До закрытия гастрономического магазина Райпищеторга оставалось несколько минут. Заведующий рыбной секцией вышел в торговый зал. Его вызвали к какому-то, очевидно, предъявившему претензию покупателю.

— Когда у вас будет копченая скумбрия по четырнадцать рублей? — вежливо спросил молодой человек в синем плаще.

— Как раз только что получили, еще в ящиках. Завтра пустим в продажу, — последовал столь же вежливый ответ.

— Значит, можно зайти прямо с утра, Антон Матвеевич? — многозначительно подчеркнув имя и отчество, продолжал покупатель.

— Да, заходите с утра.

Антона Матвеевича Сенченко не слишком удивило, что его назвали по имени и отчеству. Многие из постоянных посетителей магазина обращались к нему именно так. Но молодого человека, который был перед ним, он, кажется, видел впервые.

А незнакомец произнес вполголоса:

— Нам надо серьезно поговорить. Дело идет о чести и благополучии вашего сына.

Сердце замерло и на секунду как бы остановилось в груди старика. Он тревожно взглянул на бесстрастное лицо стоявшего перед ним молодого человека.

— Сразу после работы пройдите, пожалуйста, в скверик… — И уже поворачиваясь, чтобы уйти, молодой человек добавил: — Так помните, я вас там жду под часами…

Незнакомец исчез. И только резкий звонок, извещавший о конце работы, вывел Антона Матвеевича из оцепенения. Как в тумане, он снял свой белый рабочий халат и вышел на улицу.

Полквартала до условленного места показались ему бесконечными. Не пришло ли сейчас так неожиданно объяснение тому гнетущему чувству, которое испытывал Антон Матвеевич все последнее время? Это было связано с семейной жизнью сына.

От внимания родителей не ускользнуло, что с некоторых пор сын уклоняется от разговоров с Людмилой, а лицо его становится холодным и замкнутым даже при упоминании ее имени. Они с Кузьминичной уже собирались напрямик спросить Васю — что происходит у него с женой? Как вдруг…

А вот и часы, под которыми назначена встреча. Антон Матвеевич машинально отметил, что они показывают пятнадцать минут седьмого. Сейчас все объяснится…

Незаметно рядом с ним появилась фигура неизвестного. Приветливо улыбнувшись, молодой человек прикоснулся к кепке.

— Будем знакомы, Николай Петрович, — протягивая руку, представился он. — Пройдемте вон туда. Там, кажется, есть свободные скамейки.

Оказавшись в скверике, где сейчас действительно было малолюдно, они сели. Только теперь Антон Матвеевич имел возможность разглядеть нового знакомого.

Если бы Антон Матвеевич имел склонность анализировать, то неизбежно пришел бы к выводу, что самым примечательным в облике сидящего рядом с ним человека было отсутствие всякой примечательности. Поношенная кепка, темно-синий, не новый прорезиненный плащ… Все это такое же, как на многих других. А подобное лицо встречается среди людей самых различных профессий — от бухгалтера до инженера.

— Так вот какое дело, господин Сенченко… — спокойно начал молодой человек.

Старика покоробило давно забытое слово. Но он не придал этому значения. У каждого своя манера выражаться!..

— Я должен вам передать привет от господина Храпчука, вашего друга, — с едва заметной иронией произнес «Николай Петрович». — Он благополучно покинул Советский Союз и сейчас уже в своем городке. Ваш приятель попросил, чтобы мы поблагодарили вас от его имени за гостеприимство.

Ошеломленный, Антон Матвеевич не сразу понял, о чем идет речь.

Незнакомец спокойно закурил папиросу. Выпустив колечко дыма, он продолжал:

— Господин Храпчук написал бы лично, но он не хотел бросать на вас тень. Тем более, что у вас такой сын, которым вы, надеюсь, дорожите?

Мысль Антона Матвеевича — а она до сих пор работала лишь в одном мучительном для него направлении — лихорадочно устремилась в новое русло. Так вот о какой «чести» говорил этот фрукт! Значит, дело не в Людмиле!

