Темная лошадь

Герберт Мэри Х.

Клан Корин вырезан наемниками лорда Медба, который втайне овладел запрещенным под страхом смерти искусством колдовства. Габрия, дочь вождя Корина, погибшего вместе с сыновьями, клянется отомстить лорду Медбу. Она спасает легендарную лошадь хуннули, и та становится ее другом. Осознание сути магии и борьба с силами зла, мужество юной Габрии и преданность ее лошади — вот о чем повествует первая книга трилогии о Габрии.

 

Глава 1

Габрия остановилась, и устало оперлась на посох. У нее не было сил идти дальше. Нога ныла после неудачного падения, плечи стерты до крови непривычной ношей. Ветер, принесший холод с заснеженных перевалов, забираясь под ее шерстяной плащ, пронизывал до костей. Она не ела уже два дня с тех пор, как убежала из дома в Корин Трелд.

Скинув мешок, девушка опустилась на камень. У нее оставалось еще немного хлеба и вяленого мяса, но Габрия не знала, как долго ей придется идти, а ранней весной на равнине трудно было отыскать какую-нибудь пищу. Лучше она оставит запасы на крайний случай. Впрочем, сейчас ей есть не хотелось. Девушка была слишком истерзана горем и отчаянием.

Габрия устало осмотрела свою обувь. Подошвы стерлись, пока она пробиралась по острым камням. Стоптанная обувь, признак скитаний… Внезапно у нее перехватило дыхание; и на секунду она почти поддалась боли, которая хищной птицей вцепилась в нее, стараясь вырвать всю ее решимость.

— Нет, — еле слышно воскликнула Габрия, — я не могу плакать. Еще не пришло время.

Девушка в отчаянии била кулаком по колену, другой рукой судорожно сжимая короткий кинжал, висевший у пояса. Все ее тело дрожало, словно она пыталась побороть охватившую ее ярость. Но не время было предаваться отчаянию, да у нее и не оставалось сил жалеть себя. Ее семья и весь клан подверглись резне, учиненной в их зимнем лагере в Корин Трелд. Она единственная уцелела, чтобы заставить убийц отплатить за кровь, обагрившую траву возле родного дома. Габрия станет мстить, и только потом она сможет дать волю слезам.

Девушка сосредоточилась на своем беспощадном замысле. Это был единственный способ выжить, мысль об отмщении придавала ей сил и целеустремленности перед лицом одиночества и страха. Габрия была изгнанницей и, следовательно, умерла для людей своего клана, пока другой род не возьмет ее к себе. До тех пор она оставалась неприкасаемой. Но ей нужно будет найти клан, который признает ее своей, и вот тогда она отомстит за уничтоженную семью.

Постепенно дрожь утихла, и ненависть, грозившая, овладеть ею, была загнана внутрь. Габрия вспомнила, как отец рассказывал о том, что глубокие чувства обладали той силой, которую следовало подчинить себе и использовать как оружие. Девушка поднялась, на ее губах, подобно волчьему оскалу, застыла дикая усмешка. С севера, откуда она пришла, протянулась гряда облаков, а ей казалось, что это виден дым, все еще клубящийся над ее домом.

— Я отомщу за тебя, отец, — поклялась Габрия. — Наш враг умрет.

По привычке подняв руку, чтобы поправить выбившуюся прядь, она вдруг коснулась коротких, грубо остриженных волос. Девушка тяжело вздохнула, вспомнив ту боль, которую она испытала, когда она обрезала свои косы и сожгла их вместе с телами четырех погибших братьев, среди которых был и ее близнец, Габрэн. Мальчики всегда гордились ее длинными густыми волосами, но она, не раздумывая, положила их на алтарь скорби, взяв взамен личность брата-близнеца. Сейчас его одежды покрывали девичье тело, его оружие держала она в руке. Отныне не существовало девушки Габрии — ради своего спасения она приняла облик юноши, Габрэна.

По законам клана женщина не имела права одна требовать мести, ее должен был сопровождать мужчина. К несчастью для Габрии, в клан не допускалась изгнанница, если она не обладала исключительной красотой или талантом. Девушка понимала, что у нее мало шансов быть принятой за ее личные качества. С другой стороны, она росла стройной и сильной, а иногда даже боролась с четырьмя расшалившимися ребятами, которые частенько забывали, что Габрия всего-навсего девочка. Если ей повезет и она будет осторожна, то вполне сумеет сойти за юношу. В случае, если обман раскроется, ее настигнет смерть, но так или иначе это был единственный шанс выжить и отомстить.

Не обращая внимания на боль в ноге, Габрия вновь взвалила на плечи мешок и, прихрамывая, медленно двинулась вдоль склона холма. Девушка находилась в Хорнгарде, бесплодных пустынных предгорьях, лежавших как смятая ткань у подножия Дарнхорнских гор. Ближе к югу, в укромных долинах, она надеялась отыскать Хулинин, клан ее матери, возглавляемый лордом Сэвриком. Габрия полагала, что родственные связи позволят ей избежать позора изгнанницы. Девушка молила, чтобы так и случилось, иначе, подгоняемая лишь жаждой мести, она не сможет справиться сама. Хотя клан Хулинин находился на расстоянии многих дней пути, но из-за вывихнутой ноги она не могла идти куда-то наудачу, да и еда закончится раньше, чем Габрия найдет другой клан.

Девушка торопилась, с трудом переставляя свои усталые ноги. День клонился к вечеру, и ей хотелось устроиться на ночлег еще до наступления темноты.

Внезапно послышался вой волков. Голодные и настойчивые их крики прозвучали в темноте, как первобытная музыка. Когда дикий вой раздался снова, девушка вздрогнула и крепче сжала посох. Она поняла, что волки преследуют не ее. Они находились выше в горах и чуть впереди, но все-таки слишком близко. Одна, практически беззащитная против целой стаи, Габрия не испытывала никакого желания встречаться с этими мерзкими тварями. Она остановилась и прислушалась к звукам погони.

Вой продолжался несколько минут. Звери двигались на юг, держась параллельно ей. Потом крики раздались ближе, очевидно, жертва пыталась выбраться на открытое пространство. Габрия вся напряглась, внимательно следя, не покажется ли где-нибудь среди скал приближающаяся стая. Но вот вой прекратился, послышался радостный визг. Девушка с облегчением вздохнула — звери настигли добычу и в ближайшее время не будут больше охотиться. Она уже собралась идти дальше, как вдруг услышала леденящий душу звук — яростный хрип готовой к бою лошади.

— О Матерь всего живого, — прошептала девушка. — Нет!

Не успев даже обдумать свои действия, Габрия поспешила на звук замирающего эха. Раздалось гневное рычание, наполненное злобой и разочарованием. Девушка побежала быстрее, скользя израненными ногами по каменистым склонам. Боль пронизывала вывихнутую лодыжку, тяжелый мешок колотил по спине. Габрия понимала, что крайне глупо было бы бросить вызов, шайке убийц, посягнув на их законную добычу. Но это совсем иной случай. Лошадь являлась особым, священным животным для нее и всех ее сородичей, живой легендой, любимицей богини Амары. Ни один человек из клана не смел повернуться спиной к лошади, невзирая на любую опасность.

Вой внезапно усилился, в хрипах загнанного животного появился оттенок ярости и отчаяния. Габрия рванулась вперед, она задыхалась, ноги были наполнены болью. На какое-то мгновение она отчаялась добраться до бедной лошади раньше, чем все будет кончено. Звуки становились громче, но расстояние казалось непреодолимым. Скинув на бегу мешок, девушка обернула руку плащом.

Вдруг все стихло. Габрия пыталась понять, где она могла сбиться с пути. Остановившись, она прислушалась снова, определяя место сражения. Вокруг завывал ветер, принесший с гор, окутанных наступающими сумерками, запах поздней зимы. Над лугами вставала полная луна.

— О господи, — произнесла, задыхаясь, Габрия, — где же они?

Как будто откликаясь на ее мольбу, новый яростный хрип послышался из темноты. В ответ раздался злобный вой. Сейчас звуки доносились совсем близко, быть может, из соседней долины.

Неслышно шепча слова благодарности, Габрия бросилась вперед. Вскарабкавшись на холм, она спустилась в ложбину и вновь полезла вверх по склону. Оказавшись на самой вершине, она взглянула вниз. Земля, открывшаяся ее взору, исчезала в глубине оврага, расположенного между тремя холмами. С них в чашеобразную низину сбегало несколько ручейков. Недавняя оттепель согнала растаявший снег в середину, образовав лужу грязной, застоявшейся воды, окаймленную небольшими льдинами.

В центре водоема, среди мерзкой пенящейся грязи стояла огромная лошадь, разъяренная, но живая и невредимая. Габрия просияла от радости, когда узнала животное. Это была хуннули, самая крупная представительница породы лошадей. Легендарные кони принадлежали могущественным волшебникам, хотя их хозяева уже канули в небытие, разрушенные завистью и лютой ненавистью. Немногочисленные, давно одичавшие лошади почитались людьми, а запрячь их удавалось только самым смелым и сильным мужчинам. По преданию, первый хуннули был зачат громом и прародительницей обыкновенной кобылы. Узнавали породу по зигзагообразному шраму на лопатке, оставленному вспышкой молнии.

Габрия никогда раньше не видела этих замечательных животных, но сомнений быть не могло. Даже в наступивших сумерках она разглядела зазубренную полоску на лопатке лошади. Но девушка не верила, что восьми или девяти волкам удалось загнать этого великолепного коня.

Габрия спряталась за ветками стоящей неподалеку сосны. Волки кружили на безопасном расстоянии от лошадиных копыт. Животное было порядком измучено, от ее вздымающихся боков поднимался пар.

Внезапно с яростным хрипом хуннули рванулась вперед, стараясь лягнуть крадущегося волка. Девушка понимала, почему лошадь не убегает — если бы та попыталась это сделать, то просто бы глубже увязла в трясине. Задние ноги животного до самых лопаток были погружены в застывшее месиво, а передними она отчаянно била по скользкому краю ямы. Лошади придется отбиваться только с помощью зубов, иначе она рискует еще больше завязнуть в грязи.

Кобыла фыркнула и устало осела назад. Тем временем двое волков отвлекли на себя ее внимание, пока третий, крадучись, подобрался к ней сзади и полоснул клыками по незащищенным сухожилиям.

Габрия пронзительно вскрикнула. Лошадь, резко повернув морду, швырнула обидчика в трясину. Извиваясь змеей, она злобно накинулась на двух оставшихся тварей. Один волк взвыл и свалился в грязь с раздробленной лапой. Другому повезло больше, он вцепился в холку лошади, нанеся ей глубокую рану в опасной близости от яремной вены. Свора, сбившись в кучу, громко завыла.

У девушки пересохло во рту, ноги подкашивались от усталости и страха. Как бы ей сейчас пригодились лук и стрелы, чтобы уничтожить этих подлых разбойников! Но ее оружие было погребено под пеплом родного шатра, а обращаться с кинжалом, висевшим у пояса, она еще не научилась.

Оставался посох. Взвесив его на руке, она с трудом проглотила слюну. Времени на размышления не оставалось, иначе все будет потеряно. Лошадь слабела с каждым движением, а стая завывала наглее.

С диким криком девушка бросилась вниз, припадая на раненую ногу. Волки в растерянности завертелись, встретившись с новой угрозой. Лошадь заржала, как бы бросая вызов. Хищники еще не осознали всей опасности происходящего, а Габрия была уже близко, размахивая посохом как косой. Лязгнув зубами, звери ринулись на нее. Девушка сражалась с невиданной силой, один волк уже валялся с перебитой спиной, другой с раздробленным ребром, скуля, катался по земле. Пытавшийся уползти, он был подброшен вверх мощными копытами лошади. Используя навернутый на руку плащ вместо щита, а посох — как обоюдоострый меч, Габрия теснила волков все дальше от лужи. У подножия гор, оставшиеся в живых, трусливо поджав хвост, бросились наутек.

С вершины холма девушка наблюдала их бесславное бегство. Затем она повернулась и с удивлением оглядела валявшиеся вокруг трупы. Что-то дрогнуло у нее внутри, она тяжело оперлась на посох, чувствуя себя полностью разбитой и измученной. Габрия еле держалась на ногах, прерывисто дыша, вся взмокшая от пота.

Обернувшись, она посмотрела на дикую лошадь. Огромное животное стояло неподвижно. Девушка с радостью увидела, что лошадь смотрит в ее сторону. Казалось, та понимала, что Габрия не причинит ей никакого вреда.

Наступила ночь. Полная луна заливала долины мягким серебристым светом, отражаясь в мутной воде оврага. Габрия с трудом добрела до края лужи и села передохнуть, наблюдая за лошадью. Даже погруженное в трясину, животное казалось огромным. Его длина от холки превышала восемнадцать ладоней. Девушка испытывала благоговейный страх при мысли, что она спасла такое прекрасное животное от смерти.

Было ясно, что теперь она не оставит хуннули в беде. Волки могли вернуться, а лошадь не в состоянии сама выбраться из ловушки. Габрия должна будет найти выход из создавшегося положения. Но как? У нее не было ни инструмента, ни веревки, она устала после тяжелой битвы с волками. Конечно, судя по размерам, лошадь обладала невероятной силой, но если бы она попыталась освободиться из топкой ловушки, то это бы только усугубило ее положение.

Девушка задумчиво покачала головой. По крайней мере, лошадь не погружалась глубже. Габрия надеялась, что земля под грязью замерзла и выдержит животное в течение всей ночи. Больше она ничего не смогла сейчас сделать, она слишком устала, чтобы о чем-то думать или что-либо предпринимать.

Девушка поднялась, чувствуя себя немного лучше, и медленно обошла лужу. Взглянув на пленницу, она нахмурилась. Было в лошади нечто странное, а что именно — она не могла ясно разглядеть при свете луны. Черная, глянцевая шкура была запачкана грязью, из глубокой раны на шее сочился тоненький ручеек крови. Но дело было не в этом, что-то еще, необычное для здоровой лошади… И тут Габрия догадалась.

— О нет! — прошептала она.

Вот почему удалось так легко загнать хуннули — у нее скоро должен родиться жеребенок.

Теперь другого выбора не было. Габрия решила погибнуть, но спасти лошадь. Девушка заметила, что кобыла пристально смотрит на нее. Габрия никогда не встречала таких глаз у живого существа. Они сверкали как ночные звезды, в их глубине светился невероятный ум, а удивительный взгляд был подозрительным и таил в себе почти человеческие искры нетерпения.

— Как же это ты могла попасться? — тихо промолвила Габрия, ее голос был проникнут благоговейным страхом.

Кобыла презрительно фыркнула.

— Прости, я поступила нетактично. Лучше пойду соберу дров. Я скоро вернусь.

Девушка не удивлялась тому, что разговаривает с лошадью как с человеком, но у нее было странное чувство, что животное все понимает.

Похолодало. Габрия накинула на плечи плащ и отправилась на поиски своего мешка. На обратном пути она наткнулась на поваленное дерево и наломала веток для костра. Потом ей пришло в голову, что следовало вытащить мертвых волков из оврага, чтобы ветер не доносил к ее лагерю неприятный запах.

Девушка развела под скалой небольшой костер, так чтобы лошадь могла ее видеть. Часть дров она положила на всякий случай позади себя. У нее был только черствый хлеб и немного вяленого мяса, но Габрия с благодарностью съела свой скудный ужин. Впервые с тех пор, как она покинула разгромленный Корин Трелд, девушка почувствовала себя проголодавшейся.

Габрия сидела, задумчиво глядя на лошадь. В темноте очертания животного неясным контуром вырисовывались на фоне гор. Сейчас казалось, что лошадь изменилась, и в глазах ее отражались летящие искры. Девушка вздрогнула, мрачные мысли стали одолевать ее. Пламя вспыхивало в ее воспаленном мозгу, причудливые тени, отбрасываемые костром, плясали на темных скалах. По жилам пробегал огонь, то затухая, то разгораясь сильнее. Везде чудилась кровь. Ее ладони, одежда, даже алый плащ были в крови и пахли смертью.

Девушка взглянула на свои руки, на жуткие несмываемые пятна. Ее ладони никогда больше не станут чистыми! Габрия тщательно вытерла их об одежду, стараясь избавиться от гнетущего впечатления, и застонала, как раненое животное. Она хотела заплакать, но слез не было. Ее плечи сотрясались в беззвучных рыданиях.

— Прости, отец! — крикнула она.

А в небе по невидимой дорожке плыла луна, и холодный пронизывающий ветер проносился над вершинами гор. Из оврага слышались звуки потасовки — волки раздирали тела погибших собратьев.

Наконец костер погас, и призраки покинули воспаленный мозг Габрии. Двигаясь как старая женщина, она подбросила дров в огонь и закуталась в плащ. Вскоре она уснула, крайне изможденная.

* * *

Лошадь заржала резко и требовательно, стуча копытами по мерзлой земле. Фигуры всадников, видимые лишь наполовину, поджигали факелами войлочные шатры. На мечах плясали отблески пламени, когда нападающие рубили людей, и крики эхом отражались в густом тумане, пока не слились в один мучительный вопль.

Габрия проснулась, сердце ее колотилось, стон замер на устах. Она плотнее завернулась в плащ, все еще дрожа от ночного кошмара. Лошадь зло фыркнула, неожиданный звук разогнал сон и окончательно разбудил девушку. Он уже не принадлежал ужасам ночи. Она приподнялась и взглянула на хуннули. Лошадь наблюдала за ней с явным нетерпением. Габрия увидела, что солнце поднялось над равнинами, но его тепло пока не достигло глубины оврага. Холод ночи еще таился в затененных местах, и мороз разукрасил все вокруг, даже запачканную грязью гриву лошади.

Девушка вздохнула с облегчением, радуясь, что ночь прошла и волки не напали снова. С огромной осторожностью она поднялась на ноги, уверенная, что может упасть в любой момент. Каждая частичка ее тела оцепенела от ночного холода.

— Прости, — обратилась она к лошади. — Я и не думала спать так долго, зато сейчас чувствую себя получше. — Габрия слегка потянулась, чтобы размять онемевшие мышцы. — Может быть, теперь я смогу тебе помочь.

Лошадь фыркнула, как бы говоря: «Этого следовало ожидать», — и подобие улыбки промелькнуло на лице девушки, осветив на какое-то мгновение ее светло-зеленые глаза. Но потом исчезло, и боль, искажавшая ее лицо, вернулась опять.

Присев около вновь сооруженного очага, Габрия вывалила на землю содержимое своего мешка. Среди вещей не было ничего, что помогло бы ей вытащить огромное животное из вязкой трясины, только корзинка с едой, несколько банок целебной мази, кинжал из отличной стали, принадлежавший ее отцу, еще одна накидка и кое-какая мелочь, которую она сумела вынести из горящего шатра. Но на этот раз она обменяла бы все, что у нее было, на лопату и длинную прочную веревку.

Девушка в растерянности не знала, что делать. Потом она встала, обошла лужу, выискивая хоть какую-нибудь зацепку, а лошадь тем временем внимательно следила за ней. При свете дня Габрия заметила, что кобыла была лишена изящной грации, свойственной харачанским лошадям, к которым она привыкла. Голова хуннули казалась слишком маленькой по сравнению с ее могучей шеей, плавно переходившей в крепкую спину. Грудная клетка была широкой и мускулистой, а в лопатках таилась сила и выносливость. Иначе говоря, ее кости были сделаны из гранита, мышцы — из стали, а в крови пробегал огонь.

— Ладно, — сказала Габрия, — есть только одна вещь, о которой я могу сейчас подумать. Пища.

Она переложила на плащ содержимое своего мешка, затянула узлом и откинула в сторону. Взяв пустой мешок, она отправилась на поиски корма. Остановившись на вершине холма, Габрия долго смотрела, как солнце плавно движется по безоблачному небу. День обещал быть прекрасным, хотя весна только наступила. Ветер утих, от теплой земли поднимался свежий запах едва проросшей зелени. Островки нерастаявшего снега еще лежали в тени скал, но основной покров зимы уже исчез.

Перед ней среди холмов раскинулась широкая и плодородная долина Хорнгард, любимое место стоянки конкурирующего клана Гелдрин. Далее местность повышалась, постепенно переходя в горы Химачал. Ряд острых вершин высился над сенокосными лугами. От их подножий до морей, принадлежавших восточным королевствам, простиралась безбрежные долины Рамсарина. Это были владения двенадцати кланов Валориана и царство харачанских лошадей, быстроногих младших братьев хуннули. Летом в степях стояла жара, зимой — холод, большая часть года была засушливой. Степи безжалостно относились к тем, кто не испытывал благоговейного страха перед их величием. Ничего, кроме ветра и гнетущего одиночества острых скал, они не могли предложить людям, но их превосходные пастбища были большим сокровищем для кланов, чем все дворцы востока.

Позади Габрии сначала на юг, а затем, отклоняясь к западу, тянулись горы Дархорн. Где-то за этим изгибом и находилась долина реки Голдрин с расположившимся там зимним лагерем клана Хулинин. Девушка вглядывалась вдаль, надеясь увидеть то, что могло хоть как-то приободрить ее, но все ориентиры, о которых она знала, терялись в багровой дымке. Она стиснула зубы, представляя те мили пути, что предстояло ей преодолеть, и вернулась к своему заданию.

Вскоре она наполнила мешок высохшей травой для лошади и найденными под снегом ягодами для себя. Пищи было явно недостаточно для животного таких размеров, но все же в ней содержались какие-то питательные вещества, и она немного подкрепит хуннули. Лошадь с нетерпением ожидала возвращения девушки, приветствуя ее радостным ржанием.

— Это все, что у меня есть, — сказала Габрия. — Попозже я принесу еще.

Она осторожно положила траву, и кобыла жадно потянулась к предложенному корму, стараясь есть как можно быстрее.

В это время Габрия размышляла над тем, что делать дальше. Она проверяла каждую идею, приходившую ей в голову, независимо от того, насколько нелепой она сперва казалась. Но выход из создавшегося положения виделся только один — она должна будет попытаться откопать лошадь.

К счастью, за ночь вода ушла, оставив только глубокую вязкую грязь. Все свойства, что делали ее ненадежной, помогут теперь вызволить лошадь из плена. Грязь стала вязкой, и на ней можно удержаться. Но если хуннули занервничает и не подпустит девушку к себе, то помочь будет невозможно.

Пожав плечами, Габрия подняла пустой мешок. Она могла только надеяться, что кобыла поймет ее попытки. Девушка брела по размытому дну ручья, сбегавшего в овраг, и наконец, нашла то, что ей было нужно. Вокруг в изобилии валялся гравий и осколки сланца. Она быстро наполнила ими мешок и вернулась к луже. После нескольких таких походов Габрия сложила огромную груду камней на краю ямы.

Затем она отправилась собирать сломанные ветки, прутья, засохший кустарник и все то, что помогло бы ей привести в исполнение свой план. У неподалеку стоящей сосны она срезала ветки с молодыми иголками и подтащила их к выросшей куче. Наконец все было готово.

Слегка задыхаясь, девушка обратилась к лошади:

— Я знаю, что не имею права рассчитывать на твою дружбу, но ты должна доверять мне. Я собираюсь откопать тебя, и поэтому мне нужно быть уверенной, что ты не причинишь вреда.

Хуннули наклонила голову и фыркнула. Приняв это за положительный знак, Габрия направилась к передним ногам лошади, заметив, что голова кобылы повернулась в ее сторону. Лошадь стояла неподвижно, одни только уши были насторожены.

Габрия опустилась на колени возле животного. Длинным плоским обломком она стала соскребать грязь с ее ног. Здесь было неглубоко, и девушка смогла в нескольких местах добраться до мерзлой земли.

— Я собираюсь сделать уступ, так чтобы ты могла стоять не скатываясь.

Хуннули относилась к происходящему спокойно, очевидно, выжидая.

Ближе к полудню Габрия вся взмокла от пота, а грязь покрывала ее, как второй слой одежды. Она встала, вытерла руки о накидку и оглядела работу, на мгновение испытав гордость за себя. Передние ноги лошади были очищены от грязи, копыта стояли на небольшом возвышении из веток, окаймленном камнями и сухим кустарником. Брюхо и лопатки все еще покрывала грязь, но Габрия почувствовала возрождающуюся надежду.

Девушка наскоро перекусила и вернулась к работе. Сперва она соорудила узкую платформу вокруг лошади, чтобы было удобно работать, не опасаясь увязнуть в трясине. Она чистила и скребла каменной лопатой, голыми руками и, в конце концов, удалила всю грязь с боков лошади. Потом, набрав полный мешок гравия, укрепила им платформу. Это была изнурительная работа. Уже вскоре спина Габрии превратилась в одну ноющую боль, кожа на руках была содрана и покрыта волдырями. Лошадь постоянно наблюдала за ней, оставаясь неподвижной, изредка покачивая головой. Один лишь хвост вздрагивал, выдавая ее нетерпение.

Зажглись первые звезды, когда Габрия закончила намеченную работу. Грустно взглянув на лошадь, она промолвила:

— Прости, мне нужен еще один день, и тогда я вызволю тебя отсюда.

Девушка тяжело вздохнула и поднялась на ноги. Откапывание шло медленней, чем она предполагала.

За весь следующий день она очистила лишь маленький участок, окружавший огромное животное. Таким темпом это займет несколько дней, прежде чем она освободит кобылу. Усталая и измученная, Габрия собрала немного травы и насухо вытерла передние ноги лошади, чтобы та не переохладилась. За это она была вознаграждена мягким ржанием.

С удивлением девушка посмотрела на хуннули. Лошадь ответила спокойным взглядом, ее глаза блестели, как черные жемчужины. Внезапно Габрия прильнула к ней, зарывшись в густую гриву. Девушке казалось, что никогда уже после того, что случилось с ее домом и ее семьей, она не сможет испытывать подобное, что все умерло в ней, когда она смотрела на изувеченные тела братьев. Только месть придавала ей силы и наполняла ее сердце. Но вот несчастная, оказавшаяся в ловушке лошадь пробудила родственные чувства; истерзанные остатки ее прежнего бытия безнадежно потянулись к душевному комфорту. Возможно, думала Габрия с безумной надеждой, что прекрасное животное позволит стать ей другом. Если это случится, то такая дружба стоила целой жизни, наполненной трудом.

Спустя некоторое время она встала и вытерла слезы, упрекая себя за несбыточные фантазии. Хуннули подпускала к себе только воинов и мудрых волшебников, но никак не скитающихся девушек. Смешно было даже думать об этом. Габрия хорошенько вычистила одежду и развела огонь. Съев немного хлеба, она уснула раньше, чем погасли последние угольки костра.

Следующее утро встретило ее мрачным рассветом и непродолжительным, но сильным снегопадом. Вершины гор были окутаны покровом из серебристо-серых облаков, по равнине гулял ветер. Проснувшись, Габрия застонала. Она продрогла до костей и была так измучена, что не могла пошевелиться от боли, пронизывающей все тело. Ее плечи и спина ныли, а руки онемели от вчерашнего напряжения. Внимательный осмотр ноги показал, что опухоль еще не спала. Болезненно застонав, Габрия выкинула ботинок прочь. Смахнув снег с плаща, она замотала им лодыжку, надеясь, что ее бедное тело постепенно привыкнет к холоду.

Хуннули наблюдала за ней, пока она завтракала, уже не выказывая нетерпения предыдущего дня. Она и не думала стряхивать упавшие снежинки, которые сверкали на ее черной шкуре как полночные звезды. Габрия взглянула на лошадь с беспокойством, словно бы спрашивая, что случилось. Дикое животное казалось странно ослабленным.

Когда кобыла отказалась от предложенной травы, девушка встревожилась не на шутку. Глаза лошади были пусты и безразличны, как будто все их сияние ушло глубоко внутрь.

— Пожалуйста, скажи мне, что это неправда, — воскликнула Габрия, вздрогнув от пришедшей ей в голову мысли.

Кобыла беспокойно двигалась, поворачивая нос к брюху. Под всей этой грязью трудно было что-либо разглядеть, но одно казалось очевидным: если Габрия не ошибалась, лошадь должна вскоре ожеребиться. Травмы, нанесенные ей во время погони, и два дня, проведенные в холодной воде, привели к преждевременным родам.

Габрия сочувственно посмотрела на распухшие бока кобылы и с отчаянием принялась за дело. Тот объем, который она рассчитывала сделать за два дня, нужно было выполнить сегодня же. Немного грязи скопилось за ночь, но стенки насыпи держались крепко. Продолжив работу, Габрия постепенно откопала живот и задние ноги. Она уже могла видеть очертания жеребенка и надеялась, что работать станет полегче. Кобыла закоченела и ослабла в своей ловушке, и была, вероятно, не в состоянии справиться с тяжелыми родами.

Утро тянулось долго, сопровождаемое снегопадами и изредка пробивавшимися сквозь тяжелые тучи лучами солнца. Габрия прервалась на несколько минут, чтобы собрать побольше камней и веток, а потом продолжала так быстро, как только могло позволить ее израненное тело. Один раз ей пришлось бросить работу и забинтовать кровоточащие раны и ссадины на руках.

Ближе к вечеру силы ее были уже на исходе. Только желание освободить кобылу и ее неродившегося жеребенка придавало ей силы продолжать откапывать. Она работала как автомат: выгребала грязь, отбрасывала ее в сторону, укрепляла насыпь. Боли в руках и спине слились в одну общую боль, которая отступала, когда Габрия принуждала себя работать на пределе человеческой выносливости. Через какое-то время она уже не обращала внимание на снежинки, таявшие сквозь ее одежду, сосредоточившись на борьбе со своей все возрастающей усталостью.

Внезапно кобыла пришла в движение. Слабые толчки пробегали вдоль ее боков, и она раздраженно вскидывала голову. Отчаявшись успокоить лошадь и заставить себя что-то делать, Габрия заговорила вслух:

— Прости, красавица, что это у меня заняло так много времени. Но обещаю тебе, я скоро закончу. Просто я не была готова к чему-либо подобному. — Она горько рассмеялась и отбросила в сторону комок грязи. — Знаешь ли ты, что остается после сожженного селения? Очень мало, почти ничего. Только куча сожженного тряпья, немного почерневшего металла и горы пепла. Много тел — исколотых и израненных, пронзенных стрелой или раздавленных лошадиными копытами, или сожженных, но мертвых. Все мертвы, даже дети. Лошади и домашний скот угнаны. Ничего не остается, только смерть, и пустота, и зловоние…

Хуннули затихла и смотрела на Габрию сверхъестественным взглядом, полным понимания и жалости. Но девушка была слишком занята работой и не могла заметить выражения, промелькнувшего в глазах лошади.

— Ты знаешь, раньше никогда такого не случалось. О, мы часто сражались. Нет ничего, что бы человек клана любил больше честной схватки. Но не такой, совсем не такой. То была резня. — Она смахнула набежавшие слезы. — Я нашла своих братьев всех вместе, — продолжала Габрия мрачно. — Они сражались плечом к плечу, и кровь их врагов лилась ручьем, я видела это. Убийцы забрали с собой раненых и мертвых, но осталось море крови. Мои братья, должно быть, слишком много значили для них. В конце концов какие-то трусы пронзили их копьями, вместо того чтобы сражаться с ними в честном бою… Отец погиб перед нашим шатром, а его преданные воины бились до последнего. В живых не осталось никого.

Девушка замолчала, и призраки мертвых вновь стали преследовать ее. Даже боль в теле не могла затмить горечь одиночества, заполнившего сердце.

— Я единственная уцелела, — прошептала она, — потому что была далеко. А они так во мне нуждались… Я сбежала из дому, как капризное дитя, так как отец сказал, что я должна выйти замуж. А когда я вернулась, чтобы просить прощения за свои необдуманные слова, он был уже мертв. Я справедливо наказана. — Она задумалась на минуту, а затем продолжала: — Мне нужно заслужить право вновь вернуться в клан. Я не мужчина, не женщина: я изгнанница. — Она бросила пригоршню камней в грязь. — Что самое страшное, на наш клан напала банда отступников, посланная этим негодяем, лордом Медбом. Он заплатит за это своей кровью. Хуннули, он думает, что никто не остался в живых, кто бы знал о совершенном им злодеянии, но он забыл обо мне. Я знаю, что лорд Медб умрет. Я, Габрия из клана Корин, собираюсь отомстить ему. Он и не подозревает, что я еще жива, но скоро он об этом пожалеет. Может, его сердце дрогнет при мысли, что весть о его вероломстве разнесется по всему миру.

Внезапно Габрия почувствовала головокружение и припала к лошади. Девушка, задыхаясь, прижалась к живому теплу спины, а ее тело дрожало от ярости и негодования.

— Я должна продолжать, — ее голос прерывался.

Хуннули стояла неподвижно, давая Габрии отдохнуть, пока та не успокоится. Наконец девушка поднялась. Ее лицо не выражало ничего, только губы были сжаты в одну прямую линию, как знак трудно выигранной битвы с собой.

Приближались сумерки, падал легкий снежок. Несмотря на свою усталость, Габрия с тревогой заметила, что кобыла стала проявлять признаки нетерпения. Если лошади случится родить прямо здесь, то потом она не сможет выбраться из трясины. Наступило время для последнего рывка.

Колени девушки были изранены от долгого и неудобного стояния. С трудом она доползла до края насыпи. Кобыла нетерпеливо заржала, ее глаза бешено вращались от боли.

— Ну, вот, теперь все, — сказала Габрия. — Хорошо, если я найду веревку.

Она бросила еще немного гравия на насыпь, чтобы лошадь не соскальзывала. В основном пространство вокруг хуннули было очищено от гравия, но на задних ногах и под брюхом еще висели тяжелые комья. Габрия надеялась, что, пользуясь уступом, лошадь напряжет всю свою силу и сумеет выбраться. Ничем другим она уже не могла помочь.

— Теперь все зависит от тебя, — сказала Габрия.

Лошадь поняла. Она успокоилась, затихла и прикрыта глаза. Ее мускулы напряглись, словно она пыталась вложить всю свою силу в один рывок. Шея изогнулась и задрожала, ноздри раздувались, воздух вырывался из них, как из жерла вулкана. Внезапно кобыла подалась вперед. Все ее существо вытянулось над раскинувшейся грязью, мышцы вдоль шеи и холки собрались в тугие жгуты. Ее жилы были так натянуты, что Габрии казалось, они не выдержат напряжения и лопнут. Цепляясь огромными копытами, кобыла медленно продвигалась вперед, сражаясь за каждый дюйм свободы.

Габрия опустилась на колени, очарованная борьбой лошади. Она ничем не могла помочь и просто смотрела, понимая, что ее жалкие попытки померкли бы перед проявлением колоссальной силы черной лошади.

Медленно грязь начала сдаваться. Передние ноги кобылы немного продвинулись вперед, втаптывая ветки глубже в землю. Лошадь дюйм за дюймом подтягивала задние ноги вперед, к насыпи. Она почти уже выбралась из трясины, только кое-где еще оставались комья грязи. Вложив остаток сил в последнюю попытку, кобыла рванулась вперед. Сначала одна задняя нога, затем другая благополучно достигли насыпи. Лошадь вырвалась из ловушки с триумфальным ржанием, разнесшимся далеко вокруг. Габрия вздохнула с облегчением. Они сделали это! Забросив каменный скребок как можно дальше, она закричала от радости, услышав звук падения.

Внезапно она замерла. Хуннули, гордо закинув шею, возвышалась над девушкой. Габрия еще не успела понять, что произошло, как лошадь стала на дыбы. Несмотря на уставшее тело и подкашивающиеся от изнеможения ноги, кобыла откинула голову назад и поднялась во всем своем величии в древнем приветствии уважения и почета. Затем она легко выбежала из оврага и скрылась в темноте.

У Габрии закружилась голова. Хуннули приветствовала ее, просто девушку, изгнанницу. Никто и никогда не удостаивался такой чести! Габрия не могла поверить, что это произошло именно с ней.

Она неподвижно уставилась на трясину, которая медленно затягивалась грязью. Глаза Габрии слипались, вершины гор кружились в быстром танце. Девушка упала на землю и забылась глубоким сном.

 

Глава 2

«Помоги мне! — чудилось во сне. — Помоги мне, Габрия!»

Она отвернулась от настойчивого зова, желая, чтобы он прекратился. Голос был странный, явно не человеческий, но что-то подсказывало, что он женский, хотя ей это было все равно. Габрия хотела, чтобы ее оставили в покое. Ей было холодно, она не желала знать, кто ее зовет. Что-то теплое коснулось ее щеки, она лениво отмахнулась, удивившись, почему ее рука была такой неуклюжей. Но это не имело для нее никакого значения, ведь требовались усилия, чтобы выяснить, в чем дело, а спать было гораздо приятнее.

Что-то дотронулось до нее более настойчиво.

— Оставьте меня в покое, — пробормотала она.

Внезапно позади нее послышался звук падения. Девушка вздрогнула и заставила себя открыть глаза. Луна еле проглядывала сквозь тяжелые тучи. В кромешной темноте невозможно было что-либо разглядеть на расстоянии вытянутой руки. Разбитая и продрогшая, Габрия перевернулась и попыталась сесть. Она увидела огромную черную тень, нависшую над ней. Страх сковал все ее тело, и она закричала, заслонив лицо от неведомого призрака.

«Помоги мне!» — голос послышался снова.

Габрия приникла к земле, озираясь по сторонам. Она была так перепугана, что могла слышать биение собственного сердца. Но откуда же раздается этот голос? Черная тень не двигалась, стояла неподвижно, однако что-то поблескивало бледным призрачным светом. Внезапно Габрия услышала мягкое нетерпеливое фырканье.

Она с облегчением вздохнула и спросила:

— Это ты, хуннули?

Габрия поднялась и с удивлением посмотрела на лошадь. Произошло что-то страшное. За себя Габрия уже не боялась. Она дотронулась до нее рукой и с тревогой заметила, что животное мелко дрожит и взмокло от пота, несмотря на холодный ветер.

Габрия бросилась к маленькому лагерю, подбросила дров в костер, превратив его в ревущее пламя. Огонь осветил хуннули, и в его мерцающем свете девушка поняла, что оправдались ее худшие предположения: у кобылы начались роды, ее шкура блестела, уши нервно вздрагивали. По низко опущенной голове и судорогам, пробегавшим по телу лошади, Габрия определила, что это продолжается уже некоторое время.

Осторожно, стараясь не потревожить кобылу, Габрия провела рукой по ее брюху. Она никогда не принимала роды одна, но часто помогала отцу и знала, на что следует обратить внимание в первую очередь. Лошадь стояла неподвижно, тяжело дыша, пока Габрия ее осматривала.

— Бедняжка хуннули, — промолвила девушка, — что тебе пришлось пережить. Да и твой жеребенок слишком большой. Быть может, он даже перевернулся внутри.

Она молила, чтобы не случилось ягодичного предлежания. У кобылы уже отошли воды, и ее родовой канал был сухим.

Если жеребенок закрутился, то Габрии не хватит сил и знаний исправить положение. Она могла только надеяться, что это будут легкие роды. Девушка даже не знала, жив ли жеребенок, но нужно было срочно что-то предпринять, если она собиралась спасти его и кобылу.

Габрия быстро набрала снега в кожаную сумку и поставила ее возле огня. Она перебрала все свои вещи, взяв баночку с мазью и накидку. Затем она разорвала тунику на длинные полосы и связала их в одну веревку, сделав на конце петлю. Как только снег в сумке растаял, она вымыла руки и, зачерпнув мазь, смазала их.

Девушка взяла веревку и подошла к кобыле. То, что она собиралась сделать дальше, должно быть, причинит лошади боль, но, возможно, у той не хватит уже сил сопротивляться. С величайшей осторожностью Габрия ввела свою руку с веревочной петлей в родовой канал кобылы. Лошадь вскинула голову, но не воспротивилась этому.

Вскоре девушка добралась до передних ножек жеребенка. Она крепко затянула вокруг них петлю, затем протолкнула руку дальше, преодолевая сопротивление при каждой следующей схватке. Она с облегчением вздохнула — к счастью, жеребенок лежал правильно, только его головка была повернута и крепко прижата к тазовой кости.

Но все надежды на благополучный исход угасли, когда Габрия дотронулась пальцами до щеки жеребенка. У нее замерло сердце. Тело малыша было неподатливым и не совершало никаких движений, свойственных живому существу. В отчаянии она развернула головку жеребенка и вынула руку. Кобыла, как бы почувствовав облегчение, легла на землю, а Габрия тем временем ухватилась за веревку. С каждой схваткой она настойчиво вытягивала жеребенка, тихо разговаривая, чтобы успокоить кобылу и побороть свой собственный страх.

Наконец жеребенок родился. Он лежал на холодной земле, а в глазах его застыла смерть. Габрия вынула его из последа и прочистила ноздри, хотя отчетливо понимала, что все ее попытки были напрасны. Крошечный жеребенок задохнулся во время долгих родов.

Девушка тяжело опустилась на землю, вглядываясь в мертвого малыша. Как же это несправедливо, кричало ее сердце, почему она всегда опаздывает. Жеребенок был совершенных пропорций, с белым зигзагообразным шрамом на темной лопатке. Глаза Габрии наполнились слезами. Если бы ей удалось спасти малыша, то он сейчас открывал бы для себя новый мир.

Кобыла лежала не шевелясь, измученная тяжелыми родами. Она даже не посмотрела на своего жеребенка, словно бы зная, что он в ней не нуждался. Ее глаза были закрыты, прерывистое дыхание понемногу выравнивалось. Габрия бессильно уронила голову, в ее сердце медленно проникала новая боль.

Огонь угасал, его свет постепенно вытеснялся лучами восходящего солнца. Ночной мрак отступал. Где-то в зарослях кустарника запела ранняя пташка. Тучи рассеялись, оставив вершины сверкать снежным великолепием. Воздух над степью был чист и прозрачен.

Солнце окончательно разбудило Габрию. Его тепло проникало в скованное холодом тело, грело шею, пока девушка не встала. Вздохнув полной грудью, Габрия потянулась, чтобы размять застывшие за ночь мышцы.

Солнце было восхитительным. Так приятно было нежиться под его лучами! Но нагревшаяся спина напомнила Габрии о возможной опасности — снег с вершин скоро начнет таять, и вода заполнит каждую трещинку и ложбинку. Недавняя оттепель, которая образовала озеро талой воды в низине, затронула только подножия холмов. Если же снег сойдет с самого верха, то овраг, в котором они находились, может быть полностью затоплен. У них будет немного времени, чтобы собраться, но Габрия не хотела зря терять ни минуты. Она и так провела здесь слишком много времени. Еда у нее кончилась, и силы быстро оставляли ее.

Девушка стряхнула с себя налипшую гальку. Стоило ли вообще отсюда уходить? Она так устала. Габрия знала, что если бы она была в хорошей форме, то ей потребовалось бы пятнадцать дней, чтобы достигнуть Хулинин Трелд. Но, покачав головой, она поняла, что в данном случае это невозможно. Никогда в жизни Габрия так далеко не уходила, а сейчас к тому же ее ноги были покрыты волдырями, а обувь изорвана после двухдневного перехода из Корин Трелд. Ее все еще болевшая лодыжка не заживет под напряжением постоянной ходьбы, а мышцы, потерявшие свою упругость, не вынесут долгой дороги. Руки были все в порезах, а желудок постоянно требовал пищи. Она все бы отдала за мягкую постель и горячий завтрак.

Габрия вздохнула. В действительности не имело никакого значения, сколько еще проблем она перечислит. Но в душе она была уверена, что не сдастся. Габрия, последняя из рода Корин, она не доставит лорду Медбу удовольствие видеть ее мертвой в грязном овраге.

Девушка взглянула на погибшего жеребенка и поняла, что ей делать дальше. Малыш должен быть похоронен. Она и в мыслях не допускала, что маленькое тело может достаться на растерзание волкам и хищным птицам.

Казалось, кобыла спала, и тогда Габрия взяла жеребенка на руки и направилась к вершине холма. Тельце было на удивление легким, даже для новорожденного жеребенка, но нести его по скользкому склону было неудобно. Габрия, тяжело прихрамывая, вскоре достигла вершины.

Она положила свою печальную ношу в углубление между двумя валунами и воздвигла пирамиду из камней на могиле жеребенка. Работая, она пела ту же погребальную песнь, что и над телами погибших братьев. Когда все было закончено, она, наконец, дала волю переполнявшему ее отчаянию.

— О Матерь всего живого, — застонала она, — я так больше не могу. Неужели к этому я должна была прийти — хоронить тех, кто что-либо значил для меня?

«Не оплакивай моего сына», — послышался вдруг голос.

Габрия вскочила, внезапно выведенная из своего состояния. Это был тот самый голос, который чудился в ее снах. Она стиснула руки, боясь закричать. Слова звучали у нее в голове, и она прекрасно знала, что ни один смертный человек, кроме древних колдунов, не обладал даром телепатии.

Голос раздался снова:

«Мой сын умер, но, быть может, он придет ко мне в новом облике».

— Кто это? — спросила Габрия, ошеломленная вторжением в свои мысли.

«Мое имя непроизносимо для вашего языка, ты можешь звать меня Нэра».

Внезапно Габрия поняла, кто с ней разговаривает. Удивленная, она обернулась и увидела стоящую рядом хуннули.

— Так это ты? — прошептала девушка.

«А кто же еще?!»

Кобыла выглядела ужасно, вся в грязи и засохшей крови, со спутанной гривой и хвостом. Но ее гордый дух не был сломлен, а глаза сияли мудростью, изумившей девушку.

«Мы почти не общаемся с вами, только с некоторыми избранными».

Габрия прислонилась к камню, как бы ища поддержки, ее ноги подкашивались.

— Но почему?

«Это очень тяжело. Человеческий мозг слишком сложен для нашего восприятия, хотя отдельные люди заслуживают внимания».

Габрия несмело указала на себя:

— Но почему именно я?

«Я обязана тебе жизнью, — голос немного смягчился. — И ты нуждаешься в моей поддержке».

— Ты можешь читать мои мысли?

«Нет. Я могу только передавать свои».

— Если бы ты могла их прочитать, то узнала бы, что я недостойна твоей поддержки, даже не стоило мне ее предлагать. Я — изгнанница.

Кобыла наклонила голову, покосившись черным глазом в сторону девушки.

«Я знаю, кто ты и что произошло. Я многое знаю про тебя, о чем ты сама даже не догадываешься. — Лошадь фыркнула. — Я Нэра из породы хуннули и выбираю только тех, кто мне нравится».

— Но я не достойна тебя.

«Ты слишком упряма. Забудь об этом. Теперь ты мой друг».

Габрия отвернулась, чтобы скрыть непрошеные слезы.

— Но я же не смогла спасти твоего жеребенка.

«Мой сын умер до того, как я пришла к тебе. Из-за своей гордыни я хотела родить первенца сама, без чьей-либо помощи, но была слишком слаба».

— Прости меня, — сказала девушка, чувствуя бесполезность слов.

«У меня будут еще дети. А теперь я пойду с тобой».

Габрия хотела продолжать спорить. Ее потрясло, что хуннули, существо из легенд, которые она слышала в детстве, предлагает ей свою дружбу. Могла ли она это принять? Ведь она была изгнанницей, не принадлежала ни одному клану, не имела семьи, которая бы ее защищала, наконец, у нее не было будущего. Вся ее жизнь была подобна комку глины, выброшенному кем-то за ненадобностью; у нее ничего не осталось на память о семье, кроме жалких обломков и разбитых черепков, и мысли, что все это было. Что она могла предложить хуннули? Только страх, неопределенность, подозрение и смерть.

Нет. Как бы она не мечтала о таком счастье, она не должна соглашаться на предложение Нэры.

Желудок Габрии был наполнен свинцовой тяжестью, ее била дрожь, вызванная отнюдь не ветром.

— Нэра, я думаю, во мне не осталось совсем ничего, что я могла бы предложить взамен твоей дружбы.

«Если бы это было так, я бы не вернулась».

— Я стремлюсь только отомстить, — голос девушки прервался.

Она не могла думать ни о чем другом, кроме своей цели. Хотя она не собиралась отказываться от данного обещания, все же ей было страшно. Многие пытались убить лорда Медба и в открытом бою, и один на один, но он по праву считался искусным и жестоким воином, а еще, говорили, его охраняют тайные силы. Если это было действительно так и хорошо обученные воины проигрывали в схватке с ним, на что могла надеяться она. Горе и отчаяние не освободят ее от выполнения долга, но насчет будущего у нее не было никаких иллюзий.

Нэра приблизила нос к плечу Габрии и глубоко вздохнула, словно хотела привыкнуть к новому другу. Девушка могла чувствовать тепло ее тела, приятный запах, в котором смешались трава, солнце и какая-то сладость, свойственная только лошадям. Знакомый аромат благоприятно подействовал на ее издерганные нервы, и все ее возражения показались такими незначительными, что, когда Нэра сказала ей: «Пусть все идет своим чередом, а я отправлюсь с тобой», Габрия лишь только кивнула, не в силах что-нибудь сказать.

Потрясенная, Габрия возвращалась в лагерь. Она быстро поела и собрала свои пожитки в мешок. Изорванная накидка ни на что больше не годилась, и она выбросила ее, не раздумывая. Оставшаяся туника была такой же грязной, как и она сама, и девушка подумала, что не мешало бы вымыться. Это единственное, о чем ей оставалось мечтать.

— Есть ли здесь поблизости ручей или водоем? — спросила она Нэру.

«Да, но чуть дальше находятся горячие источники».

— Горячие ключи? — воскликнула Габрия, не веря в свою удачу. — А где именно?

«Надо лишь спуститься вниз».

Девушка взглянула на ряд вершин и устало улыбнулась. Наверно, это где-нибудь вблизи перевала Волчье Ухо, горы причудливой формы с двумя вершинами. Она подняла мешок и, набросив на плечи плащ, указала посохом:

— Веди, Нэра.

Кобыла посмотрела на нее, и в сияющих глазах промелькнула веселая искорка.

«Не кажется ли тебе, что верхом ты доберешься быстрее?»

Габрия не поверила своим ушам.

— Ты позволишь мне сесть на тебя? — Она запиналась на каждом слове.

«Ты ведь умеешь ездить верхом, не правда ли?»

— Конечно, но я…

«Я не собираюсь тащиться целый день, поджидая тебя, и кроме того, мне тоже следует побыстрей вымыться».

Габрия была удивлена:

— Нэра, но ведь женщины не имеют права ездить верхом на хуннули.

Кобыла фыркнула, что очень походило на человеческий смех:

«Это все сказки, распространяемые мужчинами, которые боятся амбиций своих жен».

Девушка засмеялась, и словно тяжелый груз упал с ее плеч. Она отбросила посох и, забравшись на огромный камень, залезла на спину Нэры. Габрия удивилась, какое горячее тело было у лошади; оно вздрагивало, испуская тепло, как затухающий огонь. Девушка вытянула руку, чтобы потрогать черную, выгнутую шею Нэры, восхищаясь силой, таившейся под гладкой шкурой. Казалось, что заряд молнии, оставивший след на лопатке лошади, был спрятан в глубине тела.

Нэра двинулась из оврага и, пробираясь среди острых камней, легко преодолевала милю за милей.

Габрия уцепилась за гриву, но не потому, что боялась упасть, а просто чтобы чем-то занять руки. Ей не нужно было удерживать равновесие или направлять лошадь. Кобыла двигалась удивительно плавно и грациозно, и девушке казалось, что она слилась в единое целое с Нэрой, словно припаянная теплом ее тела. Габрия откинулась назад, позволяя ветру играть ее волосами, а солнцу нежно ласкать лицо. Она отдыхала, наслаждаясь этой великолепной поездкой.

Они мчались по земле, будто тени облаков, гонимых ветром, до тех пор, пока овраг в Хорнгарде не стал всего лишь воспоминанием, а южные вершины Дархорна не поднялись, как часовые, на их пути.

Они разбили лагерь в маленькой долине горячих ключей и минеральных источников. Габрии это место казалось сверхъестественным, наполненное вырывающимся паром, странными запахами и необычного цвета водоемами, в которых постоянно что-то булькало. Но Нэра нисколько не удивлялась окружающему ландшафту и вскоре отыскала углубление, наполненное горячей водой. Там они и искупались, а вместе с грязью уходила боль недавно пережитого, и постепенно Габрия забыла свою неприязнь к этой долине, нежась в теплой воде источника.

Они остались здесь на несколько дней, чтобы их измученные тела могли немного поправиться. Габрия ухаживала за Нэрой, смазывая глубокую рану на ее шее целебной мазью, а та кормила ее своим полезным и питательным молоком, предназначенным для жеребенка. Габрия слышала истории, как влияет молоко хуннули на людей, но ее желудок настойчиво требовал пищи, и она пила молоко с благодарностью, приписывая свое скорое выздоровление чудодейственным водам источника.

Прошло два дня, и Нэра почувствовала приближение весенней грозы. Неохотно собрав свои пожитки, Габрия забралась на спину лошади для последнего перехода. Хуннули и ее всадница ехали по холмам, окружавшим долины Дархорна. Местность постепенно менялась, воздух становился теплее и суше, деревья забирались все выше по склону, уступая место кустарнику и сочной траве. Сглаженные ветром и водой, горы потеряли свои резкие очертания и казались Габрии мягким морщинистым ковром. Вершины Химачала остались далеко позади, а на востоке, до самого горизонта, простиралась безбрежная степь.

Раньше, чем предполагала Габрия, горы начали поворачивать на запад. Она едва могла поверить в то, что они так быстро добрались сюда. Обычно дорога из Хулинина в Корин Трелд занимала семеро суток верхом, а Нэра преодолела это расстояние за три.

Вечером третьего дня они достигли Маракора, одиноко стоящей вершины горы Часовой Ветров, которая охраняла северный вход в долину реки Голдрин.

За Маракором горы, образуя огромную арку, поворачивали на запад, а затем вновь на юг, теряясь в пустынных пространствах степи. Внизу, в серпообразной долине, по которой протекала река Голдрин, клан Хулинин устраивал свой зимний лагерь. Все поколения этого рода бродили по степям, пасли там свои стада на сочных пастбищах, но каждую зиму возвращались под прикрытие гор. Под защитой Маракора и Криндира, второй вершины, расположенной к югу, они жили, совершали обряды, праздновали рождение жеребят, как делали это их отцы много веков назад.

Здесь — на вершине, находящейся чуть ниже Маракора, — Нэра и Габрия остановились. Отсюда они могли видеть черные шатры, раскинувшиеся внизу, как крылья огромной бабочки. Габрия была поражена размерами становища, она никогда раньше не видела весь клан, собравшийся в одном месте, и, несмотря на рассказы ее матери, не была готова к гигантским размерам селения. Ее клан едва насчитывал сто человек. Но этот! Здесь должно быть несколько сотен людей.

Девушка отвела взгляд от лагеря, повернувшись к пастбищу. Количество лошадей и домашнего скота было показателем благосостояния, и девушка определила, глядя на размеры стада, разгуливающего вдоль реки, что Клан Хулинин действительно очень богат.

Устроившись на ночлег, Габрия попыталась вспомнить все, что знала о Сэврике, вожде племени Хулинин. Хотя он управлял кланом ее матери, видела она его всего несколько раз на общих праздниках. Но тогда ей было не до деталей. В памяти всплывал лишь смутный образ темноволосого, бородатого человека, у которого на плече постоянно сидел сокол.

Габрия знала, что ее отец любил и уважат Сэврика, в детстве они были друзьями, но она не имела представления, как далеко зашла их дружба и повлияет ли это обстоятельство на решение Сэврика принять ее в свой клан.

Ей хотелось узнать побольше об этом человеке, прежде чем она отважится вступить в его окружение. Как он отнесется к тому, что единственный уцелевший человек из клана Корин придет со своими проблемами и страхами, прося его о помощи. Если ее переодевание пройдет успешно, примет ли он ее в свой клан? У него было достаточно пищи, чтобы прокормить многих, даже таких слабых и бесполезных, как она, но, по всей вероятности, в воинах он не нуждался. Кроме того, Сэврик не захочет рисковать, принимая изгнанника из другого клана.

Итак, думала Габрия, тот факт, что ее мать была из рода Хулинин, вкупе с дружбой отца должен оказать влияние на решение вождя. И конечно, с ней была хуннули. Так мало людей умели обращаться с этими замечательными животными, и Сэврик дважды подумает, перед тем, как отвергнуть Габрию, отказавшись от той славы, что принесет его народу Нэра.

С другой стороны, если он узнает, что она переодетая девушка, вопрос о ее принятии отпадет сам собой. Закон клана строго запрещал женщине становиться воином. Вождь племени должен будет немедленно убить Габрию за то, что она оделась юношей и попыталась проникнуть в его окружение.

Она могла только надеяться, что обман не раскроется, иначе у нее не оставалось ни одного шанса быть принятой и, следовательно, отомстить лорду Медбу. Она будет верить в свою счастливую звезду и рассчитывать на защиту своей покровительницы, богини Амары. А пока она решила ни о чем больше не думать. Закутавшись в плащ, Габрия попыталась заснуть, но прошло много времени, прежде чем сон сморил ее.

Она проснулась на рассвете, разбуженная доносившимися звуками рожка. Восточные звезды гасли в бледном свете, игравшем на вершине гор. Рожок зазвучал вновь, разносясь над долиной с призывным обращением к солнцу. Габрия вскочила на ноги и бросилась на вершину холма.

Далеко внизу, перед входом в лагерь, часовой верхом на лошади третий раз поднес к губам рожок. Темнота отступала, давая дорогу дню. Золотые лучи солнца пронзили темный горизонт, разукрасили землю яркими красками, затмив свет исчезающих звезд.

«Они хорошо делают, что приветствуют Солнце».

Габрия взглянула на стоящую рядом Нэру.

— Однажды я ходила встречать рассвет с Габрэном, моим братом-близнецом, — медленно произнесла она. — Отец не знал об этом, иначе бы он отругал меня за то, что я поехала со всадниками. Но я просила и умоляла, и наконец, Габрэн разрешил пойти с ним. Мы стояли на вершине холма, высоко над лагерем, и он трубил в свой рожок, радостный и веселый. Мне он казался воплощением нашего героя, Валориана, вождя клана, созывающего людей на войну.

«Я знала Валориана, это он научил хуннули разговаривать».

Габрия рассеянно кивнула, задумавшись о чем-то своем. Всадник вернулся к стадам, и весь лагерь ожил. Девушка наблюдала за ним, как вдруг ее лицо стало жестоким, она стиснула зубы, и слеза скатилась по щеке.

Нэра мягко дотронулась до плеча Габрии, прервав ее воспоминания. Девушка вздохнула, а потом рассмеялась. Вытерев слезы, она коснулась заживающей раны на шее лошади.

— Время начинать эту игру, Нэра. Ты доставила меня сюда, но дальше я пойду одна.

Нэра, фыркнув, искоса взглянула на Габрию сквозь густую челку:

«Игра давно уже началась, я хочу посмотреть, как она будет продолжаться».

Девушка улыбнулась и на мгновение благодарно прильнула к сильному телу лошади.

Они вернулись в лагерь, и Габрия быстро завершила последние приготовления к своему переодеванию. Она специально не выстирала одежду, которая казалась достаточно грязной, запачканной потом и кровью. Сморщив нос, Габрия понюхала свою накидку — за три дня она так и не привыкла к отвратительному запаху. Девушка потерла грязью лицо, руки и волосы. Если все пройдет удачно, за слоем пыли никто не разглядит, что она вовсе не юноша. Позже ей придется еще что-нибудь придумать, чтобы маскировать лицо. Она не собиралась всю жизнь ходить грязной.

Габрия прикрепила короткий меч к кожаному поясу, а кинжал отца с серебряной рукояткой, инкрустированной рубинами, запрятала в ботинок. Собрав мешок, она перекинула плащ через плечо и глубоко вздохнула.

Нэра взобралась на вершину горы и призывно заржала. Ее зов разнесся далеко над пастбищами Хулинина и эхом отразился от высоких скал. Все лошади внизу задрали головы, и на крик Нэры раздалось приветственное ржание жеребцов.

Игра началась.

 

Глава 3

Незнакомец прискакал в лагерь утром, лишь только рожки подали сигнал к возвращению ночной стражи. Остановившие его часовые были настороже и держались на почтительном расстоянии от хуннули, рядом с которой бывшие под ними харачанские жеребцы казались совсем небольшими. Замерев, люди с испугом смотрели вслед не обращавшему на них внимания незнакомцу. Новость быстро облетела шатры. Мужчины и женщины устремились ему вслед, шепотом обмениваясь тревожными догадками.

Незнакомец выглядел юношей четырнадцати или пятнадцати лет с гибкой фигурой и лицом, покрытым маской грязи. Его золотистые волосы, обрезанные короче, чем у юношей его возраста, были такими же грязными, как и лицо. Он сидел на хуннули свободно, его тело было расслабленным, но лицо напряжено. Он пристально и неподвижно смотрел вперед, не обращая внимания на толпу позади себя. Его плечи, как символ огня и смерти, покрывал красный плащ.

Плащ не являлся чем-то необычным, его имел каждый мужчина степного клана. Но только один маленький клан, Корин, носил кроваво-красные плащи. По сообщениям недавних вестников этот клан был полностью вырезан всего двенадцать дней назад. Что-то в этом событии наводило на мысли о колдовстве.

Кто был этот юноша, который носил плащ уничтоженного клана и ехал на хуннули?! Даже в сказках, рассказываемых бродячими певцами, не говорилось о том, чтобы юноша смог приручить дикого хуннули, особенно такого великолепного, как эта кобыла. Она блестела, словно покрытое черным лаком серебро, и ступала пружинисто с настороженной гордостью боевой лошади. На ней не было нарядной сбруи, да она бы и не допустила этого. Окружавшие их люди ничего не могли поделать и были поражены тем, что юноша, еще даже не воин, сумел завоевать дружбу такой, как она. Уже одно это стоило того, чтобы об этом говорили.

К тому времени, как три всадника достигли круглой площадки для общих собраний перед холлом верода, большинство членов клана уже ожидали их здесь. Юноша и его сопровождение спешились. Не было произнесено ни слова, и тишина была гнетущей. Из арочного входа в холл показались пятеро воинов с обнаженными мечами и в золотых плащах с разрезами на спине и жестами указали юноше на вход. Они забрали его меч и мешок и кратко приказали предстать перед вождем. Сопровождавшие юношу стражи следовали за ним.

Хуннули перебирала копытами на одном месте и угрожающе всхрапывала на окружающих ее людей. Они быстро ее поняли и оставили в полном одиночестве. Люди собрались в шумно переговаривающиеся группы и терпеливо ожидали результатов встречи.

В отличие от зимних лагерей многих других кланов, Хулинин Трелд был основан несколько столетий назад. Поколения Хулинина возвращались к естественной защите долины, пока она постепенно не превратилась для клана в символ дома. Для полукочевого народа долина была олицетворением устойчивости и постоянства, поселением, в которое они могли возвращаться из года в год. Гордость за свой дом послужила причиной тому, что, согласно древним традициям лагеря, Хулинин выстроил постоянное помещение для советов клана, сооружение, которое уцелело бы до тех пор, пока отзвук удара последнего копыта был слышен в долине.

Пещера для холла была вырыта в склоне высокого холма неподалеку от водопада реки Голдрин. Часовые, стоящие по сторонам массивного арочного входа, могли видеть через площадь все становище, распростершееся, подобно замершему оползню, по дну долины. Над входом колыхались на ветру золотые знамена клана Хулинин.

Главный зал холла простирался вглубь холма. В два ряда по длине зала располагались деревянные колонны, доставленные с гор. На каждой колонне горели вставленные в железные скобы факелы, а с потолочных балок свисали, раскачиваясь, золотые лампы. В большом каменном очаге в центре зала горел огонь. Языки пламени трепетали в тщетных попытках последовать вслед за дымом в вентиляционные отверстия. Столы на козлах, редкость в лагере, были составлены вдоль стены, готовые к пирам и празднествам, за ними стояли несколько бочек с вином и медом. На побеленных стенах висели гобелены ручной работы и захваченное в битвах оружие.

В дальнем конце зала на возвышении из темного камня сидел вождь. Он внимательно следил из-под полуопущенных век своими темными глазами за представшим перед ним незнакомцем. Позади него полукругом стояли его личные охранники, члены хитгарда. Люди с трудом раздвигались, когда юноша проходил среди них. Сэврик мог ощущать их гневное возбуждение. Ничего удивительного, что им было не по себе, они все были встревожены слухами о колдовстве и ужасах резни в Корин Трелд. Прежде кланы не сталкивались ни с чем подобным. Отзвуки этого ужасного деяния никогда не смогут угаснуть, и одни боги ведают, какие еще потрясения сулит им появление этого юноши.

Сэврик скрывал свои опасения относительно юноши, но он видел, что остальные были настроены откровенно подозрительно. Даже сын Сэврика Этлон, стоящий по правую руку вождя, наблюдал за юношей с нескрываемой настороженностью.

В четырех шагах от вождя юноша преклонил колени и поднял в приветствии левую руку:

— Приветствую тебя, лорд Сэврик. Я доставил тебе поклон от моего умершего отца, — произнес он сильным низким голосом.

Сэврик слегка сдвинул брови и наклонился вперед.

— Кто твой отец, юноша? Кто приветствует меня из могилы?

— Датлар, вождь исчезнувшего клана Корин.

— Мы слышали о трагедии, постигшей этот клан. Но кто ты, и как случилось, что ты выжил, если ты действительно сын Датлара?

Габрия почувствовала острую боль. Она ожидала, что вопрос о том, как она осталась в живых, будет задан, но так и не смогла отвечать на него без острого чувства вины. Она опустила голову, чтобы скрыть свое пылавшее от стыда лицо.

