разворачивает в сторону Чири-Юрта, после чего оба дивизиона занимают круговую оборону. Уточнив остальные детали, я забрался на ПРП и приехал на блок-пост у кладбища, где меня уже ждала противотанковая установка. Свёл командира взвода противотанкистов, который пригнал установку с начальником блок-поста. Вместе с ними выбрали позицию противотанкистам у дороги. Позиция хорошая, но погода стояла пасмурная, стелился туман и дальше чем на двести метров ничего не было видно.

В 7:30 я уже стоял на блок-посту ментов и терпеливо ждал прибытия особистов и командира полка. Они не замедлили появиться. Правда, с Сан Саныч приехал и второй наш особист – Вадим. Вадим на фоне Сан Саныча терялся, если тот лез во все "дыры", при этом здорово рискуя своей жизнью, то Вадим больше отсиживался в расположении полка. Когда я повёз Сан Саныча знакомить с Рамзаном в Лаха-Варанды, Вадим подошёл ко мне и стал путано просить не рисковать собой и Сан Санычем. Я, зная истинные причины желания познакомиться со старейшиной Лаха-Варанды, напрямую спросил Вадима – Что он хочет? Особист смутился и начал молоть что то о неразумном риске и чрезмерных амбициях Сан Саныча. Увидев сейчас Вадима, я вспомнил о просьбе Рамзана. Отвёл в сторону Сан Саныча и спросил его об этом.

– Борис Геннадьевич, всё нормально. Его старший сын имеет российский паспорт и я там …, короче, у меня там всё нормально. – Дальше я не стал спрашивать, так как это уже касалось профессиональных секретов.

Час прошёл в ожидании развития событий, но пока обстановка была обычная. У перекрёстка, на окраине Чири-Юрта, собралось как обычно около ста человек, которые заняли свои обычные места и стали наблюдать за нами. Сан Саныч поманил одного из чеченцев и приказал ему вызвать сюда главу администрации, который появился буквально через пятнадцать минут.

Крепкий мужчина, лет сорока поздоровался с нами и спросил о причине вызова. Мы же заранее сговорились, что все переговоры будет вести Сан Саныч, поэтому молчали.

– Асламбек, до нас дошли сведения, что в сегодня боевики хотят провести многочисленный митинг, спровоцировать людей и, используя их втёмную, бросить на наши порядки, чтобы пробить коридор для прохода из Дуба-Юрта боевиков и раненых. Подожди…, Асламбек, подожди…, – чеченец поднял руку чтобы возразить, но Сан Саныч не допустил этого, а немного развернувшись показал рукой на поле, где уже в сторону Чири – Юрта развернулись две мои самоходки, танк, а между ними разворачивалась пехота и БМП, – Асламбек, хочу сразу же сказать мы не допустим этого и будем действовать жёстко. Разрешение на это у командования мы уже получили. Поэтому, если толпа ринется на позиции – она будет беспощадно уничтожена, а потом мы нанесём артиллерийский удар по Чири-Юрту. Вот и начальник артиллерии тут стоит. И тогда вся ответственность, вся кровь ляжет на тебя, потому что мы тебя предупредили и дальше уже ты крутись. Ну, а теперь ты можешь сказать то что хотел.

Глава администрации молча смотрел на поле, где пехота деловито, на виду у всех занимала позиции, потом он оглянулся на Чири-Юрт. Внешне он был спокоен, но дрогнувший голос, когда он начал говорить, показал в каком напряжении он находился: – Товарищи офицеры, не буду кривить против истины, но мы уже несколько дней знаем о подготовке людей с той стороны этого митинга. Они пришли, сделали своё дело и ушли. Им здесь не жить, а мы остаёмся и пожинаем плоды их деятельности. Нам не нужен второй разрушенный Дуба-Юрт, кровь и горе наших людей. Можете верить, а можете не верить, но мы насколько это возможно ведём свою работу среди местного населения, чтобы не допустить неразумного накала страстей. Я хочу вас заверить, что если митинг и состоится, то мы сделаем всё чтобы он не выплеснулся за пределы деревни. И если нас не убьют, то мы не допустим кровопролития…..

….Глава администрации ушёл, а Сан Саныч вызвал из деревни ещё и муллу, и так же в жёсткой форме потребовал принять все меры, для недопущения каких либо эксцессов со стороны местного населения.

В отличии от главы администрации мулла вёл себя нервно, понимая что он сейчас находится между молотом и наковальней: если он будет помогать нам то его могут покарать боевики, если он будет действовать по указке боевиков, то будет арестован в первую очередь если что случится. Мулла отделался общими слова и в свою очередь попросил если это возможно – вытянуть раненых, которые попали вчера под арт. обстрел.

Слушая разговоры и суждения об обстоятельствах ранения и гибели чеченцев в Дуба-Юрте, я всё больше убеждался, что это я вчера своим обстрелом окраины селения и накрыл каких-то важных боевиков, хотя все почему то приписывали это 99 арт. полку. Благоразумия ради я решил молчать о своей догадке.

Время шло, а обстановка всё оставалась неясной: людей на окраине Чири-Юрта стало несколько больше, но вели себя они достаточно спокойно, поэтому командир полка немного потусовался с нами, а потом ещё раз проинструктировав, убыл на КП полка. Спустя полчаса из Чири-Юрта выехала приличного вида "Волга" и подъехала к блок-посту ОМОНовцев. Из автомобиля вылез представительный чеченец и неторопливо направился в нашу сторону.

Сан Саныч усмехнулся и, глядя на приближающего, предложил: – Борис Геннадьевич, если хочешь то можешь по присутствовать при нашем разговоре. Это через него передавалась записка Резвану в горы. Брат у него мелкий полевой командир и держит с ним связь по радиостанции…

Чеченец подошёл к нам, вальяжно поздоровавшись за руку с особистом и со мной, сразу же стал жаловаться Сан Санычу о том, что русские второй раз за две недели подставляют его, Саида, под кровную месть. Так как раненые и убитые в Дуба-Юрте влиятельные люди. Если их в ближайшее время не вытащат из разбитой деревни и не окажут помощи, то многим авторитетным людям Чири-Юрта не поздоровится. Особенно он переживал за водителя УАЗика, которого сам и послал за этими влиятельными чеченцами. Подошёл и ещё один представительный чеченец, у которого тоже были те же проблемы, что и у Саида. Не стесняясь ни меня, ни чеченца, Саид попросил у Сан Саныча свежие батарейки для мотороллы, а то у него сели….

В неспешной беседе прошло полчаса и на блок-посту с озабоченным видом появился начальник продовольственной службы полка Саня Дафтян. Он вылез из кабины "Урала" и подошёл к нам: ему командир полка поставил задачу достать мяса и к пятнадцати часам накрыть стол в штабе полка для офицеров.

– Ну что, отцы, – Сан Саныч заразительно засмеялся, – я понимаю, что для вас 23 февраля это день депортации чеченцев из Чечни, но для нас это праздник, поэтому нужно быстро организовать барана. Саня, одного барана достаточно?

Дафтян согласно мотнул головой и чеченцы переглянувшись, удалились к толпе на окраине, откуда как по мановению волшебной палочки, через пять минут появился связанный баран, средней упитанности. Саня быстро закинул обречённое животное и умчался в сторону штаба.

Обстановка продолжала оставаться спокойной и мы проехали на блок-пост у кладбища, здесь тоже было всё нормально и ни каких предпосылок для развития каких-либо событий. Туман продолжал низко стелиться над землёй, ограничивая видимость только двумястами метрами. Попили в тёплой палатке вкусного чая и вернулись обратно к окраине Чири-Юрта: здесь тоже было всё нормально, но к нам тут же подошёл старейшина Арчелоя. Высокий, благообразного вида старик в высокой папахе, обёрнутой белым куском материи, говорящей о хадже в Мекку. Сан Саныч и я болезненно поморщились, вспоминая, как нас этот старик несколько дней тому назад обманул.

…..Около шлагбаума нашего командного пункта, куда мы подошли с командиром полка, стоял высокий старик-чеченец в добротной папахе и представительного вида. Рядом стоял майор Макаров, который и привёз сюда чеченца.

– Чего ему надо, Макаров?

Андрей Макаров был на блок-посту 1ой роты у кладбища, где помогал мотострелкам совершенствовать оборону этого важного для нас опорного пункта, куда и вышел по дороге старик.

– Да вот, товарищ полковник, вышел из Дуба-Юрта и настоятельно просит о переговорах. Мне ничего не говорит, просит старшего …., вот я его и привёз.

Полковник Швабу вежливо обратился к старому чеченцу: – Что вы, уважаемый, хотите нам сообщить?

Чеченцу было около восьмидесяти лет и я ожидал, что он сейчас старческим голосом начнёт о чём то просить, но мы с командиром полка бы удивлены, услышав сильный и энергичный голос. С достоинством излагая свою просьбу, старик быстрыми и чёткими движениями руки показывал на Аргунское ущелье за его спиной, из глубины которого он и прибыл.

Это был старейшина населённого пункта Арчелой, располагающийся недалеко от Шатоя. Боевиков в его небольшом селении и в самом Шатое нет, но русские войска постоянно проводят бомбардировку сёл, в результате которых страдают мирные люди. Он, по просьбе населения, собрал раненых женщин, детей и на автобусе и на нескольких легковых машинах доставил их в Дуба-Юрт.

– ….Товарищ командир, я прошу вас дать разрешение на пропуск этих автомобилей через ваши войска, чтобы я их смог доставить в больницу Старых Атагов.

Старейшина замолчал и, переводя свои не по возрасту молодые глаза, с командира на меня и обратно, стал ждать ответа.

Командир досадливо хмыкнул и невольно почесал затылок. Пропускать автомобили, да ещё с людьми через свои позиции ему явно не хотелось и мы с Андреем Макаровым прекрасно его понимали. Пропустить, в принципе, не проблема, тем более если там действительно раненые женщины и дети. Но…, в последнее время всё чаще и чаще до нас начали доходить слухи, что якобы мы, естественно высшее командование полка, пропускаем в Дуба-Юрт и обратно группы людей, боевиков. Знали и цену пропуска – 15 тысяч рублей за каждого человека. Особисты усиленно докапываются до авторов этих слухов и говорят, что скоро узнают кто распускает эти сплетни и с какой целью. Вот и сейчас, если командир пропустит, то вполне возможно опять появятся слухи и свидетели того, что якобы опять были заплачены деньги.

