Неожиданное увольнение. Тищенко ищет госпиталь. Везде впервые — в городе, в метро, на площади Якуба Колоса, возле монумента Победы. За одной стойкой с милиционером. Стереофильм в кинотеатре «Мир». Очки для просмотра слишком хрупкие. Тищенко отказывает девушке в помощи. Патруль. Нарушение формы одежды. Настроение Тищенко резко портится. Ссора в троллейбусе. Шкуркина снова забрали в госпиталь.

Второго сентября сразу после завтрака в роту позвонил из санчасти Вакулич и сообщил, что Тищенко надлежит прибыть в парадной форме, о чем и сказал курсанту Гришневич. Игорь знал, что, скорее всего, Вакулич повезет его в госпиталь для сдачи анализов. Получив у Черногурова парадку и слегка подгладив ее в бытовке, Игорь пошел в санчасть. Взвод уже минут пять назад ушел в учебный центр.

Несмотря на то, что был уже десятый час утра, на крыльце санчасти почти никого не было, если не считать какого-то худого солдата, который, опустив голову вниз, сидел, облокотившись на перила ограждения. Заслышав шаги Игоря, солдат поднял голову, и Тищенко сразу же узнал Столярова. Столяров был без очков и Игоря, скорее всего, не узнал, потому что вновь равнодушно опустил голову вниз.

— Кто спит — встать! — шутливо скомандовал Игорь.

Столяров вздрогнул и испуганно приподнялся. Но потом, узнав Игоря, опять сел на место.

— Ты что — тоже в госпиталь едешь? — спросил у него Тищенко.

— Не знаю…, — пожал плечами столяров.

Ответ показался Игорю странным, и он задал «наводящий» вопрос:

— А почему ты в хэбэ, а не в парадке?

— А почему я должен быть в парадке?

— В госпиталь, наверное, только в парадках ездят?! Как же ты в таком виде поедешь?

— Мне вначале надо еще узнать — повезет меня Вакулич или нет. Если повезет — я сбегаю в казарму и переоденусь, — пояснил Столяров.

«Пошел бы сейчас и переоделся, а то жди потом тебя!» — недовольно подумал Игорь и уже собрался, было, высказать эту мысль Столярову, но в это время на крыльце появился Вакулич.

— Ты уже здесь? Хорошо. Сейчас решим, что нам делать дальше.

Все это Вакулич говорил Игорю. На Столярова же старший лейтенант не обращал никакого внимания, словно бы того не было вовсе. Столяров, несколько раз намеренно «влезавший в кадр», не выдержал и спросил у Вакулича:

— Товарищ старший лейтенант, а как же я?

— А-а, это ты, Столяров…, — Вакулич сделал вид, что впервые заметил курсанта, хотя тот минут с десять вертелся у него под носом.

— Так что мне делать? — переспросил Столяров, несколько вдохновленный тем, что на него обратили внимание.

— Что делать, что делать… Я не знаю, что тебе делать! У них сейчас там ремонт, да и очки в окружном госпитале просто так не выписывают — пока закапают, пока то, се… это большая морока! С тобой как-нибудь в другой раз…

— Как же я буду без очков? Меня и в наряды ставят, а я плохо вижу…

— Картошку в пальцах видишь? Вполне можешь чистить. Тебя ведь не в снайперы посылают!

— Вы врач и должны мне помочь! — раздраженно сказал Столяров.

Для кроткого и забитого Столярова произнесенная им фраза была весьма смелой и неординарной. Вакулич, сделав нарочито удивленное лицо, спросил с едва скрываемой усмешкой:

— А ты еще и грубить можешь, оказывается? А, Столяров?

— Я не грублю. Разве врач не должен помогать? — обиженно спросил курсант.

— А я разве тебе не помогаю? — усмехнулся Вакулич.

Но уже было ясно, что старший лейтенант начинает терять терпение. Столяров промолчал. Вакулич, обиженный такой черной неблагодарностью послал вконец расстроенного Столярова на три буквы и прогнал назад в казарму. Потом посмотрел на Игоря и задумчиво пробормотал:

— Так… А что же мне с тобой делать?

— То есть? Вы ведь сами позвонили, чтобы я сюда пришел?! — удивился Игорь.

— Позвонить-то я позвонил, но вот какое дело — машины нет, а тебя одного мне специально везти не хочется, — пояснил Вакулич.

Надувшись, Тищенко отвернулся в сторону и молча ожидал окончательного решения старшего лейтенанта. Вакулич молчал. Игорь не выдержал и спросил:

— Товарищ старший лейтенант, мне теперь, выходит, как и Столярову — в казарму идти?

— Сейчас вместе пойдем.

— ??? — Игорь во все глаза смотрел на Вакулича.

Он решительно не мог понять старшего лейтенанта. Ясно было только одно — Вакулич не шутит, потому что врач решительно пошел по тротуару, не оглядываясь на Игоря. Теряясь в догадках, Тищенко поспешил вслед за Вакуличем. Курсант никак не решался спросить о цели этого визита, но Вакулич все понял по его глазам и пояснил:

— Хочу у Денисова взять для тебя увольнительную. Не велика ты птица, чтобы из-за тебя мне через весь город тащиться — доедешь сам. Или, может быть, тебя такой вариант не устраивает?

— Никак нет — устраивает, даже очень устраивает! — поспешно сказал Игорь, в душе раз десять прокричав «Ура!».

«Ну и молодец Вакулич — лучшего и пожелать нельзя! Получу увольнительную и в город — в кино схожу, мороженого поем, в метро покатаюсь!» — вариант с увольнением открывал перед курсантом невиданные возможности и Тищенко едва удерживал распиравшую его со всех сторон радость.

— Чего ты так обрадовался — Денисов еще может и не даст увольнения, — слова Вакулича холодным душем окатили курсанта, и он с замиранием сердца проводил взглядом врача, скрывшегося за дверью канцелярии, где находился Денисов.