— Ты болен? — резко спросил Сэврик.

— Нет, лорд, — ответила Габрия, по-прежнему опустив глаза. — Мои глаза не привыкли к полумраку этого зала. — По крайней мере, это было правдой. После яркого утреннего солнца ей было трудно что-либо рассмотреть в темноте зала. — Моя величайшая вина в том, что я остался в живых. Я — Габрэн, младший сын Датлара. Я заблудился в тумане, когда охотился в горах на орлов.

— Туман? — сардонически прервал ее Этлон.

Ропот изумления и скептицизм наблюдающих за разговором воинов усиливали его недоверие.

Габрия пристально взглянула на Этлона, впервые ясно разглядев его. Он отличался от окружающих его людей, будучи выше ростом, крепко сбитым и светлокожим. Его каштановые волосы были коротко обрезаны, а густые усы смягчали резкие линии рта. В его поведении чувствовались естественная привычка повелевать и несомненная одаренность. Так как он носил пояс вер-тэйна и возглавлял воинов, он мог представлять собой большую угрозу для нее, чем Сэврик. Сэврик был верховным вождем, но как военачальник Этлон возглавлял верод. Если Габрия будет принята, она окажется под его непосредственным началом. При мысли об этом Габрия упала духом, так как он выглядел человеком скорее сильным, чем обаятельным, скорее решительным, чем терпеливым. Он мог стать грозным противником.

Габрию раздражало то, как Этлон смотрел на нее. Его карие глаза подозрительно щурились, обдавая ее ледяным холодом. Рука сжималась на поясе, на волосок от рукояти короткого меча.

— Да, туман! — резко бросила она Этлону, заставляя его снова усомниться в правдивости ее слов. — Вы знаете, в холодные весенние дни у нас не бывает тумана. Но он пришел. Поэтому всадники отправились к стадам, а женщины и дети оставались в шатрах.

«За исключением меня», — с горечью подумала она. Она заблудилась в тумане на пути к дому и никогда не забудет его промозглую сырость.

— Туман был густой и холодный, и когда нас атаковали со всех сторон, сигнала тревоги никто не подал. Они вырезали всех и прочесали лес вокруг, чтобы быть уверенными, что не спасся никто. После этого они собрали в табун лошадей, перебили домашний скот и сожгли шатры. — Габрия повернулась к Сэврику, гневно вскинув голову: — Это было тщательно спланировано, лорд. Это была умышленная резня не с целью грабежа. Я знаю, кто несет за это ответственность. Я хочу отомстить.

— Я вижу. — Сэврик снова сел и стал медленно постукивать пальцами по колену.

Вождь и вправду был так красив, как это помнилось Габрии, среднего роста с темной аккуратно подстриженной бородой и ястребиным взглядом черных сверкающих глаз. Его лицо, опаленное солнцем и резкими ветрами, несло на себе следы многих сражений. На правой руке не хватало мизинца.

Теперь он сидел, изучал Габрию, пытаясь увидеть проявления слабости или какие-либо промашки. Он угадывал в юноше фамильное сходство, но странным образом Габрэн напоминал ему больше свою мать, Самару, чем его друга Датлара. Сэврик был склонен поверить тому, что сказал юноша, каким бы невероятным это ни казалось. Внутреннее чувство подсказывало вождю, что юноша не является предателем, а это чувство никогда его не обманывало. Но прежде чем объявить свое решение о принятии юноши в клан, он решил удовлетворить любопытство воинов.

— На тебе красный плащ твоего клана, Габрэн, и мы принимаем на веру твой рассказ, так как нам мало что известно об этой засаде. Но я не имею очевидных доказательств того, что ты действительно тот, за кого себя выдаешь.

Габрия ответила гневным взглядом. Конечно, следовало ожидать, что они не сразу поверят в ее рассказ. Слухи о войне множились с прошлой осени, и после уничтожения целого клана любой вождь в степи проявлял бы осторожность.

Она сбросила плащ на пол перед собой. Его яркий цвет притягивал к себе все взгляды, как будто зачаровывая.

— Мой отец, Датлар из клана Корин, женился на Самаре из клана Хулинин двадцать пять лет назад. У них было четыре сына и одна дочь. — Она говорила медленно, как будто наизусть повторяя свой рассказ. — Моя мать была прекрасна и так же белокура, как ты темноволос. Она умела играть на лире и флейте, и у нее была золотая брошь в виде лютика. Она умерла десять лет назад. Мой отец был твоим другом. Он много раз рассказывал мне о тебе. В залог вашей дружбы ты дал ему это.

Она вынула из своего башмака кинжал и бросила его на плащ. Он лежал на алой ткани молчаливым вестником, и красные камни на его рукоятке сверкали, как капли крови.

Сэврик встал и наклонился за кинжалом.

— Моя стража становится небрежной, — тихо произнес он. Вождь пристально смотрел на сверкающее лезвие, поворачивая кинжал в руках. — Если ты действительно сын Датлара и он был убит предательски, тогда я тоже должен отомстить за моего кровного брата.

Габрия была ошеломлена. Кровный брат! Она не ожидала этого. Если Сэврик поверил ей и той подтасованной версии о резне, которую она изложила, он мог ограничиться во имя клятвы дружбы с Датларом тем, что позаботится о его семье — о том, что от нее осталось. Но кровная дружба обязывала так же, как кровное родство, и налагала ту же ответственность. Для Сэврика теперь не имело никакого значения то, что Габрия изгнанница. Она должна была только убедить его, что она говорила правду и, что гораздо труднее, что ей действительно известен убийца. И тогда он сделает все возможное, чтобы помочь ей.

— Лорд Сэврик! Именем хуннули, которая доставила меня сюда, и богами, которые уберегли нас, клянусь, что я — дитя Датлара, и я знаю, кто уничтожил мой клан: — Она говорила со всей возможной силой убеждения, пристально глядя в черные глаза Сэврика.

Сэврик снова сел, все еще держа кинжал и так пристально его разглядывая, как будто он до сих пор хранил отпечатки человека, который когда-то носил его.

— Хуннули, как ничто другое, является самым сильным доводом в твою пользу. Она одна может служить твоим ручательством.

Этлон шагнул в сторону отца.

— Хуннули или нет, но в Корин Трелд имело место колдовство. Мы не можем так просто поверить словам этого юноши. — Он наклонился и подхватил плащ. — Всякий мало-мальски изобретательный человек может заполучить алый плащ и сочинить увлекательную историю.

Габрия вырвала плащ из его рук и крепко прижала к груди. Ее глаза пылали яростью.

— Да, туман в Корин Трелд возник посредством волшебства, волшебство направляло руку лорда Медба. Но не я!

Имя лорда Медба прозвучало впервые, и значение этого имени не ускользнуло от наблюдающих за всем происходящим воинов. Они невнятно переговаривались между собой, и казалось, что никто из них не удивлен выдвинутым ею обвинением. Этлон также не был удивлен и даже не пытался скрыть своих подозрений о безбожности лорда Медба.

— Может быть, и нет. Но ты можешь оказаться прислужником Медба, посланным шпионить за нами. Совершенно ясно, что ты не мог уцелеть во время резни или заполучить кобылу хуннули без посторонней помощи, — ответил Этлон с обдуманной издевкой.

— Конечно, нет, — парировала Габрия. — Как ты убедился, это невозможно было сделать.

— Я знаю, что простой юноша не может заслужить расположения хуннули. Я ездил на жеребце хуннули, и приручить его задача не для ребенка.

— Я вижу, почему это было так трудно для тебя, — заметила Габрия с сильным сарказмом, — хуннули хорошо разбираются в характерах.

Несколько стражников засмеялись. Сэврик скрестил руки и с интересом следил за перепалкой. Юноша обладал гордостью и отвагой, необходимыми для мести. Несомненно, он унаследовал эти качества у своего отца.

Этлон пожал плечами:

— Тогда ты легко достиг своего с помощью колдовства или принуждения, зная, что хуннули поможет тебе проникнуть в наш клан. Как мы можем не считать тебя самозванцем?

— Самозванец?! — Габрия почти кричала, заглушая его.

Она испугалась, что высокие звуки ее голоса выдадут ее, и быстро понизила его, надеясь, что никто не заметил женственного звучания ее голоса. Она знала, что Этлон намеренно провоцирует ее, но она уже достаточно терпела его высокомерные обвинения и его самого. Он не знал, как близок он был к истине.

— Ты, никому не известный пожиратель грязи, разгребатель дерьма.

Она продолжала пространно и разнообразно описывать привычки и характер Этлона, используя все ругательства, которые она когда-либо слышала от своих братьев, пока люди вокруг нее не начали задыхаться от сдерживаемого хохота. Даже Сэврик был захвачен врасплох. Лицо Этлона начало наливаться кровью, а рот затвердел как гранитная щель. Наконец, прежде чем лопнуло терпение его сына, Сэврик одним жестом остановил Габрию.

— А теперь, — обратился он к Этлону, — я бы хотел знать, почему ты думаешь, что этот юноша может быть самозванцем.

Фигура стоящего на помосте Этлона олицетворяла суровость. Он чувствовал, что что-то в этом юноше было не так. Но не мог определить что. Как бы невероятно не звучал рассказ юноши, он был вполне правдоподобен. Этлон отлично знал, что хуннули нельзя завоевать принуждением или вероломством. Однако какая-то неясная тревога точила его. Юноша не сказал правды о чем-то.

Он тяжело смотрел на Габрию, будучи не в состоянии объяснить свои подозрения.

— Медб хотел бы иметь доносчика в нашем лагере. Почему бы и не мальчишку с его историей о родстве с Датларом? — он скривил губы. — А может быть, он просто несчастный изгнанник, воспользовавшийся украденным плащом для того, чтобы быть принятым.

— Я — изгнанник! — закричала Габрия. — Медб сделал меня им! Из-за него мой клан больше не существует! — Горькая печаль просочилась в ее сердце, сдерживая возмущение. — Я пришел просить места в Хулинине, искать помощи против лорда Медба, так как он слишком силен для меня одного. Нет никакого колдовства или вероломства в моем появлении у вас. Только кровные узы. Я приручил хуннули только благодаря упорному и тяжелому труду.

Она протянула свои руки ладонями вверх, и мужчины впервые увидели глубокие порезы.

Глаза Этлона потеплели, и гнев его угас при виде страдания на лице Габрии. Он взглянул на отца и коротко кивнул ему.

Сэврик встал, и стража двинулась за ним.

— Я бы с радостью принял тебя в клан и сделал все, что смогу, чтобы помочь тебе исполнить твой долг крови. Мои глаза говорят мне, что ты сын Датлара, а сердце — что ты честен и отважен. Но тебя должен поддержать клан. Поэтому он должен сказать свое слово. Идем.

Он направился ко входу. Этлон, Габрия и все остальные последовали за ними. Нэра, увидев девушку, окруженную стражей, начала проталкиваться между ними и Габрией, пока мужчины не отошли на безопасное расстояние. Габрия протянула руку и запустила пальцы в черную глянцевитую гриву лошади.

«С тобой все в порядке?» — спросила Нэра.

Габрия кивнула, повернувшись лицом к наблюдающему за ними народу. Люди молчали, пока Сэврик излагал им историю Габрии и причины, по которым она ищет помощи в Хулинине. Они внимательно слушали. Мужчины в теплых шерстяных куртках, мешковатых штанах и сапогах, стоящие впереди толпы. Женщины в длинных юбках и туниках ярких цветов, стоящие позади мужчин подобно яркому обрамлению. Несмотря на страх, пронизывающий лагерь, многие лица ничего не выражали.

Когда Сэврик кончил говорить, несколько человек протолкались через толпу и несколько минут говорили между собой. Габрия узнала в них старейшин клана, советников Сэврика. Один из них носил знак хозяина стад, главы пастухов, а еще один был жрецом Валориана. Больше никто в толпе не произнес ни слова. Казалось, решение принадлежит старейшинам.

Наконец хозяин стад подошел к Сэврику и произнес с неохотой:

— Лорд, мы не хотим подвергать наш клан опасности вредоносного и порочного колдовства, которое принес с собой этот юноша, но в его истории много такого, что не позволяет бесповоротно ему отказать. Он прискакал на хуннули, и прогнать кобылу означает навлечь на себя гнев богов. Если ты согласен, то нам кажется, что надо ему дать испытательный срок. Если он будет верно тебе служить и следовать законам клана, мы позволим ему остаться. Если нет, он будет по справедливости изгнан.

Сэврик удовлетворенно кивнул:

— Габрэн, ты можешь остаться в клане. Добро пожаловать тебе и хуннули… пока. — Он улыбнулся ей, в то время как люди клана медленно расходились, — Этлон будет твоим наставником, — произнес он, не обращая внимания на испуганный взгляд Габрии. — После того как ты вымоешься и поешь, я хотел бы продолжить разговор о Медбе и о том, как тебе удалось завоевать хуннули.

Габрия склонилась к Нэре и ответила слабым голосом: — Да, лорд.

Ошеломленная девушка была слишком измучена, чтобы как-либо реагировать, когда в ее голове прозвучали слова Нэры: «Первое состязание ты выиграла».

 

Глава 4

— Почему ты так уверен, что именно лорд Медб приказал устроить эту резню? — спросил лорд Сэврик, опершись о свое покрытое мехом сиденье. — Ты не представил нам доказательств, достаточных для того, чтобы поверить в выдвинутое тобой обвинение.

Габрия почувствовала, как рушатся ее надежды:

— Я рассказал вам все, что смог.

— Этого недостаточно. Ты выдвинул серьезные обвинения против вождя клана. Откуда ты можешь знать, что произошло в лагере? Или то, что это была банда отщепенцев, уничтожившая клан? Ты сказал, что тебя там не было.

— Да, меня не было там во время убийства, но я знаю! Я умею прочесть следы битвы, и я знаю, кто устроил бойню! — воскликнула девушка.

Габрия сидела перед помостом лицом к Сэврику, Этлону и старейшинам клана, располагавшимся полукругом перед ней. Они допрашивали ее уже несколько часов, и она вновь и вновь повторяла им все, что могла вспомнить о том ужасном дне в Корин Трелд и о последующих за этим днях. Но они все еще не были удовлетворены.

Позади нее молчаливыми группами вокруг горящего очага сидели мужчины племени, пришедшие послушать ее рассказ. Габрия чувствовала большую неловкость, находясь среди такого большого скопища мужчин. Они сидели очень тихо и внимательно слушали. Слегка повернув голову, она могла видеть их, их темные грубые лица, смотрящие на нее со смесью удивления, неверия и раздумья. Фляга с вином пошла по кругу, но только несколько воинов пригубили ее.

Девушка желала, чтобы, наконец, закончился этот допрос. Уже была ночь, и совсем поздняя. В течение дня она получила возможность поесть, немного счистить грязь и отдохнуть. Но сейчас она почувствовала усталость. Она отказалась расстаться со своим плащом и сидела, собрав его в складки на коленях.

— Как вы не можете понять, — сказала она с горечью. — Лорд Медб нуждался в союзе с моим отцом. Наш клан был небольшим, но мы были первыми, от кого он попытался добиться сотрудничества с собой. Остальные вожди на севере уважали отца. При его поддержке Медб смог бы держать в своих руках север и запад.

Сэврик кивнул в ответ своим мыслям. Уже в течение некоторого времени он следил за замыслами Медба, но даже он был потрясен тем, как далеко тот ушел в своих приготовлениях.

— И твой отец отказался от этих предложений дружбы?

— Наотрез! — Она горько рассмеялась, вспоминая точные слова отца. — Медб сделал только одно предложение. Когда оно было отвергнуто, он прибег к запугиванию и угрозам и, в конце концов, к ультиматуму.

Этлон сидел на кожаном табурете рядом с отцом. Он лениво трепал за уши большую гончую собаку, в то время как глаза его следили за Габрией и за реакцией людей вокруг.

— Что за ультиматум? — требовательно спросил он.

Габрия отвечала медленно, подчеркивая каждое слово:

— Лорд Медб дал ясно понять, что он хочет быть верховным вождем всех кланов. Для достижения этой цели он предложил отцу господство над всеми северными землями. Если отец откажется, наш клан будет уничтожен.

Люди возмущенно зашумели. Слухи о намерениях Медба захватить власть над всеми кланами передавались из клана в клан всю зиму. Но сама идея единственного повелителя казалась столь неестественной членам клана, что мало кто обратил на нее особое внимание.

— Нет! — прорезался сквозь шум голос главы пастухов. — Я не могу в это поверить. Ни один вождь не может обладать такой дерзостью. Как он может предлагать власть, которой не вправе распоряжаться?

— Власть пока еще не в его руках! — воскликнула Габрия. — Но он сдержал свое слово в отношении моего отца.

Главный пастух повернулся к Сэврику, который задумчиво смотрел на Габрию:

— Лорд, как ты можешь слушать такое? Клан лорда Медба находится на расстоянии многих дней конного пути от владений Корина. Ему нет смысла обращать свой взор так далеко.

— Однако, согласись, он обращает, — ответил Сэврик.

— До нас давно доходили слухи о растущих вожделениях Медба. Но это абсурдно, — ушел от прямого ответа тот.

Сэврик встал и обернулся к присутствующим.

— Так ли это? — обратился он ко всем. — Подумайте об этом. Медб нуждается в союзниках, которые помогли бы ему захватить жизненные пространства степи. Корин был наилучшим выбором. Если бы Датлар принял его предложение, Медб приобрел бы ударную силу на севере. Нанеся удар со своим кланом на юге, он сокрушил бы в центре нас. Но, — Сэврик говорил, указывая на Габрию, — когда Корин отказался, Медб использовал его, чтобы на его примере показать другим кланам, что противиться ему смертельно опасно.

Голоса воинов стихли, и даже главный пастух задумался, полностью осознав смысл слов Сэврика. Вождь, стоя на возвышении, на минуту ушел в свои мысли.

Габрия закрыла глаза и уронила голову.

Казалось, вождь наконец все понял, а если это так, то только это и имело значение. Она была слишком измучена, чтобы беспокоиться об остальных. Все, чего она сейчас хотела — это спать. Девушка чувствовала, что ее тело оседает, а голова, казалось, наливается тяжестью. Она слышала, как Этлон поднялся на ноги и что-то сказал отцу.

Затем кто-то поставил на пол чашу, и, ударившись о плотно утрамбованную землю, металл глухо зазвенел. Звук, похожий на лязг скрестившихся вдали мечей, привлек внимание Габрии. Она с трудом разлепила глаза, и ее взгляд упал на огонь, горевший в очаге. Все безмолвствовали; она чувствовала устремленные на нее глаза людей, но не видела их. Она не могла оторвать взгляд от языков пламени. Ее дыхание участилось, и сердце заколотилось в груди.

В глубине сознания Габрия слышала глухие раскаты, подобные стуку копыт, которые смешивались с треском и ревом пламени. По мере того как звук становился громче, она пыталась шевельнуться, чтобы избавиться от шума и того ужаса, который пришел с ним, но раскаты грома поглотили ее и помчали в огонь. Языки пламени взметнулись ввысь, унося прочь и ее сознание. Люди, зал, даже огонь исчезли во тьме, тогда как ее сознание беспомощно металось в мрачной мгле, пока не возникла посмертная связь с Габрэном, ее близнецом. Рожденные вместе, они всегда ощущали особую связь между собой, и сейчас, как прикосновение руки умершего, его присутствие вырвало ее из хаоса и увлекло назад, на тропинки Корин Трелда.

Ее зрение прояснилось. Перед ней простирался знакомый лагерь, подернутый пеленой сгущающейся дымки.

— Туман, — пробормотала она, — надвигается туман. Откуда он взялся? — Ее голос изменился и, казалось, принадлежал другой личности.

Этлон коснулся руки Сэврика и кивнул на девушку. Вождь нахмурился и шагнул вперед, жестом приказав своим людям хранить молчание.

Габрия раскачивалась, ее взгляд был прикован к огню:

— Стада на месте. Все здесь, но… подождите. Что это за голос? Талеон, иди к отцу. Я должен найти Габрию. Приближаются кони. По звукам похоже на большой табун. — Мертвенно побледнев, она все быстрее выговаривала слова. Люди вокруг зачарованно смотрели на нее.

— О боги, они атакуют нас! — с криком вскочила она, бурно жестикулируя. — Они жгут шатры. Мы должны пробиться к отцу. Где Габрия? Кто эти люди?

Внезапно она гневно и яростно возвысила голос:

— Нет! Отец упал. Мы должны устоять и сражаться. Женщины и дети бегут, но слишком поздно. Мы окружены всадниками. Всюду огонь. Ничего не видно в дыму и тумане.

— О боги! Я узнаю этого человека со шрамом. Эти люди предатели! Это Медб послал их. Он поклялся убить нас, и он выполняет свое обещание. Эти трусы, они пускают в ход копья. О Габрия, спасайся…

Ее речь перешла в крик боли и замерла в пустой тишине, полной отчаяния. Связь Габрии с братом оборвалась, и видение исчезло. Она бурно содрогалась, рухнув на пол.

Сэврик долго стоял, глядя в огонь. Наконец он произнес:

— Мы услышали достаточно на сегодняшний вечер.

Не говоря ни слова, Этлон с помощью одного из воинов завернул Габрию в алый плащ и вынес из зала.

* * *

Знахарь, высокий жилистый человек в бледно-розовой мантии, дотронулся прохладной ладонью до лба Габрии и взглянул на Сэврика:

— Прости меня, лорд, но вы оказали на него слишком сильное давление. Юноша истощен.

— Я знаю. Пирс, но я должен был разузнать все, что он нам смог рассказать.

— Неужели это не могло подождать?

— Может быть, и могло. — Сэврик указал на завернутую в алый плащ изнеможенную фигуру, спящую на соломенной подстилке. — Юноша хорошо это скрывал. Он сильный. Я не представлял, как он истощен, пока не стало слишком поздно.

Рот знахаря скривился в улыбке:

— Час-другой допроса перед старейшинами клана могли бы утомить и льва. Ты упомянул видение?

— М-м-м… — Сэврик налил вино в два рога и сделал глоток из одного из них, прежде чем ответить. — Казалось, что он снова видит убийство своего клана, но не своими глазами. Может быть, он придумал то, что рассказал нам? Или у него на самом деле было видение того, что произошло в лагере?

Пирс опустился на низкий табурет и поднял свое вино. Сэврик снова прислонился к центральному столбу шатра.

— Тяжелое потрясение и истощение могут творить странные вещи, — задумчиво произнес Пирс. — Ему может казаться, что это с ним произошло, или… — Знахарь презрительно пожал плечами: — Я не знаю. Медб жестокий человек и владеет необычными силами. Может быть, эта история была внедрена в сознание юноши, чтобы запутать нас, а может быть, у него действительно было видение. Это было известно до того, как все произошло.

Сэврик криво усмехнулся:

— Не очень-то ты помог. — Он с любопытством взглянул на знахаря: — Что заставляет тебя думать, что у Медба есть нечто, позволяющее ему совершать такие вещи?

— Вести разносятся быстро, лорд. Тем не менее только у Медба достаточно возможностей и честолюбия, чтобы уничтожить целый клан, — ответил Пирс.

— Ты не думаешь, что это была банда отщепенцев или грабителей? — спросил Сэврик.

— Я сомневаюсь в этом. Подобные им налетчики захватывают женщин и добычу. А это нападение было направлено на полное истребление. Нет, я думаю, юноша сказал правду, и если это так, Медб становится все наглее.

Сэврик кивнул. Беспокойство отразилось на его лице:

— И сильнее. Мы слишком долго не обращали внимания на его попытки захватить власть, Пирс. Если мы вскоре не остановим его, он станет слишком силен для любого из нас.

Рот Пирса затвердел:

— Ты понимаешь, что объявляешь войну? Войну, которая может уничтожить кланы.

— Нас уничтожит Медб, если станет верховным правителем. Я лучше умру свободным вождем, чем буду жить под его властью.

Пирс осушил чашу и налил своего любимого светлого ароматного вина. Он сделал большой глоток, затем сказал:

— Говорят, Медб может вызывать черные силы.

Сэврик взглянул на спящего под плащом юношу, затем обернулся к Пирсу:

— О нем многое говорят, но это я могу принять с трудом. Его клан не должен был терпеть то, что их вождь занимается магией. Это означало бы бесчестье для всех в клане Вилфлайинг.

— Нет, если они уже в его власти. Магия может быть использована и для других вещей, помимо создания тумана.

— Значит, ты уже тоже слышал об этом, — рассмеялся Сэврик. — О чем ты еще не сказал?

Прежде чем ответить, знахарь некоторое время пристально смотрел на крошечный огонь в очаге:

— Есть у тебя какие-нибудь вести от Кантрелла или Пазрика?

— Нет. О Кантрелле я не беспокоюсь. Бард давно собирает для меня сведения. Он в состоянии позаботиться о себе даже в лагере Медба. Но Пазрик к этому времени уже должен был вернуться с юга. Заключение торгового соглашения с племенами Турика не должно было занять так много времени.

Пирс кивнул. Некоторое время мужчины молчали, озабоченные каждый своими мыслями. Их молчание было дружеским, основанным на долгой дружбе и уважении.

Наконец Пирс произнес:

— Этот юноша является загадкой. Возможно, он владеет ключом, который ты сможешь использовать, чтобы отыскать средство уничтожить Медба.

Сэврик тряхнул головой и выпрямился:

— Вряд ли. Даже взрослые люди не могут убить Медба. — Он пошел к выходу. — Однако позаботься о нем, Пирс, а не то разгневанная хуннули растопчет твой шатер.

— Этот паренек действительно спас хуннули?

— Действительно.

Пирс поднял свою чашу вина в насмешливом приветствии:

— Тогда с ним надо обращаться, как с героем.

Сэврик ответил на его приветствие и покинул шатер.

* * *

Габрия проспала всю ночь и большую часть следующего дня, неподвижно лежа под своим плащом, слишком усталая, чтобы хотя бы шевельнуться во сне. Пирс озабоченно следил за ней и несколько раз даже проверял, дышит ли она. Нэра терпеливо ждала около шатра знахаря. Сэврик зашел один раз, чтобы узнать, как чувствует себя юноша, но Габрия все еще лежала как мертвая, не издавая ни звука.

Во второй половине дня Пирс поил слабым чаем Габрию, вливая его маленькими глотками в ее ослабевшие губы, когда внезапно она начала метаться и рваться из его рук. Ее лицо исказилось ненавистью, дыхание с клокотанием вырывалось из горла.

— Нет! — хрипло закричала она. — Ты не получишь еще и меня!

— Тише, мальчик, тише. — Знахарь уложил Габрию и успокаивал ее до тех пор, пока страшный сон не оставил ее. Она начала постепенно приходить в себя. Тело Габрии расслабилось, дыхание успокоилось. Ее взгляд блуждал, пока не остановился на озабоченном лице знахаря.

— Я не знаю тебя, — прошептала она.

Пирс присел на корточки у края постели и позволил себе редкую для него улыбку. Юноша, очевидно, был на пути к выздоровлению, так как в его голосе не было страха или неуверенности.

— Я знахарь клана Хулинин — Пирс Арганоста.

— Какое странное имя для члена клана, — сказала Габрия. Ее голос окреп, и краски вновь заиграли на лице.

Пирс испытал облегчение при виде того, что юноша не погружается вновь в свое горе. Сэврик был прав, парень оказался очень сильным.

— Я не член клана, — объяснил он, — я из города Пра-Деш.

— Что ты делаешь в степи? — с любопытством спросила она.

— Среди варваров? — спросил он с оттенком иронии. — Город перестал привлекать меня.

Габрия ощетинилась при слове «варвары», но потом поняла, что Пирс не хотел оскорбить, а просто повторил фразу, которую часто слышал. Она подумала, что его лицо было бы приятнее, если бы не легкий налет печали, а его затуманенные глаза напоминали ей слюду — дымчатую и непрозрачную. В нем не было ничего претенциозного — свойство, которое она не ожидала встретить в человеке из Пра-Деш, величайшего из восточных городов. Действительно, казалось, он намеренно старался не привлекать к себе внимания. В нем было мало блеска, ничего такого, что привлекло бы глаз. Он был бледен, белокож, с коротко стриженными светлыми волосами.

Его простой шатер был скудно обставлен переносными лекарскими сундуками, несколькими светлыми драпировками и некрашеным ковром. Драпировки из окрашенной в кремовый цвет шерсти висели по стенам, а еще одна скрывала его постель. Бледно-розовый цвет его одеяния знахаря был единственным непривычным цветом, который Габрия смогла заметить.

— Я никогда не был в Пра-Деш, — сказала Габрия.

Тем временем он встал и принес чашку супа из маленького котелка на огне.

— Тогда ты очень счастлив.

Габрия неожиданно разозлилась. Как он смел сказать ей такое. Он ничего о ней не знает.

— Я никогда не был счастлив, — огрызнулась она. — Ничем.

— Ты остался в живых, мальчик. Наслаждайся этим! — воскликнул Пирс.

— Я не имею права на существование. Мое место там, где мой клан.

— Твое место там, куда боги сочтут нужным направить тебя. — Он протянул ей чашку, но Габрия не обратила на нее внимания и пристально смотрела на открытый вход в шатер, через который послеполуденное солнце бросало косые лучи.

— Ты чужестранец. Что можешь ты знать о наших богах и их намерениях? — возразила она.

— Я знаю, что в самоистязании нет пользы, поэтому воспользуйся случаем и зря не растрачивай на самобичевание подаренную тебе жизнь.

Габрия продолжала пристально смотреть наружу.

— Могу я теперь встать? Должно быть, уже поздно.

Пирс вздохнул. Очевидно, его совет не был принят во внимание.

— Если тебе так кажется. Хуннули ждет тебя, и я думаю, что в холле ты найдешь, что поесть.

— Спасибо, Пирс, — сказала она холодно.

— Всего хорошего тебе, Габрэн.

Девушка вздрогнула при звуках этого имени и поразилась тому, что она когда-нибудь сможет привыкнуть к той боли, которую оно ей причиняет. Она с трудом встала на ноги, о чем немедленно пожалела. Ее мускулы дрожали, голова кружилась, и вся она сотрясалась как в лихорадке. Она сделала несколько неуверенных шагов, затем в ушах у нее загрохотало, а желудок восстал. Пирс молча подал ей табурет. Она с благодарностью опустилась на него и оперлась головой о руки, пока тошнота не одолела ее.

— Что со мной? — простонала Габрия.

— Неужели ты ожидал, что пройдешь через все, что выпало на твою долю, и не заплатишь за это? Ты использовал свое тело сверх его возможностей. И ты едва ли что-либо ел. Дай себе время оправиться. — Он подал ей суп. — А теперь ешь это.

Она взяла чашку и маленькими глотками выпила мясной бульон.

— Спасибо, — снова сказала она, на этот раз более искренне.

Пирс шагнул к выходу из шатра и окликнул проходившего мимо воина.

— Скажи лорду Сэврику, что юноша очнулся.

Человек поспешил прочь, и через несколько минут Сэврик вошел в шатер. Он был покрыт пылью и потом, а на его подбитом ватой плече, с которого свисал золотой плащ, сидел большой сокол.

— Сегодня была прекрасная охота, Пирс, — произнес вождь, глядя при этом на Габрию.

Она сидела на табурете, устремив взгляд в пространство. Растеряв все мысли, она позабыла о своей рискованной маскировке и не поднялась, чтобы отдать вождю воинские почести. Только когда Габрия поняла, что мужчины смотрят на нее, она вскочила, разливая по ногам горячий суп.

— Прости меня, лорд, — с запинкой произнесла она.

Сэврик отмахнулся от ее извинения:

— Здесь твоя забывчивость едва ли имеет значение. Но не теряй памяти на виду у других воинов.

Габрия кивнула и, огорченная, села. Она покраснела от смущения. Пирс дал ей тряпку вытереть пролитый суп и снова наполнил ее чашку.

— Твой новый воин скоро будет готов приступить к своим обязанностям, — сказал знахарь Сэврику. — Он будет слаб день-другой, но он окрепнет.

— Хорошо. Юноше придется продемонстрировать все, на что он способен.

— Как я понимаю, Этлон назначен наставником Габрэна, — сказал знахарь.

Сэврик хихикнул:

— Конечно. Этлон желает лично вести подготовку юноши.

— Этлон может угодить в лужу, — пробормотала Габрия.

Вождь повернулся к ней с суровым выражением:

— Что ты сказал, юноша?

Габрия вздрогнула. Она не собиралась вести себя так легкомысленно. Ей надо было помнить, что она больше не в своей семье. Она покраснела еще сильнее и молча уставилась в землю.

— Веди себя прилично, Габрэн, — приказал Сэврик, пряча улыбку, в то время как Пирс подмигнул ему. — Завтра, если ты сможешь держаться верхом, начнется твоя служба.

— Да, лорд, — промямлила Габрия вслед уходящему Сэврику. Она плюхнулась на табуретку и все еще трясущимися руками схватила чашку.

«Я идиотка! — подумала она о себе. — Сначала я забыла поприветствовать вождя, а затем высмеяла военачальника перед его отцом. Небрежности и ошибки, подобные этим, могут привлечь нежелательное внимание и разоблачить мою неумелую маскировку. Так много других вещей, о которых надо помнить, если хочешь походить на юношу, чтобы позволить поймать себя на дурацких остротах. Мне надо быть внимательнее».

Взглянув в сторону Пирса, Габрия вытянула ноги на мужской манер и уперлась локтями в колени, допивая суп.

— Твоя хуннули ждет. Может быть, тебе удастся выйти и успокоить ее, — предложил Пирс, когда Габрия вернула ему чашку.

Девушка кивнула и встала, ожидая головокружения. Но теперь суп подкрепил ее, и Габрия обнаружила, что может передвигаться не качаясь. Нэра находилась у входа в шатер и восторженно заржала при виде вышедшей девушки.

«Я боялась, что ты можешь заболеть».

— Нет, я только сильно устала, — ответила Габрия. Она запустила пальцы в черную гриву Нэры. — Ты что-нибудь ела?

«Нет, я ждала тебя».

— Давай пойдем к реке. Мне надо подумать.

Они пошли рядом через лагерь, не обращая внимания на лица, поворачивающиеся к ним, и пальцы, указывающие им вслед. Никто не приветствовал их и не предлагал своего гостеприимства, и никто не пошел вместе с ними. Габрия почувствовала облегчение, когда они с Нэрой миновали шатры и вышли на берег реки. Было трудно скрывать свою слабость, проходя с достойным представителя Корина видом мимо людей этого клана. Ее ноги опять задрожали, и она почувствовала головокружение, в то время как Нэра отыскала уединенное место у воды.

Габрия с благодарностью опустилась среди высокой сочной травы на безлесном берегу, а Нэра тем временем начала пастись. Девушка откинулась назад, позволяя ветерку обвевать ее лицо. Метелки травы щекотали ей шею, пока она слушала журчащую мелодию реки.

«За нами следят».

Мысль Нэры грубо пробудила ее к действительности. Кобыла продолжала пастись, внешне беззаботная, но она повернулась от девушки в сторону лысого холмика, на котором стоял одинокий конь, повернув голову в их сторону.

Габрия пристально посмотрела на маячившего вдали коня, затем с негодованием отвернулась.

— Я не удивляюсь. Где всадник?

«Его нет. Это жеребец хуннули».

— Этлон, вер-тэйн, — Габрия бросила камень в воду и наблюдала за разбегающимися по поверхности воды кругами. — Он послал своего хуннули следить за нами, чтобы быть уверенным, что мы не стараемся встретиться с Медбом или не занимаемся еще чем-нибудь подозрительным, — сказала она с сарказмом.

«Он осторожен, и в этом есть необходимость, — заметила Нэра с легким укором. — Ему надо доверять».

— Доверять! — вскричала Габрия. — Он убьет меня, если когда-нибудь раскроет мой секрет. Одна ошибка, малейший промах в моей маскировке, и он пристрелит меня, как шакала. — Она плотнее запахнула плащ и добавила: — У нас женщинам не позволено быть воинами. Но я должна постараться им стать. Если мне это не удастся, то единственное, в чем я могу доверять Этлону — что заработаю от него смерть.

«Очень плохо, что тебе так кажется. Он мог бы стать могущественным союзником».

— Единственный союзник, который мне нужен — это ты. Ты, мой меч и благосклонность богов.

Они долго оставались у реки. Пока Нэра насыщалась сочной травой, Габрия наблюдала за жаворонками в вышине над пасущимися стадами. Они обе не обращали внимания на следящего за ними жеребца.

Но Габрия обнаружила, что ее спокойствие улетучилось. Она не могла отдыхать или наслаждаться природой, когда жеребец хуннули сторожил каждое ее движение. Она не привыкла к тому, чтобы ей не доверяли или обращались с такой неприязнью. За все свои семнадцать лет она никогда не чувствовала себя такой одинокой, так как с ней всегда были Габрэн, ее семья, ее клан. Она оказалась неподготовленной к той бесконечной неразберихе и опустошенности, которые преследовали ее по пятам с самого дня убийства.

Она не была членом клана Хулинин и никогда им не станет, но ей хотелось, чтобы хоть кто-нибудь здесь раскрыл ей дружеские объятия. Ей хотелось тепла, уюта и дружеского участия, а не прятаться по темным углам, подобно вороватому попрошайке.

По-вечернему холодало, когда Габрия с кобылой вернулись в лагерь. Нэра направилась к шатру знахаря. Пирса не было, когда Габрия вошла, но она увидела новую чашку с супом, греющуюся на огне, и свой узел, лежащий на постели. Все вещи были выстираны, починены, и к ним добавлена новая туника из мягкого льна. Засыпая на ходу, Габрия прикончила суп, завернулась в плащ и опять провалилась в крепкий сон без единого движения.

* * *

Этлон явился за Габрией на рассвете, едва затихло эхо утреннего рожка. Сидя верхом на своем играющем жеребце, он крикнул, чтобы Габрия выходила, так что начало ученичества едва не застало ее врасплох. У нее только и хватило времени схватить теплую булочку со стола у Пирса, набросить плащ и выскочить из шатра до того, как военачальник пустился галопом в луга. В спешке она вскарабкалась на спину Нэры и со вспыхнувшим раздражением последовала за ним.

— Давай, парень, твоя служба начинается с восходом солнца, — сказал Этлон, когда Габрия наконец догнала его. — И смотри, чтобы я не заметил, что ты увиливаешь.

Он привел ее на учебное поле, где было выставлено несколько мишеней и чучел.

— Прежде чем я начну тебя тренировать, — заявил он, соскользнув с коня, — мне необходимо знать, что ты умеешь. — Его тон подразумевал, что многого он и не ожидает. Тут его взгляд заледенел. — Где твои меч и лук?

Габрия почувствовала, что внутри у нее все оборвалось. День едва начался, а она уже допустила ужасную ошибку. Ни один воин не покинет свой шатер без оружия, а она не взяла даже кинжала.

— Вождь, прости, — она задохнулась, — у меня нет лука, и я… оставил мой меч… в шатре.

Этлон неторопливо обошел лошадей, пока не оказался около Габрии. Стояла звенящая тишина.

— Ты что? — взревел он с обжигающим презрением. — Если подобная беспечность присуща твоему клану, то не удивительно, что его стерли с лица земли.

Габрия замерла, как будто он ударил ее. Она мертвенно побледнела, а ее рука метнулась к пустой перевязи.

«Внимание! — предостерегла Нэра, бочком отодвигаясь в сторону. — Сохраняй спокойствие».

— Возвращайся с мечом, — приказал Этлон, — если ты знаешь, как он выглядит.

Прежде чем Габрия смогла что-либо ответить, Нэра повернулась и легким галопом поскакала в лагерь. Как только они оказались вне пределов слышимости, Габрия пронзительно закричала, вцепившись в черную гриву хуннули.

— Собака! Бесчувственная свинья! Он оскорбил целый клан, а я ничего не могу поделать.

Они подскакали к шатру Пирса. Габрия как буря ворвалась внутрь и схватила свой короткий меч, тот, который она приняла из рук Габрэна.

— А ты говоришь, доверяй ему! — ярилась она, снова вскакивая на лошадь. — Я скорее гадюке доверюсь.

Нэра не удостаивала ее вниманием. Она доставила разгневанную девушку обратно на поле, где нетерпеливо ожидал Этлон. Следующие несколько часов она провела, тщательно обуздывая свое горе и гнев. Этлон обучал ее сражаться на мечах. Они начали верхом, здесь жеребец Этлона, Борей, мог помогать, уступая Нэре. Затем они спешились. Этлон заставил Габрию использовать все ее силы и умение.

Тысячу раз Габрия благословляла братьев за то, что они обучили ее основам обращения с оружием. Она не являлась соперником для военного вождя, но принятый ею облик мог не подвергаться сомнению, так как она сумела сражаться с Этлоном во всех его проверочных упражнениях. Ни одной женщине не могли быть известны те боевые приемы, которые использовала Габрия.

Этлон вконец измотал ее, как духовно, так и физически. Он караулил каждое движение Габрии, ожидая, что от злости или невнимательности она допустит ошибку. Он нарочно говорил ей колкости, отдавая краткие команды, и не давал ей никакого отдыха. Когда наконец поздним утром он остановился, Габрия, задыхаясь упала на колени, вся мокрая от пота. Этлон отступил назад и разглядывал ее. Слабый сигнал тревоги в его голове теперь бешено звенел, но он все еще никак не мог понять причин своей подозрительности. Юноша умел держать меч в руках и знал большинство основных приемов, но некоторые важные детали боя с мечами были ему неизвестны, хотя так не должно было бы быть. Кроме того, в его атаках была нерешительность, обычно не свойственная сражающимся мальчикам. Этлон вложил свой меч в ножны и свистнул Борею. Каким бы ни был секрет парня, последние несколько часов с очевидностью показали, что он обладает огромной решимостью. Это говорило в его пользу.

— Продолжай отрабатывать последние три приема, которые я тебе показал, — приказал вер-тэйн. — Помни о том, что надо сохранять равновесие, а то очутишься в пыли. Позднее я отведу тебя к седельному мастеру. — Он вскочил на коня.

Габрия смотрела на него, слишком уставшая, чтобы двигаться. Не задумываясь, она произнесла:

— Зачем? Мне не нужно седло.

— Нет, — ответил с сарказмом Этлон, — Нэра удержит тебя верхом. Но тебе нужны и другие предметы экипировки, приличествующие воину.

Когда жеребец затрусил прочь, Габрия прикусила губу. Она опять сделала это. Она, как дитя, допустила грубую ошибку. Вести себя правильно оказалось гораздо труднее, чем она предполагала. Обдумывая свой план, Габрия воображала, что она очень просто войдет в жизнь клана Сэврика, с большой легкостью и без особого труда играя роль мальчика, пока не поймает подходящий момент для вызова на дуэль лорда Медба. Если она умеет владеть мечом и луком, она сможет играть роль юноши так долго, сколько это будет необходимо.

Но Габрия никогда полностью не представляла, какое бессчетное множество различий существует между мужчиной и женщиной, не только физических и духовных, но также и социальных. Мальчик никогда бы не задал военачальнику вопрос о седельном мастере, так как он уже знал бы наизусть все, что входит в перечень воинского снаряжения. С другой стороны, кожаные изделия для себя женщины изготавливали сами. У них не было необходимости посещать шорника, так как он был мастером по изготовлению воинского снаряжения — седел, упряжи и кожаной экипировки — вещей, которые женщины использовали мало.

В кланах считалось, что место женщины — в шатре. Она находилась под защитой мужчин ее семьи или семьи ее мужа, а от нее, в свою очередь, требовалась покорность. Несмотря на эти ограничения в их жизни, женщины кланов были умны, деятельны и порою жестоки, но они понимали и разделяли общественные установления кланов и привычно им следовали. Никто из женщин не был допущен в военную дружину, совет или другие важные органы кланов. Только жрицы Амары и жена и дочери вождя занимали иное положение.

Как дочь Датлара, Габрия имела влияние в своем клане, а как единственная девочка в семье из пяти мужчин она росла в атмосфере любви, уважения и равноправия. Ее семья предоставляла ей больше свободы и доверия, чем большинству других женщин кланов, и она была счастлива и довольна. До резни Габрия даже вообразить не могла, чтобы притвориться юношей, или вступить в военную дружину, или объявить месть вождю.

Но теперь ее жизнь решительно изменилась, и она была вынуждена принять это несколько радикальное решение. Габрия избрала этот обман, так как считала, что обладает достаточной верой в себя и вполне достаточным знанием мужчин, чтобы выиграть. Сейчас она не была в этом так уверена. Существовало такое множество деталей, о которых необходимо было постоянно помнить, и столько моментов, с которыми она никогда раньше не имела дела, что это приводило в смятение!

Габрия все еще размышляла, когда Нэра подошла к ней и потерлась бархатистым носом о щеку девушки.

«Ты собираешься весь день просидеть в грязи?»

Габрия тряхнула головой, улыбнулась и встала. Меч свободно повис в ее руке. Девушка знала, что теперь слишком поздно менять свои намерения. Она могла вообразить некоторые предстоящие трудности ее маскировки, а были и такие проблемы, которых она не могла предугадать, но только теперь надо преодолеть все ловушки, которые будут встречаться на ее пути, и надеяться на удачу. Габрия с нежностью погладила Нэру по шее, и они вместе отправились на поиски обеда.

Во второй половине дня Этлон взял Габрию к седельному мастеру. Девушка должна была получить полное снаряжение, куда входили щит, перевязь, башмаки, кожаная куртка, шлем и колчан для стрел. Старый мастер пообещал выполнить весь заказ через несколько дней и, кроме того, отдал Габрии свой старый лук с тетивой, который ему был совершенно не нужен.

А еще Габрия отыскала старую широкополую шляпу в куче обрезков, которую шорник собирался выбросить. Старик со смехом отдал ее девушке и добавил кожаный ремешок, чтобы удержать шляпу на голове. Девушка натянула поля до самых глаз и старалась выглядеть небрежно, пока ожидала Этлона, прислонившись к столбу.

Этлон еще разговаривал с мастером, когда появился мальчик и передал ему послание от Сэврика. Военачальник быстро закруглил беседу и, не говоря ни слова, поспешил с Габрией в холл клана.

Сэврик ожидал их в главном зале холла. Он стоял рядом с высоким шестом и кормил лакомыми кусочками своего сокола, разговаривая с двумя воинами. Воины отдали приветствие появившимся Этлону и Габрии, затем быстро покинули холл.

— Я рад, что вы сразу смогли прийти, — обратился к ним вождь, направляясь к помосту. — Мне только что сообщили, что прибыл гонец. Я бы хотел, чтобы вы оба остались и послушали.

Габрия присела на каменный край очага и постаралась быть незаметной. Она боялась, что принесенные гонцом вести каким-либо образом касались ее. Она ничего не предприняла, чтобы скрыть свои следы в Корин Трелд, и вполне возможно, что кто-то догадался, где может находиться уцелевший, и разнес эту весть. Прошло достаточно времени, чтобы новости достигли самых отдаленных кланов.

— Габрэн, — сказал Сэврик, прервав ее размышления, — сними свой плащ и не держи его на виду.

— Да, лорд.

Она отстегнула красный плащ, сложила его и села сверху. Она сама должна была помнить об этом. Если другой клан узнает о ее присутствии в Хулинине, ее анонимность будет утеряна, а если у нее не будет защиты до тех пор, пока она не будет готова бросить вызов Медбу, ее жизнь не будет стоить и ломаного гроша.

Ожидая, девушка наблюдала за тихо разговаривающими вождем и вер-тэйном. Она поражалась взаимопониманию, царящему меж двух мужчин. Оба были сильными личностями с совершенно разными характерами, и все же их любовь и уважение друг к другу угадывались безошибочно. Многие вожди опасались бы такого умного и волевого сына, как Этлон, если встал бы вопрос о власти в клане, но, насколько знала Габрия, между ними такой вопрос никогда не поднимался. Они вместе руководили большим и сильным кланом Хулинин.

При других обстоятельствах Этлон мог бы в конце концов понравиться Габрии, как нравился ей вождь. Нэра была права: военачальник мог оказать сильную поддержку, но они с Габрией конфликтовали с самого начала, и их отношения становились все хуже. Он раздражал ее уже одной своей непробиваемой самоуверенностью. Его высокомерие, его язвительное презрение и постоянная подозрительность не позволяли ей воспринимать его просто как человека. В ее сознании он нависал над ней как грозовая туча, затмевая другие опасности и подавляя ее своей потенциально смертоносной бдительностью. Рядом с Этлоном Габрия была постоянно испугана и насторожена. Не удивительно, что в его присутствии она вела себя как бестолковая дурочка.

Она все еще разглядывала двух мужчин, когда гонец в зеленом плаще клана Гелдрин был введен в холл Сэврика. Увидев зеленый плащ гонца, Габрия отодвинулась подальше в тень колонны, надеясь, что тот не обратит на нее внимания. Корин часто сталкивался с Гелдрином, и между кланами существовали многочисленные связи. Человек мог узнать ее, если встречал в прошлом ее или Габрэна.

Но гонец, сосредоточенный на доставленных им вестях, только бросил на нее беглый взгляд, проходя мимо. Он склонился перед Сэвриком и передал приветствие своего вождя.

— Лорд Брант приказал мне сообщить тебе…

Сэврик выпрямился в изумлении.

— Брант! И когда же он стал вождем?

— Прямо перед резней в Корин Трелд. Лорд Джустар совершенно внезапно умер от болезни сердца.

— Причиной «болезни сердца» был кинжал? — сухо спросил Сэврик.

Гонец казался смущенным, как будто эта мысль уже приходила ему в голову.

— Я не знаю, лорд Сэврик. Только его жена и Брант были с ним, когда он умер, и жена своими руками подготовила его тело к погребальному костру.

Сэврик молча обменялся задумчивым взглядом с Этлоном. Габрия обнаружила, что она уже не старается спрятаться от гонца из Гелдрина. Лорд Джустар уважал ее отца, но Брант яростно ненавидел Корин. Если бы она направилась к нему, Брант выдал бы ее Медбу. Было хорошо известно, что Брант поддерживает вождя Вилфлайинга.

Сэврик слегка пожал плечами:

— Хорошо. Продолжай.

— Мы обнаружили Корин Трелд через два дня после убийства и некоторое время оставались там, разбирая следы побоища. Мы установили, что кто-то уцелел, но не знали, кто это и куда он отправился.

— Как вы это узнали? — спросил Этлон.

— Около развалин было что-то вроде погребального костра, и пять тел были сожжены. По щиту и шлему мы определили, что одним из них был Датлар. Ни один враг, вырезавший подобным образом клан, не стал бы оказывать вождю подобную честь. Мы также нашли следы ног, ведущие из лагеря на юг. Но затем мы потеряли их во время дождя. Лорд Брант подумал, что нам надо обыскать предгорья, и послал сообщение во все кланы, чтобы они искали уцелевшего.

— Конечно, — согласился Сэврик с большим энтузиазмом, — этот уцелевший может оказаться последним из Корина.

Этлон бросил короткий взгляд на Габрию, сидевшую неподвижно, подобно высеченной из камня.

— Остальное не совсем ясно, — гонец колебался, как будто не вполне был уверен. — Но кажется, на лагерь напала большая банда изгнанников.

Реакции, которой ожидал гонец Гелдрина, не последовало. Сэврик лишь приподнял бровь и сказал:

— Действительно?

— Ты можешь мне не верить, — холодно ответил гонец, — но лорд Брант считает, что это может быть правдой. Отпечатки копыт были от неподкованных лошадей, и мы нашли несколько сломанных стрел с неокрашенным оперением. Напавшие сожгли или забрали своих убитых.

Сэврик в раздумье барабанил пальцами по колену.

— Брант — любимец лорда Медба, не так ли? — неожиданно спросил он.

Гонец Гелдрина вздрогнул от неожиданного вопроса, и его рука метнулась к мечу.

— Я не знаю, лорд.

Сэврик поднял руку, успокаивая его:

— Прости. Я не должен был задавать этот вопрос тебе. Мне просто хотелось знать, были ли другие причины, кроме моего неведения, для того чтобы предупредить меня о творимых изгнанниками гнусностях.

— Я только передаю то, что мне сказали, — гонец помолчал, — а ты не удивлен тем, что изгнанники собираются в банды и имеют оружие. Для нас всех это может означать больше смертей и грабежей.

— Они разграбили лагерь? — спросил Этлон.

На лице молодого мужчины отразилось удивление, когда смысл вопроса дошел до него.

— Нет. Нет, они всё сожгли и угнали скот.

— Значит, были другие причины для нападения, помимо алчности нескольких разбойников. — Сэврик внезапно показался очень усталым. — Если это все твои новости, тогда, пожалуйста, дай себе отдых и прими от меня приветствия лорду Бранту.

Гонец вновь поклонился и вышел. В холле воцарилось молчание. В дверном проеме были видны стражники, стоящие в потоке солнечного света, струящегося с запада.

Наконец Сэврик шевельнулся и медленно встал на ноги. Он выглядел так, как будто все еще осмысливал значение новостей, доставленных из клана Гелдрин. Наконец он позвал:

— Габрэн!

Габрия взглянула в лицо Сэврику. На мгновение он показался ей таким старым, как будто пламя трагедии и обмана, разгорающееся между кланами, было ему не по силам. Затем это прошло, усталость и растерянность отступили, а глаза заблестели.

Неосознанно Габрия пожала плечами.

— Да, лорд?

— Кажется, твоя история полностью подтвердилась. Но ты все-таки был неосторожен. Медб скоро узнает, что его бандиты не довели дело до конца.

— Я предполагал, что он обнаружит это тем или иным путем, лорд.

Вождь невесело улыбнулся.

— Это так, но нам надо быть более осторожными. С этого момента ты будешь носить плащ клана Хулинин. Я не хочу удивлять никаких посетителей.

Габрия кивнула. Она хотела сохранить свой плащ. Он был единственной связью с ее прошлым и с теми радостями, которые она знала тогда. Но она понимала, что носить его было бы опасно, а также наносило бы оскорбление клану Хулинин, который принял ее на испытание. Она послушается. На этот раз.

— А также, — продолжал Сэврик, — ты можешь выбрать, где тебе спать: вместе с другими холостяками в этом холле или с Этлоном в его шатре.

Габрия даже не задумывалась о выборе:

— Я буду спать в холле.

Сэврик усмехнулся. Это было обязанностью Этлона — заботиться о своем ученике, но если юноша хочет быть сам по себе, пусть так и будет. Приволакивая ноги, вождь спустился с платформы.

— На этот раз ты отправишься с вечерней стражей.

— Да, лорд.

— И береги себя, мальчик. Ты — последний из Корина.

 

Глава 5

Запахи пищи, приготовляемой к вечерней трапезе, будоражили лагерь, когда Этлон доставил Габрию к главе всадников клана и передал ее под его начало. Им был воин лет тридцати с приятным лицом, собранными в спутанный узел черными волосами и несколькими золотыми нашивками на правой руке.

Он доброжелательно улыбнулся Габрии:

— Меня зовут Джорлан. Я рад иметь хуннули среди нас. Я надеюсь, она не возражает против такой черной работы, как сторожевая служба.

Нэра весело заржала и потерлась носом о спину Габрии. С уходом Этлона Габрия немного расслабилась и радовалась неожиданному дружелюбию командира. Это помогало не замечать враждебных взглядов других всадников и демонстративных жестов, которыми они отгоняли нечистую силу.

— Она вовсе не возражает. Наоборот, она обязана что-нибудь делать, чтобы оправдать всю ту траву, что она съедает, — сказала Габрия.

Джорлан засмеялся. Он разослал своих людей по их постам, затем вскочил на своего гнедого коня и указал на луга, где паслись стада клана.

— Этой ночью ты будешь охранять племенных кобыл. Они должны скоро ожеребиться.

Габрия была поражена. Неудивительно, что конники были так враждебно настроены. Племенные кобылы были наиболее тщательно охраняемым табуном, и эта обязанность обычно поручалась воинам, заслуживающим наибольшего доверия. Кроме того, как новичка среди проходящих воинскую подготовку, ее не должны были посылать часовым в дальний конец долины. Но с другой стороны, с точки зрения командира это была отличная идея — поместить кобылу хуннули и ее всадника с ценными племенными кобылами. Нэра была наилучшим из возможных защитников, в котором соединялись скорость, сила и сообразительность сразу нескольких человек и их лошадей. Эта обязанность была возложена на них не в награду, а по достоинству.

— Я возьму тебя в луга прямо сейчас, чтобы встретиться с вожаком, — добавил Джорлан.

Они поскакали хорошо утоптанной дорогой с холма в обширные луга, покрывающие долину. К северу, где поля защищал от ветра хребет Маракор, несколькими табунами паслись харачанские лошади, каждый табун под водительством жеребца или кобылы. Самый большой табун составляли рабочие лошади, следующими шли однолетки и полуобъезженные молодые лошади, третий составляли племенные кобылы.

Но над всеми господствовал вожак, самый выдающийся по всем качествам жеребец. Каждый клан имел вожака, которого выбирали в табунах по превосходным способностям и статям, и этот жеребец был душой и гордостью клана. Ни один человек, за исключением вождя, не отважится поднять на него руку. Убийство племенного жеребца было преступлением, которое каралось самой страшной казнью. Летом производитель бился за свое положение с избранными самцами. Если он побеждал, он сохранял свое положение на следующий год, если проигрывал, его с почестями возвращали богине Амаре и новый вожак правил табунами.

Вожака Хулинина звали Вайер. Он стоял на невысоком холме у реки, на нем восседал всадник. Даже на расстоянии Габрия угадала в нем вожака. Она никогда не видела харачанского жеребца, равного ему по формам, красоте и силе. Он был темно-гнедой с золотой гривой, спадающей с его высокой выгнутой шеи, и огненными отблесками на коже. Хотя харачанские лошади не могли равняться по размерам или уму с хуннули, этого жеребца опыт прожитых лет наделит мудростью, и он носил свой титул так же, как носил свой хвост — уверенно, как королевское знамя в битве.

Когда Джорлан и Габрия достигли холма, Вайер приветственно заржал. Пока Джорлан говорил с ним, Габрия присмотрелась внимательнее и увидела, что морда коня была седой от возраста, а его огненную шкуру покрывали рубцы от множества битв. Но мускулы его все еще были тверды, и царственная отвага пылала в золотых глазах. Вайер степенно обнюхал Нэру и фыркнул. Она требовательно заржала в ответ. Жеребец, явно удовлетворенный, коротко заржал в сторону людей и затрусил прочь. Всадники смотрели ему вслед.

Джорлан с конником задержались на минуту, пока Габрия разглядывала косяк молодых лошадей поблизости. Это были сильные и здоровые, хорошо перезимовавшие животные. Их длинная зимняя шерсть еще не потускнела и была густая и лохматая. Только через несколько недель будет виден их красивый гладкий облик.

Жеребята напомнили Габрии о лошадях Корина. Она переживала о том, что стало со всеми лошадьми клана. Угнали ли бродяги большинство из них, или лошади разбрелись по степи и прибились к диким косякам? Может быть, некоторые из них нашли дорогу в другие кланы. А одну лошадь ей хотелось бы вернуть — Балора, вожака Корина. Он был счастьем и гордостью ее отца.

— В этом году у нас хорошие однолетки, — обратил внимание Габрии Джорлан.

Габрия кивнула с отсутствующим видом. Мысленно она была еще с пропавшим жеребцом.

— Амара наградит тебя новым богатым потомством, — сказала она.

Оба воина уставились на нее с гневным недоумением. Мужчины никогда не упоминал и вместе Амару и потомство из страха навлечь беду. Амара была женским божеством.

— Тебя преследуют несчастья, — резко сказал Джорлан, — не навлекай их и на нас.

Габрия вздрогнула от упрека. Он был вполне заслужен, так как она сказала это не подумав.

Габрия решила, что ей следовало бы держать язык за зубами, а она так легко возвращалась к старым привычкам. Хуже того, она забыла то, о чем Джорлан напомнил ей: она все еще носит клеймо изгнания и смерти. Многие отказываются не замечать этого, и если случится какое-нибудь несчастье, особенно плохой приплод, они найдут повод обвинить в этом ее. Она была удобным козлом отпущения, особенно, если клан узнает, что она не юноша.

Джорлан больше ничего не сказал Габрии и, попрощавшись с всадником, проводил ее к табуну племенных кобыл.

Кобылы паслись в маленькой долине у самых гор, по которой сбегал ручей и впадал в реку Голдрин. Тополя, ивы и березы обрамляли берега ручья, а травы и кустарники густо покрывали днище долины.

Весна еще не вошла в полную силу, но трава уже была зеленая и сочная, а деревья выпустили листья из почек. В долине царило тонкое, почти осязаемое ощущение предвкушения, как будто возрождающаяся в деревьях, травах и потоке жизнь объединилась с солнечным светом, благословляя кобыл и их еще неродившихся жеребят. Почти пятьдесят лошадей привольно паслись среди деревьев, в то время, как возглавляющая табун кобыла Халле бдительно следила за всеми.

Нэра приветственно заржала, когда Джорлан привел их в долину. Халле ответила своим кличем, и все кобылы тут же повторили звенящий приветственный крик. Кобылы собрались вместе, чтобы приветствовать хуннули. Они двигались тяжело из-за раздутых животов, но, обнюхивая хуннули и ее всадника, грациозно покачивали головами.

Другой сторож окликнул Джорлана из ручья и зашлепал вниз по течению, чтобы встретить их.

— О боги, она прекрасна, — крикнул он. Его конь выбрался на берег. — Я слышал, что в лагере есть хуннули, но не мог этому поверить.

Он не обращал внимания на Габрию, уставившись на громадную черную лошадь. Это был высокий, обманчиво вялый мужчина с мутными глазами и бессмысленной усмешкой.

Габрия немедленно невзлюбила его.

— Кор, — окликнул Джорлан через головы кобыл, — это Габрэн. Они с хуннули будут этой ночью на страже вместе с тобой.

Доброжелательность молодого воина мгновенно исчезла, а лицо потемнело от гнева.

— Нет, Джорлан. Этот парень — изгнанник. Он не может охранять кобыл, не то его злая судьба погубит жеребят.

Габрия стиснула кулаки на бедрах и, глубоко несчастная, уставилась в землю.

— Как ты хорошо заметил, парень прискакал на хуннули. Ты прекрасно знаешь, что она не потерпит никакого зла рядом с собой, — ответил Джорлан. Его голос был полон сарказма и раздражения, и Габрия испугалась, что он тоже сомневается относительно ее влияния на кобыл.

Кор сильнее затряс головой:

— Я не поеду с ним. Позволь мне взять хуннули. Я могу приручить ее. Но изгнанник пусть убирается.

— Кор, я понимаю твое беспокойство, но юноша и хуннули останутся.

Кор послал своего коня ближе к лошади Джорлана и закричал:

— Почему этому парню позволяется нести охрану кобыл только по той причине, что у него есть хуннули? Почему он не может нести службу, как все остальные?

Терпение Джорлана истощилось.

— Еще один выкрик с твоей стороны, — твердо заявил он, — и ты будешь отстранен. Твое непослушание и наглость нестерпимы. Я делаю тебе предупреждение относительно твоего поведения.

Лицо Кора побледнело, и мускулы вокруг глаз напряглись в гневе:

— Сэр, изгнанник навредит кобылам. Это неправильно!

— Он член клана, а не изгнанник.

Всадник ударил кулаком по ножнам своего меча и хотел еще что-то сказать, но, взглянув в лицо Джорлану, остановился.

— Возвращайся к своим обязанностям, — прорычал Джорлан. Его тон не допускал возражений.

Что-то плеснулось в мутной глубине глаз Кора, как будто щука ударила хвостом. Он бросил яростный взгляд на Габрию, поворачивая своего коня, и угрюмо поскакал вверх по долине.

— Сэр… — начала Габрия.

— Габрэн, ты должен запомнить, что я не потерплю подобного самомнения или обсуждения моих приказов.

— Но ты не считаешь, что я навлеку несчастье на кобыл?

— Что считаю я, не имеет значения. Мне приказал лорд Сэврик. — Затем Джорлан заглянул в лицо Габрии, и его голос смягчился: — Не беспокойся о Коре. Он получил уже несколько предупреждений относительно его мстительности и дурного характера. Если он получит еще одно предупреждение, он потеряет свою службу в конной страже. Похоже, ему надо больше беспокоиться о себе, чем о кобылах.

Габрия с благодарностью взглянула на него. Это было большим облегчением узнать, что поведение Кора объясняется не только ее виной.

Джорлан резко свистнул, и две большие собаки подбежали к нему, продравшись через подлесок. Он бросил им несколько кусочков мяса из маленькой сумки на поясе.

— Хуннули может охранять табун лучше наших людей, но держись поближе к этим псам. Охотники обнаружили следы льва в горах поблизости. — Джорлан тронулся прочь, затем вернулся. — Если тебе понадобится помощь, на этом дереве у ручья висит горн. Твой сменщик будет здесь около полуночи.

И Джорлан покинул ее, направив свою лошадь в лагерь.

Габрия поняла, что на время она осталась одна с Нэрой и кобылами. Она могла расслабиться в их нетребовательном обществе и насладиться вечерним покоем. Вечер был прелестен, ясный и мягкий. Сумерки незаметно переходили в ночь. Дул прохладный ветерок, и звезды сверкали над головой блестящими россыпями. Ночь была полна привычных Габрии звуков: журчание ручья, шелест деревьев, звуки, издаваемые довольными лошадьми. Она напевала про себя какую-то мелодию, проезжая на Нэре вдоль ручья и оглядывая окрестные холмы. Она охраняла кобыл, опасаясь нападения хищника. Псы молча следовали за ней.