Командир, похмыкивая и поглядывая исподлобья на старейшину, размышлял не долго, а я с любопытством ожидал разрешения проблемы. Я, например, прямолинейный человек и недостаточно гибкий при принятии таких решений. Если бы я решал сейчас этот вопрос, то решил бы следующим образом: кинул бы сейчас на блок-пост разведчиков, старейшина подогнал машины с ранеными и если там действительно только раненые женщины и дети, обыскал бы машины и если всё нормально, пропустил бы их.

Но у командира другое решение: – Хорошо, сделаем следующим образом. Я сейчас подгоняю к кладбищу два грузовика и мы туда перегружаем ваших раненых и на моих машинах везём их в Старые Атаги.

Старейшина не смог скрыть разочарования решением русского полковника и вновь попытался переубедить Швабу, чтобы раненых перевезти именно на их машинах, но командир полка был непреклонен…

Уже на следующее утро стало известны подробности последующих событий: на блок-посту старейшина сумел убедить Андрея Макарова, чтобы тот пропустил с ним и автомобиль "Нива", которой рулил крепкий чеченец. Поручился своими сединами, что завтра, в 9 часов, он с этим автомобилем и водителем будет на блок-посту, для того чтобы убыть к себе. Когда наши машины с ранеными подъехали к больнице Старых Атагов, водитель "Нивы" резво выскочил из машины и скрылся в глубине улицы селения.

Наутро, когда старейшина прибыл обратно на блок-пост, он долго и нудно оправдывался перед Макаровым, говоря что он не несёт за него ответственности, да и не ручался он за него…

Старейшина, держа гордо голову, открыл было рот, чтобы завести разговор с нами, но Сан Саныч резко поднял руку и остановил старика.

– Уважаемый, несколько дней тому назад вы обманули нас и обманули нагло. И теперь нет веры ни одному вашему слову. Когда вы обещали командиру полка и нашему товарищу, вы клялись своей белой бородой и своей жизнью, Аллахом, что всё будет нормально, но боевик, который вас сопровождал в Старых Атагах скрылся. И митинг, который сегодня должен пройти в Чири-Юрте вполне возможно дело его рук. Раз вы клялись, заранее зная что обманываете нас, значит вы не мулла и нам больше нечего с вами обсуждать….

Мы резко развернулись и пошли в сторону ментовского блок-поста, не слушая как старейшина начал опять оправдываться…

– Борис Геннадьевич, мне вчера принесли фотографии, на которой запечатлены этот старейшина в обнимку с Хаттабом. Вот такая это скотина: хотя чего обижаться – ведь по их нему: обман неверного и дача им клятвы не является грехом. Вот только жалко, что сейчас не тридцать седьмой год, а то бы я его арестовал и быстро всё с него выколотил.

Остановившись в пятидесяти метрах от блок-поста, особист нервно закурил и сделав несколько затяжек, решительно затоптал сигарету: – Борис Геннадьевич, пойдём к ментам. Будешь свидетелем. Осталось сделать ещё одно неприятное дело…

Через часового у входа Сан Саныч вызвал старшего блок-поста, который появился через три минуты.

– Сан Саныч, какими судьбами? – Толстый майор жизнерадостно раскрыл объятья и двинулся к особисту, – давай, дорогой, заходи – посидим…

Старший ментов попытался обнять моего товарища, но тот решительно отвёл его руки и холодно оборвал того.

– Товарищ майор, во-первых: я вам не Сан Саныч а старший оперуполномоченный федеральной службы военной контрразведки капитан Белых. Во-вторых: вы мне сейчас, в присутствии этого офицера – начальника артиллерии полка, должны ответить на следующие вопросы.

– Расскажите о конкретных фактах и случаях провода боевиков мной и подполковником Калининым через наш передний край за деньги. Также доложите об источниках, которые знают, что мы пропускаем каждого боевика за 15 тысяч рублей. А потом я задам вам ещё много интересных вопросов, – многозначительно протянул особист.

– Сан Саныч… Ой, то есть товарищ капитан…, – толстый майор потерял свою жизнерадостность и стал сбивчиво оправдываться, всё более и более запутываясь в своих словах. Через три минуты фонтана бессмысленных слов и нагромождения лжи, в ходе которой нам стало известно, что майор никуда и ни о чём таком не докладывал, никому ничего не говорил и не называл никаких фамилий. Но о взятках говорят сами чеченцы и он сам лично видел несколько дней тому назад как подполковник Зорин пытался провести в Дуба-Юрт группу людей, но эта попытка была предотвращена их генерал-майором и вообще он больше не будет вмешиваться в дела ФСК. Командир ОМОНовцев заткнулся и с надеждой воззрился на особиста, свято веря что он сумел обелить себя.

– Ладно, товарищ майор, я задал вам вопросы. Только завтра я приеду сюда с видеокамерой, прокурором, который живёт у нас в полку и вот эту ахинею, которую вы тут несли говорить не надо. Вот тут у меня в кармане, – Сан Саныч со значением постучал ладонью по нагрудному карману, – лежит ваш рапорт, слава богу, и у вас есть порядочные люди. Рапорту хода не дали, а передали его мне. Я тоже дёргаться не буду, если ты, майор, завтра всё расскажешь начистоту. Можешь не беспокоится, плёнку я оставлю у себя, чтобы ты и дальше не ляпал своим языком. Так что подумай, майор и жди меня завтра. Пошли, Борис Геннадьевич…

– Сан Саныч, а что у тебя точно что ли рапорт этого урода есть? – Мы отошли уже далеко от блок-поста и можно было безопасно разговаривать, не боясь что нас услышат.

– Да нет, я его на "понт" взял. Хотя рапорт его мне дали почитать – есть ещё нормальные офицеры у ментов. Но так просто я это дело не оставлю.

Из моего ПРП высунулся связист и сообщил, что нужно срочно прибыть на блок-пост 1ой роты у кладбища. Мы вскочили на машину и уже через пять минут спрыгнули на землю у кладбища. Туман продолжал плыть низко над дорогой, но видно было дальше чем в предыдущий приезд. На асфальте сидел с заведёнными руками назад и с поникшей, перевязанной головой раненый боевик, а около него прохаживался часовой.

– Откуда вышел душара, боец?

Солдат мотнул стволом автомата в сторону Дуба-Юрта, скрытого пеленой тумана: – Он вышел по дороге из деревни прямо на нас, с ним ещё были три русские женщины, из плена бежали. Они сейчас в палатке чай горячий пьют, – солдат ткнул стволом в одну из палаток и продолжил своё движение вокруг боевика.

В палатке, действительно, рядом с командиром взвода и майором Резвановым, сидели три женщины и с огромным удовольствием пили густо заваренный, сладкий чай, закусывая его огромными кусками хлеба с маслом. Только две из них: одна молоденькая девочка лет семнадцати и женщина пятидесяти лет были славянской внешности. Третья была явно кавказская женщина и не из "простых": утончённые черты лица, манера держать даже в грязных руках солдатскую кружку, какая то доля манерности в поведении, поза, в которой она сидела, подсказывала – женщина когда то крутилась в верхних слоях общества .

– Пейте, пейте чай, – поспешно предложил я, увидев как испуганно и затравленно женщины прекратили пить чай и уставились на вваливших в палатку офицеров. Пленницы несколько успокоились и продолжили пить, кидая на нас испытующие взгляды, мы же расположились на нарах напротив них и молчали, давая время прийти в себя. Через пять минут женщины поставили кружки на стол и стряхнули крошки хлеба с колен. Мы молчали, давая возможность поработать с беглянками особистам.

Сан Саныч улыбнулся: – Ну что ж, первый голод вы я надеюсь утолили и давайте немного поговорим. Вы расскажите каждая о себе, я задам вам уточняющие вопросы и отправим вас в Грозный. Давайте начнём с вас. Как вас зовут? – капитан обратился к русской женщине пятидесяти лет.

Женщина тяжело вздохнула и внезапно заплакала. Плакала она тихо, зажимая в себе рыдания и лишь обильно текущие слёзы выдавали сильное душевное волнение.

– Ну, ну, успокойтесь…, – Сан Саныч наклонился вперёд и погладил женщину по плечу.

– Да, да… Сейчас…., извините меня…, – женщина последний раз судорожно всхлипнула и вытерла ладонью щеки от слёз.

– Я, Марья Ивановна Фёдорова из Ярославля. Точнее не из самого Ярославля а из области. У меня тут сын в первую войну пропал. Пропал без вести. Куда я только не обращалась, но всё без толку. И вот решила сама поехать и искать сына. Я чувствовала что он живой, в плену… Приехала сюда прошлым летом, добилась встречи и обратилась за помощью к Масхадову и знаете очень быстро отыскались следы моего сына. Меня привезли к одному из полевых командиров в Старопромысловский район и он показал мне могилу где похоронен мой сын, – женщина опять тихо заплакала, заплакали и обе женщины. Я с силой сжал зубы, чтобы не выдать своего волнения, Сан Саныч заёрзал, а второй особист громко засопев, вскочил с нар и выскочил из палатки. Через минуту Марья Ивановна прекратила плакать и продолжила, – я неделю прожила в одной чеченской семьи, очень хорошие и душевные люди, и каждый день ходила на могилу сына и с утра до вечера находилась там. Рассказывала о том, что за это время изменилось в деревни, кто из его друзей женился, где работает, а кто учится. Прибиралась на могилке и вокруг. Только я не знала, что в это время чеченцы напали на Дагестан и меня задержал чеченский патруль прямо на могиле: ничего не хотели слушать – прямо оттуда, без документов и увели. Держали несколько недель в тюрьме, а потом отдали стряпухой в чеченский отряд. Я не знаю когда это было, я давно не слежу за днями, да и мне не интересно – какой день недели или число, но ночью наш отряд под обстрелом прорвался из Грозного и ушёл в горы. Какое то время мы скитались по горам, а вот сегодня главарь отряда приказал нас отвести подальше и расстрелять. Опять попались хорошие чеченцы, они отвели нас на километр от лагеря, вывели на дорогу и сказали – идите по ней и через пять километров будет русский блок-пост. Потом постреляли в воздух и ушли. А в Дуба-Юрте к нам вышел раненый боевик, он выбросил в кювет автомат и сказал, что его могут спасти только русские врачи и он с нами идёт сдаваться в плен. Ему мол бояться нечего – грехов у него нет…. Ну, кажется всё….

