В Большом Кремлевском дворце заканчивал свою работу актив Московской городской партийной организации. В перерывах участники собрания, — а многие из них были здесь уже не впервой, — обменивались впечатлениями. Немногословно, но горячо говорили они о тех новых больших задачах, которые поставил январский Пленум Центрального Комитета партии. Дальнейшее развитие и укрепление основы основ социалистического хозяйства — тяжелой индустрии… борьба за десять миллиардов пудов хлеба, освоение миллионов и миллионов гектаров целинной земли… Подъем животноводства… Да, советскому человеку есть к чему приложить энергию, талант и знания!

Не потому ли эта еще молодая чернявенькая кудрявая женщина — секретарь цеховой партийной организации завода тракторных деталей-так оживленно беседует со старым профессором крупнейшей в стране Сельскохозяйственной академии, а возвратившийся из поездки по целинным землям известный писатель делится впечатлениями со своим старым знакомцем — секретарем райкома одного из самых индустриальных районов столицы?..

Здесь собрались люди разных профессий, разных возрастов, но все они были объединены великим словом — коммунисты.

В шумном людском потоке, заполнившем во время перерыва беломраморные покои Кремлевского дворца, два человека в военной форме держались вместе. Они и сидели рядом, и даже покурить пошли вдвоем. Несмотря на значительную разницу в возрасте, а также и в звании, даже для постороннего взгляда было ясно, что между ними существует тесная дружеская связь.

— Уверяю вас, Евгений Федорович, что это он, — обратился полковник со шрамом на щеке к своему старшему спутнику.

— Как будто и впрямь он, — ответил тот. Это был генерал-лейтенант с уже совсем побелевшей головой. — А давайте подойдем к нему, Адриан Петрович. Может, признает? — улыбнулся он.

Когда широкоплечий темноволосый человек, стоявший у колонны, взглянул на подошедших, глаза его радостно блеснули:

— Какая встреча! Товарищ Важенцев! Товарищ Сумцов!

— Товарищ Сенченко!

Обмен приветствиями был настолько непосредственным и, пожалуй, шумным, что кое-кто из окружающих невольно обратил внимание на эту группу.

— А за это время вы не слишком изменились, товарищ генерал, — любовно всматриваясь в лицо Важенцева, сказал Василий Антонович.

— Ну, это уже из области комплиментов, — улыбнулся Важенцев, — совсем побелел… Да, четыре года — срок не малый…

— Срок не малый, — поддержал генерала полковник Сумцов, — особенно если учесть, что профессор Сенченко сделал за эти годы так много — очень много…

— Да, читали, читали, — продолжал генерал. — И в «Правде» статью, и «Вестнике Академии наук»… Что ж, наш мирный труд обогатился еще одним открытием.

— Ну это, пожалуй, тоже из области комплиментов, — улыбнулся Василий Антонович.

— Раньше я имел о вашей научной деятельности довольно точную информацию, — заметил Сумцов, — через невестку. А с тех пор, как молодые перебрались на Урал…

— Да, Марии Георгиевне там поручили большую лабораторию. Она мне пишет. Творческий работник, — сказал Сенченко.

И, начав с Минаковой, они невольно заговорили о тех тревожных событиях, которые положили начало их знакомству.

Естественно, что судьба людей и их психологические характеристики укладывались в короткие слова, в беглые фразы.

Начали с истоков.

— Скажите, а что с тем туристом в рясе? — усмехнулся Василий Антонович. — Папаша нет-нет, а вспомнит о нем.

— А, преподобный Храпчук! — весело ответил генерал. — Клеветать на Советский Союз его так и не заставили. Молодчики из организации «черные пики» учинили погром в церкви и преследовали этого правдолюбца до тех пор, пока он не оставил приход. Устроился было проповедником в ночлежке для безработных, но и оттуда вышибли. Одним словом, «искателю истины» досталось. И знаете что? Он даже прислал в Советское посольство письмо: просит устроить его по торговой части, хотя бы кладовщиком или ночным сторожем. Ссылается на то, что у него в СССР есть связи в торговом мире… Очевидно, опять имеет в виду вашего папашу, — по лицу Важенцева скользнула лукавая улыбка.

— Видно, действительно, «плоть его скорбит тяжко», — засмеялся Сумцов.

— Что ж, обязательно передам папаше, — в свою очередь засмеялся Сенченко. — Может, посодействует…

— Это по его части, — не без иронии сказал полковник.

Мимо этой небольшой беседующей группы двигался людской поток. Шли представители фабрик, заводов, институтов, министерств… Шли советские люди.

— Кончается перерыв? — Василий Антонович взглянул на часы.

— А вы, товарищ Сенченко, выступаете? — спросил Важенцев.

— Да, записался…

— Торопиться нечего, будет звонок… А вот эта штучка у вас на руке мне тоже кое-что напомнила, — заметил генерал, указав на золотой квадратик ручных часов. — Дорогой подарок!

— Ах, вы вот о чем… — Тень скользнула по лицу Василия Антоновича. — Да, он действительно дорого обошелся. Признаюсь, одно время я хотел его даже выбросить, но потом раздумал. И не жалею об этом.

— Почему? — поинтересовался Евгений Федорович.

— Потому что они отлично показывают точное время…

— Да, «точное время» нашей эпохи надо ясно видеть, — сказал генерал. — Конечно, нам радостно от того, что дружба между народами все ширится и растет. Тем больше следует опасаться ядовитых укусов тех, кто боится прочного мира хотя бы потому, что это грозит их дивидендам. А ваша жена, хотя ею руководили самые добрые чувства, об этом забыла…

— И этот подарок мог бы ей обойтись значительно дороже, — вставил полковник Сумцов. — Хорошо еще, что ее кредиторами оказались такие люди, как Лора Капдевилья и ее брат.

— Конечно, — взволнованно сказал Сенченко. — А представьте, эта Лора была у нас в гостях! Она приезжала в Москву на октябрьские торжества с делегацией испанских антифашистов и зашла взглянуть на нашего первенца.

— Вот как! Вас надо поздравить?

— Это поздравление я принимаю охотно… — И, помолчав, Василий Антонович добавил: — Надо было видеть, товарищи, как они с женой и плакали и смеялись, вспоминая злосчастный подарок…

— Да, Власовский хотел, чтобы вы оплатили его ценой крови, — задумчиво произнес генерал. — Не вышло… Давно нет ни его, ни «широкой спины» его покровителя. А ведь за ней было так легко и удобно орудовать власовским и им подобным…

— Выжгли каленым железом, — сказал Сумцов.

— Партия помогла, навела порядок, — добавил Важенцев.

Звонок возвестил конец перерыва.

— Надо идти, — сказал Сенченко. — Но как хорошо, друзья мои, что я вас встретил! В своем выступлении я собирался говорить только о научной работе моего института. Но сейчас, когда я так живо вспомнил все, что пережил, мне захотелось сказать еще о многом другом. О том, что в нашей стране каждый из нас может спокойно жить и созидать, зная, что великая Родина его оберегает. Скажу я и о том, что ни на минуту, ни на секунду советский человек не должен забывать о темных силах, что грозят стране социализма. Мы будем еще год от года крепить великую дружбу между людьми различных стран и наций.

Но в то же время неусыпная бдительность — вот непреложный наш закон. А с особенной силой я скажу о самом для нас большом: Партия, ее разум, ее воля — вот наша высшая власть, вот что ведет нас всех за собой. Бессмертные идеи коммунизма — вот что вдохновляет нас на творческий труд. Ему мы и отдадим все свои силы…

И все трое быстро прошли в зал.