Она всего несколько раз видела Кора за время их дежурства. Он оставался в верхней части маленькой долины и держался один.

Луна, сейчас убывающая, взошла к — концу дежурства Габрии. Они с Нэрой стояли под деревьями на выходе из долины вместе с Халле. Ночь была тиха. Собаки, тяжело дыша, растянулись на земле.

Вдруг Нэра насторожилась. Она вскинула голову и ее ноздри затрепетали.

«Габрия, там опасность».

Случайный ветерок повеял с холмов, насторожив кобыл. Халле нервно переступала, издавая негромкое тревожное ржание. Собаки вскочили на ноги. Габрия достала горн, подвешенный поблизости.

В этот момент леденящий кровь визг разорвал тишину ночи. Кобылы запаниковали. Как подхваченная бурей, Нэра понеслась вверх по ручью, собаки следовали v за ней по пятам. Габрия отчаянно вцепилась в хуннули и прижала горн к груди. Впереди раздавались крики и дикое ржание. Перепуганные лошади галопом мчались вниз по долине, прочь от этого ужаса. Нэре приходилось быть внимательной, чтобы избегать столкновения с ними.

Маленькая долина сужалась, и деревья теснились вдоль потока, затрудняя бег Нэры. Собаки вырвались вперед. Они вскарабкались по каменистому берегу, свернули и, перескочив через поваленное дерево, выскочили на поляну. Кор был уже там, пеший, с мечом в руках он сторожил движения льва, пригнувшегося над телом мертвой лошади. Слабый лунный свет высвечивал клыки льва и белое пятно на морде мертвой лошади.

Казалось, на мгновение эта картина замерла, когда Нэра и собаки ворвались на поляну, затем все рассыпалось хаосом звуков и движений. Собаки со всех сторон наскакивали на рычащую кошку, а Нэра нанесла передними копытами удар по голове льва. Кошка была отброшена этим ударом от мертвой лошади в мечущийся клубок огрызающихся собак. Габрия подняла горн и издала одну за другой резкие трели.

Во время схватки Габрия забыла о Коре. Он скользнул под укрытие деревьев и наблюдал за боем, не делая попыток помочь. С минуту он изучал все происходящее, затем сжал свой тонкий рот в расчетливой ухмылке. Безмолвно он канул во тьму.

Вскоре лев получил достаточно. Он вырвался от собак и метнулся в подлесок, визжа от ярости и боли. Собаки было последовали за ним, когда вдруг свист вернул их назад. Всадники с факелами и копьями заполняли поляну, следуя за Джорланом. Их лица были мрачны, когда они смотрели на мертвую лошадь и мальчика верхом на хуннули. Несколько человек наклонились к телу и изучали нанесенные львом раны, затем они исчезли в кустарнике, идя по следу льва Джорлан взглянул на Габрию:

— Докладывай, всадник.

Габрия объяснила, как смогла, что произошло. Только теперь она поняла, что Кор скрылся. Ее сердце оборвалось. Уже то, что это отвратительное убийство произошло в ее первую ночь на посту, было ужасно. Но, если Кор не подтвердит ее рассказ, люди клана во всем обвинят ее, неважно, заслуженно или нет. Лев подстерег отбившуюся лошадь близ того места, где находился Кор, и даже Нэра вовремя не обнаружила его присутствия. Но это были одни оправдания. Хулинин никогда не простит ей потери отборной лошади.

Габрия могла разглядеть лица мужчин в мерцании факелов, и было совершенно ясно, что они думали. Только Джорлан, казалось, был в недоумении. Он спешился и сосредоточенно расхаживал по поляне, внимательно разглядывая землю.

Нэра заржала, когда Кор показался из-за деревьев. Он вел за собой прихрамывающего коня. Его одежда была грязная и порванная. Приветствуя Джорлана, он старался казаться испуганным и удивленным.

— Это был твой сторожевой пост, Кор. Где ты был? — потребовал ответа командир.

— Мой конь понес какое-то время назад и свалился в овраг к северу отсюда. Как ты можешь видеть, он повредил переднюю ногу. Я немало намучался, вызволяя нас оттуда. — Кор произносил это с несчастным видом, но не мог полностью скрыть удовлетворения в голосе.

Нэра презрительно фыркнула.

Джорлан скрестил руки и гневно оглядел его:

— Пока ты так подходяще отсутствовал, кошка убила дочь Вайера.

Кор ткнул кулаком в сторону Габрии:

— Это изгнанник! Его целью было навлечь это на нас. Я старался предупредить тебя.

Остальные воины неуверенно смотрели на своего командира. Они не знали, как надо относиться к этому странному юноше и неожиданным поворотам его судьбы. Легко было отнести вину за это несчастье на счет Корина, но они хорошо знали Кора и чувствовали, что в этой истории что-то было не совсем верно.

Джорлан не захотел откликнуться на притворный гнев Кора.

— Юноша сказал мне, что ты был здесь раньше его, пеший, и что ты не пытался помочь ему.

— Он лжет! — закричал Кор.

— Я так не считаю, — сказал Джорлан, — я видел твои следы.

Кор взглянул в сторону Габрии и понял, что допустил серьезную ошибку. Он облизнул губы.

— Изгнанник не охранял кобыл. Он виноват в том, что произошло.

Он остановился, чувствуя, что ему не верят. Остальные воины тихо переговаривались между собой, а Джорлан разглядывал мертвую лошадь. Габрия наблюдала за Кором со спины хуннули, как будто ожидая, что он сам себе подстроит западню. Гнев и растерянность Кора внезапно вытеснили из его головы здравый смысл, и он метнул свой меч в хуннули. Меч пролетел мимо и упал у ее ног.

— Хорошо. Я был здесь, — разъяренно закричал он, — мой конь скинул меня. Но причиной послужил этот прислужник колдуна. Он привлек сюда льва и намеревался и меня отдать ему на съедение. Мы не можем позволить ему остаться в клане! Он погубит нас так же, как погубил Корин.

Джорлан одним махом достал Кора, повалил его на землю и встал над ним.

— Ты разжалован. Ты освобождаешься от всех обязанностей конника, и о твоем поведении будет доложено вождю для дальнейшего решения. — В голосе Джорлана звучало отвращение.

Кор дико озирал темную поляну в поисках поддержки со стороны других воинов. Увидев на их лицах только презрение, он вскочил на ноги и помчался в гущу деревьев. Никто не шевельнулся, чтобы остановить его.

Последний час своего дежурства Габрия провела как в тумане. Она была глубоко потрясена нападением льва и той ненавистью, которую она увидела в глазах Кора. Единственное, на что у нее хватило сил, не позволить своим рукам дрожать, когда она помогала мужчинам хоронить лошадь на поляне. Позднее сюда придут женщины, чтобы благословить могилу и направить дух мертвой кобылы к Амаре, но Габрия задержалась настолько, чтобы успеть тихо прошептать молитву о мире. Привычные, успокаивающие слова немного облегчили ее боль, и, когда в полночь появился ее сменщик, Габрия была в состоянии пожелать спокойной ночи остающимся мужчинам и, выпрямившись, покинуть долину.

Поездка в лагерь через поля была ее последним спокойным моментом в эту ночь. Весть о нападении широко разнеслась по лагерю, и весь клан был в волнении. Собирался охотничий отряд. Группы мужчин роились вокруг шатров, обсуждая значение этой новости, в то время как женщины оплакивали лошадь и ее неродившегося жеребенка. Кор вихрем ворвался в холл и, осушив флягу вина, во весь голос поносил Габрию и Джорлана, отрицая свою вину. Джорлан и большинство его всадников уже вернулись и доложили обо всем Сэврику.

Габрия и Нэра остановились в конце лагеря и несколько минут наблюдали царящее в нем оживление. Габрия соскользнула с лошади, а хуннули нагнула голову и нежно потерлась носом о грудь девушки. Габрия поскребла Нэру за ушами. Девушке хотелось бы позаимствовать часть неиссякаемой энергии лошади, чтобы поддержать свои ослабевающие силы. Сейчас она была измучена, но этой ночью она должна была спать в холле вместе с другими холостяками. Она сомневалась, что ей удастся хорошо отдохнуть.

«Я отправляюсь на луг. Если я тебе понадоблюсь, я приду».

Габрия кивнула и шлепнула напоследок лошадь. Когда Нэра затрусила прочь, девушка плотнее запахнула свой новый золотой плащ и устало побрела в лагерь. Вокруг нее плясали огни факелов и лагерных костров. Черные шатры стояли как шумные сгорбленные существа, повернувшись к ней спиной. Народ был занят подготовкой к охоте на льва, и, как показалось Габрии, никто ее не видел. Она проходила мимо, печальная тень среди всего этого гама, не замечаемая никем, кроме одного.

Этлон стоял в темном проеме своего шатра и наблюдал, как Габрия проходила по тропинке мимо. Его красивое лицо было скрыто во тьме, поэтому она не заметила его, проходя мимо. Он подождал, пока она не миновала часовых при холле, прежде чем вернулся взять копье из шатра.

Но что-то все же беспокоило его в этом юноше. Тревожащее подозрение не проходило. Почему? Корин, несмотря на его горе, продемонстрировал отвагу и силу духа, и личность его теперь, кажется, твердо установлена. Джорлан благоприятно отозвался о юноше и его действиях во время нападения льва. Ни эти качества, ни его несомненная любовь к хуннули не походили на черты, присущие прячущемуся изгнаннику или шпиону честолюбивого вождя.

Другой странностью, связанной с этим юношей, была кобыла. Хуннули приняла его, а лошади этой породы безошибочно судили о характерах. Даже Борею нравился Корин, хотя конь находил что-то забавное в кобыле и ее всаднике. Если бы мальчик обладал злой или предательской натурой, ни один хуннули и близко бы к нему не подошел.

Этлон слышат очень давно, что лорд Медб пытался приручить хуннули, захватив его в плен и держа его запертым в ущелье, как в загоне. Насколько он помнил эту историю, лошадь чуть не убила Медба, прежде чем сама бросилась на скалы, предпочтя смерть службе лорду клана Вилфлайинг. Этлон не знал, насколько правдивы были слухи о ранах Медба, но он был сильно опечален и совсем не удивлен смертью хуннули.

Тем не менее Этлон не мог примириться с присутствием Габрэна. Что-то в этом юноше было неправильно. Множество мелких деталей в речи и движениях не соответствовали его облику. Кто же он?

На секунду Этлону припомнились Изменяющие Облик, волшебники из древних легенд, которые учились изменять свой облик, чтобы избежать наказания за применение колдовства. Он содрогнулся. Но это было давным-давно. Еретическая магия умерла, и ее приверженцы умерли вместе с ней. Однако не в этом дело.

Мальчик был не колдун, а просто член клана, имеющий секрет, который может оказаться опасным для всех.

Этлон нашел свое копье и вышел из шатра, чтобы присоединиться к охоте на льва. Ему оставалось только надеяться, что он узнает, в чем заключается секрет парня, прежде чем это навлечет несчастье на кого-либо из клана.

* * *

Огромные двери холла были еще открыты, когда Габрия вернулась. Она неохотно вошла в холл и стояла, моргая от яркого света. Внизу, в очаге, горел огонь, и несколько ламп еще светили с потолочных балок. Привыкнув к свету, девушка увидела свой узелок и новый лук, лежащие у ближайшей колонны. Подняв глаза, она увидела справа у стены нескольких мужчин, уже спящих на шкурах и одеялах под красочными гобеленами, изображающими приключения Валориана. Кладовые были закрыты, а тяжелый занавес над входом в личные покои Сэврика опущен.

Четверо мужчин сидели с противоположной стороны костра у стола. Двое играли в шахматы, один наблюдал, а четвертый ссутулился над флягой с вином.

Каждому мужчине клана, как только он достигал возмужалости, предоставляли собственный шатер. Огромный черный войлочный шатер изготовлялся его семьей и дарился ему при посвящении в воины. Но шатры было трудно содержать, и обычно поддержанием огня в очаге, латанием дыр и сохранением в шатрах чистоты и уюта занимались женщины. Поэтому большинство холостяков избирали местом своего ночлега холл. В нем было тепло, относительно удобно, и его не надо было складывать при каждом перемещении. Они могли в нем есть и развлекаться до поздней ночи, не нарушая покоя лагеря.

И все же, несмотря на свободу и удобства холла, большинство мужчин не задерживались там надолго. Женитьба и собственный шатер были предпочтительнее холостяцкой жизни. Мужчине нужна была женщина, очаг и уединение в войлочных стенах. Кланы выживали благодаря единству и сотрудничеству, но свою особенность они сохраняли потому, что каждый мужчина ценил свою собственную индивидуальность и силу, которой наделял его собственный дом, даже если этот дом каждое лето грузился на телегу.

Габрия определенно не чувствовала себя дома в этом странном зале с колоннами, Она была неспокойна, находясь в таком тесном помещении со всеми этими мужчинами. Ей было видно, что по крайней мере один из спящих под своим одеялом мужчин ничего не имел на себе из одежды. В ее собственной семье это ее не волновало, так как она все время видела в разной степени раздетых мужчин. Но здесь не было братьев, чтобы защитить ее, жилища вождя, обеспечивающего безопасность, и никакого покровительства как дочери вождя. У нее не было ничего, кроме ее маскарада, да и то слишком ненадежного.

Молча она проскользнула к правой стене в самый темный угол, подальше от спящих мужчин. Габрия страстно надеялась, что никто ее не заметил. Если она сможет закутаться в одеяло, которое ей дал Пирс, возможно, они не разберутся, что она здесь.

— Новый член в наших прославленных рядах, — раздался грубый голос, — обратите на него внимание. Мальчик едва оторвался от материнской груди, а уже потерял свой клан и убивает наших кобыл.

Габрия съежилась от этих слов. Она медленно обернулась и посмотрела на говорившего. Это был Кор. Он сидел за столом, указывая чашей с вином в ее сторону. Трое других до этого не обращали на него внимания, но теперь они внимательно наблюдали в предвкушении развлечения. Габрия отвернулась от них, стараясь не замечать хихиканья Кора. Кор слегка покачивался, но язык у него не заплетался.

— Он сидит на своей громадной черной лошади и плюет на нас, а сам тем временем осаждает лордов своими жалобами и показной невинностью.

Кор качнулся в сторону девушки, в то время как остальные с интересом наблюдали за происходящим.

Габрия опасливо прислушивалась.

— Но я тебя знаю. Я вижу, что ты прячешь под своей уверенной миной.

Габрия напряглась. Ее глаза расширились.

— Ты трус! — зашипел Кор. Он был так близко к Габрии, что его дыхание щекотало ей шею. — Бесформенная куча овечьего дерьма, которая бросила свой клан, вместо того чтобы стоять и сражаться. А может, ты руководил напавшими на лагерь? Ты такой храбрый, когда сидишь на этой черной лошади, а насколько ты смел, червяк, когда стоишь внизу, на земле, на двух слабеньких ножках?

Кор злобно вцепился в плечо Габрии и развернул ее лицом к себе.

Девушка отступила, прижавшись спиной к стене, слишком испуганная пьяной яростью, которая корежила лицо Кора, чтобы бежать. Остальные воины подбадривали их обоих и подначивали Кора с помощью насмешек и заключаемых пари. Ни один не двинулся, чтобы помочь Габрии. Со стороны разбуженных мужчин послышались недовольные крики. Насмешки, крики и оскорбления слились в лишающую присутствия духа какофонию. Габрия вскинула голову.

— Прекрати! — закричала она. — Отстань от меня!

— Отстань от меня, — насмехался Кор. — Бедный червячок после всего, что произошло, уже не так храбр. Он хочет к мамочке. Но она умерла и гниет вместе с остальными Корин.

Он раскачивался перед Габрией, дыша винным перегаром. Казалось, его мускулы напряглись под туникой.

Внезапно Кор дал ей пощечину. Габрия уставилась на него, потеряв дар речи.

— Это ты наслал льва. По твоей вине кобыла умерла, а я потерял свою службу. Никто не станет слушать меня… но ты будешь. Ты собираешься слушать меня до тех пор, пока я не раздавлю тебя своим сапогом. — Он захихикал сам с собой. Не видя никакой реакции со стороны Габрии, Кор снова нанес ей жестокий удар. Она попыталась избежать его, но слишком поздно. Удар заставил ее пошатнуться, и кровь из разбитой губы брызнула на тунику. Остальные мужчины смотрели, не помогая, но и не мешая. Кор снова подступился к ней.

— Прекрати! — заплакала Габрия. — Уходи!

— Уходи, — передразнил он. — Еще нет, мой малыш, нет, пока ты не приползешь к моим ногам и не будешь умолять меня о прощении. — Он снова размахнулся и изо всех сил ударил ее по лицу.

Габрия врезалась в стену и рухнула на пол. В голове у нее звенело от боли, из носа сочилась кровь.

— Ползи, червяк! — весело закричал Кор.

Он ударил ее ногой в бок. Победно салютуя остальным, Кор стоял над Габрией как победитель, пожирающий глазами свою награду. Он снова пнул ее.

Габрия продолжала лежать, задыхаясь от страха и боли. Затем она увидела приближающуюся руку Кора. И тут загнанные глубоко внутрь эмоции, крушение надежд и страхи, которые она испытывала последние несколько дней, слились вместе в неистовый всплеск энергии. Неведомая ей аура начала медленно разгораться вокруг ее рук, как будто раскаленная добела энергия ее эмоционального взрыва достигла каждого мускула, каждого нерва, вытесняя слабость и боль. Энергия заполыхала в ее глазах. Она завизжала как кошка.

Неосознанным движением Габрия нашарила за спиной свой новый лук и схватила его. Невидимая аура из ее рук перетекла в оружие. Прежде чем Кор успел что-либо сделать, она размахнулась и обеими руками нанесла ему мощный удар между ног. Деревяшка угодила ему точно в пах. Брызнул сноп бледных синих искр.

Кор взвыл от боли и согнулся пополам.

Габрия перевернулась, вскочила и припала к земле, держа лук перед собой как топор. Но Кор едва мог шевелиться. Он медленно осел на землю и лежал, скрючившись и издавая стоны. Когда другие воины двинулись в его сторону, Габрия забилась в угол, дрожа от ярости и все еще сжимая свой лук. Ее зеленые глаза гневно сверкали.

— Отличный удар, парень, — ухмыльнулся один из воинов.

— Кор не сможет скакать верхом день-два, — добавил другой.

— Особенно на девках!

Все разразились бешеным хохотом.

Габрия молча смотрела на них. Воины покивали ей и оставили в покое. Они подняли своего хнычущего товарища и без церемоний оттащили на его одеяло. Затем те, кто до этого спал, снова улеглись, шахматисты продолжили игру, и в холле снова установилась тишина. Только слабые стоны Кора нарушали эту иллюзию дружеского покоя.

Габрия неподвижно стояла в своем углу. Ее гнев и бледно-голубая аура, которую никто не заметил, исчезли, оставив ее измученной и опустошенной. Она не смела шевельнуться, боясь нарушить хрупкий мир.

Габрия знала, что в холле постоянно случались драки и ссоры, часто лишь из шутливого соперничества.

Но ненависть и неистовство нападения Кора не были проявлением дружеских чувств. Он возлагал на нее вину за свой позор и желал отомстить. Габрия взглянула на Кора, боясь, что он снова может на нее напасть, но он по-прежнему лежал, свернувшись, как младенец в утробе, хныча и постанывая. Она боялась даже подумать о том, что сделает Кор, когда оправится. Он не был похож на человека, способного легко забывать.

Габрия задрожала и опустилась на колени.

Может быть, ей стоит перебраться в шатер Этлона? По крайней мере, он не будет ее бить. «Нет, — резко одернула она себя, — он убьет меня, если узнает, кто я, а в тесноте шатра будет гораздо труднее скрывать это. Но безопаснее ли здесь, среди множества глаз, которые могут видеть, и ушей, которые могут слышать? Безопаснее ли, если рядом кинжал Кора, который легко может добраться до моего сердца? О боги, как мне поступить? Любой выбор означает смерть».

Девушка накинула одеяло на плечи, с благодарностью ощущая его успокаивающее тепло, и забилась в угол. Она чувствовала себя ужасно. Лицо ее опухло и покрылось запекшейся кровью. Но она не собиралась покидать свой угол. Здесь она была в безопасности, по крайней мере в эту ночь. Может быть, она завтра надумает, что ей делать дальше. Кор может решить оставить ее в покое, хотя она и сомневалась в этом. А может быть, ее богиня сможет защитить ее. Амара никогда ее не оставляла. Габрия утешилась этим и, спустя какое-то время, когда огонь угас, она уснула.

Габрия проснулась задолго до рассвета. В этот глухой ночной час ей приснилось голубое пламя в уголке ее сознания. Она старалась прогнать его, но оно было частью ее, и от него нельзя было избавиться. Оно набрало силы и волнами изливалось из ее рук, приобретая форму разряда молнии, которая била в окружающий мрак и жгла с мстительностью умирающей звезды. Без промаха она ударила в едва заметную фигуру мужчины, и та взорвалась бесчисленным множеством пылающих осколков.

Габрия проснулась, как от удара, полная ужаса. Она знала без всяких сомнений, что за смертельный огонь это был. Волшебство. Она испуганно затрепетала, разглядывая свои руки в тусклом свете единственной еще горящей лампы. Она смутно надеялась, что все еще увидит синее пламя на своих пальцах, из которых ударила молния.

Как могло такое случиться? Почему ей приснилась магия? Она ничего не знала о колдовских таинствах, кроме полуправдивых легенд и суждений клана, запрещающих использование их непосвященными. Волшебство было искоренено много поколений назад, и любой виновный в попытках воскресить его немедленно предавался смерти. Итак, откуда зародился этот сон? Габрия никогда не собиралась использовать такую силу, и она никогда не думала, что ей присуще владение магией.

С самого рождения Габрию учили, что волшебство является злой ересью. Жрецы утверждали, что колдовство — это отвратительная симуляция силы богов, нанесение им оскорбления, и того, кто его использует постигает ужасное возмездие.

Габрия содрогнулась, припомнив свой сон. Не может быть, чтобы она сама могла создать это синее пламя. У нее не было умения или желания сделать это. И все же, почему ей сейчас приснилась эта сила? Она замерла, скрючившись и размышляя над ускользающими образами своего сна, страшно боясь уснуть и снова увидеть тот же сон.

Когда отдаленные звуки утреннего рожка донеслись до холла, Габрия все еще не спала. Воины поднимались ото сна, посмеиваясь, зевая и ворча. Они сворачивали свои пожитки, убирали их в кладовую позади гобеленов и приводили себя в порядок перед наступающим днем. Обслуживающие их девушки подали дымящиеся чаши с вином и булочки с мясом. Габрия оставалась на прежнем месте.

Этлон, вернувшийся с ночной охоты, застал ее там же, где она провела большую часть ночи: закутавшись в одеяло, она забилась в угол и вперила в никуда свой взгляд.

Распространяя запахи утренней свежести и конского пота, военачальник стремительно вошел в комнату и приветствовал всех. Увидев в углу Габрию, он гневно искривил рот. Выругавшись, он сдернул с нее одеяло и рывком поставил ее на ноги.

— Я предупреждал тебя насчет увиливания… — его голос оборвался, когда она резко оторвалась от него и он увидел синяки и засохшую кровь на ее избитом лице.

Она слабо отталкивалась от него и старалась стоять сама, но тупая боль растеклась по ее лодыжке, и со стоном она упала на пол. В один из моментов драки с Кором она снова вывихнула свою едва зажившую лодыжку.

— Что случилось? — что-то похожее на жалость промелькнуло в твердом взгляде Этлона.

— Я упал в степи прошлой ночью, — равнодушно ответила Габрия.

Отталкиваясь от стены, полная боли, она утвердилась в стоячем положении. Она покачивалась на одной ноге, глядя на военного вождя и предоставляя ему полную возможность опровергнуть ее.

Жалость пропала, и Этлон повернулся к воинам, которые ели, наблюдая за ними.

— Что случилось? — резко повторил он.

Один из мужчин ткнул пальцем в сторону Кора, который все еще лежал, свернувшись на своей постели, очевидно, продолжая спать. Этлон приподнял бровь и шагнул в сторону лежащего воина. Он наклонился над Кором, намереваясь тряхнуть его за плечо. Но едва прикоснувшись к нему, отдернул руку, будто обжегшись.

— Святые боги, — изумленно произнес Этлон, — он весь горит. Табран, быстро позови знахаря. — Затем он вспомнил о Габрии, стоящей в углу с кровью на лице, и его назойливые подозрения превратились в отчетливую тревогу, но он все еще не мог понять почему. — Остальные приступайте к своим обязанностям, — приказал Этлон. — Сейчас же.

Мужчины встревоженно переглянулись и, разобрав свое снаряжение, вышли друг за другом. Этлон остался около Кора. Лицо его было холодно, а тело напряжено от безымянных подозрений.

— Я снова хочу спросить тебя, — сказал он, не оборачиваясь, — что случилось?

Габрия тут же почувствовала перемену в его голосе. Он явно подозревал, что между нею и Кором произошло что-то необычное.

— Я ударил его луком, — огрызнулась она.

— Почему?

— Я думаю, это совершенно ясно, вождь, — раздался от двери голос Пирса. — Ты только взгляни на него. Мальчик весь избит.

Этлон и Габрия повернулись к вошедшему в холл знахарю.

— Я спрашиваю юношу, — сказал Этлон, которому не понравилось, что знахарь немедленно встал на защиту Габрии. — Я хочу знать, что случилось с Кором.

— Я знаю, что ты имеешь в виду.

Тусклые глаза Пирса походили на тучу в зимнюю бурю, когда он помогал Габрии добраться до очага и усаживал ее на его каменный край.

Габрия украдкой наблюдала за двумя мужчинами. Даже, несмотря на ее боль и усталое безразличие, она сумела заметить признаки давней неприязни между знахарем и военным вождем. Движения Пирса были быстрыми и порывистыми. Это выглядело так, как будто он не надеялся освободиться от требовательного присутствия Этлона. Этлон, в свою очередь, казался раздраженным и нетерпеливым, общаясь с тихим иноземцем. Габрия сочла интересным испытываемое Этлоном неудобство и плотнее прижалась к заботливым рукам Пирса.

Этлон смотрел на них, раздраженный тем, что юноша так быстро нашел союзника в лице знахаря.

— Юноша будет жить. Я позвал тебя сюда осмотреть Кора.

— Если Габрэн жив, то не благодаря твоим усилиям. Вчера я просил тебя обращаться с ним полегче, пока он не оправился, а ты нарочно загонял его до изнеможения.

Пирс пожал плечо Габрии и пошел проверить лежащего без сознания воина. Коснувшись Кора, знахарь слегка приоткрыл от удивления рот. Он быстро распрямил тело воина и внимательно его осмотрел.

— Как странно. Я никогда не видел ничего подобного, — с беспокойством произнес Пирс. — Что, ты говоришь, с ним случилось?

Этлон указал на Габрию.

— Он ударил его луком.

— Ясно, что простой удар не мог вызвать это. — Пирс снова осмотрел Кора и недовольно нахмурился: — Хм. Я удивлен… Пусть несколько человек отнесут его в мой шатер.

Этлон позвал стражников и отдал им приказ. Затем спросил Пирса:

— Что с ним?

— Я не знаю. Кроме всего прочего, у него сильный жар, но это что-то совсем необычное. Габрэн, тебе тоже будет лучше пойти со мной.

— Ему есть что делать, — категорически заявил Этлон.

Знахарь тряхнул головой.

— Не сегодня. Не в его состоянии.

— Твоя защита не к месту, знахарь. Совершенно очевидно, он сам может о себе позаботиться, — заявил Этлон, поднимая упавший лук Габрии.

Габрия не могла смотреть на Кора. Она уставилась в пол, а воспоминание о ее сне как тайный стыд вернулось к ней. Угрызения совести заставляли ее дрожать, но она не могла поверить, что сон был хоть на сколько-нибудь правдив. Она только ударила Кора деревянным луком, и никакой магии. Он был еще чем-то болен, чем-то, что легко объяснимо.

— Знахарь прав, Этлон, — раздался женский голос из глубины холла.

— Доброе утро, мама, — улыбнулся Этлон маленькой белокурой женщине, стоящей у входа в покои вождя.

— Доброе вам утро, сын, Пирс и ты, Габрэн. Я — Тунголи, супруга лорда Сэврика.

Габрия ответила на приветствие и впервые с тех пор, как появилась в Хулинин Трелд, почувствовала, что встретила друга. Широко открытые, тепло улыбающиеся глаза Тунголи были зелеными, как само лето. Это была миловидная женщина, чей подлинный возраст скрадывался мягким очарованием, которое усиливалось грацией и излучаемым ею внутренним удовлетворением. Ее волосы были заплетены и покрыты темным с золотом покрывалом. Тонкие руки были сильными и уверенными. Она двинулась в их сторону свободным широким шагом, при котором ее зеленая юбка обвивалась вокруг ног.

— Мальчик нуждается в отдыхе, — сказала Тунголи Этлону. — Нет смысла в том, чтобы получить сразу двух больных воинов. Но, — добавила она успокаивающе, опережая следующие слова Этлона, — если ты настаиваешь на том, чтобы он был занят, у меня есть несколько дел, в которых он может мне помочь. — Она взяла Этлона под руку и отвела в сторону, не переставая разговаривать с ним.

Пирс вздохнул едва слышно и тряхнул головой.

— Тунголи и Сэврик — единственные, с чьим мнением Этлон считается, — мягко обратился он к Габрии. — Будь осторожен с ним.

Затем появились несколько человек и помогли Пирсу переложить Кора на самодельные носилки. Знахарь велел:

— Жди здесь, Габрэн. Я пришлю их назад за тобой.

Краем глаза Габрия заметила, что Этлон наблюдает за ними, и гордость заставила ее подняться на ноги. От боли она цедила дыхание сквозь стиснутые зубы.

— Нет. Теперь я сам пойду, — задыхаясь, произнесла она.

— Тогда не тяни, — потребовал Этлон.

Тунголи с нежным упреком подняла глаза на сына.

— Этлон, твоя невнимательность отвратительна. Габрэн, позволь им помочь тебе. Когда, как считает лекарь, ты сможешь прийти ко мне?

— Мама, ты снова вмешиваешься.

— Я знаю. Но если не я, то кто это сделает? Весь лагерь трепещет перед тобой, — сказала она со смехом в голосе.

Габрия снова скрючилась на каменном крае очага, с благодарностью глядя на женщину. Тунголи чем-то неуловимым напоминала Габрии ее собственную мать, и было бы прекрасно провести некоторое время с ней, освободившись от железной руки Этлона.

Пирс кивнул Габрии и последовал вслед за носилками. Габрия не ответила, так как была полностью поглощена наблюдением за Тунголи и Этлоном. Выступление маленькой женщины против высокого, мускулистого воина казалось таким безнадежным предприятием, но Габрия была уверена, что мать выходила победительницей из большинства их столкновений. На ее собственный мягкий манер Тунголи была так же упряма, как и Этлон.

— Хорошо, хорошо. Мальчик твой на столько времени, на сколько он тебе нужен. Только не испорть его! — воскликнул Этлон.

Тунголи скрестила руки и кивнула:

— Конечно.

Габрия почувствовала, как тяжелый груз свалился с ее плеч. На время она была свободна от Этлона, а от Кора она освободилась на срок, достаточный, чтобы успеть собраться с мыслями. Габрии по-прежнему надо было решить, где она собирается спать в будущем, и кроме того, она хотела поразмыслить над своим сном. Может быть. Пирс сумеет помочь ей разобраться в нем. Будучи родом из Пра-Деш, он не будет испытывать такого ужаса перед волшебством, как кто-либо из членов клана. Возможно, знахарь скажет ей и этим несколько успокоит, что ее сон был только плодом ее воображения.

Габрия все еще ощущала беспричинную вину за внезапную болезнь Кора. Хотя она и была уверена, что не виновата в этом, она не могла забыть синее пламя, ударившее из ее рук с такой убийственной силой, и неопределенные опасения в глубине сердца, что между дракой и ее сном существует связь.

— Давай, мальчик, — подошел к ней Этлон, — я отведу тебя к знахарю и вернусь, прежде чем моя мать начнет снова выступать.

К удивлению Габрии, он закинул ее руку себе на плечо и помог ей подняться. Габрия была слишком поражена его поведением, чтобы протестовать. Молча смотрела она на Этлона с расстояния всего в несколько дюймов. Он встретил ее взгляд, и впервые карие глаза не пытались сокрушить взгляд зеленых. Военачальник подарил ей подобие улыбки, и они двинулись наружу.

 

Глава 6

Когда Этлон и Габрия покинули холл, шел дождь — холодная мелкая морось, которая в считанные минуты пропитывала одежду и выстуживала все, погружая в оцепенение. Над горами медленно ползли низко нависшие тучи, как будто бы тоже не хотели спешить. Габрия закрыла глаза, не желая видеть унылый рассвет, и устало прислонилась к Этлону.

Его дружественный жест поразил ее. Она скорее ожидала, что он будет подгонять ее, ударяя плашмя мечом, чем поддержит своими сильными руками.

— Знахарь был прав. Кор здорово избил тебя, — сказал Этлон, глядя с близкого расстояния Габрии в лицо.

Девушка быстро отвернулась. Если он находился так близко и так внимательно разглядывал ее, он мог заметить детали, которые она старалась скрыть, такие, например, как гладкие щеки. Здесь не было грязи, чтобы измазать кожу, а загара бы до мало, чтобы на таком близком расстоянии скрыть нежность ее лица. Спасали синяки, но военачальник приобретал все более озадаченный вид.

Габрия нарочно споткнулась и, падая, ударила Этлона по ногам. Он потерял равновесие, споткнулся о веревку шатра и упал на Габрию сверху. Она застыла в испуге. Его вес вдавил ее в грязь, но это было несущественно по сравнению с боязнью того, что он может обнаружить, лежа на ней сверху. Она не собиралась повалить его подобным образом!

— Прости, вер-тэйн, — выпалила она из-под путаницы одежд и мечей. Этлон сполз с нее. Все синяки и ушибы на теле Габрии ныли. Потребовалась вся ее сила воли, чтобы не закричать от боли. Этлон поднялся и протянул ей руку. И снова военачальник поразил ее — он смеялся.

Она пошатнулась и уныло оглядела себя. Этлон никогда не перестанет изумлять ее. Вместо того чтобы обругать ее за неуклюжесть, он смеялся, как будто это была шутка. Они оба были покрыты грязью — по крайней мере на время, ей не нужно будет беспокоиться о лице, — и все же он не сердился. Спасибо богам, он не попал руками куда не следует.

— Продолжай в том же духе, юноша, и ты не проживешь достаточно долго, чтобы успеть отомстить, — сказал Этлон.

Она неуверенно улыбнулась ему и ответила:

— Я отомщу, если сумею заставить Медба ползать на коленях, и тогда заколю его.

— Еще никто не пытался этого сделать, — Этлон снова подхватил ее, и его веселье исчезло. — Ты самый упорный щенок, которого я знаю. Эта черта приводит в ярость, но она может оказаться и большим преимуществом.

Он замолчал, и оставшуюся часть пути до шатра Пирса они проделали в полной тишине.

Когда они вошли, знахарь широко раскрыл глаза, пораженный не то поведением Этлона, не то их появлением в таком виде. Габрия не смогла этого определить, так как он только указал на мех с водой и склонился над своим пациентом.

Габрия неожиданно почувствовала, как у нее на сердце потеплело от того, что военачальник был на ее стороне. Это был первый дружеский знак в ее адрес с тех пор, как она здесь появилась, и холод в ее сердце отступил. Тем временем Этлон усадил ее на низкий стул, набрал в чашку воды и подал ей вместе с тряпкой.

Этлон задержался у клапана шатра, прежде чем выйти. Полоска грязи перечеркнула его лицо и наполовину замазала его усы. Еще больше были измазаны грязью его золотой плащ и ноги, а мягкие башмаки были покрыты сплошной коркой грязи.

— Когда ты закончишь свои дела здесь, отправляйся к леди Тунголи. Но не надейся, что она будет долго нянчиться с тобой. Я буду ждать тебя. — Голос военачальника снова стал ледяным. Скрытая угроза вернулась.

Габрия загляделась вслед воину, за которым закрылся темный клапан шатра. Казалось, что между ними и не было этих мгновений товарищества. Подозрения военачальника опять захлопнулись вокруг нее как капкан. Девушка вздрогнула. Всего лишь на минуту у нее появилась надежда, что он оставит ее в покое, а может быть, даже поможет, как советовала Нэра. Но его сбивающие с толку манипуляции остановили ее и подобно гранитной скале погребли под собой ее надежды.

— Вер-тэйн — интересный человек, — произнес Пирс.

Габрия оторвала взгляд от входа и посмотрела на знахаря, энергично хлопочущего над Кором.

— Ты всегда знаешь, о чем я думаю?

— Не надо уметь читать мысли, чтобы объяснить это выражение на твоем лице. Прекрасный сын вождя тебя поразил. — Он тряхнул головой: — И не тебя одного.

— Я заметил, что ты не чувствуешь себя спокойно с ним, — сухо отметила Габрия.

— Нет. Этлон имеет большой вес. Сэврик правит кланом, а Этлон выражает его характер. Куда бы он ни направился, народ всюду последует за ним. Даже Пазрик, второй командир, не может добиться такого полного повиновения воинов.

Габрия вытянула ноги, чтобы более удобным положением облегчить боль, и полусердито отряхнула грязь с лица, не переставая размышлять над словами Пирса. Кор с пылающим лицом лежал на мате, на котором до этого спала она. Пирс укутывал его в теплые одеяла.

— Кто такой Пазрик? — спросила она после долгого молчания.

— После Этлона он второй командир, — ответил Пирс.

— Я не помню его.

— Он на юге. Встречается с одним из караванов Турика.

— Войска всегда беспрекословно подчиняются Этлону? — спросила Габрия.

Она старалась придумать, как повернуть разговор на свой сон и состояние Кора. Каким бы ужасным ни оказался ответ, она должна знать, есть ли между ними связь. Сон был таким странным совпадением, и только Пирс обладал достаточной непредвзятостью взглядов, чтобы помочь ей понять его.

— Я понял, что вы с Этлоном недолюбливаете друг друга. Нужно время, чтобы разобраться в нем. — Поднявшись, Пирс пожал плечами. — Однако даже это может не помочь. Но никогда не выступай против его авторитета, а иначе весь верод растерзает тебя в клочья.

Знахарь достал несколько предметов из своего медицинского сундука и высыпал небольшую чашку темно-серых зерен в ступку. Когда он стал растирать их, острый запах заполнил шатер. Он напоминал Габрии гвоздику, и она сделала глубокий вдох.

Пирс трудился несколько минут, прежде чем снова заговорить:

— Что произошло между тобой и Кором? Могу я предположить, что начал он?

— Я не знаю, — невнятно пробормотала Габрия, снова испытывая чувство вины. — Он хотел драться со мной из-за того, что случилось в поле прошлой ночью.

Пирс добавил несколько сухих листьев в ступку и продолжал растирать. Его мантия мягко колыхалась при каждом движении:

— Ты не привык драться, не так ли? Габрия насторожилась.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она.

— Это очевидно. Ты избит в кровь, а на нем нет ни отметины. Ты победил благодаря удаче… или еще чему-нибудь.

Когда Габрия ничего не ответила на это, он положил пестик и повернулся лицом к ней. Его светлые глаза были печальны, но на лице застыло странное выражение настороженности. — Ты знаешь, что с этим человеком? — его голос был мягким, но ранил как сталь.

Габрия почувствовала, что у нее душа ушла в пятки. Холодный ужас стиснул ее желудок, а дыхание перехватило, хотя она и старалась его восстановить. Совершенно очевидно, что Пирс не считал состояние Кора просто обычной болезнью. Все ужасы ее сна опять нахлынули на нее в лице его невысказанных обвинений.

— Нет, — прошептала она. Слово сорвалось с ее губ и кануло в его молчание. — Что я ему сделал? — закричала она, уперев руки в бока.

— Итак, ты признаешь, что этот вред нанес ему ты.

Габрия с несчастным видом уставилась на знахаря.

— Я не знаю, что я ему сделал. Я только ударил его луком… Но позднее мне приснилось синее пламя, которое ударило из моих рук и поразило человека. Я не знаю, почему мне приснилось подобное. Все, что я сделал — это ударил Кора, чтобы он перестал меня бить. — Она внезапно прервала поток слов, сделала глубокий вдох и спросила: — Что с ним не так?

— Я ни в чем не уверен, — тихо ответил Пирс. — У меня есть очень хорошая идея, если я только смогу в нее поверить.

Габрия сгорбилась, как будто ее желудок пронзило болью.

— Какая?

— Он испытал тяжелое потрясение. У него сильный жар, и очень быстро бьется сердце. Для простого удара в пах симптомы необычные.

— Ты просто так говоришь мне это? — вскричала Габрия.

— Нет. — Пирс быстро шагнул в ее сторону и склонился над ней, не скрывая больше своего гнева. — Скажи мне, Габрэн. Ты просто ударил его деревянным луком, как ты утверждаешь, но этот человек был поражен волшебной силой, носящей имя Силы Трумиана. Откуда она взялась? — Внезапно он схватил ее за плечи и рывком поставил на ноги. Она закачалась, глядя на него в немом испуге. — Этот человек может умереть, и я хочу знать, отчего. Свою силу ты получил от Медба?

Звуки этого имени потрясли Габрию подобно удару. Она вырвалась из рук знахаря и, чтобы удержаться, ухватилась за центральный столб шатра.

— Я ничего не получил от лорда Медба, кроме смерти, и это единственное, что он получит от меня. — Габрия задохнулась, дрожа от гнева.

Скрестив руки, Пирс разглядывал ее с сомнением. Ему хотелось верить, что мальчик не агент Медба, но лорд Вилфлайинга был единственным, о ком шла молва, что он проник в тайны волшебства, а Габрэн был единственным, о ком Пирсу было известно, что он накануне поразил Кора.

— Тогда как случилось, что Кор страдает от Силы Трумиана?

— Я не знаю! Я даже не знаю, о чем ты говоришь. — Она прислонилась к столбу, умоляюще глядя на него. — Я не хотел ему вреда. Я только хотел, чтобы он оставил меня в покое.

Пирс следил за выражением ее лица и остался доволен. Юноша говорил правду, по крайней мере об этом. После проведенных при дворе в Пра-Деш лет он научился определять по лицам людей как правду, так и скрываемую ложь. В зеленых глазах, с которыми встретился его взгляд, не было коварства. Пирс видел только растерянность и отчаянную мольбу, которым можно было верить.

Знахарь вздохнул, глядя в эти глаза.

Раньше Пирс не мог сказать, какого они цвета. Теперь он знал, что они зеленые, как море, с теми же неуловимыми проблесками и тем же ощущением силы. Он тряхнул головой, пораженный глубиной пристального взгляда Габрии. Знахарю показалось, что, даже если у юноши нет таланта магии, у него, очевидно, достаточно внутренней силы для того, чтобы владеть ею.

— Хорошо. Садись, — велел он. Он налил чашу теплого вина, в которое добавил немного макового экстракта. — Вот, выпей это.

Габрия смотрела на него, не двигаясь.

— Что это, зелье правды?

— Нет, мальчик. А сейчас садись. Оно приглушит боль, и я смогу осмотреть твою лодыжку.

Габрия с колебаниями взяла чашу и вернулась на стул. Отношение Пирса изменилось. Подозрение исчезло из его голоса и сменилось мирными интонациями. Ей хотелось бы знать, к какому заключению он пришел. Было трудно разобраться в этом выходце из города, так как он скрывал свою суть за несокрушимым фасадом — лишенные эмоций черты лица, неподвижный взгляд и скромные манеры. В нем не было ничего от необузданного характера степных кланов. Безграничные, дикие, легко вырывающиеся наружу эмоции народа кланов были чужды образу жизни Пирса. Тем не менее знахарь отказался от своего стиля жизни и начал новую жизнь на равнинах. Сделал ли он это дня того, чтобы забыть свое прошлое, или чтобы найти новую жизнь, Габрия не знала. Но ей хотелось бы знать, что заставило его покинуть Пра-Деш. Ответ на этот вопрос мог бы многое объяснить.

Габрия на минуту поставила свое питье на стол и наблюдала, как Пирс продолжает растирать порошок. Никто не произнес ни слова. Казалось, знахарь удовольствовался тем, что на время отложил решение проблемы, и вернулся к своей рациональности перед тем, как взять следующее препятствие. Габрии было легче от его молчания. Возможность волшебства была признана. Но сейчас, когда это было высказано вслух, она не была уверена, что ей хотелось бы знать, она ли источник этого колдовства. Было достаточно и того, что она должна выдерживать тяжесть своего горя и необходимости отомстить, без этого страшного бремени еретической силы, которой она вовсе не желала. Нет, молча умоляла она, стискивая руки. Это должно быть невозможным. Волшебству учатся. Это не врожденный талант.

Пирс отложил в сторону чашу и снова открыл свой лекарский сундук. Большой деревянный сундук, единственная вещь, которую он взял из Пра-Деш, был заполнен несметным множеством ящичков и лотков. Габрия заметила, что каждый из них был набит пакетиками, мешочками, пузырьками, бутылками, скрученными узелками и кусочками бумаги. Все они были четко подписаны. Знахарь пошарил в нескольких ящичках, затем из одного из самых маленьких лотков достал гладкий красный камень, размером с орлиное яйцо. Прежде чем заговорить, он несколько раз подбросил его.

— Сорок лет назад, когда я был учеником старшего лекаря при мэре Пра-Деш, на рыночной площади я встретил старика. Он заявил, что он выходец из клана и был изгнан потому, что случайно убил своего двоюродного брата с помощью волшебства. Он избежал смерти только потому, что бежал прежде, чем его схватили.

Габрия посмотрела на камень в руке знахаря.

— Почему ты мне это рассказываешь?

— Потому что этот человек был Корин.

Она встревожилась.

— Ты лжешь, — выпалила она, хотя произнесла эти слова более с надеждой, чем с убеждением.

Пирс тряхнул головой.

— Мой учитель был знатоком магии и изучал историю ее применения. Он тщательно проверил этого человека и подтвердил его правоту. Корин, который не имел подготовки и никогда не присутствовал при совершении волшебства, имел врожденный талант вызывать силы по своему приказу.

Габрия оцепенела. Хотела она этого или нет, правда вышла наружу. Ей нужно было где-то найти силы посмотреть в лицо вероятности того, что она может оказаться волшебницей.

— Что такое Сила Трумиана? — спросила она. Страх в ее голосе угрожал перейти в слезы.

Пирс увидел напряженные линии, изменившие лицо юноши. Упорное выражение этого лица демонстрировало его силу и желание выжить. Он заметил это и раньше, а сейчас это совершенно ясно проглядывало в стиснутых челюстях, напряженных мускулах вокруг рта и в том, как юноша не старался избегнуть правды. Это было хорошо. Габрэну понадобятся любые преимущества, чтобы дожить до следующей зимовки. Знахарь встал на колени перед Кором и посмотрел на воина. Дрожь пробегала под челюстями Кора, там, где кровь прилила к коже, и от жара на лбу выступили капельки пота.

— Чары, — медленно произнес Пирс, как будто вспоминая давно забытый отрывок. — Это расположение в определенном порядке различных потоков энергии, составляющих магию, в одну разрушительную силу, которая может проникать через большинство преград. Они часто проявляются в виде синего пламени. Они сильны только в той мере, в какой силен владеющий ими человек. Но, если они неподконтрольны, они могут проявиться как непроизвольные действия в моменты сильных переживаний.

— Я не понимаю. Ты полагаешь, эта сила пришла из меня? — тихо спросила Габрия.

— Возможно, ее породил еще кто-нибудь в комнате, но на это не похоже, — ответил он.

— Пирс, я ничего не знаю об этом волшебстве. Как же я могу насылать какие-либо чары?

Пирс прямо посмотрел на Габрию и скулил:

— Есть только две возможности. Если это не Медб наделил тебя этой способностью, тогда она перешла к тебе от предков.

— Нет, этого не может быть! — крикнула Габрия исполненным ужаса голосом.

Пирс зажал камень, а свободной рукой потер подбородок.

— Я упрямый старик, Габрэн. Я вижу нечто, чего я не могу понять, и я стараюсь добиться ответа, потому что мне страшно. Ты являешься единственным ответом, который мне виден. Если ты не использовал Силу Трумиана, даже неумышленно, тогда это превосходит мое понимание. Я не уверен, что имело место волшебство. Только это может ответить на наш вопрос.

Он протянул камень к огню и любовался теплыми отсветами, растекающимися по его рукам подобно крови.

— Мой учитель сказал мне однажды, что давным-давно степные кланы породили величайших волшебников, потому что они не управляли магией, а вживались в первобытные силы. Он всерьез полагал, что способность владеть этими силами является врожденным талантом. — Он помолчал, затем произнес: — К сожалению, легенды о тех годах со временем стали смутными и полны предрассудков. После разрушения города Мой Тура и гонений на волшебников никто не желает помнить, откуда возникает такой талант.

Внезапно большой камень в руке Пирса начал вспыхивать. Сначала Габрии показалось, что это было всего лишь мерцание костра, отражающегося в темной глубине драгоценного камня. Но свечение усиливалось, исходя из непрозрачной глубины, пока камень не заполыхал алым свечением, затмив дневной свет и пламя костра. Весь шатер заполнился красноватыми сполохами.

— Теперь мы знаем. Завяжи клапан шатра, — приказал Пирс. Очень осторожно он протянул камень к лицу Кора, в то время как снопы сверкающих вспышек во все стороны вырывались из камня. Габрия послушно заковыляла и трясущимися пальцами завязала концы завязок. Она вернулась к знахарю и стала наблюдать в благоговейном страхе. Казалось, лучи света из камня проникали в голову воина.

— Что делает этот камень? Что он из себя представляет? — прошептала она.

Пирс медленно ответил:

— Я не знаю точно, чем он является, а только, что он делает. — Слабая улыбка коснулась его губ. — Раньше у меня не было нужды пользоваться им.

— Он ему поможет?

— Надеюсь, что да. Мой старый учитель дал мне его перед смертью. Он сказал, что это излечивающий камень, который может обрести силу только в присутствии магии. Предполагается, что камень способен удалить все следы магии из пораженного ею человека.

Пирс положил камень Кору на лоб, и они стали молча наблюдать. Лучи света собрались в один нисходящий поток, который плясал над лицом Кора. С изумлением Габрия обнаружила, что лучи не освещали его кожу, а впивались в нее, как яркие иглы. Ей казалось, что она должна была бы прийти в ужас от этого явного проявления ереси и бежать, пока она не втянута в это дальше, но она сдержалась и следила за этим светом с неосознанной зачарованностью.

Камень бью прекрасен, и, если он может лечить, он является положительным явлением. Кроме того, он привел ее к пониманию магии. Вероятно, волшебство является более сложным и многоликим, чем она представляла, с добрыми и злыми проявлениями и всеми оттенками между ними. Ее душа была потрясена этим открытием. Считалось, что волшебство всегда бывает только злое, что это темная сила, которая толкает людей на совершение отвратительно жестоких и безнравственных деяний. Казалось, что магия едва ли может быть полезной. Она отбросила эти беспокойные мысли и вместо этого стала тревожиться о том, что может сказать знахарь, когда камень завершит свою работу.

Как бы в ответ на ее вопрос вокруг головы воина начал образовываться синий туман. Это были остатки Силы Трумиана. Сначала свечение было тусклым, неясным как холодное дыхание, затем оно стало сильнее и ярче. Красный камень яростно запылал. Кровавый свет растекался вокруг синего тумана и заключал его в узы своих лучей. Постепенно красный свет начал отступать внутрь камня, унося туман с собой. Казалось, синяя сила боролась, прорываясь через свои оковы крошечными пурпурными лучиками. Но красный свет становился все сильнее и наконец увлек последние усики синего тумана вглубь камня. Фиолетовая вспышка — и свет исчез. Камень лежал, тусклый и темный, на лбу у Кора. Кор вздрогнул и погрузился в сон. Гримаса боли на его лице сменилась выражением покоя. Пирс поднял камень и мягко вытер пот с лица своего пациента.

— Что произошло? — выдохнула Габрия.

Она была потрясена случившимся. До этого момента магия для нее была чем-то неопределенным, непонятным, о чем она могла только догадываться. Теперь это была реальная истина. Эта сила, добрая ли, злая ли, существовала.

— Кажется, камень сделал свое дело, — ответил Пирс. Он не скрывал своего сильного облегчения. — Кор спокойно отдыхает. Его лихорадка тоже спадает.

Габрия резко опустилась на стул. Она едва могла поверить в то, что только что произошло. В горле у нее пересохло, и, не задумываясь, она одним глотком осушила чашу с вином, стоящую на столе. Тут же убаюкивающее тепло поползло из ее желудка и постепенно растеклось по всем ее членам. Она начала засыпать. Она забыла о маковом экстракте.

Девушка покосилась на Пирса.

— С Кором будет все в порядке? — спросила она севшим голосом.

— Он выздоровеет. В чем он сейчас нуждается, так это в сне. — Пирс снова завернул камень и положил его обратно в сундук. — Я надеюсь, мне не придется снова им воспользоваться.

Не глядя на Габрию, он пересыпал содержимое ступки в маленькую чашку и добавил горячей воды, заваривая чай. Он осторожно вылил жидкость в рот Кору. Уверившись в том, что с воином все хорошо, он открыл клапан шатра и обернулся к Габрии.

Увидев ее снова сидящей на стуле и опирающейся о центральный столб шатра. Пирс был поражен. Она уперлась ногами перед собой, а глаза ее были затуманены лекарством и усталостью. Не говоря ни слова, знахарь ослабил шнурок на ее ботинке и осторожно снял его. Он старался не тревожить опухоль на лодыжке. Сустав был фиолетово-красным, и от первого вывиха еще оставались зеленые тени. Он медленно повернул его, ощущая под тонкой кожей сухожилия и порванные мускулы.

Пирс взглянул в лицо своему пациенту. Лекарство расслабило мускулы Габрии, и выражение ее лица было вялым и ненастороженным. В этот момент солнце вышло из-за туч, и яркий луч проник через открытый клапан шатра, осветив ее лицо.

Руки Пирса замерли, тело окаменело. Не веря себе, он перевел взгляд с лица на изящную лодыжку в своих руках, и его, как удар, осенила догадка. Взгляд Габрии был устремлен в пространство, и она не заметила своего ужасного разоблачения. Лекарство одурманило и усыпило ее. Она даже не помнила, что он был рядом.

Пирс откинулся на пятки и поразился, почему он, как и все, не заметил этого раньше. Этот загадочный «мальчик» с его сверхъестественным талантом магии и дружбой с хуннули теперь был даже более необъясним. Тысячи вопросов скрывали ее происхождение, и Пирс только сейчас начал понимать часть из них. Он вспомнил некоторые из их предыдущих разговоров и услышанное от других членов клана, и поразился ее искусной игре. Это чудо было делом рук богов, если он постарается поверить в них, что девушка так долго продержалась неразоблаченной.

Знахарь решил рассказать все Сэврику, хотя знал, что наказанием для девушки за нарушение законов будет смерть. Габрэн, или как там ее зовут на самом деле, совершила одно из наиболее серьезных преступлений против законов клана, вступив в переодетом виде в боевую дружину, а если узнают еще и о происшествии с волшебством, пощады не будет. Правда, будучи родом из Пра-Деш, Пирс не разделял ненависти кланов к магии. Тем не менее он жил с кланами десятки лет, и их законы и обычаи были обязательны и для него. Если ему не удастся раскрыть преступление этой девушки, он будет так же виновен, как и она, и понесет такое же наказание.

Пирс пошел к выходу из шатра. Поблизости должны быть воины, которые смогут позвать Сэврика. Через несколько минут все будет кончено. К счастью, Габрэн умрет раньше, чем кончится действие мака. Затем Корин перестанет существовать, хуннули уйдет и колдовство прекратится. Пирс полностью исполнит свои обязанности перед народом своего клана. Рука Пирса нащупала выход.

— Отец? — прошептал слабый голос. — Пирс остановился и с удивлением заметил, что весь дрожит. — Отец, не уходи. Мне так страшно, — снова раздался голос, как будто говорил испуганный ребенок.

Знакомый отзвук горя и отчаяния пробудил воспоминания Пирса, хотя он и старался их прогнать. Испытывая ноющую боль, он обернулся, как будто ожидая увидеть вместо высокой грязной фигуры, поникшей на стуле, другую девочку с длинными белокурыми волосами и светло-голубыми глазами. Глаза Габрии были закрыты, а голова свесилась на грудь. Ее плащ лежал на полу, а голая нога находилась в полном несоответствии с остальной одеждой. Она дрожала.

— Отец, что означает вся эта кровь? — заплакала она. Ее пальцы дернулись, как будто она прикоснулась к чему-то отвратительному. — Она покрывает все. Отец, пожалуйста, не оставляй меня!

Пирс поднял плащ и набросил ей на плечи. Она завернулась в него и произнесла:

— Мне так холодно. Где Габрэн?

Знахарь печально слушал, как она бормотала в забытьи о своей семье и о тех сценах их убийства, которые остались в ее памяти. Картины их смерти смешались с его собственными воспоминаниями о другой ранящей его душу смерти. Давным-давно он бежал из Пра-Деш, унося с собой свое неискупленное горе и ярость, и вину за то, что он покинул свою собственную дочь. Он взглянул на девушку, последнюю Корин среди кланов, и вдруг его поразила мысль о том, что, может быть, ему предоставляется шанс искупить свою вину. Десятки лет назад он проявил слабость и последовал приказу своего повелителя вопреки своему здравому смыслу. В результате его дочь умерла, а он ничего не сделал, чтобы спасти ее. Теперь у него есть шанс спасти хотя бы эту девушку.

Он поднял ее и осторожно положил на свой матрас за занавеской. Он обернул ее лодыжку в холодное и пошел греть воду для горячего компресса. Пирс мог понять, почему Хулинин принял изгнанника, несмотря на нежелание. В выдумке Корин было слишком много противоречий. Теперь он добавит свои собственные поводы. Подобно ему, девушка была изгнанником, и все же ей так долго удается выжить благодаря отваге и сообразительности. Она заслужила этот шанс, а не измену. Он просто воспользуется своими шансами во время гнева Сэврика, если — нет! — хулинины раскроют секрет девушки.

* * *

Габрия проснулась поздним полднем. Она лежала на теплой постели, чувствуя себя удобно и спокойно, как не чувствовала уже много дней. Затем она услышала громыхание горшков и открыла глаза. Ее взгляд упал на кремовые занавески, и разом нахлынули воспоминания последних дней. Все было правдой — резня, поиски Хулинина, Нэра, смерть кобылы и драка с Кором являлись мучительной реальностью. Она вздохнула.

— Пирс, — позвала Габрия.

Занавески раздвинулись, и за ними показался знахарь.

— Добрый день, Габрэн, — сказал Пирс, старательно пряча лицо.

Глаза Габрии округлились.

— День? Как долго я спал?

— Всего несколько часов.

— О нет! Леди Тунголи…

— Именно она велела мне дать тебе отоспаться. Этлон возглавил следующую охотничью вылазку на льва.

Габрия села и очень осторожно пошевелила лодыжкой. Она двигалась слегка скованно, но опухоль заметно уменьшилась, и она могла двигать ею, порою даже без боли. Пирс протянул ей руку, и она встала. Она доковыляла до стула. Знахарь подал ей суп и хлеб с сыром. Девушка вдохнула густой аромат супа и внезапно почувствовала, как она голодна.

Окончив есть, Габрия отодвинула в сторону тарелки и сидела, наслаждаясь полным желудком. Она взглянула на тюфяк и увидела, что Кор все еще спит под одеялами. Его лицо не выдавало признаков боли, не было и следов магии, неожиданно поразившей его.

— Как себя чувствует Кор? — наконец спросила она.

В этот момент Пирс отрезал себе ломоть хлеба и, взглянув на воина, ответил:

— Я уверен, что он будет жить, но он никогда не сможет взять себе жену.

Он почувствовал жалость к молодому мужчине. Удар лука Габрэна и колдовская сила, вероятно, разрушили сексуальное естество Кора. Он был злобным глупцом, но он не заслужил позора импотенции.

Габрия долго смотрела в землю. В ее сознании вихрилось столько мыслей, воспоминаний и эмоций, что она не могла думать. Она не знала, что теперь делать.

Спустя некоторое время Пирс овладел собой и подсел на другой стул к столу. Габрия взглянула на него.

— Что ты скажешь Сэврику? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.

Длинные руки знахаря играли коркой хлеба. Его лицо выглядело старым и усталым.

— Я весь день старался придумать, что я скажу.

Габрия побледнела, зная, что в этот момент ее жизнь в руках знахаря. По закону Пирс должен был обвинить ее в волшебстве перед вождем клана и предоставить решение ее судьбы вождю и старейшинам. Но, если он так сделает, Пирс сам будет подвергаться риску, так как он использовал магию лечебного камня. Это была щекотливая проблема, и Габрия не могла даже предположить, что будет делать знахарь.

— Ты что-нибудь придумал? — спросила она как только могла спокойно.

— Сейчас я просто скажу, что Кор был болен в результате осложнения его травмы от удара, но что теперь он выздоравливает. — Пирс приподнял бровь: — Это подойдет?

Слабый вздох слетел с губ Габрии. Она быстро кивнула:

— Благодарю тебя.

Пирс наклонился вперед, упершись руками в край столешницы:

— Но мы все же должны взглянуть в лицо тому факту, что Кор был поражен магической силой.

Габрия напряглась.

— Я знаю, — сказала она. — Я согласна, что он был поражен чем-то большим, чем мой лук. Но у тебя нет доказательств того, что это сделала я. Ни я, ни ты не знаем, откуда взялась эта сила.

— Я знаю, но…

Габрия вскочила, опрокинув стул. Страхи и эмоции переполняли ее так, что ей захотелось завизжать. Ей надо было уйти из шатра куда-нибудь и собраться с мыслями. Она должна была подумать.

— Нет. Достаточно. Что бы ни случилось, это никогда не должно произойти вновь!

Пирс обошел вокруг стола и схватил ее за руку.

— Ты не знаешь этого, — воскликнул он. — Если у тебя есть этот талант волшебства, он никуда не исчезнет. Он всегда будет с тобой, ожидая нового повода, чтобы снова проявиться.

— Если! Ты только скажи если! — вскричала Габрия. — Ты не знаешь наверняка. Если я даже обладаю такой способностью, что я могу с ней сделать?! — она заковыляла к выходу, надеясь уйти прежде, чем знахарь успеет еще что-нибудь сказать.

— Габрэн, — тихо произнес Пирс.

Габрия коротко отрезала:

— Спасибо за помощь, знахарь. Я благодарен тебе.

Затем она выскользнула за дверь и исчезла. Дождь к этому времени уже перестал, и тучи распались на огромные пушистые острова. Солнце проникало сквозь все просветы между ними и покрывало холмы подвижной мешаниной света и тени. Свежий ветер повеял на Габрию из степи за Хулинин Трелд. Она глубоко вдохнула Бодрящий холодок немного успокоил ее и помог разобраться в своих мыслях и понять, что она хотела сейчас сделать. Она хотела найти Нэру.

Девушка откинула назад свои стриженые волосы и заковыляла между большими шатрами в сторону далеких пастбищ. Вероятно, Нэра паслась там, и Габрия отчаянно хотела оказаться рядом с успокаивающей мощью хуннули.

Большинство мужчин покинуло лагерь, выслеживая льва, но многие женщины вышли из шатров, наслаждаясь ярким солнцем. Никто не поприветствовал проходящую Габрию, поэтому она спешила, стараясь не поддаваться чувству одиночества и жалости к себе, нараставшим в ее душе.

К тому времени, когда она достигла сторожевых линий на границе лагеря, она опять сильно хромала. Она остановилась передохнуть. На поле перед ней несколько мужчин объезжали молодых лошадей. Другая группа воинов практиковалась в стрельбе из лука. Габрия отказалась от мысли пройти к пастбищам, так как, чтобы миновать их, не попавшись по пути, ей нужны были быстрота и ловкость. Сейчас их у нее не было.

С минуту она наблюдала за лучниками, которые пустили своих лошадей полным галопом по лугу. Как один они издали свирепый крик, поворачивая лошадей назад и посылая тучу стрел за спину в мишень, и отступили с веселыми возгласами на исходную позицию. Габрия с удивлением наблюдала этот странный маневр. Он был сложен, требовал умелого обращения с луком и лошадью, а также расчета времени. Воины выполняли его безукоризненно, и мишень была изрешечена, свидетельствуя об их меткости.

— Они хорошо действуют, — произнес кто-то позади нее.

Габрия повернула голову и увидела Джорлана, командира ночной стражи, стоящего в нескольких шагах от нее, рядом с шатром кузнеца. Он держал недоуздок кусающейся кобылицы. Кузнец, дородный мужчина с огромными руками, зажал переднюю ногу кобылицы между своих ног и приводил в порядок копыто.

— Где они научились этому? — спросила Габрия.

— Это часть новой тактики, которой обучает Этлон. Он перенял ее у налетчиков из Турика, которые являются мастерами наскоков и набегов, — ответил Джорлан.

Габрия оглянулась на лучников, выстраивающихся для новой попытки.

— Зачем такому большому клану беспокоиться о тактике налетов?

Джорлан скривил губы и похлопал кобылицу по носу.

— Лорд Медб стал очень могущественным. Он присоединяет к себе другие кланы или поступает с ними как с Корином. Мы не непобедимы. Я думаю, что война будет еще до того, как кончится лето.

