Служба, как наказание за прошлые грехи. Марш-бросок. Гутиковский радуется предстоящей работе в Колодищах. Переноска досок. Игорь из-за Коршуна разбивает пальцы в кровь. Гришневич оставляет Тищенко охранять котелки. Котелки расхватывает первая рота. Тищенко получает удар в челюсть от Байракова. Игорь разыскивает котелки, но в наказание Гришневич отправляет Тищенко их мыть. Почему, по мнению Шороха, Тищенко не смог бы бегать с катушкой на учениях. Разгрузка аккумуляторов, политых кислотой.

Приближался к концу второй месяц службы Игоря в учебке связи. Об институте Тищенко вспоминал все реже и реже. Как-то незаметно alma mater отошел на второй жизненный план, и продолжение учебы в нем казалось Игорю чем-то похожим на коммунизм — вроде бы и будет когда-нибудь, но будет еще очень не скоро. Нынешнее положение, в котором оказался вчерашний студент, стало казаться ему наказанием за прошлые грехи — вот не хотел учиться, прогуливал лекции, вот и сиди теперь в этот чертовой учебке. «Вот вернусь в институт — больше не буду столько много четверок получать. И чего это я занятия прогуливал, да еще в общежитии жить не хотел!? Теперь бы туда, как в рай, поехал. И занятия бы больше не пропускал. Это ведь не с Гришневичем время терять попусту, а с доцентами и профессорами общаться», — Игорь старательно выметал мусор из-под тумбочки.

Сразу после подъема комбат отправил вторую роту делать марш-бросок, не посчитавшись даже с тем, что второй взвод только что пришел из караула. «Тепло» высказавшись о Томченко, Гришневич и Шорох повели взвод, оставив в расположении роты Сашина и Тищенко. До их возвращения курсанты должны были подмести и проветрить территорию второго взвода. Это оказалось несложным, потому что времени было предостаточно. К тому же из-за марш-броска отменили утренний осмотр, и Игорь не мог не радоваться этому маленькому, приятному сюрпризу. Но если для Сашина и Тищенко это было хорошим известием, то для всего остального взвода оказалось очень неприятной неожиданностью. Курсанты это понимали и работали на совесть. Гришневич мог вернуться в плохом настроении, и это могло плохо кончится для обоих невольных уборщиков. Игоря Гришневич оставил из-за недавнего приказа комбата, а Сашина по личной просьбе последнего. Тищенко это заинтересовало и он, наконец, спросил:

— Слушай, Сашин, а почему ты в расположении остался?

— А ты почему?

— Сам знаешь — болею. Пока не дали заключение, рекомендовали от бега освободить.

— Вот и я поэтому.

— То есть?

— У меня ревматизм до армии был. Сейчас опять вроде бы начинает проявляться, — не слишком охотно пояснил Сашин.

Вот я сегодня здесь мусор подметаю, а мои может быть будут за праздничным столом сидеть, — переменил тему разговора Тищенко.

— А что такое?

— У младшего брата сегодня день рождения.

— И сколько ему стукнуло?

— Двенадцать. Пять классов уже закончил.

— Ему еще гулять и гулять. До армии еще шесть лет, — задумчиво сказал Сашин.

С некоторых пор Тищенко стал замечать, что некоторые курсанты (и он в том числе) стали отсчитывать любой возраст относительно срока срочной службы, — тому столько-то лет до армии осталось, тот столько-то лет после армии живет. Произошло то, что и должно было произойти: армия здорово вытеснила из сознания реальность гражданской жизни и стала для многих едва ли не главной точкой отсчета всех жизненных событий. А ведь прошло всего два месяца. Тищенко захотел поделиться своими соображениями с Сашиным, но в это время рота возвратилась с марш-броска, и стало уже не до того. Разгоряченные, потные курсанты показались Игорю каким-то ураганом, ворвавшимся в казарму. Побросав автоматы и противогазы возле кроватей, все тотчас же попадали на табуретки. Резняк натер себе ногу и теперь искал, на ком бы выместить свое раздражение. Увидев Игоря, он недовольно оскалился и пробурчал:

— Что, Тищенко, шлангуешь помаленьку?

— Я не шлангую, а болею, — внешне спокойно ответил Игорь, но ему все же было здорово неприятно, что Резняк затронул эту тему.

— Болеешь? Дуреешь ты, а не болеешь! — зло бросил Резняк.

— Что хочешь, то и думай! Такой уж ты человек. Я бы над тобой не смеялся, если бы тебе тоже было плохо.

— А я не такой чама, как ты! У меня такого не будет — я, как положено, марш-бросок пробежал, — с издевкой ответил Резняк, довольный тем, что ему удалось поддеть Игоря.

— Сам ты чама! — обиделся Тищенко.

— Ты рот закрой! Не бегал, а еще что-то пищишь! — недовольно огрызнулся Резняк.

— Оно и видно, как ты бегал — ногу натер, — вместо Игоря ответил Резняку Лупьяненко.

— А ты чего лезешь? Тебя трахает?! — Резняк переключился на Антона.

— Трахает, — спокойно ответил Антон.

— Тогда подмахивай, — буркнул Резняк, но от Игоря отстал.

Оружие и противогазы сдавали повзводно, и у курсантов неожиданно оказалось свободное время. Пока второй взвод ожидал свою очередь, Лупьяненко решил поделиться впечатлениями от марш-броска.

— Ты знаешь, куда мы бегали? — спросил он у Игоря.

— Нет. Наверное, где-нибудь в парке вокруг гаражей круги нарезали? Я вроде бы здесь топота не слышал.

— А мы здесь и не были. И по парку всего два круга сделали.

— Где же вы тогда были? — удивился Игорь, потому что больше на территории части подходящих мест не было.

— А вот попробуй угадай! — хитро улыбнулся Лупьяненко.

— Не знаю. Чего тут гадать… Может в город бегали? — Тищенко всерьез заинтересовался марш-броском.

— В город.

— Серьезно?

— Предельно.

— Вот здорово! Я бы в город тоже сбегал, — с едва скрываемой завистью сказал Игорь.

