Слух оглушил треск карабинов. Он раздался почти в упор, по отряду Пелона, так что всадники могли унюхать сгоревший порох и почувствовать горький запах дыма. У Черепов схватки не состоялось. В противоречие с последующими сообщениями гордых солдат разбойники не отстреливались. Ни на миг дело не было ни чем иным, как только ловушкой и бегством. Пелон Лопес и не расчехлил своего винчестера. Он даже не выстрелил из знаменитого кольта, спрятанного под сонорским серапе. Единственным его приказом была ретирада, и он повернул лошадь, отдав этот приказ остальным. То есть тем из них, кто мог за ним последовать. В столь слепой засаде, в столь сногсшибательной стрельбе кавалеристов, которые взяли верх над ненавистными апачами пустынь в тех местах, где обычно эти ненавистные апачи пустыни подкарауливали их, шансов на дружескую привязанность быть не могло, и в самом деле — оставшиеся в живых метнулись прочь как кролики. Были среди них белые, краснокожие, а то и коричневые, но бежали все. Опять же только те, кто мог.

По иронии судьбы и Маккенна и Бен Колл попросили для себя накануне по одеялу для защиты от ночного холода. Хламиды были подлинно индейского производства, и оба привычно натянули их на голову и поверх плеч, как настоящие мескалеро или мимбреньо-бронко. Было одеяло и у Фрэнси Стэнтон, которое дала ей старая Малипаи. Её одеяло было армейское, кавалерийского покроя, только носила она его на манер апачей, подражая Малипаи, но смутный серый свет утра, вкупе с горячей кровью диких африканских предков — не те условия, при которых чёрные кавалеристы стали бы различать государственные одеяла от сотканных в каком-нибудь хакале Белой Горы или Сьерры, либо украденных у мёртвого зуни или изнасилованной хопи — у кого бы то ни было. Они просто палили прямо в приближавшихся разбойничьих коней, в индейские одеяла, в надвинутые сомбреро, колыхавшиеся над крепкими маленькими мустангами. Они, конечно, знали, что в числе этих фигур есть и женщины. Но до тех пор, пока настрой местных жителей и смысл официальных документов сходились в том, что всё это лишь индейцы, и только — то что же… И женщины тогда не хуже мужчин, а случись в отряде дети — индейские дети — в них тоже стреляли бы. Вот почему Маккенна, повернув коня, поскакал галопом вслед за Пелоном Лопесом. И ещё — он догадался, вытянув руки, ткнуть стволом своего старого ружья лошадь Фрэнси Стэнтон, проносясь мимо. Лошадка, издав вопль боли, пустилась бежать. И как раз в этот миг, оглянувшись, Маккенна увидел тела, распростёртые среди кустов и валунов, окаймлявших водоём. Их было четверо: Санчес, Деплен, Беш и Бен Колл. Первые трое застыли неподвижно — но только не Бен Колл. Он торопливо полз по направлению к солдатам-бизонам, размахивая шляпой и крича: «Не стреляйте, не стреляйте, это я, Бен Колл!» Кони мёртвого мексиканского дезертира, сержанта армии федералес, Рауля Деплена и стройного, ясноголосого внука вождя Кочиса лежали бок о бок с хозяевами дёргающейся грудой на осыпи камней и песка. Лошадь Бена Колла, с бьющимися стременами, волоча повод, невредимо бежала куда-то вправо — такова была картина, которую запомнил Маккенна.

Ещё миг — и лошадь перенесла его через спасительный горб песчаникового холма. Тотчас же сделала поворот и лошадь Фрэнси Стэнтон и поскакала рядом. Издав общий крик, всадники пришпорили их. Низко пригнувшись, не оглядываясь, скакали они вслед Пелону, Хачите, Сэлли и старой Малипаи столь же стремительно, словно родились на той же ранчерии, что и их темнокожие спутники — апачи.