Вакулич долго не возвращался. «Черт, наверное, Денисов не хочет давать увольнительную», — подумал Игорь. Через несколько минут Вакулич вышел, но уже вместе с Денисовым. Весело разговаривая о каких-то «Жигулях», они прошли рядом с Игорем, даже не взглянув в сторону курсанта. Они уже отошли метров на десять вдаль по коридору, и Игорь растерянно поплелся им вслед. Но ротный прекрасно видел Тищенко. Закончив разговор, он неожиданно развернулся и сказал:

— Увольнение заканчивается в пятнадцать ноль ноль. В это время ты обязательно должен быть в своем взводе. Еще раз проверишь свой внешний вид и потом пойдешь к дежурному по части. Если он найдет недочеты в форме одежды — быстро исправишь и вновь к нему, если не найдет — сразу едешь в госпиталь. Все остальное тебе расскажет старший лейтенант Вакулич.

Попрощавшись с врачом, Денисов вышел из казармы.

Игорь так ничего и не сказал ротному в ответ, потому что не смог найти подходящих для этого случая слов. Вакулич начал подробно инструктировать Тищенко:

— Сегодня твоей задачей будет сдача анализов в лабораториях, и обязательно сними ЭКГ. Помнишь, как надо добираться?

— Да, — ответил Игорь, но это прозвучало, как «не знаю».

Уловив в ответе курсанта некоторую неуверенность, Вакулич вновь подробно рассказал, как доехать до госпиталя и в самом конце повторил несколько раз:

— Запомни самое главное — госпиталь находится на улице Варвашени. Это хорошо известная улица и любой встречный всегда тебе укажет, как туда проехать. Если ты все же запутаешься с транспортом.

— А как быть с прополисом и спиртом? — спросил Тищенко, видя, что старший лейтенант едва ли о них помнит.

Так оно и оказалось — недоуменно посмотрев на Игоря, Вакулич вопросительно прищурил глаза и спросил:

— С каким прополисом?

— Как с каким? С тем, что мне мать привезла.

— А, ну да… Это тебя хирург просил…

— Не хирург, а ухогорлонос. Это не для него, а для меня, чтобы лекарство сделать, — пояснил Игорь.

— Это такой старый врач?

— Да.

— Сегодня ничего не получится — он теперь по понедельник выходной. В следующий раз ему все завезешь, когда будешь результаты анализов забирать. Собирайся быстрее, а то время идет.

— А увольнительная?

— Вот, держи — я совсем забыл, что тебе не отдал…

— А я уже в принципе готов, только пакет сейчас из тумбочки возьму.

— Тогда иди к дежурному по части, а я в санчасть пойду. Если у тебя что-то не получится в госпитале, то по приезду зайди в санчасть. Если все будет нормально — заходить не надо, хотя… зайди, книжку ведь все равно надо назад принести. Где она у тебя?

— Во внутреннем кармане, рядом с военным билетом.

Оглядев себя с ног до головы в двух зеркалах в бытовке, Тищенко не обнаружил никаких изъянов и со спокойным сердцем спустился на первый этаж, где размещался дежурный по части. Дежурил старый и чрезвычайно занудливый прапорщик из первой роты. Выведя Игоря на улицу и поставив по стойке «смирно», он раз пять обошел курсанта в надежде отыскать хоть какие-нибудь огрехи. Но все было в порядке. Вернее, почти все. Недовольно покосившись на пуговицу, основательно потерявшую свой рельефный рисунок от массированного трения об автомат во время присяги, прапорщик провел для Тищенко экспресс-инструктаж:

— В увольнении вести себя достойно и бдительно. Формы одежды не нарушать — не расстегиваться. Не забывай о правильном и своевременном отдании чести. Ни в коем случае не потеряй увольнительную записку. Если будут какие-либо замечания от патруля — доложишь сразу по прибытии. Жду тебя не позже трех часов дня.

Наконец получив «добро» дежурного по части, Игорь со странным чувством открыл дверь КПП. Оказавшись по другую сторону забора, Игорь вначале даже растерялся, остановившись в двух метрах от КПП: он не слышал ничьего приказа и впервые оказался один на один с почти полуторамиллионным городом. Неожиданная свобода оказала на Тищенко слишком сильное воздействие, и курсант в первый момент начисто забыл все, о чем ему недавно говорил Вакулич. Забыл о транспортных маршрутах, забыл названия улиц и едва ли не саму цель поездки. Из КПП вышел Креус и, бегло взглянув на Игоря, перешел по переходу на другую сторону улицы. Это вывело Игоря из оцепенения, и для начала он решил отойти от КПП подальше, а потом уже спокойно поразмыслить над своими дальнейшими действиями. Еще четверть часа назад предстоящая дорога не вызывала у Игоря никаких сомнений, теперь же долгий путь с многочисленными пересадками казался курсанту не проще полета на Луну и Тищенко весьма смутно представлял, что будет делать дальше.

Подошла «пятерка» и Игорь доехал на ней до Ульяновской. Перейдя через небольшую площадь, Игорь заглянул в тот же киоск, к которому он когда-то подходил при самой первой поездке в госпиталь. Газеты в Минске раскупают рано, но все же Тищенко удалось кое-что купить.

Дальше Игорь добирался на автобусе. Проезжая по городу, Тищенко увидел за окном неширокую реку, одетую в простую, но аккуратную бетонную набережную.

— Свислочь совсем обмелела — давно такого жаркого лета не было. Уже сентябрь начался, а дождя все нет и нет, — сказал один пожилой пассажир своей спутнице.

«А ведь за нашей частью тоже Свислочь протекает», — вспомнил Игорь и стал вглядываться в таблички на домах. По ним он понял, что после моста через Свислочь Ульяновская закончилась и началась Первомайская. Автобус повернул влево, провез Игоря по улице Змитрука Бядули и выехал на улицу Козлова. Здесь Тищенко увидел трамвайные пути и, вспомнив, что последний отрезок дороги к госпиталю обычно проделывали на трамвае, вышел из автобуса. Трамвай пришлось ждать довольно долго, к тому же Игорь не знал, на каком номере ему нужно ехать и сел в первый же попавшийся, подошедший к остановке. Но ему повезло, потому что трамваям больше ничего не оставалось, кроме как везти Игоря к госпиталю — других боковых ответвлений просто не существовало. Сидя на мягком сиденьи, курсант неожиданно для себя задремал.