— Ну да — сбегал бы, а потом умер где-нибудь на дороге. Мы ведь там не прохлаждались, а неслись вперед, как лошади. Видишь — я весь взмок.

— Ну и как — все пробежали нормально? — поинтересовался Игорь.

— Куда там. Фуганов весь марш-бросок дышал, как астматик и едва ноги переставлял. Пришлось Стопову у него автомат и противогаз взять. Бытько тоже на обратном пути здорово отставал. Он тоже все свое Ломцеву отдал. Остальные бежали более-менее нормально. Да, забыл — Мазурин даже на лавку, было, присел на троллейбусной остановке и Шорох здорово на него за это наорал. Даже заставил его самого свой автомат и противогаз тащить, хоть Федоренко и хотел ему помочь. А в самом конце Фуганова пришлось едва ли не на руках тащить. Правда, Резняк пару раз заехал ему сапогом под зад, и у нашего Фуганова открылось второе дыхание.

— Я что же — нести его буду, что ли?! Пусть жир сгоняет — ему это полезно! — самодовольно заметил Резняк, услышавший, что Лупьяненко рассказывает о его подвиге.

— А как сержанты бежали? — поинтересовался Тищенко.

— Как бежали? Как спортсмены или беговые кони! Взвод за ними еле успевал. Ты знаешь, что Шороху, что Гришневичу — им бы обоим на соревнованиях бегать. Правда и они в самом конце здорово устали, особенно Гришневич. Мы ведь не все время бежали — метров триста пробежим, потом пройдем шагом, потом опять бежим. Многие ремни на автоматах не подтянули, так им все спины поотбивало. А я противогаз плохо закрепил — видишь, как натерло, — Лупьяненко показал Игорю красное пятно, ярко выделяющееся на коже живота.

— Ничего — до свадьбы заживет. Неприятно, конечно… А как люди — на улице никого не было, что ли?

— Почему не было? Были. Вначале не так уж и много, но к семи уже порядочно народа было.

— И как они на вас реагировали?

— Смотрели во все глаза. Представь себе — человек только что проснулся, оделся, вышел на работу и тут на тебе — навстречу грохочет сапогами рота в полном вооружении. Только головами и успевали крутить, а одна баба даже рот открыла от удивления.

— Они, наверное, подумали, что в стране военный переворот, — улыбнулся Игорь.

— Наверное. А ты что бы подумал, увидев столько солдат?

— Не знаю. А чего им удивляться — не первый ведь раз это видят, раз возле части живут.

— Как сказать. Разве часто мы на марш-броски бегаем? Пока первый раз. Так что не очень-то они и часто такое зрелище видят.

— А кто-нибудь из офицеров был или только с сержантами бегали?

— Атосевич был. Тоже бегает, как лось. Едва за ним успевали. Но он хитрый — вначале пробежал с нами, а потом сидел и ждал на остановке. А чтобы каких-нибудь задержек не приключилось, он дал определенное время на возвращение и предупредил, что спросит со Щарапы лично. Сам понимаешь — Щарапа, естественно, старался. А потом Атосевич к нам на обратном пути присоединился и уже бежал до самого конца.

В кубрик неожиданно вбежал Гутиковский и радостно объявил:

— Знаете, что мы сегодня делать будем?

— В кино пойдем, да? — с надежной спросил Резняк.

— Нет. Мы будем работать…

— Так что же ты, придурок, радуешься? — разозлился Резняк.

— А ты не перебивай, а послушай спокойно. Тогда тебе все станет ясно, — невозмутимо парировал Гутиковский.

— Ладно, Гутиковский, не тяни кота за хвост! — выразил общее нетерпение Каменев.

— Я сейчас видел знакомого из первой роты. Они вчера в Колодищи ездили работать. Носили доски, подметали. Но работа в принципе не тяжелая и их покормили прямо на месте. И ехали они через весь город! Разве это плохо?

— Кто его знает — может и хорошо. Только какое отношение все это имеет к нашей роте и, тем более, взводу? — подключился к разговору Доброхотов.

— Самое что ни на есть прямое. Он мне сказал, что его командир роты разговаривал с нашим Денисовым о том, что батальон будет ездить в Колодищи три дня, причем каждая рота по очереди. А раз вчера ездила первая рота, то сегодня поедем мы! — торжествующе завершил Гутиковский.

К удивлению курсанта его сообщение не вызвало большого энтузиазма у его сослуживцев, потому что было еще неизвестно, какая работа могла ожидать их в никому не знакомых Колодищах. То, что вчера работа была легкая, вовсе не могло быть гарантией, что она будет такой и сегодня.

Все вышло так, как и предполагал Гутиковский. Сразу после завтрака Денисов построил роту и объявил:

— Сегодня одному из взводов придется поработать в Колодищах.

Строй застыл в напряженном ожидании — даже командиры взводов еще не знали, кого выберет ротный. Денисов выбрал второй взвод. Выбранный взвод отправился в казарму готовиться к работам, а остальная рота ушла в учебный центр.

«Подготовка» заключалась в том, что Стопов и Федоренко получили несколько лопат на длинных ручках у Черногурова и принесли их во взвод.

В десять ноль ноль взвод сел в кузов грузовика, и автомобиль помчался по направлению к Колодищам. Машина ехала с таким грохотом, что по звуку напоминала скорее реактивный самолет, чем автомобиль. «И чего это все военные машины так надрывно гудят? Такое впечатление, будто им тяжело ехать. Может быть, и так… Мотор все же зверский, наверное», — подумал Тищенко, прислушиваясь к шуму двигателя.

— Смотри — сейчас будем проезжать через мою улицу, — шепнул Игорю на ухо Лупьяненко.

