– Странно… Просто невероятно! – повторил мужчина, почти вплотную приближая лицо к картине.

Он был взволнован и растерян.

– Что случилось, Федор? – спросила женщина, недоуменно и виновато оглядываясь на сотрудницу галереи.

Мужчина спешно поставил пакеты на пол и осторожно провел рукой по шершавой поверхности холста.

– Вот этого не надо, пожалуйста, – запротестовала сотрудница.

Он повернулся к жене:

– Леночка, просто невероятно! Эта картина очень похожа на ту, что я написал еще студентом! Если бы я не был уверен… – он опять повернулся к Эстею, – если бы я не был уверен, что та картина безвозвратно погибла, то… можно было бы подумать, что это она и есть.

– Да, – ответила женщина. – Я что-то припоминаю… Ты мне рассказывал. Ее ведь порезали ножом?

– Все талантливые работы в чем-то похожи друг на друга, – нашлась сотрудница галереи и улыбнулась, призывая мужчину смириться с этой не новой мыслью.

– Я уверяю вас: это она! – воскликнул он, чуть отступая и едва не споткнувшись о собственные пакеты.

На лице женщины промелькнула досада. Она не хотела, чтобы муж волновался или расстраивался.

– Вероятно, это… репродукция, – сделала она робкое предположение.

– Как можно создать репродукцию, если нет оригинала?

– По памяти… – осторожно встряла сотрудница.

Мужчина взглянул на нее с раздражением:

– Кто мог сделать по памяти копию МОЕЙ работы, кроме меня самого?

– Федор, не волнуйся, – взмолилась жена. – Может быть, очень хорошо, что картину кто-то нарисовал вместо тебя. Ты ведь сейчас не пишешь… – Она повернулась к сотруднице и объяснила, со значением понизив голос: – У него много работы, свой бизнес, три фотостудии, ему просто пока некогда. Хотя он очень талантлив.

– Да брось, Лена, – поморщился мужчина. – Талант мой если и был, то давно сплыл. – Он еще раз взглянул на одинокого юношу, застывшего среди скал, и обратился к сотруднице: – Скажите, а откуда у вас эта картина? Кто автор?

Та виновато улыбнулась:

– Подождите минутку. Я сейчас узнаю. – И она спешно засеменила из зала, потом неожиданно вернулась, щурясь на холст: Какой номер? Сорок два… четырнадцать… – и снова исчезла.

Женщина прижалась к мужу. Тот обнял ее за плечи.

– Ты не волнуйся, Федя, ладно? – сказала она, заглядывая ему в глаза.

– Да я и не волнуюсь, родная… Просто… Странно как-то.

Девочка тоже прижалась к его руке:

– Дядя Федя, а давай купим Эстея?

– Верно, – оживилась женщина. – У нас в холле на стене перед гостиной как раз есть место. Надо узнать цену. Она дорогая, наверно…

Все трое опять в задумчивости уставились на картину.

– Знаешь, – произнесла она тихо, – он, наверное, очень несчастен.

– Еще бы, – подтвердил мужчина. – Он один среди трех стихий, чужих ему и даже враждебных. А все потому, что этот Тур создал его в точности похожим на себя самого.

– Я не про Эстея, – сказала женщина, – я про художника.

Он улыбнулся и заглянул ей в глаза:

– Просто у тебя доброе сердце. Ты счастлива, и тебе хочется, чтобы все вокруг были счастливы.

Она прижалась к его руке:

– Да… Я счастлива с тобой.

– И я! – Девочка обняла его другую руку.

Мужчина улыбнулся:

– Ну почему ты решила, что он несчастен? Талантливый человек уже счастлив своим талантом. У него есть то, чего нет у других людей. Даже таких же, как он сам…

В комнате, шурша мягкими туфлями, появилась сотрудница галереи. Она виновато вздохнула:

– Эту картину год назад подарил нашей экспозиции один неизвестный художник. Очень хороший человек.

– Он живет в Москве? – живо поинтересовался мужчина.

Сотрудница пожала плечами:

– Не знаю. Он не заключал договор. Просто оставил картину, и все.

– И все… – как эхо, повторила девочка.

– В конце концов, не важно, – расстроенно произнесла сотрудница, – копия это или оригинал. Правда, ведь? Главное, что картина живет самостоятельной жизнью. Что она создана талантливым человеком.

– Ничего больше о художнике неизвестно… – Мужчина был разочарован.

– Он сказал, что автор работы… – сотрудница сверилась с бумажкой, которую держала в руках, – ФЕДОР ЛОСЕВ…

В комнате воцарилась тишина.

– Невероятно! – выдохнула женщина и посмотрела на мужа.

Девочка открыла рот.

На мгновение сквозь узкую створку потолочного окна в комнату влился неровный, тревожный гул. То ли это было эхо деловой суеты проснувшейся московской улицы, то ли стон одинокого юноши, оставленного среди камней наедине с бушующей и безжалостной стихией.