Женщина тяжело вздохнула и замолчала.

– Хорошо, вы посидите, а мы послушаем других. Теперь вы расскажите о себе, – Сан Саныч обратился к женщине с кавказской внешностью. Та встрепенулась, тщательно расправила на коленях грязную и измятую юбку и начала рассказывать о себе – Директор одного из коммерческих банков Владикавказа. Дела банка шли хорошо, но перед дагестанскими событиями её похитили чеченцы и запросили за неё у хозяев банка 3 миллиона долларов выкупа. Хозяева отказались платить. Чеченцы опустили цену выкупа до миллиона долларов, потом до пятьсот тысяч…. Последнее их требование было уже всего триста тысяч рублей, но и тогда сволочные, так она выразилась с ненавистью, хозяева не захотели её выкупать. В отряде она также как Марья Ивановна занималась стряпнёй и стирала бельё чеченцам…

– Как к вам относились боевики?

– Терпимо…, ко мне и Марье Ивановне, мы всё таки женщины в возрасте, чеченцы относились более менее нормально, если то скотское отношение можно так оценить, а вот ей и остальным девочкам пришлось хлебнуть горя с лихвой, – банкирша кивнула головой на молоденькую девочку и у той сразу же хлынули слёзы из глаз и стоило довольно много времени и усилий приложить, чтобы её успокоить.

Мы многое слышали об отношении боевиков к своим пленным, но то что рассказала русская девочка Женя повергло нас в шок.

Жене было семнадцать лет, родилась она в дружной, русской семье, здесь в Грозном. Перед первой войной, когда шли гонения на русских её отца убили прямо на улице. Убили чеченские отморозки, прямо на улице среди бела дня только за то что он был русский. На виду у многочисленных свидетелей уже труп её отца привязали к бамперу автомобиля и волокли его несколько километров по асфальту. То что осталось после этого – это жуткое месиво костей и разорванного мяса, им передали через несколько дней и пригрозили всеми карами если они будут добивать возбуждения уголовного дела. Отца похоронили, а через несколько недель на них стали оказывать сильнейшее давление чтобы съехали из квартиры. И наверно бы так и случилось, но началась первая война и их оставили в покое. Жили они в районе аэропорта "Северный" и когда пришли русские, то жизнь вроде бы стала налаживаться. После подписания Хасавюртовского соглашения, дудаевцы вновь пришли к власти и жизнь снова превратилась в кошмар.

Женя превратилась в красивую девушку и бесстыжие чеченцы не давали ей проходу. Довольно часто она была на грани изнасилования, но бог не давал случиться этому беспределу. И она была вынуждена постоянно сидеть дома, а мать выбиваясь из сил, пыталась что то заработать чтобы их обоих прокормить.

Во время второй войны их микрорайон оборонял отряд полевого командира Хусейна и все, русские жители и многие из чеченцев, с нетерпением ожидали когда русские освободят город от этих бандюг. Но Женя тогда не знала, что боевики отряда взяли на учёт всех молоденьких девочек микрорайона в возрасте от 13-14 лет, в том числе и её. И когда им пришёл приказ прорываться из города, то они одновременно ворвались во все квартиры, где проживали девочки, и силой захватили их в плен. Взломали дверь и ворвались и в квартиру Жени. На её защиту кинулась мама, но её так сильно ударили прикладом по голове, что она сразу же потеряла сознание и упала на пол. Женю увели и она до сих пор не знает, сумела выжить мама после удара? Всего было захвачено тогда около сорока русских девочек.

В эту же ночь отряд Хусейна прорвался в Алхан-Калу и сразу же, не задерживаясь, ушёл в горы. Боевики, почувствовав себя в безопасности, сразу же устроили оргию. Они, как животные накидывались на девочек и насиловали в различных формах прямо на виду у других членов отряда, потом менялись и тут же насиловали опять. Иной раз насиловали какую-нибудь девочку сразу несколько чеченцев во все места и при этом заставляли руками также производить различные действия. Досталось и Жене, как самой взрослой и уже сложившей девушке. Когда эта многочасовая оргия закончилась, то Женя и другие девочки думали что на этом их изуверские мучения закончатся, или же они будут проходить в более щадящей форме, но они жестоко ошиблись. На всех последующих привалах, чеченцы вновь и вновь накидывались на девочек, срывали с них одежду и беспощадно насиловали на снегу. Их не могло ничто остановить, ни жалобы и просьбы несчастных девочек, ни боль которую они им причиняли, ни кровь. Они удовлетворяли свою похоть так как будто они это делали в последний раз. В перерывах между этими оргиями девочки обстирывали своих мучителей, а на марше тащили на себе их имущество, а ночью и днём на привалах своим щуплыми, детскими тельца грели боевиков…

Женя уже не плакала, тусклым, монотонным голосом рассказывая эту жуть. А мы здоровые, мужики, офицеры сидели напротив неё и испытывали стыд перед этой девочкой, что мы и другие до нас и те, которые выше нас, те кто сидит в Кремле и вокруг него предали её детство и её будущее, потому что в будущее с таким багажом идти невероятно трудно. Предали не только её, но и тех девочек, которые ещё оставались в отряде Хусейна, предали её мать, и сотни тысяч других матерей и их детей.

Второй особист замотал головой и утробно прорычав "Не-на-ви-жу" выскочил из палатки на улицу. Мы же неподвижно сидели на нарах и в бессилии тискали в руках автоматы, боясь посмотреть девочке в глаза.

Внезапно на улице раздался дикий, неразборчивый вопль и беспорядочные выстрелы, топот солдатских сапог, беспокойные голоса. Мы мигом выскочили из палатки в готовности отразить внезапную атаку боевиков, но картина открывшиеся нам заставила всех опустить автоматы и лишь безмолвно наблюдать за происходящим.

На асфальте валялся сбитый ударом ноги особиста раненый боевик, а сам Вадим в бешенстве пинал боевика ногами и беспорядочно стрелял в него из автомата. Вообще Вадим был не типичным особистом: тихий, никуда в отличии от Сан Саныча старался никуда не лезть. Подозреваю, хотя это моё личное мнение и я могу ошибаться, но он просто боялся. Боялся куда-либо лезть, боялся кого-нибудь, даже и в бою, убить. И имея такого старшего товарища как Сан Саныч, он тихо жил за его спиной, считая дни до окончания командировки. Но рассказ Жени потряс его до глубины души и он сорвался.

Совершая дикие прыжки вокруг боевика, одновременно его пиная и нечленораздельно выкрикивая угрозы, Вадим стрелял в извивающее тело боевика, почти не контролируя себя. Но всё-таки, какая то частица мозга не поддавшись сильным эмоциям отводила автомат во время стрельбы от чеченца и асфальт вокруг боевика был весь иссечен пулями. Последний раз сухо клацнул затвор автомата, выстрелив последний патрон, и Вадим трясущими руками стал перестёгивать магазины, в этот момент мы и навалились на него, отобрав оружие. Упустив автомат из своих рук, у особиста как будто сломался внутренний стержень: он опустился на асфальт рядом с боевиком и глядя белыми от бешенства глазами опять закричал, обращаясь к Сан Санычу, наверно продолжая давний спор или разговор.

– Саша, я не могу…. Понимаешь – не могу больше так. Я спорил с тобой, не соглашался, думал что так чистеньким и просижу здесь. Нет, не могу больше быть в стороне. Отдай мне этого духа и я его кончу…. Я буду кончать всех их…, это звери, животные и их надо стирать из этой жизни и закапывать как падаль, чтобы от них и памяти не осталось…

Сан Саныч присел на корточки около коллеги и похлопал того по плечу, глядя на поднявшегося с асфальта пленного боевика.

– Не дам я его тебе, Вадим. Все его видели живым здесь… Нельзя его стрелять…, поздно. Не переживай, будут ещё духи.

Пленный, постояв и шатаясь несколько секунд, вяло опустился снова на асфальт, замотал окровавленной головой и едва понятно промычал: – Не надо меня расстреливать…, я прошу медицинской помощи…

Сан Саныч задумчиво посмотрел на чеченца: – Повезло тебе, душара, будет тебе медицинская помощь…., терпи пока…

– Ладно, Вадим, вставай пошли в палатку. Работать надо…

…Через пятнадцать минут особисты перестали расспрашивать женщин, поняв, что знали они немногое. В отряде Хусейна остались ещё много пленных. Несколько пленных, не выдержав марша, были расстреляны.Зверски был замучен и убит полковник ФСБ Жучков Андрей Андреевич…

Ещё через десять минут, мы посадили женщин и пленного боевика на моё ПРП и доставили на ментовский блок-пост, чтобы они их передали в Шалинскую комендатуру для дальнейшего разбирательства.

Так как обстановка продолжала оставаться спокойной, а погода окончательно испортилась, мы уехали на командный пункт. В кунге никого не было, но оставшиеся следы говорили о хорошей пьянке в моё отсутствие. Ну ладно, это моим офицерам тоже зачтётся.

К 16 часам Саша Дафтян на ЦБУ накрыл столы, приехали командиры подразделений. Одновременно с праздником зам. по вооружению майор Анистратенко и майор Дзигунов обмывали звание "подполковник". Застолье продолжалось до 18 часов, после чего все разъехались по своим подразделениям. Что самое обидное было, никто из моих офицеров не пришёл на дежурство и я как бы во время застолья был одновременно и дежурным артиллеристом. Но всё прошло благополучно – стрелять артиллерией не пришлось. В кунге, куда я пришёл, сидели мои подчинённые и я бы не сказал, что они были уж сильно пьяные. Тут уж я "оторвался", высказал всё что думал о каждом, не стесняясь в выражениях. И мне показалось, что они меня поняли. Довёл до них своё решение: больше я не дежурю. Пусть едят свой хлеб сами.