Кузнец фыркнул, по звуку неотличимо от лошади:

— Лорд Медб глупец. Он не может надеяться, что будет контролировать все степи или кланы. Он скоро обожжется.

— Может быть, — задумчиво произнес Джорлан, — пока он мимоходом не подпалит нас.

Кузнец захохотал, испугав кобылицу.

— Стой смирно, девочка, — стал успокаивать он ее. — Ты волнуешься больше, чем моя жена.

— Вы не видели хуннули? — спросила Габрия. Она не хотела обсуждать Медба. Лагерь давил на нее, и она хотела бежать.

Джорлан указал в сторону реки.

— Я думаю, она у реки. Ты хорошо действовал прошлой ночью. Я сожалею о Коре, — добавил он, как будто это только сейчас пришло ему в голову.

— Я тоже, — отпарировала Габрия, раздраженная напоминанием об этом инциденте.

Она не хотела думать о прошлой ночи, пока не выберется из лагеря. Она обернулась, сунула пальцы в рот и издала пронзительный свист. Она подождала немного, беспокоясь, услышала ли ее Нэра.

Затем в ответ на ее призыв раздалось громовое ржание. Этот зов разнесся по Хулинин Трелд подобно звукам боевой трубы. Все в лагере оставили свои дела и снова прислушались к этому ржанию, полному гордости и ликования. В полях все замерло. Как люди, так и лошади следили за тем, как Нэра появилась на вершине далекого холма. Она снова заржала, на этот раз приветственно, и Габрия засмеялась от удовольствия, чувствуя радость кобылы.

Девушка свистнула еще раз. Нэра, распустив хвост, поскакала с холма и галопом помчалась в лагерь. Ее грива металась, как трава перед бурей, а копыта сверкали, когда она выбрасывала вперед ноги. Как черная комета ворвалась она на переполненное поле и пронеслась между людьми и лошадями. Они расступались перед ее силой и великолепием. Она прогрохотала вверх по склону и остановилась в нескольких дюймах от Габрии. Кобыла нежно фыркнула.

Габрия снова засмеялась, слыша вокруг себя возбужденные выкрики людей. Она ухватилась за гриву хуннули и вскочила на нее.

— Пошли!

Нэра крутнулась и помчалась, обгоняя ветер, на равнину.

Джорлан наблюдал, как они исчезли вдали, затем усмехнулся:

— Я отдал бы моих лучших кобыл, чтобы испытать такое.

Кобыла несла Габрию вдоль берегов реки Голдрин к началу долины и быстро промчалась между двумя сторожевыми пиками перед выходом на равнину.

По ту сторону Маракора и его двойника предгорья переходили в степи долин Рамсарина. От сени гор и до сумеречного горизонта разворачивались засушливые степи. Равнина представляла собой бесконечные лиги земли, приводящие в трепет человека своей полнейшей безбрежностью и утонченной красотой, особенностями, которые больше нигде не встречались среди земель, на которых обитали кланы. Особенностью высокогорных степей был непрерывный ветер, который обтачивал камни и гнул высокие травы; резкие краски, которые смешивались мириадом оттенков; острый аромат жестких кустарников, растущих в каждом овраге; жестокость зимних буранов и жара летних засух. Степи были пустынными землями, которые не обещали легкого приема, но они подходили кланам и их беспокойным табунам и были любимы ими.

Нэра скакала на восток, следуя вдоль Голдрин. Она чувствовала, что что-то беспокоит Габрию, но держала свои мысли при себе и ждала, чтобы ее всадница сама заговорила об этом.

Когда Маракор уменьшился позади них, и Габрия уже не чувствовала следящих за ней глаз хулининов, она успокоилась и уселась поудобнее на широкой спине Нэры. Хуннули перешла на шаг, и они медленно брели вдоль отмелей широкой реки. Ветерок обвевал их, холодный от утреннего дождя и наполненный тяжелым духом влажной земли. В заводях плескались утки, и несколько антилоп с любопытством наблюдали за ними с безопасного расстояния.

Габрия глубоко вздохнула.

— Он обвинил меня в волшебстве, Нэра, — наконец произнесла она.

«Кто?»

— Знахарь. Он думает, я использовала какой-то вид силы, чтобы победить Кора в драке прошлой ночью. Хуже всего, что я не знаю, прав ли Пирс.

«Почему знахарь думает, что ты использовала магию?»

Габрия в отчаянии тряхнула головой.

— Кор был поражен силой, называемой Сила Трумиана. Пирс сказал, что я единственная, кто мог это сделать. Он считает, что я обладаю внутренней способностью к использованию магии… Но у него нет доказательств. — Она помолчала некоторое время, затем добавила: — Я видела сон прошлой ночью. Он был ужасен.

«О волшебстве?»

— Да. Ох, Нэра, с самого рождения мне твердили, что магия является чем-то отвратительным и развратным. Но я не такая.

Габрия обвила руками шею хуннули. Девушка хотела верить в себя, во внутреннее добро, которое было частью ее и ее любимой семьи. Если она обладает талантом к волшебству, тогда, надеялась она, ее вера относительно магии была ошибочной, так как она никогда не согласится с тем, что она является носительницей зла.

Нэра остановилась. Она повернула голову так, что ее блестящие черные глаза смотрели прямо в несчастное лицо Габрии.

«Как, ты думаешь, хуннули стали такими, какие они есть?»

Габрии перехватило горло.

— Они были созданы богами. Амара приняла облик первой кобылы, а Шургарт в облике бури оплодотворил ее, — она говорила нерешительно, как будто не была уверена.

«Эта часть правдива, но наше создание пошло дальше. В начале мира мы с харачанскими лошадьми были едины».

Габрия глубоко вздохнула. Она чувствовала себя так, будто стояла на краю обрыва. Позади лежала ее жизнь, основные понятия и нравственные устои которой не изменились. Перед ней лежали новые взгляды и странные истины, самой странной из которых была идея того, что магия не является вредоносной силой. Все, что ей нужно было сделать, это прыгнуть с обрыва и задать хуннули оставшиеся невысказанными вопросы. Девушка уже угадывала суть ответа, но те неизвестные области, в которые это знание могло привести, ее путали ее больше, чем все, с чем она до этого сталкивалась. Это могло означать полное разрушение всего ее образа жизни и мыслей. Это могло означать, что в течение двух столетий кланы верили в ложь.

Нэра все еще продолжала с состраданием смотреть на нее, ожидая, когда Габрия заговорит. Габрия медленно провела пальцем вдоль белой в виде молнии отметки на лопатке Нэры, стараясь найти в себе отвагу в любых словах выразить вопрос, который был у нее в сознании.

Она подумала, что зазубренная полоса была также и меткой богов на животных, которых они любили. Харачанские лошади не имели метки в виде молнии, хотя Нэра сказала, что они с хуннули имеют общее происхождение. Итак, почему у хуннули есть отметка расположения богов, а у харачанских лошадей нет?

— Что произошло? — прошептала она так тихо, что даже Нэра едва расслышала ее.

Но хуннули поняла глубинный смысл вопроса.

«В ваших легендах есть повествование о Валориане, в котором он спасает корону Амары от демонов Сорса. В ее освобождении ему помогал черный жеребец. Конь был тяжело ранен ударом молнии, и Валориан, вернув корону богине, ухаживал за ним, пока конь не выздоровел. В благодарность за помощь богиня повелела, чтобы жеребец навсегда остался верховым конем Валориана, а его потомство всегда носило белый шрам в его честь. После этого Валориан научил коня общаться с собой и защищать себя. Он сделал жеребца неуязвимым к магии и злу. Своим волшебством герой дал хуннули новую жизнь».

Бездна была преодолена. Габрия почувствовала, что ее бросает в жар, а руки начинают дрожать.

— Валориан был волшебником?

«Ваши жрецы о многом не удосуживаются вам сказать».

— Нэра, я думаю, что хочу вернуться в лагерь.

Хуннули согласно заржала. Она легко затрусила назад в поселение, давая Габрии время на осмысление информации, которая потрясла ее веру. Понадобятся дни, чтобы девушка полностью осознала, что магия является частью ее. — Нэра знала правду с того первого дня, когда она встретила Габрию, — и еще больше дней, прежде чем она осознает реальность этой своей силы. Но это произойдет. Габрия должна будет разорвать оковы своего предубеждения и признать свой талант владения магией, если она надеется бороться с лордом Медбом и уцелеть.

В начале лагеря Габрия соскочила с лошади и постояла минуту, удерживая готовые брызнуть стелы. Она погладила пальцами черные волосы на холке у Нэры.

— Я всю свою жизнь презирала волшебство. — Она остановилась и тяжело сглотнула. — Ты сказала мне, что являешься волшебным созданием, но я не могу тебя ненавидеть. Ты мой друг.

Габрия стиснула зубы и решительным шагом направилась в сторону холла. Нэра с минуту наблюдала за ней, затем заржала и повернула в сторону тихих пастбищ на окраинах Хулинин Трелд.

 

Глава 7

В этом году ранней весной шли обильные дожди. Вода переполнила ручьи и реки, залила низины. Целыми днями дождь лил порывистыми потоками, пока шатры не начали гнить, скот болеть, а людям отказывать нервы. Голдрин подмыла свои берега и угрожала табуну племенных кобыл в долине, так что лошадей пришлось перевести в убежища в пределах лагеря. Рабочие поля превратились в болота, а пересекающие лагерь тропинки предательски засасывали в грязь.

Холл надолго превратился в единственное сухое место в Хулинин Трелд и был переполнен людьми, жаждущими передышки. По ночам у костров мужчины клана допивали остатки вина и шептались о еретическом применении волшебства Медбом. Может ли такое быть, поражались они, чтобы Медб стал таким могущественным, что может управлять погодой? Неужели он надеется деморализовать кланы, подвергая опасности их табуны и приводя в негодность их шатры и пищу? Может быть, он старается доказать этим силу своей власти?

Эти пересуды достигали даже отдаленных кланов, вождей которых мало заботили планы Медба на верховную власть. Имя Медба было у каждого на уме, и влияние его деяний, реальных или выдуманных, обволакивало все подобно сгущающемуся туману. История о резне в Корин Трелд переходила от клана к клану. Первоначальные ужас и негодование, вызванные новостью, окончательно утонули в оговорках. Люди слушали рассказ, но никто не хотел признавать того факта, что Корины были вырезаны. Схватки между кланами с целью развлечения, мести или выгоды были обычным делом. Но намеренное полное уничтожение целого клана было для этих людей чем-то непостижимым.

И все же резня была реальностью, и вожди в глубине души понимали, что нечто, подобное этому, может произойти снова. К сожалению, никто не знал, почему Корины были уничтожены в первую очередь. Все знали, что Датлар испытывал отвращение к Медбу. Может быть, вождь Корин слишком часто злил лорда Вилфлайинга, и ему пришлось испытать всю силу гнева Медба. Некоторые вожди полагали, что, если это действительно так, было бы мудрым избегать неудовольствия Медба. Они начали тайком принимать эмиссаров Вилфлайинга и выслушивать обещания богатства и власти, которые будут даны им в обмен на сотрудничество.

Лорд клана Гелдрин Брант, едва дождавшись окончания траура по лорду Джустару, женился на вдове умершего вождя и присягнул на верность лорду Медбу. Тем временем десятки изгнанников, объединившись в хорошо вооруженный конный бандитский отряд, начали мародерствовать в степи. Насилия не было, но часто находили убитый скот, а после того, как банда проходила по землям какого-либо клана, пропадали лошади. Эти грабежи повергали кланы в тревогу и ожесточение, но банда была так велика и передвигалась так быстро, что кланы по отдельности мало что могли предпринять против нее. Только Совет Лордов, собиравшийся каждое лето на ежегодной встрече кланов, был способен организовать совместные действия против изгнанников. К сожалению, последние три месяца Совет не собирался.

В своем громадном холле на южной окраине степей Медб принимал известия от своих шпионов и лазутчиков и со все возрастающим удовлетворением наблюдал как его планы начинали приносить результаты. По ночам он удалялся в тайное помещение и перелистывал хрупкие страницы древнего тома, который он приобрел у нищего в Пра-Деш. Он до сих пор был потрясен тем, что легендарная Книга Матры попала в его руки. Матра, величайший среди волшебников кланов, погиб при разрушении Мой Туры, но, несмотря на многолетние поиски, его рукопись так никем и не была найдена. Эта книга содержала результаты трехсотлетнего изучения колдовских тайн, и многие жаждали завладеть этими бесценными знаниями. И теперь, спустя столько времени, рукопись была обнаружена нищим, когда он рылся в развалинах города волшебников, и который как будто был послан Медбу самим божественным провидением. Книга запросто могла быть уничтожена или отдана кому-нибудь другому. И все-таки она досталась Медбу. Теперь у него было средство преодолеть увечья, нанесенные ему бешеной хуннули, а также власть для осуществления своих мечтаний. Ни человек, ни целая армия не смогут противостоять ему, пока магические силы будут в его руках. Он будет владеть империей.

К большому веселью Медба, сильные дожди не были делом его рук, но они стали одним из звеньев в цепи событий, ведущих прямиком к его победе. Разрушения и беспорядки, вызванные непогодой, все больше подрывали уверенность кланов в себе, а постоянные ливни держали их разобщенными, пока Медб копил силы. Скоро он будет готов приступить к следующей части своего плана.

* * *

К концу весны дожди наконец прекратились. Хулинины с облегчением приступили к работе по починке прогнивших шатров, уборке нанесенного потоками мусора, сбору первой свежей пищи сезона и заботам о скоте. Много лохматых длинноногих коз заболело, и слишком много новорожденных козлят умерло. Прошло много дней, прежде чем выздоровели последние козы и удалось подсчитать потери. Племенные кобылы чувствовали себя немного лучше, и, как только их долина просохла, они были выпущены пастись на зеленую траву, ковром пробивающуюся через нанесенную грязь.

Кор выздоровел и вернулся к своим обязанностям, хотя всем было ясно, что удар Габрии разрушил нечто большее, чем его способность иметь детей. Он был угрюм и одинок и лелеял в себе ненависть, питаемую из глубины его души. Когда холмы наконец достаточно обсохли, чтобы возобновить охоту на льва, он ушел один и вернулся спустя пять дней с телом льва, переброшенным через его седло.

Не обращая внимания на звучащие вокруг поздравления и выражения одобрения, а также награду Сэврика за совершенное, он сбросил мертвого льва к ногам Габрии.

— Твой слуга, — рявкнул он на нее и прошествовал прочь.

Габрии не надо было смотреть в его глаза, чтобы понять, что это были не последние слова, которые она слышит от него. Облегчение она испытала только от того, что Кор перенес свои пожитки из холла в шатер своего отца и на время оставил ее в покое.

Жизнь медленно возвращалась в нормальное русло. Козы были острижены, и новые войлочные циновки были изготовлены для новых шатров. Женщины занимались прядением и ткачеством. Мужчины и лошади возобновили тренировки. У каждого было слишком много дел, чтобы беспокоиться о призраках. Медб стал казаться отдаленной угрозой, и мысли о войне были оттеснены требованиями жизни.

Единственным мрачным моментом в этих весенних радостях было исчезновение Пазрика. Второй вер-тэйн не вернулся из пустыни, и Сэврика беспокоило его отсутствие. Не в правилах Пазрика было так долго отсутствовать или не присылать гонца с вестями. И все же клану еще было о чем беспокоиться. Подходил срок жеребиться кобылам, и необходимо было к этому подготовиться. Волнение нарастало день ото дня. Многие молча молили богов о том, чтобы злая судьба Корина не повлияла на наступающие события. Наконец однажды ночью Нэра почуяла волнение среди кобыл. Габрия разбудила клан, и к утру родился первый жеребенок. Мокрый и неуклюжий, он старался подняться на ноги, а хулинины наблюдали за ним с молчаливыми благоговением и благодарностью. По всем признакам, потомство должно было быть хорошим, так как первый новорожденный был сильным как лев гнедым жеребенком.

Как будто в возмещение гибельных дождей последующие дни были удивительно теплыми и сухими. Племенные кобылы с радостью ощутили это, и не проходило ночи без того, чтобы не родился один, а то и два жеребенка. В зацветающих лугах малыши резвились под присмотром матерей, не ведая, что они олицетворяют продолжение существования клана.

Габрия мало радовалась в период появления жеребят на свет. Ее сердце было переполнено ее собственными мыслями и желаниями, так как она пыталась разобраться в своем изменившемся отношении к магии. Рост стад клана Хулинин мало что значил для нее, за исключением того, что враждебность по отношению к ней стала уменьшаться. Она проявляла радость ради Сэврика, которого полюбила, но заботы клана в это время казались далекими и несущественными.

Этлон, все еще полный подозрений в адрес таинственного Корина, чувствовал ее отстраненность и продолжал бдительно следить за нею. Их тренировки становились все более продолжительными и напряженными, так как Этлон искал возможность сломать ее оборону. Габрия пылко невзлюбила его, и ее бесконечно раздражало, что она ничего не может поделать, чтобы избавиться от него.

Несмотря на характер Этлона, Габрия должна была признать, что он хорошо обучал ее. Вер-тэйн был скор на расправу, но в своих решениях он был очень мудрым и справедливым. Девушка поняла, почему он заслужил неколебимую верность верода. Этлон был невероятно гордым, отважным и всего себя посвящал долгу, и он в полной мере получал от других то, что отдавал им.

К тому времени, когда наступило лето, Габрия невольно начала испытывать уважение к вер-тэйну. В результате его кропотливых занятий с ней ее мускулы стали крепкими, координация и умение держать равновесие улучшились, и она так владела мечом, будто он являлся продолжением ее руки. Он не давал ей пощады — а она знала, что и Медб этого не сделает — и не проявлял никаких дружеских чувств. Изредка Этлон коротко ободрял ее, понуждая к еще большим усилиям. Габрия знала, что она никогда не достигла бы такой сноровки в воинском искусстве без его помощи. Если бы он только забыл о своих подозрениях.

В период появления жеребят на свет у Габрии было мало времени для отдыха, и стало еще меньше, когда приблизился День первородства. Этот праздник был днем выражения благодарности тем божественным силам, которые ниспосылали плодовитость кланам и их стадам. Главной силой жизни являлась Амара, богиня-мать. День первородства праздновался в ее честь. Она одаривала жизнью, была силой, которая сохраняла эту жизнь, и стояла на страже продолжения существования кланов.

Но Амара была только половиной единого целого. В то время как Амара олицетворяла положительную сторону жизни, ее сестра, богиня Крат, являлась ее темной стороной. Крат правила разнузданной страстью и скрытностью, насилием и завистью. Она владела силой разрушения, но не так, как ее братья, два мужских бога, которые командовали силами войны. Ее сила была коварной, медленной и незаметной. Вместе Амара и Крат составляли единое целое, которое олицетворяло собой женщину клана.

Странным образом женщины считались физически неполноценными по сравнению с мужчинами. Но, так как женщины обладали способностью продолжения жизни, они были наделены потенциально большей духовной силой. В кланах считали, что то, что женщины меньше и слабее мужчин, компенсируется данной им могучей внутренней жизненной силой. Поэтому было естественным, что именно женщины, пользующиеся особенной благосклонностью Амары, исполняли обряд воздаяния почестей в День первородства.

До резни Габрия наслаждалась этим праздником. Тайные обряды церемонии плодородия и молитвы о стадах были первыми словами, которым она научилась, а веселые празднества, продолжающиеся всю ночь, были самыми счастливыми моментами в ее жизни. Но в этом году она не смела даже про себя напевать песнопения. Когда родился последний жеребенок и процессия одетых в красное женщин собралась около холла, Габрия укрылась в шатре Пирса.

Пока женщины в молчании шествовали к могильным насыпям клана вдалеке от лагеря, чтобы исполнить обряды в присутствии своих предков, мужчины оставались на месте, дожидаясь, когда полная луна достигнет зенита и обряды закончатся. Они побаивались таинств Дня первородства, но наслаждались безудержным разгулом веселья после обрядов. Пока богиня не оставляет клан своими милостями, женщины в эту ночь могут делать все, что ни пожелают.

Выпал чудесный вечер для праздника. Луна блистала подобно жемчужине на груди у ночи. Музыка, исполняемая барабанами и флейтами, становилась громче по мере того, как стихал ветер. Факелы плясали вокруг далеких могильных холмов. Тишина, все более напряженная по мере ожидания, стояла в лагере. Даже животные вели себя тихо. Лошади настороженно следили за мигающими огнями, а собаки держались поближе к своим хозяевам. В шатре Пирса Габрия слушала, как музыка взмывает над молчанием лагеря подобно ветру, веющему над землей. Она будоражила мысли Габрии, побуждая ее двигаться, напевать знакомые слова. Удары барабана возвращали ее память назад, в Корин, где она пила вино плодородия и танцевала в честь богини. Девушка сидела, охватив руками колени, а песни звучали у нее в голове. Понадобилось напряжения всей ее силы воли, чтобы удержать тело в покое и оставаться сидеть у костра, изображая равнодушного юношу. Пирс вышел, но мог вернуться в любой момент, и на этот раз она себя не выдаст.

Когда музыка достигла полной силы и женщины издали торжествующий крик, Габрия глубоко вздохнула. Заключительные слова ритуального благословения пронеслись в ее уме. Все закончилось. Теперь женщины вернутся, чтобы благословить стада, и родившийся первым жеребенок будет с благодарностью принесен в жертву Амаре. Скоро клан начнет праздновать.

Габрия уже могла слышать настраивающих свои инструменты музыкантов и возбужденные голоса ожидающих мужчин. Она собиралась на некоторое время присоединиться к ним, но сейчас она так устала, как будто только что сама завершила обряд. Она не хотела видеть буйного веселья. Вместо этого она завернулась в одеяло и загляделась на пламя костра в очаге Пирса. Девушка скорее почувствовала, чем услышала появление Этлона. Она мгновенно насторожилась.

— Мы приглашаем тебя присоединиться к нам, — мягко произнес Этлон, стоя у входа.

— Я не могу, — ответила она, надеясь, что он поймет и оставит ее.

Вер-тэйн перевел дыхание, затем произнес:

— Ты хорошо служил моему отцу эти дни. Так и продолжай.

Клапан шатра опустился, и он ушел. После его ухода Габрия долго сидела, глядя в черную стену шатра.

* * *

К рассвету клан уснул, усталый и довольный праздником. Габрия проснулась рано и выскользнула из шатра Пирса. Знахарь вернулся очень поздно, благоухая вином, и свернулся на своей постели. Она не была уверена, заметил ли он ее вообще. В этот утренний час лагерь был тихим, и Габрия испытала облегчение, нигде не заметив Этлона. Солнце едва показалось над горизонтом, но уже было жарко, и мухи роились меж шатров.

Она решила воспользоваться случаем и провести некоторое время в одиночестве. Уединение было редким подарком в большом лагере, и Габрия не хотела упускать такой шанс. Она отыскала Нэру. Они ускользнули из лагеря и легкой рысцой потрусили в горы. Но Нэра знала, что за ними кто-то следует. Высоко над Хулинин Трелд Нэра отыскала поток, который впадал, беспорядочно завихряясь, в ущелье и устремлялся к реке Голдрин. Она направилась вверх по течению. Кобыла прокладывала свой путь через густой подлесок, следуя видным только ей следам, минуя крошечные болота, через заросли ежевики и оленьей травы.

Постепенно невысокие заросли уступили место одиночным деревьям и рощицам, и звучание воды, бегущей по каменистому ложу, стало громче. Нэра забиралась все выше и глубже в горы, а солнце пригревало спину Габрии.

Наконец кобыла остановилась у крутого скалистого откоса, с которого срывался поток, рассыпаясь каскадом брызг. Выступающие из стены скалы, покрытые темно-зеленым мхом, делили падающую воду на тонкие ручейки, пронизанные лучами солнца и рассеивающие водяную дымку. У подножия водопада вода собиралась в глубокий пенящийся омут, прежде чем продолжить свой путь к реке. Влажные серо-зеленые лишайники увешивали растущие поблизости сосны и можжевельник. Травы, кустарники и цветы сплошным ковром покрывали испещренную солнечными пятнами землю. На дереве над ними застрекотала белка. Стрекоза коснулась поверхности воды.

Габрия соскользнула с лошади и опустила руку в холодную воду.

— Я собираюсь искупаться, — заявила она, восторженно глядя на омут.

Нэра оглянулась назад, в ту сторону, откуда они пришли. Ее ноздри затрепетали от нежного ржания.

«Будь осторожна. Я скоро вернусь».

— Подожди. Там… — начала было говорить Габрия, но Нэра уже ускакала.

Девушка была очень удивлена быстрым исчезновением Нэры, но, может быть, кобыла хотела попастись на лугу поблизости. Габрия пожала плечами. Единственное, что имело сейчас значение, холодная, прозрачная как стекло вода, ожидавшая ее за искрящейся водяной дымкой.

Она сбросила одежду — мужские штаны, тунику и фетровую шляпу, которые она уже возненавидела, и голышом нырнула в заводь. Это было восхитительно. Она вертелась в воде как выдра. Пузырьки воздуха щекотали ее кожу, а вода омывала тело, лаская и унося прочь усталость и напряжение. Габрия смывала пыль и пот и пальцами расчесывала волосы. Потом она отдыхала, греясь на солнышке.

Было так прекрасно забыть обо всем, не чувствовать никакой вины или двуличности, так мучающих ее. Не было глаз, постоянно за ней следящих, никакой злобы, претензий, воспоминаний. Она снова ощущала себя женщиной. Габрия хихикнула, когда водоросли скользнули по ее бедру, затем она блаженно потянулась и поплыла к водопаду.

Вдруг за шумом водопада Габрия расслышала ржание хуннули. Нэра. Затем раздалось ответное ржание, и ее сердце оборвалось. Был только один другой хуннули…

— О боги, — пробормотала она и попыталась встать.

— Привет, Габрэн.

От страха у нее заныло под ложечкой. Она рухнула обратно в воду и остановилась у каменной стены рядом с водопадом. Этлон стоял на берегу около ее одежды. Он лениво пошевелил ногой ее меч и сбросил перевязь собственного меча.

— Как водичка? — как бы между прочим спросил он. Габрия только смотрела на него, онемев от ужаса. Он снял тунику и расшнуровал башмаки. — Я следовал за тобой, чтобы убедиться, что с тобой ничего не случилось. Эти горы могут быть предательскими. — Его штаны присоединились к куче одежды, и он потянулся, стоя в теплых солнечных лучах. У него было худое, мускулистое тело, покрытое множеством белых шрамов. — Искупаться — это отличная идея. Думаю, я присоединюсь к тебе.

Габрия смотрела, как он нырнул в заводь, и уткнулась лицом в мох.

— О, богиня, — умоляла она, — помоги мне сейчас.

Пока он плыл в ее сторону, девушка метнулась прочь, к противоположному берегу, в тщетной надежде, что сможет скрыться прежде, чем Вер-тэйн разглядит ее. Но кристально прозрачная вода выдала ее. Ничем нельзя было скрыть ее округлых бедер или выпуклостей ее грудей.

Этлон внезапно замер в воде. Он уставился на нее застывшими от изумления и ошеломляющей догадки глазами.

Габрия остановилась на мелком месте, встала и повернулась к нему лицом, вздернув подбородок. Вода стекала между ее грудей.

— Что теперь, Вер-тэйн? — с вызовом спросила она.

Без предупреждения он бросился на нее и схватил за руки прежде, чем она успела шевельнуться. Ее глаза были прикованы к его полыхающему бешенством взгляду.

— К чертям! — прорычал он.

Он швырнул ее в воду, одной рукой схватил за волосы и тронул ее грудь, как будто не мог поверить своим глазам. От его прикосновения по коже Габрии побежали мурашки, и она зажмурилась. Он тряхнул ее так, что чуть не сломал ей шею.

— Женщина! — выплюнул он это слово. — Ты маленькая шпионка Медба? — Он окунул ее в воду и держал, пока ее легкие не загорелись, затем вытащил из-под воды, как задыхающуюся рыбу. — Кто ты? — Этлон снова опустил ее под воду, не дожидаясь ответа.

Пальцы Габрии царапали его запястья, но она не могла освободить свои волосы из его рук. В этот момент она бы все отдала за свой меч. Необъяснимым образом она начала испытывать скорее злость, чем страх. Обида затопила ее.

Этлон еще раз высунул ее голову из воды.

— Грязная свинья! — закричал он. — Кто послал тебя распространять свое вранье в лагере моего отца?

Габрия пронзительно закричала от ярости и хлестнула его по животу. Он увернулся и в третий раз опустил ее под воду. Она боролась против его безжалостности, обороняясь с бешеной силой, пока ее легкие не загорелись и кровью не застлало глаза. Несмотря на тренировки, она не могла соперничать с вер-тэйном в ручном бою. Он был сильнее, тяжелее и искуснее ее. Но может быть, она сумеет поразить его.

Неожиданно девушка безвольно поникла, выпустив изо рта цепочку воздушных пузырей. Ее голова ужасно болела, но она сосредоточилась на том, чтобы расслабить все мышцы и всплыть, притворившись мертвой. Этлон ослабил свою хватку на ее волосах. Почувствовав, что его руки расслабились, Габрия вытянула, ноги, с силой оттолкнулась от дна омута и врезалась головой Этлону в живот. Он согнулся пополам, задыхаясь и изрытая проклятия. Габрия выскочила на берег. Она карабкалась по мокрым скалам и мхам с такой скоростью, будто он уже настигал ее. Девушка оглянулась и увидела, что Вер-тэйн мчится, разгребая воду, как рассерженный жеребец. От гнева его глаза потемнели, а лицо передергивалось. Габрия побежала к своей одежде. Ее рука нащупала кинжал, и она повернулась навстречу Этлону, выскочившему из воды.

— Держись подальше, Вер-тэйн! — крикнула она, встав спиной к дереву.

Этлон помолчал, глядя ей в лицо.

— Покажи свои зубы, гадюка. Даже змеям Медба можно наступить на хвост.

Он приблизился.

Глаза Габрии заполыхали зеленым огнем, но она продолжала стоять спиной к дереву.

— Медбовская проститутка, — презрительно произнес он. — Это таким путем ты уцелела при резне в Корине? Ты расставляла ноги не только перед ним, но и перед его отщепенцами?

Жгучий гнев вырвался из-под контроля Габрии и, как катализатор, разжег синее пламя ее колдовской силы.

— Будь ты проклят! — крикнула она, не подозревая о вновь проснувшейся в ней магической силе. — Ты ничего не знаешь. Ты такой же, как Медб, который самоутверждается на трупах. Ты рычишь и кусаешься, как беззубый пес.

Этлон засмеялся:

— Гораздо лучше равняться с Медбом, чем с юлящими перед ним отщепенцами. Ты пресмыкалась перед ним в грязи, чтобы спасти свою жизнь?

Габрия бросилась на него, как загнанная в угол львица. Ее нападение было таким быстрым, что застало его врасплох, и она вонзила кинжал ему под левую лопатку. Лезвие проникло глубоко и рассекло мышцы и связки. Едва кинжал вонзился в тело, синяя аура ударила из ее рук и скользнула по украшенной камнями рукояти и серебряному лезвию в тело Этлона.

На этот раз ее сила была больше и должна была убить вер-тэйна, но колдовство встретило странное сопротивление. Вместо того чтобы уничтожить Этлона, нападение только обессилило его. Он побледнел и открыл от удивления рот. Он с силой оттолкнул ее и застыл, изумленно уставившись на кровь, стекающую по его груди.

— Колдунья! Что ты мне сделала? — прошипел он.

Затем силы оставили его, и он упал, потеряв сознание.

Габрия долго стояла, содрогаясь всем телом, а гнев постепенно оставлял ее. Она закрыла глаза и старалась успокоить свое бурное дыхание. Прекрасно. Он заслужил смерть, победно думала она. Как он посмел назвать ее проституткой Медба. Она взялась за кинжал и выдернула его из раны. Кровь заструилась из раны и потекла по боку вер-тэйна.

Габрия нацелила конец оружия на ямку под его горлом. Это было бы так легко. Один простой укол. И тогда вер-тэйн умрет, и вместе с ним умрут его подозрения. Впервые она убьет человека, но было бы прекрасно начать именно с этого. Она все еще ощущала, как его руки ощупывают ее тело, и слышала его немыслимые оскорбления. Нож проколол кожу, и ее гнев разгорелся вновь. Капля крови блеснула на кончике ножа.

— Убей его, — мысленно твердила она. — Он опасен. Если он останется в живых, он выдаст тебя. — Нож погрузился глубже, побежали алые капли. — Красная, — размышляла Габрия, наблюдая, как кровь сбегает по шее Этлона. — Такая же красная, как кровь на траве в Корин Трелд.

Габрия с отвращением отбросила кинжал и опустилась на траву с ним рядом. Она ненавидела себя за свою слабость, но не могла хладнокровно убить Этлона. Она видела столько крови, что этого могло бы хватить до конца ее жизни. По мере того как ее гнев остывал, она поняла, что в действительности не хочет, чтобы смерть вер-тэйна была делом ее рук. Кроме того, он не заслужил подобной смерти. Его рана была достаточной платой за нанесенные оскорбления.

Однако тогда остается громадная проблема, что сделает ей Этлон, если выздоровеет. Габрия ничуть не сомневалась, что он разоблачит ее притворство и немедленно ее убьет. Но может быть, всего лишь может быть, он промедлит достаточно, чтобы успеть поговорить с ней. Возможно, она сумеет убедить вер-тайна помочь ей. Нэра говорила ей, что Этлону можно доверять. Габрия надеялась, что кобыла была права — это был ее единственный шанс.

Девушка сердито вздохнула. Если Этлон хочет выжить, она должна перевязать его рану и быстро доставить его к Пирсу. Но что она скажет Сэврику? Глубоко несчастная, она оделась, промыла рану вер-тэйна и перевязала ее полосками, оторванными от его собственной туники.

Едва она закончила одевать его, из-за деревьев показались Нэра с Бореем. Габрия обернулась, настороженно следя за огромным жеребцом. Она боялась его гнева, когда он увидит, что она ранила его хозяина.

Борей обнюхал Этлона и легонько фыркнул:

«Я вижу, вы разрешили ваши разногласия».

Его мысленный голос, низкий и более мужественный, чем у Нэры, ясно зазвучал у нее в голове. Габрия уставилась на него.

Нэра издала короткое ржание, явно довольная:

«Мы ждали этого, Габрия. Он тебе нужен».

— Он нужен мне, как собаке пятая нога, — с ожесточением ответила она. — Где вы были?

Борей ткнулся носом в шею Нэры, а она игриво куснула его.

«Мы были заняты».

— Почему ты оставила меня одну? — спросила Габрия. — Ты знала, что Этлон найдет меня.

«Конечно, — произнесла Нэра. — Этлон истекает кровью. Мы должны доставить его к знахарю».

Борей подтолкнул Габрию. Девушка смотрела на них обоих со смешанным чувством ярости, боли и досады. Нэра умышленно покинула ее, зная, что Этлон придет к заводи. Почему? Кобыла знала, что вер-тэйн опасен. Хотя хуннули и была к нему расположена, как могла Нэра рискнуть оставить свою наездницу фактически беззащитной при встрече наедине с Элтоном? В гневе Этлон едва не убил Габрию. Она только чудом уцелела. И все же оба, Нэра и Борей предвидели исход столкновения.

Габрия нерешительно подняла золотой пояс Этлона и взвесила в руках тяжелый металл. Должно существовать что-то, подсказавшее хуннули, что Этлон не убьет или не сможет убить ее в этот раз. Ее руки стиснули пояс. Возможно, они почувствовали что-то в случае с Кором. Габрия старалась забыть огонь, свой сон и подозрения Пирса, но воспоминания об этом снова и снова возникали у нее в мыслях.

Ее затошнило. Это происшествие с вер-тэйном было так ужасно схоже с предыдущим. «О, боги, — подумала она, глядя на Этлона, — что, если я опять это совершила? Может быть, хуннули знают, что у нее есть тайная защита, нечто такое, что может справиться даже с Этлоном».

Габрия даже думать не хотела об этом, поэтому она на время отложила свои раздумья и молча помогла Нэре поднять вер-тэйна на спину к Борею. Габрия прикрыла золотым плащом голую спину Этлона и выбросила остатки его туники.

Они медленно возвращались назад. Борей ступал осторожно, чтобы не трясти Этлона. Габрия провела это время, размышляя о том, что сказать Сэврику. Она раздумывала, а не бежать ли ей прежде, чем Этлон придет в сознание. Даже медленное умирание от голода будет лучше немедленной смерти, которой предаст ее Сэврик за то, что она выдала себя за воина, да еще напала на вер-тэйна. Ее жизнь будет окончена в тот момент, когда Этлон придет в себя, и никакая сила на земле не сможет спасти ее.

Но куда ей податься? Габрия будет постоянным изгнанником, приговоренным к смерти. Любой член клана, увидевший ее, обязан будет ее убить. У нее не будет ни клана, ни чести, ни надежды убить Медба. А если она останется, ее жизнь будет зависеть от проницательности двух хуннули. Каким-то образом Нэра и Борей поняли, что Этлон ей не опасен. В противном случае они не позволили бы ей вернуться в лагерь. Нэра сказала, что Этлон может быть самым лучшим ее союзником. Может быть, это и правда.

Возможно, если Нэра и Борей поддержат ее, она сумеет убедить Этлона помочь ей. Выдающееся мастерство и влияние вер-тэйна будут незаменимы в битве против лорда Медба. Габрия начала понимать, что убийство такого вождя, как Медб, это нечто большее, чем просто вызов на поединок. Помощь Этлона сильно увеличила бы ее шансы. К сожалению, было сомнительно, что она сможет убедить вер-тейна до того, как он разоблачит ее перед Сэвриком. Когда вер-тэйн очнется, его гнев, несомненно, вспыхнет снова.

«Дай ему время подумать», — сказал Борей, прерывая ее озабоченные размышления.

Габрия вздрогнула. У нее было неудобное ощущение, что хуннули могут читать ее мысли, несмотря на то, что говорила ей Нэра.

— Что? — спросила она.

«Человек не всегда действует по первому побуждению. Дай ему время, и он поймет».

— Могу я доверить этому мою жизнь? — с надеждой спросила Габрия.

«Да», — твердо ответил жеребец.

Габрия погладила Нэру по шее и заметила:

— Я надеюсь, ты не будешь медлить, если Сэврик прикажет меня убить.

Нэра тряхнула гривой:

«В этом не будет нужды».

Часовой заметил, как они спускались с холма, и галопом поскакал в лагерь, чтобы отыскать Пирса. Габрия смотрела, как он исчез среди шатров, и настраивала себя на встречу с Сэвриком. Она должна будет контролировать каждое свое движение и взгляд из опасения, что вождь распознает ее незатейливую выдумку. Она только надеялась, что он не будет слишком внимательно разглядывать рану Этлона, скрытую самодельными повязками. На конце лагеря их встретила толпа, Этлона осторожно сняли с коня и отнесли в шатер Пирса. Габрия не скрывала своего облегчения. Но другие члены клана смотрели на нее с неприкрытой враждебностью. Подошла личная охрана вождя и незаметно окружила ее. Сэврик остановился перед ней, скрестив руки. Его лицо ничего не выражало.

— Как это случилось? — спросил вождь.

Габрия спешилась и глаза в глаза встретила его пристальный взгляд.

— Этлон последовал за мной этим утром, когда я отправился поплавать в ручье, впадающем выше в Голдрин. Пока Нэра и Борей паслись, он вскарабкался на каменный откос у заводи и упал на сломанную ветку.

— Почему? — в вопросе звучало обвинение.

— Я не знаю, — произнесла она так невинно, как только возможно было. — Может быть, камни оказались скользкими. Я только видел, как он упал.

— Почему он последовал за тобой?

Она взглянула на Борея и потрепала его по шее. Слишком детальный рассказ мог звучать надуманно, поэтому она просто сказала:

— Я думаю, он хотел покататься.

Вождь взглянул на двух хуннули, стоящих позади девушки, как будто защищая ее, а затем мучительно долго разглядывал ее саму. Она чувствовала буравящие ее спину взгляды других воинов, ожидающих решения Сэврика.

Прошла минута, во время которой Габрия с трудом подавила желание умчаться на Нэре.

— Спасибо, что привез его назад, — наконец сказал Сэврик. Круг мужчин заметно расслабился. Наблюдающие эту сцену люди начали расходиться, но Габрия все еще стояла на своем месте.

— Это моя обязанность.

Тонкие губы Сэврика сложились в понимающую улыбку, в которой не было юмора.

— Иногда обязанность не принимается в расчет.

Он повернулся на каблуках и пошел от нее, жестом приказав воинам следовать за собой.

Оставшись наедине с лошадьми, Габрия оперлась о плечо Нэры и глубоко вздохнула. Это опасный человек. Сэврик видит многое из того, что люди стараются скрыть. Даже Медб поступил бы правильно, держась подальше от него.

«Сэврик больше не соперник колдуну», — ответила Нэра.

— Что? — Габрия была поражена, — Быть того не может.

«Медб теперь владеет силами, в которых он даже не разбирается, но он быстро учится этому».

Габрия ковырнула каблуком землю.

— Я очень глупая, если думаю, что могу его убить.

Борей повел ухом в ее сторону.

«Если ты еще не отказалась от своего намерения».

— Я не могу этого сделать. По закону клана я должна с ним рассчитаться, — она посмотрела на обеих лошадей, — но я признаю, что мне нужна помощь, вы с Бореем поддержите мою просьбу к Этлону?

«Конечно. Но мы не думаем, что тебе понадобится наша поддержка», — ответила Нэра.

Хуннули затрусили на пастбище, а Габрия направилась в сторону холла. Лагерь гудел как пчелиный улей. Женщины начали огромную работу по укладке вещей, а мужчины готовились к летней перекочевке. Все следы праздника исчезли. День первородства окончился, уйдя в прошлое вместе с дождями и снегом зимы. Теперь равнины манили уставшие от лагерной жизни кланы, а солнце жарко припекало их спины. Они скоро тронутся на место встречи кланов в Тир Самод, месте слияния рек Айзин и Голдрин.

Лорд Медб и клан Вилфлайинг будут там, так же как лорд Брант и его Гелдрин, и другие кланы, пребывающие в нерешительности перед лицом возрастающего влияния Медба. Габрия считала, что Медб, вероятно, предпримет что-то на Совете, когда вожди кланов соберутся вместе. Одна решительная атака может нанести непоправимый вред единству кланов и усилить его претензии на единоличную власть. Но Габрия надеялась порушить его планы, какими бы они ни были, вызвав вождя на поединок. По законам кровной мести смертельный поединок был ее правом. Даже если она не сможет убить Медба, может быть, ей удастся разрушить его замыслы прежде, чем он втянет кланы в войну.

— Габрэн, — остановил ее холодный голос Пирса.

Она увидела его стоящим около его шатра, и ее сердце замерло. Его лицо было мрачным, руки сжимали столб шатра в поисках опоры, а его бледные голубые глаза сказали ей все так же ясно, как слова.

Молча последовала она за ним в шатер. Пирс медленно произнес:

— Это второй раз.

Он отошел в сторону, и она увидела Этлона, лежащего без сознания на койке. Его рана еще не была обработана, и кровавые повязки темными пятнами выделялись на теле. Она начала было что-то говорить, когда вдруг заметила лечебный камень, лежащий на лбу вер-тэйна. Случайные пурпурные отблески все еще мерцали в глубине его.

— О Пирс! — выдохнула она.

— Этлон был поражен Силой Трумиана, — произнес Пирс с ненатуральным спокойствием. — И на этот раз только один ты был с ним.

— Ты все равно не можешь доказать это. Откуда ты знаешь, что я не нашел его таким? — спросила Габрия. Она хваталась за соломинку, и они оба понимали это.

— Ты сказал, что был с ним.

— Не все время.

— Ты не был там? — Пирс взял красный камень со лба Этлона и снова завернул его.

Габрия, нервничая, увильнула от ответа.

— Я привез его домой.

Знахарь вернул камень на место и захлопнул крышку сундука, затем повернулся к Габрии.

— Допустим. Но должен ли я сказать Сэврику, что порез на плече его сына является ножевой раной?

Габрия в панике уставилась на знахаря. Она не сообразила, что Пирс сумеет разобраться в том, чем нанесена рана вер-тэйну. Если он скажет Сэврику правду, никто не поверит, что это была самооборона. Сэврик убьет ее. А если Этлон очнется в состоянии прежнего гнева, ее ждет такая же судьба.

— Скажи мне правду, Габрэн, — внушал ей Пирс. — Я думаю, что это сделал ты, но неумышленно.

— Это было непонимание, — промямлила она.

— И Сила Трумиана?

Внезапно в голове Габрии зазвучали последние слова Этлона: «Колдунья, что ты со мной сделала?» Он это понял! Каким-то образом он почувствовал, что она поразила его не только кинжалом. Ее страх и смущение слились воедино, когда она осознала правду, сокрушающую все ее привычные представления.

— Но я не знаю, как напускать чары! — крикнула она.

— Ты должен посмотреть правде в лицо, Габрэн, — потребовал Пирс. — Ты владеешь силой, и Этлон чуть не погиб от нее. В следующий раз ты можешь убить кого-нибудь.

— Ты ошибаешься. Я не колдун! — она бросила в него последнее слово и выскочила из шатра.

Она в ярости мчалась по лагерю, увертываясь от собак и детей, но слово настигало ее как проклятие. Колдунья. Презренное создание. Это не может быть правдой. Она никогда не чувствовала этой колдовской силы и, боги ведают, она ее не хотела. Пирс не может быть прав, в отчаянии решила она. Он всего лишь чужеземец, и он ничего не знает о ней.

Габрия чуть не сшибла старую женщину, которая несла полные руки свежеокрашенной шерсти, и только тогда успокоилась. Коротко извинившись, она помогла женщине перенести тяжелую шерсть, затем устало побрела в холл. Колдунья или нет, едва ли это будет иметь значение, если Пирс или Этлон раскроют правду о ней.

Еще одна вина ничего не прибавит к ее наказанию. Прохладный полумрак холла был приятен, и, к счастью, большая комната была пуста. Габрия нацедила чашу вина и уселась в ожидании в углу около главного входа. Ей больше некуда было идти.

 

Глава 8

В сумерки ветер затих, и в полях улеглась пыль. Один за другим загорались костры, и усталые женщины готовили ужин. Мужчины с удовлетворением откладывали свою работу и расходились по домам, пока все, кроме стражи, не расположились удобно у своих очагов. В холле леди Тунголи со своими помощницами зажгли лампы и факелы, затем из котла подали холостякам горячее тушеное мясо.

Среди голодного оживления и грубых голосов мужчин Габрия сидела в своем углу, храня мертвое молчание. Она не замечала их вопросов и предложений поесть и не сводила глаз со входа, ожидая единственного человека, который должен войти и высказать ей обвинения. Но Сэврик так и не пришел. Его место у стола осталось незанятым. Вскоре все забыли о ней, и она осталась в одиночестве, к которому стремилась. Огонь едва теплился в центральном очаге, так как погода была теплая. Большинство воинов в такой прекрасный вечер отправились побродить вокруг в поисках приключений. Габрия все сидела в напряженном ожидании, гадая, как поведет себя Сэврик, узнав правду о «сыне» Датлара.

Весь холл залило лунным светом через открытую дверь, когда молодой воин скользнул внутрь. Многие мужчины уже вернулись на ночь, и он украдкой рассматривал спящие тела, как будто выискивая кого-то. Наконец он приблизился к Габрии.

— Габрэн, — тихо шепнул он.

Габрия резко встала. Итак, Сэврик послал гонца. Девушка была удивлена, что он не пришел сам или не прислал стражу. Но, может быть, он считает, что она не заслуживает такой чести.

Воин поманил ее.

— Давай быстрее. Вер-тэйн хочет тебя видеть.

Она помолчала в удивлении. Этлон? Не Сэврик?

— Вер-тэйн? — повторила она.

— Да, он. Он недавно пришел в себя и перебрался в свой шатер, — нетерпеливо сказал воин.

Он проводил Габрию к шатру Этлона и оставил у входа. Она почувствовала слабость в ногах и вынуждена была остановиться. Ночной воздух был прохладным и освежающим, а звуки лагеря приятно знакомыми. Если закрыть глаза, можно почувствовать сходство с Корин Трелд, вплоть до запаха древесного дыма и лая собак. Эта мысль успокоила ее, как будто воспоминания о родном клане придали ей силу. Теперь Габрия полагалась на эту силу и смело отбросила клапан шатра в сторону. Она удивлялась, почему Этлон потребовал ее присутствия, но потом решила, что он, вероятно, просто хочет, чтобы она была при том, как он раскроет ее ложь своему отцу.

Она решительно вступила внутрь. Единственным источником света в большом шатре была лампа, горящая на центральном столбе. На границе освещенного круга она могла видеть Этлона, лежащего на низкой постели. Ночная занавеска была отдернута, и он следил за ней среди мерцания теней. К ее удивлению, они были одни, а его меч был прислонен к сундуку слишком далеко, чтобы до него можно было дотянуться. Она осталась у входа, так, чтобы свет был между ними, и смотрела на него через огонь. Они молчали, глядя друг на друга, как два волка на узкой тропе.

Этлон очень осторожно уселся. Он указал ей на стул, затем нацедил две чаши вина.

— Садись, — приказал он.

Он попробовал свое вино и поставил вторую чашу для нее на пол.

Габрия подчинилась, чувствуя, как сердце колотится в самом горле. Она быстро глотнула вина, чтобы снять сухость во рту, и дала жидкости согреть желудок, затем произнесла:

— Ты не сказал Сэврику.

Этлон замычал от боли. Он все еще был очень слаб, и каждое движение давалось ему с усилием.

— Еще нет. У меня есть несколько вопросов, на которые я хотел бы получить ответ.

— И что тебя затрудняет?

С иронической гримасой он указал на порез на своем горле.

— Ты сначала попыталась убить меня, а потом изменила свои намерения и привезла меня назад. Почему?

— Нэра сказала, чтобы я доверяла тебе, — ответила Габрия. — Она очень верит в меня.

— Слишком. — Этлон очень похоже на отца приподнял бровь. — И все же ты не убила меня, даже, несмотря на то, что я могу приговорить тебя к смерти.

Габрия отвернулась, стиснув пальцами чашу.

— Это был шанс, которым я обязана была воспользоваться. Мне нужна твоя помощь.

— Глупо. Едва не убив меня, ты тут же просишь моей помощи, — Он глотнул вина и начал рассматривать ее. — Сними шляпу.

Удивившись, Габрия сняла фетровую шляпу и тряхнула головой. Ее волосы немного подросли с тех пор, как она обрезала их в Корин Трелд, и неровными волнами вились вокруг шеи.

— Кто ты? — пробормотал Этлон, как будто добиваясь ответа от самого себя. В его глазах больше не было подозрения, а только недоумение. Он наклонился в ее сторону, не обращая внимания на боль в раненом плече.

— Близнец Габрэна, — ответила она с колебанием в голосе. — Меня зовут Габрия.

Он фыркнул:

— Габрия? По-моему, твое имя значит лютик? Что за неподходящее имя для львицы. По крайней мере, ты дитя Датлара, это очевидно. У тебя его упрямство. — Он помолчал. — Как тебе удалось спастись?

Габрия прикусила губу. Ей по-прежнему было стыдно вспоминать эту позорную ссору с отцом, но она не хотела на этот раз врать.

— У меня были разногласия с отцом, и я убежала, чтобы побыть одной.

Этлон снова наполнил свою чашу.

— Разногласия насчет чего?

— Замужества, — сердито ответила она.

Она сделала еще глоток вина, чтобы скрыть вспыхнувший на щеках румянец. Вер-тэйн открыто захохотал и едва не разлил свое вино. Габрия впервые увидела Этлона смеющимся и была поражена приятной переменой в нем. Резкие черты его лица разгладились, а глаза засветились темным янтарным цветом.

— Прошу прощения, — наконец извинился Этлон, — я просто не могу представить, какой мужчина сможет покорить тебя. Ты совсем как твоя хуннули.

Габрия обрадовалась его комплименту, хотя, на ее взгляд, и незаслуженному. Может быть, Этлон и сохранит ее тайну. Казалось, его гнев, разожженный предыдущей вспышкой, остыл. Если он мог смеяться над ней и извиняться за это, он не собирался немедленно лишить ее головы.

— Почему ты пришла к нам? — спросил он, снова становясь серьезным.

— По причинам, которые я уже назвала твоему отцу, — ответила Габрия.

— Объявить кровную месть лорду Медбу? — Он тряхнул головой. — У тебя нет ни шанса. Он вождь и известный колдун.

Этлон запнулся на этом слове и уставился на Габрию, как будто что-то шевельнулось в его памяти.

Девушка опустила свою чашу и поспешно заговорила:

— Да, я желаю расплаты. Я единственная оставшаяся Корин, чтобы потребовать этого, и неважно, мужчина я или женщина, мне дано право мстить. Этот вождь, — она с презрением выплюнула это слово, — отвечает за уничтожение целого клана!

— Но в качестве расплаты ты хочешь смерти Медба? — медленно произнес он.

Он был захвачен врасплох неистовством этой девушки и не знал, как отнестись к ее невероятному поведению. И все же она очаровывала его, как никто, кого он когда-либо знал.

— Конечно.

— Даже если для этого ты нарушаешь закон клана?

Лицо Габрии помрачнело:

— Я сделаю все, что смогу, чтобы увидеть, как умрет лорд Медб.

— Он уничтожит тебя.

Она кивнула:

— Может быть. Но я должна попытаться. И, вер-тэйн, я буду использовать любые средства и людей для осуществления своей мести. Даже тебя.

Этлон долго молчал, глядя на огонь лампы. Казалось, его глаза смягчились, а тело откинулось на постель. Последние остатки сомнений и негодования исчезли.

— Приемлемое предупреждение, — наконец произнес он. — Несмотря на мое прежнее намерение, я пока не сказал Сэврику, что женщина является воином в его роде. Ты интригуешь меня. Твоя сила воли и стойкость во многом уравновешивают твой обман.

— Ты скажешь ему? — спросила Габрия.

— Ты не оставила меня умирать в горах. Я обязан тебе по крайней мере этим. Я не скажу ему. Но знай, что я ничего не сделаю, чтобы выручить тебя, если он раскроет твою тайну с помощью кого-нибудь еще.

Габрия кивнула. Это было прекрасно. Она начала понимать, почему Нэра и Борей доверяют Этлону. Он был человеком чести и, насколько это было в его возможности, делал все, чтобы сдержать свое слово. Она только надеялась, что он забыл свои подозрения о волшебстве. Она видела след раздумья в его глазах, когда он упомянул колдунов. Одним богам известно, какие фантастические идеи могут быть у него о ее связи с волшебством.

— Если меня не предают казни, — сказала она, — то что теперь?

— Ты все еще в обучении. Если ты настаиваешь на схватке с Медбом, ты должна знать больше, чем простые приемы из учебного курса. Твоя атака с кинжалом была ужасна.

Габрия кивнула и снова надела шляпу. Она встала и с безграничным облегчением отдала ему честь.

— Спасибо, вер-тэйн, — с благодарностью произнесла она.

Он устало улыбнулся:

— Я ненавижу Медба почти так же сильно, как ты. Может быть, вдвоем мы сможем, по крайней мере, доставить ему неудобства. — Габрия уже повернулась, чтобы уйти, когда он добавил: — Ты накликала на себя беду, ночуя в холле. Перебирайся в шатер ко мне или Пирсу.

Габрию потрясло упоминание о знахаре.

— Пирс. Он знает, что я ранила тебя.

Этлон откинулся назад и мягко рассмеялся:

— Он знает не только это. Он уже некоторое время хранит твою тайну.

— Что? — изумилась она. — Как он сумел узнать?

— Знахарь знает многое. Ты бы спросила его, почему он не выдал тебя.

Пораженная, она направилась к выходу из шатра.

— Спокойной ночи, вер-тэйн. Нэра была права.

Когда клапан закрылся за ней, Этлон вздохнул и пробормотал:

— И Борей тоже.

* * *

Пирс сушил травы, когда Габрия прошествовала в его шатер и сбросила на пол свои пожитки. Она стояла посреди этой груды, скрестив руки, всем своим видом показывая, что не позволит ему оспорить свое присутствие здесь. В войлочном шатре витали запахи мяты, орешника и шиповника. Груды свежесрезанных растений лежали на деревянном столе.

Пирс оглянулся через плечо на шум упавших на покрытый коврами пол оружия и узлов.

— Добрый вечер, Габрэн. Твоя постель вон там, — указал он и вернулся к своей работе.

Габрия увидела новую кремовую занавеску, уже разделившую спальню пополам, набитый шерстью матрас и несколько шкур и одеял, ожидающих ее.

После произнесенных днем гневных слов Габрия не была уверена, что Пирс хотел бы видеть ее своим гостем. Но, очевидно, он уже подумал об этом. Тем не менее девушка не хотела, чтобы ему казалось, будто его заставляют принять ее против его воли. Она хотела, чтобы это было приемлемое и для него соглашение.

— Ты ждал меня? — удивилась Габрия.

Пирс повесил новый пучок трав на подставку для сушки.

— Для тебя будет безопаснее перебраться из холла к кому-нибудь из нас. Оба выбора плохие, но из двух зол выбирают меньшее. — Габрия все еще не двигалась, и знахарь коротко усмехнулся, обернувшись и увидев ее стоящей среди кучи ее одежды и снаряжения. — Я очень рад тебе, — мягко добавил он. — Днем у меня был долгий разговор с вер-тэйном. Мы решили, что ты выберешь мой шатер. — Он помолчал, и добавил еще: — Относительно того, что тебя тревожит, Этлон не много помнит о том, как он был ранен, за исключением того, что это сделала ты.

Габрия с облегчением услышала это. С минуту она изучала знахаря, размышляя об их предыдущей ссоре из-за магии. Она была рада, что сможет перебраться из холла, но о том, чтобы жить у Этлона, у нее даже мысли не возникло. Оставаться у знахаря, назвавшего ее колдуньей, было почти так же неприятно. С другой стороны, Пирс не выдал ее. Любопытство заставило Габрию предоставить ему возможность.

— Как давно ты знаешь о моем маскараде? — спросила она. Пирс ухмыльнулся и подошел, чтобы помочь ей подобрать ее вещи.

— С того дня, когда я вправил твою лодыжку.

— Тогда почему ты не рассказал об этом Сэврику?

Его недолгое веселье увяло и сменилось терпеливой скорбью:

— Я скажу только, что ты мне напоминаешь кого-то.

— Это достаточная причина для того, чтобы рисковать своей жизнью ради постороннего человека?

Пирс поднял одеяло и плащ девушки.

— Этого достаточно.

Он помог ей уложить ее одежду в маленький кожаный сундучок, украшенный орнаментом из трав. Она повесила свое оружие на опоры шатра.

Пока они молча делали это, Габрия гадала, был ли некто, упомянутый знахарем, в ответе за то, что он покинул Пра-Деш. На его лице все еще лежала печаль, а мысли, казалось, унеслись на годы назад.

— Это лицо напоминает меня или просто тоже притворяется юношей? — Габрия задала вопрос, чтобы осторожно вернуть его в сегодняшний день.

Пирс не сразу ответил. Он завернул свежие травы во влажную ткань, затем нацедил чашу вина и уселся, надолго уставившись в его глубину. Габрия уже решила, что он не собирается отвечать, когда он сказал:

— Я слишком много пью. До ее смерти я вообще не притрагивался к вину.

— Она? — быстро повторила Габрия.

Она чувствовала в Пирсе горе и злость, напоминавшие ее собственные чувства. Эта разделенная боль, чем бы она ни была вызвана, начала прогонять ее гнев на него.

Он продолжал, как будто не слыша ее:

— Ты чем-то неуловимым напоминаешь ее: светлые волосы, юная. Но ты сильнее. А она была милая и нежная, как шелк. Когда она вышла замуж за младшего сына фона, я ничего не сделал, чтобы остановить ее.

— Кто она? Что с ней произошло?

Пирс встал. Его воспоминания завели его в места, о которых он хотел бы забыть.

— Теперь это не имеет значения, — отрезал он. — Она мертва. Но я хочу сохранить в живых тебя, получив таким образом некоторое успокоение.

Он прошел к своей постели и задернул занавеску.

Габрия вздохнула и села. Она не хотела так сильно растревожить его. Кем бы ни была эта девушка, она должна была быть очень близка Пирсу, чтобы вызвать такие чувства. Таинственное влияние девушки было все еще очень сильно, если она явилась единственной причиной того, что Пирс не сказал Сэврику о маскараде Габрии. Может быть, позднее знахарь доскажет свою историю. До тех пор она будет принимать гостеприимство Пирса, какими бы ни были его мотивы.

Немного погодя Габрия погасила лампы и сидела в темноте, обдумывая прошедший день. С этим ударом кинжала она приобрела двух союзников, трех, если считать Борея, и, по ее предположениям, она больше не была изгнанником.

По закону кланов изгнанником считались мужчина или женщина, которые совершили преступление или по каким-нибудь необычным причинам были полностью оторваны от клана. До тех пор, пока их не примет другой клан, они считаются неприкасаемыми, людьми вне закона. Габрия была временно принята в Хулинин, но она знала, что они согласились на это только из-за хуннули и ее маскарада. Таким образом, сама она по-прежнему считала себя изгнанником.

Однако этой ночью Пирс и Этлон приняли ее именно как ее саму, и их признание стерло позор отказа в ее сознании. Пирс, по его собственному признанию, стал ее защитником, а Этлон был ее наставником. Габрия знала, что с помощью этих двух мужчин она сможет уцелеть, по крайней мере, до встречи кланов.

Ее беспокоило только обвинение со стороны Пирса в колдовстве. Габрия все еще не могла до конца согласиться с мыслью о том, что она обладает врожденным талантом волшебства. Увечье Кора и ее сон, откровения Нэры, а теперь еще и изнеможение Этлона — всего этого было недостаточно, чтобы преодолеть всю силу предубеждения Габрии. В глубине своей души она все еще надеялась, что все большая очевидность этого является не более, чем странным совпадением. У нее всего-то и было, что ее единственный сон и слова Пирса в качестве доказательства того, что она носит в себе источник магической силы. Ведь может быть и так, что сон является просто плодом ее воображения, а Пирс ошибся. Габрия надеялась, что больше ничего не случится, и она сможет полностью забыть это ужасное предположение как дурной сон.

Габрия зевнула и поняла, что уже наступила глубокая ночь. Она слишком долго занималась своими размышлениями. Девушка отправилась в свой угол, сняла штаны и башмаки и уселась на удобной постели. После жизни в холле с постоянным шумом по ночам Габрии было приятно слышать только слабое посапывание Пирса. Вскоре она спокойно уснула.

Но, как и любую другую неприятную проблему, вопрос о волшебстве нельзя было игнорировать. Глубоко ночью Габрия увидела во сне синее пламя, испускаемое ею и набирающее силу подобно урагану. Оно питалось ее чувствами, набирая в них свою силу, пока не заполыхало во всех ее венах. Затем огонь загорелся в ее руках и вырвался наружу подобно удару молнии. Он опять ударил и опалил едва заметную фигуру человека, только на этот раз на человеке был золотой пояс.

Габрия, вздрогнув, проснулась и лежала в темноте, дрожа. Это снова было просто совпадение, уговаривала она себя. По другому просто не может быть. Ей приснилась голубая сила, потому что днем она спорила о ней с Пирсом. Это была единственная причина. Остаток ночи Габрия старалась убедить себя, что сон не имеет значения и что ей надо спать, но когда на рассвете зазвучали рожки, она по-прежнему лежала без сна.

* * *

На следующее утро Сэврик, к своему изумлению, узнал, что Габрэн перебрался из холла, причем в шатер Пирса. Знахарь так долго жил один, что вождю с трудом верилось в его предложение мальчику разделить с ним шатер. С другой стороны, они оба не имели своего дома, и, возможно, их притягивали друг к другу сходные жизненные обстоятельства. Если это было так, то это устраивало Сэврика. Он любил их обоих и считал, что они заслуживают дружбы.

После утренней трапезы, проезжая через учебные поля, Сэврик снова был поражен, обнаружив, что его сын обучает Габрэна приемам поединка с коротким мечом. Дуэль была часто используемым способом окончания смертельной вражды, разрешения споров или провозглашения кровной мести. Ее правила были строги и неукоснительно соблюдались, и, поскольку поединки проводились с использованием одних мечей, участие в них ограничивалось самыми опытными и искусными воинами верода. Без использования для защиты кольчуги или щита воину надо было проявить все свое искусство, чтобы уцелеть. Мальчики возраста Габрэна не могли даже надеяться превзойти старого воина в личном поединке, поэтому Сэврик не видел толка в этих занятиях.

Но когда он спросил об этом вер-тэйна, Этлон просто пожал плечами и ответил, что юноше предназначено бросить вызов Медбу и нет вреда в том, чтобы удовлетворить его желание овладеть этой техникой. Сэврик с сомнением оглядел их обоих, но он доверял своему сыну, поэтому вождь только кивнул и отбыл на охоту со своими людьми.

Тем временем Этлон повернулся к Габрии. Его рука была на перевязи, а лицо напряжено от боли, но свой меч он держал как перышко и острым глазом следил за попытками Габрии.

— Меня одно приводит в недоумение, — сказал он во время короткой передышки, — где ты научилась владеть мечом?