Растерянность первых минут проходила.

— Ну что ж. За привет от дружка спасибо. А что ваш господин поп еще велел передать?

Это прозвучало уже явной насмешкой. «Старик, оказывается, не так уж глуп…» И «Николай Петрович» внимательно посмотрел на собеседника.

— Вы, вижу, не верите мне. Другом, мол, прикидывается, приветы передает, а у самого нож наготове… Напрасно вы так думаете, Антон Матвеевич. Но будем откровенны, — умиротворяюще произнес собеседник. — Я, конечно, искал встречи с вами не для того, чтобы передать привет. Должен сообщить вам нечто более важное. Дело в том, что Храпчук сильно вам напортил. Об этом мы решили предупредить вас, хотя бы ради вашего сына…

Услышав это «мы», Антон Матвеевич обрел в себе неожиданные силы. Они были рождены вспыхнувшим в нем возмущением.

— Вот что я вам скажу, господин хороший, — гневно сказал он. — Эти ваши уловки напрасны. Не на того напали. Никуда вам меня не затянуть и под сына не подкопаться. А в случае чего — там за углом милиционер гуляет.

Но жар старика был растрачен впустую. «Николай Петрович» неторопливо поднялся и аккуратно опустил в урну окурок. С ненавистью следил старик за этими размеренными движениями.

— Зачем такие слова, Антон Матвеевич? Разве я собираюсь вас куда-то «втягивать»?! Вы просто напуганы книжками о бдительности, и вам повсюду мерещатся шпионы. — Неизвестный секунду выждал пока малыш, озабоченно кативший обруч по дорожке, не скрылся. — Я просто как доброжелатель хочу предостеречь вас от неприятностей.

Вслушиваясь в этот размеренный голос, Антон Матвеевич напряженно думал об одном: как повести себя дальше? Он жалел уже, что огрызнулся. Только спугнул. Ведь задержать этого молодчика сейчас все равно не удастся. Не станет же тот дожидаться, пока дозовешься милиционера!

А «Николай Петрович», словно угадывая его мысли, продолжал:

— Что касается милиционера, то мне его опасаться нечего, уважаемый Антон Матвеевич. Такой вариант я предвидел. Но заранее рассчитывал на ваш разум. Ведь этим вы бы ровно ничего не достигли, — лицо молодого человека было по-прежнему невозмутимо. — Дело в том, что над вами есть глаз. И он довольно зоркий. Об этом вы можете судить хотя бы по моей информированности. Мы не позволим ни вам, ни вашему сыну ускользнуть от нас в какую-нибудь лазейку.

Антон Матвеевич беспомощно оглянулся.

— Лучше не горячиться, дорогой мой. Рекомендую спокойно выслушать меня. Убежден, что когда мы откровенно поговорим, ваше мнение обо мне изменится… Так вот. Будучи в Москве, господин Храпчук совсем растаял. Всему он верил, от всего приходил в восторг. Перед отъездом он встретился с корреспондентом одной очень влиятельной газеты, которую субсидирует небезызвестный Петер-Брунн. Вероятно, поэтому имеются люди, которые называют ее «голосом монополий». Но не будем сейчас вдаваться в подробности.

Скажу лишь, что тираж этой газеты не одна сотня тысяч и она выходит в пятнадцати странах… Так вот этому корреспонденту господин Храпчук заявил, что те газеты, которые находятся в руках биржевиков и монополистов, сеют рознь между народами и извращают советскую действительность. В качестве примера преподобный привел вас — рядового труженика, вашу семью, а главное вашего сына, которому, мол, советская власть помогла стать крупным ученым.

«Николай Петрович», расстегнув плащ, достал из внутреннего кармана несколько сложенных вчетверо листков бумаги. Он вложил их в специально припасенный экземпляр «Правды» и продолжал:

— А корреспондент этим воспользовался и написал статью. Вот ее перевод. Советую прочесть.

Руки старика дрожали, когда он полез в карман за очками.