Открыв глаза, Игорь испугался, что уже проехал госпиталь и быстро посмотрел в окно. Это была улица Варвашени, но вот где был госпиталь, Игорь не знал и на всякий случай вышел на ближайшей остановке. Местность была незнакомой, и Тищенко поспешно спросил у проходившей мимо молодой женщины:

— Скажите, пожалуйста, а госпиталь отсюда далеко?

— Госпиталь?

— Да. Там еще телезавод «Горизонт» находится напротив ворот, — добавил Игорь, считая, что гражданский человек может и не знать о военном госпитале.

— Это вам надо было не здесь сходить, а на следующей остановке.

В трамвай Игорь решил больше не садиться и пошел пешком. Пройти по улице было приятно. Форма ничуть не тяготила Игоря — наоборот он не без некоторой гордости поглядывал на встречных парней: они из изнеженного уютным бытом гражданского мира, а он, курсант Тищенко — из жесткой военной системы.

Анализы Игорь сдал довольно быстро, а вот с ЭКГ случилась заминка — терапевт-подполковник, сидевший в кабинете, сказал, что кардиолог уехал в военкомат и будет только в половине четвертого.

— А как же мне быть, товарищ подполковник? — растерянно спросил курсант.

— В каком это смысле? Конечно, ждать придется или позже приезжать. Какая тебе разница? Я думаю, что ты особенно в часть не рвешься?!

— Это ведь не от меня зависит. У меня увольнительная только до трех часов выписана, — пояснил Игорь.

— Вон оно, в чем дело… Так ты один сюда приехал, а не с врачом?

— Ну да…

— Это еще лучше — ты никого не будешь задерживать. Пока походи по городу, а к половине четвертого опять придешь сюда и снимешь ЭКГ.

— А как же с увольнением?

— Кардиолог тебе отметит на увольнительной, что ты был здесь и все — покажешь это своему дежурному по части.

— А разве так можно — я ведь обязан прибыть не позже трех?!

— Можно.

— А вдруг мне за это попадет? — засомневался Игорь.

— Слушай, солдат, я в армии уже почти двадцать четыре года и, наверное, знаю, что можно, а чего нельзя?! Если я говорю, что все будет нормально — то все так и будет! Иди. Придешь к половине четвертого.

— Есть, — ответил Игорь и пошел в город.

Курсант был даже рад такому повороту событий. Времени было предостаточно, и Тищенко неспеша пошел по улице в ту сторону, откуда недавно пришел в госпиталь. Дойдя до той остановки, где он так нерасчетливо вышел, Игорь чуть дальше по улице увидел поворот налево. Сразу же бросилась в глаза табличка на угловом доме: «Красная улица». «Интересно — «Красная» потому, что в революцию так назвали, или это от старославянского «красивая»?» — подумал Игорь и свернул на заинтересовавшую его улицу.

Тищенко уже собрался, было, повернуть назад к трамвайной остановке, как вдруг совершенно неожиданно для себя вышел на площадь имени Якуба Колоса, много раз виденную им по телевизору.

Осмотрев памятник великому белорусскому поэту, Игорь вспомнил «Новую зямлю» и ее героев. Неподалеку был вход в метро и курсант не смог удержаться от искушения спуститься вниз. Пошарив в карманах, Игорь к своей радости нашел два пятака и направился к пропускным автоматам. Чтобы не выглядеть провинциалом и вместе с тем осмотреться, Тищенко сделал вид, что его заинтересовали объявления, расклеенные на специальном деревянном щите. Щит стоял несколько в стороне, и народа здесь было немного, благодаря чему Игорь прекрасно видел пятачок перед пропускными автоматами. В основном люди быстро бросали пятаки и так же быстро проходили на эскалатор, но попадались и такие же провинциалы, как и Игорь. Но вели они себя более раскованно и вместе с тем крайне глупо и комично с точки зрения курсанта. Было хорошо видно, что средних лет семейная пара явно впервые попала в метро. Мужчина, как и подобает сильному полу, решительно прошел пропускники (причем сделал это с ликом коммунара, которому осталось пять минут до расстрела) и теперь раздраженно предлагал жене сделать то же самое. Но та испуганно отмахивалась и громко кричала чуть ли не на весь зал:

— Ай — я баюся! Баюся!

При этом она растерянно улыбалась, а муж делал лицо Отелло, потому что не знал, как попасть назад (выход в десяти метрах от себя он, как и положено в таких ситуациях, не заметил). Наконец кто-то из сжалившихся минчан показал ему на выход, и он побежал туда. Между тем жена, выбрав момент, когда людей было не так много, бросила пятак и, проигнорировав указывающую стрелку, ринулась в соседний проход, тут же получив удар по ногам. Осыпав нецензурной бранью метро и его устроителей, она выскочила назад и попала в объятья успевшего обежать вокруг мужа. Тот все же уговорил жену на вторую попытку, и ей наконец-то удалось преодолеть заградительный барьер. Но самым интересным было то, что у ее мужа больше не было ни пятаков, ни монет, чтобы их разменять и она, не придумав ничего лучшего, начала бросать пятаки мужу прямо через головы давящихся от смеха пассажиров. При этом она едва не закупорила своим грузным телом выход с эскалатора. Первый пятак со звоном упал куда-то под ноги нескончаемому людскому потоку, но второй цели все же достиг, и незадачливая пара с красными от злости и проделанной работы лицами наконец-то поехала по эскалатору вниз.