Габрия улыбнулась. С тех пор как Этлон признал ее настоящий пол, она чувствовала себя так, будто очнулась от изнурительной болезни. Он все еще не доверял ей, и Габрия предположила, что следы его гнева и обиды, может быть, никогда не пропадут — по крайней мере, пока она носит штаны и вооружена мечом, — но его подозрения исчезли. Она обнаружила, что ей легче играть роль мальчика, и можно обратить свои мысли на детали выживания.

— Моим братьям нравилось притворяться, будто я мальчик, — ответила она с некоторым юмором.

Этлон критически осмотрел ее с головы до ног:

— Если ты выглядела так же, как сейчас, твоим братьям не надо было сильно притворяться.

Неосознанно она потянулась рукой к коротким волосам под всегдашней фетровой шляпой.

— Если бы я была хорошенькой, я бы сейчас лежала в холодной могиле, вместо того чтобы согреваться легкой работой, — произнесла она нежным голоском.

— Легкая работа! Наглая девчонка, я покажу тебе работу!

Этлон поднял свой меч, и они скрестили клинки. Он упорно сражался с ней, показывая ей трюки с резким движением запястьем или с поворотом лезвия. Короткий меч, обычно используемый в конном бою, имеет плоское, широкое лезвие, которое лучше подходит для того, чтобы рубить сплеча и наносить резаные раны. Габрия с трудом осваивала более изощренные формы владения мечом, используемые в дуэли. Этлон блестяще владел мечом, и к концу утра Габрия начала понимать этот новый способ ведения боя.

— Помни, — говорил ей Этлон, — в поединке меч является твоей единственной защитой. Он должен быть не только твоим оружием, но и защитой.

Он продолжал тренировать ее. Но к полудню напряженная работа подкосила его. Его кожа приобрела серый оттенок, а на повязке выступила кровь. Он ушел в свой шатер до конца дня, обещав продолжить обучение Габрии на следующее утро.

Габрия была предоставлена сама себе. Она отправилась на поиски леди Тунголи. Жену вождя Габрия отыскала в одной из кладовых холла, где та присматривала за распределением оставшихся запасов продовольствия для перекочевки к месту встречи кланов.

Стопки сыров и полотняные мешки с сушеными фруктами грудами лежали у ног Тунголи, а остальные женщины пересыпали зерно из огромных глиняных кувшинов в мешки, чтобы их легче было переносить. Хулинины обеспечивали себя пищей в основном за счет своих стад, охоты и иногда собирательства. Многие вещи, однако, покупались при встречах с другими кланами и купцами с юга и востока. Деликатесы, такие, как фиги, фрукты, мед или сушеная рыба, так же необходимые вещи, вроде соли и зерна, обменивались на меха, коз, тканые ковры, сукно, войлок, седла и изредка лошадей. Для соперничающих членов клана процесс обмена товарами составлял половину удовольствия.

Когда Габрия вошла в кладовую, Тунголи одарила ее улыбкой и указала на груды продуктов.

— Если хочешь нам помочь, то ты как раз вовремя.

Габрия быстро включилась в работу, перенося наполненные зерном мешки к главному входу, где несколько сильных юношей разносили их по разным семьям. После этих месяцев тренировок с Этлоном Габрия с удовольствием обнаружила, что ей нетрудно таскать мешки. Последнее время она выполняла такие дела, в которых раньше ее братья должны были ей помогать.

Люди суетливо сновали в кладовую и обратно, крича, разговаривая, задавая вопросы, а запасы тем временем медленно убывали. Тунголи стояла посреди этого хаоса и, тихонько напевая, сортировала сумки и узлы. Женщины работали несколько часов, дружески болтая, пока комната почти не опустела. Габрия, довольная компанией, с удовольствием работала молча, слушая разговоры других.

Под конец при остатках припасов осталась только Тунголи. Остальные озабоченно перешли к другим делам. Оставалось освободить всего один кувшин, когда Тунголи позвали по какому-то делу, и она вышла, поручив Габрии наполнять последние мешки. К этому времени девушка вошла во вкус одиночества в прохладной, тихой комнате. Занавес на дверном проеме был откинут, чтобы свет полуденного солнца проникал внутрь, и она могла слышать голоса людей, проходящих туда и обратно через главный зал. Габрия работала не спеша, погруженная в свои мысли. Она не заметила, как все покинули холл, и в него вошли двое мужчин.

Габрия пересыпала последнее зерно в фетровую суму, когда услышала до ужаса знакомый голос. Она остолбенела. Кувшин, который она удерживала на бедре, выскользнул из ее рук и упал на пол. Полная сума приглушила его падение, и Габрии удалось схватить его за край прежде, чем он ударился о пол. Потрясенная, она поставила кувшин стоймя и прижалась к стене, стараясь перевести дыхание. Казалось, что ее легкие, как и сердце, остановились при звуках этого голоса — слегка шепелявящего голоса самого доверенного посланника Медба.

Последний раз она слышала этот ненавистный голос в шатре своего отца, когда он объявил ультиматум Медба. Теперь он был здесь, прося помощи лорда Сэврика. Она поняла, что вождь с посланником не знают о ее присутствии в кладовой. Габрия вознесла благодарность всем богам, что она не попалась на глаза прибывшему вилфлайингу, так как он несколько раз видел ее в Корин Трелд и мог узнать.

Габрия прокралась к двери и прижалась к стене в тени, откуда она могла видеть этих двоих. Сэврик сидел в своем кресле, разглядывая стоящего перед ним низенького мужчину в коричневом плаще. Вилфлайинг стоял спиной к Габрии, но она сразу узнала эту фигуру и мысленно представила себе его лицо. Лицо посланника было нелегко забыть: оно было бугристым, как изъеденная ветром скала, а его чисто выбритая кожа была так же неподвижна и бледна, как известняк. Посланник напоминал собою памятник.

Она гадала, какое предложение было у него к Сэврику. Реакцию вождя было трудно определить. Очевидно, что посланник не обращался к Сэврику с теми же обещаниями и угрозами, с которыми Медб обращался к ее отцу. Это было бы ошибкой в отношении такого большого клана. Может быть, вилфлайинг уже бывал здесь раньше.

— Хулинин — могучий клан, — сказал посланник. — И большой. Все знают, что ваши шатры покрывают всю долину, а стада выедают всю траву, прежде чем вы откочевываете из нее на лето. Скоро вашим молодым мужчинам некуда будет поставить свои шатры. Вам нужно больше земель, может быть, новые долины, чтобы начать их освоение для нового поселения, прежде чем Хулинин распадется на части.

— Я не знал, что Вилфлайинг уделяет так много внимания нашим проблемам. Я польщен. Надеюсь, у вас есть решение? — спросил Сэврик с едва скрываемым сарказмом.

— О, не у меня, лорд, — промурлыкал посланник, — у лорда Медба. Он думает, что земли к югу от Маракора могут быть предоставлены тебе и твоим наследникам для второго, а может быть, даже третьего владения. Он будет рад поддержать твое обращение к Совету об образовании нового владения.

— Это очень великодушно с его стороны, но я сомневаюсь, что племена Турин оценят мои притязания на их святые земли.

Посланник отмахнулся от этого возражения.

— Вам не следует опасаться черни. Они подчинятся, когда увидят мечи объединившихся кланов Вилфлайинг и Хулинин.

— Объединившихся?! — воскликнул Сэврик, блеснув глазами.

— Разумеется. Кроме всего прочего, владения нашего клана тоже граничат с землями Турика. Они окажутся в ловушке между нами. Моему лорду Медбу так нравится этот план, что он готов поддержать вас в вашем требовании относительно южных холмов.

— В обмен на что?

Посланник красноречиво пожал плечами.

— Небольшую дань, может быть, раз в год, чтобы помочь прокормить наш растущий верод. Мы также расширяем границы наших зимних владений.

— Понятно. — Сэврик приподнял бровь и задумчиво спросил: — Почему Медб беспокоится о благополучии других кланов? Если он хочет воспользоваться землями Турика, он мог бы взять их сам.

— Не секрет, что стремления лорда Медба превышают возможности просто вождя клана. Ему нужны сильные, верные союзники, и он готов хорошо заплатить им. Его щедрость может быть безграничной.

— Благодаря милостям и землям, раздавать которые он не имеет права, — с обманчивой мягкостью ответил Сэврик.

Манеры посланника мгновенно изменились: вместо желания понравиться появилось выражение самодовольного превосходства, высокомерия человека, уверенного в своем будущем положении.

— Эти земли скоро будут принадлежать ему. Руки лорда Медба становятся все сильнее, и если вы не принимаете предлагаемой им дружбы…

— Мы закончим наши дни в дымящихся руинах, как Корин, — окончил вместо него Сэврик.

Глаза посланника сузились:

— Возможно.

— Есть у меня время, чтобы обдумать это великодушное предложение?

Габрия улыбнулась про себя и пожалела, что ее отец не использовал такой же прием. Быть может, если бы Датлар обуздал свой характер и не выкинул посла вон, у них было бы время, чтобы избежать мести Медба.

Посланник смутился. Он не ожидал какого-либо встречного шага со стороны упрямого Хулинина. Он даже позволил себе тщеславную надежду на получение богатых пастбищ на юге, которым следовало бы находиться под властью Медба. Возможно, резня в Корин Трелд подействовала на кланы сильнее, чем представлял себе Вилфлайинг.

Посланник скрыл свое удивление и холодно улыбнулся:

— Конечно. Вы можете лично сообщить свое решение лорду Медбу на встрече кланов.

Он надеялся, что это смутит вождя, поскольку сказать нет в лицо Медбу будет труднее.

Сэврик лишь откинулся назад и кивнул:

— Прекрасно. Я так и сделаю. У вас есть еще что-нибудь?

— Да, лорд. Мой господин сказал, чтобы я передал вам это в знак его уважения.

Посланник достал из-за пояса маленький мешок и вытряхнул из него что-то на свою ладонь. Габрия вытянула шею, чтобы увидеть, что это такое, когда посланник протянул предмет Сэврику. Вождь взял его и поднес к свету, и Габрия открыла от изумления рот, когда зал пронзила сверкающими лучами яркая вспышка. Это был драгоценный камень, зовущийся упавшей звездой, редкий и очень дорогой, любимый колдунами.

— Камень голубой без изъяна, добыт из рудников лорда Медба в горах. Он хочет подарить его вам на память, — вкрадчиво произнес посланник.

Брови Сэврика сошлись вместе.

— Действительно. Это на самом деле напоминание. — Он снова уселся на свое место и кивнул в сторону двери: — Скажи своему господину, что я подумаю над его предложением.

Посланник принял резкий ответ Сэврика с плохо скрытым раздражением. Он поклонился и вышел. Вождь с минуту продолжал сидеть, вертя в руке камень и глядя в пол.

Габрии было интересно, о чем думал Сэврик. Она знала вождя достаточно хорошо, чтобы понять, что он не принял всерьез предложение Медба. Но она не понимала, почему он взял камень. Подарки Медба всегда имели двойной смысл.

Девушка собиралась вернуться к своей работе, когда леди Тунголи позвала Сэврика в их личные покои. Вождь спрятал драгоценный камень под лежащий на тронном возвышении плащ и направился переговорить с женой, задернув за собой портьеру. Зал опустел. Габрия знала, что ей не следует совать нос в дела вождя, но любопытство пересилило. Она выждала минуту, прислушиваясь к голосам и шагам, затем скользнула к тронному возвышению и откинула золотую ткань. Камень был вделан в брошь для плаща из тонко переплетенного золота. Он сверкал на темном мехе трона как давшая ему имя звезда. Это был необычный подарок для такого вождя, как Сэврик. Предложение земель было гораздо лучшей взяткой для лорда Хулинина. Почему же Медб послал камень? Он не предлагал таких подарков ее отцу, и Габрия не могла поверить, что Медб послал упавшую звезду Сэврику в знак своих щедрот.

Габрия взяла камень. Она ощутила странное покалывание в пальцах. Удивившись, она положила брошь, и покалывание прекратилось.

— Что бы это могло быть? — подумала она.

Она осторожно прикоснулась к камню и опять ощутила слабую пульсацию какой-то силы, как будто след отдаленной вибрации. Непонятно почему, это вдруг напомнило ей об излечивающем камне Пирса. Она никогда не дотрагивалась до красного камня, но интуитивно почувствовала, что оба камня должны давать одинаковое ощущение силы.

Очень осторожно она опять взяла камень и поднесла его к свету, падающему от дверей холла. Камень запульсировал в ее руке. Она вглядывалась в мерцающую глубину сверкающего камня и думала, является ли причиной этого мерцания ощущаемая ею странная пульсация. Камень был прислан Медбом, поэтому могло оказаться, что на камень наложены чары.

Мысль о колдовстве Медба испугала ее. Она уже собиралась положить камень на место, когда вдруг в центре камня начало проступать изображение. Она испуганно смотрела, как изображение задрожало, а затем приняло вид глаза.

Но это был не обыкновенный человеческий глаз, а пронзительно напряженный темный шар, который со злобным вниманием пристально смотрел из глубины. Габрия задрожала. Зрачок глаза расширился. Глядя в его глубину, она почувствовала, как падает в бездонную пропасть.

— Габрэн! Что ты делаешь?

Габрия отскочила, напуганная тем, что она узнала. Видение исчезло. Камень выпал из ее рук, подскочил на каменной ступеньке и подкатился к ногам Сэврика. Он потянулся поднять его.

— Нет! — резко выкрикнула Габрия. — Не прикасайся к нему.

Рука Сэврика замерла на полпути, а в черных глазах появилась угроза:

— Почему, мальчик?

Слова застряли у Габрии в горле, а лицо покраснело от чувства вины. Она отступила от возвышения, все еще вздрагивая при воспоминании о глазе в глубине камня.

Сэврик выпрямился, и камень засверкал у его ног.

— Почему нет? — резко повторил он.

— Он от Медба. Он опасен, — промямлила она.

— Как ты знал, откуда этот камень? — требовательно спросил он.

Она оглянулась на кладовую, потом уставилась в пол.

— Я подслушал посланца Медба.

— Я вижу. А почему ты считаешь, что этот подарок опасен?

Габрия сглотнула. В горле у нее пересохло. Что может она сказать? Что она почувствовала силу, заключенную в камне, и увидела в его глубине изображение глаза? Она сама едва может этому поверить. Но она была уверена, что этот камень несет опасность и может причинить вред, если не предостеречь Сэврика.

— Я, ах… он не точно опасен, — ответила Габрия, запинаясь на каждом слове, — но он… я слышал, что Медб изучает магию. Я подумал, что он может заколдовать камень. Когда к нему прикасаешься, испытываешь странные ощущения.

— Я не заметил ничего странного в камне. — Сэврик скрестил руки и внимательно смотрел на девушку. Его лицо потемнело от гнева: — Но сам ты свободно смотрел в него.

— Прости, лорд. Я не должен был прикасаться к тому, что подарено тебе, но… — Она замолчала, и вдруг откуда-то из глубины ее памяти выплыла старая история, которую бывало рассказывал ее отец, о ревнивом волшебнике и взгляде через камень. — Отец иногда рассказывал мне историю, — произнесла она, подняв глаза на Сэврика, — о волшебнике, который следил за своей женой через камень, наведя на него чары. Это был заговор для наблюдения, и он позволял волшебнику видеть и слышать все, что делала дама.

Гневное лицо Сэврика слегка прояснилось.

— Я тоже слышал эту историю, — задумчиво произнес он. — Что заставляет тебя думать, что Медб мог сделать что-то похожее с этой брошью?

Габрия сцепила руки за спиной, чтобы скрыть их дрожь.

— Хулинин опасен для него. Медбу надо тщательно следить за тобой, а шпион был бы слишком заметен. А этот дар кажется слишком щедрым.

Сэврик поднял драгоценный камень и повертел в руках. Он медленно успокаивался, и, когда он наконец заговорил, его голос больше не был язвительным.

— Я предполагал, что в этом подарке была какая-то зацепка, но я никогда не мог вообразить что-либо, подобное чарам для наблюдения. — Вождь указал на дверь: — Ты знаешь этого вилфлайинга?

Габрия с облегчением вздохнула, так как Сэврик, казалось, принял ее объяснение. Она задумалась над вопросом лорда, наморщив губу.

— Он доставил несколько посланий отцу. Он бывал здесь раньше?

Сэврик собирался было ответить на ее вопрос, но вдруг повел себя как-то странно. Ловким движением он распахнул свой плащ и завернул камень в толстую ткань.

— Если ты прав насчет него, — сказал он, накрывая сверток рукой, — нам ни к чему оповещать Медба о твоем присутствии.

Габрия глубоко вздохнула. Она даже не думала об этом.

— Что ты будешь делать с этим камнем? — спросила она.

— Так как я решил поверить тебе, я бы хотел проверить, правдивы ли твои подозрения. Одни боги знают, откуда ты взял эту идею, но, если это правда, мы, может быть, сможем использовать камень к своей выгоде. Я хочу попробовать провести маленькое испытание. Это оживит существование Медба, если он будет считать, что Хулинин примет его предложение.

— Он будет очень доволен, — сказала Габрия со слабой улыбкой.

— Пока. На встрече у него будет неприятное пробуждение. — Он остановился и внимательно осмотрел ее: — Ты действительно собираешься требовать расплаты путем вызова Медба на дуэль?

— Да, должен быть Корин, который получит с него плату.

— Это невозможно.

Габрия напряглась, встретившись глазами с суровым взглядом Сэврика. Вождь не собирался отговаривать ее от вызова Медба на поединок. Она тренировала свое тело и готовила свои мысли для борьбы с убийцей, и никакой человек, неважно, в каком близком родстве или строгом подчинении ему она находилась, не мог запретить ей это. Она будет бороться с лордом Вилфлайинга даже вопреки прямому приказу своего вождя, если это потребуется.

— Я сделаю это, — категорически заявила она.

Сэврик подошел к Габрии и положил ей на плечи руки. Его глаза поблескивали как агат, но за их холодным блеском угадывалось тепло симпатии.

— Я знаю, сам ты решил в одиночку сражаться с Медбом, и я хотел бы гордиться этим. Но есть другие факторы, о которых ты не знаешь и которые могут повлиять на твое решение. На Совете помни о том, кто твой вождь.

Габрия кивнула. Она поняла, что Сэврик, кажется, согласился с ее упорной решимостью отомстить. Однако ее беспокоило его упоминание о «других факторах». Ничто не должно стоять между Габрией и ее местью Медбу.

Сэврик опустил руки, и насмешка смягчила суровое выражение его лица.

— Посланец пробудет здесь день-другой, предположительно для отдыха перед возвращением в Вилфлайинг Трелд. Посмотрю, достаточно ли Этлон подходит для спора с отцом за власть над кланом. Медбу будет очень приятно думать, что в Хулинине возникает трещина.

Габрия улыбнулась:

— А ты наденешь твою новую брошь для плаща, мой лорд?

Сэврик усмехнулся:

— Конечно. А тебе лучше не быть на виду.

Он небрежно поправил свой плащ и целеустремленно направился из холла.

Габрия смотрела ему вслед и замечала такие до боли знакомые ей особенности — то, как удлинялся его шаг и напрягалось тело, когда он готовился к каким-то важным действиям. Ее брат Габрэн тоже излучал эту особую энергию, концентрацию мыслей и силы, которая грозила бедой любому, кто попытался бы помешать ему. Это была рассчитанная, тщательно контролируемая сила, которая помогала ему победить многих противников в шахматах или состязаниях с мечом. Она и раньше видела в Сэврике эту энергию.

Теперь Габрия знала, что Сэврик сосредоточился на камне и своем плане проверки ее предостережения о чарах наблюдения. Медб попадется в ловушку Сэврика и выдаст себя. Габрия знала, что камень был заколдован, и она была уверена в назначении чар. Но как она это узнала? Сэврик не заметил ничего странного в этом камне. Только она почувствовала силу, заключенную в камне, и увидела изображение глаза. После происшествия с Этлоном накануне и второго ее сна это неожиданное столкновение с магией было еще одним совпадением, которое уже нельзя было не замечать.

С ней что-то случилось, и ей это не нравилось. Колдуном был Медб, а не она. И все же именно ее обвиняли в поражении двух человек древней колдовской силой. Она единственная распознала чары, наведенные на брошь. Если все, что сказал Пирс, было правдой, тогда она являлась тем же, кем был и Медб: нечестивым еретиком.

Легкие шаги раздались позади девушки, прервав ее отчаяние, и она обернулась в тревоге, встретившись лицом к лицу с Тунголи. Руки жены вождя были заняты пледами.

— Габрэн, извини, что я напугала тебя. Тебя ищет Джорлан.

Взгляд Габрии упал на двери, за которыми вечернее солнце садилось за край степи.

— Ох! Я не знал, что уже так поздно. — Она бросилась к выходу, с облегчением отбросив свои мысли. — Спасибо, леди! — крикнула она и исчезла.

 

Глава 9

Габрия этой ночью несла стражу и, распрощавшись с Нэрой, с трудом дотащилась до шатра Пирса, желая немного поспать. Сэврик нанес им короткий визит и сказал ей, что «спор» прошел как замышлялось, где Этлон играл роль нетерпеливого и недовольного наследника. Следующее утро прошло без происшествий, а клан тем временем продолжал подготовку к своей летней кочевке. Сэврик изображал радушного хозяина перед посланником Медба, а Габрия скрывалась в шатре Пирса. Вождь ни в чьем присутствии не упоминал о своем поддельном раздоре с сыном, чтобы быть уверенным, что Медб может об этом узнать только через камень — доказывая этим правоту Габрии относительно чар.

С наступлением ночи Габрия отправилась нести свою службу. Когда она вернулась, Пирс сказал ей, что Этлон просил ее по какому-то делу в свой шатер. Она пошла со странным предчувствием в сердце и похолодевшими руками. Она нашла Этлона и Сэврика, вдвоем ожидающих ее. По молчаливому торжеству на их лицах она поняла, что была права.

— Входи, мальчик, — сказал Сэврик. — Ты не только доказал мне, что Медб возродил колдовство, но твоя быстрая сообразительность избавила нас от многих бед.

Габрия тяжело опустилась на стул и стиснула руками колени. Она была ужасно напугана своей догадкой, не зная, как к ней отнестись.

Этлон снял повязку с руки и вышагивал туда и обратно по толстым коврам. Он ухмыльнулся:

— Медб слышал нашу схватку, до последнего слова, и он попался на нее, как рыба на крючок.

— Хорошо, — сказала Габрия, стараясь продемонстрировать воодушевление. — Он старается свергнуть тебя?

Ее вопрос был обращен к Сэврику, и тот ответил с сухой усмешкой:

— Он предложил Этлону весь мир в обмен на мою смерть и лояльность второго из наиболее могущественных кланов.

Он погрузился в молчание, глядя в пол.

Габрия поняла, что Сэврик впал в глубокую сосредоточенность. Он был поглощен своими мыслями, не растрачивая свою мускульную силу на ходьбу или лишние жесты. Только частью своего сознания он отвечал ей, в то время как большая его часть билась над проблемами, поставленными Медбом.

— Весь мир — это очень много, даже для Медба. Сможет ли Этлон держать в руках такое большое владение? — спросила Габрия с мягким сарказмом.

— Я уверен, Медб считает, что нет, — ответил Этлон. — Мы находимся слишком близко к Вилфлайинг Трелд, чтобы Медб чувствовал себя спокойно. Может быть, он постарается быстро расправиться с нами обоими. Тогда, в отсутствие Пазрика, Медб сможет поставить своего человека над Хулинином. Только тогда он сможет чувствовать себя в безопасности.

Все трое замолчали, занятые своими мыслями. Сэврик сидел на своем стуле, как жрец, погруженный в созерцание, а Габрия теребила пальцами светлую ткань своих штанов и представляла себе, как Медб в своем шатре поздравляет с тем, что удалось вбить клин между вождями всемогущего Хулинина.

Габрия тряхнула головой. Это решение отца и сына притвориться было единственным средством достижения цели в данный момент, и оно было не лучшим, так как обман мог длиться только до тех пор, пока Медб не надавит на Хулинин, чтобы они приняли его правление или пока он не раскроет обман Сэврика. Габрия раскрыла секрет драгоценного камня, и он может помочь им направить Медба по ложному следу, чтобы выиграть время. Но он не скажет Сэврику и Этлону, как другие кланы отнеслись к приманкам Медба, или насколько силен верод Вилфлайинга, или насколько возросло колдовское искусство Медба. Камень ничем не поможет Сэврику, после того как Хулинин получит ультиматум и будет приперт к стене.

Габрия знала так же точно, как это должен знать Сэврик, что кланы стремительно неслись к войне. Как мастерский игрок, Медб держал на поводке каждый клан и ввергал их во вражду, которая разрывала их на части. Если Медб создаст свою империю, кланы в том виде, какими они были в течение веков, прекратят свое существование. Вместо самостоятельных образований со сходными традициями и происхождением они станут разрозненными кусками монархии, управляемой одним человеком и ограниченной желаниями одного человека.

И все же, как поняла Габрия, даже если кланы победят Медба, народ кланов потеряет очень много. В братоубийственной войне благодушие быстро исчезает, ярость разгорается горячо, и требуется много времени, чтобы остудить это пламя. Девушка не могла представить, как уцелеют кланы в пожарище этой войны, или на что будет похожа их жизнь, когда в степи придет мир. Она тихо вздохнула, сожалея о наступающих переменах.

Сэврик услышал почти беззвучный вздох Габрии и взглянул ей в лицо. Их понимающие взгляды встретились. Как Пирс до него, Сэврик осознал всю силу взгляда Габрии. До этого момента он просто считал, что дитя его друга — это просто упрямый мальчишка, который, подобно любому горячему юнцу, настаивает на борьбе во имя мести за клан из-за чрезмерного чувства оскорбленного достоинства. Глядя в эти зеленые глаза, Сэврик внезапно понял, что решимость Габрии ушла далеко от юношеского пыла к расчетливой, контролируемой одержимости. Он знал несомненно, что «Габрэн» сделает все, чтобы повергнуть лорда Медба. Непонятным образом эта мысль напугала его. Он не знал, что может мальчик сделать против вождя и явного колдуна, но ему доставила большое удовлетворение мысль, что «Габрэн» может одержать победу. Сэврик вспомнил слова Пирса в ту ночь, когда юноша прискакал в лагерь и вызвал раздражение клана. Знахарь сказал, что мальчик может оказаться ключом к судьбе Медба. Может быть, он был прав.

— Ну, отец, — внезапно произнес Этлон, напугав девушку и вождя, — теперь, по крайней мере, мы знаем, что слухи о ереси Медба правдивы. — Он недовольно взглянул на Габрию, но продолжал: — Что нам надо теперь делать, чтобы держать его на неверном пути?

Сэврик оторвал взгляд от Габрии и взглянул на сына.

— Будем держать его там так долго, как сможем. Нам не причинит вреда, если мы позволим ему думать, что Хулинин будет у него в руках.

— Что он предложил тебе, вер-тэйн? — спросила Габрия. Она очень устала и мечтала вернуться в шатер Пирса, но ей было интересно, в какую цену обходится Хулинин Медбу.

— Этот ворона-агент пришел ко мне сегодня вечером. — Этлон помолчал задумчиво. — Хотел бы я знать, как Медб так быстро с ним связался. Может быть, у него тоже есть следящий камень? Он предложил мне от имени Медба людей, золото, земли и звание вождя в обмен на повиновение и голову моего отца.

Сэврик усмехнулся:

— Я надеюсь, тебе будет не слишком легко со всем этим сразу.

— Ничто не стоит такой цены.

Габрия слушала эту короткую пикировку с легкой завистью. Несмотря на их различия, мужчины были преданными сыном и отцом и даже еще более близки как товарищи. Только ее брат Габрэн был так близок к Габрии, и его смерть оставила пустоту, которая никогда не заполнится. Нэра помогла залечить некоторые раны в ее душе, но там были глубины, которые никто никогда не нашел бы, глубины, до сих пор полные непролитых слез. Габрия закрыла глаза и отвернулась. Было еще слишком рано плакать.

Сэврик заметил ее движение и сказал: Скоро наступит день, а нам многое надо сделать.

Они распрощались, и вождь прошелся с Габрией до шатра Пирса. Он колебался, как будто собирался заговорить, затем изменил свое намерение, кивнул и ушел. Габрия смотрела Сэврику вслед, пока он не исчез среди шатров. Этой ночью она чувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо раньше, и у нее было ощущение, что каким-то образом его мысли были связаны с ней. Он глядел на нее в шатре Этлона так, будто отбросил в сторону все, кроме ее главных слабостей и сильных сторон, и то, что он нашел, удовлетворило его. Ей было приятно его понимание и принятие ее. Ей не приходилось жить вне семьи, и она начала понимать, как много для нее значат Сэврик и его семья. Габрия закрыла за собой клапан шатра. С молитвой, обращенной к Амаре, она уснула.

* * *

Как огромные бабочки, черные шатры зимнего лагеря начали складывать свои крылья и исчезать. С упакованными внутрь шестами и канатами шатры грузились на большие, ярко раскрашенные фургоны, в которые были впряжены волы или лошади. Имущество каждой семьи было уложено под шатром и прикрыто коврами. На основе опыта поколений клан мог разобрать свой зимний лагерь за несколько дней, а походный — за несколько часов. Сворачивание поселения было тонким искусством, и женщины гордились своей быстротой и знанием дела.

Утро, когда клан Хулинин покидал свой зимний лагерь, обещало жаркий и безоблачный день. Слабая роса быстро высохла на ветру, и повсюду заклубилась пыль. Первое сворачивание лагеря всегда занимает больше времени, чем обычно, поэтому клан поднялся до восхода солнца, чтобы сложить оставшиеся шатры, закрыть холл, оседлать лошадей и распрощаться с теми немногими, которым предназначено остаться. Когда на восходе зазвучал рожок, на рабочем поле был уже почти сформирован караван, как только каждая семья заняла свое место. Старики, больные и те, кто оставался присматривать за пустым лагерем, печально наблюдали и помогали, чем только могли, клану собираться в дорогу. Холостяки верода собирали скот. Три харачанских косяка были собраны в один, так как скоро должен был начаться период спаривания, и те лошади, на которых не ездили и не работали, были отогнаны к выходу из долины. Кобылы, жеребята и однолетки возбужденно переминались, а жеребец Вайер стоял у подножия Маракора, принюхивался к ветру, дующему из степей, и внимательно прислушивался в ожидании сигнала рожков.

Сэврик сам закрыл огромные двери холла и спустил золотое знамя. Он передал его Этлону, который поднял его высоко и галопом послал Борея вниз, в поля, где ожидал караван. Дружный крик ликования эхом разнесся по долине. Лошади заржали в ответ. Собаки в возбуждении неистово заржали. Хаос людей и животных медленно приобретал смутное подобие порядка. Забытые привычки были восстановлены, последние прощальные слова сказаны, потерявшиеся дети найдены, и веревки на телегах и вьючных животных были проверены и перепроверены.

Наконец, когда все было готово, два всадника с рожками поскакали к выходу из долины. Молчание предвкушения воцарилось в караване. Затем одновременно оба горниста поднесли свои горны к губам и издали мощные звуки мелодии, которые воспарили над пустыми равнинами как крик торжества и приветствия. Люди одобрительно закричали. Сэврик, скачущий под огромным золотым знаменем, поднял к небу свой меч, как только Вайер заржал.

Как гигантская змея, караван, извиваясь, пополз вперед. Габрия сидела на спине Нэры и следила с окрашенным благоговением уважением, как Хулинин двигался из своей долины. Это было зрелище, которое она будет помнить всегда.

С того момента, когда Валориан научил первого из людей кланов радости верховой езды, кланы были кочевниками, с дующим в лицо степным ветром и пылью странствий на одежде. Хотя кланы в течение многих поколений успокаивались и неосознанно пускали корни в местах, выбранных ими для зимних лагерей, в сердце они были по-прежнему кочевниками. Зимовка была хороша для холодных месяцев, когда метели замораживали землю, но когда свежесть весны открывала путь к лету, кланы возвращались на старые пути и оставляли зимние лагеря позади.

Для Габрии и ее клана укладка вещей и подготовка к кочевке всегда были простым делом. Корин состоял всего из двадцати пяти семей и мог передвигаться часто и без особой суеты. Они были более кочевыми, чем Хулинин, и иногда вообще не утруждали себя зимовкой в своем зимнем лагере. Но эта кочевка очаровала Габрию. Хулинин, с его многочисленными семьями, огромными стадами и могучим веродом, тяжеловесно двинулся из зимнего лагеря, образовав чудесную шумную кавалькаду.

Во главе каравана скакал вождь и его стража. За ними основная часть клана составляла процессию фургонов, повозок, вьючных животных, верховых и пеших людей и горластую толпу возбужденных собак и детей. Затем шел скот, и последним двигался еще один отряд воинов. Верод был распределен по сторонам каравана, и пять стражников удерживали лошадиный табун в стороне во избежания несчастья. Габрия восхищалась организацией, при которой каждый человек знал свое место и предотвращались столкновения характеров. Ей ничего не оставалось, как поражаться тому, как смог огромный караван в день покрывать большое расстояние. При той скорости, с которой они двигались сейчас, встреча кланов закончится задолго до прибытия Хулинина.

К ее удивлению, караван медленно ускорял свой ход, пока не начал двигаться с прекрасной скоростью вдоль берегов реки. Вскоре богатая зелень кустарников и деревьев предгорий осталась позади. Вместо них до горизонта простирались глубоко укоренившиеся кустарники и травы, уже приобретшие золотисто-зеленый цвет. Старая, плотно переплетенная растительность пружинила под ногами идущих, когда караван пересекал травянистые степи. Рядом с ними река Голдрин из пенящегося, скачущего по камням потока превратилась в степенную, задумчивую реку, которая вилась среди каменистых отмелей и молча грелась на солнце. Впереди клана скакал дозор, чтобы высматривать разбойников или дичь. Налетчики редко беспокоили такой огромный клан, как Хулинин, но в этом году Сэврик предпочитал не рисковать.

Эмиссар Медба двигался вместе с ними, вежливо объяснив, что Вилфлайинг уже на пути к месту встречи и он встретится с ними быстрее всего, если будет путешествовать с кланом Сэврика. Сэврик с Этлоном оба знали истинную причину того, почему агент остался, и они считали обязательным для себя развязывать частые ссоры, когда Сэврик носил брошь со звездой. Из-за присутствия этого человека Габрия была вынуждена держаться с всадниками в арьергарде каравана.

Быстро проходили дни под открытым небом по мере продвижения клана на восток, к месту встречи в Тир Самод, священном месте слияния рек Голдрин и Айзин. Сворачивались и снова разворачивались лагеря, и мускулы привыкли к ходьбе и скачке. Тяжелые зимние плащи сменились более легкими льняными с длинными капюшонами, которые одевались так, как того требовали обстоятельства: накинутыми на голову для защиты от ветра и солнца или обернутыми вокруг лица для битвы. Тучи редко затеняли безграничные просторы неба, за исключением послеполуденных гроз.

Летняя жара усиливалась, и с ней, по мере того как сокращалось время до встречи, росло напряжение в клане. Глаза Сэврика постоянно озирали горизонт, как будто он ждал, что орда вот-вот набросится на его караван. Между воинами вспыхивали ссоры, и даже эмиссар Медба временами терял апломб и становился раздражительным с людьми, которых он надеялся очаровать. Посланцы, которые обычно были многочисленны по мере того, как кланы сближались, в этом году странным образом отсутствовали. Вестей не было ни от кого.

Этлон освободил Габрию от ее обязанностей и проводил теплые вечера, оттачивая ее искусство владения мечом не на виду у клана. Большинство воинов не замечали странного внимания Этлона к чужаку, но Кор все еще лелеял свою ненависть к Габрии. Перед кочевкой он был слишком сильно занят, чтобы разделаться с ней так, как ему хотелось. Теперь он преследовал ее постоянно, выискивая предлоги, чтобы донести на нее Джорлану, или унижая и оскорбляя ее перед всеми. Он изводил ее мелочными придирками и ходил за ней по пятам, как шакал в ожидании поживы. Когда Этлон был поблизости, он избегал ее, но вер-тэйн был постоянно занят весь день, а Габрия была слишком горда, чтобы сказать ему о том, как этот негодяй мучил ее. Она начала испытывать отвращение при виде Кора.

Габрия старалась приучить себя к ненавистному присутствию Кора, раз уж она не может избежать его, но его угрюмые глаза и кривые ухмылки вызывали ее раздражение, а его насмешки пробуждали в ней все больший гнев. В течение дня ей некуда было деться от него. По ночам ей снился его грубый смех. Она пробиралась вокруг лагеря, оглядываясь и вздрагивая каждый раз, когда кто-нибудь смеялся. Даже с Этлоном она была рассеянной и нервной. Она могла только надеяться не обращать внимания на Кора до тех пор, пока они не достигнут места встречи. Тогда мысли каждого будут заняты более важными вещами, чем мелочная месть.

По мере того как приближался день, когда она лицом к лицу встретится с лордом Медбом, Габрия начала все больше понимать всю сложность ее требования расплаты. Однажды ночью она сидела с Этлоном и Пирсом в шатре, слушая, как мужчины обсуждали приближающуюся встречу Совета. Знахаря с вер-тэйном сблизило совместное владение тайной Габрии, и они подружились. Габрию осенило, когда она размышляла над их словами, что ее вызов Медбу является только малой частью действий против него. Хотя она была единственной уцелевшей из ее клана и могла представить доказательства причастности Медба к резне, другие вожди могут и не позволить ей сразиться с ним. У них было слишком много других дел, которые надо было разрешить с ним, помимо ее требований расплаты. Даже уничтожение целого клана бледнело перед тем фактом, что Медб возродил запрещенное искусство колдовства. Она сомневалась, сможет ли даже Сэврик повлиять на решения Совета.

Мысль о том, что все ее усилия могут оказаться напрасными, была почти непереносима для Габрии. Она была так близка к достижению цели, и все же Медб мог ускользнуть из ее рук. В ее сознании возник непрошеный призрак дымящихся, обугленных руин Корин Трелд, и у нее вырвался слабый стон. Мужские голоса замерли. Она подняла взгляд блестящих от непролитых слез глаза и увидела Пирса с Этлоном, странно глядящих на нее. Не говоря ни слова, она бросилась вон из шатра. Габрия слепо бежала между шатров и фургонов, подгоняемая черными призраками своей памяти.

Внезапно из тени выступила фигура, схватила Габрию за руку и развернула ее. Она уловила запах вина, когда человек начал с силой трясти ее.

— Это любимчик вер-тэйна, — прошипел голос Кора. — И куда же ты так спешишь, милый мальчик?

Габрия изо всех сил вырывалась из его хватки, но его пальцы с силой вцепились в ее локти.

— Не так быстро, Корин. Нам с тобой есть о чем потолковать.

Кор затащил Габрию в тень и приблизил свое лицо к ее. Его дыхание отдавало спиртным.

— Мне нечего сказать тебе, — огрызнулась Габрия.

Ее слезы были готовы брызнуть. Она неистово боролась с ним, стараясь вырваться.

Кор гнусно усмехнулся.

— Нет, нет. Разве так обращаются с друзьями? Я знаю кое-кого, кому было бы интересно встретиться с тобой.

Поддельное ликование в его голосе бросило ее в холод, и она прекратила бороться.

— Что ты имеешь в виду? — прошептала она.

— Так-то лучше. Тебе понравится этот человек. Я слышал, он был близким другом твоего отца.

Габрия уставилась на него в растущей тревоге. В этом лагере был единственный человек, к которому Кор ее с удовольствием бы доставил, и именно этого человека она постоянно старалась избегать.

— Нет. Дай мне пройти, Кор. Я занят.

— Занят, — насмехался он. — Бежишь с поручениями к своему драгоценному вер-тэйну? Это займет всего минуту.

Внезапно Габрия разъярилась. С проклятием она рванулась из рук Кора и изо всей силы погрузила свой кулак в его живот. Затем она метнулась в темноту, оставив его, согнувшегося пополам и изрыгающего ругательства в бессильной ярости.

Она пробиралась через лагерь как крадущееся животное в темноту полей под защиту хуннули. Нэра появилась раньше, чем она успела свистнуть. Вместе они брели вдоль берега реки, пока не взошла луна. Но даже общество кобылы не развеяло озабоченность и подавленность Габрии. Голоса и воспоминания вновь возвращались к ней, а грубый смех Кора эхом отдавался в ее сознании. Она по-прежнему была расстроена и сердита, когда вернулась в лагерь, так и не выплакавшись. К ее удивлению, Этлон поджидал ее.

Он присоединился к ней, когда она проходила мимо его шатра.

— Я не хочу, чтобы ты исчезала подобным образом, — сказал он.

Габрия глянула на него в раздражении и поразилась, увидев, что его лицо выражало беспокойство.

— Конечно, ты не беспокоился обо мне. Мое исчезновение едва ли было замечено, — ее голос был полон горечи.

— Ох, я не знаю, — сухо ответил он. — Кору будет так скучно без тебя.

Она остановилась:

— Ты знаешь о нем?

— Он один из моих людей.

Этлон прислонился к опоре шатра и разглядывал ее в бледном лунном свете. Где-то поблизости женщина играла на ручной арфе и тихонько напевала. Ее музыка наполняла темноту вокруг них, как далекая колыбельная.

— Почему ты не сказала мне? — мягко спросил он.

— Кор — это моя проблема.

— Он — слабосильный задира, думающий только о себе, который расстраивает и отвлекает от тренировок одного из моих воинов. Это делает его моей проблемой, — коротко ответил Этлон.

Габрия скрестила руки и сказала:

— Я не один из твоих воинов.

— Пока я тебя тренирую, ты одна из них.

Неожиданно Габрия засмеялась:

— Ты понимаешь, какое странное замечание ты мне сделал.

Этлон чуть не сказал больше, но изменил свое намерение и рассмеялся вместе с ней:

— Я никогда не думал, что буду говорить такое девушке, но ты вполне успешно управляешься с мечом.

Габрия снова засмеялась, на этот раз с обидой и гневом:

— Это мало мне помогает, вер-тэйн. Я не смогу сразиться с Медбом. Вожди не допустят меня к нему. Слишком большое различие между нами.

— Может быть, ты и права. Но надейся и жди. У тебя может появиться такая возможность, когда ты меньше всего будешь этого ждать. А пока продолжай свои тренировки.

— Могу я упражняться на Коре? — с раздражением спросила она.

Этлон взглянул на нее странным задумчивым взглядом.

— Может быть, ты уже это делала.

Ее пальцы впились в тело, и она перевела дыхание. Что ему было известно? Она высматривала на его лице признаки того, о чем он думает, но его черты были безмятежны, в мерцании черных глаз не было коварства.

Этлон ответил на ее взгляд. Он был заинтригован игрой теней на ее лице. Очарованный, он протянул руку и сдернул ее фетровую шляпу. Тени пропали, и ее лицо омывал лунный свет. Он хотел бы не делать этого, так как луна смыла все краски с ее лица, превратив его в бледную тень. Ничто не указывало на глубокие чувства и заботы, таящиеся под этой бледной маской. Ее кожа казалась такой холодной в этом серебряном мерцании, что ему захотелось прикоснуться к ее шее, чтобы убедиться, теплая ли она. Его рука дернулась, но он спрятал ее.

Эта девушка казалась ему невероятной. У нее было больше решительности и отваги, чем у многих из его воинов, а ее манера отвечать на взгляд приводила в замешательство. Она не подчинялась покорно законам, управляющим жизнью женщин, и она не склонилась и перед сокрушительными событиями, изменившими ее жизнь. Хотя Этлон и не признавал этого вслух, он был рад ее непокорности. Ее упрямство и сила характера делали ее неповторимой.

На мгновение Этлон попытался представить ее своей возлюбленной. Он не много помнил из их борьбы в воде, но все же вспоминал, что ее тело было слишком хорошо сложенным, чтобы его можно было назвать мальчишечьим. Тем не менее он не мог примирить образ теплой, пылкой женщины с этой несгибаемой, вооруженной мечом девушкой со свирепым взглядом. Он решил, что из нее, может быть, никогда и не получится хорошая жена, если она проживет достаточно долго, чтобы какой-нибудь мужчина предложил ей это.

Неожиданно при мысли о смерти Габрии Этлона замутило. Она нравилась ему все больше, и его ужаснуло полное осознание того, к каким последствиям могут привести ее действия. Даже если Совет отклонит ее вызов Медбу, лорд Вилфлайинга осудит ее на смерть. Если она будет биться с ним, конец будет тот же самый, так как у Габрии не было ни шанса убить Медба в честном поединке.

Этлон со злостью бросил ее шляпу на землю. Если девушка выбрала месть за убийство ее клана, так тому и быть, он уважает ее выбор. Но это не значит, что ему должна нравиться цена ее решения. Не говоря больше ничего, он проскользнул мимо нее и ушел в свой шатер.

Габрия в смущении уставилась на свою смятую шляпу. Что-то расстроило Этлона. Она обдумала весь их разговор, чтобы понять, не сказала ли она чего, что рассердило его. Она подняла шляпу. Это могло быть ее замечание насчет практики на Коре. Может быть, Пирс рассказал Этлону о вреде, нанесенном Кору, и об излечивающих силах Красного камня. Может быть также, Этлон думал, что она волшебница, и старался разубедить себя. А может быть, он даже не заметил ее замечания.

Она надеялась, что было только то, что было. Габрия отчаянно нуждалась в вер-тэйне для продолжения своих тренировок и поддержки на Совете. Она также не знала, серьезно ли говорил Кор о том, чтобы представить ее эмиссару Медба, но она не хотела рисковать. Утром она расскажет Сэврику об угрозе Кора, так что вождь сможет отвлекать эмиссара другими делами.

Габрия мяла в руках шляпу, медленно бредя к шатру Пирса. Первый раз в своей жизни она вознесла молитву Шургарту, воинскому божеству, чтобы он сохранил ее и дал ей сил для предстоящего единоборства.

* * *

Спустя пять дней клан Хулинин достиг места слияния двух рек. К этому времени Голдрин превратилась в широкий водный путь. Она вилась по широкой ровной долине и сходилась с Айзин, текущей с севера. Давным-давно в месте слияния двух рек образовался остров, по форме напоминающий стрелу, который назывался Тир Самод. На острове, в круге стоящих камней, находилась единственная священная гробница, посвященная всем бессмертным божествам. Это было святое место, полное магии духов и божественных сил, которые охраняли его. Даже в годы больших дождей или снегопада гробницу никогда не затопляло. Только жрецам и жрицам позволялось вступать внутрь круга камней. Но в последнюю ночь встречи каждый мужчина, женщина и ребенок могли прийти на остров, чтобы принять участие в церемонии благодарственного молебна ко всем богам.

Вокруг острова, по берегам обеих рек, собирались кланы. Встреча была единственным местом и временем в году, когда все кланы были вместе. В это короткое время решались дела тысяч людей.

Кланы в целом не имели лидера. Каждый клан возглавлялся независимым правителем, который привык сам себе быть законом. Эти люди с трудом уступали большей власти, за исключением традиций и законов богов. Но кланам нравилось поддерживать свои связи и традиции, поэтому раз в год вожди встречались на Совете. Совет имел власть изменять законы, судить отдельные преступления, разрешать споры или кровную вражду между кланами, основывать новые владения, принимать новых вождей и продолжать традиции, унаследованные от отцов.

Встречи кланов были также временем восстановления старых знакомств, встречи родственников из других кланов и обмена сплетнями, историями и песнями, которые будут оживлять многие холодные зимние ночи в будущем.

Молодые люди, которые не могли найти себе пару в своем клане, старались привлечь внимание друг друга. Каждый день на широких просторах долины проводились игры и состязания, сравнения лошадей и бега.

Торговцы из пяти восточных королевств и племен южной пустыни прибыли пораньше и быстро развернули торговлю с полными энтузиазма членами кланов. Огромный базар раскинулся еще до того, как прибыл последний клан. Там люди могли выменять все, что их душа пожелает: богатые вина из Пра-Деш, фрукты, орехи, зерно, соль, мед, сладости, фиги, драгоценности, благовония, шелка с юга, соленую рыбу, жемчуг, различные металлы, лекарства, скот и редкости. Помимо иноземных торговцев, каждый клан выставлял свою группу мастеров, специализирующихся в отдельных ремеслах и всегда выставляющих на встречах свою работу. Иноземные торговцы имели готовый рынок для продукции кланов и с жаром выменивали все, что только могли.

Когда уже ближе к вечеру Хулинин достиг Тир Самода, четыре клана — Гелдрин, Дангари, Эмнок и Джеханан — уже расположились по берегам рек. После бесчисленных встреч за каждым кланом неписаные права закрепили их излюбленные места, эти земли были отмечены особенными знаками кланов и считались неприкосновенными. Место Хулинина было на западном берегу Голдрин, неподалеку от гигантского шатра Совета.

Но в этом году, когда голова каравана Хулинина перевалила через гребень, скрывающий долину, Сэврик увидел зеленое знамя Гелдрина, развевающееся над шатром лорда Бранта, на том месте, где должен был стоять шатер Сэврика. Взбешенный, он остановил своего коня и вперил взгляд, полный изумления и ярости, в нарушивший закон клан. Вокруг него собрались его стража и несколько конников, на лицах которых ясно читалось возмущение. Караван остановился. Никто позади Сэврика не мог видеть того, что происходит за холмом, но весть о нанесенном Гелдрином оскорблении пронеслась вдоль линии фургонов до того, как воины, замыкающие караван, достигли вершины холма.

Габрия следила, как Этлон галопом направил Борея в сторону Сэврика, и даже с такого расстояния ей было видно, что он охвачен гневом. Наблюдая, как его хуннули в возбуждении встает на дыбы, она беспокойно гадала, что он может сделать. Если Этлон поддастся своим чувствам, они могут ринуться на Гелдрин и начнется война, еще до прибытия Медба. Из гордости Сэврик может даже решить развернуть караван и покинуть место встречи. Действия лорда Бранта являлись тяжким оскорблением, но на встрече должны были вскрыться более важные проблемы, которые требовали присутствия Хулинина.

Габрия поглубже надвинула на глаза шляпу и послала Нэру вверх по склону. Невдалеке от воинов она соскользнула с хуннули и пробежала последние несколько ярдов до толпы кружащих на месте всадников. Вождь, Этлон, посланник Вилфлайинга и стража наблюдали за поселением внизу, где внезапно на стороне Хулинина столпились воины. Осторожно взглянув на посланника, Габрия, протиснулась среди лошадей и услышала негодующий голос Этлона:

— Если эта потворствующая змея думает, что он сможет делать такое…

— Очевидно, он уже так подумал, — прервал его эмиссар, стараясь скрыть свое веселье.

Этлон выхватил меч и стал теснить вилфлайинга.

— Еще одно слово, и я освобожу тебя от твоей обязанности выражать волю Медба.

Эмиссар отпрянул от меча, замершего у его горла, и испуганно смотрел на вер-тэйна.

— Мой хозяин услышит об этом.

Сэврик взглянул на брошь на своем плаще.

— Может быть, он уже услышал, — смиренно произнес он.

Эмиссар замер, его глаза сузились, превратившись в щелочки, а лицо, казалось, сморщилось, обтянув череп, пока он анализировал значение слов Сэврика. Он был потрясен, но он изменил свое поведение, надеясь, что просто не так понял вождя.

— Я уверен, что моего хозяина уже достигла весть о мелочной попытке лорда Бранта нанести оскорбление. Однако, кажется, слишком поздно что-либо предпринимать, кроме как смириться с ситуацией. Совет должен быть созван.

Этлон вложил меч обратно в ножны.

— Я увижу смерть Бранта раньше, чем он удерет с этим.

Сэврик тряхнул головой. Его первоначальная ярость остыла и перешла в более глубокий гнев.

— Он ни с чем не удерет. Но сейчас мы должны быть осторожны. Он проверяет нас. Нам надо как-то обломать ему зубы, не обломав своих мечей.

Габрия улыбнулась про себя. Она недооценила Сэврика. Она знала, что ей надо бы оставаться позади мужчин и не на виду, но ей было любопытно увидеть лагерь. Она протиснулась позади лошади стражника и остановилась у ноги Этлона, так что Борей своей массой скрывал ее от эмиссара.

Габрия взглянула вниз, на две реки, где шатры четырех кланов лежали, распростершись, как горные птицы. К северу от острова в широкой спокойной излучине Айзин лежала земля, избранная ее кланом. Место находилось далеко от базара и шатра Совета и было достаточно уединенным от остальных поселений, но Корин всегда пользовался им, предпочитая удобство близких воды и пастбища. Но сейчас оно пустовало, и Габрия знала, что другие кланы будут избегать его, как будто на нем лежит заклятье. Если Хулинин изберет его, они отдадут честь мертвому клану, одновременно вызвав раздражение Медба. Она усмехнулась своей идее.

Мужчины Хулинина погрузились в раздумья над своим следующим шагом, никто не знал, что она находится среди них.

— Вы можете разбить лагерь на земле Корина, — предложила Габрия в напряженной тишине.

Пораженный Этлон в ярости обернулся:

— Марш назад в караван. Сейчас же!

Эмиссар с интересом заглядывал через его плечо, поэтому Этлон подтолкнул Борея, перегородив ему путь.

— Что ты сказал, мальчик? — Сэврика больше поразило ее предложение, чем ее присутствие.

— Почему бы вам не разбить лагерь на месте Корина? — повторила Габрия.

Медленная, хитрая улыбка искривила рот Сэврика, и он усмехнулся оценивающе при мысли о реакции остальных вождей. Он сказал как будто самому себе:

— Датлар был бы доволен.

Вер-тэйн наклонился и прошипел Габрии:

— Скройся, глупец!

Она нырнула за лошадь стражника как раз в тот момент, когда эмиссар протиснулся мимо Борея.

— Кто был этот мальчик? — подозрительно спросил агент.

Сэврик вежливо ответил:

— Сын моего брата. Он иногда забывает свое место. Этлон, что ты думаешь о его предложений?

— У него есть достоинство, — ответил вер-тэйн, старательно не замечая недовольство эмиссара.

— Я согласен. — Сэврик повернулся к своим людям: — Джорлан, мы разобьем лагерь у Айзин, еще обычно стоял Корин. — Вождь не обратил внимания на изумленные взгляды всадников и добавил: — Не должно быть никаких выпадов против Гелдрина. Мы будем вести себя так, как будто ничего не случилось. Это понятно?

Джорлан и воины отсалютовали. Они были напуганы всем этим замыслом, но слово лорда было для них законом. Джорлан, временно замещающий второго вер-тэйна, отдал необходимые приказания, и караван неохотно двинулся вниз с холма. Габрия подбежала к Нэре и вернулась в конец процессии. Было глупо рисковать, выдавая себя эмиссару, но это того стоило. Она отпустила Нэру к другим лошадям и пошла прятаться в фургон Пирса, пока клан не обоснуется.

Всадники погнали табуны на далекие пастбища, а фургоны загромыхали вниз с холма. Несколько приветственных криков встретили караван, и кланы выехали сопровождать их. И все же мало кто из встречающих выказывал их обычное возбуждение. Они нервно ожидали свидетельств ответа Хулинина на наглость Гелдрина. Несколько гелдринов тоже наблюдали с границы своего лагеря, остальных не было видно.

Затем они замерли и уставились на Хулинин, пораженные тем, что они видели. Фургоны свернули с главной дороги и пересекли Айзин, остановившись в широкой, поросшей травой излучине, которую до этого все боязливо не замечали. Остальные кланы ожидали чего угодно, только не этого. Сэврик улыбался про себя, наблюдая за тем, как разгружаются повозки и любовно устанавливаются шатры. Ему хотелось бы увидеть выражение лица Медба, когда Вилфлайинг увидит лагерь Хулинина на земле Корина.

 

Глава 10

Кланы Шэйдедрон и Ферганан прибыли вечером этого же дня среди приветственных криков и взволнованных предположений. Выдвижение Сэврика на землю Корина ошеломило кланы. Хулинин намеренно напоминал остальным кланам о резне и в то же время отдавали честь погибшему клану. Вилфлайинг еще не прибыл, и вожди гадали, как Медб прореагирует на выпад Сэврика. Они также были поражены тем, что Хулинин не обращает внимания на оскорбление со стороны Гелдрина.

Обычно такое вопиющее оскорбление повлекло бы за собой вызов на поединок или в самом крайнем случае бурный протест. Но хулинины просто раскинули свои шатры у реки и смешались с другими, шумно игнорируя Гелдрин. Никто не мог решить, то ли Сэврик уступил Бранту, признав тем самым превосходство Медба, то ли он считает, что Брант не заслуживает его внимания. Сэврик же ничем не проявлял своих чувств.

Интриги и сплетни как пожар охватили лагеря. Повсюду распускались слухи. Вожди, когда не ломали голову над поведением Хулинина, осторожно следили друг за другом, пытаясь отгадать, кто поддерживает Медба. Брант гордо выступал по базару, как рябчик на току в брачном оперении, уверенный в том, что скоро обретет власть и силу. Напряженность, беспокойство и шепотки, подобно дыму, обволакивали лагеря.

Когда кланы обнаружили, что у Хулинина есть второй хуннули, дым сгустился. Они старались любыми средствами обнаружить всадника, но никто не мог найти этого таинственного человека, который приручил эту потрясающую кобылу, а хулинины поразительным образом держали язык за зубами, когда дело касалось лошади и ее всадника. Черная кобыла паслась вместе с жеребцом Этлона, равнодушная к людям, приходящим поглядеть на нее, и клубящимся вокруг нее предположениям. А ее всадник тем временем скрывался в шатре знахаря.

Этим же вечером, позднее, три вождя посетили Сэврика, чтобы отдать дань обычной вежливости, затем отклонили его гостеприимство и быстро убрались, так как чувствовали себя неуютно на земле Корина. Лорд Брант полностью избегал Сэврика. Только лорд Кошин, вождь клана Дангари, остался распить чашу вина.

Волосы молодого вождя были коротко обрезаны, как это принято в его клане, а на лбу синими точками был вытатуирован рисунок. Его глаза были под цвет синего плаща.

Кошин заразительно улыбнулся и поудобнее устроился на подушках.

— Ты явно знаешь, как произвести впечатление. — Он принял поданную ему Тунголи чашу и приветствовал партнера.

Сэврик ответил на его тост. Ему нравился этот молодой человек, и он надеялся, что Дангари не примут взяток Медба.

— Датлар был моим другом, — просто ответил он.

— Да. Я думаю, что Брант втайне испытал облегчение, что ты не стал делать проблему из того, где он выбрал место для своего лагеря. Сомневаюсь, что это была его идея. — Кошин некоторое время смотрел в открытый клапан шатра, пробуя свое вино. — Хочешь держать пари? — спросил он, забавно сморщив лицо.

— Какое пари?

— Ставлю пять кобыл, что Медб покинет эту встречу, полностью подчинив себе Совет.

— Тебе не кажется, что это цинично? — ответил Сэврик.

— Мне была предложена богатая награда, если я поддержу его претензии на власть. И не мне одному.

— Я знаю. Но что окажется сильнее: алчность, страх или стремление к независимости? — Сэврик помолчал. — Хорошо, я принимаю пари. — Он открыто взглянул на вождя Дангари: — Ты собираешься присоединиться к Вилфлайингу?

Кошин засмеялся:

— Это может нарушить пари. — Он осушил свою чашу и протянул ее за новой порцией, окинув Сэврика долгим взглядом, пока тот снова наполнял его чашу. — Есть какая-нибудь правда в слухах о том, что кто-то спасся при резне в Корине?

Сэврик только приподнял бровь и повторил:

— Это может нарушить пари.

* * *

К следующему полудню еще три клана: Рейдгар, Мурджик и Багедин с севера разбили свои лагеря вдоль двух рек. Встреча была в полном разгаре, и каждый старался делать вид, что этот год ничем не отличался от других. Но атмосфера между лагерями была наэлектризована. Хотя все старались казаться беззаботными, едва заметные детали выдавали истинные чувства каждого. Руки на рукоятках мечей, напряженные улыбки на лицах, вожди, быстро гасящие ссоры. Женщины, которые все знали, несмотря на усилия мужчин замалчивать трудности, держались поближе к своим шатрам. Даже торговцы нервничали и держали большую часть своих товаров нераспакованными. Прошло два дня, а вилфлайинги все еще не прибыли. Они были последними. Все глаза украдкой поглядывали на юг, ища каких-либо признаков появления опоздавшего клана.

Казалось, что Медб нарочно задерживается с прибытием, чтобы заставить кланы потерять спокойствие. Когда наконец ранним вечером третьего дня был замечен огромный караван Вилфлайинга, все выбежали или выехали, чтобы быть свидетелями прибытия Медба. Это было в точности то, чего он добивался. Вилфлайинг был самым большим и богатым кланом; им принадлежали на месте встречи лучшая земля под лагерь и самые богатые пастбища дня скота. Когда его караван прибыл в долину, Медб выстроил своих людей, чтобы напомнить кланам о своей силе и могуществе.

Медб, подобно монарху, ехал во главе своего верода в длинном коричневом плаще, скрывающем его искалеченные ноги и веревку, которой он был привязан, чтобы держаться в седле. Воины, числом свыше пятнадцати сотен, скакали, нацелив в небо свои пики, а полированные звенья их длинных кольчуг сверкали бронзовым блеском. Коричневые капюшоны прикрывали их кожаные шлемы, а длинные, оканчивающиеся кисточками концы были отброшены за спину. Следом за ними двигались фургоны. Бесчисленные повозки, фургоны, животные, люди двигались упорядоченной процессией в сторону становища. Затем следовала следующая группа воинов, а огромные табуны лошадей и скота замыкали кочевку.

Кланы приветствовали Вилфлайинг без обычного энтузиазма. Они с беспокойством следили за каждой проезжающей мимо повозкой и молча считали воинов. Всего лишь за год клан Медба перестал быть частью целого. Теперь он был грозной силой, нависшей над ними всеми и предвещавшей перемены, которые мало кому могли понравиться.

Сэврик с Этлоном стояли у границы становища и вежливо кивнули, когда Медб подъехал.

— У Медба был самый удачный год, — сказал Кошин, подойдя к ним.

Сэврик кивнул, его лицо было холодно.

— Женщины Вилфлайинга самые плодовитые. Всего лишь за зиму его верод увеличился на несколько сотен человек.

— Этим летом к тому же на юге солнце грело жарче. Ты заметил некоторых из его всадников? — заметил Этлон.

— Даже пыль и расстояние не могут скрыть их темной кожи, — сказал Кошин.

Этлон заслонил глаза от света заходящего солнца и наблюдал за всадниками, направляющими табуны Вилфлайинга на пастбища через Голдрин.

— Наемники из Турика. Я видел одного из них раньше.

Сэврик проследил за взглядом сына и стал разглядывать далекого всадника:

— Интересно.

— Не хочешь увеличить пари? — предложил Кошин.

— Семь кобыл, — ответил Сэврик.

Кошин усмехнулся:

— Сэврик, я думаю, ты что-то скрываешь.

Вождь Хулинина старался показать удивление.

— Что я могу скрывать? — спросил он.

— Как насчет всадника для этой кобылы хуннули?

— Ах, это, — равнодушно сказал Сэврик, почесывая голову, — он болен.

Кошин ни на минуту не поверил ему.

— Как печально. Он скоро может выздороветь?

— Да.

— Я уверен. Ну, кем бы он ни был, этот неизвестный не может быть легендарным уцелевшим корином. Ни у кого из них не было хуннули. Если там и уцелел кто-то, он, вероятно, погиб в буране этой весной.

— Наверное, — вежливо ответил Этлон. Он обнаружил, что ему трудно сохранять невинное выражение.

Кошин бросил на него быстрый взгляд, потом пожал плечами.

— Семь кобыл. Будет интересно посмотреть, кто выиграет. Медб намеревается действовать быстро. Поэтому, если собираетесь выбить почву у него из-под ног, вам лучше начать пораньше. — Он отошел.

— Семь кобыл? — переспросил Этлон.

Сэврик похлопал вер-тэйна по плечу:

— У Дангари самые быстрые лошади среди всех кланов. Нашей породе нужна свежая кровь.

— Что, если ты проиграешь?

Вождь улыбнулся, приподнятые углы его рта противоречили печали, таящейся в глазах:

— Если я проиграю, то сомневаюсь, что я проживу достаточно долго, чтобы сожалеть о своей потере.

Этлон решил не отвечать на это. Вместо этого он сказал:

— Я слышал раньше, что хуннули нанес Медбу повреждения. Ты заметил, что он был привязан к седлу?

— Хм. Значит, он его сильно покалечил, — заметил Сэврик. — Это меняет многие вещи.

— Я рад это видеть.

Вождь знал, что имеет в виду его сын. «Да, дуэль Габрэна теперь становится невозможной». Они направились в свой лагерь, сблизив головы и понизив голоса.

— Почему Медб не постарался вылечить себя? — спросил Этлон. — Я думал, волшебство может все изменять.

— Я сомневаюсь, что он уже достиг своей полной силы, а может быть, он не хочет обнаруживать своего могущества. — Сэврик похлопал по ножнам. — И это, мой мальчик, наша надежда. Большинство в кланах не знают наверняка, что Медб возродил волшебство. Это его единственный шанс захватить контроль над Советом, поэтому мы должны остановить его, пока можем.

— Но даже с наемниками и Гелдрином у него недостаточно людей, чтобы одолеть остальных.

Сэврик поднял палец к небу.

— Он достигнет многого, если мы будем действовать врозь.

— Ты имеешь в виду объединение кланов? — Этлон был настроен скептически. — Разве такое когда-нибудь было?!

— Насколько я знаю, нет.

— Как ты думаешь собрать их вместе? Должно быть что-то, не меньшее чем потоп, чтобы заставить вождей объединиться против Медба.