Шепотом он говорил потому, что рядом сидел Гришневич с довольно кислой рожей. По всей видимости, на сегодняшний день у сержанта были несколько иные планы. И в самом деле, вчера из отпуска в бригаду приехал земляк Гришневича и пригласил его к себе в гости. Сержант был не прочь попробовать домашнего копченого мяса и после завтрака собирался принять приглашение, оставив вместо себя в учебном центре Шороха. А теперь приходилось неизвестно куда ехать и неизвестно, сколько там пробыть. «Чтоб он сдох со своим приказом! Ну, Денисов, ну удружил! Пока приедем назад, разные халявщики уже все пожрут. А может, он и самогон привез? Тоже хотелось бы немного выпить, но теперь надежды на это маловато», — огорченно думал сержант, ежеминутно оглядывающийся на курсантов в поисках предлога для вымещения на них своего плохого настроения. Курсанты это чувствовали и под колючими взглядами сержанта почти растворились в сумраке машины. Никто громко не разговаривал, но и шепотом старались не злоупотреблять. Шорох же о планах Гришневича еще не знал и был в довольно сносном настроении. Он даже напевал себе под нос какую-то веселую песенку. Наконец Гришневичу и самому надоело хмуриться, и он заинтересованно спросил:

— Ну, чего замолчали? Значит так — всем минчанам по очереди проводить для меня экскурсию. Вначале о городе будет рассказывать Доброхотов. Доброхотов!

— Я.

— Давай, расскажи нам что-нибудь.

— А что вам рассказать, товарищ сержант?

— Рассказывай все, что знаешь, а то что-то стало скучно ехать.

Доброхотов начал неуверенно оглядываться по сторонам, рассказывая о мелькавших за бортом грузовика домах и улицах. Со временем он освоился со своей ролью и стал рассказывать не хуже заправского экскурсовода.

— Ну, ты даешь, Доброхотов! Точна каментатар! — восхищенно заметил Шорох.

Доброхотов скромно улыбнулся в ответ.

— Да — рассказываешь неплохо. Но вот сейчас приедем и посмотрим, как ты будешь работать. Если так же, как и рассказываешь — в ближайшее воскресенье пойдешь в увольнение, — сказал Гришневич Доброхотову, причем таким тоном, что было трудно понять — одобряет он курсанта или же, наоборот, ворчит.

В Колодищи приехали через час. В часть попали через ворота. На территории не было видно ни одной казармы. Везде сплошной стеной белого кирпича стояли многочисленные склады и гаражи. Солдат тоже почти нигде не было видно. «Наверное, тут одни склады, раз нигде солдат не видно», — решил Тищенко. Не успели еще курсанты соскочить с машины, как неизвестно откуда появился невысокий, плотный прапорщик. Решительно подойдя к курсантам, он спросил:

— Кто у вас тут старший?

— Я, сержант Гришневич, — вышел вперед замкомвзвода.

Из кабины выскочил Мищенко, и прапорщик отвел его в сторону. Когда они вернулись, Мищенко объявил, что взвод поступает в распоряжение прапорщика, а сам отправился куда-то за ближайший склад.

— Значит так, сержант — слушай боевую задачу. Сейчас ты и твои люди идете со мной, надо перенести доски в склад, — отчеканил прапорщик и, не дожидаясь ответа, самоуверенно развернулся и пошел к тому же складу, за которым исчез Мищенко.

Гришневичу больше ничего не оставалось, как пойти за ним. Обогнув склад, курсанты увидели огромную кучу досок, в живописном беспорядке наваленных на траву.

— Вот эти доски и будем носить. По одному человеку на доску и вперед. Я сейчас покажу, куда их складывать, — объявил прапорщик.

Носить доски было неудобно, потому что складывать их нужно было в самом конце склада, а попасть в этот самый конец можно было лишь искусно лавируя между монбланами и джомолунгмами из ящиков, каких-то железных деталей и тому подобной ерунды, до отказа набитой в склад. При этом в узких проходах вещевого лабиринта зачастую встречались те, кто нес доски и те, кто уже возвращался назад. Доски были широкими и тяжелыми, и Игорь с большим трудом дотаскивал их до конца склада. От напряжения ныло все тело, и Игорь вдруг понял, что еще немного, и он не сможет носить эти проклятые и тяжелеющие с каждой минутой доски. Выручил его Бытько. Бытько, идя по узкому проходу, споткнулся и не смог удержать равновесие, в результате чего подался вперед и, как самый настоящий рыцарь, сшиб доской пирамиду из зеленых ящиков, при чем последние посыпались на идущего по другую сторону Стопова, едва не размозжив ему голову. Увидев это, прапорщик заставил сложить все упавшее и носить доски по два. Это как нельзя больше устроило Тищенко, потому что носить по два было гораздо легче. Игорь теперь работал в паре с Коршуном. Но тут Тищенко постигла новая неприятность. Коршун слишком рано бросил свой край, доска подпрыгнула и ударила Игоря по пальцам правой руки, оцарапав средний и разбив в кровь указательный пальцы. Вскрикнув от боли, Тищенко набросился с упреками на Коршуна. Тот что-то недовольно пробурчал в ответ, отошел в сторону и встал у стены с опущенной головой, изображая раскаяние. Изображал он его не только для Игоря, сколько для Гришневича, заметившего этот эпизод.

— Что случилось с пальцами, Тищенко? — спросил сержант.

— Доской ударило… Теперь кровь идет…, — ответил Игорь.

— Коршун, ты виноват? — строго спросил Гришневич.

— Так, товарищ сержант, я даже не знаю, как все это получилось. Доска была какая-то слишком прыгучая, — оправдывался Коршун.

— Прыгучая… Бегом к прапорщику — все ему расскажешь и попросишь аптечку. Он сейчас возле входа.

— Есть, — ответил Коршун и поспешно скрылся.

Через пару минут он вернулся с аптечкой в сопровождении прапорщика.

— Что у вас тут? — озабоченно спросил прапорщик.

— Да вот палец ему доской разбило, — показал сержант на Игоря.

— Покажи палец, боец.

Тищенко вытянул вперед правую руку с окровавленным указательным пальцем. Рана была не очень глубокой, но из-за обильного кровотечения производила неприятное впечатление.

— Чего встал!? Перевяжи ему палец, но перед этим прижги йодом, — сказал прапорщик Коршуну.

Коршун капнул Игорю на рану немного йода и принялся неумело перевязывать палец. От йода палец начало жечь и Игорь едва не взвыл от боли. Глядя на бестолковые движения Коршуна, сержант выругался и спросил у взвода:

— Кто умеет перевязывать?