13:00 Проснулся, не спеша побрился и после завтрака пришёл на ЦБУ, где дежурный артил-

лерист только что закончил обстрел цели Љ4 спущенной с группировки. На совещании в 8:45 командир подкинул ещё 6 целей с расходом в 36 снарядов на цель: в основном это в районе населённого пункта Зоны. До обеда просидел на ЦБУ, писал, отрабатывал документы. Швабу командующий группировки вызвал на КП 19ой дивизии ВВ, наверно ставит задачи. Договорился с рем. ротой насчёт бани вечерком.

25 февраля 2000 года. Развед. информация: Обстановка в ЧР остаётся напряжённой, коман-

9:50 дование бандформирований предпринимает усилия по удержанию под

своим контролём район Аргунского ущелья и организации диверсионной деятельности в зоне освобождённых районов, оборонительных сооружений и перегруппировки сил. Экстремист уделяют особое внимание сдерживанию продвижения частей ОГВ (С) на направлениях Итум-Кале – Шали, Асламбек – Шерипово – Шатой и предпринимают все меры по недопущению ФС в горные районы ЧР. Командование бандформирований планируют разблокировать Аргунское ущелье в районе Итум-Кале. Бандформирования продолжают нести потери в живой силе и испытывать трудности в организации связи. После уничтожения федеральными войсками ретрансляторов, отмечается снижения уровня радиообмена, что также связано и с недостатком количества элементов питания и проведения мероприятий по предотвращению утечки информации.

11:30 В принципе вчерашний день прошёл спокойно. Единственный неприятный момент произошёл когда командир полка приказал выделить одного офицера-корректировщика на постоянку на КНП 19 дивизии. Тут пришлось немного поспорить с командиром и после приведённых мною доводов командир уступил, так что мы теперь будем выставлять корректировщика лишь на световой день. Разведчики сегодня к обеду должны будут занять высоту 666.4 и по склону горы попробовать спуститься к отметке 420.1, в случаи успеха мы будем контролировать вход в Аргунское ущелье с нашей стороны. Если всё произойдёт без боестолкновений то разведка двумя группами прочешет и Дуба-Юрт. После совещания отдал приказ убыть с разведчиками подполковнику Ржанову, лейтенанту Шарову и Кравченко, с ними четверо солдат: пусть побродят и немного развеяться. Ближе к обеду прилетело пополнение.

….Я стоял и с интересом наблюдал за высадкой из вертолёта вновь прибывших контрактников. Ми-26, "летающий сарай", бешено крутил лопастями, создавая сильные вихри вокруг себя, а через заднюю аппарель выходила, выбегала и выползала пьяная толпа с вещевыми мешками. Большинство контрактников достаточно твёрдо держалась на ногах и, благополучно сопротивляясь вихрям воздуха, добредала до безопасного и спокойного места. Остальных потоки воздуха от винтов безжалостно опрокидывали в грязь: они вскакивали на ноги и падали обратно, но постепенно, хоть и грязные, выбирались на сухое место и присоединялись к остальным. Около десятка человек, пьяные в "драбадан", сползли с аппарели в грязь и остались там лежать, не в силах больше двигаться. Этих, разведчики, выхватывали из луж и, схватив их за руки и ноги не обращая внимания на ругань вертолётчиков, бесцеремонно затаскивали обратно в вертолёт: такое пополнение нам не нужно было. Аппарель закрылась, винты завращались с ещё большей скоростью и вертолёт умчался за новой партией пополнения для нашего полка, а разведчики подогнали пьяную толпу к штабу полка, где пинками и толчками выстроили их в несколько неровных шеренг.

На крыльце появился командир полка и осуждением посмотрел на пополнение, после чего подозвал меня к себе: – Борис Геннадьевич, пока ещё не подъехали представители от подразделений за этими скотами, доведи до них где они находятся…, ну и остальную информацию, какая необходимо. Хотя я сомневаюсь, что они что-нибудь запомнят. – Командир с досадой махнул рукой и ушёл обратно в штаб. Я же с энтузиазмом взялся за порученное дело: вышел на середину строя и начал воспитательно-информационную работу.

– Ну вы, "котрабасы"! Сосредоточились и собрали свои пьяные мозги в кучу. Запоминайте и внимательно слушайте, что вам тут скажут….

Строй на слово "котрабасы" угрожающе загудел и несколько наиболее выпивших контрактников с пьяной обидой начали возмущаться. Я подал знак и разведчики легко выхватили из строя возмущавшихся и пинками погнали их в сторону "зиндана".

Строй ещё больше возмущённо загудел: послышались выкрики, типа: – Мы воевать сюда приехали, а нас…, Как вы смеете с нами так обращаться…? Да мы сейчас вас тут всех…

– Молчать! – Я властно скомандовал и поднял руку, требуя внимания.

– Кто тут приехал воевать? – Я "завёлся с полуоборота" и стал выдёргивать из строя наиболее грязных после высадки из вертолёта. Шёл вдоль строя и за ремень вытаскивал их. Через минуту напротив строя стояла шеренга из десяти человек. Контрактники в ней были не только грязные, но и самые пьяные: поэтому часть из них держались друг за друга, чтобы не выпасть из общей шеренги, а других просто мотыляло из стороны в сторону, – Это вы сюда приехали воевать?

– Кто ещё вопил из строя, что он приехал воевать? Кто тут самый возмущённый? Кто смелый? Ну, выходи – попробуйте мне жопу надрать, как тут орали… Я жду, обещаю подерёмся и тому ничего не будет: даже может быть и водки после драки налью. – Агрессивно бросил я в толпу вызов.

Строй теперь угрюмо и озадаченно молчал и не принял моего вызова: никому не хотелось лезть в драку со странным подполковником с гранатами на ремне.

Я с вызовом плюнул под ноги строю и продолжил, но тоном пониже. Хоть я и чувствовал себя уверенным, но планку всё же перегибать было нельзя.

– Так я и знал – ссыкло вы все! И нажрались водкой со страху, когда сюда полетели. Кто тут воевать собрался? Да у вас руки только через неделю трястись перестанут – вояки хреновые. Вон, посмотрите, – я повёл рукой по вершинам заросших лесом сопок, за цементным заводом, – вон там, по вершинам, всего в полутора километрах от нас позиции боевиков. И они сейчас наблюдают за нами и радуются, что русским такое пополнение пришло. Сейчас вас пересчитают и ещё раз обрадуются, что сто пятьдесят балбесов пришло вместо срочников. Это они – срочники здесь воюют, а не контрактники. Это я тут, я тут воюю и другие. И этот завод я брал в 95 году и Аргунское ущелье тоже. Где вы были, суки в 95 году? Где вы были в октябре, когда мы сюда входили? Где были – в ноябре, декабре, в январе, когда Грозный брали? Приехали…, воевать. Тут то войны осталось на пару недель…

От боевиков прилетела 82мм мина и с оглушительным звуком разорвалась в ста метрах от нас. Строй дрогнул, но остался стоять.

– Ну, сейчас духи довернут и по нам долбанут, – контрактники обеспокоено закрутили головами, ожидая команды двинуться в укрытие, но глядя что остальные, старослужащие солдаты спокойны, стояли переминаясь с ноги на ногу. Духи пустили ещё одну мину, но она разорвалась далеко в стороне. Обматерив контрактников ещё раз, довёл до них необходимые требования и правила поведения, после чего передал их строевику, который с солдатами вытащил столы на улицу из штаба и приступил к распределению по подразделениям….

Сегодня в 8 часов утра вновь прилетел вертолёт и привёз остальную часть вчерашнего пополнения. Та же картина, разница была только в том что вертолётчики самых пьяных взашей выталкивали из вертолёта, а разведчики их обратно затаскивали в винтокрылую машину. Захлопнув аппарели, вертолёт улетел в Ханкалу, а котрабасов командиры подразделений быстренько разобрали и увезли. После чего в штабе началось заседание очередной аттестационной комиссии. Разбирали дело командира развед. роты ст. л-та Бритвина. В вину ему вменялось: потеря управления ротой, необъективные боевые донесения, разведданные, чрезмерное употребление спиртных напитков как самим командиром роты, так и его подчинённых.

1 марта 2000 года ….По хозяйски, громко хлопнув дверью, в помещение штаба зашли

незнакомый генерал и знакомый мне полковник с19ой дивизии ВВ, по моему зам. командира дивизии по воспитательной работе.

– Где командир полка? – Оперативный дежурный вскочив доложил и, получив задачу от генерала, послал к командиру посыльного. По поведению прибывших офицеров, по их репликам и взглядам, которые они бросали на меня и оперативного дежурного, было понятно что они настроены воинственно и решительно.

– Полковник Швабу, – командир полка, прибыв в штаб через пять минут, представился генералу.

– Комендант Шалинской района генерал-майор Князев, – в свою очередь представился генерал, – ну, с полковником Петренко вы наверняка знакомы…

– Товарищ полковник, позавчера ко мне в комендатуру привезли трупы убитых чеченцев на южной окраине Дуба-Юрта. Наблюдатели с 19ой дивизии доложили, что это ваша артиллерия в тот момент когда они появились вела огонь по ним и уничтожила их. Доложите, на каком основании вы вели огонь по этому району? – Я с интересом наблюдал за развитием событий, потому что тон генерала и вызывающие позы полковника ВВ предполагали два варианта дальнейшего развития событий. Первый: командир полка под давлением генеральских погон, решительного и вызывающего тона коменданта должен залебезить и начать оправдываться перед ним, но был и второй вариант и я на него поставил.

– Во-первых, товарищ генерал-майор, попрошу вас понизить тональность голоса, так как я не ваш подчинённый, а командир полка. Во вторых: прошу прощение за каламбур, но на каком основании я должен докладывать о своих основаниях на принятие решения куда открывать огонь и когда?

– Полковник, – генерал несколько смешался от такого независимого ответа, но всё-таки продолжил угрожающе давить на командира полка, – если я сейчас начну обращаться с вопросами к твоему командующему группировки, то он в свою очередь начнёт задавать тебе неприятные вопросы, а также и прокуратура, тогда ты пожалеешь о многом… Так что давай лучше мы между собой решим все эти вопросы без командующего и прокуратуры.

