Молния расколола темно-фиолетовое небо надвое, осветив на мгновенье степь, и ливень обрушился на усталых всадников с новой силой. Копыта с глухим чавканьем погружались в липкую грязь, и казалось, что измученные лошади уже никогда не смогут выдернуть их обратно. Весна пришла в Дикое Поле внезапно, пришла вместе с грозами, проливными дождями и раскисшими дорогами. Неделя пути оставила позади Крымское ханство, дальнейший путь друзей лежал на Варшаву.

Данила ехал в молчаливых раздумьях, не вслушиваясь в оживленный спор своих товарищей. В последнее время его все чаще и чаще посещали непонятные мысли и образы. Сами собой возникали знания и пугающие сведения о предстоящих событиях в далеком будущем. Многие слова, всплывающие в голове, он слышал впервые. Единственное разумное объяснение происходящему с ним, молодой запорожец находил в привычной для всех казаков вере в колдовские знания характерника.

– Данила, ну а ты что молчишь? – дружеский хлопок по плечу выбил россыпь брызг из промокшей одежды и едва не свалил его с лошади. – Куда путь держать будем?

Палий, непроизвольно ухватившись за луку седла, недоуменно посмотрел на шляхтича:

– Как это куда? В Сечь.

– Вот и я о том же баю! – поддержал его Лисица. – Нельзя нам без паспортов в Европу. Это не Крымское ханство.

– Доберемся до Львова, я вам любую бумагу справлю, – пренебрежительно махнул рукой пан Ляшко. – Лучше настоящей будет.

– Ну, настоящую нам так и так добыть не удастся, – резонно заметил Данила. – А подпись канцелярии как подделаешь? Если попадется кто знающий, дыбы не миновать.

Официальный заграничный паспорт был разовым документом, выдававшимся купцам губернскими приказами Коллегии иностранных дел, и стоил три рубля серебром. Его фальшивый собрат обходился вдвое дешевле и был неотличим от настоящего документа. Имя, фамилия, рост, цвет волос, куда едет и с какими надобностями – весь биометрический перечень владельца загранпаспорта того времени.

– Как скажешь, – неожиданно легко согласился поляк и, привстав на стременах, радостно воскликнул: – Крепость вижу! Будем сегодня в тепле ночевать, будь я проклят!

После недолгого препирательства с ночной стражей усталые путники въехали в открывшиеся ворота приграничного городка. Взбодрившиеся кони радостно зацокали копытами по булыжной мостовой, безошибочно вынеся своих всадников к постоялому двору. Бросив поводья услужливо подскочившему мальчишке, друзья вошли в жарко протопленное помещение корчмы.

– Пся крев! Где черти носят этого трактирщика! – с грохотом обрушил свой пудовый кулак на столешницу пан Ляшко, едва успев присесть на дубовую лавку. – И музыку хочу! Гей, скрипач, ты что, уснул?

Сухонький музыкант, клевавший носом в углу у камина, испуганно вздрогнул и быстро подхватил видавшую виды скрипку, прижав ее небритым подбородком к костлявому плечу. Поднеся смычок к струнам, он робко и вопросительно взглянул на шляхтича. Тот, уже переключив свое внимание на катящегося колобком к столу корчмаря, пренебрежительно взмахнул рукой – играй, что хочешь!

– Чего изволят панове? – из-за жирных отвислых щек угодливо стрельнули хитрые глазки. – Есть колбаски свиные, каша с печенкой…

– О, матка боска! – воскликнул пан Ляшко, с возмущением глядя на своего земляка-трактирщика. – Куры жаренные по двадцать асмаков, кгарца пива семь грошей… Ты, пан корчмарь, совсем из ума выжил?

Шляхтич с силой хлопнул по столу трактирным меню, вложенным в грубо выделанную кожаную обложку.

– То, пан, не я, – пожал плечами хозяин. – Це мытари гетманские непомерной данью торговлю обложили… чтоб им пусто было!

В доказательство своих слов трактирщик перекрестился и выжидательно уставился на запорожцев.

– Пива неси! – нетерпеливо вмешался Лисица, шумно втянув аппетитные запахи, доносившиеся из кухни. – И горилки захвати – озябли мы.

– Колбасок блюдо, гуся прожарь хорошенько… – сокрушенно вздохнув, начал перечислять пан Ляшко и небрежно бросил на стол звякнувший кошель. – И комнаты для ночлега приготовь. Не забудь воду горячую приготовить – помыться с дороги.

