— Редкая гостья, мы тебя прямо заждались! — ласково встретила Машу Минакову хозяйка дома.

Зоя Александровна Сумцова была не по летам стройная и еще красивая женщина. Казалось, что даже седая прядь в темных волосах придает этому одухотворенному лицу еще большую моложавость.

— Все дела, Зоя Александровна, — замялась Маша. До сих пор она так и не знала, рассказал ли Костя матери об их ссоре.

— А Костя еще в институте… — не без лукавства сказала Зоя Александровна.

— Я не к Косте, — вся вспыхнула Маша.

— Так, значит, ко мне, голубчик? — любовна привлекла к себе девушку Сумцова.

— Нет, Зоя Александровна, — ответила Маша. — Як Адриану Петровичу. Он мне звонил… Он дома?

Маша сказала правду. Вчера сам Адриан Петрович позвонил ей и попросил зайти. Этот звонок положил конец ее колебаниям. И вот она снова в знакомой квартире.

— Вот как! — удивилась Сумцова. — Ты становишься совсем взрослой, Машенька.

— Пытаюсь, — в свою очередь отшутилась Маша…

— А Адриан Петрович у себя, занимается. Проходи…

Больше часа провела Минакова в кабинете Адриана Петровича.

Многим поделилась она со старым другом своего погибшего брата. Она рассказала о том тревожном, что с некоторых пор окружало ее научного руководителя и видного советского ученого Василия Антоновича Сенченко, и о странном поведении Людмилы Георгиевны, упомянув при этом даже о шляпке с голубой вуалеткой, промелькнувшей перед ней на главном почтамте, и о ее несколько необычном смуглом посетителе, в словах которого был так заметен непонятный акцент, и, наконец, высказала свои соображения о новой секретарше института Инне Зубковой и о ее знакомствах.

От Минаковой не укрылось, с каким напряженным вниманием слушал ее подполковник Сумцов, на какие, казалось бы, незначительные мелочи обращал он внимание. Особенный интерес вызвал у него визит смуглого незнакомца с акцентом. Есть ли у Маши хоть какая-нибудь нить к этому человеку?

— Вы говорите, что он передал письмо для Людмилы Сенченко… Оно было в конверте? Запечатано?

— Да, в голубом конверте… И я его, конечно, не читала…

— Это понятно, — поддержал Адриан Петрович.

— Впрочем, на конверте промелькнул какой-то адрес…

Но, к сожалению, этого адреса она точно не помнит. Не то Чернигов, не то Череповец… Но вот номер дома ей случайно запомнился. Ведь квартира, где она живет, под тем же номером — восемнадцать.

— А вам, Машенька, не помнится — этот незнакомец не называл какой-нибудь своей специальности? Может быть, он назвал себя агентом Госстраха?

— Н-нет… — удивилась Маша. — Об этом он даже не упоминал.

— А как вы думаете, Зубкова с ним знакома?

— Этого я не знаю, — покачала головой Маша. — О Зубковой он тоже ни слова не сказал.

— А вы никому не рассказывали об этом посещении?

Тут Маше пришлось покаяться. Желая подчеркнуть перед Зубковой, какие у четы Сенченко доверчивые отношения друг к другу, она рассказала Инне об этом посетителе.

Адриан Петрович черкнул несколько слов в своем блокноте.

Маша почти робко смотрела на это сосредоточенное лицо. Ведь ей даже было известно происхождение шрама на щеке подполковника. Костя рассказывал, что отец получил его в годы гражданской войны на деникинском фронте.

Неожиданно Адриан Петрович поднял на нее глаза и чуть улыбнулся.

— А теперь, Машенька, поговорим по другому моему «ведомству», по ведомству папаши… Скажите-ка, дорогая, чем окончился ваш философский спор с Костей?

— Как, вы и это знаете? — смутилась застигнутая врасплох Маша.

— Представьте себе, — улыбнулся Адриан Петрович. — Так кто кого?