— Я немного могу, — не слишком уверенно отозвался Ломцев.

— Тогда перевяжи ему палец.

Ломцев взял у Коршуна бинт и принялся за перевязку. Получалось у него хоть и медленно, зато хорошо.

— Хорошо сработал, тебе надо было в фельдшеры идти, — одобрительно сказал Гришневич.

Вскоре с досками было покончено, но не обошлось без потерь — кроме Игоря палец поранил еще и Гутиковский.

— Что это, сержант, твои бойцы, как паралитики? Так и головы не долго потерять?! Или не выспались они у тебя сегодня? Выспались? — спросил прапорщик у Гришневича.

— Да выспались — что с ними случится?! — проворчал Гришневич.

— Тогда слушай сюда — назначь человека и оставь его с котелками, пусть охраняет. А остальные пусть на улице подождут — я сейчас в соседний склад схожу и потом поставлю задачу.

— А что — с котелками работать нельзя? Зачем кого-то оставлять? — спросил сержант, недовольный излишне покровительственным тоном прапорщика.

— Наверное, если бы можно было, я бы не говорил — там слишком узко и котелки будут только мешать. Все, я минут через десять подойду — можете пока перекурить, — невозмутимо ответил прапорщик все тем же снисходительно-покровительственным тоном.

— Што ен сказав? — спросил подошедший Шорох.

— Деловой слишком… Второй взвод — выходи на улицу! Можно перекурить.

Курсанты медленно вышли из склада и сразу же попадали на мягкую, зеленую траву у забора. Тищенко подошел к забору вплотную и посмотрел через решетчатую бетонную плиту. За забором рос мелкий кустарник, причем нельзя было понять, заканчивается ли он через пару десятков метров или же тянется достаточно далеко, потому что кусты здорово ограничивали обзор. Игорь вспомнил, как собирал грибы пару лет назад на выезде из Городка почти в таком же кустарнике. Казалось, что кусты не просто шелестели под напором ветра, а дышали свободой, и Игорю вновь захотелось домой. «Уже конец августа — грибы, наверное, уже вовсю собирают», — с сожалением подумал Тищенко.

В это время открылись ближайшие складские ворота, и оттуда вышел довольно полный, круглолицый сержант-сверхсрочник. Он был в фуражке и зеленой, форменной рубашке с короткими рукавами. Зеленые погоны были перетянуты тремя красными лычками.

— Ребята, вы откуда приехали? — добродушно спросил сержант.

— Из минской учебки связи, — ответил за всех Доброхотов.

— Связисты значит. Ребята, помогите кухню из склада выкатить, если не трудно? — после некоторой паузы попросил сверхсрочник. Курсанты, не привыкшие к подобному обращению со стороны сержантов, переглянулись, и вскоре кухня стояла уже перед складом.

— Ну — спасибо вам больше. Хорошие вы ребята! — поблагодарил довольный сержант.

Игорь не меньше других был озадачен добродушием сержанта и еще долго размышлял над этим. В конце концов, Тищенко пришел к выводу, что сверхсрочник просто очень хороший человек в отличие от Гришневича. Сержант что-то подкручивал в кухне, а Игорь тем временем принялся осматривать ее со всех сторон. Такие кухни до сих пор Тищенко видел лишь в фильмах о Великой Отечественной войне, да еще в каком-то фильме об армии. Вблизи кухня казалась чем-то тяжелым и громоздким.

— Что — интересно? — с улыбкой спросил сержант, заметивший любопытство Игоря.

— Просто раньше я такие кухни никогда не видел. А зачем ее выкатили — разве там нельзя было починить?

— Можно и там было, но я загорать хочу…

— А-а… Понятно…

— Что тебе понятно? Я ведь пошутил, а ты и поверил! Кормить то вас надо?

— Наверное, — согласился Игорь.

— Вот и я так думаю. Поэтому и кухню из склада выкатали — чтобы обед вам готовить.

Приехала машина с курсантами первой роты. Сверхсрочник сразу же забрал шестерых из них, и они покатили кухню куда-то за угол.

Вернулся Гришневич. Построив взвод, он спросил:

— Надо кого-то оставить котелки охранять. Кто хочет сам? Может, кто-нибудь палец порезал, ногу ударил или еще что-нибудь в этом роде?

Гутиковский поспешно вышел из строя, протянул вперед перевязанный все тем же Ломцевым палец и пояснил:

— Я палец порезал о гвоздь… Расцарапал сильно… Разрешите, я останусь.

Гутиковский настойчиво пытался обратить внимание на свой палец, но Гришневич молчал. Наконец он смерил курсанта с ног до головы презрительным взглядом и недовольно ответил:

— Тищенко тоже вроде бы пальцы разбил, а из строя не вышел. А ты ведь, Гутиковский, поздоровее его будешь. А? У тебя ведь только слегка палец поцарапало?

Ничего не ответив, Гутиковский развернулся и встал в строй.

— Гутиковский, а кто тебе разрешил стать в строй? — тихо спросил Гришневич.

— Виноват, — Гутиковский поспешно возвратился на прежнее место.

— Вот так. Стать в строй!

— Есть! — четко ответил Гутиковский и встал в строй (теперь уже с «разрешением»).

С котелками оставили Тищенко. Осмотревшись вокруг, сержант подошел к молодому клену и приказал сложить все котелки под деревом. Перед тем, как увести взвод на очередные работы, Гришневич сделал Игорю последние наставления:

— Можешь сидеть под этим кленом, можешь даже лежать, но чтобы ни один котелок не пропал! Ясно?

— Так точно, — поспешил заверить Игорь.