Данила с усмешкой наблюдал за оживившимися друзьями, не вмешиваясь в привычно бессмысленный спор. Его занимали другие думы. Дождавшись, когда принесут глиняные кувшины с пивом, он разлил пенящийся напиток по кружкам и обратился с вопросом к Забельскому:

– Скажи мне, друже, как купцы варшавские товар развозят по стране?

– То просто, пан Данила, – ответил шляхтич, с удовольствием крякнув после доброго глотка пива. – Кто сам везет, а кто и почтой отправляет, если нужда имеется в разные концы перевезти.

Надо же, у них и почта имеется – удивленно мелькнула в голове неизвестно откуда взявшаяся мысль. Почесав в затылке, запорожец задал следующий вопрос, мимоходом хлопнув по спине поперхнувшегося пивом Лисицу:

– А если товар потеряется при перевозке? Почта оплатит его стоимость?

– Не знаю, брат, – смущенно ответил пан Ляшко. – Слышал, что некоторые страхуют в кофейне Ллойда свои грузы, но это обходится дорого.

– Не дороже денег, – непонятно возразил Данила и продолжил расспрос: – А банкирские дома принимают к закладу почтовые расписки?

Шляхтич задумался на мгновенье и нерешительно произнес:

– Если товар застрахован, то почему бы и нет? Только, пока не выкупишь расписку, груз получить не сможешь. А ты что задумал?

– Кидать будем, – авторитетно вмешался в беседу Лисица, с наслаждением вгрызаясь в куриную ляжку. – Данила же ясно баял. Страховую компанию и кинем.

– То есть так, проше пана? – приподнял бровь пан Ляшко.

– Посмотрим, – задумчиво пообещал Палий. – Может страховщиков, а может почту… или банк. Скорее всего, всех вместе. Ты мне вот еще что скажи: какой товар самый дорогой у купцов?

Ответ последовал быстро и уверенно:

– Заморский! Пряности индийские и китайские. Дороже золота по весу ценятся.

– Значит, пряности, – протянул Данила и усмехнулся, негромко добавив себе под нос: – Надо же, сто лет будет эта схема работать, пока один умный человек не найдет в ней изъян. Лохи, одним словом… по другому не скажешь. Будем учить!

Откуда в нем была эта уверенность и эти знания, он не знал. Зато твердо помнил, что любой новый вид деятельности в финансах в первую очередь подвергается проверке со стороны мошенников. И еще он откуда-то знал, что задуманную им операцию придумал один известный московский аферист в середине девятнадцатого века, и только через два десятилетия полицейские смогли разгадать ее суть. Оторвавшись от раздумий, Данила с улыбкой наблюдал за яростным торгом пана Ляшко с корчмарем. Серебряный рубль молча лежал на столе, ожидая своей разменной участи.

– Два злотых и пятнадцать грошей за стол и ночлег. Так?

– То так, – важно кивал в ответ трактирщик.

– Один талер – это три злотых, что есть девяносто грошей или сорок пять копеек серебром. Так?

– Истинно, пан.

– Значит, ты нам должен… – шляхтич на секунду задумался, молча шевеля губами в сложном подсчете, и наконец выдал окончательную цифру: – Шестьдесят две копейки и два шеляга.

– Один, – поправил его недовольный корчмарь и напомнил: – Один грош это три шеляга.

– Нехай будет один, – снисходительно согласился пан Ляшко и победоносно взглянул на товарищей.

Данила весело рассмеялся и поднялся из-за стола:

– Давайте почивать, други. С утра опять в дорогу.

Сладко выспавшись на мягких пуховых перинах, плотно позавтракав перед отъездом, друзья неспешно двинулись в дальнейший путь под теплыми лучами яркого весеннего солнца. Добравшись без происшествий до родного куреня, казаки были радостно встречены своими товарищами, устроившими им веселое застолье за столом летней кухни. Пан Ляшко в лицах расписывал приключения, выпавшие на их долю, особое внимание уделив операции с оливковым маслом. Авторитет Данилы в глазах запорожцев после этого поднялся еще выше. Метелица, вытирая выступившие от смеха слезы, поделился с друзьями новостью:

– Данила, тебя десяток хочет атаманом кричать. Мирон против, но почти вся куренная старшина поддержит. Так что готовься принимать бунчук.