— Каждый из нас остался при своем мнении, — сухо ответила девушка.

Надо сказать, что «философский» спор между аспирантом физического института Константином Сумцовым и Машей Минаковой нарушил их давнюю крепкую дружбу.

Как-то Костя рассказал о том, что ему пришлось выступить на факультетском комсомольском собрании против своего лучшего друга Гурия Цветкова, о котором он Маше часто и восторженно рассказывал. Маша возразила: она считала, что на тех, кто нам очень дорог, мы должны воздействовать другими способами. И уж она-то во всяком случае сделала бы это как-то иначе…

— Но если дружок плюет на твои увещевания, а его поступок вреден не только коллективу, но в конечном счете и ему самому — что же ты предлагаешь: по-пилатовски умыть руки? — горячился Костя.

— Во всяком случае ты бы лучше рассказал товарищам о хороших сторонах Гурия. Ведь ты его любишь, ценишь. А им, может быть, они не известны.

— Вздор, — упорствовал Костя, — есть то, что посильнее всякой дружбы и даже любви… И ты сама в этом когда-нибудь убедишься… Разве мы имеем право все мерить нашими личными, «комнатными» отношениями? Вокруг еще немало сора, что же бояться «выносить» его из избы?

Затем Костя, как ей, может быть, показалось, насмешливо взглянул на ее уложенную вокруг головы косу.

— Видно, недаром тебя называют современной Татьяной! — иронически вздохнул он. Это и было последней каплей.

Вот уже почти две недели, они не виделись. И сейчас возможность встречи с Костей волновала Машу.

— Так-то, моя дорогая девочка, — все с той же мягкой улыбкой продолжал Сумцов, но на этот раз тон его был серьезен. — Жизнь нередко вносит коррективы в наши мечты… Помните, что рассказывает Алексей Максимович в своих воспоминаниях? Ильич говорил, что подчас так хочется быть «добреньким», по головке всех гладить…

А время такое, что нельзя — откусят руки… И учтите еще, дорогая Маша, что нередко наши враги прикидываются добренькими, а те, кого так легко назвать «злыми», в действительности охраняют жизнь и спокойствие миллионов и миллионов наших честных советских людей… — Адриан Петрович протянул руку и взял лежавший на столе алый томик. Он развернул его в том месте, где лежала закладка. — Помните замечательные строфы о Владимире Ильиче?

— Помню, — задумчиво сказала Маша. — Это еще Митя часто повторял…

— Еще бы! Ведь это прямо ключ к пониманию нашего гуманизма… — убежденно сказал Адриан Петрович. — Сочетать в себе эти черты — идеал каждого из нас!

В соседней комнате раздался звонкий юношеский голос, и Маше стало труднее следить за мыслью собеседника.

Видимо, уловив это, Адриан Петрович заметил:

— А с Коськой, мой совет, поговорите… Вот он там, — кивнул Адриан Петрович головой на дверь. — Небось прикидывается, будто не знает, кто у меня…

И они вместе вышли в столовую.

Маленькая Зиночка Сумцова с восторгом кинулась на шею Маше.

— Костя, Костя! Смотри, кто у нас!

Быть может, потому, что отступать было некуда, в дверях столовой показался высокий молодой человек.

У него были такие же, как у отца, теплые карие глаза и, как у матери, волнистые темные волосы.

Молодые люди взглянули друг на друга. Многое, очень многое выразил этот взгляд.

Однако ложная гордость помешала каждому из них сделать первый шаг.

— A-а! Маша, — как бы вскользь заметил Костя.

— Здравствуй, Костя, — сдержанно сказала девушка.

И, не сдаваясь на отчаянные мольбы маленькой Зиночки: «Побудь еще, Машенька!», отклонив приветливое приглашение Зои Александровны выпить чашку чая, Маша, сославшись на занятость, оставила квартиру Сумцовых.

Что бы там ни было, а Костя мог бы встретить ее иначе!

Оставшись один в своем кабинете, Адриан Петрович вызвал машину.