— Впрочем, давайте-ка лучше я прочту вам вслух.

Статья называлась:

«СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПРЕПОДОБНОГО ХРАПЧУКА В СТРАНУ БОЛЬШЕВИКОВ»

«Оказывается, что сентиментальность не отошла в прошлое вместе с исчезновением дилижансов, каминов и цветных фраков. Повышенной чувствительности подвержены также сердца некоторых современников атомного века. К таким мы относим преподобного Порфирия Храпчука. Несмотря на преклонный возраст, преподобный отправился в далекое путешествие с единственной целью — навестить своего друга детства, с которым он не виделся 45 лет. Этот друг — некий Антон Сенченко, живущий сейчас в Москве, Пятницкая улица, дом 33, квартира 17…»

Услышав свое имя и даже точный адрес, старик впился глазами в читающего.

«Но прежде чем попасть в объятия друга и попить с ним московского чая, наш турист столкнулся с немалыми препятствиями. Преподобный не был волен в своих путешествиях по улицам советской столицы, как об этом трубит наша так называемая „демократическая“ пресса.

Пронюхав о намерениях господина Храпчука посетить старого друга, чекисты проявили свойственную им оперативность. В течение суток старой лачуге, в которой проживает семья Сенченко, был придан комфортабельный вид. В квартире появились радиоприемник последней марки, телефон. Срочно были доставлены продукты…»

— Так это ж брехня! — вырвалось у Антона Матвеевича. — Подлая брехня.

Старик заметался на скамейке.

Кое-что он, конечно, слышал о том, что собой представляет Петер-Брунн, и не удивился, что его газета помещает всякие бредни о советской стране. Но до сих пор ему не приходилось читать подобной галиматьи. На мгновение он даже забыл, что речь идет о его семье, о нем самом, и невольно усмехнулся. Зорко поглядывавший на него во время чтения «Николай Петрович» этого как бы не заметил и все так же невозмутимо продолжал:

«Очевидно, не имея желания попасть в концентрационный лагерь, Сенченко, тем не менее, уверял старого друга, что это обычный для их семьи уровень жизни и что он крайне счастлив. Не имея, впрочем, возможности привести более веские доводы, он стал ссылаться на своего сына — молодого, но уже известного ученого, Василия Сенченко. Под влиянием винных паров он даже рассказал, над чем тот работает. Затем он продемонстрировал старому приятелю фотографию сына с орденами, которыми тот был награжден за свои открытия. Оказалось, что новое изобретение молодого ученого дает большевикам оружие колоссальной разрушительной силы. И вот в результате словоохотливости Антона Сенченко была сорвана маска еще с одного лидера так называемого „движения за мир“. Ведь профессор Сенченко занимает в этом движении достаточно заметное место!

Потрясенный своим открытием, преподобный заявил нашему корреспонденту, что по при, езде домой он выступит с циклом лекций, в которых разоблачит истинное лицо того, кто под дымовой завесой „миролюбия“ скрывает захватнические, агрессивные планы своей страны».

Закончив чтение, «Николай Петрович» не спеша убрал листки в карман.

— Я вижу, вы не ожидали? В этой статье, Антон Матвеевич, конечно, не все соответствует действительности. Но ведь у нас свобода печати, и каждый волен писать все, что ему заблагорассудится. Тем не менее, — дружески прикоснулся он к плечу Сенченко, — нам, организации достаточно мощной, эту статью удалось задержать. Она не увидит света. — И сочувственно добавил: — Напрасно, Антон Матвеевич, вы наговорили в тот вечер господину Храпчуку так много лишнего… Видите, что получилось.

— Так это же все выдумки, — вскипел Антон Матвеевич. — Ничего такого я не говорил!

— Ну как же, — мягко, но настойчиво перебил его «Николай Петрович». — Разве вы не помните, что обстановка кабинета вашего сына была зафиксирована на пленке? Ведь Храпчук фотографировал у вас дома? И вас, и Марию Кузьминичну…

— Ну и что с того? Пусть видят, как живет у нас сын рабочего человека, ученый…

— Все это прекрасно. Но вы упускаете из виду, что, кроме домашней обстановки, фотография запечатлела и кое-что посерьезнее…

— А что там могло быть такого?