Извлекши для себя из всего увиденного определенные уроки, Игорь с видом коренного минчанина (так ему, во всяком случае, казалось) бросил свой пятак и прошмыгнул в проход, указанный стрелкой. Контрольные глазки показались Игорю подозрительными, и Тищенко на всякий случай даже приготовился подпрыгнуть вверх, если вдруг предательские лапы захотят ударить по ногам. Становиться на движущуюся ленту эскалатора было тоже непривычно, и Игорь с некоторой опаской поставил на нее ногу. И сразу же едва не зарылся носом вниз, потому что поставил ноги как раз посередине между двумя ступеньками. Но, все же, доехав до конца, Тищенко был рад, что справился с этой сложной задачей не в пример лучше той незадачливой семейной пары.

Посмотрев на схему метрополитена, висевшую на стене, Игорь обрадовался, что линия только одна и заблудиться трудно и решил поехать в более длинную сторону. Подошел состав, и Тищенко быстро юркнул в вагон, опасаясь, как бы его не прижало автоматически закрывающимися дверями. Расположение сидений внутри вагона было каким-то странным и еще больше усиливало для Игоря впечатление необычности.

— Наступная станцыя — плошча Перамоги, — объявил диктор и через некоторое время продублировал то же самое по-русски:

— Следующая станция — площадь Победы.

Состав тронулся с места, и едва Игорь успел прочесть на противоположной стене «Плошча Якуба Коласа», как все поглотил узкий туннель, опутанный, словно артериями, многочисленными системами кабелей, управляющими и оживляющими весь механизм метрополитена. «А вот интересно — если бы я сейчас был в туннеле. Раздавил бы меня состав или нет? Пожалуй, если прижаться к стенке, то нет. А вдруг какой-нибудь кабель оголенный? Но все равно выбора бы не было. И страшно очень было бы», — неизвестно почему подумал курсант, глядя в ближайшее окно. В стене туннеля иногда попадались небольшие, тускло освещенные проемы, ведущие куда-то вглубь. «Наверное, для ремонта метро», — решил Игорь. С непривычки от быстрого движения состава у Тищенко заложило уши, и он даже на мгновение испугался за свои барабанные перепонки. Но, взглянув на невозмутимые лица, окружающие его со всех сторон, курсант успокоился и стал делать вид, что совершенно ничего не ощущает. Минуты через две состав вынырнул в ярко освещенную подземную полость, и Игорь услышал объявление диктора:

— Плошча Перамоги.

Игорь плохо знал Минск, поэтому решил просто прокатиться до конечной, а затем вернуться назад. Проехав «Октябрьскую» и «Площадь Ленина», Тищенко вышел на станции «Институт культуры». Дальше состав не шел, потому что «Институт культуры» была конечной станцией.

Правда, Игорь вспомнил, как Лупьяненко рассказывал о том, что поезд все же идет дальше. Он даже выходит на поверхность, а потом вновь едет под землю и оказывается уже на противоположном перроне «Института культуры». После этого состав едет в обратном направлении. «Может быть, не выходить, а прокатиться? Посмотрю, как состав на поверхность выходит. А вдруг кто вагон проверять станет — для профилактики там или для какого ремонта? Ну а что мне, солдату, могут сделать? А вдруг в часть сообщат?» — после недолгой внутренней борьбы курсант не выдержал напряжения соблазна и выскочил из вагона, услышав за спиной звук сомкнувшихся дверей и шум тронувшегося состава. Выскочив на перрон, Игорь едва не сбил с ног летчика-майора, ощутимо толкнув его в плечо.

— Ты что, боец, взбесился, что ли?! — недовольно спросил майор, схватив Игоря под руку.

— Виноват, товарищ майор! — испуганно пролепетал курсант.

Но майор уже отпустил Игоря и пошел своей дорогой, даже не оглянувшись на курсанта. Обругав себя за неосторожность, Тищенко решил быть впредь повнимательнее. У него был полиэтиленовый пакет, в который курсант положил купленные «Известия» и «Крокодил» и свою медицинскую книжку. Груз не бог весть какой, но все же Игорь взял пакет в правую руку, решив, что так легче будет оправдываться в том случае, если он пропустит какого-нибудь офицера и не отдаст честь. Только он подумал про отдание чести, как впереди показался какой-то полковник-танкист. «Ну и много же в Минске военных — как собак! Вот возьму и не буду честь отдавать — у меня все равно правая рука занята», — решил Игорь. Но это было бы явным нарушением устава, потому что все свертки и пакеты нужно было носить в левой руке, оставляя правую свободной. Игорь хорошо это знал и вдобавок так был вышколен за месяцы учебки, что за несколько шагов до полковника почти помимо своей воли резко перебросил пакет в левую руку и отдал честь. Полковник ответил легким кивком головы. «Ух, ты, козел — честь отдать в ответ ему трудно», — зло подумал Игорь, раздосадованный тем, что ему не удалось осуществить свой план. Но, приглядевшись повнимательнее, он увидел, что полковник в одной руке нес чемодан, а в другой пухлый портфель и отдать честь в ответ не смог бы при всем своем желании. Это обрадовало курсанта: «Вот молодец полковник — кивнул, а ведь мог бы и мимо пройти — чего на каждого «душару» внимание обращать!» Подойдя к противоположному перрону, Игорь дождался состав и поехал назад.

Теперь уши закладывало меньше, и курсант удивился такой быстрой адаптации. Тищенко изменил свое первоначальное намерение и вышел за одну остановку до «Площади Якуба Колоса» — на «Площади Победы». Когда Игорь оказался на поверхности, его взору открылся величественный Монумент Победы, построенный еще в тысяча пятьдесят четвертом году и уже давно ставший таким же символом Минска, каким является Кремль для Москвы и Эйфелева башня для Парижа. Игорь замер, восхищенно разглядывая монумент. Его волновал не столько сам монумент, сколько то, что он наяву находится рядом с сооружением, олицетворяющим собой белорусскую столицу и в значительной степени саму Белоруссию. Тищенко никак не ожидал, что случайно увидит главную достопримечательность города, и теперь был рад такому сюрпризу. Игорь решил больше не ездить и пройти пешком. Еще раз оглянувшись на стелу, взметнувшуюся под самые облака, Игорь зашагал по Ленинскому проспекту и вскоре дошел до перекрестка, где проспект пересекался в улицами Варвашени и Козлова. Тищенко сразу же узнал этот перекресток и обрадовался, что попал в относительно знакомое место. По улице Варвашени он уже гулял, а вот по Козлова только ехал и, не долго думая, курсант повернул направо.