Тищенко был чрезвычайно рад тому, что сейчас его оставили в покое и вместо работы на жаре Игорь может часок-другой понежиться в тени листвы. Охрана котелков была, мягко говоря, не слишком обременительной, и Тищенко просто предстояло отдохнуть. Это не могло не сказаться на настроении Игоря, и он даже перестал жалеть, что порезал палец. Вскоре вокруг не осталось ни одной живой души кроме курсанта из первой роты, также оставленного для охраны своих котелков. Первая рота сложила свои котелки у забора метрах в десяти от клина. Это расстояние показалось Игорю вполне достаточным для того, чтобы не перепутать котелки, и он безмятежно стал разглядывать небо. Кружева кучевых облаков навевали какое-то спокойствие и необъяснимое очарование. Игорю время от времени даже казалось, что он слышит какую-то прекрасную, но вместе с тем очень тихую и трудноуловимую мелодию. Но это и была самая настоящая музыка, сотканная из струй ветра, красок лета, кружева облаков, стрекотания кузнечиков, молодости и жажды свободы, к которой стремилась душа курсанта. Облака напоминали Игорю о том, как он возвращался вместе с Бубликовым из летнего полевого лагеря и по дороге наблюдал за удивительными играми-преображениями небесных путников. «Может быть, они скоро пролетят над Городком? А может быть их сейчас и из Городка видно? Может, если они на большой высоте, то самые дальние от меня, что почти на горизонте, и из моего дома видны! Пусть хоть тоже на самом горизонте, но видны!?» — думал Игорь, и от этой мысли на душе становилось как-то теплее. Если что-то видно одновременно и из дома, и из Колодищ, то это значит, что дом не так уж и далеко. Даже когда Игорь поразмышлял и понял, что облака, висящие на горизонте, никак не могут быть видны в Городке, он просто отогнал от себя голос разума и возвратился к своей первоначальной, пусть неправильной, но очень романтичной, а от того приятной мысли.

— Привет, Тищенко! Чего скучаешь?

Игорь опустил глаза вниз и увидел Турова из третьего взвода.

— А ты что здесь делаешь?

— У нас тоже несколько человек для работы взяли после того, как вы уехали. Мы вместе с первой ротой приехали. Наши пошли какие-то печки носить.

— А ты, почему не с ними?

— Видишь — плечо до крови разбил, вот меня и отпустили.

— Как это тебя угораздило?

— Слазил с машины, зацепился за борт и упал прямо рыбкой на асфальт.

— А откуда узнал, что я здесь?

— Твой сержант сказал. Вот я и пришел компанию составить.

— Хорошо — вдвоем веселее будет. Садись.

— Тут неудобно. Пойдем чуть дальше сядем, например, к забору, — предложил Туров.

— Далековато от котелков будет. Не переносить же их из-за этого! Да если и перенесем, то можно с котелками первой роты перепутать, — возразил Игорь.

— Не надо ничего переносить и путать. Пусть все лежит на своих местах. Котелки и от забора хорошо видно. Если кто-нибудь будет брать, мы сразу заметим и тормознем.

— Может, ты и прав… Черт с ними, пошли к забору! — согласился Игорь, поддавшись на уговоры Турова.

Туров оказался словоохотливым малым и рассказал почти без перерыва не меньше пятнадцати анекдотов. Вначале Игорю это даже нравилось, но потом надоело, и он перевел разговор на другую тему — о сержантах. После продолжительных споров курсанты согласились, что лучшими сержантами роты являются Яров и Петраускас. И тут произошло то, чего не ожидали ни Туров, ни Тищенко. В то время как курсанты увлеклись беседой и ослабили внимание, с работ пришла первая рота и в мгновение ока появившиеся курсанты растащили почти все котелки, лежащие под кленом. Придя в себя, Тищенко вскочил на ноги и принялся кричать:

— Ребята, положите котелки на место! Это наши котелки — второй роты! Ваши ведь у забора лежали!

Но ни один из «воров» даже не оглянулся. Возмущенный Игорь догнал одного из курсантов и потянул котелок на себя.

— Да пошел ты! — огрызнулся курсант и, не долго думая, просто отшвырнул Игоря в сторону, что ему было сравнительно легко сделать из-за заметного превосходства в росте и весе. Растерянный Тищенко подошел к Турову и мрачно спросил:

— Все — досиделись! Что нам теперь делать, а?! Эти идиоты все наши котелки разобрали.

— Почему это НАМ? Что ТЕБЕ делать? Меня ведь здесь не оставляли. Так что меня не втягивай — я здесь не при чем, — холодно ответил Туров, в душе проклиная себя за то, что связался с котелками.

— Как это ты не при чем? А разве Гришневич не посылал тебя ко мне? — возмутился Игорь.

— Он не посылал меня котелки охранять, а просто сказал с тобой окончания работы дожидаться. Ты лучше не на меня наезжай, а думай, что сейчас своим скажешь — вон, они уже идут сюда.

Тищенко обернулся в ту сторону, куда показал Туров. Туров сказал правду — к клену спешил второй взвод, желая поскорее утолить созданный работой аппетит. Но у клена их ждало разочарование. Вместо котелков под деревом стоял Тищенко и молча смотрел на взвод.

— Где котелки? — зло спросил Байраков.

— Здесь были… Только что первая рота забрала…

— А ты для чего здесь торчал? Спал, что ли?! — недовольно спросил Петренчик.

— Не спал. Просто они подошли как-то неожиданно…

— Тищенко, ты понимаешь — мы только что работали, как кони, а ты нас без обеда оставил?! Херово получается, Тищенко! — в голосе подошедшего Албанова Игорь уловил хорошо различимую угрозу.

— Да чего тут говорить?! Это чмо долбаное все котелкм прощелкало! Вот гандон! — подытожил Резняк и грубо толкнул Игоря в грудь.

— Чего ты толкаешься?! Сам гандон! Да пошли вы все… — Тищенко так и не успел договорить, потому что оказался на земле после сильного удара в челюсть, нанесенного ему Байраковым.

Игорь тут же вскочил на ноги и, сжав кулаки, крикнул Байракову:

— Сейчас как долбану пару раз, так и сдохнешь на месте!

Байраков криво улыбнулся и презрительно заметил:

— Да ты сейчас на куски рассыплешься, сынок, если я тебе еще раз врежу.

— Чего ты еще трепыхаешься? Улетел отсюда, щенок, пока я тебе очки в голову не вбил! — крикнул Петренчик и отбросил Игоря в сторону.