Но не того они напали, я мысленно поаплодировал Швабу, когда услышал твёрдый ответ: – Если вы и дальше будете разговаривать со мной в таком тоне, да ещё угрожать мне именем командующего и прокуратурой, то я попрошу вас покинуть расположения моего полка или предъявить мне документы, уполномочивающие вас вести со мной эти разговоры. Это во-первых. Если же вы хотите нормального разговора и выяснения обстоятельств обычного, рядового случая, то я тогда вам хочу тоже задать вопрос и получить на него ответ. А чего это вы так уж рьяно заинтересовались обстоятельствами гибели данных боевиков, я подчёркиваю – не чеченцев, а боевиков?

В наступившей тишине, генерал с полковником переглянулись, после чего комендант снял шапку и сел за рядом стоявший стол, с другой стороны присел полковник Петренко, а напротив них расположился Швабу. Ситуация командиром полка была переломлена в его пользу и можно было дальше обсуждать возникшую проблему.

– Ладно, ладно, давайте спокойно обсудим, только тоже особенно не забывайте что я всё-таки генерал, а не абы кто. – Генерал заговорил примирительным тоном, но сразу же недовольно поморщился, когда командир полка взмахом руки пригласил меня сесть рядом с ним.

– Товарищ генерал-майор, начальник артиллерии 276 полка подполковник Копытов, – представился я и сел рядом с командиром полка.

– А, герой дня, – комендант с нездоровым любопытством взглянул на меня, а полковник Петренко с апломбом тут же "наехал", – ну что подполковник не боишься? Ведь кому-то придётся за этих убитых чеченцев ответственность нести, так что давай, колись, кто это у тебя тут людей убивает?

Я поёрзал на скамейке, поудобнее располагаясь и добавив в голос немного наглости, конечно в разумных пределах, всё-таки я лишь подполковник: заявил: – А чего тут скрывать или на кого-то валить. Да это я их завалил несколько дней тому назад.

– А…, так это вы, товарищ подполковник, сами лично, – злорадно и многообещающе протянул Петренко, – И спите спокойно, начальник артиллерии? Ну, ну, думаю что с сегодняшнего дня спокойной жизни вы лишитесь. Не ухмыляйся, подполковник ты даже не понимаешь кого ты завалил и чем тебе это грозит…

– Да ладно полковник пугать. Не забывай, что не в своей дивизии находишься….

– Молчать! – Генерал со злостью громко хлопнул ладонью по столу и накинулся на Швабу. – Товарищ полковник, а вы почему молчите когда ваш не воспитанный подчинённый по хамски разговаривает с офицером высшим по званию?

– Как с ним разговаривают, так он и отвечает. А так скажу вам: он добросовестный офицер и прекрасный артиллерист. По больше бы таких офицеров…

– Ладно, ладно покрывать. То, что натворил ваш подчинённый нам придётся всем расхлёбывать долго и мучительно….

Швабу нетерпеливо прервал коменданта Шалинского района: – товарищ генерал-майор, я уважаю ваши погоны, но вот свои проблемы решайте сами, а не пристёгивайте нас к ним. Вы не ответили на мой вопрос…

Генерал Князев поморщился, а полковник Петренко возмущённо всплеснул руками, типа ну и хамло здесь командует. Наступила тягостная тишина и я подумал, что сейчас генерал встанет и гордо удалится, пообещав напоследок всевозможные кары на голову командира и полка. Но после томительной паузы генерал тяжело вздохнул, посмотрел в сторону оперативного дежурного и, понизив голос, начал говорить.

– Мне бы не хотелось, чтобы данная информация вышла из этого круга, – генерал обвёл нас рукой, – несколько недель тому назад мои люди и люди полковника Петренко вышли на некоторых, довольно крупных полевых командиров, которые имеют значительное влияние на большое количество боевиков. Были проведены через посредников переговоры и мы сумели склонить их принять решение о сдаче федеральным властям, также гарантировали им и их родным жизнь и беспристрасное расследование их деятельности. Договорились что такого то числа, они соберутся на южной окраине Дуба-Юрта, свяжутся с нами и по нашей команде выдвинутся к блок-посту милиции у Чири-Юрта и там сдадутся. Всё с нашей стороны было подготовлено и всё прошло бы нормально, если бы ваш начальник артиллерии не вмешался. Тогда на окраину Дуба-Юрта приехал сдаваться бригадный генерал со своей семьёй и ближними людьми для того чтобы показать пример другим, но внезапный и мощный артиллерийский обстрел уничтожил машины и всех кто приехал сдаваться. Создалось впечатление, что их туда подло заманили и уничтожили в отместку другим.

Генерал значительно помолчал и, глядя на меня, продолжил: – Сейчас в среде чеченцев как там, так и здесь идут разборки – кто виноват в гибели бригадного генерала, его родных и близких людей? Так что подполковник не ерепенься, одно наше слово и тебе объявят кровную месть.

Комендант попробовал смягчить выражение лица и чуть ли не отеческим тоном, вкрадчиво продолжил: – Ты лучше доложи, кто тебя надоумил открыть именно туда огонь и именно в этот момент?

Мне было сорок пять лет и я прошёл хорошую школу жизни. То что они меня сдадут чеченцам, чтобы прикрыть свои задницы, в этом даже не было никакого сомнения. Поэтому оправдываться и лебезить перед ними не было никакого смысла.

– Товарищ генерал-майор, свой долг я выполняю честно и мне бояться нечего, а вот вам и полковнику стоит бояться и именно чеченцев. Да, да, и не надо делать такие удивлённых лиц….

Полковник Швабу остановил меня, а генерал загорячился.

– Нет, нет не останавливай его, пусть продолжает….

– Да нет, вместо него я скажу. Вы ведёте непонятно с чьей санкции переговоры с боевиками, договариваетесь с ними о месте сдачи, собираетесь дать какой то сигнал чтобы они выдвинулись к окраине Чири-Юрта, но почему то не ставите в известность ни штаб группировки, ни меня, командира полка, в зоне ответственности которого вы хотите провести процедуру сдачи в плен бригадного генерала, да ещё с его вооружённой охраной. Это как понимать? А понимать можно так: либо вы, товарищ генерал-майор с полковником, вообще не компетентны в этих делах. А ведь вам пришлось бы ещё у кладбища пересекать передний край моей первой роты. Да если бы начальник артиллерии их не уничтожил, то первая рота их бы расстреляла на дороге. Вы об этом подумали? Дежурный, ну-ка дай сюда журнал донесений.

Оперативный принёс потрёпанный журнал и командир стал его листать, остановился и сунул журнал коменданту: – На те, читайте. Группировка доводит до нас, что вот в этот квадрат и в этот стрелять артиллерией с 21:00 по 6:00 стрелять нельзя. А вот ещё сообщение, теперь перелистните ещё один лист – вот ещё одно подобное сообщение. И таких сообщений здесь штук пятнадцать, а об вашей сдаче ни слова. Ну, а отсюда вытекает второй вывод, ещё более неприятный для вас обоих: а не сговаривались ли вы с боевиками, чтобы за деньги их провести в более безопасное место….

Генерал побагровел, а у полковника Петренко забегали глазёнки. Я сам не ожидал, что Швабу так жёстко и прямолинейно выскажется. Петренко опомнился быстрее генерала и злобно прошипел: – Швабу, ты слишком много на себя берёшь…

Командир полка спокойно повернулся к оперативному дежурному: – Товарищ капитан, вызовите сюда особиста и прокурорского работника.

Дверь хлопнула за посыльным и генерал как будто очнулся: – Ладно, хорошо, товарищ полковник, мы ещё продолжил этот разговор, но только в другом месте. Вы ещё пожалеете о своих выводах…

Оскорблённые "в своих лучших чувствах" офицеры ушли, а мы в молчании просидели до прихода Сан Саныча. Особист внимательно выслушал командира полка.

– Ну и правильно что так отшили этих паркетных шаркунов. Про генерала сказать ничего не хочу – нет информации, а о полковнике думаю что вы ещё услышите….

Забегая вперёд скажу: через несколько месяцев полковник Петренко был задержан на одном из блок-постах в тот момент, когда он пытался вывезти раненых боевиков в безопасное место. И это был не первый случай, когда он за деньги занимался этими делами.

 

Часть седьмая

Дорога домой.

Утром 6го марта я проснулся в приподнятом настроении: а как же иначе если я сегодня уезжаю домой. Побрился, черканул несколько строк в свой дневник, сходил на завтрак и терпеливо стал ждать, когда сформируется автомобильная колонна до Моздока. Около кунга построил свой взвод управления и тепло попрощался с ними. Что меня поразило при этом, что бойцы всю ночь не спали а готовили памятный подарок для меня и на построении вручили копию флажка, который всегда развевался на антенне моего ПРП. Бойцы гордились этим флажком, где на чёрном фоне белой краской были нарисованы пушечные стволы и череп с надетой фашисткой каской. На подаренном экземпляре в добавок к нарисованному было написано – "Самому лучшему начальнику артиллерии". А внизу ещё одна надпись – "Под этим флагом воевали" и список фамилий офицеров, сержантов и солдат только того состава, который вошёл в Чечню. И ни одной фамилии офицеров и контрактников, кто пришёл к нам потом. Это меня очень растрогало. Попрощавшись со взводом, я взял вещи и ушёл к колонне и пока мы не уехали ко мне всё шли и шли офицеры и прапорщики полка прощаться. Я даже не ожидал, что было в полку столько людей, которые посчитали своим долгом прийти и проводить меня домой.

Колонна тронулась и мы отправились в путь, впереди и сзади колонны ехали два БМП разведчиков, которые сопровождали и охраняли нас. День был хороший, ничего не предвещало каких-либо препятствий для того чтобы прибыть в Моздок вовремя и успеть на электричку до Минеральных вод. Колонна шла по местам где не раз приходилось проезжать и воевать. Я с радостью и одновременно с грустью смотрел на знакомые места, вспоминал всё что с ними было связано. Всё это проходило мимо меня и оставалось позади, скрытое пылью и прошлым. Впереди только мирная жизнь.

До Моздока оставалось проехать километров тридцать, как нас стопорнули на очередном блок-посту. Зашуганные менты в новом, ещё не обмятом обмундировании, решили проверить БМП разведчиков и сразу же наткнулись на спрятанный видик и телевизор, которые разведчики везли в Моздок, чтобы там их продать и закупить выпивки. Начались разборки и я с всё возрастающим беспокойством стал посматривать на часы. До последней электрички до Мин. Вод оставалось всё меньше и меньше времени и перспектива ночевать непонятно где в Моздоке меня абсолютно не устраивала.