Улица Козлова мало отличалась от Ленинского проспекта, разве что была немного скромнее в архитектурном изяществе. Почти все дома обоих улиц были построены еще до шестидесятых, и это был именно тот стиль, который больше всего нравился Тищенко. Внимательно рассматривая здания, курсант набрел на небольшой специализированный магазинчик кондитерских изделий. Войдя внутрь, Игорь осмотрелся по сторонам. Глаза разбегались от выбора сладостей. Но все это изобилие в любом случае не поместилось бы в желудке курсанта, и Игорь купил то, что привлекло его сильнее всего: две знаменитые «корзинки» по двадцать две копейки каждая и по стакану березового и мандаринового сока. Заняв один из столиков, Тищенко положил фуражку на самый край, повесил пакет на специальный крючок внизу и принялся за сладости. В магазинчик-кафе вошел младший сержант милиции и тоже купил себе кое-то из пирожных и соков. Больше свободных мест не было, и милиционер пристроился рядом с Игорем, положив свою фуражку на другой край столика почти симметрично фуражке курсанта. Это показалось Игорю забавным и вместе с тем символичным: два человека в форме встретились именно за этим столиком и вели себя почти одинаково. Тищенко внимательнее всмотрелся в младшего сержанта. Было видно, что младшему сержанту года двадцать два — двадцать три и он лишь немногим старше курсанта. «Мы чем-то похожи — одинаково выделяемся среди гражданских людей, и между тем, нас разделяет целая пропасть. Он, хоть и в форме, но человек свободный, а я полностью завишу от приказа. Он может придти в это кафе и завтра, а я, пожалуй, может быть здесь в первый и последний раз. Я был бы не прочь поменяться с ним местами, да только он не согласится. Он ведь тоже был, наверное, в армии. Может быть, даже сразу и пошел в милицию после дембеля. Эх, дембель! Для этого младшего сержанта дембель — один из этапов личной биографии, а для меня — что-то далекое и несбыточное, словно тот коммунизм, который мы все время строим: вроде бы и будет когда-то, да вот только когда…», — Игорь с завистью взглянул на милиционера. «Наверное, салабон — вон как пирожные за обе щеки уплетает. Да и парадка совсем новая. Связист. Может из учебки, что на Маяковского. Бежит время — вроде бы и я недавно таким был, а вот уже почти пять лет с тех пор прошло», — в свою очередь подумал младший сержант, глядя на Игоря.

Покончив со сладостями, курсант вспомнил о казарме и товарищах и решил кое-что купить с собой.

С хорошим настроением Тищенко вышел из магазина. На дне пакета лежали шоколадные конфеты и коржики. Игорю надоело ходить, и он решил отыскать какую-нибудь скамейку, чтобы немного передохнуть. Еще издали он заметил несколько скамеек на бетонном возвышении и поспешил прямо к ним. Оказалось, что они были установлены перед кинотеатром с лаконичным, но красивым названием «Мир». «Может, в кино сходить — все равно времени много?» — подумал Игорь и, забыв о скамейках, принялся изучать афиши, расклеенные на деревянных щитах, висевших прямо на стене кинотеатра. Прочитав одно из рекламных объявлений, Игорь чуть не подпрыгнул от радости. Афиша гласила: «Дорогие товарищи, предлагаем вам посмотреть новый художественный широкоэкранный стереофильм «И смех, и слезы». В главных ролях снимались…» Фамилии актеров были Игорю незнакомы, и он не стал дочитывать афишу до конца. Но самым главным было то, что Тищенко случайно набрел на стереокинотеатр. Курсант еще в школе знал, что в крупных городах есть такие кинотеатры, но теперь у него появилась реальная возможность впервые в своей жизни посмотреть стереофильм. «Здорово все-таки, что я в Минск попал! Где бы я это все увидел, если бы меня в какую-нибудь дыру, к примеру, отправили?! А вдруг билетов нет?». Поспешив к кассам, курсант купил билет на ближайший сеанс. До его начала было еще минут сорок, и Игорь расположился на одной из скамеек. Достав «Крокодил» Тищенко принялся разглядывать журнал. Добрую половину «Крокодила» занимали карикатуры на пьяниц и алкоголиков. Просмотрев картинки, Тищенко принялся за чтение. В первой же статье критиковали хозяйственных руководителей Армении, которые по своей несознательности слабо боролись с зеленым змием и медленно сокращали площади, занятые под виноградники. «Зачем же сокращать — можно ведь не вино делать, а просто продавать виноград?! За ним вечно или очереди, или такой страшный продают, что никто и покупать не хочет», — подумал Игорь и вспомнил, как в фильме «Отец солдата» пожилой грузин выговаривал молодому танкисту: «Ты эту лозу не сажал, не поливал, от града не спасал — зачем же ломаешь, а?!» В самом конце автор статьи призывал расставаться с отжившими обычаями и превратить Армению из края вин в край трезвого образа жизни. В принципе Игорь был не против трезвого образа жизни (если читатель помнит, он еще перед самой армией решил больше не пить), но что-то в этой статье ему не понравилось. Тищенко не покидало ощущение, что автор статьи не очень-то верит в то, что написал, а написал многое просто для красного словца. Либо журналист был неисправимым оптимистом, либо просто работал на конъюнктуру. «Может и сам пьет порядочно, а все туда же — всех остальных, как оракул, поучает!» — Игорь недовольно перевернул страницу. Статья оставила у него на душе какой-то неприятный осадок.

На скамейке напротив сидел старичок с пышными, седыми усами и читал точно такой же «Крокодил», какой был у Игоря и даже, похоже, читал ту же статью о виноградниках. «Мир тесен», — подумал курсант и тут же поймал себя на том, что подумал явно не к месту.