— Это вы так думаете… Уверяю вас, что глаз опытного специалиста сможет обнаружить на этой фотографии некоторые детали, и они подскажут, что научные работы вашего сына направлены на гибель и разрушения… Так вот. Вы понимаете, что могло произойти, не задержи мы эти материалы?!

Старик не ответил. Он мучительно думал. Ему было непостижимо, что все это происходит здесь, почти в центре Москвы, в знакомом скверике, неподалеку от его дома… И никто, по-видимому, не в силах разорвать эту липкую паутину.

Как бы проверяя подлинность окружающего, Антон Матвеевич посмотрел на дорожки скверика, на играющих невдалеке детей и даже на синий поношенный плащ собеседника. Конечно, и сейчас он может призвать на помощь милиционера, который, как он знает, прохаживается неподалеку от их магазина. Но разве это отведет удар от его сына? Разве это помешает запачкать его доброе имя какому-нибудь Храпчуку? А, кроме того, где уверенность, что вслед за этим не вмешается в их жизнь второй такой «Николай Петрович» из все той же непонятной, но, как видно, и впрямь мощной организации. Ведь узнали же они все — и адрес, и даже как его старуху зовут…

А вкрадчивый голос журчал, словно где-то далеко-далеко:

— Но поймите, Антон Матвеевич, мы вовсе не желаем вам зла. Не думайте, что мы бесчеловечны. За нашу маленькую услугу мы ничего не требуем взамен. Уверяю вас, что в нашем лице вы имеете искренних друзей и в трудную минуту мы можем вам еще очень и очень пригодиться…

— Убереги меня бог от подобных «друзей», — горько усмехнулся Антон Матвеевич.

— Нет, это вы напрасно, — все так же вкрадчиво продолжал «Николай Петрович». — Поверьте, что мы уважаем простых русских людей, чуждых политических авантюр и далеких от властолюбия… В нашем представлении вы являетесь именно таким простым человеком. Возможно, мы даже вместе будем изыскивать пути, чтобы нейтрализовать действия «господина попа», как вы выразились.

Встав со скамьи, «Николай Петрович» предупредительно помог подняться старому человеку.

— А что касается этого разговора, — произнес он вполголоса, — то я уверен, что вы не откроете ни одной душе, даже вашей Марье Кузьминичне. Ведь вы не хотите, чтобы ваш единственный сын лишился не только своего положения, но и, — многозначительно улыбнулся он, — свободы.

И легко коснувшись кепки, посланец Петер-Брунна направился к выходу из сквера. Походка Франца Каурта была уверенной и твердой. Во всяком случае никто не узнал бы в нем то фантастическое существо, которое еще не так давно выползло на советский берег, тревожно всматриваясь в ночной мрак.

Жадно следил Антон Матвеевич за отдалявшимся от него человеком. А потом, словно заразный, боясь к кому-нибудь прикоснуться, старик тихо побрел знакомыми переулочками к дому.

Вот, значит, в какую ловушку он попал. Вот кто стал распоряжаться его судьбой и судьбой его семьи!

Но какая же фотография оказалась у них в руках?

Неужели и правда Храпчуку удалось заснять что-нибудь секретное у Василия в кабинете?

Это могло быть. Сын действительно говорил о том, что начал новую большую работу.

Воспаленные глаза Антона Матвеевича растерянно блуждали, и даже воинственные усы как бы опустились… И, задержавшись взглядом на этой точно обвисшей, пошатывающейся фигуре, какой-то веселый прохожий выразительно щелкнул себя по шее.

— Заложил, папаша? — фамильярно подмигнул он, обратив внимание на нетвердую походку старого человека.

И, сделав первый шаг по пути лжи и обмана, Антон Матвеевич, сокрушенно махнув рукой, подтвердил:

— Заложил малость…