— А как насчет правды, — тихо сказал Сэврик, — неопровержимого доказательства волшебства Медба? Перед всеми вождями.

Этлон замер на месте. Он сразу понял, что стоит за предложением отца.

— Нет! Ты не можешь так поступить.

— Это единственный способ показать вождям, в какой опасности они находятся.

— Они очень хорошо это увидят! Они увидят, как ты разбудишь силу Медба и умрешь от удара колдовского пламени, а потом они с визгом разбегутся по своим уделам, где Медб сможет взять их по одному на досуге. — Этлон снова пошел, возбужденно размахивая руками: — Отец, будь разумным. Если ты будешь стараться заставить Медба открыть свою волшебную силу, он убьет тебя. А ты единственный, кто, может быть, сумеет собрать эти кланы вместе против него.

Сэврик догнал сына и взял Этлона за руку. Глаза вождя горели.

— Я должен попробовать сделать это. Ты сказал: «Не меньшее чем потоп».

Этлон долго смотрел на вождя. Он знал, что решимость, которую он видел на лице Сэврика, невозможно поколебать. У них не было реальных доказательств того, что Медб волшебник, ничего осязаемого, что можно предъявить Совету. Теперь Сэврик собирался представить Совету эти доказательства, рискуя собственной жизнью. Этлон сомневался, что это послужит объединению кланов. Они слишком долго были независимы, чтобы видеть смысл в объединении, даже перед лицом возрождения волшебства. Но, может быть, один или два присоединятся к Хулинину в борьбе против Медба.

— Может быть, ты, по крайней мере, сначала поговоришь с остальными? — спросил Этлон, хотя знал, что переговоры, вероятно, будут бесполезны.

Глаза Сэврика потеплели.

— Конечно. Мне не удается навлечь на себя гнев Медба.

— Мы все равно вызовем его гнев, — сказал Этлон. — Когда он выяснит, что я не собираюсь принести Хулинин к его ногам.

Сэврик внезапно рассмеялся:

— Тогда нам нечего терять.

* * *

Когда наконец одиннадцать кланов собрались вместе, тем же вечером жрецы перебрались на остров и из тайной пещеры достали гигантский шатер Совета. На открытом пространстве берега Голдрин под несколькими росшими у воды деревьями с помощью мужчин из каждого клана шатер был поставлен. Десять опор с каждой стороны достаточно растянули дубленую ткань, так что внутри могло уместиться пятьдесят человек. В земле был выкопан очаг, а пол устлали богатыми коврами. Часть стен подняли, чтобы дать речному ветерку освежать пространство внутри шатра. Для удобства были принесены стулья и подушки.

На следующий день рано утром перед шатром Совета были подняты флаги одиннадцати кланов. Темно-золотой, синий, зеленый, коричневый, серый, черный, пурпурный, желтый, оранжевый, темно-синий и каштановый, они развевались на ветру, как языки пламени. Отсутствовал только алый флаг клана Корин. Все старались не обращать внимания на флаги вокруг шатра, но без привычных всплесков красного цвета вид был странный и зловещий. Снова и снова люди обращали свои взгляды на опоры огромного шатра.

В полдень заиграли горны, призывая вождей на Совет. Сорок четыре человека — одиннадцать вождей с их сыновьями, вер-тэйнами, старейшинами и жрецами — собрались в прохладном, продуваемом ветром шатре. Женщины пустили по кругу бутыли с вином и пивом и расставили под руками вазы с фруктами, затем они молча удалились, так как никому из женщин не разрешалось присутствовать на Совете. Малех, вождь Шэйдедрона, призвал всех к порядку, и верховный жрец благословил встречу. Совет начался.

В первый день мужчины обсуждали только мелкие проблемы. Сэврик интересовался сведениями об исчезновении Пазрика, но не получил никаких вестей. Был принят в Совет лорд Брант, и обсужден урон, нанесенный весенними дождями. Все избегали смотреть на Медба, сидящего в зловещем молчании среди семи своих людей. Мало кто вне клана Вилфлайинг знал, насколько сильно искалечен Медб, и никто не осмеливался толковать об этом. Покалеченный или нет, было очевидно, что Медб по-прежнему имеет полный контроль над своим кланом и своей силой.

Никто также не затрагивал вопросов, которые были у всех на уме: резня в Корине, незаконные взятки вождям от Медба, разбойничьи действия изгнанников и слухи о еретических действиях Медба как волшебника. Люди еще не были готовы затрагивать эти грозящие взрывом проблемы. Вместо этого они толковали о повседневных событиях и следили друг за другом, выжидая, пока кто-нибудь не сделает первый шаг.

Медб не говорил ничего. Он сидел на своей подстилке в кругу своих ближайших телохранителей и наблюдал за вождями из-под полуопущенных век, как лев, высматривающий свою добычу. Им ничего не оставалось, как пойти его путем, и они знали это. Дай им извернуться и ускользнуть. В конце концов они все равно придут к нему. Тогда его покалеченные ноги не будут иметь значения, все падут на землю и будут просить его милости — или умрут.

Когда Совет сделал перерыв до следующего дня, мужчины с облегчением покинули шатер, чтобы разойтись по своим лагерям. После ночи празднеств и танцев, в которых Вилфлайинг не принимали участия, Совет снова собрался на следующее утро.

Встреча проходила так же, как накануне. Решались ежегодные дела, было вынесено несколько основных приговоров и улажено несколько жалоб. Опять Медб сидел на своем месте и ничего не говорил. Напряжение росло, как в плотно закрытом горшке, поставленном слишком близко к огню.

Сэврик оба дня приходил на Совет со своей брошью, хотя ничего не сказал Медбу о союзе, и тайком наблюдал за поведением окружающих. Камень привлекал много взглядов и вызывал комментарии, то завистливые, то восхищенные, но было совершенно очевидно, откуда он взялся, и многие гадали, что сделал Сэврик, чтобы заслужить его.

Вождь Хулинина также мало говорил на Совете. Он наблюдал и выжидал вместе с остальными вождями. Сэврик оценивал свои шансы. Он выжидал нужный момент, когда напряжение достигнет наивысшей точки, чтобы сделать свой шаг.

Когда второй день Совета закончился, Сэврик кивнул Этлону.

— Завтра, — сказал вождь. — Скажи мальчику.

— Какому мальчику? — спросил лорд Кошин, появившись рядом с Хулинином. Он ухмыльнулся Сэврику с Этлоном: — Неужели ваш таинственный человек собирается наконец появиться?

Сэврик поднял свой плащ с подушки, на которой он сидел.

— Всадник хуннули выздоровел от своей болезни, — ответил он.

Тут к троим мужчинам большими шагами подошел лорд Умар, вождь клана Джеханан. Его красивое лицо выражало расстройство.

— Сэврик, — сказал он с досадой, — Совет не может продолжать и дальше не замечать преступное поведение Медба. Кто-то должен заставить этих вождей действовать.

Кошин кивнул:

— Мы как раз это обсуждаем. Я полагаю, хулинины имеют свой план.

Ша Умар взглянул с облегчением:

— Я не хотел говорить тебе, Сэврик, но Медб меня пугает. Он угроза для нас всех.

Вождь Хулинина задумчиво смотрел на него:

— Ты думаешь присоединиться к нему?

Ша Умар фыркнул:

— Я испуган, но я не глуп. Я лучше дам моему клану погибнуть, как это сделал Корин, чем жить под его властью.

Он взглянул на выход, где люди Медба выносили из шатра подстилку вождя. Трое мужчин проследили за его взглядом.

— Мы должны что-то сделать с ним, — тихо сказал Сэврик, — прежде чем он станет слишком силен.

— Я рад слышать, что ты это говоришь. Ты можешь рассчитывать на мою помощь! — Ша Умар кивнул им и вышел вместе со своими воинами.

— Не хочешь ли ты изменить свою ставку в пари? — спросил Сэврик у Кошина.

Тот тряхнул головой:

— Если я буду не прав, это будет стоить семи кобыл. Я посмотрю завтра утром. — И он тоже вышел.

Сэврик с Этлоном и сопровождавшие их стражники возвращались в лагерь Хулинина. Они не разговаривали, все их мысли были сосредоточены на завтрашнем утре. Когда они пришли в лагерь, Сэврик удалился в свой шатер, а Этлон отправился переговорить с Габрией.

В течение двух дней, что заседал Совет, Габрия мучилась в шатре Пирса. Ожидание казалось бесконечным. Сэврик приказал девушке скрываться, и Габрия знала, что его планы рухнут, если ее преждевременно распознают. Но это мало облегчало ее беспокойство. Этот момент, к которому она страстно стремилась и которого с трудом достигла, момент, когда она сможет встать против Медба и швырнуть свои обвинения ему в лицо, был так близок. Скоро она увидит его, сломленного и истекающего кровью, умирающего от боли — как ее семья в зимнем лагере.

Габрия наслаждалась воображаемой сценой. О, она могла умереть в этой попытке, но теперь смерть ее не пугала. Она победит, и ее клан будет всегда жить в прославляющих сказаниях, которые будут рассказывать о ней. Ее ничто не остановит. Сейчас Габрия может ждать в согласии с кланом вождя, но когда придет время, она будет бороться с Медбом любым оружием, которое у нее есть. Даже Совет не сможет остановить ее. Кровная месть БУДЕТ оплачена.

Настроение Габрии беспрерывно изменялось от безграничного гнева к беспокойству, раздражению и нетерпению, она не могла сидеть спокойно. Она беспрерывно хваталась то за одно, то за другое и вздрагивала от каждого неожиданного голоса. Вдобавок ко всему Кор взялся слоняться вокруг шатра. Когда он не был занят едой или работой, он валялся в тени под деревом рядом с шатром знахаря и говорил гадости о Габрии всякому, кто мог его слышать, или насмехался над ней через войлочные стены. Габрия не знала, что бы стал делать Кор, если бы она выскочила и схватилась с ним, но они оба знали, что Сэврик запретил ей покидать шатер. Кор сделал все возможное для этого.

Пирс снова и снова старался заставить его уйти, но Кор возвращался и продолжал, сидя под деревом, издеваться над Корином. Габрия старалась не замечать его, так как его бестелесный голос звучал потусторонне в полумраке шатра, а его оскорбления только усиливали ее возбуждение. Во время коротких затиший, когда он уходил, она старалась успокоить свои расходившиеся нервы. Но это мало помогало. Вскоре голос Кора снова врывался в тишину шатра, заставляя ее кидаться на стены.

К концу второго дня Габрия почти не сознавала себя от напряжения и тревоги. Вошедший, чтобы переговорить с ней, Этлон напугал ее. Она схватила нож и чуть не бросилась на него прежде, чем узнала его в вечернем полумраке.

— Прости, — потрясенно произнесла она, — я думала, это Кор.

Этлон взял нож из ее рук и положил на лечебный сундук Пирса.

— Его нет. Я извиняюсь перед тобой. Я должен был раньше заняться Кором. — Он следил, как она металась по коврам шатра. — Отец собирается завтра взять тебя на Совет, — наконец произнес он.

Габрия подняла взгляд, и ее губы искривились в зловещей улыбке:

— Я буду готова.

— Габрия, не очень-то надейся, — постарался предостеречь Этлон. — Есть слишком много обстоятельств, о которых ты не знаешь.

Девушка тряхнула головок:

— Не беспокойся обо мне, вер-тэйн. Со мной все в порядке.

Этлон следил за ней и знал, что это не так, но теперь он не мог ничего поделать. Ни у кого бы ни хватило хладнокровия или мужества сказать Габрии, что Медб слишком искалечен, чтобы сражаться с ней в личном поединке. Нельзя было предугадать, как поведет она себя, даже если она примет истинное положение вещей. Этлон хотел было сказать ей правду, но потом решил не делать этого. В ее настроении она бы ни за что не поверила ему.

Он пожелал ей спокойной ночи и вышел. Около шатра он встретил Пирса. Знахарь нес полный вина бурдюк и одеяло.

Пирс поднял бурдюк и встряхнул его содержимое.

— Поверишь ли ты, что это вода? — спросил он. — Я не думаю, что буду хорошо спать этой ночью. Не хочешь ли присоединиться ко мне?

Этлон согласился, и они удобно устроились под ближайшим деревом. Вместе они всю ночь охраняли шатер и его взволнованного постояльца. Кор держался подальше от них.

Габрия плохо спала этой ночью. Тени, которые посещали ее после резни, вернулись с новой силой и витали вокруг нее, когда она погружалась в сон и снова выплывала из него. Она кипела от раздражения, вызванного двухдневным ожиданием, а горло перехватывало от непролитых слез. Завтра утром это закончится, напоминала она себе. Утром она пойдет на Совет с Сэвриком, и к заходу солнца тяжелое испытание будет окончено. Как будто в насмешку над ее невезением, ее сновидения окружали ее, и кружащиеся фантомы смеялись над ней голосами ее братьев. Она беззвучно кричала, обращаясь к ним.

Затем из пустоты теней и воспоминаний пришел сон, такой же четкий, как и видение, которое она видела в племени той ночью в холле Хулинина. Корин Трелд. Габрия видит себя стоящей на холме и смотрящей вниз на останки когда-то оживленного лагеря. Стоящее высоко солнце пригревало, и пустые пастбища покрывала густая трава. Сорняки бурно разрослись на пожарище и покрывали руины зеленым ковром. С одной стороны располагался большой могильный холм, окруженный камнями. На его свежей насыпи только начала пробиваться трава. Мрак поглотившего ее горя слегка отступил, когда она увидела могильный холм. Кто-то позаботился и показал свое уважение, с почестями похоронив клан. Она не могла сделать этого сама, и она возблагодарила того, кто похоронил Корин.

Видение пропало, и Габрия проснулась. Она лежала на постели, глядя в темноту и раздумывая, был ли ее сон действительным видением, или просто плодом ее собственного воображения, вызванным ее желанием. Но потом, источник сна на самом деле не имел значения. Видение могильного холма дало ей покой и оставалось с ней в самые глухие ночные часы, помогая облегчить ее ужасное напряжение.

К тому времени, когда утренний свет просочился в шатер, Габрия собралась. Ночные тени исчезли, ее нервозность прошла. Напряжение ушло из ее тела и сознания. Ничего не осталось, кроме единственного чистого огня решимости. Только воспоминание о могильном холме осталось, чтобы напомнить ей о ее долге.

Габрия натянула одежду и одела ботинки. Ее доспехи, теперь составляющие часть ее, были аккуратно отложены в сторону до того момента, когда снова понадобятся. Меч был уже остро наточен, а кинжал ее отца блестел от постоянных прикосновений. Она сложила свой золотой плащ и поразилась тому, с каким сожалением ее пальцы прикасались к светлому льну. Ей стало хорошо с хулининами. Ей будет тяжело, если по какой-либо причине она будет вынуждена покинуть и их.

Отвернувшись от золотого плаща, Габрия достала из кожаного сундучка свой алый плащ и встряхнула его. Алая шерсть каскадом спадала до земли. Какой верный цвет, размышляла она, ясный и чистый, как драгоценный камень, а не мутнеющий, как кровь. Она накинула на плечи плащ и заколола его брошью, которую ей дала мать. Она улыбнулась про себя. Медб будет поражен.

Пирс с беспокойством наблюдал, как она заканчивает одеваться. Ему хотелось сказать что-нибудь, чтобы облегчить собственное напряжение, но он не мог найти нужных слов. Знахарь узнал напряженный взгляд, появившийся на лице Габрии. Ее глаза горели ярким светом, а темные круги вокруг них делали ее взгляд устрашающим. Она раскраснелась, а ее движения были скупыми, как будто она старалась сберечь силы. Пирс хотел заговорить с ней, предостеречь, что ее надежда сразиться с Медбом напрасна, но, взглянув в ее лицо, он не смог произнести ни слова. Девушка не была расположена кого-либо слушать. Только вид покалеченных ног Медба убедит ее, что ее вызов на поединок невозможен.

Пирс надеялся, что это не сломит ее. Габрия так давно выжидала и так долго планировала уничтожить лорда Вилфлайинга на дуэли, что для нее может оказаться трудно увидеть другие возможности для мести.

Когда Габрия собралась, она молча сидела с Пирсом и ждала. Совет должен был начаться в полдень, поэтому у нее было время до того, как Сэврик придет за ней. Она не могла есть и старалась не думать, так она отстраняла от себя все, кроме своей решимости. Пирс смирился с ее отстраненностью и просто сидел вместе с ней, демонстрируя молчаливую поддержу.

Этим утром Сэврик и Этлон поднялись еще до рассвета. Когда луна уже заходила, их разыскал посланец и к их удивлению вручил им тонкий длинный хлыст с венчающей рукоятку серебряной головой смерти. Только одна небольшая группа людей пользовалась таким странным оружием, и они не участвовали во встречах бессчетное число лет.

Сдерживая свое любопытство, оба Хулинина перепоясались мечами и молча отправились мимо стражи к слиянию двух рек и священному острову. В ночной прохладе раздавалось только журчание двух рек. Порывы ветерка шевелили их одежды. Посланник остановил их у края воды и тихо свистнул. Три фигуры показались из тени стоящих камней и пересекли течение. На них не было плащей, только простые туники и подпоясанные ремнем мантии до земли. У них не было заметно никакого оружия, за исключением хлыстов, обернутых вокруг талии. Темно-серые камни позади них стояли как стражи, наблюдающие, но не слушающие. Этлон поежился под их пристальным взглядом.

Один из мужчин подошел к Сэврику и поднял руку в жесте миролюбия.

— Доброй тебе охоты, брат, — произнес он.

Он был одного роста с вождем, и они несколько минут смотрели друг другу в глаза.

Сэврик наклонил голову набок. Постепенно на его лице появилась улыбка:

— Сет. Очень рад тебя видеть.

Незнакомцы, казалось, успокоились.

Они держались прямо, как статуи, но они спрятали руки в рукава своих мантий и отошли в сторону, чтобы дать возможность вождю и его брату побыть наедине.

Сет слегка наклонил голову.

— Я рад слышать, что ты так говоришь. Твое гостеприимство распространяется на нас всех?

Взгляд вождя устремился на четырех мужчин, затем вернулся на лицо его брата:

— Вы все здесь?

— Нет, только четверо. Нам нужна твоя помощь.

Сэврик приподнял бровь:

— С каких пор людям хлыста нужна помощь?

— С тех пор, как кланы назвали нас Клятвопреступниками. Мы хотим участвовать в Совете.

— Что? — Этлон от изумления открыл рот.

Сет поднял бровь, совсем как его брат:

— В чем дело, племянник? Совет, что, принял закон, запрещающий нам участвовать во встречах?

Сэврик положил руку на плечо Этлона. Он разделял изумление сына. Приверженцы религиозного культа богини Крат избегали встреч в течение многих поколений. Сэврик гадал, почему за все время люди хлыста выбрали именно этот год, чтобы придти сюда. Затем он вспомнил, что они находятся на виду у стражи и лагерей, и он поманил брата:

— Может быть, лучше нам поговорить в моем шатре.

Сет согласился. Он что-то тихо сказал своим спутникам, и они растворились во тьме.

Сэврик, Этлон и Сет прошли краем поселения и незамеченными проскользнули в шатер вождя. Тунголи ожидала мужа и вежливо кивнула, едва скрывая свое изумление при виде Сета. Она принесла вина, затем скрылась за спальным занавесом. Мужчины уселись на корточки у маленькой лампы и задумчиво разглядывали друг друга. В тусклом свете Этлон разглядел поразительное сходство между двумя братьями.

Нарушивший клятву был моложе вождя, но годы сурового обучения, самоотречение и жизнь в диких краях состарили его. Его кожа, покрытая густой бородой, была темной. Глаза тщательно сохраняли бесстрашное выражение. Говорили, что последователи Крат могут заглядывать в — сердца людей и обнаруживать скрываемые в них пороки; они проникали в тайны и открывали скрываемую ненависть, которая полыхала под внешним спокойствием. Поэтому мало кто отваживался смотреть в глаза Нарушившим клятву, а сами они смотрели через полуопущенные веки, как будто сдерживая те ужасы, которые им довелось увидеть.

Сэврик первым нарушил молчание:

— Может быть, теперь ты расскажешь мне, почему вы пришли?

Сет откинулся на пятки и тщательно прикрыл мантией колено:

— Медб.

— Я не знал, что он интересуется культом Крат, — произнес Сэврик.

— У него Книга Матры.

Этлон и Сэврик были тяжко потрясены. Вер-тэйн побледнел. Он глядел на отца, впервые показывая настоящий страх.

— Мы предполагали, что он возрождает черные силы, но мы никогда не думали, что у него есть такая поддержка. — Вождь с мрачным лицом смотрел на огонь лампы.

— Он попросил нас перевести для него некоторые разделы, — продолжал Сет, — потому что только в библиотеке Цитадели Крат содержатся источники, пригодные для этой работы.

— И каков был ваш ответ? — голос Этлона был суров.

Глаза Сета гневно заблестели, а рот затвердел:

— Мы сказали — нет!

Сэврик бросил на него короткий взгляд:

— Я удивлен. Я думал, Крат высоко бы оценила методы Медба.

— Наши пути могут отличаться от тех, которыми идут люди коней и железа, но мы не сидим беззаботно, когда нас оскорбляет кто-то, вроде ничтожного вождишки.

Сэврик проигнорировал оскорбление. Несмотря на кровное родство с Нарушившим клятву, он не мог понять, что заставляет человека свернуть с дороги, которой идут кланы, к мрачным тайнам кровожадной богини. Сет не укладывался в его понимание, и поэтому Сэврик получал извращенное удовольствие, ломая защитную скорлупу своего брата, когда это только можно было.

— Ты чем-то напуган сегодня, Сет, — парировал он.

Лицо Нарушившего клятву снова стало бесстрастным. Даже после многих лет тренировок он все еще не мог полностью контролировать себя в присутствии брата.

— Нам надо, чтобы ты взял нас на Совет. Кланы никогда не были к нам расположены, и без твоей поддержки нам не позволят принять участие в Совете, — строго формально произнес он.

Этлон со стуком опустил свою чашку с вином.

— Ты до сих пор не сказал нам, почему вам это надо.

— Медб обещал разрушить нашу Цитадель, если мы не поможем ему.

— И ты хочешь, чтобы мы помогли защитить это гнездо убийц? — вскричал Этлон.

Сет замер. Невозмутимое выражение его глаз слегка подвинулось куда-то, и на мгновение Этлону показалось, что он видит бушующий адский огонь в глубине этих черных очей. Вер-тэйн отвел свой взгляд и уставился в пол.

— Тебе, Этлон, было бы хорошо поучиться тактичности. Ты ворошишь угли, которых было бы лучше не трогать. — Сет сделал паузу. — Мы пришли предостеречь Совет о Книге Матры и возрастающих силах Медба и убедиться, что он не будет нам снова угрожать.

Сэврик кивнул. Только приверженцы культа Крат знали, что хранится в библиотеке их Цитадели, но если Нарушившие клятву хотят прервать их добровольное изгнание, будет лучше, если их выслушают.

— Вы можете прийти. — Он помолчал и улыбнулся Этлону: — У нас есть несколько вещей, чтобы утром удивить Медба.

— Надеюсь, у него нет ничего для нас, — проворчал Этлон. — Отец, не вздумай осуществлять свой план после того, что ты здесь услышал.

— Посмотрим. Может быть, если правильно насадить наживку, Медб сам попадется в ловушку.

Сет осушил свое вино и сказал:

— Только глупцы верят в легкий путь.

 

Глава 11

В середине утра Нэра появилась у шатра Пирса, чтобы вызвать Габрию. Сэврик решил для появления, а также ради безопасности, позволить ей ехать верхом на хуннули. Их появление на Совете в таком виде будет иметь больший эффект, чем тысяча произнесенных слов.

Когда Габрия вышла вместе со знахарем из шатра, она увидела уже ожидающих ее Сэврика, Этлона, нескольких воинов из личной стражи и четырех Нарушивших клятву. Она была удивлена присутствием людей хлыста, но она только бросила беглый взгляд на Сета и его спутников. Сет, со своей стороны, переглянулся со своими людьми и, когда Нэра загарцевала перед Габрией, он одобрительно кивнул брату.

Этлон помог девушке оседлать широкую спину Нэры. Он заглянул в ее напряженное лицо и понял, какой огонь полыхает внутри ее. Он сжал ее колено. Она взглянула на него отстраненным взглядом ярко горящих глаз.

— Следи за своей речью. Не делай ничего, подвергающего риску жизни людей на этой встрече. Ты меня слышишь? — требовательно спросил Этлон.

Его настойчивый голос вернул ее к реальности. Она кивнула с некоторым удивлением.

Хуннули подтолкнула ее мысли:

«Он прав, Габрия. Пока не вызывай этого человека на поединок. Ты к нему не готова».

Габрия следила за беседующим с отцом Этлоном.

— Я более чем готова. Мой меч жаждет его крови, — огрызнулась она.

«Я не имею в виду поединок на мечах».

Габрию встряхнуло.

— Что ты имеешь в виду?

Но кобыла больше ничего не сказала, так как Сэврик указал им встать во главе группы. Габрия не последовала совету. Ее ум был сосредоточен на выбранном образе действий, и она не хотела, чтобы Нэра отговорила ее по какой-нибудь причине.

Хуннули опустила вниз голову, черной дугой изогнув шею. Она фыркнула.

— Ты готов, Габрэн? Пора, — произнес Сэврик.

В ответ на настроение своего всадника Нэра высоко подняла голову и заржала, посылая вызов, который пронесся через все лагеря. Борей ответил ей с далекого луга, а следом и другие лошади заржали, пока их голоса не отдались эхом в лугах. Кобыла устремилась вперед, и люди последовали за ней. Габрия выпрямилась. Девушка отбросила назад концы своего плаща так, что он аккуратно лег на круп хуннули и алой волной заструился к ее ногам. Позади нее следовали мужчины, молча восхищаясь лошадью и ее всадником. Клан Хулинин собрался посмотреть, как они уходят.

Габрия знала, какой эффект будет иметь красный плащ у людей, которые не знали, что Корин все еще существует, но она оказалась не готова к тому потрясению, которое ее появление нанесло изменчивой атмосфере встречи. Ржание Нэры взбудоражило поселения, как палка, сунутая в осиное гнездо. Сотни людей толпились по берегам реки, вглядываясь в шатры Хулинина. Вожди, ожидающие Сэврика у шатра Совета, вышли навстречу, как только известие о приближении Корина облетело всех.

Когда хуннули и ее эскорт пересекли Айзин, раздался взрыв голосов. Люди стеной стояли на берегу, загораживая дорогу к шатру Совета. На мгновение Габрия засомневалась, пропустят ли они ее. На всех лицах было написано замешательство, страх и изумление. Толпа росла. Там было много людей, которых она узнала, но сейчас они все казались ей чужими. Некоторые люди кричали на нее, несколько человек проклинали ее. Теперь каждый осознал, что один Корин все же уцелел, и им жестко напоминали об их небрежности в отдании чести памяти клана Корин. Габрия не обращала внимания на них всех, подняв глаза к флагам, развевающимся над шатром Совета.

Они достигли края толпы. Уже можно было ощутить ее дыхание, но ни один человек не шевельнулся. Тогда Нэра снова заржала, на этот раз требовательно. Внимание толпы немедленно сфокусировалось на кобыле, и в давке началось движение. Толпа раздвинулась, образуя коридор, Нэра рванулась вперед, и как будто внезапным порывом ветра алый плащ Габрии взметнуло подобно флагу вождя. Все глаза были устремлены на лошадь и ее всадника. Мало кто заметил позади хуннули вождя Хулинина или Нарушивших клятву, которые шли рядом с ним. Когда Нэра достигла шатра Совета, Габрия спешилась. Вожди встретили ее у входа. Только Медб остался внутри.

— Лорды, — обратилась она к остальным девяти вождям, после того как Сэврик присоединился к ней, — вы, может быть, не помните меня: я Габрэн из клана Корин. Я бы хотел получить разрешение присутствовать на Совете.

Вожди переглядывались в затруднении. Кошин поймал взгляд Сэврика и улыбнулся с оттенком иронии.

Малех, вождь Шэйдедрона, сказал с сомнением:

— Никому из непосвященных воинов не позволяется входить сюда без его вождя.

— Я сын Датлара и единственный Корин, поэтому, по праву уцелевшего, Я являюсь вождем, — холодно произнесла Габрия.

У Этлона перехватило дыхание от ее дерзости, и он отвернулся. Лорды заговорили между собой, и Сэврик отошел в сторону, чтобы дать им возможность самим сделать выбор. Вокруг шатра люди из всех кланов смотрели и слушали и держали свой собственный совет.

Наконец Малех кивнул и указал на шатер:

— Ты можешь присоединиться к нам, Габрэн.

Прежде чем кто-либо успел двинуться, Сэврик выступил вперед.

— Лорды, я дал разрешение верховному жрецу и трем членам культа хлыста принять участие в Совете на правах моих гостей. У них есть несколько важных дел, которые необходимо обсудить с нами.

Вожди наконец заметили четырех чужаков рядом с Хулинином. Снова раздался взрыв голосов, когда те обнаружили себя. Некоторые из вождей побледнели от страха и, казалось, все подались назад, подальше от ненавистных черных хлыстов.

— Изменническое отребье, — огрызнулся Каурус, рыжеволосый вождь Рейдгара, — немедленно убирайтесь отсюда!

Остальные согласно забормотали. Члены культа отказались от своих клятв верности кланам и вождям, справедливо заслужив титул «Нарушившие клятву» или «Клятвопреступники». Им не запрещалось специально присутствовать на встречах, но их присутствие совершенно очевидно не приветствовалось.

Темный покров страха окутывал Нарушивших клятву, страха, рожденного из передаваемых шепотом слухов и историй об ужасных смертях. Мало кто знал секреты последователей Крат, потому что мало кто выживал из тех, кто проникал в пределы Цитадели Крат. Всем были хорошо известны только репутация Нарушивших клятву как очень умелых убийц и их отвращение к металлу. Так как они не пользовались металлом, их единственным оружием были их тела, их хлысты, а также их весьма искусные орудия убийства из кожи или камня. Говорили, что Нарушившие клятву могут голыми руками переломить человеку шею или снести голову ударом зловещего черного хлыста. Их религиозной целью являлось обеспечение совершенных убийств в честь их требовательной владычицы.

Но это была не простая жажда крови, презираемая кланами, это были всевозможные хитрости, применяемые ее членами. Засады в ночной тьме, удавка на шее, коварные отравления и тайные убийства были непостижимы для людей кланов. Никто не знал, когда Нарушивший клятву нанесет удар. Никогда не было никаких предостережений.

А теперь они хотят присоединиться к Совету!

Лорд Брант протолкнулся вперед и уставился сверху вниз на Сета:

— Как ты посмел вернуться сюда.

Под холодным взглядом Сета вся наглость Бранта улетучилась.

— Медб придал нам эту смелость, — пронзительным от злобы голосом произнес он.

Брант отступил на шаг, а остальные вожди выглядели растерянными. Заигрывание Медба с культом хлыста было чем-то, чего они не могли понять. Напряжение нарастало подобно буре.

— Даю слово, что мой брат и его люди не нарушат Совета. Они здесь под моей защитой, — успокаивающе произнес Сэврик.

Рот Малеха затвердел.

— Они должны оставить оружие снаружи и говорить только по делу, которое привело их сюда.

Сет согласился, и все четверо сложили свои хлысты у входа, зная, что никто не осмелится прикоснуться к ним. Вожди со своими людьми вошли в шатер Совета.

Нэра подтолкнула Габрию.

«Помни».

Девушка кивнула и двинулась следом за Сэвриком. Внутри ее ждал Медб. Ее решимость раскалилась добела, пальцам не терпелось ощутить меч под собой. Она старалась не толкать Сэврика при входе, но тянула шею через его плечо, чтобы в первый раз хотя бы мельком увидеть лорда Вилфлайинга. Габрия никогда раньше его не видела, и ее воображение рисовало различные лица и облики человека, которого она знала только по его репутации.

По мере того как люди разбирались между собой и находили свои места, Габрия дико озиралась вокруг, стараясь определить убийцу. Он должен быть здесь! Однако здесь не было ни одного, кто бы соответствовал ее представлениям о злом волшебнике. Единственные вилфлайинги, которых она заметила, сидели все вместе во главе шатра, и один из них, как с удивлением заметила Габрия, сидел на подстилке с ногами, завернутыми в коричневое одеяло. С бешено колотящимся сердцем она уселась рядом с Этлоном. Может быть, Медб выжидал, чтобы торжественно появиться. Она сцепила руки, стараясь унять дрожь.

Лорд Малех поднялся, его широкое лицо обильно потело, и поднял руку, призывая к молчанию.

— Лорд Медб, среди нас несколько чужаков, требующих допустить их на Совет.

Габрия замерла. Ее глаза тщательно обшаривали собравшихся, чтобы найти вождя, который ответит на обращение. На подстилке мужчина с коричневым одеялом лениво отмахнулся от мухи и наклонил голову.

— Я слышу. — Он повернулся к Габрии: — От имени Совета могу я выразить наши облегчения и восторг по поводу того, что сын Датлара уцелел? Смерть твоего отца была ударом для всех нас.

Габрия разинула рот и вытаращила глаза, пока у нее не закружилась голова, а в груди не начал разгораться гнев. Она оказалась обманутой! Дни унижений, горя и трудов в поте лица не дали ничего! Ей хотелось пронзительно закричать от такой несправедливости. И наконец горький, сочащийся кровью смех раздался в адрес Медба, так как теперь честь ее клана должна быть принесена в жертву калеке.

Она начала вставать, не зная, что сейчас сделает, но Этлон рывком усадил ее и зажал ее руку как в тисках.

— Не двигайся, — прошипел он, — не говори ни слова.

Габрия не могла заговорить, даже если бы хотела. Казалось, ее дыхание покинуло ее.

Вожди удивленно смотрели на нее, ожидая ответа. Когда она ничего не сказала, Малех нервно прочистил горло и произнес:

— Убийство Корин — это вопрос, которого мы избегали… к нашему стыду. Теперь мы обнаружили, что один из клана Корин выжил. Мы не можем больше отворачиваться от этого ужасного преступления. Мальчик, ты расскажешь нам, что произошло в вашем зимнем лагере? — Малех отвел взгляд от Медба и подал знак Габрии подняться.

Этлон предостерегающе сжал руку девушки, потом отпустил ее, и она медленно поднялась на ноги. Поверх голов сидящих людей она могла ясно видеть Медба, и ее ненависть разгорелась. Никто не сказал ей правду. Они позволили ей полным ходом мчаться прямиком в ловушку, из которой был единственный выход. У нее не было никакого способа лично сразиться с покалеченным человеком, не было и других путей расплаты, которые бы удовлетворили ее жажду мести. Она могла нанять Нарушивших клятву, чтобы убить его, если они пойдут на это, или напасть сама на него темной ночью, но обе мысли были отвратительны и не являлись честным исполнением долга кровной мести.

Габрия не могла придумать, что еще делать. Может быть, если она убедит Совет, что ответственность за ужасное преступление лежит на Медбе, они накажут его. К сожалению, она сомневалась, чтобы вожди могли многое сделать. Даже за те несколько минут, что она провела с ними, ей стало очевидно, что вожди боятся.

Внезапно ее осенила догадка. Оглядываясь вокруг, Габрия видела угрюмые лица и напряженные позы мужчин, и в ее душе начало разгораться чувство гордости.

Эти мужчины, которые так громко хвастались по ночам у костров, трусили перед единственным вождем, человеком, равным им по положению, в то время как она, женщина, является наездником огромной хуннули и пережила самую ужасную гибель, которую только один из людей кланов может навлечь на другого. Если она смогла пережить это, она сможет вынести и это ужасное разочарование.

Ровным спокойным голосом Габрия рассказала Совету все, что она говорила Хулинину, а также свое видение резни. Она не обращала внимания на растущее возбуждение людей и не сводила глаз с лорда Медба, пока говорила. Ее взгляд не дрогнул, когда она детально излагала свои доказательства его вины. Во время ее речи вождь Вилфлайинга сидел неподвижно, отвечая на ее молчаливый вызов взглядом по-волчьи суженных серых глаз. И все же Габрия могла видеть гневный блеск в глубине серых глаз Медба и подергивание мускулов его напряженной шеи.

Несмотря на полностью разбитые ноги, Медб был все еще сильным мужчиной. В каждом мускуле его пульсировала энергия, что делало его моложе его сорока лет. Он очень отличался от всего, что Габрия могла представить, и в других обстоятельствах она могла бы счесть его красивым. Его широкое лицо с четко вылепленными чертами было обрамлено короткой бородкой и вьющимися коричневыми волосами. Это было лицо, показывающее открытость и дружеские чувства, которое не обернется маской, скрывающей злобу и бессовестный обман.

Когда Габрия кончила говорить, Совет взорвался гамом. Люди крича и гневно размахивали руками. Некоторые вскочили на ноги. В оглушительных криках было трудно понять их аргументы. Лорд Малех старался утихомирить их, но его усилия пропали даром в этом хаосе.

Сэврик встал.

— Молчать! — взревел он, и шум стих. — Корин уже четыре месяца, как мертвы. Почему вы только сейчас показываете свое возмущение?

Люди медленно затихали.

— Почему ты только сейчас представил этого уцелевшего? — спросил лорд Брант, с насмешкой произнеся последнее слово и показывая этим свое неверие.

— Чтобы уберечь от безвременной кончины. Кроме всего прочего, он — последний Корин. Теперь, когда мы все убедились в его существовании, мы не можем игнорировать причины, по которым был полностью уничтожен его клан.

— Доказательства, которые я слышал, свидетельствуют об алчности и кровожадности нескольких изгнанников, которые беззаконно бандитствуют вместе, совершая набеги на наши кланы, — возразил Брант.

Заявление Бранта было встречено криками согласия, а лорд Каурус, вождь Рейдгара, ударил чашей горна по земле:

— Десять моих лучших кобыл были украдены этой стаей шакалов, тридцать овец прирезано и оставлено гнить.

— Корины были вырезаны не из простой алчности, — сказал Сэврик.

Брант фыркнул:

— Тогда почему? Потому что изгнанникам не понравился цвет их плащей?

— Я почему-то думаю, что это должно быть ясно, особенно тебе, Брант, ведь твои владения лежат рядом с землями Датлара. И для всех тех, кто выслушивал обещания богатства и власти от Медба. Это единственная столь могучая сила вокруг.

Лорд Джол, старейший из вождей, свирепо произнес:

— Я не получал никаких предложений от Медба. Что они из себя представляют?

— Создание империи, Джол, — ответил Кошин.

Вождь зашелся от смеха:

— Ни один человек не может править кланами, они слишком далеко разбросаны. Мой находится почти в северных лесах.

Сэврик повернулся к Медбу:

— Но ведь это правда, не так ли, Медб? Почему ты не вел переговоры с кланом Мурджик лорда Джола? Они находятся слишком далеко, чтобы быть полезными… или они следующие, кто предназначен быть уничтоженными?

Джол побледнел, а воины горячо заспорили об изгнанниках, обвинениях Сэврика, свидетельствах Габрии, подозрениях остальных — обо всем, только не о соучастии лорда Медба в преступлении. Некоторые хотели верить в правоту Сэврика. Несмотря на предложения Медба, большинство вождей пугала мысль о кланах в оковах верховной власти. В глубине души они знали, почему погиб клан Корин, но они не знали, как к этому отнестись. Никогда ни один из них не поступал так с другими.

Даже если Медб признает, что это он отдал приказ банде изгнанников вырезать клан, вожди страшились вынести ему наказание. Его сила превосходила все представления, и со своими наемниками он превосходил числом любой отдельно взятый клан. Вожди также были напуганы, узнав правду о его волшебстве. Если Медб действительно восстановил древние чары, кланы обречены. Никто в здравом уме не станет бороться с ним.

Но Сэврик не позволит вождям дальше уклоняться от правды. Он выступил в центр шатра и взглянул в упор на Медба.

— Мой кровный брат умер по приказу лорда Медба. Я не могу вызвать его на личный поединок. Но я требую, чтобы Совет предпринял действия по наказанию за это отвратительнейшее преступление.

Впервые после того, как он приветствовал Габрию, Медб заговорил.

— Глупцы, — тихо прошипел он.

Он протянул руку вверх ладонью и заговорил. Его голос мягко подчинял себе, как будто он обращался к группе взбунтовавшихся детишек.

Габрия удивленно взглянула на Медба, так как его голос внезапно оборвался, и все мужчины повернулись к нему, чтобы слушать. Их лица были пусты, а глаза, казалось, устремлялись в его сторону. Девушка взглянула на Этлона. Он тоже не сводил глаз с Медба с восторженным вниманием. Даже люди Медба тянули шеи из-за его спины, чтобы услышать, что он теперь скажет.

— Вы что, слабовольные девицы, которые должны замечать каждое слово, которое промямлит простой парень? По причинам, в которые я не могу вникать, на меня несправедливо возводят обвинение в наиболее грязном преступлении. У меня не было причин убивать Корин. Они были нашими собратьями. Стал бы я отрубать себе пальцы? — Он издал обиженный возглас. — И для чего? Его земли лежат вне пределов досягаемости моих всадников. Это абсурдно. — Он поудобнее уселся на своей подстилке и скривил в улыбке губы: — И все же я не могу понять, как этот мальчишка смог обмануть вас своей небылицей. Вас ослепили красный плащ и горячий воздух. Мальчик был хорошо обучен Сэвриком, не так ли?

Мужчины забормотали что-то про себя, их глаза были по-прежнему прикованы к Медбу. Его слова имели значение для них. Аргументы Габрии и Сэврика начали таять, как лед под жаркими лучами солнца. Голос Медба был так приятен, его слова звучали так логично. Он не мог причинить вред Корину, это явно были изгнанники, действующие сами по себе. Этлон тоже казался озадаченным и гадал, не ошибся ли его отец.

Габрия почувствовала замешательство. Она знала, что Медб лгал, но его слова были правдивы, а тон такой искренний, что ей хотелось верить ему. Что-то странное происходило в ее сознании, и она отчаянно старалась найти причину этого.

— Мне остается только гадать, почему лорд Сэврик старается возложить вину на меня. Я ничего ему не сделал. — Медб помолчал, как бы в задумчивости, давая воинам почувствовать его оскорбленную невинность. — И все же, если я буду смещен этим прославленным Советом, кто позаботится об интересах моего клана? У меня нет сына. Проявит ли мой внимательный к другим сосед милосердие и будет ли присматривать за владениями Вилфлайинга, пока не будет избран новый вождь?

Сэврик старался произнести хоть слово, но казалось, что он потерял голос. Разъяренный, он шагнул в сторону Вилфлайинга. Медб поднял руку, и Хулинин внезапно остановился, как будто уперся в стену.

Медб продолжил свою речь, медленно, смакуя каждое слово:

— Я не единственный, кому угрожает алчность лорда Сэврика. Даже Турик может попасться на его обман. Он уже строит планы, как опрокинуть племена и присвоить южные предгорья Дархорна, земли, которые граничат с моими!

Внезапно Габрия засмеялась. Этот человек, восседающий на своей подстилке, раздувшийся от своего непомерного высокомерия, смеет чернить другого человека обвинениями в обмане и алчности? А эти воины, обманутые чарами Медба, сидят, как загипнотизированные лягушки, ловящие каждое слово. Это было больше, чем могла вынести многострадальная выдержка Габрии. Воздействие чар Медба на ее сознание улетучилось, она оглянулась вокруг и снова засмеялась.

Ее издевательский смех, в котором не было веселья, резкий от разочарования, как ножом вспорол оцепенение людей. Они удивленно зашевелились, виновато глядя друг на друга. Когда чары нарушились, Сэврик дернулся всем телом и чуть не упал. Сет подскочил и поддержал его.

Медб недовольно нахмурился и метнул в сторону Габрии оценивающий взгляд. Он поманил двух своих стражников, отдал шепотом приказ и снова повернулся к вождям, чтобы продолжить внедрять в их сознание свои мысли. На этот раз он отказался от чар и стал разжигать страсти, которые, он надеялся, повергнут Совет к его ногам. Два его стражника выскользнули из шатра.

— Корин, — обратился Медб к Габрии. — существуют важные причины для того, чтобы несовершеннолетние юноши не допускались на Совет, твоя выходка служит одной из этих причин. Пожалуйста, продолжай.

— Итак, ты признал мою кровь, — ответила она, держа свой плащ в поднятой руке, — а я скоро узнаю твою.

Так как волшебник был недосягаем для настойчивое желание отомстить полыхало в ее мозгу, не находя выхода. Оно вытеснило все ее обычные чувства, заменив их слепой безрассудностью.

Малех виновато посмотрел на Сэврика, пропустив незаметное движение руки Медба. Но Сет увидел его и узнал в нем создание колдовских чар. Он быстро наклонился к Габрии.

— Возьми это, — прошептал он и сунул ей в руки маленький шар. — Держи его при себе.

Габрия раскрыла ладони и обнаружила белый каменный шар, покрытый затейливой резьбой. Он был полый внутри, и в нем были видны, вложенные друг в друга, еще три шара. Прошло некоторое время, пока она узнала предмет, и тогда она чуть не бросила его. Нарушивший клятву дал ей колдовскую камеру. Но когда она подняла глаза, она также заметила странное движение руки Медба.

В воздухе внутри шара раздалось короткое жужжание, один из воинов прихлопнул воображаемую муху, а Габрия ощутила слабое давление в голове. Затем оно пропало, и Габрия вздохнула с облегчением. Она не могла придумать ничего лучше, чем обмануть гнев волшебника. Своим безрассудством она почти заплатила за это. Габрия спрятала колдовскую камеру под своей туникой и метнула в Медба взгляд, полный ненависти.

Медб поймал ее взгляд и досадливо наморщил губы. Он видел, как Сет передал что-то юноше, и теперь он знал, что это было. Его не удивило, что у Нарушивших клятву все еще были какие-то вещи, оставшиеся от древних волшебников, но он был раздражен, что жрец передал один из них постороннему и что камера так хорошо служит юноше. В этом было что-то очень странное. Странным был уже тот факт, что юноша остался жив. Изменники клялись, что они убили Датлара и всех его сыновей. Очевидно, они были невнимательны.

Малех прервал его размышления:

— Сэврик, пусть юноша помолчит, или он должен будет покинуть Совет.

Мужчины все еще обдумывали слова Медба, и Кошин гневно задал вопрос:

— У тебя есть подтверждение твоих нелепых обвинений в адрес Сэврика?

Сэврик скрестил руки:

— Твоя заносчивость изумляет меня, Медб.

— Только когда есть подходящий предлог, — ответил Медб. — Может быть, это убедит тебя.

Внезапно у шатра возникла суматоха, и два стражника Медба вошли, волоча молодого воина, одетого в изорванную, грязную мантию, которая когда-то принадлежала турику. Когда воины бесцеремонно швырнули его к ногам Малеха, Этлон издал восклицание и подскочил к отцу. Остальные старались разглядеть, кто был этот человек. Только Медб наблюдал за Сэвриком, чтобы проследить за его реакцией. Молодой мужчина слабо шевелился на ковре, он дергался всем телом, как будто стараясь избежать воображаемых ударов, руки были судорожно сцеплены. Он катался, издавая стоны, и смотрел диким взглядом в крышу шатра.

— Пазрик, — печально прошептал Сэврик.

Изможденное лицо воина было покрыто синяками и коркой запекшейся крови, казалось, что его усохшая кожа обтягивает кости. Этлон опустился на колени около него и старался усадить его. Пазрик в ужасе вздрагивал от прикосновений вер-тэйна и старался уползти, но его избитое тело не слушалось его, и он кружился, невнятно бормоча, вокруг очажной ямы.

Этлон встал.

— Что ты с ним сделал?

— Я? — Медб выглядел оскорбленным. — Мои люди нашли его уже таким. Он полз в пустыне и был уже на краю гибели. Турики оставили его умирать.

— И это твое доказательство? — сказал лорд Феррон. Лицо вождя Эмнока было серым, как его плащ, — Эту развалину ты спас из заброшенных земель? А разве у тебя в Вилфлайинге нет знахаря?

Медб пожал плечами на последний вопрос.

— Вы не узнали его? Это неоценимый Пазрик, второй вер-тэйн Хулинина. Взгляните на его шею. Вот что они сделали в ответ на предательскую низость, которая не заслуживает честного удара меча.

На мгновение Пазрик поднял голову, и все увидели, что его шею опоясывала как ошейник кровавая полоса. Темно-красная плоть выступала повсюду по краям этой метки, а горло покрывали сочащиеся раны, похожие на следы когтей.

— Кожаный ремень, намоченный в воде, — разговорчиво пояснил Медб. — По мере того как солнце высушивает его, он медленно душит свою жертву.

— Это ничего не доказывает, — произнес лорд Кошин.

Медб хлопнул в ладоши:

— Собака! Каково было твое задание к Турику?

Пазрик съежился от страха. Его глаза обезумели и округлились от ужаса. Он силился издать звуки своим израненным горлом:

— Предложить им договор.

— Какой договор? — требовательно спросил Медб.

Остальные воины нервно шевелились, не в силах помочь, и наблюдали за Медбом, Сэвриком и Пазриком. Четверо Нарушивших клятву понимающе переглянулись.

— Продать землю, — прохрипел Пазрик. Он прикрывал голову руками. От усилий, которые он прилагал, чтобы ответить, у него выступили слезы.

— Какую землю? — безжалостно настаивал Медб.

— Их священную землю… южные предгорья… на земли реки Алтай.

— Это невозможно, — закричал лорд Квамар. Его клан хорошо знал Турик, так как зимний лагерь Ферганан находился на юге, у реки Алтай. — Они никогда не заключат подобный договор.

— Бассейн Алтай принадлежит Вилфлайингу, — напомнил им Медб, хотя знал, что они прекрасно это помнят. — И все же Сэврик чувствует, что эта земля свободна или будет такой для его безраздельного владения.

Сэврик не обращал внимания на оскорбительные обвинения Медба и растущую вокруг растерянность. Вместо этого он разглядывал лежащее безжизненной грудой тело Пазрика. Вер-тэйн скорее бы умер, чем умышленно солгал о своей чести, своем лорде или своей миссии. Он действительно был послан на переговоры с племенами Турика, но только для того, чтобы найти взаимно приемлемое место встречи для обмена скотом, и Сэврик сомневался, что это люди из племен нанесли какие-либо из ужасных ран Пазрика. Они имели с ним дела раньше и уважали его честность. Но Медб, также хорошо осведомленный о честности Пазрика, должно быть, захватил его на обратном пути и превратил его сознание в пресмыкающуюся от страха груду лжи, чтобы подчинить себе Совет. Глядя в лицо Пазрика, Сэврик задавался вопросом, насколько сильно повреждено сознание второго вер-тэйна. Казалось, запавшие глаза воина обращены на внутреннюю боль, которая контролировала каждое его слово, боль, почти очевидным источником которой был Медб.

Сэврик проглотил комок. Никто не сомневался в отваге вождя во время битвы, но волшебство было внушающей ужас тайной, с которой он никогда не сталкивался. Его приводило в содрогание безрассудство собственной идеи раздразнить Медба, и ему была ненавистна мысль использовать для этого Пазрика, так как это была отличная возможность заставить Медба продемонстрировать, что его силы могут привести к чьей-то смерти. К сожалению, это был единственный шанс до такой степени напугать вождей, чтобы заставить их объединиться против Медба.

— Лорд Сэврик, ты посылал этого человека к Турику с предложением договора? — спросил лорд Малех с неудовольствием. Он быстро терял контроль над собранием и чувствовал это.

Бросив на сына предостерегающий взгляд, Сэврик ответил:

— Конечно. Не секрет, что у нас есть дела с Турином.

— Относительно скота, а как насчет земли? — спросил Феррон.

Сэврик качнул головой:

— Южные холмы не подходят для ящериц, а только для лошадей.

— И все же там есть река Алтай, а редкие травы являются отличным кормом для таких коз, как у вас, — заметил Брант. — Но ты не ответил на обвинение. Ты предлагал обменять бассейн Алтай на землю Турика?

— Какое это имеет значение, если даже и предлагал? — произнес Сэврик с глубоким презрением. Он крупными шагами подошел к Медбу, не обращая внимания на стражников Вилфлайинга, и драматическим жестом указал на сидящего человека. — Взгляните на него. Это бесполезная развалина. Он доживет до следующей зимовки, только если боги это позволят. Он не может передвигаться без своей подстилки и выжить без посторонней помощи. Он является только бременем для своего клана. И он — вождь! Он обязан следить за благополучием стад, подготовкой верода и выживанием своего клана. Ни один здоровый воин в его клане не будет долго мириться с его слабостью, и вскоре среди них начнутся раздоры. Если он действительно заботится об интересах своего клана, он откажется от своей власти и примет нового вождя, избранного Советом.

Несколько человек громко выразили свое согласие, а Брант грубо высморкался, демонстрируя свое презрение. Бледные щеки Медба покрылись пятнами, а руки задергались на коленях.

Сэврик усилил давление. Медб покалечился меньше года назад, и Сэврик чувствовал, что душевные раны его еще не залечились. Преодолевая свою тревогу, он сыпал соль на раны Медба.

— Отрекайся, Медб, — насмехался он. — Ты — безногий паразит на теле твоего клана. Даже изгнанники не желают тебя.

Этлон, наблюдающий за Пазриком, резко отскочил в тревоге. Взгляд молодого воина был полон ненависти, а лицо исказилось животной яростью. Он зарычал, и звук тут же оборвался. Сэврик услышал предостережение и понял, что его уловка сработала. Пазрик освободился от мысленного контроля Медба.

— Признай это, Медб. Оставь свой клан. Они не желают тебя. Ты не подходишь для того, чтобы управлять таким хилым кланом, как Вилфлайинг, оставь себе одну империю.

Последние слова Сэврика подействовали как спичка, поднесенная к пороху. Собрание взорвалось буйными криками, оскорбительной руганью и неистовыми отрицаниями.

Медб сидел выпрямившись на своей подстилке, сверля взглядом своих темных глаз вождя Хулинина. Несмотря на его покалеченные ноги, казалось, что он господствует в огромном шатре, когда он протянул руки, отдавая приказ своим стражникам. Габрия и Нарушившие клятву вскочили на ноги, чтобы защитить Сэврика, а Этлон, доставая меч, заслонил отца.

Медб презрительно засмеялся:

— Вы просто скулящие глупцы. Вы кусаете меня за пятки и никогда не видите правды. Я устал…

Медб не успел ничего добавить. Сумасшедший крик заглушил его голос. Пазрик с трудом выпрямился. Его распухшие губы растянулись, открывая зубы, его мантия бешено крутилась вокруг избитого тела. С невероятной скоростью он вскарабкался на очаг и прыгнул на Медба.

Этлон вцепился в него.

— Нет, Пазрик!

Но истрепанная мантия Пазрика расползлась под руками вер-тэйна. Молодой воин освободился и вцепился Медбу в горло.

Внезапно сверкающее синее пламя полыхнуло в шатре; оно ударило в Пазрика и повергло его на пол. Габрия закричала от страшной догадки: Медб использовал Силу Трумиана. Все остальные замерли от ужаса.

Медб медленно наклонился вперед и произнес странную команду. Бледное, медного цвета силовое поле начало образовываться вокруг него.

— Теперь вы все узнаете свой удел, — произнес он. — Кланы будут мои, или я высвобожу колдовские силы и уничтожу любого мужчину или женщину и ребенка, которые будут носить имя клана.

— Боги! — прошептал Кошин.

— Как? — спросил Малех дрожащим голосом.

Сет ответил, заговорив впервые. Было слишком поздно теперь их предостерегать. Это было поздно уже тогда, когда они вошли в шатер Совета.

— Он владеет Книгой Матры.

Медб перевел свой темный взгляд на Нарушивших клятву.

— И, несмотря на ваш неудобный отказ перевести кусок, который был мне нужен, я освоил больше волшебства, чем ваши хилые умишки могут вообразить. И поостерегитесь, любители хлыста, скоро я буду владеть всеми вашими книгами, а ваша Цитадель будет разрушена.

Полупрозрачный купол вокруг волшебника был почти завершен, и Медб указал на тело Пазрика:

— Забери своего пса, Сэврик. Он хорошо послужил нам обоим. А затем считай свои дни. К следующей встрече я буду править кланами. Этот Совет окончен.

Медб указал своей страже, и четверо подняли подстилку. Купол парил вокруг него. Медб высокомерно оглядел всех, как будто одним взглядом демонстрируя им судьбу. Он едва кивнул Бранту. Этлону и Нарушившим клятву он выказал только презрение. По приказу Медба носильщики понесли его к выходу. Минуя Габрию, он — прорычал:

— Ты последний Корин, мальчик. Не надейся продолжить род.

Вилфлайинг покинул шатер, и Совет распался. Лорд Феррон выскочил из шатра раньше, чем кто-либо успел остановить его. Остальные вскочили на ноги.

— Это Медб серьезно? — слабым голосом спросил Малех.

Кошин развел руками:

— Одни боги знают. Вы видели его.

Сет произнес безразлично:

— Он приобрел власть над колдовскими тайнами. Что, как вы думаете, подобный человек будет делать с такой силой?

Этлон встал на колени около Пазрика и осторожно надавил пальцами под его отвалившейся челюстью.

— Он мертв, — тусклым голосом произнес он.

Сэврик кивнул:

— Он уже был мертв, когда Медб представил его нам.

Габрия сняла плащ и накрыла им тело Пазрика. Она была тяжело потрясена, и алая шерсть дрожала в ее руках, когда она опускала ее на избитое лицо Пазрика.

В ее сознании полыхало воспоминание о синем пламени. Раньше Сила Трумиана была только словом на устах Пирса да тревожащим дурным сном. А теперь Габрия ее увидела. Она была реальностью, сила, которая убивала по призыву человека.

Габрия помедлила. Крошечная мысль пробилась через ее отчаяние. Это был зародыш дикой, пугающей идеи, и все же он снова возбудил ее было умершие надежды. Может быть месть не совсем ускользнула из ее рук.

— Ты был прав, Габрэн, не так ли? — с горечью произнес лорд Джол. Казалось, он быстро состарился за этот короткий день. — Медб приказал уничтожить Корин.

Габрия кивнула. Мужчины внезапно затихли, как будто не хотели разделить друг с другом отчаяние.

— Да, он сделал это! — ответил Сэврик, поворачиваясь к нему лицом, — Чтобы дать урок всем нам и ослабить наше решение. Если он в этом преуспеет, тогда гибель Корина была бесчестной.

— Чего ты ждешь от нас? Борьбы с этим чудовищем? — требовательно спросил лорд Каурус. Его лицо было таким же красным, как его волосы.

— Да! — закричал Ша Умар. Он был вождем клана Джеханан и решил, что его клан изберет этот путь. Он стоял рядом с Сэвриком и грозил пальцем остальным вождям: — Наша жизнь зависит от этого. Медб еще не набрал полную силу. Сейчас самое время атаковать его — прежде, чем он распорядится своими силами.

Брант засмеялся:

— Атаковать? С чем? Лорд Медб уничтожит вас еще до того, как выстрелит первый лук. Единственная возможность уцелеть для кланов состоит в том, чтобы присягнуть ему на верность.

— Я никогда не позволю убийце-волшебнику с переломанными ногами управлять моим кланом! — Каурус бросил свою чашу с вином в очажную яму.

— Тогда мы должны собраться вместе. Мы должны объединить наши вероды для борьбы с ним, или мы должны погибнуть. — Сэврик чувствовал невысказанное сопротивление вождей, и он подавил возрастающее чувство отчаяния.

Брант изогнул в усмешке свои тонкие губы:

— И кто возглавит этот объединенный сброд? Ты, Сэврик? А когда ты отделаешься от Медба, ты подберешь его меч и займешь его место?

Вождь Шэйдедрона выступил вперед.

— А что насчет шайки изгнанников? Мы не имеем права оставлять наши кланы без защиты, — произнес лорд Малех.

Каурус согласился:

— Здесь у нас нет шансов устоять против Медба. Я думаю, мы будем в большей безопасности, защищая наши собственные владения.

— Лучше, чем раздираться между двумя алчными вождями, — произнес лорд Бабур, вождь Багедина, бросив взгляд на Сэврика. Бабур болел и очень мало выступал на собраниях Совета.

— Я по-прежнему думаю, что ему невозможно осуществить задуманное, — упрямо произнес Джол. — Кланы слишком далеко расположены друг от друга.

— Мы ни к чему не пришли. Совет окончен. — Малех прошествовал из шатра, стараясь не спешить, за ним последовали его вер-тэйн и советники.

Оставшиеся вожди уныло смотрели друг на друга. Брант важной поступью направился к выходу.

— Если кто-нибудь из вас желает поговорить со мной, я буду в своем шатре. Все знают, где он находится. — И он тоже вышел со своими людьми.

Кошин вздохнул и накинул на голову капюшон.

— Мало смысла в том, чтобы оставаться здесь и спорить с ветром, Сэврик. Кланы никогда не объединятся.

— Но он хочет, чтобы мы разбежались по своим норам, так что он сможет взять нас по одному. Мы должны попытаться действовать вместе, — убеждал Сэврик.

— Может быть. А может быть, нет. До свидания, Корин. Береги свою хуннули. — Кошин и его воины гуськом потянулись к выходу.

Не сказав больше друг другу ни слова, оставшиеся покинули Совет, гонимые стыдом и потрясением. Они еще не пришли в себя от того, что были свидетелями вопиющего и еретического использования волшебства в святилище шатра Совета. После двухсот лет укоренивших предубеждения и ненависти они видели перед собой воскресший объект их презрения. Впервые они были свидетелями жестокого недомыслия своих предков. Люди также испытывали отвращение от правды об уничтожении Корина и потрясшего всех заявления Медба о его намерении управлять кланами в качестве верховного правителя. Ужасающие возможности колдовства и логика аргументов Сэврика были утеряны от страха вождей за свои кланы.

Шатер мгновенно опустел. В нем остались только Нарушившие клятву и Хулинин. Сэврик уставился на вход, как будто стараясь вернуть остальных назад. Его глаза были холодны, а худое тело согнулось от страха. Габрия с Этлоном осторожно подняли тело Пазрика и вынесли наружу, где Нэра согласилась отвезти его назад в поселение. Сэврик и четыре представителя культа последовали за ними и ступили под жаркое солнце полудня.

Сет поднял свой хлыст, тщательно свернув его в руках:

— Наше путешествие было ни к чему. Было слишком поздно, чтобы предостерегать Совет.

— Благодарю тебя за попытку, — ответил Сэврик. — Ваша Цитадель сможет устоять перед атакой Медба?

— Какое-то время. Некоторые из старых камер еще действуют, но наша численность сокращается. В конце концов нас постигнет та же участь, что и вас, и Медб получит свободный доступ в архив.

— Вы могли бы сжечь книги.

Сет тряхнул головой:

— Тома волшебников трудно уничтожить, и мы бы не стали этого делать. В один прекрасный день они могут понадобиться еще кому-нибудь.

— Тогда хорошо их защищайте.

Сэврик наблюдал, как в лагере двигались люди. Некоторые сведения о событиях этого полудня уже распространились, так как никого из женщин не было видно, а мужчины двигались с нервной поспешностью.

Сет коротко переговорил со своими спутниками и обернулся к брату:

— Береги Корина. И себя.

Братья обменялись рукопожатием, затем Нарушившие клятву собрали свои хлысты и исчезли среди шатров.

Хулинин и хуннули молча несли Пазрика обратно в лагерь.

 

Глава 12

Время подтвердило худшие опасения Сэврика, так как собрание не пережило ночи. Этим вечером он отчаянно спорил с каждым из вождей, за исключением Бранта, стараясь объединить их против лорда Медба. К сожалению, в каждом из людей кланов слишком укоренились традиции поколений и упрямый индивидуализм. Большинство вождей были глухи к доводам Сэврика. Лорды всю ночь колебались, в то время как их кланы взволнованно бурлили. Правда о резне в Корине и волшебстве Медба обсуждалась вновь и вновь, при каждом повторении история обрастала новыми подробностями, пока факты и домыслы не сплелись в запутанный узел. Страх неудержимо распространялся по лагерям. К восходу лорд Джол спустил пурпурное знамя с шатра Совета и повел клан Мурджик к северу, в сторону дома.

Лорд Медб довольно наблюдал, как они уходят. Он был недоволен собой за то, что потерял выдержку и так рано раскрыл свою силу. Он планировал прежде всего взять под контроль Совет, а затем не спешить открывать свое волшебство, пока рукописи из Цитадели Крат не будут в его руках. Все это на самом деле не имело значения. Сейчас не было человека, который смог бы, независимо от его происхождения, быть верховным правителем, и если кланы решили вернуться в свои владения, а не сражаться вместе, так тому и быть. Это займет у него больше времени, чтобы сокрушить их, но в долговременном плане это будет означать более полную победу. Каждый клан будет поставлен им на колени в его собственном лагере, и каждый вождь будет вынужден капитулировать поодиночке.

Из двенадцати кланов только семь представляли проблему для Медба. Он мысленно перечислял: Медб захватил контроль над Вилфлайингом шесть месяцев назад, после своего несчастного случая, с помощью объединенного оружия колдовства и страха; Корин был истреблен; Гелдринг был обязаны ему, благодаря предательству Бранта; Квамар сдал ему Ферганан сегодня днем, а скоро и Феррон приползет со своим Эмноком. Таким образом остаются только Шэйдедрон, Мурджик, Рейдгар, Дангари, Джеханан, Багедин и, конечно, Хулинин. Если все пройдет гладко, Нарушившие клятву скоро будут уничтожены, и к весне Совет вождей прекратит свое существование.