Сегодня он предполагал провести вечер, как любил — в кругу семьи.

Но дело, с которым был связан приход Маши, заставило его снова приняться за работу. И это был не только служебный долг. Это было и целиком захватившее его творчество.

Чутье чекиста его не обмануло.

Это казавшееся в сущности таким наивным письмо Храпчука навело на верные следы. Василий Антонович Сенченко действительно нуждался в защите.

Когда Сумцов приехал на работу, он первым долгом отдал нужные распоряжения в два города: Чернигов и Череповец.

Затем он связался с Калугой: никакого Павла Глазырина, ученика ремесленного училища, не было не только в самой Калуге, но и во всей Калужской области.

Не менее важные данные Сумцов получил накануне от бывшей жены старшего механика Надежды Ивановны Козликовой. Утверждения Глазырина о том, что его жена предпочла бухгалтера по корыстным причинам («одевается чисто и получает прилично») не подтвердились. Оказалось, что второй муж Надежды Ивановны — Егор Сидорович Козликов — инвалид второй группы и вот уже десять лет живет на скромную пенсию. Все эти годы не только его самого, но также его старуху мать поддерживает Надежда Ивановна. Она одна из лучших закройщиц в большом ателье у Красных ворот.

Много усилий, профессионального умения и такта пришлось потратить «дальнему родственнику» ее бывшего мужа, чтобы установить действительную причину супружеского разрыва Глазыриных.

«Невмоготу с ним стало. Да и ему самому всегда словно неможется… Боится, ночей не спит, да и мне не дает. А чуть что — кулаки… Тяжелый он стал, как вернулся оттуда…» — со вздохом сказала женщина.

Это «оттуда» явилось толчком к тому, чтобы все обстоятельства плена Глазырина, а также его освобождения были тщательно обследованы.

Раздумывал Сумцов и над странным поведением отца ученого, заведующего рыбной секцией магазина Райпищеторга Антона Сенченко.

Обстоятельства эти каким-то образом приводили подполковника к другому факту.

Как и предполагал подполковник, «морским чудовищем», спущенным в море у мурманских берегов с парохода «Леонора», оказался именно Франц Каурт. Установить это было нелегко. Содействие оказали добровольные помощники из числа бывших соучеников Каурта по вузу и даже по школе. Первым обнаружил пребывание в Москве Каурта некогда сидевший с ним на школьной парте кандидат исторических наук Борис Сергеевич Филаткин. Встреча произошла в одном из переулков близ Ленинградского шоссе у подъезда дома № 13, где проживает мать Филаткина — пенсионерка. Однако обследование показало, что в этом доме никого даже приблизительно похожего на Франца Каурта нет. А проходной двор объяснил следователю все.

Но сегодня люди Сумцова снова напали на след Каурта. На этот раз этот след привел их в отделение Госстраха Пролетарского района. Есть предположение, что шпион скрывается под маской агента Госстраха. Надо надеяться, что завтра это будет установлено с полной точностью. А если предположение окажется верным, остается выяснить, у кого именно застраховался Глазырин, Тогда сомкнется круг…

Адриан Петрович снял трубку, чтобы позвонить генералу Важенцеву. Поздно, но ведь генерал просил ему докладывать о деле Сенченко в любое время.

— Да, по тому делу… Через пятнадцать минут? Есть! — Адриан Петрович откинулся на спинку кресла.

Сегодня будет о чем доложить генералу.

Факты, установленные за последние дни, проливают свет на дело Сенченко.

Как Сумцов и ожидал, мрак вокруг имени ученого рассеивается. Вот-вот он схватит за руку того, кто покусился на этого честного советского человека. Поймать преступника помогают многие: и честный рабочий Ларе Стивене, и доцент Филаткин, и закройщица Козликова, и даже эта славная девочка Маша Минакова.

А самое важное то, что Сумцов, кажется, нащупал и того, кто вольно или невольно способствовал черным вражеским силам.