Золотой рог молодого месяца висел над городом, и ночь была холодная, но прекрасная, как ночи ранней весны.

Пять или шесть человек сидели перед гостиницей Хатчинса, и они до тех пор придвигали, переговариваясь, свои стулья, что составили, наконец, тесную группу.

То были люди из разных концов страны, некоторые из городов, отстоящих на тысячи миль отсюда. Судьба побренчала ими, как игральными костями в чашечке, и швырнула в случайной комбинации в гостеприимные ворота города Магнолии.

Они курили и болтали, связанные тем чувством товарищества, которое с особенной силой проявляется в людях, встречающихся в чужом месте далеко от родных очагов.

Они пересказали все анекдоты и поделились случаями из личного опыта, а затем наступило непродолжительное молчание. И пока висевшие в воздухе струйки голубого дыма делались толще, их мысли стали обращаться к прошлому — подобно тому, как скот тянется к вечеру домой — к иным сценам и лицам.

— процитировал коммивояжер из Нью-Йорка. — А-ха-ха! Хотел бы я быть сейчас у себя дома!

— То же со мной, — сказал маленький человечек из Сент-Луи. — Я так и вижу, как мои чертенята катаются по полу и выделывают штуки, пока Лаура еще не уложила их спать. Хорошо хоть, что я попаду домой к празднику!

— Я получил нынче письмо из дому, — сказал седобородый филадельфиец, — и мне захотелось к своим. Я не отдам и одного фута корявой мостовой на Спрюс-Стрит за все это благорастворение воздуха и рулады пересмешников на юге. Я двину прямиком к своим квакерам, чтобы попасть как раз к праздничной индейке, и мне все равно, что скажет моя фирма.

— Вы только прислушайтесь к этому оркестру! — вставил толстый джентльмен с сильным немецким акцентом. — Мне почти кажется, что я у себя в Цинцинати, «у берегов Рейна», рядом с очаровательной девчонкой с шляпной фабрики. По-моему, вот эти вот дивные ночи и заставляют нас вспоминать про «дом, сладкий дом»!

— Что тут толковать! — сказал представитель железного и медного товара из Чикаго. — Я хотел бы сидеть сейчас в ресторане француза Петэ за большой бутылкой пива, да порцией кишок, да лимонным пирогом. Я сам нынче вечером что-то стал сентиментален!

— Хуже всего то, — сказал человек в золотом пенсне и зеленом галстуке, — что наших близких отделяет от нас много длинных и унылых миль и что мы ничего не знаем о тех преградах, которые, в виде бурь, наводнений, крушений, предстоят нам на пути. Если б можно было хоть на пять минут уничтожить время и пространство, многие из нас могли бы прижать сейчас к сердцу тех, кого они любят. Я тоже — муж и отец.

— Этот ветерок, — сказал человек из Нью-Йорка, — в точности такой же, как те, что дули над старой фермой в графстве Монтгомери, и все эти «сад, и луг, и сумрак бора» и прочее — так и вертятся у меня в памяти нынче вечером.

— Многие ли из нас, — сказал человек в золотом пенсне, — отдают себе отчет в том, сколько волчьих ям рок вырыл на нашем пути? Самый ничтожный случай может перервать нить, привязывающую нас к жизни. Сегодня — здесь, завтра — навсегда ушел из этого мира…

— Более, чем верно! — сказал человек из Филадельфии, вытирая стекла очков.

— …и покинул тех, кого любил! — закончил тот. — Привязанности, длившиеся всю жизнь, любовь самых крепких сердец, обрывались во мгновение ока! Объятия, которые удержали бы вас, размыкаются, и вы уходите в печальный, неизвестный, иной мир, оставляя за собой израненные сердца, чтобы неутешно оплакивать вас. Жизнь кажется сплошной трагедией!

— Черт подери, если вы не попали в самую точку! — сказал вояжер из Чикаго. — Наши чувства хуже, чем свиньи на бойне: бац — и нету! Лопнули!

Остальные с неудовольствием покосились на вояжера из Чикаго, потому что человек в золотом пенсне собирался продолжать.

— Мы утверждаем, — заговорил тот снова, — что любовь живет вечно, и однако, когда мы исчезаем, наши места занимают другие, а раны, причиненные нашей смертью, заживают. Тем не менее, у смерти есть еще одно жало, которое наиболее умные из нас могут обезвредить. Есть возможность уменьшить удар, наносимый смертью, умалить победу разверстой могилы. Когда мы узнаем, что наши часы сочтены, и когда дыхание слабеет и делается реже, и когда начинает проникать

— есть сладкое утешение в сознании, что те, кого мы оставляем в этом мире, защищены от нужд. Джентльмены! Мы все — далеко от своих очагов, и вы знаете опасности путешествий. Я представитель лучшей в мире страховой компании от несчастных случаев, и я хочу занести в ее списки каждого из вас. Я предлагаю вам на случай смерти, потери трудоспособности, утраты пальцев на ноге или руке, нервного потрясения, острого заболевания…

Но человек в золотом пенсне обращался к пяти пустым стульям, и луна с саркастической усмешкой скользнула за черный контур здания.