Подождав ещё немного, я решительно направился к будке ментов, где происходили основные препирательства между старшим колонны, разведчиками и ментами.

– Кто здесь старший? – Я обвёл взглядом троих разгорячённых спором милицейских офицеров.

– Я, капитан Сидоров, – чернявый капитан выжидающе уставился на меня.

– Товарищ капитан, я подполковник Копытов с этой колонны 276 полка. Давай сначала со мной решим вопрос, а потом ты дальше решай вопросы с нашей разведкой. Вообще то хочу дать тебе один хороший совет по этому поводу: если нашли этот несчастный видик с телевизором – не раздувай скандала. Всё равно ничего им не будет: отпускай их, колонну, а видик и телевизор забери себе. Хоть телевизор смотреть будете здесь.

– А, ко мне то, какой вопрос, товарищ подполковник?

– Слушай, капитан, я здесь воюю уже полгода и сегодня наконец то еду домой насовсем и хочу успеть на электричку в Моздоке, чтобы уже сегодня вечером лежать в поезде под чистыми простынями и потягивать пивко. Сейчас я забираю любую машину и ты меня пропускаешь…

– Сколько, товарищ подполковник – Полгода вы здесь? – Чуть ли не хором прозвучал вопрос от ментов.

– Да, полгода только воюю, а прибыл с полком ещё раньше, – я расстегнул бушлат и достал удостоверение личности, а оттуда справку где указано сколько я провёл дней боевых и всё это положил на стол капитану Сидорову.

Менты склонились над моей справкой, потом озадаченно повертели в пальцах и вернули мне обратно.

– Ну ни фига себе. Так что, без перерыва, без отпуска – Полгода вот здесь воевали?

– Ну не здесь, конечно, – я засмеялся и стал застёгивать бушлат, куда обратно спрятал документы, – в октябре брали Горагорский. Слыхали про такой населённый пункт? Потом, ноябрь и декабрь шли по Сунженскому хребту на Грозный. В январе брали Грозный – Старопромысловский район и посёлок Кирово. А февраль и март сейчас блокировали в Аргунском ущелье боевиков, как раз Волчьи ворота…

– Да, товарищ подполковник, хлебанули вы, наверно, военного лиха… Мы тут только пять дней стоим, да в почти в мирной обстановке – так и то уже заколебались. И уже сейчас ждём не дождёмся когда наша командировка полутора месячная закончится. Мы тут Ростовских ОМОНовцев меняли, так они от радости чуть не плакали, когда отсюда уезжали. А вы всё-таки воевали.

Капитан Сидоров встал из-за стола и решительно произнёс: – Товарищ подполковник, берите любую машину и езжайте. Доброй вам дороги.

Старший нашей колонны майор Сметанин обрадовано засуетился: – Петрович, товарищ подполковник, берите машину прапорщика Снегирёва. Петрович, отвозишь начальника артиллерии на вокзал в Моздоке и сразу же дуй на склады и оформляй документы, а мы следом подойдём.

Прапорщик побежал выгонять машину к блок-посту, а я предложил капитану Сидорову выйти на улицу.

– Товарищ капитан, у меня есть предложение. Я не давлю на вас: вы можете принять его или отвергнуть, но всё-таки подумайте как поступить. Ведь не только я один здесь полгода воюю, но и весь полк. Если я от случая к случаю в бой ходил, то разведчики практически каждый день. У нас разведка и первая рота ударные подразделения. И я их за этот сраный телевизор и видик даже не осуждаю, и не считаю это "мародёркой". И везут они его не для того чтобы обогатится, а продать, купить водки и выпить….

– А не боитесь что они нажрутся и чего-нибудь устроят?

– Тебя как зовут?

– Сергей…, Константинович…

– Есть, Сергей Константинович, и такой момент, но провоевав полгода на многие вещи смотришь по другому, так что лучше ты у них забери телевизор и видик для своих ментов, да отпускай их… А?

– Ладно, товарищ подполковник, подумаю, разберёмся. Счастливого пути, вон ваша машина как раз походит, – капитан попрощался со мной и дал команду пропустить мою машину и через пару минут я мчался в Моздок.

Мы успели проехать километров десять, как прапорщик Снегирёв сидящий рядом со мной, внезапно стукнул себя по лбу ладонью и заматерился.

– Ты чего, Петрович?

– Да маршрутный лист я у майора Сметанина забыл взять. Чёрт побери, теперь на каждом блок-посту стопорить начнут, а их тут ещё пять штук.

Да, перспектива поисков ночёвки в Моздоке опять встала передо мной во весь рост. Тем более, что на первом же блок-посту нас решительным взмахом полосатой палочки остановил милицейский сержант весьма серьёзного вида.

– Пошли, Петрович, договариваться, – мы вылезли из машины и я тоже с решительным видом направился к менту.

– Товарищ сержант, давайте быстрей проверяйте документы, а то я на электричку могу опоздать.

Сержант расплылся в улыбке: – Так это про вас передали по телефону, чтобы не останавливали. Давайте, проезжайте, а я дальше номер вашей машины передам, чтобы не останавливали зря.

– Спасибо, сержант и капитану мою благодарность передай.

Дальше всё пошло как по маслу. Мы подъезжали к очередному блок-посту, где увидев нашу машину, сразу же подымали шлагбаум, приветственно махали рукой и мы мчались дальше к очередному блок-посту. Замелькали по бокам дома, заборы, здания промышленного вида и дорога как-то незаметно перешла в городскую улицу. Через пятнадцать минут машина вырулила на привокзальную площадь, где в ближайшем киоске я в знак благодарности купил прапорщику пять бутылок пива и я остался один.

Дальше всё пошло нормально, тут же сел на электричку и через два часа прибыл в Мин. Воды. У меня были определённые опасения, что вокзал будет набит битком военными и мне придётся с трудом покупать билеты на поезд , но открывшиеся картина только порадовала меня. Вокзал был пуст, только на газоне в живописных позах валялись два пьянущих контрактника. У кассы нас оказалось всего четверо человек в военном: я, майор особист, присоединившийся ко мне ещё на вокзале Моздока, к моему великому удивлению подполковник Мастяев, начальник службы РАВ нашей дивизии, возвращавшийся из недельной командировки из нашего арт. полка и ещё один майор, с которым я несколько раз встречался на учениях на Чебаркульском полигоне…..

….. Время в отпуске шло. Незаметно пролетел март, потом апрель. Полк уже как месяц не воевал, а передавал технику во вновь формируемую 42ю дивизию и вот-вот должны пойти первые эшелоны с личным составом в Екатеринбург. А пока поодиночке и небольшими группами из Чечни возвращались контрактники. И однажды я стал невольным свидетелем встречи двух приятелей-контрабасов.

…. – Петька, ты что ли? – Громкий возглас заставил всех пассажиров взглянуть на контрактника, который заскочил в автобус и сейчас шёл через салон, широко раскинув руки в сторону, к другому контрактнику сидевшему передо мной.

– Коля, ты то как тут оказался? – Контрабасы обнялись и вновь зашедший тяжело рухнул на сиденье рядом с другом.

– Петька, ты же когда я уходил на войну, – последнее слово Николай произнёс со значением и с превосходством оглядел всех присутствующих в том числе и своего товарища, – на МТС работал. А здесь ты чего делаешь? На сборы что ли призвали?

Петька откинулся на сиденье и теперь сам с превосходством поглядел на односельчанина: – Да я через три дня как ты ушёл, сам уехал воевать. Воевал в полковой разведке, а ты где? В тупорылой пехоте что ли? Ты же всегда пехотой болел…

– Да ты что, Петька, бери выше, – Николай сделал вид что не заметил ехидной подколки, – я в арт. полку корректировщиком был. Офицеры зассали в тыл боевиков ходить, так они в течении недели меня обучили и чуть ли не через день я в тыл боевиков лазил. Ну и навалял я там "чичиков"….

Теперь в разговор вступил Петька, который тоже решил на весь автобус рассказать о своих подвигах.

– Ну а мы в полку были "смертниками". Нашу развед. роту всегда первыми кидали в бой и там такого навидался – по гроб хватит. Особенно последний штурм Дуба-Юрта… Мы его с таким трудом взяли, а только закрепились "чехи" в атаку пошли. Мы командира полка о подкреплении просим, а тот пьяный сучара, говорит – у меня для вас подкреплений сейчас нет – держитесь. Дак, мы в течении суток пять атак отбили. Причём, три из них были рукопашки. Думал не выживу, но ничего отбились. Вот сейчас по контузии… комиссовываюсь…

Николай был явно уязвлён, тем что на весь автобус вещал его товарищ и дальше последовал рассказ артиллерийского корректировщика, который за одну ночную ходку в тыл к боевикам сжигал огнём артиллерии по деревне и после этого с боями уходил на нашу территорию.

Ехали мы по пробкам медленно и котрабасы, видя как к их разговору прислушивается весь автобус, всё больше входили в раж и в их воспалённом мозгу рождались всё новые и новые рассказы и различные подробности, от которых Хичкок и американские сценаристы сгорели бы от зависти.

Ещё немного и два этих балбеса договорились бы до того, что это они, открывая ногами дверь командирского кунга, давали разумные советы командирам полков как надо правильно воевать и командовать полком. Но, слава богу, мы подъехали к конечной остановке и контрабасы вывалили из автобуса, чувствуя на себе взгляды остальных пассажиров. А чувствовали они себя крутыми рейнджерами. Они остановились и неспешно закурили.

Инициативу взял на себя Николай: – Ну что, Петька, пойдём обмоем встречу. Тут на автовокзале хорошо шашлыки готовят…

– Ребята извините, – я прервал контрактника и изобразив нерешительность обратился к контрабасам, которые снисходительно смотрели на "шпака", – ребята я тут совершенно случайно подслушал ваш разговор и сам являюсь корреспондентом газеты "Комсомольская правда". Я с большим уважением отношусь к таким как вы и хотел бы написать о вас статью. О войне, дружбе и так далее… Как вы на это смотрите?

– Конечно, конечно, – чуть ли не хором и почти синхронно закивали головами контрактники, а вокруг нас собирались пассажиры автобуса, явно желая продолжения действия.