До сеанса оставалось всего десять минут и Игорь, покинув скамейку, вошел внутрь кинотеатра. Перед входом в зрительный зал стояли две контролерши. Одна проверяла входные билеты, а другая раздавала всем входящим очки в черной пластмассовой оправе и подробно инструктировала о правилах пользования ими и обязательно цедила каждому зрителю:

— Смотрите не поломайте! Дужки держаться очень слабо!

Взяв очки, Игорь прошел на свое место и осмотрелся по сторонам. Зрительный зал был самым обычным кинозалом, и ничто не говорило о том, что здесь демонстрируются стереофильмы. Ожидая начала киножурнала, курсант принялся рассматривать очки. Очки выдавались для того, чтобы не двоилось изображение. Но вот изготовлены они были далеко не лучшим образом. Своим внешним видом (особенно черным цветом) они напоминали защитные очки рабочих и их эстетическая сторона, мягко говоря, оставляла желать много лучшего. Но это было далеко не самым главным: кроме не совсем красивой «внешности» очки к тому же имели очень слабое «здоровье». Их дужки были столь хрупкими, что за один сеанс они ломались по три-четыре штуки на зал и очки быстро приходили в негодность. Тищенко решил проявить сознательность и манипулировал ими так, словно это были не дужки, а минные взрыватели, стоящие на боевом взводе.

Наконец свет погас и начался киножурнал. Тищенко наконец-то увидел стереоизображение. Показывали лыжников, спускавшихся с какой-то горы в Карпатах. Изображение двоилось, и Игорь поспешил одеть выданные очки поверх своих. Очки совместили два разных кадра в одно целое, и Игорь в первый момент даже показалось, что в стене на месте экрана пробита ровная, четырехугольная дыра и через эту саму дыру видно самых настоящих лыжников. Эффект был очень сильным и Игорь в первое время чуть ли не поминутно снимал и вновь одевал стереоочки, сравнивая два изображения. Но потом он привык и оставил очки в покое. Начался фильм. Казалось, что заглавие «И смех, и слезы» находится перед самым экраном, а все остальные титры метра на три позади него. Игорь вновь снял очки — эффект исчез. Тищенко обернулся назад. В стене светились два окошка-амбразуры. «Значит, из двух аппаратов одновременно показывают. Ну, это ясно — на каждый глаз по аппарату. А вот как они добиваются, что запускают оба эти аппарата одновременно?! Или может быть пленка одна, но разделяется изображение?» — недоумевал Игорь. Фильм был каким-то странным и сумбурным. На экране, постоянно сменяя друг друга, появлялись какие-то девушки, клоуны, добрые парни и тому подобные персонажи. Но Игорь следил не столько за ними, сколько за стереоэффектами. Но уже минут через тридцать курсант перестал их замечать и уже не мог вспомнить, чем, собственно, отличается обычное киноизображение от того, которое было сейчас на экране. Чтобы уловить стереоэффект, уже приходилось концентрировать на этом внимание. «Да, эффект не такой сильный, как мне показалось вначале», — решил про себя Игорь. На экране ярко-алыми буквами вспыхнуло: «Конец». Причем казалось, что все они находятся на разном расстоянии от экрана: последние далеко позади, а первые едва ли не в самом зрительном зале.

У выхода выстроилась небольшая очередь — контролерша принимала у выходивших очки, следя за тем, чтобы все было цело. Но девушка, стоявшая перед Игорем, нечаянно сломала дужку перед самой дверью и теперь не знала, что ей делать.

— А вы прижмите пальцем, чтобы не было видно, и так сдайте. Контролер ничего не заметит, — посоветовал Тищенко.

— Вы думаете?

— Конечно!

— А, может быть, у вас лучше получится?

«Ишь ты, чего захотела — чтобы потом на меня сказали!» — недовольно подумал Игорь и, воспользовавшись тем, что они подошли уже почти к самим дверям, быстро шепнул:

— Поздно — может заметить! — и, сдав свои очки, вышел на улицу.

Следом вышла девушка. Контролерша ничего не заметила. Игорь хотел заговорить с девушкой, но та, решив проблему очков, потеряла к курсанту всякий интерес. Тищенко обиделся на такую «черную неблагодарность» и гордо пошел своей дорогой.

Настроение у него было превосходное, так как он уже увидел столько интересного, а в запасе еще было полтора часа свободы. Даже опасения, что Гришневич не простит опоздания, отошли куда-то на задний план, и курсант безмятежно шел по городу, раздумывая, как бы с большей пользой провести оставшееся время. Ничто не предвещало неприятностей, как вдруг в конце улицы возле того самого кондитерского магазинчика Игорь увидел шедший ему навстречу патруль: капитана и двух солдат-танкистов в парадной форме, и красных нарукавных повязках. По коже курсанта пробежал легкий холодок. Сразу же вспомнились советы старослужащих: «Если увидел, что впереди патруль, а он тебя пока что не заметил — беги куда-нибудь подальше! Иначе потом сам жалеть будешь». Игорю захотелось свернуть куда-нибудь в сторону. Но, как назло, квартал был старой застройки и стены соседних домов плотно смыкались друг с другом, а проходных нигде поблизости не было. «Может развернуться и пойти назад? Или перейти на другую сторону улицы?» — лихорадочно искал выход Тищенко. Но перейти тоже было нельзя — автомобили неслись сплошным непрерывающимся потоком, а ближайший светофор был как раз там, где сейчас шел патруль. Курсант еще раз взглянул на патруль и встретился глазами с капитаном, до которого теперь оставалось не больше десяти метро. «Бежать? Надо решаться, а то будет поздно! А зачем мне бежать — я не в самоходе: у меня и военный билет и увольнительная с собой?! А так неизвестно что подумают, да к тому же если побежать — разве поверят, что я просто так убегал?! Чего мне бояться — я ведь не преступник какой-нибудь?! — Игорь принял решение и, переложив пакет в левую руку, приложил идеально натянутую правую к околышу фуражки и, перейдя на образцово-показательный строевой шаг, «молодцевато» отдал честь капитану. Миновав внимательно наблюдающего за ним капитана, Игорь уже начал надеяться на лучшее, как вдруг услышал за спиной тихий, но достаточно властный приказ:

— Товарищ солдат, подойдите ко мне.