Конечно, некоторые из вождей были чрезмерно упрямы. Лорд Каурус, вождь Рейдгара, был темпераментной горячей головой, к тому же еще и свирепым бойцом и человеком, всецело преданным своему клану. И пока Кошин, вождь Дангари, молод, с ним нельзя обращаться беззаботно. Нет, что необходимо, так это демонстрация, которая сломит их дух и бросит вождей к его ногам, демонстрация, которая вознаградит гордость Медба и даст ему глубокое удовлетворение: уничтожение Хулинина. Со смертью Сэврика и ослаблением могучего Хулинина до численности, которой легко управлять, остальные вожди быстро поймут свою смертельную ошибку.

Разгром Хулинина позволит также Медбу завершить уничтожение Корина. Этот мальчишка, Габрэн, был досадой и представлял собой неспрятанный конец. Медб не любил неспрятанных концов. Он собирался говорить об этом с вожаком изгнанников, как только они появятся. Такая небрежность непростительна.

* * *

На следующее утро торговцы, прочитав признаки войны на лицах людей, упаковали свои товары и быстро исчезли. К полудню Шэйдедрон собрал свои стада, чтобы отбыть.

Плечи лорда Малеха поникли, когда он спустил свое черное знамя, и он виновато взглянул на Сэврика. Не сказав ни слова и не сделав ни одного прощального жеста, он оседлал свою лошадь и повел Шэйдедрон на юг. Лорд Феррон, едва дождавшись темноты, проскользнул, исполненный страха, в лагерь Вилфлайинга и преклонил колени перед Медбом, принеся ему клятву верности от имени клана Эмнок.

К исходу второго дня, после того как распался Совет, оставшиеся кланы разделились на вооруженные лагеря, полные гнева и подозрений. Хулинин оставался в одиночестве на дальнем берегу Айзин.

Только Этлон и Сэврик пересекали реку для переговоров с другими кланами. Они отчаянно старались убедить Кауруса, Ша Умара, Бабура и Кошина объединиться с ними, так как с присоединением клана Эмнок силы Медба стали преобладающими. Уже пошли слухи, что Медб привел больше людей в свой лагерь, включая и банду изгнанников.

Но Каурус втайне ревновал к богатству и власти Сэврика. Он не доверял лидерство над объединенными силами Хулинину, но и не хотел возлагать эту ответственность на себя. Магия Медба напугала Кауруса больше, чем он осмеливался признать. Наконец он тоже собрал свой караван, и клан Рейдгар отправился в свои владения рядом с внутренним морем Танниса.

Кошин отказался связывать себя тем или иным выбором. Он совсем недавно стал вождем и не мог решить, что лучше для его клана. Он слушал, наблюдал и выжидал, прежде чем окончательно выбрать свой путь.

Лорд Бабур тоже колебался между доводами Сэврика и угрозами Медба. Его болезнь усиливалась, и он знал, что у него нет сил вести долгую войну. Но этой ночью он умер, некоторые говорили, что от своей собственной руки. Его молодой сын Рин немедленно вышвырнул эмиссара Медба из своего шатра и пошел к Хулинину с целью объединиться. Ша Умар, старинный друг вождей Багедина, пришел вместе с Рином и обещал помощь Джеханана Сэврику.

Даже с обещанной помощью двух кланов, эти дни для Сэврика и Этлона были долгими и горькими, и напряжение стало сказываться на всем клане. Пазрик был отправлен в Холл Смерти на погребальном костре, который Сэврик разжег ночью, чтобы быть уверенным, что все собравшиеся здесь видят его. После бурной ссоры с Этлоном из-за того, что он не сказал ей о покалеченных ногах лорда Медба, Габрия проводила большую часть своего времени, сидя на берегах реки Айзин.

Кор, напротив, чувствовал себя превосходно в напряженной атмосфере, царящей в лагере, и его словесные атаки на Габрию становились все более злобными и хитрыми. Только Нэра удерживала его на расстоянии, и Габрия гадала, как скоро он наберется отваги, чтобы сменить свое оруяше с языка на меч. Это будет несложно — убить ее под покровом ночи и свалить все на агента Медба. Она держала при себе свой кинжал и после наступления темноты оставалась в шатре Пирса.

В течение дня у Габрии было мало дел, и время тянулось бесконечно. Она часами валялась на поросшем травой берегу реки под жарким солнцем и старалась привести в порядок свои мысли. Потрясение и досада от потери своего шанса сразиться с Медбом не уменьшились, и Габрия обнаружила, что она снова и снова рассматривает возможности использования волшебства. Полгода назад она бы пришла в ужас при одном предположении о колдовстве, но за это короткое время она потеряла свой клан и столько раз столкнулась с волшебством, что это ей даже не могло представиться возможным. Ее представления о магии за это время сильно изменились, о чем свидетельствовала ее готовность даже разобраться в ней.

И все же в душе она не могла решить, есть у нее или нет настоящего таланта волшебства. У Пирса были свои теории, и Габрия удачно угадала истинную сущность броши, но все это не давало ей абсолютной уверенности. И если у нее есть такой талант, что ей с ним делать? Некому было научить ее, и у нее не было знаний, чтобы использовать Книгу Матры или рукописи из архивов Цитадели Крат. У нее могла быть врожденная способность, но если ее не оттачивать, она будет бесполезна. Пирс не мог ей помочь — он знал слишком мало — и Нэра не была обучена правилам волшебства и только могла защищать ее от других. Проблема была подобна мечу в руках женщины. Габрия посмеялась над этой аналогией: она прекрасно владела мечом.

Габрия все еще размышляла над дилеммой, когда они с Нэрой возвращались в лагерь к вечерней трапезе. Кор пропал, и Габрия наслаждалась передышкой, медленно идя в сторону шатров. В этот вечер лагерь был неестественно тихим. Казалось, люди передвигались, постоянно озираясь вокруг. Дым от обеденных костров лениво поднимался и повисал над головами в неподвижном воздухе. Собаки, тяжело дыша, лежали в тени шатров.

На востоке, вдалеке, две огромные темные грозовые тучи громоздились над холмами как две одинаковые зубчатые башни перед стеной серых облаков. Заходящее солнце выгравировало на снежно-белых верхушках грозовых облаков золотые короны и розовые, пурпурные и лавандовые мантии. Глубоко в недрах туч беспрерывно сверкали молнии, предупреждая о силе наступающей бури.

В этот вечер были выставлены дополнительные часовые, а стада были переведены поближе под укрытие бортов долины. Остальные мужчины проверяли столбы и укрепляли растяжки шатров. После вечерней трапезы костры были погашены. По мере того как сгущались сумерки, штормовой фронт приближался, и стали видны сверкающие проблески или злые вспышки молний, которые сопровождались треском, как удары хлыстов Нарушивших клятву.

Габрия беспокойно присела на землю перед шатром Пирса, наблюдая за приближающейся бурей. Пирс был на другом краю лагеря, помогая женщине в родах: Сэврик был с Кош ином, а Этлон объезжал стражу. Габрии больше бы хотелось быть там с мужчинами, чем сидеть в лагере. Что угодно было бы лучше, чем ее раздражающее, огорчительное одиночество.

Порыв ветра взъерошил ее волосы. Внезапно ветер стих.

Вскоре гром стал слышнее. К тому времени, когда наступила ночь, раскаты стали непрерывными. Молнии беспрерывно сверкали в небе, сопровождаемые постоянным грохотанием. Затем молния ударила в старый тополь у реки, повалив его на землю. Гром разорвал тишину ночи, и первые капли дождя брызнули на землю. Габрия спряталась в шатер.

Она сидела в темноте и прислушивалась к тому, как шатер трепетал на ветру, натягивая крепления, и к звукам бури, проникающим даже сквозь толстый войлок. Обычно она любила бури и наслаждалась их диким буйством. Но этой ночью она сжалась на стуле, испытывая странное чувство страха.

Неистовство бури нервировало ее. Она вскакивала от каждого удара грома и дико оглядывалась вокруг, когда молния освещала внутренности шатра. Наконец она заползла на свой матрас, натянула одеяло до самого подбородка и лежала, вздрагивая и пытаясь уснуть.

Какое-то время спустя Габрия проснулась от ужаса. Лежа неподвижно и стараясь унять свое прерывистое дыхание, она напрягала все свои чувства, чтобы уловить, что ее напугало: слабый звук, или движение, или запах, доносящиеся непонятно откуда. Она поняла, что некоторое время спала, так как буря перешла в равномерный дождь, а гром ослабел.

Затем уголком глаза она заметила колебание полузадернутой занавески, как будто ее задели снаружи. Она осторожно потянулась рукой к кинжалу, сердце бешено колотилось в горле. Но, прежде чем ее пальцы нащупали лезвие, темная фигура метнулась из-за занавески, как раз в тот момент, когда снаружи сверкнула молния. В мгновенной вспышке Габрия увидела мужчину, напавшего на нее, и уловила блеск стали в его поднятой руке. Ее первая мысль была о Медбе. Он пытается выполнить свое обещание с помощью наемного убийцы.

— Нет! — взвизгнула она в ярости и попыталась завернуть матрас, но ей помешало одеяло.

Нож не попал в цель и полоснул ее по правому боку, скользнув вдоль ее ребер. Мужчина гневно заворчал и в ярости замахнулся для нового удара. Сражаясь с одеялом и своей запутавшейся одеждой, Габрия почувствовала, как ей в бок как будто воткнули горящую головню, и от боли ее ярость возросла. Медб не отделается от нее таким легким способом. Она сдернула одеяло, бросила его в темную фигуру и потянулась за кинжалом. Мужчина выругался, так как одеяло помешало его намерению, затем отбросил его в сторону.

— Я доберусь до тебя, маленький трус, — прорычал он и вцепился в ее плечо.

Кор. Это был Кор, а не агент Медба. Габрия была так поражена, что опустила свой кинжал и отбросила его в сторону. Воин выронил свое оружие и рывком развернул ее лицом к себе. Она почувствовала, что ее кинжал лежит под ее спиной. Габрия прекратила борьбу и уставилась в лицо Кора, туманным пятном виднеющееся в темноте. Белки его глаз поблескивали, а зубы обнажились в гримасе ненависти.

Он встряхнул ее:

— Я знаю, что ты ужасный трус, ты даже не борешься, чтобы спасти свою ничего не стоящую шкуру. Ну, я достаточно ждал, чтобы сделать это. Ты думал, что ты такой сильный, превратив меня в половину мужчины, непригодную ни для чего!

Он потянулся к ней, его дыхание отдавало крепким вином.

Габрия извивалась, стараясь держать кинжал скрытым за спиной. Вина и жалость, которые она почувствовала к Кору, полностью исчезли, и она снова пристально смотрела на него, угадывая его намерения. Кор швырнул Габрию на колени и запрокинул ее голову, открыв горло.

— Я следил за тобой и выжидал. Сегодня некому спасать твою шею. — Он сильнее запрокинул ее голову через свое согнутое колено, пока ее позвоночник не заскрипел, а шея не завизжала протестующе. — Ты смотри, одним быстрым рывком я могу сломать твою спину и оставить тебя мертвой, или еще лучше, совсем как этот Вилфлайинг.

Прежде чем Габрия смогла прореагировать, Кор рывком поднял ее и ударил кулаком в лицо. Его кулак врезался ей в глаз, и она упала на матрас, в ошеломлении от боли и удивления. Она закрыла глаза и конвульсивно сглотнула. Ее кинжал лежал у нее под задом.

Кор дал ей пощечину:

— Смотри на меня, ты, трус свинорылый. Я хочу видеть твою мольбу, прежде чем я сломаю тебя.

Габрия вскинула голову, забыв о боли в захлестнувшей ее волне гнева и отвращения от этого сумасшедшего, который избивал, высмеивал, оскорблял и угрожал ей слишком часто. Ее зеленые глаза полыхнули, а рука обхватила рукоять кинжала:

— Уползай в нору, евнух.

Кор зарычал. Его темная фигура качнулась, затем он с ожесточением вцепился обеими руками Габрии в горло, забыв о кинжале в жажде убить Корина голыми руками. Его пальцы вдавились ей в дыхательное горло, а ногти расцарапали кожу. Стараясь вытащить кинжал из-под их дерущихся тел, Габрия почувствовала, что легкие загорелись от невозможности вдохнуть.

Издавая невнятные стоны, Кор нажал сильнее и злобно оскалился. Габрия вцепилась одной рукой в его железный захват. Но Кор не видел ее второй руки. С яростью и отчаянием она подняла лезвие и вонзила его Кору в живот. На этот раз сомнений не было в присутствии или происхождении синего пламени.

В темноте Габрия видела ауру, созданную ее рукой и скользнувшую по кинжалу в тело Кора. Он сильно дернулся и схватился за нож с выражением ненависти и неверия. Его глаза округлились, и он рухнул на нее. У Габрии перехватило дыхание, и она потеряла сознание.

* * *

Габрию привел в сознание свет. Маленький кружок желтого света проник через ее полуоткрытые веки и вырвал ее из бессознательного состояния. Следующее, что она почувствовала, была боль. Затем боль хлынула в голову и вниз по шее и боку, пока каждый избитый мускул и порез бешено не запульсировали. Тяжесть, которая, как она помнила, придавила ее грудную клетку, исчезла, и она слышала, как кто-то двигался вокруг нее. Габрия напряглась, думая, что это Кор, но кто-то осторожно приподнял ее голову и прижал к губам чашку. Она почувствовала сладость собственного вина Пирса и успокоилась. Вино согрело ее покрытое синяками горло и мягко скользнуло в желудок, откуда оно растеклось вместе с излечивающим теплом по всему телу.

Габрия медленно открыла глаза — или глаз, так как один глаз так опух, что она едва смогла приподнять веко. Шар света мгновение качался, а затем сфокусировался, оказавшись маленькой лампой, висящей на столбе. Она скосила глаза на свет, затем взглянула выше, в лицо Пирса. Знахарь казался странно расстроенным, и Габрия слабо улыбнулась ему. Снаружи ветер утих, и дождь ровно моросил.

Пирс дал девушке допить ее вино, потом помог ей улечься на тюфяк, потом заговорил:

— Несчастная судьба, постигшая твой клан, кажется, не касается тебя.

— Где Кор? — пробормотала она.

Пирс оглянулся.

— Он мертв. — В его голосе не было осуждения, только печаль и сожаление, что ее вынудили к этому.

Свет и усилия держать глаз открытым были слишком велики для Габрии, и ее веки закрылись. Она глубоко вздохнула, желая знать, что думает Пирс. Столько времени разделяя с ним шатер, Габрия полюбила знахаря и надеялась, что это чувство было взаимным. Ее рука нащупала его руку:

— Я видела ее, Пирс. На этот раз я видела ее. Такая же синяя, как и удар Медба, который убил Пазрика.

Рука Пирса поймала ее руку и крепко сжала. Он с несчастным видом посмотрел вниз на избитое лицо девушки. Она выглядела такой юной, слишком юной, чтобы нести такое бремя. Знахарь встал и достал свои принадлежности из деревянного сундука, нацедил еще вина и разложил вещи на матрасе Габрии. Пирс осторожно убрал ее тунику и изучил длинный, рваный порез на ее боку.

Габрия держала чашу с вином и слушала, как он трудится. Она была озадачена тем, что он ничего не сказал. Может быть, на этот раз его неодобрение перевесило его хорошее отношение к ней, и он решил не рисковать своей жизнью, чтобы защитить ее. Габрия не будет винить Пирса, если он выдаст ее: волшебство было слишком серьезным преступлением, чтобы его скрывать.

Странно однако, Габрия не испытывала больше никакого ужаса перед реальностью своей способности. Теперь, когда это подтвердили ее собственные глаза, она отнеслась к этому, как к какой-нибудь неизлечимой болезни, с которой надо смириться, если хочешь уберечь свое нормальное психическое состояние. Маленькая часть ее тряслась от ужаса перед тем, что она действительно является волшебницей, но она спрятала эту часть за стеной решимости к самосохранению. Габрия обнаружила, что трудно поверить в то, что она может быть такой равнодушной к этой столь еретической способности, но, может быть, месяцы тайного страха и раздумий придали ей смелости для того, чтобы окончательно смириться с этим.

— Ты не слишком разговорчив, — наконец обратилась Габрия к Пирсу.

Он промывал ее рану и старался работать осторожно.

— Одно дело подозревать магию, совсем другое — встретиться с ней лицом к лицу.

Она снова вздохнула и сказала:

— Я не уверена, что я хочу этого. Я кажусь такой же, как Медб. Значит ли это, что я превращусь с помощью магических сил во что-то жестокое и развращенное? Собираюсь ли я стать злой королевой на стороне Медба?

— Магия сама по себе не является злой. Она просто так же добра или зла, как ее владелец, — мягко ответил Пирс.

— Жрец моего отца не получал удовольствия, говоря нам это. Он, бывало, перечислял нам множество случаев продажности магии.

— Магия может быть продажной. Это соблазнительная сила, — сказал Пирс, стараясь, чтобы это выглядело непреднамеренно. — Мою дочь пытали и казнили за то, что она якобы убила мэра Пра-Деш с помощью волшебства.

Габрия от удивления открыла рот:

— Почему?

Пирс устремил взгляд в пространство:

— Моя дочь вышла замуж за младшего сына мэра против моей воли. Мэр был правителем Пра-Деш, а его семья представляла собой злобную, наносящую удары исподтишка шайку воров. Приблизительно через год после свадьбы жена мэра отравила его, и после его смерти ей понадобился козел отпущения. Под рукой оказалась младшая невестка, так что жена сфабриковала какие-то доказательства и обвинила мою дочь в убийстве мэра с помощью магии.

Пирс описывал судьбу своей дочери спокойно, но Габрия чувствовала, что гнев в его сердце еще не угас:

— Ты говорил, что я напоминаю тебе ее. Она была волшебницей?

— Нет! — он с яростью выплюнул это слово.

— А я волшебница.

— Так может показаться.

Пирс больше ничего не сказал и закончил перевязывать ее бок. Она беспокойно следила за ним.

Тут в шатер ворвался Этлон, стряхивая с одежды воду и счищая грязь со своих измазанных башмаков.

— Какие проблемы, Пирс? — спросил он. Он расправлял свой промокший плащ и, казалось, не замечал тело Кора, лежащее у стены шатра. Затем он взглянул вокруг: — О боги! Что случилось на этот раз?

Пирс бросил ему изогнутый кинжал. Он поймал его и покрутил в руках. На конце рукояти была вырезана голова волка.

— Кор пытался осуществить свою собственную мелкую месть, — произнес знахарь.

— Точно. Убить последнего Корина и взвалить вину на Вилфлайинг. Она ранена?

— Несерьезно.

Габрия болезненно улыбнулась вер-тэйну:

— Они не смогут так легко от меня избавиться.

— Что с Кором? — спросил Этлон.

Пирс кивнул на тело на полу, и Этлон повернулся, чтобы осмотреть его. Он изучил рану, затем откинулся на пятки и задумчиво посмотрел на мертвого мужчину.

— Твой кинжал должен действовать как пробойник, — заметил он.

Габрия напряглась. Она обеспокоилась, что Этлон что-то заподозрил. Он мог примириться с тем, что она владеет мечом и приняла мальчишечье обличье, но она знала, что он никогда бы не простил волшебства.

— Я думаю, так и было. Так бы было и с тобой, если бы тебя душили, — сказал Пирс.

— Если бы меня душили, — повторил Этлон, — я бы осудил уверенность в смертельном ударе. Этот тайный булавочный укол не должен был убить даже козу.

Пирс выглядел раздраженным:

— Он проколол его желудок, вер-тэйн. Это медленный способ убивать, но это так же эффективно, как перерезать горло.

Этлон скептически встретил взгляд знахаря и уже собирался ответить, когда увидел, как Габрия поморщилась, и впервые заметил, насколько она изранена. Он передумал и кивнул, перед тем как встать. До этого момента вер-тэйн не представлял, насколько близка была Габрия к смерти. Понимание этого потрясло его больше, чем он считал возможным. Этлон отвернулся.

— Я скажу отцу, что произошло, — пробормотал он и поспешил из шатра.

Пирс начал оборачивать горячую ткань, намоченную в соленой воде, вокруг шеи Габрии.

— Мой кинжал не проткнул его желудок, — прошептала Габрия.

— Этлону не доставит радости слышать это.

— Сэврику тоже.

— Тогда не будем беспокоить их правдой. — Пирс запрокинул голову и глубоко вздохнул: — Волшебство — это вещь, которую мало понимают в наше время, и, несмотря на старания кланов забыть его, оно будет сохраняться, неожиданно обнаруживаясь в наиболее неподходящие моменты, чтобы дать выход разрушению. Я считаю, что пришло время изменить это.

Зеленые глаза Габрии широко открылись:

— Ты имеешь в виду меня?

— Я просто предоставляю тебе возможность действовать так, как ты считаешь удобным. — Впервые Пирс успокоился и ласково взглянул на Габрию. — Я не думаю, что у тебя есть задатки королевы зла.

— Спасибо, — сказала она, выражая благодарность как за комплимент, так и за защиту.

— Благодари мою дочь. Каким-то образом ты являешься моей местью за глупость ее судей.

Вскоре Этлон вернулся с Сэвриком из лагеря Дангари, где вождь вел бесплодный спор с Кошином. Взгляд Сэврика был мрачен, а его глаза, горящие как черные угли, казалось, были устремлены куда-то в другое место, в то время как его мысль блуждала по многим тропинкам. Он взглянул на тело Кора и раны Габрии и сожалеюще кивнул головой, но его мысли уже явно устремились на что-то еще. Он кивнул сыну и вышел.

Этлон помедлил у входа, и на мгновение его глаза встретились с взглядом Габрии. К его облегчению, ее взгляд был чист, как весенняя вода; из глаз исчез ужасный блеск, который он видел в утро Совета. Но ее лицо выглядело таким печальным. В невысказанной боли ее глаз было что-то такое, что пронзило сердце вер-тэйна. Он печально пожелал спокойной ночи и закрыл за собой клапан шатра.

* * *

После бури утро пришло на крыльях свежего ветра с севера. Небо было безоблачным и чистым, а реки высоко поднялись в своих берегах. Земля раскисла после дождя. Но вскоре жаркое солнце высушило листву и шатры, а красноватая почва снова стала пыльной. Кланы вернули свои стада из-под укрытия холмов и приступили к ремонту повреждений, вызванных бурей.

Сэврик не делал попыток вернуться в другие лагеря. Напротив, он оставался в тени и незаметно наблюдал происходящее за рекой. Он оценивал ветер, разглядывал далекую линию горизонта и хранил свой секрет. Кора быстро похоронили под пирамидой из камней, без почестей и гореваний, которые сопровождали к могиле Пазрика.

Сэврик отдал тихий приказ, чтобы хулинины укладывались, готовясь к переходу, под видом починки и уборки. Они так и делали, пряча большую часть своего имущества в закрытых повозках и держа вьючных животных под рукой. Они могли бы тронуться с места по одному слову.

За рекой Ша Умар и новый вождь Багедина лорд Рин молча готовили свои кланы к переходу. Кошин все еще держал свой клан отдельно, в то время как Брант приготовил свой верод к войне, а Феррон струсил перед выражением своего «союза» с Медбом.

Лорд Медб тем временем ожидал своего приближающегося подкрепления, сохраняя след бежавших кланов и считая дни до того момента, когда изуродованный труп Сэврика будет лежать у его ног. Он узнал о смерти Кора от шпиона из лагеря Хулинина. Казалось, никто не знал, как этот человек умер, но было хорошо известно, что он хотел убить Корина. Медб тщательно обдумал эту информацию и запомнил ее. С каждым днем мальчик становился все интереснее. Может быть, он немного подождет, прежде чем убивать это отродье. Может быть, будет более интересным понаблюдать за ним.

В целом Медб считал, что события протекают хорошо. Единственное безобразное происшествие, которое портило его удовольствие, было предательство барда Кантрелла.

Медбу была известна способность Кантрелла, читать судьбы людей. Этот талант доставлял барду мало радости, и использовать его он старался реже. Но после того как лорд Феррон пришел и сдался, Медб почувствовал себя непобедимым. В ночь, когда бушевала буря, он призвал Кантрелла, чтобы тот предсказал, как он умрет. Бард согласился неохотно, и за его труды его жестоко наказали и вышвырнули вон. Это было прискорбно, но никто не мог безнаказанно угрожать Медбу. Даже великий бард.

В этот день позднее, сразу после полудня, хулинины все еще укладывались и убирали в лагере. Габрия проспала большую часть утра, а после дневной трапезы вышла подышать свежим воздухом. Ее бок ужасно болел, несмотря на лекарства Пирса, а горло и голова ныли еще хуже. Чтобы не привлекать лишнего внимания, она пониже надвинула шляпу на глаза и держалась в тени шатра Пирса. Она могла видеть Нэру, стоящую на порогах Айзин и игриво ударяющую копытом по воде. Рядом стоял Борей, наблюдая за ней. Габрия решила было позвать Нэру, затем передумала. Хуннули были слишком счастливы обществом друг друга, чтобы Габрия решилась прервать их.

Кроме того, на самом деле Габрия не жаждала общества. Все утро она размышляла о трагедии прошедшей ночи. Она едва могла поверить, что убила человека с помощью колдовской силы, о которой она ничего не знала. Эта была ужасающая правда, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. Она могла иметь дело с убийством ее семьи, ее изгнанничеством и ее незаконным вступлением в верод Сэврика, потому что это были явные вещи. Волшебство было совсем другое дело. Оно воздействовало на ее существование, и ничего, кроме смерти, не могло бы изменить ее или отобрать этот еретический талант.

Она удрученно надвинула шляпу поглубже на лицо и задумалась, что ей делать. Медб был слишком далеко вне пределов ее досягаемости.

Что-то привлекло внимание Габрии как раз, когда заржала Нэра. Она взглянула в сторону остальных лагерей и увидела старика, неуверенно пробирающегося через речной брод в сторону лагеря Хулинина. Он чуть не сорвался в воду. Заинтересовавшись, она пошла к берегу реки, думая, что мужчина, может быть, выпил. Его голова была опущена, как будто ему было трудно разглядеть, куда он ступает, и он тяжело опирался на посох.

Габрия остановилась в нескольких шагах от воды и окликнула его:

— Тебе помочь?

Испугавшись, старик поднял голову, и у Габрии от страха перехватило дыхание. На его лице была окровавленная повязка, скрывающая глаза, из-под повязки, по обоим сторонам носа, тянулись дорожки засохшей крови, теряясь в бороде. Габрия бросилась с берега в воду и схватила старика за руку. Он с благодарностью оперся о нее и последовал с ее помощью к шатрам. Несколько стражников выбежали помочь им.

Они отвели раненого в шатер Пирса, где он с облегчением опустился на стул.

— Быстро приведи знахаря, — шепнула Габрия одному из стражников.

Он кивнул, гневно искривив рот. Они все узнали барда и были поражены его ужасным увечьем. Воин выскочил, а еще один стражник вышел наружу, чтобы охранять вход в шатер.

— Спасибо, — пробормотал бард. — А я уже начал думать, что никогда не переберусь через реку.

Габрия с грустью смотрела на барда. Он был выдающимся человеком. Он был одет в темно-синее платье, украшенное так, как это принято у Вилфлайинга. У него не было ни плаща, ни оружия. Его руки были длинные и гибкие. Он хорошо держался, несмотря на боль, причиняемую ранами, но она видела, что его лицо посерело под коркой засохшей крови и он вцепился руками в колени, стараясь скрывать боль.

— Почему ты сюда пришел? — спросила она, присев на корточки у его ног.

— Меня нигде не желают принимать. — Он указал на свою промокшую повязку. — И еще я надеялся на вашего знахаря.

— Конечно. Он сейчас будет. — Габрия вскочила посмотреть, не идет ли Пирс.

— Подожди. Посиди минуту. Он будет здесь достаточно скоро. — Старик нашарил руку Габрии и мягко усадил ее на землю рядом с собой. — Я — Кантрелл.

— Я знаю, — пробормотала она. Хотя клан Корин не мог позволить себе иметь барда, Габрия слышала этого человека на прошлых встречах и любила его одухотворенные рассказы и захватывающую музыку. — Ты был с Вилфлайингом.

— До недавнего времени. Медб обиделся на одну из моих загадок, — спокойно ответил он.

— Это Медб тебе сделал?

Он кивнул.

— А ты — Корин, о котором все молотят языками?

— Да. А как ты узнал?

— По произношению. Корины всегда раскатисто произносят «р», как будто высоко ценят этот звук. — Он в замешательстве вскинул голову. — Но ведь ты женщина. Это интересно.

Габрия выпрямилась и уставилась на него:

— Как?..

— Не беспокойся. Я знаю, что ты стараешься выдать себя за юношу, но ты не можешь скрыть выдающие тебя особенности голоса от опытного барда. — Он болезненно улыбнулся: — Извини, я не мог немного не пустить пыль в глаза.

Габрия на негнущихся от страха ногах двинулась прочь от барда.

Но Кантрелл остановил ее. Он нашел рукой плечо девушки и ощупью отыскал ее руку. Его кожа была холодной и влажной на ощупь, но его рукопожатие было сильным.

— Не опасайся за свой секрет, — мягко сказал он. — На этой встрече я очень много слышал о тебе, но у меня и в мыслях не было, что ты женщина. Это делает тот факт, что ты уцелела, еще более интригующим. Я…

Внезапно бард выпрямился. Он сильно сжал ладонь Габрии, и его изуродованное лицо застыло. Он долго сидел, молча поглаживая ее ладонь большим пальцем, глубоко сосредоточившись. Габрия с любопытством наблюдала за ним; Кантрелл вздохнул, и его подбородок опустился на грудь. Она ждала, пока он заговорит. Наконец он уронил ее руку.

— Я был прав. Ты интригующе интересна. Ищи Женщину болот, дитя. Только она сможет помочь тебе.

— Кто она?

Но Кантрелл слегка наклонил голову, и в этот момент в шатер вошли Пирс и Сэврик. Озадаченная Габрия отошла к задней стенке шатра, чтобы не мешать, пока Пирс снимет окровавленные повязки. Когда грязные тряпки спали, открывая резаные кровоточащие раны на месте глаз барда, Габрия отвернулась. Даже под загаром было видно, как побелел Сэврик при виде этого. Заботливыми руками Пирс прикоснулся к ужасной ране.

В течение всей операции Кантрелл сидел как статуя, как будто его лицо было вырезано из дерева. И только тогда, когда знахарь закончил накладывать новые повязки на его лицо, Кантрелл позволил себе опустить плечи и с шумом выпустил воздух из легких. Мужчины хранили молчание, пока Кантрелл не выпил чашу вина с небольшим количеством мака.

Первым заговорил бард. Он нащупал стол рядом с собой и опустил на него чашу.

— Спасибо, Пирс. Ты вполне заслуживаешь своей славы самого осторожного из знахарей кланов.

Пирс вопросительно взглянул на Сэврика, потом ответил:

— Мы рады тебе, бард. Тебе надо было быстрее приходить к нам.

Кантрелл наклонился в сторону вождя:

— В лагере Медба можно было услышать много интересного. К сожалению, он тоже захотел послушать меня, и ему не понравилось то, что я сказал.

— Что это было? — спросил Сэврик.

— Загадка.

— О-о?

Бард наклонил голову:

— Вы держите в узде свое любопытство. Это хорошо, так как я сомневаюсь, что вы больше меня поймете смысл этой загадки. Мои загадки, как и большинство пророчеств, очень туманные. Если бы они были нам ясны, они бы отрицали будущее, которое они нам предсказывают. Все, что могу сделать я, это дать человеку загадку, которую он может принять, если пожелает. Медб не принял ту загадку, которую я ему дал.

Габрия повернула голову и уставилась в лицо старика, захваченная его словами.

Кантрелл тихонько запел:

Никакой человек не убьет тебя, Никакая война не погубит тебя, Никто из друзей не предаст тебя. Но береги свою жизнь. Когда лютик меч в руки возьмет.

— И за это Медб ослепил тебя, — произнес с отвращением Пирс.

— Он обиделся на то, что подразумевалось.

Сэврик печально улыбнулся.

— А есть ли в этой загадке смысл, который что-либо даст нам?

— Мне не нравится та часть, в которой говорится, что никакой человек не убьет его, — сказал Пирс.

— И что никакая война не погубит его, — добавил Сэврик. Он двинулся в сторону шатра клапана. — Медб услышал о своей судьбе, а нам прекрасно известны наши. Цветок ли, нет ли, а мы должны будем бороться.

Кантрелл осторожно взялся за свой посох:

— Лорд, было бы разумным быстрее тронуться. К лорду Медбу идут еще наемники, и вызвана банда изгнанников. Он планирует первым уничтожить Хулинин.

Сэврик обменялся взглядами с Пирсом, затем сказал:

— Я боялся этого. — Он окликнул стражника, охраняющего вход в шатер: — Скажи Этлону, Джорлану и старейшинам, что я хочу видеть их в моем шатре. И пошли за лордами Рином и Ша Умаром. Сейчас же. — Стражник метнулся прочь. — Кантрелл, ты в состоянии присоединиться ко мне на очень короткое время?

Бард кивнул:

— Я благодарен тебе за гостеприимство.

— Уж если кто и благодарен, так это мы.

Сэврик вышел вместе с бардом, опирающимся на его руку. Знахарь сел и угрюмо уставился на груду грязных повязок и тазик с кровавой водой. Габрия подошла и встала рядом с ним.

— Пирс, кто такая Женщина болот?

Знахарь оторвался от своих размышлений и сказал:

— Что? О, я думаю, это легенда. Считали, что давным-давно она жила в болотах реки Голдрин.

— Эта женщина все еще жива?

— Все еще? Я сомневаюсь, была ли она вообще. — Он странно посмотрел на нее: — Почему?..

— Кантрелл мне тоже подарил загадку.

Она посмотрела на кожаный сундучок, куда был аккуратно убран ее алый плащ, и подумала о золотой броши, которую ее мать дала ей много лет назад: золотой лютик, цветок, чье имя она носила.

 

Глава 13

Поздно ночью, когда воздух похолодел и звезды выступили на небе, Хулинин, Джеханан и Багедин объединили свои караваны и пустились на юго-запад, следуя вдоль Голдрин в сторону гор. Было невозможно сохранить в тайне их уход, так как караваны были слишком большими, а животные были оживлены в эти прохладные часы перед рассветом. И все же Сэврик надеялся использовать элемент неожиданности, ускользнув без предупреждения. Сонная толпа собралась на берегах реки посмотреть на их уход. К восходу солнца караваны удалились на несколько миль.

Медб предвидел их бегство и немедленно послал следопытов по следу кланов. Его подкрепления прибудут через несколько дней, и к тому времени, когда он выступит, будет слишком поздно ловить убегающие кланы в степях. Но в конце концов они выйдут на свои родные места, и когда они так сделают, Медб был уверен, что он сокрушит их всех.

В течение трех дней кланы следовали вдоль реки Голдрин к востоку, по направлению к Хулинин Трелд. Они двигались быстро, делая в течение дня всего несколько остановок и находясь в пути до поздней ночи. Вожди знали, что у них мало времени, и изо всех сил подгоняли своих людей. Это должно было быть трудное путешествие огромного обоза под командованием трех вождей, но главное руководство, казалось, естественным образом легло на Сэврика. Лорд Рин не имел достаточного опыта в своем новом положении вождя и во всем опирался на советы Сэврика. Ша Умар тоже склонялся перед его авторитетом — он был достаточно умен, чтобы понимать, что Сэврик является лучшим лидером в такой драматической ситуации.

Таким образом, Сэврик почти инстинктивно вел их под защиту Хулинин Трелд. И все же, по мере того как позади караванов оставались миля за милей, у него начали появляться другие мысли. Для них было естественным отправиться в Хулинин Трелд; Медб будет ожидать этого и планировать битву в этой местности. Однако, Трелд не может обеспечить реальной защиты большой группе, в которой много женщин и детей. Вне холла их могут уморить голодом за несколько дней, и там не было подходящего места для оборонительных позиций. Кроме того, Трелд был близко расположен к Вилфлайинг Трелд. Слишком близко, чтобы чувствовать себя спокойно.

Однако Сэврик не знал других возможностей. Они не осмелятся сразиться с Медбом на открытой местности: все три клана будут уничтожены при первом же столкновении. Естественных оборонительных позиций не было около владений ни одного из кланов, и не было ни одного клана, который бы предоставил им защиту. Дангари был последней надеждой Сэврика, но, когда кланы уходили, Кошин все еще колебался. Хулинин, Багедин и Джеханан были одни, без какой-либо надежды на чью-нибудь защиту, без какой-либо надежды на пощаду, не имея места для организации противодействия превосходящим и грозным силам Медба. Сэврик ломал себе голову над решением этой задачи. Ответственность за кланы легла тяжким грузом ему на плечи, и, хотя он скакал на своем жеребце столько, что с того клочьями летела пена, а сам он дошел до полного изнеможения, поддерживая движение караванов, Сэврик не приблизился к ответу.

На четвертую ночь после того, как они покинули встречу, убывающая луна поздно поднялась над покрытыми травой равнинами. Ночь была безветренна и душна. Влага от прошедшей бури быстро испарилась в сухом воздухе, и жара усиливалась с каждым днем. Теперь даже ночи приносили мало облегчения. Ветер был слишком слабым, чтобы прогнать москитов. Пыль медленно оседала среди повозок. После расстановки стражи и высылки конных дозоров лагерь погрузился в тяжелый сон. Сэврик, измученный своими мыслями, собрал Рина и Ша Умара и отправился на поиски Пирса и Кантрелла.

Бард впал в забытье от жара вскоре после того, как пришел в клан, и в течение кочевки находился под надзором Пирса. Ко всеобщему облегчению, он начал выздоравливать. Сэврик надеялся, что он снова обрел достаточно сил, чтобы дать совет. Кантрелл был хранителем почти всех песен и сказаний, сочиненных кланами в течение многих поколений. Сэврик надеялся отыскать в этом огромном хранилище истории и традиции кланов сведения, которые могут послужить для их спасения.

В шатре знахаря они увидели Пирса и Кантрелла, заканчивающих дневную трапезу. Шатер был только частично растянут, опираясь на несколько кольев и фургон, чтобы дать его владельцам укрытие. Клапаны были широко открыты, чтобы поймать порывы вечернего ветерка. Пирс не разжигал костра для приготовления пищи, в темноте светилась только маленькая бронзовая лампа. И все равно в шатре было душно и жарко. Кантрелл лежал на матрасе у входа. Его кожа была серой от слабости, но ел он хорошо, а его раны заживали.

Пирс приветствовал гостей и предложил им чаши с вином. Вожди взяли вино и уселись вокруг барда.

Под повязками нельзя было прочесть выражение лица Кантрелла, но его рот изогнулся в улыбке, когда он приветствовал пришедших.

— Хулинин Трелд этой ночью далек, мой лорд, — сказал он Сэврику.

— Я устал, бард, — выбранил его Сэврик. — Мы надеялись услышать песню, которая сумеет помочь нам смело встретить те расстояния, которые осталось пройти. А не соображения о расстоянии до Трелда.

— Мой голос утратил свою силу, а руки не в силах держать инструмент. Может быть, вы согласитесь на рассказ?

— Я готов прислушаться к твоей мудрости, в каком бы виде она ни была высказана, мастер, — тихо произнес Сэврик.

Кантрелл помедлил минуту. Он был прекрасно осведомлен о смертельной опасности, угрожающей им. В течение многих лет он странствовал среди кланов — от самого северного Мурджик Трелд на границе огромного леса, до пустынь и вершин племен Турика. Он видел Хулинин Трелд и знал его достоинства и слабые стороны, и он наблюдал за созданием огромных сил Вилфлайинга. Кроме того, он знал Медба. Колдун будет преследовать Хулинин, пока не уничтожит, если клан не найдет способ справиться с ним.

Кантрелл в течение многих часов размышлял над тем, что он мог бы сказать Сэврику, если вождь попросит его совета. На самом деле, эти советы являлись палкой о двух концах, обращаться с которыми с бездумной легкостью бард не любил, особенно когда его пророческие загадки затуманивали смысл совета. И все же в течение долгих, полных боли часов, которые он провел в движущемся фургоне, он вспомнил древнее сказание, которое пережило бесчисленные войны и вторжения, чтобы быть записанным на клочке пергамента и похороненным в далекой библиотеке Цитадели Крат. Много лет назад ему позволили изучить там некоторые из бесценных рукописей, и он отыскал это сказание. Сейчас оно пришло ему на ум, и в его содержании он увидел проблеск надежды.

— Давным-давно, — начал Кантрелл, — еще до того, как Валориан провел кланы через горы на бескрайние просторы долин Рамсарина, этими землями владел другой народ. Низкорослые, темноволосые сыновья Орла, они пришли с запада, преодолев горы Дакхорн, и присоединили степи к своей огромной империи. Жадные до рабов, лошадей и всего прочего, чем богаты степи, они покорили жившие здесь примитивные племена и на костях павших построили дороги. Они построили много крепостей для охраны своего могучего государства и разместили в них гарнизоны. Под защитой этих несокрушимых стен захватчики железной руной правили завоеванным королевством. Четыре таких укрепления были построены для охраны степей. Одно было расположено на восточном склоне гор Химачал, рядом с ущельем Гнева Тора.

Ша Умар выглядел пораженным:

— Ты имеешь в виду эти старые руины на отроге горы?

Кантрелл едва заметно кивнул, так как его раны все еще ныли.

— Я смутно помню это, — сказал лорд Рин. Он переводил взгляд своих темно-синих глаз с одного на другого. Он все еще чувствовал себя неловко в таком прославленном обществе, но его уверенность в себе возрастала. — Около Багедин Трелд, вдоль реки Калах есть еще один форт. Но он был возведен людьми из Пра-Деш много лет назад.

— Все равно, — ответил Кантрелл, — но эта крепость все еще стоит. Она выдержала много нападений. Я думаю, что в ее воротах размещены хранители для защиты от колдовского нападения.

Ша Умар кивнул, а остальные мужчины выглядели заинтересованными и в то же время чего-то опасающимися.

Кантрелл продолжал:

— Когда западная империя начала разваливаться, укрепления вдоль границ были оставлены, а армии переведены ближе к дому. После этого крепости использовались другими племенами и одним-двумя самозваными королями. А в последующие годы единственным их противником было время.

Он замолк на мгновение, затем медленно запел:

Камень и дерево, кирпич и раствор, Кости для силы, для прочности кровь, Железо и сталь, слезы печали — Стены Аб-Чакана на всем этом встали. Равнин Темной Лошади суровый смотритель Реку Саван от врагов защищает, Стоит на горе в красе и величии, Знамя Орла его осеняет. Семь башен из тьмы, в золото заключенной, Могуществом чар навсегда прирученной. Стальные мечи хранят прочный оплот, А сила души — нерушимость ворот. Далекие горны бойцов отозвали, И залы на камня пустые стоят. Как ветер один по стенам гуляет. Лишь тени безглавые с башен следят.

Кантрелл замолчал, позволяя образам песни овладевать мыслями слушателей:

— Это очень архаично, — произнес он спустя некоторое время, — но это фрагмент песни, которую я отыскал давным-давно.

Сэврик задумчиво глядел в свою чашу. В отличие от остальных мужчин, он не бывал на восточных склонах гор Химачал и не был знаком с руинами дефиле, упоминаемого Кантреллом. Ему не хотелось уводить свой клан в земли, которых он не знал, и только репутация барда могла служить для него основой в выборе крепости.

— Это место, Аб-Чакан, что оно собой представляет теперь?

— Ну, для кланов не было никакой пользы в укрепленных гарнизонах, поэтому оно многие годы было заброшено. Но стены по-прежнему стоят, а в теснине много пещер, уходящих глубоко в горы. — Кантрелл помолчал, обратив лицо к вождям. — Для человека, не знающего, на что решиться, это может быть ответом на его мольбу.

Ша Умар медленно улыбнулся:

— Веродам это не понравится. Сражение в стенах противно их натуре.

— Так же, как и бесполезная смерть от рук платных наемников, — сухо произнес Сэврик.

Вождь Джеханана засмеялся:

— Я запомню это, чтобы повторить им.

— Лорд, — произнес Кантрелл, — я не знаю, здравый ли это совет. Аб-Чакан может оказаться бесполезным для твоих целей, но если это будет так, ущелье можно удерживать многие месяцы горстью людей. И Медб не предвидит такого шага. Это может дать тебе еще немного времени.

Сэврик смотрел вдаль через открытый клапан шатра:

— Как далеко находится это место?

Кантрелл задумался:

— Несколько дней пути к северу от Дангари Трелд… может быть, лиг тридцать отсюда.

— Я надеюсь, что Кошин не будет пытаться встать у нас на пути, — произнес лорд Рин. — У нас для этого достаточно людей.

— Я сомневаюсь, что он может так сделать, — ответил Ша Умар. Его худое орлиное лицо искривилось в улыбке, и он указал на Сэврика своей чашей с вином: — Кошин уважает тебя, даже если и пытается усидеть одновременно на двух лошадях. О чем я беспокоюсь, так это о банде изгнанников.

— Да. Они были призваны пять дней назад. Если они разыщут нас раньше, чем мы достигнем убежища, прольется много крови, — заметил Кантрелл.

— Тогда мы должны двигаться быстрее, — сказал Сэврик, внезапно придя к решению. Он почувствовал большую надежду, чем ощущал все эти дни. Наконец появилась цель, достижение которой обещало подобие удачи. — Вы согласны? — спросил он остальных. Мужчины кивнули. — Тогда поворачиваем к северу и двигаемся к этой крепости. — Он помолчал, затем добавил: — Кантрелл, если ты хочешь покинуть нас, я обеспечу проводника, лошадей и припасы. К сожалению, я не могу позволить себе послать с тобой охрану.

Кантрелл отмел это предложение:

— Я знал, во что я вступаю, когда пришел за помощью. Я прочел загадку судьбы Хулинина. Теперь я хочу понять ответ.

Губы Сэврика изогнулись в усталой улыбке:

— Я надеюсь, ты не будешь жалеть о своем любопытстве.

* * *

За пределом круга костров, где стада дремали в теплом мраке, стражники проезжали, храня молчаливую бдительность. Они двигались вокруг скота, напевая нежную песенку или останавливаясь, чтобы обменяться тихим словом с часовыми, стоящими вокруг лагеря.

На низком холмике, около которого лежал табун лошадей, стояла Нэра, чернее, чем сама ночь. Только ее большие глаза поблескивали в слабом свете звезд. Временами она поворачивала голову, чтобы понюхать воздух, или взмахивала хвостом, отгоняя москита. За исключением этих быстрых движений, она оставалась неподвижной. На спине кобылы Габрия отодвинула в сторону лук, откинулась на круп Нэры и безуспешно пыталась не нервничать. Ей надоела бездеятельность ее службы, и она была слишком озабоченной, чтобы сидеть смирно.

Она снова и снова вспоминала, как странно прореагировал на нее Кантрелл, и его совет разыскать Женщину болот. Габрия пыталась попросить его объяснить, что он имел в виду, но дни были слишком изнурительны, а по ночам он был слишком усталым и больным, чтобы ответить ей. Пирс не мог ей помочь, и она не знала, кого еще расспросить.

Болота, как могла припомнить Габрия, находились к юго-востоку от Тир Самод, где река Голдрин, смешиваясь с водами многочисленных притоков, впадала в низкие, полузатопленные земли заросших тростником проток, прудов и предательских трясин, прежде, чем просочиться в море Танниса. Она никогда не слышала о женщине, живущей на болотах. Если существовала такая женщина, почему она была так важна? Почему Кантрелл велел ей искать эту женщину? Габрия беспокоилась, а не почувствовал ли бард ее врожденной способности к волшебству. Может быть, поэтому его совет был таким необычным. Может быть, эта Женщина болот может что-то делать с магией.

В течение последних нескольких дней Габрия была в состоянии отложить реализацию своей силы в бешеном отступлении и спешном марше каравана. Было легко не замечать задумчивых взглядов Пирса и отсутствия Кора и было просто скрывать правду от Нэры. Но здесь, в темноте, все тени и наваждения рассеялись, и Габрия была вынуждена встретиться лицом к лицу с той особой, которую она не знала. Девушка, которой она когда-то была, девушка, которая была счастливой хозяйкой шатра своего отца и братьев и которая смеясь шла по жизни, каким-то образом превратилась в эту коротковолосую незнакомку, которая обладала неизвестной силой и поставила себя выше законов клана. Она приручила хуннули, вступила в верод и убила человека с помощью Силы Трумиана. Габрия больше не узнавала себя, а то, что она обнаружила вместо этого, пугало.

Не имело значения, как Нэра смогла успокоить ее или Пирс смог защитить ее, она не могла отбросить семнадцать лет прочно укоренившегося недоверия к волшебству. По ее представлениям, магия являлась силой, развращающей любое существо, которое с ней соприкасалось, и не приносящей ничего, кроме горя. Лорд Медб оказался в точности таким, каким она представляла себе волшебника: безжалостный, лживый, кровавый, жаждущий все большей власти. Если она истинная женщина клана, она немедленно предаст себя в руки Сэврика и понесет необходимую кару прежде, чем станет такой, как Медб, и будет угрожать благополучию кланов.

Но жажда жизни, которая заставила ее уйти из Корин Трелд, отказывалась согласиться с таким решением. Она должна найти способ контролировать свой талант так, чтобы никогда больше не использовать его не по своему желанию. Может быть, Кантрелл посоветовал ей разыскать Женщину болот, так как он знал, что эта женщина может помочь ей управлять этой непрошеной способностью. Если бы только Габрия знала, как ее найти.

Нэра переменила положение и подняла голову. Ее уши повернулись вперед.

«Борей со своим всадником приближаются», — сообщила она Габрии.

Девушка быстро уселась прямо. Она расправила плечи и следила за тем, как из тьмы появилась черная фигура Борея. Огромный жеребец беззвучно подошел к ним и тихонько заржал, приветствуя их.

Вер-тэйн молчал, разглядывая дремлющих поблизости лошадей. Габрия видела тусклый отблеск полированной кольчуги под мантией, которая прикрывала его до колен, но мерцания его шлема не было видно под капюшоном плаща. Она не могла видеть лицо вер-тэйна, укрытое в тени капюшона, и надеялась, что он также не мог видеть ее лица.

— Ничто не шелохнется этой ночью, — тихо произнес Этлон.

— Да.

Габрия не разговаривала с ним с тех пор, как умер Кор, и не была уверена, что ей хотелось этого сейчас. Она ужасно боялась, что Этлон разберется в ее действиях и обнаружит ее волшебную силу. Старая угроза, которая, как она думала, была забыта, снова подняла свою безобразную голову между ними.

— Отец сказал мне, что мы направляемся на север.

— На север, — раздраженно произнесла Габрия. — Мы собираемся, как воры, затаиться в горах?

Он вздохнул, стараясь быть терпеливым.

— Этот караван слишком велик, чтобы «затаиться». Мы направляемся к старому укреплению, которое называется Аб-Чакан.

— Я думаю, так будет лучше, чем мчаться по равнинам подобно перепуганным кроликам.

Этлон повернул голову, и она смогла почувствовать его холодный взгляд.

— Если у тебя есть лучшее предложение, тебе надо было бы сообщить об этом Сэврику.

— Я не надоедаю мудрыми советами, — обидчиво произнесла Габрия. Ей хотелось, чтобы он ушел.

— Прекрасные слова для женщины, которая провозгласила себя вождем, привела к расколу все собрание и угрожала волшебнику.

— И что это дало? Ты позволил мне обманываться надеждами на отмщение, затем развалился и наблюдал, как я выставляю себя дурой перед лицом вождей всех кланов.

Этлон тряхнул головой:

— Это старый довод. Я не знал, что он так сильно искалечен, пока не увидел его в первый день.

Она долго молчала. Хуннули стояли неподвижно, повернув уши назад чтобы слушать. Их черные глаза ловили свет старого месяца, когда его рожок появился над холмами. Этлон ждал. Его лицо по-прежнему скрывалось в ночи, а пальцы беспокойно теребили складки мантии.

Наконец Габрия хлопнула ладонью по своему колену:

— Что мне теперь делать, Этлон? Я ждала многие месяцы, чтобы вызвать лорда Медба на дуэль. Теперь я не получила удовлетворения, чтобы успокоить голоса моих братьев или смыть память об этом дне. Медб ускользнул из моих рук.

— Есть другие пути добиться расплаты. Некоторые из них более хитрые, — ответил Этлон.

Габрия быстро повернула голову, а ее сердце заколотилось. Она не могла разглядеть его лица, чтобы прочесть его выражение.

— Есть другие пути, — добавил он, понизив голос. — Некоторые более удобные, другие менее, чтобы отыскать, как отомстить такому человеку, как Медб. Волшебник или нет, он все же человек со своими слабостями. Найди их. Узнай, чего он больше всего боится, и используй это против него.

— Как? — с сарказмом спросила она. — Может быть, мне остановить его посреди битвы и задать несколько вопросов или навестить его в шатре с наступлением ночи?

— Используй свою смекалку, Корин. Никто из нас не знает, как сложатся грядущие дни. Может быть, если у тебя хватит ума, ты приобретешь такое оружие, которое будет разить лучше любого меча.

Габрия пристально посмотрела на вер-тэйна. И все же, как много ему известно о ней? Разговаривал он с Пирсом или делал собственные заключения? Или он просто предлагал свой лучший совет?

— Хорошо. Я посмотрю. Но я сомневаюсь, что это сильно поможет.

Этлон погладил Борея по шее.

— Мы никогда не можем знать заранее. Войны ужасно непредсказуемы, — он замолчал, затем произнес: — Я не говорил тебе, но я был очень рад увидеть тебя живой в ту ночь. Если бы Кору удалось задуманное, я бы лично живьем содрал с него кожу.

— Я рада, что тебе не представилась такая возможность, — ответила Габрия, удивленная и обрадованная его замечанием.

— Как долго ты будешь продолжать этот маскарад? — внезапно спросил он. — Ты не можешь вечно притворяться мальчиком.

Габрия пожала плечами:

— Я не задумывалась так далеко вперед. Я думаю, пока не узнает Сэврик или пока Медб не убьет меня.

Этлон непроизвольно схватился за рукоять меча.

— Медб не убьет тебя, если мне есть что сделать этим, — пробормотал он на выдохе.

— Что ты сказал?

— Ничего. Завтра присоединяйся к передовым всадникам для поисков Аб-Чакана.

Она отсалютовала:

— Есть, вер-тэйн. — Он отвернулся, чтобы ускакать, но она протянула руку и остановила его. — Этлон, тебе что-нибудь известно о Женщине болот?

Этлон замер. Борей фыркнул, когда его седок наклонился вперед.

— Где ты услышала об этом?

— От Кантрелла.

— Ну так забудь об этом немедленно. Эта женщина злая и опасная. Ты не должна иметь с ней дел. Я запрещаю тебе упоминать о ней. — Он пришпорил Борея, и они исчезли во тьме.

— Странно, — произнесла Габрия, пораженная его неистовой реакцией.

Нэра тихонько заржала.

«Он еще не понял. Он думает о магии так же, как ты когда-то».

— Когда-то?

«Твои представления сильно изменились с тех пор, как ты впервые поразила Кора с помощью магии».

— Впервые, — слабым голосом повторила Габрия.

«Конечно, ты не думаешь, что я этого не знаю. Хуннули особенно удобно с владеющими магией. Мы можем многое чувствовать о своих всадниках, чего не замечают люди».

— Тогда ты знаешь, что я убила его.

«Конечно. И теперь ты знаешь правду».

— Что я волшебница, — произнесла с отвращением Габрия.

«Ты еще не волшебница. Твои силы не тренированы, но у тебя большой природный талант. Он не должен быть растрачен зря. Особенно сейчас».

— Хорошо, что я должна для этого сделать? — требовательно спросила она, стараясь не повышать голоса. — Лорд Медб никогда не будет учить меня, а кто еще владеет запрещенным искусством?

«Последуй совету барда», — ответила Нэра.

— Женщина болот? Я даже не знаю, существует ли она!

«Женщина там, в этих огромных болотах. Она поможет тебе, если почувствует, что твоя решимость достаточно сильна».

Габрия была ошеломлена. Она знала, что Нэра говорила правду, и возможность того, о чем говорила хуннули, была невероятна. Она сидела, на некоторое время уйдя в свои мысли. Когда, наконец, она заговорила, ее голос был полон печали.

— Ох, Нэра, какое странное наступило время. Легенды воплощаются в жизнь, клан идет войной на клан, а наши судьбы висят на нитке чар волшебника. Теперь я владею силой, которую меня учили презирать, и я не знаю, что мне с ней делать. Все, о чем я могу думать, это Медб, магия и мертвое лицо моего отца. — Она умолкла и подавленно сгорбилась на спине Нэры.

Хуннули с симпатией заржала:

«Я не всегда могу понять чувства людей, но я тоже испытывала чувства потери и одиночества. Когда такое случается, надо искать новые силы и новые пастбища».

Габрия вслушивалась в мягкие слова в своем сознании. Она охватила руками шею Нэры:

— Осмотрим болота?

«И хорошенько осмотрим. Я чувствую потребность как следует пробежаться».

* * *

Через два часа после восхода Этлон выслал вперед конников в качестве следопытов. Направляясь на северо-восток, они развернулись широким фронтом, чтобы отыскать наиболее быстрый путь к горам Химачал и крепости Аб-Чакан. Габрия и Нэра отправились вместе с ними. Они скакали галопом, покрывая лигу за лигой, по ровной, поросшей травой долине Хорн-гард. Постепенно местность повышалась, и холмы вздымались все выше, переходя в предгорья. Впереди темное, дымчатое пятно, отмечающее горы, разделилось на отдельные вершины.

Горы Химачал не имели такого сурового, величественного вида, как Дархорн. Они были просто авангардом мощной горной цепи, и их вершины не очень высоко вздымались над равнинами. Но, несмотря на округленные, сглаженные вершины, их склоны были крутыми, труднопроходимыми и покрыты лесом с густым подлеском.

На южной оконечности гор, там, где поток вырывается из лесов и по широкой долине впадает в реку Айзин, клан Дангари построил свой Трелд и круглый год занимался своими конными заводами. Они вели наиболее оседлый образ жизни среди кланов и сменили свои привычки кочевников на удовольствие племенного разведения лошадей.

Разведчики Этлона осторожно миновали Дангари Трелд и продолжали движение на север, занимаясь только поисками ущелья и крепости. До сих пор не было никаких вестей о действиях Кошина и никаких видимых следов банды изгнанников. Нарушившие клятву прислали известие Сэврику, что армия платных наемников прибыла в лагерь Медба и объединенные силы четырех кланов и наемных солдат идут по следам Хулинина. Медб также осуществил свою угрозу в адрес служителей культа Крат и послал большие силы на осаду ее Цитадели.

Время убегало. Сэврик повернул кланы к северу, следом за разведчиками, и состязание в скорости началось.

Три клана имели преимущество в пять дней перед Вилфлайингом, и им понадобится каждый час из них для того, чтобы вовремя найти крепость. Караваны двигались значительно медленнее, чем вооруженный-отряд, а им надо пройти много лиг. Они сблизятся, но Сэврик надеялся, что кланы достигнут Аб-Чакана, имея в запасе один или два дня. Это было реальной возможностью, если Дангари или разбойники не помешают им.

Следующие четыре дня были ужасны, но гордость Сэврика в его людях возрастала десятикратно. Преследуемые по пятам армадой волшебника, три клана вместе убегали в сторону гор. Лишний груз, сломанные повозки, больные или слабые животные были брошены. В течение дня они не делали остановок, а ночью останавливались только для того, чтобы дать отдых лошадям, напоить скот и поесть чего-нибудь всухомятку. Кланы не разжигали костров, не ставили шатров, а забывались коротким сном до восхода под прикрытием повозок. В пути солнце обжигало их спины, а пыль душила их. Наконец этот ужасный темп начал сказываться, особенно на детях и жеребятах, но караван продолжал двигаться, зная, что, если их застигнут на открытом месте, это будет означать верную смерть.

К концу второго дня движения на север несколько разведчиков, включая Габрию, вернулись, чтобы сообщить Сэврику, что стены Аб-Чакана еще стоят, а пещеры в ущелье пусты. Двух человек они оставили наблюдать за крепостью, а остальные были расставлены вдоль пути. В Дангари Трелд было тихо, а об изгнанниках не было никаких вестей.

Сэврик вздохнул с облегчением, услышав доклад разведчиков, и послал еще несколько человек следить за продвижением сил Медба. Втайне он беспокоился о том, где находятся Кошин и его клан.

На десятый день пути с места встречи кланов Сэврик получил ответ на тревоживший его вопрос.

 

Глава 14

Усталые, сбив все ноги, три клана повернули к востоку, чтобы обойти Дангари Трелд, а затем снова к северу, вслед за Айзин. Горы Химачал лежали слева от них, а продуваемые ветрами долины Рамсарина справа.

Сэврику стало немного спокойнее, так как они прошли почти тридцать лиг за четыре дня после того, как оставили реку Голдрин — неслыханная скорость для такого большого каравана — но кланы были измучены. Мужчины, женщины, дети и животные достигли предела своих сил. Только хуннули не проявляли признаков утомления, когда караван с трудом одолевал последние лиги на пути к ущелью.

Вдоль предгорий река Айзин текла к югу, следуя за понижением местности. Как пограничная линия она отделяла неровные холмы на западном берегу от ровных степных просторов, которые разворачивались к югу до самого моря. После некоторых споров вожди решили остаться на восточном берегу реки. Там было очень мало растительности, чтобы укрыть их от преследователей, и мало мест, где им было бы легко обороняться, если на них нападут, но их передвижение здесь будет проще и быстрее.

Решение оказалось мудрым. По мере продвижения каравана к северу горы рассыпались на неровные холмы, овраги и островерхие отроги, которые были бы непроходимы для повозок. На восточном берегу склоны были мягче, а попадающиеся заросли кустарников было легко объехать. Кланы пошли быстрее в надежде, что почти достигли крепости, а значит, и безопасности. Только открытость, которую они обычно любили, заставляла их испытывать странное чувство неуверенности. Никто не знал, когда банда изгнанников или воинство Медба набросится на медленно движущийся караван, поэтому люди выжидали, высматривали и постоянно оглядывались назад.

На пятый день, сразу после полудня, один из всадников, охраняющих караван с юга, развернул своего коня и галопом пустился назад. Мгновенно вероды сгрудили повозки вместе и образовали вокруг них плотный круг; мечи засверкали на солнце, и смертельный заслон из копий образовался по всему кругу. Всадники промчались внутрь, и все конники заполнили бреши между воинами.

Вожди обнажили свои мечи и ожидали, пока разведчик остановит своего коня. Лицо Сэврика было сурово. Габрия и Этлон ожидали бок о бок на своих хуннули за его спиной. Кланы молча ожидали известий.

— Лорд, — обратился хулинин к Сэврику, — Дангари позади нас. Они быстро приближаются, с ними нет скота и повозок.

Возбужденный шепот пронесся среди слушающих кланов. Кажется, оправдываются их худшие опасения.

— Мы можем вернуться назад к реке, под защиту деревьев, — предложил лорд Рин.

Сэврик тряхнул головой и вложил меч в ножны.

— Нет. У нас нет времени. Будем ждать.

Больше никто не двинулся. Они с беспокойством следили, как большая группа конников в кольчугах скакала в их сторону вдоль подножья холмов. Всадники держали свои щиты одетыми на руку, а в руках толстые ясеневые копья. Синее знамя развевалось над их головами.

Внезапно они повернули в сторону ожидающего каравана и помчались, издавая звук, подобный грому. Три клана инстинктивно сдвинулись теснее, а руки воинов напряглись на рукоятях мечей.

Зазвучал горн, чисто и резко, и скачущие остановились напротив Сэврика. Две группы молча смотрели друг на друга. Затем вперед выехал один всадник, ведя за собой на веревке семь кобыл. С его шлема свисал белый лошадиный хвост. Его синий плащ был откинут за спину, а красивое лицо усмехалось с облегчением.

— Сэврик, за тобой трудно угнаться.

— Кошин, что, во имя Шургарта, ты здесь делаешь? — подозрительно выкрикнул Ша Умар.

— Я мог бы задать тебе тот же вопрос, так как это ты находишься в моих владениях, — ответил Кошин, игнорируя подозрительные взгляды. — Но я пришел заплатить мой проигрыш. Семь кобыл, помнишь?

— Ты выбрал для этого странное время, — произнес Сэврик.

— Этого потребовали обстоятельства. Банда изгнанников ненамного отстала от меня.

Этлон с загоревшимися глазами послал Борея вперед:

— И ты вывел их прямо на нас!

Лицо Кошина потемнело, как будто яростная тень прошло по нему.

— Они напали на мой лагерь прошлой ночью и зарезали пятерых из наших призовых жеребцов и два десятка кобыл, прежде чем мы их отогнали. Сейчас они зализывают раны, но они вернутся.

Гневные и удивленные голоса послышались среди наблюдающих за встречей людей. Воины держали свои копья поднятыми, но их руки расслабились. Здесь каждый понимал гнев и горе Дангари, потерявших своих любимых лошадей.

— Почему бандиты напали на твой клан? — спросил Сэврик.

— Потому что я отказался присоединиться к Медбу. Мы покинули встречу следом за тобой. Медб был в ярости. Я думаю, он отвлек изгнанников от тебя, чтобы отомстить нам.

— Я вижу. Спасибо тебе за предупреждение и кобыл. Мы должны двигаться.