Едва не упав во второй раз, Тищенко успел заметить, что Резняк хотел заехать ему сапогом, но промахнулся. Во время этой стычки Игорю казалось, что вокруг него собрался целый взвод. На самом же деле никто кроме вышеперечисленной четверки особой активности не проявил. Почти все остальные курсанты хоть и были злы на Игоря за то, что он не сохранил котелки, но все же остались лишь пассивными зрителями происходящего. Лупьяненко, Туй и Сашин хоть и сочувствовали Игорю, но все же не решились вступить открыто в его защиту, потому что, как ни крути, но Тищенко был все же не прав.

В это время пришел Гришневич. Узнав, в чем дело, сержант сразу же подозвал к себе Игоря:

— В чем дело, Тищенко? Где котелки? Как теперь кормить взвод.

— Виноват, первая рота взяла… Украли…

— Меня не волнует, кто чего взял! Запомни, солдат — в армии нет слова «украли», в арами есть слово «прое…л». А именно это ты сейчас и сделал. Даю тебе три минуты на поиски котелков! Время пошло!

— Есть, — понуро ответил Игорь и побежал за котелками.

Собственно, он и не знал, куда бежать, а просто ходил по окружающей территории, выискивая котелки. «Не могли же они бесследно пропасть?! Ведь первая рота тоже с собой котелки привезла. Если они наши взяли, то где-то должны их котелки лежать. Но где? Так, спокойно! Надо обо всем спокойно подумать. Где складывали котелки курсанты первой роты? Вроде бы у забора. Точно у забора! Но ведь они сейчас там сидят и едят. А что, если котелки там же? Надо пойти и посмотреть», — успокоившись, Игорь принял более-менее разумное решение. Подойдя к сосредоточенно поглощавшим кашу курсантам первой роты, Тищенко негромко спросил:

— Ребята, у вас котелков лишних нет?

На вопрос Тищенко никто не обратил никакого внимания.

Тогда Тищенко спросил еще раз, но уже с нотками раздражения и гораздо громче:

— У вас есть лишние котелки?

Один из курсантов не выдержал пристального взгляда Игоря и начал шарить вокруг себя рукой. Наконец он нащупал в траве котелок и радостно подал его Игорю:

— Держи, один вроде бы нашелся.

— Ребята, здесь котелки вокруг вас лишние — посмотрите, пожалуйста, а то нам есть не из чего, вы ведь наши по ошибке взяли, — взмолился Игорь.

— Да чего ты кричишь — бери все, что найдешь, нам не жалко! — ответил высокий белобрысый курсант.

Игорь бросился искать и вскоре вытащил из травы еще несколько котелков. Отнеся их во взвод, Тищенко объявил:

— Ребята, там много котелков, где первая рота сиди. Можно пойти и взять!

— Ты прощелкал — ты и бери! А то нашел дураков! — зло ответил Резняк.

— Слышал, что тебе сказали?! — спросил Байраков.

— Ну, — ответил Игорь.

— Тогда действуй.

Но тут на помощь Игорю пришел Лупьяненко:

— Пока он будет носить, все остынет. Давайте сами сходим — так будет гораздо быстрее?!

— А я хочу, чтобы он принес! — упрямо возразил Резняк.

— Ну и жди, если хочешь, а я сабе сам вазьму! — поддержал Антона Стопов и решительно направился в сторону первой роты.

Большая часть взвода последовала за ними, но Улан, Албанов, Байраков, Петренчик и Резняк остались на месте. Немного поколебавшись, к ним присоединились Гутиковский и Каменев.

— Ну что встал, Тищенко — неси свои котелки! — потребовал Байраков.

У Игоря было как раз семь котелков, и он отдал их оставшимся.

— Скажи спасибо, что таких, как мы, мало, а то ведь убили бы тебя! — с насмешливой улыбкой сказал Байраков.

— Да вы и убьете… за котелок с кашей! Да только не будут все такими, как вы!

— Это почему? — спросил Байраков.

— Потому, что у них есть совесть, — ответил Игорь.

— Ух ты, чама! Еще и разговариваешь?! — возмутился Резняк.

— А ты что думал — буду молчать?! — огрызнулся Тищенко и отошел в сторону, провожаемый «теплыми» взглядами сослуживцев.

В конце концов, удалось отыскать почти все котелки. Не нашли только один и Игорь уже было подумал, что останется без обеда. Но Туй взял на себя и на Тищенко двойную порцию супа, а Лупьяненко — каши. Хлеба, правда, не было, но Игорь и без того был рад, что удалось пообедать. Причем Тищенко радовался не столько супу и каше, сколько тому, что нашлись люди, поддержавшие его в трудную минуту. Лупьяненко к тому же оставил Игорю полкружки компота, потому что котел с третьим к этому времени уже опустел. Когда Игорь сделал последний глоток, пришел радостный Туй, нашедший последний котелок. Казалось бы, все возвратилось на свои места, но не все было так хорошо. Почти все утерянные котелки имели ложку и кружку, а в найденных зачастую не было ни того, ни другого, и многим пришлось пить и есть по очереди. Гришневич, взбешенный тем, что придется отчитываться за потерю ложек и кружек перед Атосевичем, подозвал Игоря и процедил сквозь зубы ледяным тоном:

— За халатное отношение к служебным обязанностям объявляю вам наряд вне очереди!

— Есть, — хмуро ответил Игорь.

— Вот и хорошо. И я лично чистоту котелков проверю! Если найду грязь или жир — о твою рожу вычищу! Выполняй!

— Есть, — Тищенко больше ничего не оставалось, как идти и мыть котелки.

Собрав у взвода грязные котелки, Тищенко сложил их в общую кучу и стал раздумывать, что делать дальше со всей этой грудой грязного металла. Гришневич увел взвод на работу, и Игорь вновь остался вместе с Туровым. Тищенко подошел к Турову, посмотрел ему в глаза и спросил:

— Может, поможешь мне? Ты ведь без дела остался, да и из-за тебя все и вышло.

— Щелкать надо было меньше. Я бы и рад помочь, да не могу — плечо очень болит, — Туров скорчил гримасу, чтобы доказать Игорю, что переносит нечеловеческие боли.