Игорь растерянно обернулся. Капитан остановился и явно поджидал курсанта. Делать было нечего, и Игорь подошел к капитану и уже приложил, было, руку для доклада, как вдруг капитан едва слышно приказал:

— Подожди — отойдем в сторону!

Начальник патруля отвел Игоря ближе к стене дома, потому что прохожие начали обращать внимание, и капитану не хотелось, чтобы возле них начали собираться любопытные. Это был центр города, и все следовало делать предельно аккуратно. Отойдя в сторону, капитан вопросительно посмотрел на Игоря.

— Товарищ капитан, рядовой Тищенко по вашему приказанию прибыл.

— Начальник патруля капитан Якутов. Откуда вы?

— Курсант отдельного особого назначения батальона связи.

— Номер части?

— 52 920.

— Ваша увольнительная?

Игорь подал увольнительную. Капитан долго изучал печать, затем посмотрел на время увольнения, указанное в правом углу, недовольно хмыкнул и спросил:

— У вас увольнение только до трех. Вы можете и не успеть в часть — вам далеко ехать.

— Мне еще нужно в госпиталь.

— Но у вас уже заканчивается увольнение?

— Мне врач-подполковник сказал, что специально задержит меня до прихода врача, а затем отметит это в увольнительной.

— Интересно, кто это вам вообще увольнение в понедельник дал?

— Я ведь не гулять его получил, а по делу — мне в госпиталь надо было, — Игорю начала не нравиться излишняя напористость капитана.

— Зачем же вы здесь находитесь, если вас в госпиталь послали? — не отставал начальник патруля.

— У меня еще есть время. Хотелось город посмотреть — я впервые по Минску гуляю, — пояснил Игорь.

— Вам нужно не болтаться по городу, а сидеть и ждать в госпитале! После нашего разговора отправляйтесь туда без всякого промедления!

— Есть, — хмуро ответил Игорь, подумав, что, в сущности, «болтание по городу» является его личным правом, хотя бы уже потому, что у него есть увольнительная, которая в любом случае действует еще полтора часа.

Но капитан, похоже, думал иначе и начал придирчиво разглядывать Игоря со всех сторон.

— А что у тебя в пакете?

— Конфеты… Сладости разные…, — Игорь смущенно раскрыл пакет.

— А зачем столько? — спросил капитан, заглянув внутрь.

— Товарищей угостить…

— А почему это у вас пуговицы на кителе стертые?

Тищенко покосился взглядом на свою грудь и увидел, что две верхние пуговицы и в самом деле основательно стерлись — звезды с серпом и молотом были едва различимы.

— Когда была присяга, мы много ходили с автоматами, тренировались… Вот они и стерлись, наверное, — попытался пояснить Тищенко.

— Когда у вас была присяга?

— Одиннадцатого августа.

— А сейчас какое число?

— Кажется, второе сентября…, — не совсем уверенно ответил курсант.

— То есть прошло уже больше, чем полмесяца. За своим внешним видом надо следить, тем более, если уж вы собрались в центр города. Пуговицы надо было перешить. Покажите свой военный билет!

За все это время два рядовых члена патруля не проронили ни слова, молча наблюдая за происходящим. Кроме слабого любопытства их глаза не выражали абсолютно никаких эмоций. «Черт, неужели он хочет меня записать? Тогда я пропал! Тогда письмо пришлют на часть раньше, чем я в госпиталь уеду!» — подумал Тищенко и обреченно подал военный билет начальнику патруля. Полистав документ, капитан переписал данные Игоря в свой блокнот и вернул военный билет курсанту:

— Следуйте в госпиталь и не болтайтесь по городу!

— Есть, — ответил Игорь и хмуро побрел вперед.

Обернувшись, курсант увидел, что патруль вошел в кинотеатр. Хорошее настроение улетучилось, и Игорь с мрачными мыслями подъехал к зданию военной поликлиники.

Госпиталь занял не более чем полтора часа. На обратной стороне увольнительной записки было отмечено, что «курсант Тищенко до 17.00 находился в ОВГ на приеме врача» и Игорь отправился в обратный путь. Отметка на обратной стороне была плоха тем, что уже было почти четверть шестого, и все это время Игорь как бы находился между небом и землей — у него на руках не было документа, разрешающего находиться в городе. Срок действия увольнительной истек уже два часа назад, а врач продлил ее лишь до семнадцати ноль ноль, не подумав о дороге. Именно поэтому Игорь решил больше ни искушать судьбу возможностью новой встречи с патрулем и поехал прямо в часть.

Пятерку пришлось ждать слишком долго, и Игорь уже стал волноваться, что ему попадет ещё и в части, даже не смотря на запись врача. Ему казалось, что дежурный по части обязательно спросит у него при возвращении: «Что ж это ты, боец, так долго от госпиталя добирался? Наверное, пиво где-нибудь пил?» «А потом Гришневичу сообщит и тот-то уж обязательно припомнит мне это увольнение», — подумал Игорь, напряженно вглядываясь в ту сторону, откуда должен был появиться троллейбус. Наконец подошла «пятерка». Но она была так переполнена. Что Игорь в первый момент подумал, что не сможет пробиться через сплошной «частокол» ног, спин и голов. Но вот среди «частокола» появилось какое-то движение, и из троллейбуса с огромным трудом вылез мужчина в светло бежевом плаще с дипломатом в руках. Уже на улице дипломат раскрылся, и его содержимое высыпалось прямо под колеса троллейбуса. Мужчина растерянно улыбнулся и принялся собирать моментально измазавшиеся дорожной грязью книги. Игорь хотел, было, помочь ему, но тут увидел, что в образовавшуюся полость внутри троллейбуса пытается влезть тучная женщина лет сорока или сорока пяти. «Ну, уж нет — я в часть опаздываю!» — раззадорил себя Тищенко и втиснулся в салон перед самым носом «конкурента», едва не обронив фуражку. «Конкурент» вначале растерянно раскрыла рот, а затем окатила Игоря истошным воплем возмущения, идущим, казалось, из самых глубин огромного, толстого чрева:

— Вот, паршивец, какой — чуть с ног не сбил! И как таких воспитывают в этой армии — ни стыда, ни совести нету?!