– Да куда мне, батько? – смущенно ответил запорожец. – Молод я еще.

– Зато удал! – возразил старый казак. – И бою, и на кулаках, и…

Тут он замялся, подыскивая нужное выражение и, не найдя, резко взмахнул рукой.

– Характерник, одним словом. Они, брат, всегда у казаков в почете. Один Иван Серко, царствие ему небесное, сколь душ вольных от погибели спас своим умением. И раз тебе судьбина выпала такая, то будешь в ответе за своих товарищей. Так, братцы? – произнеся напыщенную речь, бывалый казак внимательно осмотрел примолкших запорожцев.

– Любо! – дружный рев десятка спугнул стаю ворон с деревьев.

Данила поднялся с лавки, вглядываясь в серьезные лица. Казаки – знакомые и незнакомые, пришедшие на место погибших товарищей – ободрительно кивали ему в ответ.

– Поклон низкий вам, други, за честь великую. Но… – взяв небольшую паузу, он решительно продолжил: – Стребую я с вас по полной мере. Потом не обижайтесь.

За столом раздался дружный смех. Метелица одобрительно крякнул при последних словах и негромко сказал, наклонившись к молодому запорожцу:

– Завтра поутру скачи в Батурин – тебя кошевой к себе требовал.

– Зачем, батько? – недоуменно спросил Данила.

– То не ведаю. Мне не докладывают.

Приняв положенную порцию поздравлений, уже избранный, но еще официально не утвержденный в должности десятник, покинул продолжающееся пиршество, чтобы подготовиться к завтрашней поездке. Из старого сундука на свет было извлечено нарядное платье, а недельная щетина безжалостно уничтожена острым черкесским клинком. Засветло покинув родной курень, уже в полдень Данила переступил порог войсковой канцелярии. Потомившись в приемной около часа, он получил приглашение и вошел в кабинет кошевого атамана Запорожской Сечи.

– Поклон тебе, батько атаман! – стандартно приветствовал он полноватого мужчину с седым оселедцем и длинными усами, вальяжного восседавшего в мягком резном кресле. Синий атласный полукафтан с золотыми позументами ладно сидел на крепкой фигуре Петра Калнышевского, выглядевшего много моложе своих семидесяти лет.

– Проходи казак, присаживайся, – кивнул атаман, не отрываясь от бумаг.

Рядом с ним сидел высокий, сухощавый запорожец средних лет с орлиным носом и жесткими, цепкими глазами – войсковой писарь Трофим Забегайло. Неуверенно потоптавшись на месте, Данила осторожно присел на краешек венского стула, с любопытством оглядывая богатое убранство помещения. Не обращая на него никакого внимания, писарь положил на стол перед атаманом очередной лист бумаги и доложил:

– Из Самарской паланки пришли подводы с солониной, вся порчена.

– Сколько всего? – уточнил Калнышевский.

Трофим пододвинул к себе чистую бумагу, обмакнул перо в бронзовую чернильницу и принялся считать вслух:

– Одиннадцать подвод, да в каждой двадцать четыре бочки, да по пятьдесят фунтов…

– Тринадцать тысяч двести фунтов, – машинально ответил Данила.

Атаман удивленно хмыкнул, а писарь, закончив подсчет, настороженно спросил:

– Откуда ведаешь верный счет?

За Данилу ответил кто-то другой – монотонно и заучено:

– При умножении любого двузначного числа на одиннадцать нужно сложить цифры, из которых состоит данное число, и полученную сумму вставить между этими цифрами. Если полученная сумма больше десяти, то к первой цифре прибавляется единица.

– Погоди, погоди! – осадил его заинтересованный писарь. – Повтори еще раз.

Данила повторил. Трофим сделал несколько подсчетов на бумаге, после чего посмотрел на него с откровенным изумлением:

– Сходится! А на пятьдесят как помножил в уме?

– Проще разделить данное число на два и приписать пару нолей. Ничего сложного.

Еще одна проверка и одобрительное кряканье. Кошевой, внимательно наблюдавший за устроенным математическим экзаменом, с усмешкой спросил:

– Значит, правду люди говорят, что у нас в войске появился сильный характерник. Откуда познания, казак?

– Не ведаю, батько кошевой, – честно признался Данила. – Само откуда-то берется.

Вмешался Трофим:

– А как другие числа множить, знаешь?

– Знаю, только это немного сложней будет. Надо на бумаге объяснять.