Но гримаса получилась слишком уж неуклюжей, и Тищенко лишь презрительно улыбнулся в ответ.

— Чего ты ржешь? Тебе бы так! — обиделся Туров.

— Мне тоже сегодня досталось. Помоги тогда хоть кашу из котелков повыковыривать?

— Чем ее выковыривать — руками, что ли?

— Зачем руками — берешь ложку и выскребаешь котелки, — Игорь продемонстрировал Турову порядок действий.

Турову было неудобно отказать Игорю в таком пустяке (тем более что в душе он все же чувствовал себя виноватым) и он, не долго думая, согласился. Вдвоем работа пошла быстрее и вскоре все котелки были освобождены от остатков пищи, которых впрочем, было не так уж и много.

— Теперь надо узнать, где здесь вода. Как бы это сделать? — задумчиво спросил Игорь.

— А чего тут думать — вон какой-то прапорщик идет. Спроси у него, где вода, вот и узнаешь, — посоветовал Туров.

Это бы тот самый прапорщик, который руководил переноской досок. Игорь уверенно подошел к прапорщику, приложил руку к пилотке и четким, почти механическим голосом задал вопрос:

— Товарищ прапорщик, вы не подскажете, где здесь можно раздобыть воду, чтобы помыть котелки?

Улыбнувшись солдафонству курсанта, прапорщик отдал честь в ответ и спросил:

— А ты что — никак котелки мыть собрался?

— Так точно.

— А почему ты, а не кто-нибудь другой? У тебя ведь палец порезан?

— Так уж получилось. А воды… здесь нет? — Игорь возвратил диалог на интересующую его тему.

— Есть вода — не в пустыне живем, слава богу! Вон за тем складом есть мойка с эстакадой — там машины моют из брансбойта. Только ты с собой ведро возьми — вначале в нем котелки вымоешь, а потом ополоснешь.

— А у меня нет ведра.

— Нет ведра, говоришь? Ладно — можешь с этого пожарного щита на время взять. Но только смотри — чтобы обязательно на место принес! Понял?

— Так точно, обязательно принесу! — пообещал Тищенко и пошел к пожарному щиту.

Курсанту было приятно, что прапорщик поговорил с ним по-человечески. Пожарный щит был завязан мотком толстой стальной проволоки, открутить которую оказалось не таким-то уж и легким делом. Игорь яростно дергал ее во все стороны, но так и не мог развязать. И лишь тогда, когда Тищенко совершенно отчаялся открыть щит, проволока сломалась посередине, и Игорь получил доступ к ведру. Ведро Игорю не понравилось — оно было каким-то непропорционально узким и высоким, а самое неприятное — с выпуклым дном. Из-за этого ведро нельзя было поставить на землю без посторонней опоры. Неторопливо складывая грязные котелки в ведро, Игорь с некоторой надеждой спросил у Турова:

— А может, все же поможешь? Мы быстро вдвоем справимся — Там брансбойт есть.

— Говорю ведь — плечо болит. А так бы, ясное дело, помог! — недовольно ответил Туров.

— У меня ведь тоже палец порезан. Мне еще хуже котелки мыть будет — грязь может в рану попасть, — возразил Тищенко.

— Слушай — я ведь тебя их мыть не посылал. Надо было про рану Гришневичу сказать…

— Да он и так знает.

— Тогда это твое личное горе.

— Значит, не поможешь!

— Сказал ведь — плечо болит!

— Ладно — как знаешь, — обиженно ответил Игорь, взял в руку пожарное ведро, полное котелков и пошел искать мойку.

Воду Тищенко отыскал довольно быстро, но из брансбойта какие-то солдаты мыли машину, и курсант присел рядом, ожидая своей очереди.

— Чего сидишь, зема? — спросил один из солдат, заметив Игоря.

— Мне котелки надо вымыть — вот я воду и жду.

— А чего к нам не подходишь?

— Брансбойт ведь все равно занят…

— Ты давно служишь, зема?

— В сентябре полгода будет.

— Ну, положим, не полгода, но это не самое главное. Если будешь так тормозить — можешь до вечера просидеть. Мы ведь машину долго мыть будем. Запомни, в армии не надо быть скромным — в армии надо быть хитрым и сообразительным.

Так слово за слово завязался разговор. Игорь рассказал о себе, об учебе, о том, почему именно он пришел мыть котелки. Солдат — о себе. Оказалось, что он служит последние два месяца, а родом из Полоцкого района.

— Так что мы и в самом деле с тобой земы, зема! Давай сюда свою посуду, а в следующий раз охраняй котелки более бдительно, — весело сказал полочанин и до краев наполнил пожарное ведро водой.

Вода была холодной, и котелки плохо отмывались. Игорь старательно тер их руками, но стенки котелков оставались такими же жирными, как и раньше. Единственным отличием «вымытых» котелков было присутствие на их стенках глубоких борозд, оставшихся от пальцев на слое жира. «Стоп — так не пойдет. И Гришневич такую работу не примет, и пальцы от холода окоченеют. Может быть вначале все песком выдраить, а потом водой смыть? А вдруг грязь заметят? Да и нехорошо так — потом ведь еду будут ложить. Черт — что же делать?!» — растерянно размышлял Игорь, глядя на гору грязных котелков.

Время шло, а Игорь все так же неподвижно сидел с отрешенным лицом возле мойки. И тут Тищенко осенило. От радости он даже вскрикнул и подпрыгнул вверх: «Трава! Как же я сразу не догадался?! Надо только отойти подальше, где трава гуще растет!». Игорь расположился у стены одного из складов и, нарвав пучки травы, принялся вытирать ими котелки и ложки. Получилось вполне неплохо и после ополаскивания в ведре котелки, если особенно к ним не приглядываться, были почти чистыми. Вымыв последний котелок, Игорь сложил их в ведро и отправился за следующей партией.

За котелки Тищенко был спокоен, так как, не особенно надеясь на Турова, курсант надежно спрятал их в кустах за глухой стеной склада.