– Давайте сюда ваши военные билеты, чтобы я правильно записал ваши фамилии, – великовозрастные бойцы суетливо протянули военники и я быстро пролистал их, после чего сунул их во внутренний карман пиджака.

– Ты чё..? Мужик… отдай военники, – почуяв неладное, но пока ещё просительным тоном попросил Петька и протянул руку.

– Уроды, "мужики" на зоне сидят, – я с силой отбил руку, чем больше озадачил контрактников. Только что этот непонятный гражданский чуть ли не заискивающе разговаривал с ними, а сейчас повёл себя очень агрессивно. Я обернулся к любопытствующим пассажирам автобуса.

– Я, подполковник Копытов, начальник артиллерии 276 мотострелкового полка, который воевал и выходит сейчас из Чечни. Вот этот военнослужащий, – я ткнул пальцем в грудь Петьки, – на весь автобус орал что он служил в полковой разведке. Так я вам заявляю, судя по записям в военном билете он служил в ремонтной роте полка аккумуляторщиком. Он аккумуляторы заряжал, а не в бой ходил. Сидел в тылу и жрал тушёнку. Да, наша разведывательная рота всегда была первой, но никогда смертниками не были. И штурма Дуба-Юрта не была. Две недели полковая артиллерия огнём ровняла данный населённый пункт, после чего подразделения спокойно заняли Дуба-Юрт. Хочу добавить, что он был призван 20 января этого года, так что повоевать ему и не пришлось.

Толпа стремительно разрасталась и вокруг нас собралось человек пятьдесят и теперь Петька с Николаем нервно оглядывались и создалось впечатление, что они сейчас ломанутся через толпу.

– Стоять, Ну а этот, – теперь я показал на Николая, – тот был в арт. полку заряжающим. То есть, только подтаскивал снаряды к орудию. Какой корректировщик, да у него на роже написано, что он закончил классов восемь. А корректировщику очень много знать чтобы грамотно вести огонь….

Последнее что хочу сказать, всю войну на своём хребте вытащили солдаты-срочники, а не вот эти – пушечное мясо, которые приехали на два месяца и теперь под разными предлогами сбегают.

Ну, ты дебил, покажи свою справку 100, где написано что ты контужен, – на Петьку было жалко смотреть, да и из толпы посыпались возмущённые возгласы.

– Ну, похвастались парни немного, чего их за это позорить… Отдайте им документы…., Парни всё-таки воевали….

Я зло плюнул на землю: – Эх, граждане-товарищи, эти уроды пробыли… Понимаете пробыли там два месяца, а только что орали на весь автобус, как сжигали чеченские деревни и ходили в рукопашные схватки… Каждый по пол Чечни уничтожил… Таких наказывать надо, а вы жалеете.

Но у толпы было своё мнение: всем было жалко контрактников, которые с жалким видом мялись в центре круга.

– Ладно, завтра в двенадцать часов жду вас в своём кабинете. Найдёте начальника артиллерии полка. Я там с вами разберусь: как офицеры ссали в бой ходить и как пьяный командир полка пополнение не давал. Там и отдам вам документы. Всё, свободны. Можете нажраться…

…. Ровно в двенадцать часов в дверь кабинета постучали.

– Да…

Дверь открылась и в кабинет робко зашли два давешних контрактника.

– Мы, вот… пришли…, товарищ подполковник…. В двенадцать часов, как вы сказали…., – Петька и Николай мялись с виноватым видом у порога, зачарованно глядя на свои военные билеты лежащие на столе передо мной.

С минуту я рассматривал этих дебилов, потом свирепо рявкнул: – Кругом! Марш из кабинета.

Контрактников прямо выдуло в коридор. А через минуту вновь послышался стук в дверь.

– Да….

Дверь распахнулась и в кабинет вновь вошли контрактники, строевым шагом подошли к столу и браво доложили о прибытии.

– Ну, вот другое дело. Садитесь.

Бойцы сели и теперь смотрели на меня преданными глазами, прямо "ели" глазами.

– Ну, что-нибудь поняли?

– Так точно, товарищ подполковник.

– Да ни хера вы не поняли. Вижу по вам: приедете в деревню и опять врать будете в три короба. Я тут вчера сгоряча хотел в ваши военные билеты, в раздел "Особые отметки" запись сделать, типа – "Склонны к буйной фантазии и распространению ложных слухов". Можно, конечно, и похлеще формулировку придумать, но я изменил своё мнение и проведу с вами показательное занятие – как не хорошо врать, особенно в той области, в которой вы ни хера не разбираетесь.

Я открыл ящик стола, достал оттуда учебную карту, артиллерийский круг и линейку МПЛ-50 и сунул это Николаю: – Ну, корректировщик, определи мне координаты вот этой точки и доложи дальность и угломер по цели. Вот цель, вот огневые позиции, а вот ты тут находишься. Вперёд.

Николай крутил круг и линейку в руках, даже не представляя как ими пользоваться.

– Всё понятно, давай сюда, – я забрал из рук солдата артиллерийские инструменты, а теперь назови чеченские деревни, которые ты сжигал. Тебя же, наверняка, спросят когда ты в деревне будешь опять врать. Давай, называй….

Николай наморщил лоб и неуверенно выдал: – Ну, Урус-Мартан…, ещё Шали…

– Да, боец…, как говорится – "Слышал звон, да не знал где он". Арт. полк действительно обстреливал Урус-Мартан, но только это было в конце ноября, начало декабря – когда ты в своей нищей деревне ещё ковырялся. А Шали, когда ты был в арт. полку уже был наш и там стояла наша комендатура. Так что если ты начнёшь рассказывать свои бредни кому-то знающему, то тебя подымут на смех. Понял? Так что лучше рассказывай правду или вообще молчи. – Николай послушно мотнул головой.

– Так полковая разведка, а ты расскажи вот про эту дорогу, – я карандашом показал на учебной карте дорогу между населёнными пунктами, – охарактеризуй, прочитай карту. Ты разведчик и должен уметь читать карту.

Но и тут ничего не получилось, Петька добросовестно морщил лоб, разглядывал карту, но даже не смог из себя выдавить что дорога была асфальтная.

– Дебилы вы, идите вон отсюда, – я швырнул перед ними военники и обрадованные котрабасы мигом улетучились из кабинета. Разговаривать и читать им нотации уже не было желания.

Всё равно по пьянке, а может и по трезвянке эти дебилы будут рвать на себе рубаху и орать, что офицеры ссыкло и сволочи. Я достал бутылку конька и поднялся в кабинет командира полка, где хозяином был уже подполковник Зорин, а полковник Сергеев ожидал назначения на городской военкомат города Ревда.

Через несколько дней прибыл первый эшелон с бойцами. Они будут идти с разрывом два-три дня так, чтобы с прибытием очередного эшелона бойцы предыдущего были рассчитаны и отпущены по домам.

Эшелон подали на рампу "Зелёного поля" под вечер и под музыку дивизионного оркестра началась разгрузка. В течении получаса выгрузились, построились и старший эшелона доложил о прибытии командиру дивизии. После чего подполковник Зорин довёл порядок работы: двигаемся строем на дивизионный плац, где будет произведён досмотр личных вещей на предмет изъятия оружия, боеприпасов и мародёрки. После чего ужин и отбой. С завтрашнего дня выдача денежного довольствия, документов и отправка домой. Особая просьба командования была – ночью никуда не разбредаться и самое главное спиртные напитки не употреблять. Последнее строй встретил глухим, недовольным ворчанием. Послышались недовольные, правда сказанные негромко, возгласы, типа: мы там воевали…, мы там шкурами своими рисковали…, но на это никто из встречающих не обращал внимания. Надо сказать, что если солдаты-срочники в этой массе отличались большей организованностью и вели себя достойно, то контрактники, подавляющее количество которых прибыли в полк в конце января, начале марта выпячивали из себя бывалых фронтовиков и с пренебрежением смотрели на окружающих офицеров, считая нас всех тыловыми крысами. Я даже сам оглянулся и осмотрелся, после чего успокоенный стал дальше разглядывать это войско: среди нас – офицеров, ну может быть, процентов 15 было тех, кто не прошёл войну.

На дивизионном плацу я и ещё человек 10 офицеров приступили к досмотру. Мародёрки было изъято много и её тут же сложили в кучу на спортивном городке, облили бензином и сожгли. Немало было изъято и боеприпасов: в основном сигнальные и пулемётные патроны, которые идут к охотничьим карабинам. Несколько контрактников, у которых изъяли боеприпасы, возмутились и их отвели в сторону и слегка поучили кулаками. После чего поставили перед выбором: возбуждение уголовного дела за хищение боеприпасов или ёщё раз по морде. Все выбирали между тюрьмой и мордой – морду, но конечно никто этих дураков больше не бил.

Утром, почти 80% контрактников на полковом построении были пьяны, а человек пять валялись на газоне перед штабом в отрубе.

Зорин горестно оглядел строй и попытался в очередной раз пробиться до остатков разума контрабасов.

– Товарищи солдаты, довожу до вас криминальную обстановку, которая сложилась вокруг нашего городка в связи с вашим приездом и получением денежного расчёта. Все кто хочет заполучить ваши деньги уже собрались около городка и ждут вас и я, как командир полка, не могу за каждым из вас поставить двух-трёх разведчиков, чтобы они стерегли вас и оберегали. Мы обратились к нашей милиции и вокруг городка сейчас усилено патрулирование. Я, как командир полка, сделал всё и ручаюсь что внутри городка вас никто не тронет, но за городком всё будет зависеть только от вас. Поэтому, ни в коем случаи больше не употреблять спиртных напитков. Как только получили деньги, объединяйтесь в группы по 10-15 человек. Мы даём вам нескольких офицеров и эту группу сопровождаем до автовокзала, до железнодорожного вокзала и сажаем на транспорт….