Для большей убедительности возмущенная женщина довольно ощутимо огрела Игоря кулаком по спине.

— Да что вы орете — все равно не влезли бы?! Я и то еле влез, а вы меня в три раза толще! — раздраженно ответил Игорь.

— Вот сопляк, еще и огрызается! Да ты глистов своих выведи — тоже таким станешь! — «напутствовала» женщина.

На ее последнее замечание салон буквально взорвался от хохота.

— Что же ты, солдат, женщину обижаешь?! — то ли в шутку, то ли всерьез спросил бородач, стоящий рядом с Игорем.

— Мне в часть надо — у меня увольнительная кончается! Если позже приеду — попадет! — ответил смутившийся курсант.

— Все равно так нельзя…

— Да она сама кого хочешь обидит! Чего к солдату пристали — он ведь ее не трогал, а просто раньше вошел?! — заступился за Игоря какой-то голос из центра салона.

После этого троллейбус сразу же разделился на два враждующих лагеря — одни стояли за Игоря, другие — за «обиженную» женщину. Даже выйдя на своей остановке, Тищенко еще слышал за спиной горячую дискуссию, хотя уже добрая половина пассажиров в глаза не видела ни женщины, ни момента посадки Игоря, но оставшиеся продолжали отстаивать справедливость. Все же сторонников у курсанта было больше, и Игорь не без оснований надеялся, что к концу маршрута они одержат верх.

— Где же ты был, боец? — все же спросил дежурный по части.

Но сделал это он таким тоном, каким обычно спрашивают о времени, когда больше спросить не о чем, а молчать тоже неудобно. Равнодушие дежурного ободрило курсанта, и он все подробно рассказал, утаив (не без большой внутренней борьбы) лишь о встрече с патрулем. Дежурный с лицом человека, мечтающего побыстрее отделаться от излишней обузы, сделал все необходимые записи и отправил Игоря восвояси.

Взвод был еще в учебном центре. Переодевшись в хэбэ и сдав парадку Черногурову, Тищенко отправился на доклад к Гришневичу. По дороге Игорь никак не мог решиться, говорить про патруль или нет: «Если скажу, то попадет обязательно! А если не скажу, то могут письмо на часть прислать — тогда мне Гришневич устроит сладкую жизнь. Хотя, пока его напишут и пришлют, еще пройдет немало времени — может, я тогда уже в госпитале буду лежать, и у Гришневича при всем его желании руки окажутся слишком короткими?! А может все же сказать… сказать или нет?» Так ничего и не решив, Тищенко позвонил в дверь класса. Открыл сам Гришневич. Увидев сержанта, курсант забыл о всех своих сомнениях и выпалил на одном дыхании:

— Товарищ сержант, курсант Тищенко прибыл из увольнения! За время увольнения происшествий и замечаний не было!

Сержант молчал.

— Товарищ сержант, меня просто в госпитале врач задержал. У меня и запись на обратной стороне увольнительной есть, — поспешил добавить Игорь.

— Ясно. Раз в увольнении было все в порядке, то проходи. Мы как раз уставы изучаем.

«Все — теперь остается только надеется, что бумага от патруля не успеет придти», — подумал Игорь, сев за свой стол.

— Кстати, Тищенко, а ты там в госпитале Шкуркина не видел? — минут через десять спросил сержант.

— Нет… А что?

— Его после обеда забрали и, похоже, что положили, — пояснил сержант.

«Довел ты все-таки парня, гад!» — подумал Игорь и понял, почему сержант не обратил внимания на опоздание из увольнения — он просто был озабочен тем, как бы Шкуркин не рассказал кому-нибудь из врачей о беспрерывных нарядах.

Дождавшись окончания занятий, Игорь подбежал к Лупьяненко и тут же спросил:

— Что такое случилось со Шкуркиным?

— По-моему что-то с гландами. У него температура высокая была, по-моему, вот Вакулич и увез его после обеда на скорой в госпиталь.

— Это все из-за нарядов, которыми его Говнище замордовал, да? — предположил Игорь.

— Скорее всего, что так. Я вообще удивляюсь, что он столько продержался, — согласился Лупьяненко.

Незаметно подошла ночь. Игорь, полный ярких впечатлений, спал плохо и неровно. Едва он уснул в очередной раз, как сразу же увидел сон. Тищенко почему-то переходил железнодорожные пути, за которыми находился какой-то вокзал. Нужно было обязательно попасть на этот вокзал, но путей было не меньше семи и вдалеке почти по каждому из них мчались поезда, которые, словно циклопы, слепили Игоря своими единственными глазами-прожекторами. Игорь побежал, чтобы не попасть под безжалостные металлические колеса-жернова. Но почти на каждом шагу попадались коварные, лязгающие стрелки, старающиеся схватить своей мертвой хваткой курсанта за ноги. Засмотревшись на очередную стрелку, Игорь зацепился за рельс и упал навзничь на шпалы. Боковым зрением он увидел, что на него неумолимо надвигается многотонная, зловеще-черная масса локомотива, скорее злобного духа, нежели машины, построенной человеком…

«Тьфу ты — ну и дрянь же приснилась!» — зло подумал Игорь после того, как проснулся, не выдержав кошмара. Немного придя в себя, курсант взглянул на часы — стрелки указывали полночь. Вспомнив все перипетии дня, Игорь уснул. Теперь он спокойно спал до самого утра, так как его мозг излил всю свою энергию в прошедшем кошмаре и теперь впал в полулетаргическое торможение…