– Пойдешь ко мне в наказные?

– Мне с товариством привычнее, – после минутного раздумья, ответил молодой запорожец и сокрушенно развел руками.

– Погоди ты, со своими подсчетами! – осадил писаря атаман и обратился к Даниле, тщательно скрывая заинтересованность в голосе: – А судьбу можешь предсказать?

– Не знаю, батько, не пробовал.

– А ты попробуй!

На некоторое время над столом повисла тишина ожидания. Кошевой пристально изучал смущенного казака, легонько барабаня пальцами по столу. Войсковой писарь, не обращая на них никакого внимания, продолжал увлеченно скрипеть пером по бумаге, перепроверяя несложную систему подсчета. Первым не выдержал атаман:

– Ну что скажешь, казак?

– Недолго тебе осталось быть атаманом, – тихо произнес Данила.

– Погибель мою кличешь? – сузились в жестком прищуре голубые глаза.

– Да нет, батько, жить ты будешь больше ста лет. Но… войсковая старшина тобой недовольна, подметные письма шлет в Петербург. Лишат тебя булавы вскоре, но ненадолго. Через два года снова призовут. А потом…

Данила замолчал, ошеломленный возникшим в голове знаниям. Последний кошевой Сечи, прошелестела в голове пугающая фраза. Калнышевский, многозначительно переглянувшись с писарем, подстегнул его:

– Продолжай, не тяни!

Собравшись с духом, молодой казак глухо произнес:

– Через десяток лет Кош уничтожат! А тебя, батько, предадут. Сгноят в сырых казематах Петербурга.

Напряженное молчание, возникшее после последних слов, прервалось тихим яростным шепотом атамана, с явственной угрозой предупредившего казака:

– Ты понимаешь, что несешь? Голову на плаху решил положить?

И вновь вместо Данилы ответил кто-то другой. Ответил твердым голосом, в котором лязгнул металл, а уверенность была подкреплена властностью человека, привыкшего отдавать команды:

– Недолго ждать осталось, батько. Лишат тебя булавы, а следом и гетмана. А вот когда вновь тебя призовут в кошевые, мы вернемся с тобой к этому разговору.

– Смел ты, казак! И за словом в карман не лезешь, – с неожиданным уважением в голосе поддержал его Трофим.

Калнышевский мрачно посмотрел на них обоих и прихлопнул ладонью по столу:

– Добре! На том и договоримся. Ступай! Только держи язык за зубами, а не то…

Данила, не обратив внимания на многозначительную паузу, поднялся со стула и попросил:

– Дозволь, батько, отлучится в Варшаву на несколько дней.

– Что за нужда тебе к шляхте?

– Невесту у меня турки полонили. Хочу денег добыть для выкупа.

– Масло будешь панам продавать? – с добродушной небрежностью осведомился атаман.

А неплохо у него разведка поставлена, пронеслась в голове неясная мысль. Данила усмехнулся и спокойно ответил:

– Да нет. На этот раз индийские пряности.

Кошевой переглянулся с писарем, и через мгновенье оба расхохотались. Отсмеявшись, атаман махнул рукой:

– Скажешь Мирону, что я разрешил. На обратном пути заедешь ко мне, прежде чем отправляться к османам. Попробую узнать про твою дивчину. И вот еще что. Слышал я, что тебя хотят в десятские выбрать. Поддержу. Если покажешь себя, то сотню доверю. Но авторитет у казаков завоевать нелегко. Справишься ли? Слишком молод ты еще.

Данила безразлично пожал плечами:

– Справлюсь или нет, то жизнь покажет. Казаки у меня неплохие, но учить их все равно надо. И дисциплина хромает, подтянуть надо.

– Ишь, ты! – покрутил головой атаман и ехидно спросил: – Не успел бунчук получить, а уже порядки хаешь. Не круто ли берешь, десятник?

Не дождавшись ответа от молодого запорожца, смотревшего уверено и слегка насмешливо, кошевой одобрительно крякнул и заинтересованно спросил:

– С чего начинать думаешь? Учения будешь со своим десятком проводить или что другое? У тебя половина казаков новеньких. Как людей объединять будешь, если они пороха вместе не нюхали?

Данила задумался на мгновенье и переспросил:

– Как людей объединять?.. Так то не сложно, батько кошевой. Начнем мы, пожалуй, с самого простого… С футбола!