Ходить на мойку и обратно пришлось трижды. Повязка на поврежденном пальце намокла и превратилась в кусок грязной, жирной тряпки. «Как бы рана не загноилась», — озабоченно подумал Игорь. Вымыв все котелки, Тищенко оставил их от греха подальше в кустах, а сам вновь разлегся под злополучным кленом. Но особенно долго ему лежать не пришлось — Гришневич привел взвод на получасовой отдых. Конечно, сержант мог бы посадить взвод и в другом месте, но ему было интересно, вымыл ли Тищенко котелки. «Неужели опять котелков нет?!» — растерянно подумал сержант, посмотрев под ноги Игорю, поднявшемуся из травы с приходом своего командира.

— Где котелки, Тищенко? — устало и как-то обреченно спросил сержант.

— Все вымыты, — ответил Игорь, немного озадаченный тоном Гришневича.

— А где они сейчас?

— Я их в кустах спрятал. Там их никто не найдет.

— Зачем же ты их прятал?

— Я не мог все сразу на мойку забрать.

— А почему Турову охранять не поручил?

— Его вроде бы нет нигде. Я думал, что он уже на работу ушел… — уклончиво ответил Игорь.

Он прекрасно знал, что Туров спит за складом, но выдавать его сержанту не хотел.

— Ну, я ему устрою службу! Ворсинка, Яковцов, Кротский! — сержант созвал все «подкрепление» из третьего взвода и поручил им искать Турова. Вскоре пропавший с осунувшимся лицом и заспанными глазами предстал перед Гришневичем.

— Значит так, Туров — сегодня о твоей работе будет доложено старшему сержанту Щарапе, — объявил ему Гришневич.

— Но вы ведь сами…

— Рот закрой, боец, когда тебе слово не дали! Я тебе спать сказал?

— Я не…

— Я по твоей харе вижу! После перерыва пойдешь вместе со всеми и будешь носить катушки с кабелем — если плечо не будет работать, будешь зубами себе помогать! А сейчас уйди с моих глаз!

Туров понуро отошел к своим. Игорь же не только не огорчился такому повороту событий, но даже испытал некоторое злорадство: «Так тебе и надо, раз не хотел мне помочь!». Игорь осторожно подошел к своему взводу, но никто из недавних противников не обратил на него никакого внимания. Лишь Резняк что-то недовольно пробурчал, но на этом все и закончилось. Но Тищенко все же больно задело то, что и Туй, и Лупьяненко разговаривали с ним несколько холоднее, чем обычно. «Еще друзья называются! Хотя какие они друзья — просто сослуживцы! Был бы тут Серега!» — обиженно подумал Тищенко.

После отдыха сержант отправил Игоря за котелками и приказал каждому прицепить себе по котелку на поясной ремень. Теперь предстояло работать на улице и котелки мешать уже не могли. «Работа» заключалась в том, что из одного склада в другой, стоящий напротив, перетаскивали тяжелые связистские катушки с телефонным кабелем. Игорь нес катушку в паре с Сашиным, и едва удерживался от соблазна швырнуть ее наземь, потому что казалось, будто бы она тяжелеет через каждые десять метров пути. Увидев Игоря, согнувшегося в три погибели, Шорох насмешливо спросил:

— Што, Тищэнка, тяжолая?

— Так точно, — выдохнул Игорь.

— А ты ж связист! А на учэниях с такой катушкай цэлый день бегать нада! Ты бы там здох!

— Да пошел ты, козел тупорылый! — пробубнел себе под нос Игорь.

Сашин испуганно оглянулся на Шороха и предостерегающе заметил:

— Говори тише, а то Шорох услышыт!

— А пусть слушает, гандон! — зло буркнул Игорь, но сам на всякий случай оглянулся назад.

Шорох уже разговаривал с Гришневичем, и было ясно, что он не слышал реплики Тищенко.

На обратном пути Шорох вновь остановил курсантов и приказал:

— Видите, перед складам машина стаить? Пайдете туда и паможыте разгрузить.

Тищенко и Сашин отправились к машине. Там уже вовсю работали Стопов и Федоренко. Какой-то солдат подавал с борта аккумуляторы, а курсанты носили их в склад. Игорь подошел к машине и нерешительно остановился.

— Ну, чего встал?! Вас сержант прислал? — спросил солдат.

Игорь кивнул.

— Тогда берите аккумуляторы и носите туда же, куда ваши носят.

Из склада вышел Федоренко.

— Покажи им, куда складывать, — сказал ему солдат.

Федоренко согласился. Солдат подал ему и Сашину по аккумулятору, и они вместе пошли в склад. Солдат поднял еще один аккумулятор и протянул его Игорю:

— Держи.

Тищенко уже протянул, было, руки но, заметив какую-то подозрительную жидкость на крышке (как химик, Игорь знал, что это могла быть кислота), резко отпрянул назад.

— Чего ты дергаешься? Бери аккумулятор и неси! — раздраженно сказал солдат.

— Здесь кислота, наверное — может руки разъесть.

— Кислота? Разве это кислота?! Ты когда-нибудь видел кислоту?

— Приходилось…

— Это не кислота, а вода, так что ты зубы мне не заговаривай, а бери аккумулятор и неси его в склад, — с этими словами солдат решительно подал аккумулятор Игорю.

У Тищенко не было выбора, и он, понадеявшись на честность солдата, понес свою ношу в склад. На всякий случай идти он старался как можно осторожнее, чтобы не пролить жидкость. Но все же он пару раз споткнулся, и несколько капель красноватой жидкости брызнуло ему на хэбэ. Когда машина была разгружена, и курсанты возвращались во взвод, Игорю показалось, что он чувствует в местах попадания капель какое-то подозрительное жжение, что еще больше укрепило его подозрения. Если раньше Игорь все же надеялся, что это мазут, то теперь ему стало ясно, что это была кислота. Оставалось надеяться лишь на то, что кислота была не слишком концентрированной, и хэбэ могло ее выдержать.

Курсанты настолько вымотались за день, что команда «По машинам!» прозвучала для них, как приятная, чарующая музыка. Команда означала конец работы и часовой отдых во время езды в часть.

В части курсантам тоже дали отдохнуть, и взвод провел остаток дня в написании писем, подшивании и тому подобных повседневных курсантских делах.