Строй зашумел и послышались многочисленные самоуверенные выкрики – Да, чё там сами отобьёмся…., Сами разберёмся без офицерни…, Чё мы не мужики….? Да мы там всем п….ы дадим…

Переждав шум, командир продолжил дальше: – Рассказываю для самых умных. Сценарий отъёма ваших денег будет несколько: первый – выходите из КПП и сразу же идёте за пивком, а там уже стоят несколько парней в такой же камуфляжной форме, которые с распростёртыми объятиями встретят вас – Братаны, мы тоже в 276 полку служили только входили в Чечню да были в боях ранены. С возвращением вас… Ребята мы вас угощаем, за то что вы там за нас чичикам задницу надрали…. Примерно так это будет выглядеть. Конечно, вы польщённые таким вниманием, пойдёте за ларьки, где вас напоят и спящих обберут. Это первый вариант. Второй – выходите из КПП, а там стоят ни хилые, доступные девчонки. А вам же хочется – тот же вариант за ларьками. Подсыпят вам, уснёте и вас опять обберут. И вариант третий: если не сработал первый и второй вариант, то вас просто остановят в укромном месте несколько крепких парней и нагло отберут деньги.

Так что мой – командирский совет: вышли из КПП толпой, если не хотите чтобы вас сопровождали офицеры, ни на каких женщин не смотрите. Смотрите только вперёд на трамвайную остановку или автобусную остановку. Ни каких пивных для вас тоже не существует. И поверьте, если вы так дружненько выйдите из КПП то ни какие крепкие парни вас не заломают. Приедете домой, отдадите деньги своей жене, оставите себе тысяч пять – да ужритесь вы там. Хорошо поваляйтесь по канавам, поблюйте, но только не делайте этого здесь. Отберут ваши деньги и на хрена вы тогда ездили и рисковали своими шкурами. Подумайте?

Честно говоря, речь командира полка контрабасами была воспринята весьма скептически. Контрабасы поухмылялись и когда строй распустились, большая часть просочилась через патрули и затарились спиртным. Через два часа это ублюдочное войско скопилось с тыльной стороны штаба, где было оборудовано окошко для выдачи денежного расчёта. А получали они солидные суммы: кто прибыл в конце января получали в пределах 70-80 тысяч рублей, а кто ещё раньше соответственно и больше. Пьяные контрактники образовали подобие очереди, где продолжали квасить и когда подходила очередь, то многие с трудом воспринимали действительность. В лучшем случаи некоторые из них доползали до газона, где падали на траву и засыпали мертвецким сном. Ну, а в худшем случаи, контрактники сбивались в пьяные стая и уходили в сторону выхода из городка. Попытка командира полка, всё-таки навязать в сопровождение офицеров встретила неожиданную агрессию. Зорин только махнул рукой – Что ж, каждый делает свою судьбу сам.

К вечеру практически все были рассчитаны. Солдаты срочники оказались умнее – они сами обращались к знакомым офицерам, которым доверяли, и те сопровождали их – кого на вокзал, а кого в другое место.

В полку остались лишь человек десять контрактников, продолжавших спать на газоне. У них забрали валявшиеся вещмешки с деньгами и по описи сдали дежурному по полку, чтобы утром вернуть целыми этим дебилам.

Ну, а на утро можно было наблюдать следующую картину: десятки всё ещё пьяных контрактников потянулись обратно в полк. С чугунными от тяжёлого похмелья рожами, облёванные и обосанные они тянулись грязными руками к своим бывшим командирам и просили денег, чтобы доехать до дома. Их обобрали именно по тем сценариям, которые описывал в своём выступлении командир полка. Было лишь одно изменение: крепкие парни отбирали не все деньги, а оставляли каждому по десять тысяч, чтобы те благополучно доехали до дома. Жалости к этим взрослым дебилам не было и денег в основном им никто не дал. А кто всё-таки сумел разжалобить своих офицеров и получил от них деньги, опять нажрались и бесформенными кучами снова валялись на газонах. Но до прихода второго эшелона большинство их постепенно рассосалось.

С контрактниками второго эшелона получилось тоже самое. Зорин вывел на общее построение оставшихся от первого эшелона контрабасов и те, размазывая слёзы и сопли по небритым щекам, с надрывом рассказали как их обобрали. На первый взгляд эти дикие рассказы и горестные вопли, произвели впечатление на прибывших. И те, скинувшись деньгами, послали нескольких ходоков в охотничьи магазины, которые закупили буквально сотню пневматических пистолетов. И к обеду пьяная толпа контрактников была вооружена пневматикой. Сначала они проверили действие пистолетов на бутылках, затем на пьяных добровольцах проверили как это – больно или не совсем больно…. А ещё через час на стадионе вспыхнула "перестрелка", что-то не поделивших между собой двух групп пьяной сволочи. Туда сразу же ринулась группа офицеров, которая разбила до десятка рож контрабасов, отобрали два десятка пистолетов и разогнала дерущихся.

А на следующее утро цепочка обобранных контрабасов опять потянулась в полк.

Наконец пришёл последний эшелон, которым прибыла моя артиллерия. Последующие два дня прошли в хлопотах по быстрому расчёту своих бойцов взвода управления начальника артиллерии и решения других вопросов связанных с артиллеристами. И как то так получилось, что я не смог толком попрощаться со своими подчинёнными. Но придя вечером домой я был растроган – на кухонном столе стоял бочонок с пивом, который занесли мои солдаты, уезжая домой.

Мира Вам и хорошей дороги…

После расчёта полка и перед прибытием нового пополнения образовалась пауза в несколько дней. И я решил съездить в Курган, тем более что звонил Степан Вершинин и сообщил – родители Сашки Шароборина ждут меня.

15 мая я сел на междугородний автобус и через пять часов вышел на автовокзале Кургана, где меня уже ждал Степан с незнакомцем.

– Товарищ подполковник, позвольте представить, отец Саши Шароборина – Андрей Вениаминович.

Мы пожали друг другу руки и перекинулись ничего не значавшими фразами, после чего Степан подвёл нас к новенькой "Волге".

– Вот, товарищ подполковник, купил на боевые…. И ещё деньги остались.

– Молодец, Степан. Только давай договоримся сразу. Теперь я для тебе Борис Геннадьевич… ты всё-таки уже гражданский человек.

Быстро промчались по улицам города и остановились во дворе пятиэтажного дома. Нас ждали: Ольга Аркадьевна – мама Саши и два его брата Владимир и Николай. После суеты знакомства мы сели вокруг стола в большой комнате. Пора было начинать.

– Ольга Аркадьевна, Андрей Вениаминович, Володя, Николай – то что случилось с вашим сыном и вашим братом могло случится с любым из нас. Мог погибнуть я, мог погибнуть ваш земляк Степан Вершинин. Мог погибнуть любой из других солдат – Евдокимов, Ахмеров, Бердюгин, Попов… Но погиб именно Саша. И в какой то степени к его гибели причастен и я. Это я его выбрал идти со мной в бой. Должен был идти Евдокимов, а выбрал я Сашку. И прежде чем начать рассказ как погиб ваш сын я хочу у вас попросить прощения.

Я встал из-за стола и огляделся: Николай и Владимир сидел рядком на диване и, зажав руки между колен, внимательно смотрели на меня. Ольга Аркадьевна чуть сгорбившись, положив руки на стол, смотрела мне прямо в глаза. Это были глаза матери которая пережила основную часть горя, когда ей сообщили о смерти сына и когда она его хоронила. Вроде бы выглядела спокойно, но за этим спокойствием чувствовалось огромное напряжение. Ей опять придётся пережить смерть сына и эта смерть останется с ней на всю оставшуюся жизнь. Андрей Вениаминович держался чуть свободнее – мужчины более скрытно и больше в себе переживают горе.

– Я хочу просить прощения не зато что взял вашего сына в бой и он там погиб. Это моя воля и решение – это моё право командира. У каждого солдата есть мать и отец и я как командир не должен думать об этом. Я прошу прощения за то что не смог вытащить тело вашего сына к своим. Так сложилась ситуация, что мне пришлось его оставить… Его вытащили через неделю, но я до сих пор чувствую свою вину перед вами именно за это…. Я прошу прощение….

Ольга Аркадьевна медленно закрыла глаза и кивнула головой, принимая моё прощение. Я сел и начал рассказ.

Пока я рассказывал в комнате стояла тишина, которая прервалась когда я попытался воспроизвести крик Сашки, когда в него попали пули.

Выдержка изменила Ольге Аркадьевне и она бурно зарыдала, уронив голову на стол. Выйдя на балкон, я спросил у Андрея Вениаминовича: – Мне может быть не стоило так подробно рассказывать?

– Нет, нет, Борис Геннадьевич, всё нормально…

А через пять минут на балконе появилась и Ольга Аркадьевна: – Борис Геннадьевич, извините меня пожалуйста…. Пойдёмте, расскажите что было дальше.

Пока мы были на балконе пришли одноклассницы и молодая учительница, с которой перед армией дружил Саша. Рассказ я закончил в полном молчании. Все плакали. Немного посидели за столом: помянули Сашку и всех погибших. После чего съездили на кладбище на его могилу. На следующий день, перед отъездом, я со Степаном Вершининым зашли в школу, где учился Шароборин. После разговора с директором школы, занятия были прерваны и учеников всех классов собрали на общешкольную линейку, где я выступил и рассказал как воевал и погиб их бывший ученик разведчик Шароборин.

Через месяц мне позвонил Степан Вершинин: – Борис Геннадьевич, помните когда вы приезжали к Шаробориным, то вам рассказывали что ежегодный областной турнир тяжелоатлетов был назван именем сержанта Шароборина?

– Конечно..

– Так вот брат Сашки выиграл этот турнир и его теперь посылают на "Россию"….

– Молодец, парень.

– И ещё, в школе после нашего посещения открыли уголок посвящённый Шароборину и решили пробить через администрацию области, чтобы школу назвали именем сержанта Шароборина.

– Хорошо. От себя хочу сказать: сразу же после приезда из Кургана я написал письмо в городскую думу и попросил рассмотреть вопрос о названии одной из улиц именем Шароборина. Вот жду ответа.

Ответ пришёл в августе. На именном бланке городской думы был отказ. Озлившись и убив много нервов, я сумел узнать номер телефона спикера думы и после многократных попыток дозвонился до него.

– Да, я помню, – в трубке рокотал хорошо поставленный барственный голос, – мы на одном из заседаний обсуждали этот вопрос и решили – ни какие улицы именем красных или белых не называть.

Выслушав спикера я резко ответил.

– Вы сейчас хотя бы вдумались что сказали? Какие белые…, какие красные? Вас просят назвать улицу именем Русского солдата…