Сэврик развернул своего коня и поднял руку, чтобы отдать приказ каравану. Хотя он отчаянно жаждал помощи Дангари, он не стал бы просить об этом сейчас — после стольких дней неистового бегства и тревоги.

Кошин выехал вперед и остановил его. Глаза молодого вождя сверкали от гнева, а татуировку на лице скрыл темный румянец:

— Мы идем с тобой, лорд Сэврик, — сказал он. — Я был достаточно наказан за то, что не спешил проявить отвагу, и теперь я прошу твоего разрешения присоединиться к вам.

Сэврик помедлил и взглянул на своих товарищей. Ша Умар пожал плечами, Рин твердо кивнул. Сэврик в течение целой минуты пристально смотрел в лицо Кошина, оценивая ярость и искренность, которые он видел в его синих глазах. Потом коротко кивнул.

— Мы очень рады твоей помощи, но нам надо быстро двигаться, если разбойники следуют за нами. Где остатки твоего клана?

— Они идут. Мы перегоняем табуны на тайные пастбища в горах, а женщины собирают припасы. Я пришел отыскать тебя и услышать твой совет.

— Тогда слушай. Мы направляемся в Аб-Чакан, что в ущелье Гнева Тора. Там присоединяйся к нам как можно скорее.

— Эта груда камней? Ради чего? — поразился Кошин.

— Груду камней легче оборонять, — коротко ответил Сэврик.

Молодой вождь взглянул на уставших людей, потом снова перевел взгляд на Сэврика. Он все еще не мог поверить, что караван так быстро прошел такое огромное расстояние. Когда его разведчики сообщили ему о местонахождении кланов, он не мог им поверить, пока сам не увидел это. Его уважение к Сэврику неизмеримо возросло.

— Мы будем там, — ответил Кошин.

Он передал повод от семи кобыл Сэврику, развернул своего коня и направился к своим людям. Издав звонкий крик, они галопом поскакали назад в свой лагерь.

Ша Умар усмехнулся:

— Теперь нас всего лишь сильно превосходят в числе, в то время как до этого превосходство врага было подавляющим.

Сэврик откинулся на луку седла и сказал:

— Если бы только остальные кланы было бы так же легко уговорить.

Он жестом отдал приказ каравану, и верод и повозки выстроились позади него.

Нэра выжидала момент, наблюдая, как оседает пыль позади удаляющихся всадников.

«Нам надо скоро уходить. До того, как станет слишком поздно».

— Хорошо. Я думаю, этой ночью. Я надеюсь, когда мы вернемся, мы застанем кланы еще в живых, — ответила Габрия.

С тех пор как она приняла решение разыскать Женщину болот, ей мешало странное нежелание покидать Хулинин. Она все время откладывала уход, выжидая лучшего момента. Габрия понимала, что время поджимает, но каждый раз, когда она решалась на уход, одна и та же мысль, как назойливая муха, начинала жужжать у нее в голове: однажды это случилось, может случиться и снова. Она может вернуться и не найти ничего, кроме дыма, крови и разлагающихся трупов. Это видение мучило ее больше, сказала она себе, чем страх перед своей силой или возможной встречей со странной женщиной из легенд. Если она останется с Хулинином, ей не придется снова столкнуться лицом к лицу с картиной полного уничтожения, и она сможет жить или умереть вместе с ними.

Нэра понимала ее нежелание. Она ударила копытом о землю и фыркнула.

«Они проживут достаточно долго за стенами этой крепости. Пока ты им не нужна».

Габрия слегка вздрогнула:

— Ты можешь пообещать мне, что они будут живы, когда мы вернемся?

«Я ничего не могу тебе обещать. Ты просто должна верить в них».

Она погладила кобылу по шее, ощущая под шелковистой шкурой твердые как скала мышцы:

— Ты всегда честна, Нэра. Ты меня ободряешь.

Кобыла искоса посмотрела на Габрию из-под длинной челки:

«Вот почему я с тобой. Упакуй побольше еды — я не знаю, как долго мы будем в пути».

* * *

День медленно перешел в вечер. Небо было покрыто высокими облаками, и солнце, садясь, приобретало медный цвет. Почти смеркалось, когда разведчики отыскали остатки древней дороги в переплетении кустарников и трав долины Айзин. Построенная задолго до того, как конный народ пришел на равнины, дорога служила крепости Аб-Чакан средством сообщения с другими городами и укреплениями, которые обратились в руины после распада империи. Теперь только неровные лоскуты, мощеные камнем, проглядывали среди травы и пыли.

По мере продвижения кланов на север дорога становилась все заметнее. Ее прямое направление и ровная поверхность были хорошо видны на склонах холмов, где она следовала вдоль реки. Хотя травы и ползучие кустарники покрыли камни, дорога все еще была проходима, и караван с радостью воспользовался ею. Даже в сгущающихся сумерках кланы могли разглядеть умелую работу людей прошлого, обтесавших и уложивших камни.

Через несколько часов после наступления ночи кланы остановились у реки. Сэврик известил всех о том, что они находятся в пяти лигах от крепости и достигнут ее на следующий день. Вознося благодарственные молитвы богам, все готовились к ночи. Скоро лагерь погрузился в тишину, забывшись тяжелым сном. Только часовые и конные стражники двигались по границам лагеря. Ночь была достаточно темной, так как луна всходила очень поздно, а костры и лампы не зажигались. Легкий ветерок проносился над землей, а звезды отражались в реке, как драгоценные камни в черном зеркале.

Габрия выждала, пока все затихло, потом втихомолку собрала свое снаряжение. Она взяла только сумку с едой и свой кинжал. Пирс позаботится о ее вещах, пока она не вернется. Однако после минутного раздумья она вытащила волшебный каменный шар и тщательно завернула его в свой плащ. Она надела темно-синие тунику и штаны, уложила свой плащ в сумку и засунула кинжал за пояс.

Пирс и Кантрелл спали у повозки. Она осторожно подняла свою сумку и бурдюк с водой и проскользнула к барду. Она тихонько встряхнула его. Бард немедленно проснулся.

Габрия не могла видеть лицо Кантрелла, но она почувствовала, как его тело напряглось.

— Все нормально, — прошептала она. — Это просто Габрия.

Он полежал минуту, прислушиваясь, затем понимающе пробормотал:

— Ты уходишь.

— Да. Пожалуйста, скажи Этлону, чтобы не беспокоился. Я вернусь.

Он мягко засмеялся:

— Вер-тэйн будет очень занят следующие несколько дней, но я скажу ему. Пожалуйста, будь осторожна. Мои советы не всегда достойны похвалы.

— Хуннули позаботится о моей безопасности. Пока.

Она скользнула прочь.

Пирс обернулся:

— Итак, она наконец ушла.

— Да. Я только молю, чтобы это принесло больше пользы, чем вреда.

— Бард, у нее не было выбора.

Кантрелл вздохнул:

— Я знаю. Но Женщина болот может оказаться опасной, и она может не взять ее в ученики.

— Иметь среди нас необученного носителя магических сил еще опаснее.

Бард откинулся на свои одеяла.

— Скоро мы это увидим, — печально произнес он.

Пирс снова улегся и взглянул на звезды.

— Боги помогут тебе быть быстрее, Габрия, — пробормотал он про себя.

Нэра ждала Габрию в конце лагеря. Безмолвные, как гонимые ветром тени, они проскользнули мимо стражи и скрылись в темноте. Немного отойдя, хуннули поскакала к югу по тропе, которой следовал клан, затем она повернула на восток и перешла в галоп. Как туча, несущаяся по ночному небу, она оставляла позади лиги степи, выбрасывая вперед ноги в бесконечном ритме. Она бежала легко, без усилий, и только воздух трепетал позади нее. Габрия крепко вцепилась в гриву Нэры и поражалась той скорости, которую выдерживала хуннули. Девушка наклонилась вперед. Ветер бросал ей в лицо черную гриву лошади.

Нэра чувствовала удовольствие своего всадника и в ответ скакала еще быстрее. Ее ноздри раздувались, уши были плотно прижаты, а мышцы переливались под черной шкурой. Бескрайние равнины распахнулись перед ними. Далеко впереди гроза перечеркивала молниями горизонт. Высоко подняв голову, кобыла мчалась навстречу буре.

Они свернули далеко к востоку, чтобы не двигаться навстречу армии Медба, стараясь по возможности направлять свой путь к югу, в сторону моря Танниса и болот Голдрин. Буря осталась позади. Спустя какое-то время Габрию усыпило покачивание поступи Нэры, и она задремала на шее кобылы, наблюдая через полузакрытые веки, как под ними проносилась земля размытыми пятнами. Постепенно эти неясные очертания начали светлеть и наливаться цветом. Наконец Габрия проснулась и, взглянув вокруг, увидела взошедшее над краем земли солнце. Холмы слегка выровнялись, поднимаясь медленными пологими куполами, и их безлесные склоны скоро оказались покрытыми густыми травами, которые образовали упругий ковер под копытами Нэры.

День быстро стал жарким, и ветер увял. В вышине ястреб кружил в сверкающем синем небе, но это было единственное живое существо, которое Габрия увидела за весь день. Все животные попрятались от дневной жары или разбежались при виде скачущей хуннули. К полудню вдали стали возникать миражи в дрожащем жарком мареве. Габрия окостенела и хотела пить, и наконец она почувствовала, что Нэра начала уставать.

Хуннули отыскала колодец с водой в понижении между холмами, и они отдохнули в тени небольшой купы деревьев. Несколько часов спустя Габрия с Нэрой снова тронулись в путь, и кобыла галопом помчалась к югу со скоростью ветра. В сумерках они добрались до границы болот Голдрин.

* * *

Поздним утром Этлон узнал, что Габрия ушла. Возглавляя часть верода, идущего впереди каравана, он постепенно осознал, что уже несколько часов не видел девушки и хуннули. Когда он спросил об этом Борея, он узнал, что Габрия ушла ночью, но куда она направилась, жеребец не сказал. Пылая гневом, вер-тэйн галопом поскакал назад к каравану. Были только два человека, которые могли знать, куда она подевалась, и Этлон намеревался выяснить, что им известно.

Пирс, идущий рядом со своей повозкой, увидел несущегося на него вер-тэйна и тихонько предупредил сидящего на узлах Кантрелла. Лекарь причмокнул на свою старую кобылу и начал беззаботно насвистывать.

— Где этот негодный Корин? — потребовал Этлон, после того как Борей, резко затормозив, остановился около них.

Люди вокруг с интересом уставились на них. Пирс старался иметь невинный вид.

— Мальчик скоро вернется, вер-тэйн, — ответил Кантрелл.

Лицо Этлона было мертвенно-бледным:

— Где он? — закричал он, чуть не забыв употребить это выражение в мужском лице перед заинтересованными зрителями. Борей отпрыгнул в сторону под своим взволнованным всадником.

Бард пожал плечами. Его забинтованное лицо ничего не выражало. Он сказал спокойным и рассудительным голосом:

— Причины его поступка очень существенны, и он вернется. Давай на этом остановимся.

— Я на этом не остановлюсь. Этот юноша находится под моей опекой и… прекрати этот адский свист, — раздраженно прикрикнул он на Пирса. Знахарь метнул на него обиженный взгляд, который Этлон проигнорировал. — У Габрэна не было причин уходить одному в такое время! Это слишком опасно. — Его глаза внезапно сузились: — Если… он не был все это время под влиянием Медба!

— Этлон, загляни в свое сердце, — сказал Кантрелл. — Ты знаешь, что это не так.

— Когда он ушел? И почему вы позволили ему уйти? — закричал Этлон на обоих.

— Нам нечего было сказать на решение Габрэна, — ответил Пирс, — но мы не должны были его останавливать.

Борей мягко произнес в сознании Этлона.

«Нэра ушла с Габрией, Этлон. Они скоро вернутся».

Этлон немного успокоился.

— Я уповаю на милость богов, что юноша вернется, — с чувством произнес он, — потому что, если Медб или бандиты не убьют его, я сам могу это сделать.

Борей развернулся и галопом ускакал, оставив успокоившихся Пирса и Кантрелла.

— Ты заметил, — произнес Пирс, — что вер-тэйн проявляет больше заботы о Корин, чем сам сознает?

Кантрелл кивнул:

— Интересно, не правда ли? Но трагический парадокс заключается в том, что, если она убьет Медба, чтобы спасти Хулинин, закон клана приговорит ее к смерти за использование магии. Этлон, как вер-тэйн принявшего ее клана, должен будет выполнить этот приговор.

— Такова ее судьба? — печальна спросил Пирс.

— Только если она сможет найти ответ на загадку Медба.

— А если она не сможет…

Кантрелл закончил за него:

— Никому из нас не нужно будет тревожиться о трудностях с законом клана.

Высокие туманные облака после обеда плыли в небе и затеняли солнце равнодушной пеленой. По рядам пронеслась весть, что до крепости осталось всего несколько миль, и те, у кого острые глаза, уже могли разглядеть черные башни, как крошечные зубцы на фоне красных откосов. Эта новость подбодрила караван. Заставляя свои утомленные ноги двигаться быстрее, они продвигались вперед, надеясь достичь укрепления к сумеркам.

Внезапно в хвосте каравана возник переполох. Со сверхъестественной быстротой он охватил всех, когда хулинин с плечом, перевязанным промокшей от крови повязкой, проскакал мимо на взмыленной лошади. Два конных стража скакали по бокам его. Раздались полные ужаса голоса, так как хулинины узнали в нем одного из разведчиков, посланных следить за силами Медба. Люди следили за тем, как он остановился перед вождями во главе каравана. Многие головы обернулись, чтобы взглянуть назад, ожидая увидеть армию волшебника, обрушивающуюся на них. Многие руки потянулись к оружию.

Разведчик утомленно оперся о свое седло и отдал приветствие вождям. Его лицо было покрыто коркой из пыли и пота, брови были сведены от боли:

— Они уже близко, лорд, — сказал он, стараясь сохранять голос спокойным. — Не более чем в трех днях.

Люди разразились восклицаниями. Сэврик остановит их:

— Где?

— Они двигались в сторону Хулинин Трелд, но повернули за нами несколько дней назад.

— Я понял. Вы видели банду изгнанников?

Разведчик сердито кивнул:

— Они гнались за нами некоторое время. Застрелили второго следопыта, Дорлана.

Сэврик тихо выругался:

— Где они сейчас?

— Изводят Дангари. Синие плащи тоже следуют за нами.

Сэврик сухо улыбнулся:

— Меня интересует, кто первый нас догонит.

* * *

Построенная во время правления восьмого императора Тарниша, крепость Аб-Чакан являлась вершиной архитектурной мысли и умения. Создатель выбрал для нее место на полпути в горы Химачал, где долина Айзин открывается на равнину. В верховье долины холмы смыкаются, образуя глубокое ущелье, проникающее в самое сердце гор, в котором скалы вздымаются неприступными кручами, а река вырывается на волю у лишенных света подножий гор.

В устье ущелья, где река вытекала в долину, склоны резко обрывались высокими откосами. В этом месте архитектор императора построил Аб-Чакан на маленьком гребне скалы, который выступал из южных скал и частично перекрывал вход в ущелье.

Строитель воздвиг восьмиугольную крепость с черными башнями на каждом углу. Башни соединялись стенами в тридцать футов высотой и такой ширины, что по их верху могли пройти бок о бок две лошади. Над парапетами выступали зубцы и амбразуры, через которые могли стрелять лучники. Огромные камни стен были уложены с таким искусством, что между ними нельзя было вбить никакого клина.

Осознав значение ущелья позади крепости, люди древности построили также толстую стену от угла Аб-Чакана до северных утесов, перекрыв вход в ущелье. Айзин протекала под стеной по трубе. Течение реки было слишком сильным, чтобы ее можно было переплыть или запрудить, и поэтому, огибая подножие крепости, Айзин обеспечивала еще одну природную защиту Аб-Чакану.

Было почти темно, когда повозки наконец достигли пересечения дорог, где широкая, хорошо мощеная дорога пересекала их путь и вела к главным воротам крепости. Караван остановился, и все глаза обратились к неуклюжей, темной массе, возвышающейся над ними. Ее пустые стены и лишенные окон башни были мрачны и, казалось, маячили перед кланами в тусклом свете.

Даже Этлон не испытывал желания раскрывать тайны крепости ночью, поэтому кланы решили провести ночь в относительной безопасности ущелья. Вторая дорога привела к разрушающимся воротам в стене над рекой. Путники осторожно пробирались по остаткам дороги в ущелье. Голос стремительно мчащегося потока казался ужасно громким в каньоне, а обдуваемые ветром каменные стены вздымались над ними как тюремные башни. Дно ущелья было неровным и каменистым. Едва заметная тропа была часто перегорожена каменистыми осыпями, но кланы пробирались все дальше в ущелье, пока не нашли широкое, поросшее травой место, свободное от осколков валунов. Здесь они разбили лагерь и стали беспокойно ожидать наступления утра.

Свет медленно проникал в глубокое ущелье, но вожди со своими кланами приступили к работе задолго до того, как солнце показалось над речной стеной. Около устья реки они отыскали пещеры и спрятали в них повозки и припасы. Стада были оставлены под такой охраной, которую только можно было выделить. Женщины занялись собиранием любой пищи, которую только можно было найти, выпечкой пресного хлеба, заполнением бурдюков водой и сбором дров. Оружейные мастера развернули свои маленькие кузницы для починки доспехов и изготовления наконечников для копий и стрел. Детей послали собирать корм для скота.

Тем временем Сэврик поставил людей на укрепление речной стены. Она простояла века, но потоки и время сказались на ней. Воины отставили своих лошадей и оружие и занялись переноской камней и поднятием земли. Они провели весь день, укрепляя ворота и заполняя образовавшиеся между камней бреши.

Этлон все еще злился на исчезновение Габрии, поэтому он бросился в незнакомую работу. Его люди наблюдали за ним и удивлялись, но его неутомимая сила придавала им бодрости, и они работали до глубокой ночи безо всяких жалоб или увиливаний. Над ними в неприступной бдительности возвышался огромный Аб-Чакан.

К наступлению ночи три клана были довольны сделанным. Женщины и дети сделали большие запасы пищи, воды и дров. Речная стена была починена, а ворога укреплены на случай атаки. Вряд ли можно было ожидать, что стена выдержит долгую осаду, особенно если охранная крепость падет. Но пока ее камни стоят, а защитники живы, стена поможет защищать стада и будет служить последней преградой, если кланы будут вынуждены отступить в ущелье.

Люди вернулись в лагерь смертельно усталые, и, хотя они выполнили большую часть задачи, они все знали, что основная работа ожидает их завтра в крепости. Поэтому они обрабатывали мазями натертые волдыри, растирали уставшие мускулы и молились, чтобы судьба послала им больше времени — времени для укрепления Аб-Чакана и выяснения его секретов, времени, чтобы Дангари успели прибыть.

Сэврик знал, что Кошин выполнит свое обещание прийти, но где-то между Дангари Трелд и Аб-Чаканом находилась банда разбойников, а позади Дангари — армия Медба. Если что-нибудь пойдет не так, клан Кошина будет уничтожен. Сэврик собирался послать гонцов к Дангари, чтобы поторопить их; потом раздумал и только расставил наблюдателей на откосах. Ни к чему было сообщать Кошину то, что он и без того знал.

Однако Сэврик не мог отвести глаз от юга, где он надеялся увидеть пыль, поднятую приближающимся кланом. Или хуннули. Этлон сказал ему об исчезновении Габрэна, и, хотя он был подавлен тем, что мальчик в опасности, он чувствовал, что у Габрэна была важная причина для ухода. Милостью богов, мальчик скоро вернется.

На следующий день кланы обследовали крепость. Три вождя вместе с Кантреллом, Этлоном и самыми отборными воинами ступили на древнюю дорогу к главным воротам. Мощеная камнем дорога, начинаясь в долине, пересекала по разрушающемуся мосту реку и взбиралась в лоб на небольшой холм.

Когда люди достигли вершины холма, они остановились на широком, ровном скате, который вел сквозь стену в крепость. По сторонам его находились две из восьми башен, у основания которых стены переходили в естественные скалы и спускались до дна долины. Главные ворота стояли перед ними полуоткрытые.

Две бронзовые створки, ставшие от времени грязно-коричневыми, закрывали огромный арочный проем главного входа. Футов пятидесяти, или больше, в высоту, они вздымались над головами людей, до самого перекрытия покрытые изображениями странных животных и письменами. С каждой створки бронзовая голова льва смотрела вниз на непрошеных гостей. Львы, хранители ворот, были потертые и грязные, но их топазовые глаза по-прежнему свирепо сверкали в лучах восходящего солнца.

За воротами можно было мельком увидеть другую стену, строения красного цвета, темные дверные проемы и густые куртины сорных трав. Покинутые стены возвышались над ними, и ветер стонал в пустых башнях. Люди задержались у входа и нервно заглядывали внутрь. В огромной, с гулким эхом крепости не было ничего, кроме теней, но замкнутые, лишенные жизни пространства страшили привыкших к свободным скитаниям людей чуть ли не больше, чем все армии Медба. Воины со сверкающими мечами представляли из себя привычную опасность. А эти странные, старые руины были вне их понимания. И все же выживание кланов зависело от этого укрепления и от того, насколько хорошо они разузнают, как пользоваться его преимуществами.

Этлон смело выступил вперед и толкнул одну из створок двери. Несколько человек подскочили помочь ему. Они ожидали, что двери окажутся тяжелыми, но массивные бронзовые ворота были так хитроумно подвешены, что открыть их с легкостью мог один человек. К удивлению воинов, створки легко распахнулись и с громким гулом ударились о камень стены. Люди вздрогнули, как испуганные гончие, когда этот звук разнесся над внутренними дворами и стенами крепости. Стая ворон сорвалась с башни и пронеслась над их головами, издавая резкое карканье.

Кантрелл оперся о плечо своего поводыря и тихо засмеялся:

— Если здесь есть кто-нибудь, мы уж точно сообщили ему о нашем присутствии.

Люди с удивлением взглянули на барда.

— Кто здесь может быть? — встревоженным голосом спросил Рин.

— Только мертвые и их воспоминания, — ответил бард. — Здесь только камни, лорд Рин, обтесанные людьми, но сами по себе мертвые. Внутри нет ничего, чего стоило бы бояться.

Это не убедило Рина, но он не хотел, чтобы другие видели его страх. Он шагнул в проем ворот. Этлон и остальные последовали за ним. Дорога перед ними проходила через вторую, меньшую стену, в собственно крепость. Когда-то пространство между двумя стенами поддерживалось в чистоте, свободным от мусора, потому что широкое пространство было жизненной частью защиты крепости. Однако за многие годы накопилась нанесенная ветром пыль и остатки диких растений, и теперь среди плесневеющего хлама, упавших камней и гниющих остатков нескольких лачуг, поставленных более поздними захватчиками, бурно разрослись сорняки. В то время, как первая стена имела только одни ворота, во второй было проделано восемь — в каждой из башен, и одни — на дороге. Одностворчатые бронзовые двери с маленькими головами львов закрывали дверные проемы.

Люди прошли в крепость и с беспокойством стали осматриваться. Несмотря на военное назначение укрепления, его центр напоминал богатый город. Внутри окруженного стеной пространства находились гниющие остатки деревянных бараков, конюшен, кухонь и жилищ слуг. Но кроме всего этого, там располагались роскошные дома и дворы, широкие мощеные пути, зеленые сады, теперь заросшие и одичавшие, и фонтаны, все построенные или отделанные покрытым искусной резьбой гранитом или местным красным камнем. Только восемь башен были построены из черного мрамора, камня, который блестел как черный лед и был высоко ценим древними завоевателями.

Сэврик с воинами медленно шли по главной дороге мимо пустых домов к центру укрепления. Они были поражены размерами крепости и трудом, который был затрачен на ее создание. Они никогда не видели ничего подобного.

В свете раннего утра тени между строениями были еще густыми, и в молчаливых камнях таилась прохлада. Не раздавалось ни звука, за исключением их шагов. Этлон поймал себя на том, что напряженно всматривается и прислушивается, пытаясь уловить голоса в залах или звуки шагов на боковых улицах или заметить лицо в амбразуре. Но единственное, что он видел, это запертые или сломанные двери, гниющие крыши, многие из которых обрушились, и разрушающаяся кирпичная кладка, в каждой трещине которой, где скопилась хотя бы горсть земли, росли сорняки. Год за годом Аб-Чакан обращался в руины, и все же их поразило, как много еще в нем уцелело.

Воины вышли из тени, отбрасываемой строениями, и увидели перед собой, в центре крепости, изящные комнаты и террасы дворца, выстроенного для генерала, возглавлявшего Аб-Чакан. Широкий двор дугой изгибался в обе стороны от дворца. В центре стоял фонтан с лошадью, вырезанной из черного мрамора. Покрытая пятнами и выщербинами, статуя изящно вставала на дыбы в центре высохшего бассейна. Этлон устремился к лошади и положил руку на поднятое копыто.

— Я начинаю восхищаться этими странными людьми, — произнес он. — Они явно разбирались в лошадях.

— И умели строить, — ответил Сэврик.

Его лицо сморщилось от беспокойства, и он внимательно все изучал. Он был уверен, что принял верное решение привести кланы сюда, но его тревожила мысль об огромных размерах крепости, которую они выбрали для обороны. Никто из них не имел опыта в таком способе ведения боевых действий, в то время как Медб вполне мог иметь нескольких советчиков среди своих наемников, которые знали, как планировать осаду.

— Теперь пора за работу, — продолжил Сэврик. — Рин, ты хорошо работал на речной стене вчера. Может быть, ты приведешь вероды и проверишь стены и башни? Надо удостовериться, что там нет проломов или слабых мест.

Молодой вождь Багедина кивнул, польщенный, что получил такое важное задание.

— Джорлан, — обратился Сэврик к своему новому второму вер-тэйну, — я хочу, чтобы ты взял двух человек и отыскал колодцы. Если вода в них плохая, нам надо будет наносить воды из реки.

Ша Умар взглянул с дороги на огромные стены:

— Нам потребуется много еды. Я начну заносить припасы.

Сэврик согласился:

— А еще выбери скот. Племенных животных и лошадей мы оставили в ущелье.

Все разошлись выполнять свои задачи. Кантрелл со своим поводырем, Этлон и Сэврик остались одни.

— Я бы хотел осмотреть этот зал, — сказал Сэврик, — до того, как станет некогда.

Они прошли через двор ко входу в огромный зал, который образовывал переднюю часть дворца. Семь арок украшали фасад здания. Позади средней арки находилась уменьшенная копия великолепных бронзовых ворот крепости. Этлон очень осторожно толкнул их, и двери легко распахнулись. Хулинин осторожно заглянул в зал.

Он освещался глубокими бойницами, расположенными под самой крышей, через которые просачивался свет утреннего солнца. Два ряда высоких колонн поддерживали сводчатую крышу, которая все еще была в хорошем состоянии. На полу под толстым слоем грязи, мусора и птичьего помета все еще поблескивали слабые следы золота. Не сохранилось никаких драпировок, мебели, ничего сделанного из дерева или ткани. Но на всех стенах были росписи, изображавшие древние битвы и давно забытых полководцев. Краски потускнели от времени, а стены были грязные и выщербленные, но фигуры были все еще отчетливо видны.

Сэврик с Этлоном разглядывали зачарованно стены, когда Кантрелл вдруг поднял голову.

— Перед главными воротами трубят горны, — настойчиво обратился он к Сэврику. — Оставь нас. Мы сами найдем дорогу отсюда.

Сэврик с Этлоном выскочили за дверь и побежали через двор. Когда они бежали по дороге в сторону главных ворот, они тоже услышали горны конной стражи Хулинина, неистово трубящие снизу из долины. Остальные воины толпились у ворот и облепляли стены. Сэврик с Этлоном вскарабкались по каменным ступеням, протолкнулись среди людей и остановились на краю парапета.

Там, на расстоянии мили от перекрестка дорог, небольшая группа конников мчалась галопом с юга. Синее знамя струилось над ними. За ними на полной скорости следовала группа повозок и в арьергарде большая группа всадников на ходу сражалась с неизвестными воинами. Атакующие были без плащей и проявляли меньше дисциплинированности, чем отступающие воины, но они создавали смертельную завесу из стрел перед превосходящими силами и повергали наземь каждого, кто отставал.

Клан Дангари быстро приближался к крепости, нападающие не отставали от них. Наблюдающим стало ясно, что преследователи не подозревают о том, что остальные кланы находятся рядом.

Сэврик и его люди наклонились со стены, чтобы видеть погоню.

— Давай, Кошин! — закричал Этлон. — Скачи!

Внезапно два десятка всадников под водительством Ша Умара покинули защиту речной стены и помчались навстречу приближающемуся клану, приветственно трубя в горны. Всадники и повозки развернулись около подножия крепости и поспешили к речной стене. Нападающие, едва увидев приближающихся воинов и собравшихся на стенах людей, развернулись и затрусили под защиту леса на противоположной стороне долины. Измученные люди клана с облегчением въехали в ущелье под звуки бешено трубящих горнов.

Дангари прибыли.

 

Глава 15

Нэра осторожно ступила на песчаную полоску и фыркнула, когда вдруг по самые колени погрузилась в чавкающую грязь.

«Извини, Габрия. Я не могу идти дальше».

Габрия в испуге смотрела на реку, но она понимала безвыходное положение Нэры. Гигантская кобыла была вся покрыта грязью и уже один раз увязла в трясине, а они едва достигли окраин огромной дельты. С самого рассвета они следовали по течению Голдрин, чьи берега терялись в грязных наносах песка и зарослях тростника. Река быстро превратилась в трясину, состоящую из мелких проток, сыпучих песков и крохотных ненадежных островков.

Когда Габрия и Нэра достигли прошлой ночью реки, они расположились на ночевку в низине, поросшей колючками, ежевикой и травой. Но утром, когда хуннули углубилась в болото, заросли камыша и гигантской болотной травы с серебряными метелками образовали настоящую чащу. Габрия только могла видеть, где бледно-серый цвет метелок превращался в твердую массу колеблющейся зелени. К сожалению, иллюзия твердости была весьма предательской, так как трава являлась зыбким болотом, по которому ни хуннули, ни любая другая лошадь не могли пройти.

Нэра вытащила передние ноги из ила и перебралась на более твердый участок берега. Опустив голову, она стояла, тяжело дыша, уже растратив свою огромную силу на борьбу с трясиной.

Габрия неохотно соскользнула с лошади. Она надеялась, что хуннули будет с нею, когда она встретится с Женщиной болот, и она полагалась на умение Нэры разыскивать дорогу через опасные трясины. Но было ясно, что Нэра не может двигаться дальше.

Она вздохнула:

— Как я найду эту женщину?

«Она сама тебя найдет».

Девушка стянула свою шляпу и сунула ее в сумку. Затем она скрестила руки, испытывая большое неудовольствие:

— И как я могу быть уверенной, что она мне поможет?

«Она поможет тебе. Она является обладательницей магии. Как и ты».

Габрия отвернулась. До этого момента никто не говорил ей, что женщина является колдуньей. Но ее интуиция уже давно подсказала ей такую возможность.

Глаза Нэры блеснули, как черный кристалл. Она осторожно подтолкнула девушку.

«Я буду ждать поблизости».

Не говоря ни слова, Габрия подвесила сумку с едой себе на пояс, стиснула зубы и смело двинулась вперед. Грязь поднялась ей до лодыжек, и вода просочилась в башмаки, но она не провалилась, как хуннули. Она услышала, как позади нее Нэра поплыла прочь, и на мгновение ее решимость почти исчезла. Она остановилась на полушаге и подумала о том, чтобы кинуться следом за лошадью. Затем ее нога соскользнула, и она плашмя упала в реку.

Вода была теплой и солоноватой и пахла гниющими растениями, и все же она прояснила ее мысли. Отплевываясь, Габрия встала и уныло оглядела себя. Она была в грязи с головы до ног и воняла болотом. Рукава ее туники были черными от грязи, а сумка промокла. Это послужит мне хорошим уроком, подумала она раздраженно. Я слишком далеко зашла, чтобы теперь паниковать при мысли о том, чтобы в одиночку встретиться со своими страхами.

Сжав челюсти, Габрия пробиралась, преодолевая течение, к сердцу болот. Утреннее солнце начало припекать, и запах гниющих растений начал подниматься от реки. Ее осаждали мошка и москиты. Вода неустанно струилась по поверхности земли, и океан болотных трав смыкался вокруг. Она скоро обнаружила, что то, что выглядело как одна огромная покрытая травами топь, на самом деле представляло бесконечную сеть озер, хлюпающих трясин и извилистых, полузанесенных проток. Опытный глаз мог отыскать здесь извилистый, непостоянный проход через месиво ила, крошечных островков и песчаных наносов. Однако, по мере того как проходили часы и Габрия барахталась, пробираясь вглубь болот, она начала терять надежду, что ей удастся это.

Путешествие становилось очень утомительным. Огромные заросли тростника часто загораживали ей дорогу, заставляя ее идти вброд или плыть в глубокой, пенистой коричневой воде. Плотные заросли травы возвышались над ней, заключая ее в свой зеленый, шелестящий мир. Она знала, что вверху веял ветерок, так как метелки травы склонялись пронизанными солнцем волнами, но ничто не тревожило поверхность воды, разве только рыба плеснет или прыгнет лягушка. Вскоре Габрия сильно вспотела, что только привлекало к ней еще больше насекомых.

День все тянулся, а Габрия пробиралась к югу, вглубь болот. Она высматривала хоть что-нибудь, что помогло бы ей отыскать женщину: тропинку, хижину, даже отпечаток ноги или какую-нибудь мелочь, оброненную на ходу. Но болота хорошо прятали свои секреты. Она не нашла никаких признаков присутствия других людей, только вода, тростники и цапли, которые следили за ней алчными глазами.

Наконец, измученная и вымазанная в грязи, девушка вышла к длинному темному открытому пространству воды, глубокой и мрачной, которая загораживала ей дорогу с обеих сторон. Некоторое время она смотрелась в воду и гадала, стал бы Этлон смеяться, если бы увидел ее в таком виде: больше грязи, чем толку. Наконец Габрия решила, что не имеет значения, как бы он поступил. Она слишком устала, чтобы беспокоиться об этом или переплыть протоку. Измученная и оцепенелая, она дотащилась до кочки, которая выглядела посуше, и скрючилась среди травы. Ее пища размокла, поэтому она выпила несколько глотков воды, положила голову на сумку и постаралась отдохнуть.

С наступлением темноты голоса, раздающиеся на болоте, усилились и превратились в настоящий гам. Повсюду квакали лягушки. Жужжали москиты. Тысячи созданий непрерывно скрипели ржавыми голосами, как сверчки, пока Габрия не впала в ярость. Жалящие насекомые разошлись вовсю и покрывали каждый открытый кусок ее кожи. Она извивалась и шлепала себя, но ничто не могло отогнать их. Она была мокрой, замерзшей, несчастной и очень одинокой.

Наконец она решила, что должна двигаться, иначе сойдет с ума. Но как раз тогда, когда она собиралась сесть, Габрия услышала далекий звук в протоке. Она замерла и затаила дыхание.

Звук повторился — тихий всплеск, похожий на звук шлепающего по воде животного, — или как будто змея охотится. Она слышала об огромных змеях, обитающих в болотах, и хотя они редко достигали таких размеров, чтобы проглотить человека, у нее не было никакого желания встретиться с одной из них. Рука Габрии потянулась за кинжалом. Луна, которая была на ущербе, еще не взошла, и ночь казалась очень темной. Она испуганно прислушивалась и напрягала глаза, стараясь увидеть в темноте.

Внезапно маленький проворный зверек выскочил из воды у ее ног. Габрия отпрыгнула, как ужаленная кошка, и выхватила кинжал. Зверек пискнул и качнул головой. Габрия изумленно взглянула на него. Он был похож на короткую толстую змею с тупым носом и суживающимся к концу хвостом. Но у него были четыре перепончатых лапы и усатая морда. Его круглые глаза поблескивали при свете звезд. Он снова запищал, явно вопросительно, и Габрия выпустила из рук кинжал. Это была всего лишь выдра.

— Привет, — наугад произнесла она.

Выдра заурчала.

Габрия внезапно ощутила всю нелепость ситуации. Мало того, что она, навоображав невесть чего, испугалась маленького безобидного животного, но разговаривать с ним среди ночи? Она присела на корточки и тряхнула головой. Болота измотали ее до полного расстройства.

Внезапно выдра встревоженно огрызнулась и, не успела Габрия и глазом моргнуть, бросилась в воду и исчезла.

Габрия вздохнула. Она откинулась на спину и стала смотреть на звезды поверх травы, стоящей стеной. Может быть, хулинины тоже смотрят на эти же самые звезды, и она гадала, видят ли они их со стен Аб-Чакана. Она покинула их всего три ночи назад, а казалось, будто годы пролегли между нею и кланом. Они были недостижимо далеко от нее, и время быстро уходило.

Размышления Габрии прервал всплеск, и, к ее удивлению, выдра опять выскочила на ее островок. Она что-то держала во рту и довольно захрустела, поедая свою добычу, затем вымыла мордочку и лапы и снова защебетала, обращаясь к Габрии.

— Я тоже голодна, — пробормотала Габрия.

Выдра скользнула в ее сторону, дернула за штаны и отскочила к границе травы. Габрия с возрастающим интересом следила за ней. Выдра требовательно позвала и вернулась, чтобы снова дернуть ее. Она нерешительно встала.

Выдра отбежала к краю травянистого островка.

В уме Габрии крепла догадка; она шагнула вперед. Выдра довольно пискнула и двинулась дальше. Предположение Габрии перешло в уверенность, она нагнулась и последовала за зверьком в густые заросли. За зверьком с темным мехом было трудно следить, так как казалось, что он сливается с каждой тенью. Габрия передвигалась чрезвычайно медленно, но выдра не спешила, держась близко впереди нее и безошибочно выбирая дорогу среди ненадежных болотных тропинок.

Несколько часов Габрия пробиралась вслед за зверьком через тростник и топи, обходя пространства чистой воды и заросли болотной травы, пока смертельно не устала и ее не начало тошнить от запаха стоячей воды.

Выдра по-прежнему вела ее вперед, даже тогда, когда ей приходилось барахтаться по пояс в воде или преодолевать трясину, которая засасывала ее ноги. Внезапно зверек обернулся и ободряюще пискнул ей, прежде чем глубже погрузиться в болото, следуя вдоль только ему видной тропинки.

Постепенно вода из черной стала темно-свинцовой, затем светло-серой, а бесформенные ночные тени молча обрели свою форму и цвет. Габрия обратила затуманенный взор к востоку и увидела красный солнечный диск, который загорелся, едва показавшись из-за горизонта. Выдра тоже увидела его и заурчала, обращаясь к Габрии. Пошатнувшись, девушка остановилась. Измученная, тяжело дыша, она протянула руку:

— Извини, но я должна отдохнуть. Я…

Прежде чем она успела еще что-нибудь сказать, выдра кивнула, юркнула в камыши и исчезла.

— Нет, подожди! — неистово закричала Габрия.

Но выдра убежала, а она была слишком уставшей, чтобы догнать ее. Она опустилась на самую сухую кучу тростника и грязи, которую смогла отыскать, и спрятала лицо в ладонях. Ей оставалось только надеяться, что выдра вернется. Габрия не была уверена, что зверек вел ее к Женщине болот, но у него явно была цель, и он был единственным ее проводником в этом полном опасностей месте.

К счастью, ей не пришлось долго ждать. Солнце едва поднялось над горизонтом, когда выдра вернулась. Зверек плыл по узкой протоке, волоча веревку. Габрия бросилась на помощь. Она потянула за веревку, и маленькая хрупкая лодка выплыла из высокой травы. Это было легкое плоскодонное суденышко цвета увядшего камыша. Выдра вскарабкалась в лодку и заверещала, обращаясь к Габрии.

— Ты серьезно? — спросила Габрия, придя в ужас.

С трудом пробираться через грязь было достаточно утомительно, но она никогда не пользовалась лодкой и не хотела пробовать это сейчас.

Выдра пискнула и похлопала по длинному шесту, лежащему на дне лодки. Габрия выглядела ужасно испуганной, но она осторожно взобралась в лодку и уселась. Медленное течение вынесло лодку на более глубокое место. Спустя некоторое время, когда она увидела, что лодка не собирается немедленно опрокинуть ее в воду, Габрия немного успокоилась. Она очень осторожно встала, взяла шест и опустила его в воду. Шест оттолкнулся от илистого дна канала, и лодка двинулась вперед. Габрия усмехнулась выдре и снова оттолкнулась шестом. Очень медленно они начали продвигаться по протоке.

— Куда теперь, малыш? — спросила Габрия выдру.

Как бы в ответ на ее вопрос, зверек нырнул с носа в воду. Его маленькая коричневая голова вынырнула впереди лодки. Габрия направила лодку вслед за выдрой.

К этому времени солнце поднялось довольно высоко, и болото переливалось всеми оттенками зеленого и золотого в лучах утреннего солнца. День становился жарким. Габрия устала, и ее голова отяжелела от бессонницы, но она не могла позволить себе расслабиться.

Ее желудок превратился в клубок нервов, а мысли постоянно обращались к выражению лица Этлона, когда она спросила его о Женщине болот. Его реакция была порождена прочно укоренившимся страхом перед владеющими магией, но Габрию волновало, что подумает он о ней, когда узнает всю правду о ее способностях. Она опустила взгляд на воду. Ее мучила также мысль о том, что подумала бы ее семья, если бы они узнали о ее еретическом таланте. Поняли бы они, что это настойчивое желание отмщения привело ее к волшебнице для того, чтобы изучить способы колдовства?

Габрия почувствовала слезы на глазах и усилием воли остановила их. Габрэн бы понял ее. Ее брат любил ее безгранично, и она знала, что он поддержал бы ее решение разыскать Женщину болот. Пирс и Кантрелл тоже поддержали ее. Теперь она поняла, что бард послал ее к этой женщине, чтобы она научилась пользоваться своим талантом, а не подавлять его. И наконец Габрия решила, что это был правильный выбор. Какими бы ни были последствия, она хотела изучить все сильные и слабые стороны магии, чтобы найти способ уничтожить Медба.

Выдра заверещала.

Габрия оторвалась от своих мыслей и взглянула вперед. Шеренга деревьев загораживала ей дорогу, и, по мере того, как она продвигалась вперед вслед за выдрой, шеренга превращалась в темную, плотную стену мангров. Странные деревья росли вплотную, опираясь на погруженные в стоячую воду корни. Под их ветвями воздух был душный, а сквозь плотную листву проникало очень мало света.

Габрия осторожно проталкивала лодку среди перепутанных корней мангров, следуя извилистым путем, который могла разглядеть только выдра. Деревья росли близко друг к другу, и открытые пространства воды становились все реже и располагались все дальше друг от друга. Воздух был спертый и зловонный.

Наконец выдра взобралась на что-то твердое и остановилась. Габрия посмотрела удивленно. Они находились у подножия огромной сети корней. В центре этой сети опорные корни переходили в мангровое дерево не так, как везде. Это дерево было огромно, его корни глубоко погрузились в воды реки, его ветви образовывали огромный, мрачный полог.

Выдра указала лапой на дерево и пискнула.

— Туда? — не веря, переспросила Габрия.

Девушка неохотно выбралась из лодки и закачалась на скользких корнях. Прежде чем она могла бы возразить, выдра скользнула в воду и исчезла. Габрия осталась одна. Она оглянулась. Вокруг не было ни насекомых, ни птиц, ни лягушек, и мрачное болото вокруг было совершенно безмолвным. Габрия вздрогнула. Она бы все отдала, чтобы оказаться сухой в безопасности шатра Пирса, вместо того чтобы мокрой и грязной цепляться как улитка за скользкие корни мангров в сердце владений волшебницы.

Габрия собрала все свою отвагу и вскарабкалась по корням главного ствола. Дерево было невероятно толстым; по сравнению с другими деревьями его ствол выглядел огромной колонной в лесу из палочек.

Где бы могла жить волшебница в подобном месте? Габрия заглянула под ветви, вокруг корней, даже в воду, но нигде не было никакой жизни, ни человека, ни кого-либо другого. Девушка уж начала думать, что выдра обманула ее, когда увидела узкую горизонтальную щель в стволе дерева. Она была едва ли шире, чем несколько пядей, и в несколько раз больше простиралась над ее головой. Габрия всмотрелась внутрь. Хотя внутри дерева было совершенно темно, она чувствовала, что в нем скрывается полость, достаточно большая, чтобы можно было войти.

Другой возможности не было. Габрия протиснулась через щель в абсолютный мрак. Воздух был спертый. Казалось, что внутри дерева царит полная тишина, но, так как чувства Габрии обострились в темноте, она начала замечать тихий скрежет и, даже еще тише, скрипящий шелест, как будто едва слышный шепот. Габрия ждала, сама не зная чего.

Спустя несколько минут единственный луч красного света ударил откуда-то сверху и осветил волшебницу. Старая женщина сидела на стуле, который в свою очередь покоился на платформе, подвешенной к невидимому потолку. Сгорбленная, высохшая и невероятно бледная, она больше походила на труп, чем на женщину. Ее немигающие глаза отсвечивали красным в падающем свете. У нее было прекрасное, выглядящее безумным лицо. С торжествующей усмешкой она устремила свой взгляд вниз, на Габрию.

— Итак, ты наконец пришла, — заговорила она резким от редкого употребления голосом. — Я слишком долго ждала, пока меня разыщет человек, владеющий магией.

— Я… — попыталась заговорить Габрия.

Женщина прервала ее:

— Ты пришла учиться. Я знаю, кто ты… но я не знаю, готова ли ты заплатить мою цену.

Габрия глядела зачарованно. Она одновременно ужасалась и благоговела перед лихорадочной силой, которая пылала в красных глазах женщины.

Волшебница встретила взгляд Габрии, и ее лицо исказилось гневом.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — закричала она. — Ты думаешь, что я всего лишь старая ведьма, которая прячется в болоте, запутавшись в своем древнем искусстве и питаясь старой враждой. Да, я была когда-то могущественной волшебницей, изменяющей облик. Моя сила ставила людей на колени. Смотри!

Она широко раскинула руки и запела песнь на странном языке, который эхом отражался от ветвей и корней огромного дерева. Габрия прижалась спиной к дереву. Все внутри дерева начало колебаться и блекнуть, воздух звенел, как струна арфы. Голос женщины возвысился до триумфального крика, когда в помещении сформировалось видение. На взгляд Габрии дерево превратилось во дворец, где на зеркалах сверкало золото, вода била из сотни фонтанов, а на стенах мерцали шелковые знамена дворянского дома. Перед Габрией стояла женщина, волшебница, какой она себе всегда ее воображала: прекрасная и все же опасная, прелестная и беспощадная, одетая в платье из бархата и увешанная драгоценными камнями, как королева.

Но так же быстро, как образовалось, видение исчезло, превратившись в тонкий туман и унесясь клубами. Женщина, снова превратившись в древнюю старуху, осела на свой стул с усталым вздохом.

— Моя сила почти совсем пропала, — прошептала она.

Габрия ошеломленно огляделась, все еще надеясь увидеть темноволосую женщину, стоящую рядом. Но видение, было ли оно правдивым отражением прошлого или фантазией состарившейся отшельницы, исчезло. Девушка медленно откинулась назад и постаралась сохранить безучастное выражение лица. Было очевидно, что эта женщина — волшебница, и хотя она утратила силу, чтобы управлять своими способностями, у нее сохранились знания.

— Использование магии требует больше мудрости, чем силы, — сказала Габрия, стараясь задобрить старуху.

Волшебница раздраженно посмотрела на нее:

— Глупая. Что ты знаешь о волшебстве. Я наблюдаю за тобой со времени резни в Корин. Все, что я видела, это были твои жалкие попытки обескуражить нескольких сверхвосторженных мужчин.

— Обескуражить?! — вскрикнула Габрия. — Я убила человека.

— Вот видишь! Ты могла бы — обескуражить их еще сильнее. Но ты плохо сделала это. Ты ничего не знаешь о магии.

Габрия загнала свой гнев обратно и сказала:

— Вот почему я пришла к тебе.

— Я больше не принимаю новичков.

— Даже за плату? — мгновение поколебавшись, спросила Габрия.

Женщина опустила на нее свой взгляд:

— Какую цену ты хотела бы уплатить?

— Все, что только может быть в моих силах.

— Твои силы. Это действительно немного.

Волшебница протянула руку сквозь красный свет, и ее платформа медленно опустилась на пол дупла. Ее рука как паук скользнула по запястью Габрии и потянула вниз, заставляя усесться на платформу рядом со стулом. Габрия вздрогнула от ощущения сухого, пыльного прикосновения, но не отдернула руку.

— Что ты ищешь в волшебстве, женщина из клана? Ты знаешь, что использование его запрещено под страхом смерти.

Габрия могла чувствовать, как ее кровь пульсирует под рукой женщины. Она знала несомненно, что не сможет утаить правду:

— Я хочу отомстить за убийство моего отца, моих братьев и моего клана.

— Ах, да. Это единственная твоя причина? — ее глаза как иглы пронзали Габрию, вычленяя каждую ее мысль. — Месть — это ужасная причина для волшебства; она может исказить твою волю и обвить тебя, как змея. — Женщина с презрением отвернулась, скосив глаза, чтобы наблюдать за девушкой. — Но она может также ускорить обучение. — Она помолчала. — Этот Медб, которого ты хочешь уничтожить, за последнее время приобрел большое могущество, и потребуется большая ловкость и желание, чтобы одолеть его.

— Но он еще и сверхсамоуверенный. Он думает, что он единственный волшебник в кланах.

Женщина согласно кивнула. Некоторое время она изучала Габрию и удовлетворилась тем, что увидела.

— На данный момент это так. Но он жестокий человек. Это из-за таких волшебников, как он, люди поднялись против нас и смели магию с равнин. Теперь только я помню светлые дни мудрости и величия, когда магия была гордостью, и ее обладателей почитали. — Ее голос начал гневно повышаться: — Но теперь… теперь я прячу свою силу от людских глаз в вонючей грязи этих отвратительных болот.

Лицо женщины дергалось от гнева, а слова со скрежетом вырывались из горла. Внезапно она начала смеяться — грубый, маниакальный смех, который привел Габрию в ужас.

— Подходящее наказание ему за то, что он причинил мне. Мы опрокинем этого самодовольного злодея в навоз.

Габрия выпрямилась и спросила, затаив дыхание:

— Ты поможешь мне?

— Разве я только что не сказала об этом?

Девушка кивнула, не уверенная, довольна она или напугана этим:

— Спасибо.

— Пока еще не благодари меня, — она отпустила руку Габрии и снова уселась, гнев все еще отражался на ее древнем лице.

Мгновение она изучала девушку, и резкий проблеск, как у голодной крысы, мелькнул в красных глазах волшебницы. О да, она обучит девушку тайнам магии. Она даст Габрии достаточно знаний, чтобы победить этого выскочку Медба. Затем, если все пройдет хорошо, девушка заплатит цену за свое обучение. Женщина болот улыбнулась, медленно, злобно изогнув губы, и захихикала в предвкушении.

 

Глава 16

Этлон стоял на сереющих стенах речных ворот и наблюдал за сторожевыми огнями изгнанников, пылающими как огненная петля в поле перед крепостью. В сгущающемся мраке он едва мог видеть бандитов, сгрудившихся вокруг костров. Изгнанники считали, что им нечего бояться. Пойманные в ловушку кланы не будут бесполезно тратить время или людей, чтобы гнаться за врагом, который рассыплется и ускользнет при первых признаках нападения.

Терпение Этлона подвергалось испытанию при виде того, как изгнанники кривляются и насмехаются за пределами полета стрелы, а он не может ничего поделать. Сэврик приказал не стрелять и не делать вылазок — пока. Надо позволить изгнанникам думать, что все четыре клана укрылись в глубине ущелья.

С момента появления Дангари этим утром Сэврик с остальными вождями строили планы, как вывести кланы из ущелья в крепость под покровом темноты. Один из людей Джорлана обнаружил потайную лестницу, ведущую из кладовой в задней части крепости позади моста вниз и в ущелье за речной стеной.

С помощью лестницы Сэврику и остальным было легко проскользнуть в ущелье, но этот путь был слишком узким и крутым для большой группы с навьюченными животными. Кланы могли попасть в крепость только через передние ворота. Однако такое перемещение было слишком опасно осуществлять днем, так как банда изгнанников могла вызвать панику среди женщин, детей и фургонов с припасами. Ночью кланы могли проскользнуть в крепость в относительной безопасности, особенно если разбойники будут заняты.

Этлон ухмыльнулся про себя. Ему не придется долго ждать. Вер-тэйн почувствовал, что кто-то остановился рядом с ним, и, обернувшись, он увидел Кошина, опершегося о парапет.

По лицу молодого вождя нельзя было ничего прочесть в сгущающихся сумерках, и его татуировка была почти незаметна.

— Для людей, которые мертвы в наших глазах, они представляют из себя досадную помеху.

Из глубины горла Этлона вырвался звук. Он беспокойно пошевелился:

— Они думают, мы можем только сидеть на нашей чудесной стене и скалить зубы.

Кошин оглянулся и осмотрел затухающий на западе свет:

— Позволим себе еще немного не замечать их. Скоро стемнеет, и мы сможем выехать. — Он повернулся кругом и посмотрел на черную, неуклюжую громаду Аб-Чакана. Стены и башни старой крепости возвышались над ними в торжественном молчании. Ее камни хранили секреты и таили воспоминания, которые были недоступны пониманию людей кланов. — Я чувствую себя, как мышь, которая суетится вокруг какого-то ужасного монолита, — тихо произнес Кошин, как будто испугавшись, что камни услышат. — Что мы здесь делаем?

Сильное лицо Этлона искривилось в гримасе. Он тоже чувствовал тяжесть старых стен:

— Стараемся выжить.

— В неподходящем месте это ничего хорошего нам не предвещает. У нас не должно быть камня под ногами стен перед глазами. Мы сражаемся с помощью силы наших мышц и стали, — он указал на крепость, — а не с помощью старых осыпающихся стен.

— Неужели ты предпочитаешь встретиться с яростью Медба на равнине внизу? Это был бы блистательный путь к смерти.

Дангари усмехнулся и тряхнул головой:

— И бесполезный. Нет, Этлон, я не глуп, я просто напуган.

Этлон взглянул на запад, в глубине души надеясь увидеть кобылу хуннули, галопом скачущую из ночи. Но там только ветер проносился над травами, только приглушенный звук копыт лошадей, ожидающих в ущелье, эхом отдавался в ночи.

— Мы все боимся, — пробормотал он.

Кошин резко оттолкнулся от парапета и хлопнул по мечу на своем бедре:

— Мы слишком приуныли, вер-тэйн. Пока в наших руках оружие и есть с кем сражаться, давай поскачем в бой, как полагается воинам.

Этлон угрюмо улыбнулся:

— Ты прав, мой друг. Прежде чем падет эта крепость, мы будем в раю. Пошли, покажем изгнанникам наши зубы.

Они взялись за руки и зашагали вниз по каменным ступеням к воротам, где Сэврик и большая группа верховых воинов ожидали полной темноты. Позади всадников, в глубине ущелья, плотными рядами стояли четыре клана. Мужчины, несущие на спине поклажу, выглядели стесненными и раздраженными. Женщины и дети большой группой стояли в центре с полными руками узлов, опустив глаза, чтобы скрыть свой страх. Нагруженные вьючные животные, волы и рогатый скот, которых можно было позднее съесть, терпеливо ожидали среди рядов. Не было видно ни единого факела или костра. В ущелье было почти совсем темно. Этлон мог чувствовать тревогу почти каждого, кто был рядом.

Дрожь прошла по нервам вер-тэйна, как будто он ощутил прикосновение чего-то невидимого. Он видел Аб-Чакан при свете дня, и даже тогда его пустые помещения и древнее молчание выбивали его из колеи. Он знал, какие чувства испытывали сейчас его люди, ожидал, когда смогут проникнуть в крепость под покровом ночи.

Другая группа воинов, набранных из всех четырех кланов, стояла вдоль стены, глядя на Сэврика. Это были добровольцы, которые останутся охранять речную стену и стада, уведенные вглубь ущелья. Этлон нахмурился. К сожалению, их было слишком мало для защиты старой, рассыпающейся стены. Однако выбора не было. Все остальные способные сражаться мужчины, всего около трех тысяч, были необходимы для защиты крепости. Закатный свет померк, и ночь распростерлась над кланами. Шум реки казался неестественно громким в безмолвном, заполненном людьми ущелье. Несмотря на ветерок, веющий от бегущей воды, воздух был неподвижным и тяжелым от холодной сырости.

Направляясь вместе с Кошином навстречу верховым воинам, Этлон плотнее запахнулся в плащ. Борей присоединился к вер-тэйну. Черный конь был почти невидим в темноте. Можно было разглядеть только его глаза, поблескивающие, как две луны из-за легкого облачка, и белый след молнии. Он радостно фыркнул и ткнулся носом в грудь Этлона. Вер-тэйн вскочил ему на спину.

Сэврик подошел к хуннули и взглянул на сына. Капюшон вождя был глубоко надвинут, скрывая его резкие черты, но взгляд Этлона сквозь темноту добрался до отца, и на мгновение они замерли в молчаливом понимании и печали. В мгновение ока они поняли мысли и намерения друг друга, и каждый дал другому ту силу, которая была им нужна в предстоящие дни. Сэврик кивнул. Он сжал колено сына, отошел к своим телохранителям и тихим голосом дал воинам последние наставления.

— Возвращайся невредимым, Этлон, — сказал Джорлан, подходя к хуннули.

Этлон приветствовал его:

— Я скоро увижусь с тобой в крепости.

— Хм… — произнес второй вер-тэйн. — Я едва ли горю желанием отсиживаться в этом каменном чудовище.

— Подумай о том, какое удовольствие получит лорд Медб, когда до конца осознает, что за орешек мы предлагаем ему разгрызть. Он будет очень удивлен.

Лицо Джорлана искривила злобная усмешка:

— Эта картина заслуживает того, чтобы ею полюбоваться.

— Этлон, — окликнул Сэврик, — пора.

Приказ вождя прошел по рядам, и в ущелье немедленно возросла напряженность. Шеренги мужчин выдвинулись вперед, теснясь броней, мечами и поклажей; женщины сдвинулись плотнее. В конце колонны Ша Умар и арьергард терпеливо ждали, когда можно будет двигаться.

Джорлан отсалютовал Этлону, когда всадники двинулись к речной стене. Кошин присоединился к Этлону, и ворота открыли.

— Помни, — громким шепотом произнес Сэврик, — нам нужно время!

Беззвучно переставляя копыта, Борей вышел из ущелья, и отряд всадников последовал за ним. Все были верхом на черных или темно-коричневых лошадях, и Этлон сомневался, что бандитам удастся разглядеть их раньше, чем они достигнут костров. Он подбадривал Борея, пока они не достигли подножия гребня ниже Аб-Чакана, где река делала поворот к югу.

В ущелье основная масса людей ожидала, затаив дыхание и напряженно замерев; им предстоял только длинный путь в холодные, темные руины. Но Этлон и выступившие с ним воины могли действовать только так, как с рождения приучены идти в бой все кланы: с трубящими горнами, мечами в руках, лицом к лицу с врагом.

Этлон не мог больше ждать. В нем вскипали нетерпение и ярость, которые были рождены днями растерянности и бегства от врага. Он выхватил меч. Кошин уловил его настроение и крикнул горнисту, который скакал рядом:

— Теперь пусть они услышат песню охоты.

Звуки горна раздались в ночной тишине как удар грома. Они разнеслись над холмами чистым звоном победы над выслеженным зверем и радости от предстоящего убийства. Прежде чем затих последний звук, Борей встал на дыбы и заржал, послав вызов, который слился со звуками горна в песню смертельной опасности. Остальные воины с боевым кличем выхватили свое оружие и послали своих нетерпеливых скакунов галопом в сторону костров.

Изгнанники были захвачены врасплох. Когда всадники обрушились на них, они опомнились от своего изумленного оцепенения и в растерянности бросились к своим лошадям. Хуннули вскочил в середину самой большой группы. Два человека упали от меча Этлона и один от копыт Борея. Остальные бросились врассыпную. Воины кланов преследовали их по пятам. Несколько изгнанников были схвачены всадниками и немедленно преданы смерти. Остальные бежали под защиту холмов, где они могли легко ускользнуть от своих преследователей. Вот почему бандиты не видели шеренг тяжело нагруженных людей и животных, медленно передвигающихся по дороге к Аб-Чакану, и не слышали глухого стука, с которым закрылись огромные ворота.

На заре горнист снова затрубил, чтобы приветствовать восходящее солнце и собрать всадников. Усталые, растратив свой гнев, воины возвращались назад, довольные проделанным делом. Они получили всего несколько незначительных ран, убив девять бандитов. Отряд подъехал к воротам крепости, и встречающие приняли от них усталых лошадей и вздохнули с облегчением, увидев, что вернулись все. Большие бронзовые ворота со стуком закрылись за ними.

Вскоре изгнанники вернулись к своим погасшим кострам и возобновили наблюдение за крепостью.

Как только рассвело, женщины были размещены во дворце и окрестных домах; на башнях выставлены часовые, чтобы наблюдать за равнинами, высматривая признаки приближения армии Медба. После этого вожди со своими людьми решили исследовать все закоулки крепости. Все утро провели они, залезая во все углы, заглядывая во все щели и открывая то, что не открывалось уже в течение поколений. К тому времени, когда они вернулись в холл дворца, чтобы посовещаться, даже Кошин был восхищен работой людей прошлого, а наиболее недоверчивые осознали возможности этого укрепления.

Внешние стены и башни были все еще в очень хорошем состоянии. Внутренние стены начали разрушаться, но их можно было оборонять, а многие каменные строения в центре крепости были достаточно прочными, чтобы служить убежищем людям и скоту. Цистерны, зарытые глубоко в скалы, были полны, так как вода постоянно обновлялась во время сезонных дождей.

Как только вожди составили план обороны укрепления, все приступили к работе по приготовлению старой крепости к тому, чего она не видела уже много веков: к войне. Стены залатали, щебень и хлам между стенами убрали, а ворота укрепили бревнами с цепями.

Вер-тэйны, как дети, начинали все больше верить в свое новое убежище. Потребовалось бы что-то побольше, чем Медб и несколько кланов, чтобы выкурить их из этой горы камней.

Люди еще продолжали усердно трудиться, когда с одной из башен раздались тревожные звуки горна. Люди удивленно смотрели на садящееся солнце. Было еще слишком рано для сигнала захода солнца. Когда до всех дошел смысл происходящего, вожди со всех концов крепости бросились бежать к стене. Те, кто находился рядом с главной стеной, карабкались на парапет. В долине повсюду скакали изгнанники, а авангард армии волшебника приближался по старой дороге.

Как было решено раньше, со всех башен затрубили горны и пять флагов — золотой, синий, бордовый, оранжевый и темно-красный — взвились над главными воротами.

Сэврик вцепился в камень:

— Медб здесь, — обратился он к людям, протискивающимся под ним во двор замка. — Вы знаете свои обязанности.

Воины молча разбежались за оружием и заняли свои места у бойниц. Этлон, взбежав по каменным ступеням, присоединился к вождям, и лорд Рин молча указал ему на долину.

Медб снова выбрал время своего появления так, чтобы произвести наибольшее впечатление. Солнце уже почти скрылось за вершинами гор, когда армия волшебника приблизилась к ущелью Гнева Тора, и долина была погружена в сумрак. Резкий ветер приминал травы и завихрялся у подножия Аб-Чакана.

Предшествуемый ветром и укрытый плащом наступающей ночи, авангард волшебника пересек отрог и остановился у подножия холма, сразу под крепостью. Они ждали в зловещем молчании.

За ними под бой барабанов выступали основные силы армии. Они двигались бесконечным потоком, бессчетное множество людей, в тусклых сумерках, скрывающих их истинное количество. Они шли, пока не заполнили всю долину, и армия не разместилась до самых горных склонов. Монотонность ужасающего черного потока не нарушали ни факел, ни фонарь, ни человеческий голос, ни конское ржание. Раздавались только бой барабанов и неумолимый топот ног.

Люди в смущении и сомнении наблюдали за приближением врага. Они никогда не представляли себе ничего подобного. Силы, которые неумолимо двигались в сторону ущелья, не были больше вилфлайингами, или гелдринами, или эмноками, или нанятыми за золото иностранцами. Они превратились в безликую, бездумную массу, движимую только желаниями одного злодея.

Ветер стих, и все замерло в долине. Скрытая ночью армия собиралась с силами и ожидала сигнала своего хозяина. Но волшебник надежно удерживал их. Он заставил войско ждать, дав им увидеть их цель, а кланам — ожидающую их судьбу. Наверху, в крепости, Сэврик и кланы наблюдали за происходящим, затаив страх. Напряжение возрастало, пока не стало почти непереносимым.

Затем одинокий всадник отделился от авангарда и подъехал к воротам крепости.

Он был в коричневом плаще, а шлем закрывал его лицо, но ничто не могло скрыть фальшивого, презрительного тона его голоса.

— Хулинин, Дангари, Багедин и Джеханан. Сброд среди кланов. — Он грубо фыркнул. — Мой хозяин решил на этот раз быть милостивым к вам. Вы видели, что его колдовское могущество непобедимо, а теперь вы видите мощь его военных сил. Взгляните на эту армию. Взвесьте свои возможности. Вы долго не проживете, если решите противостоять лорду Медбу. У вас пока еще есть другой выбор: капитулировать перед ним, и он будет милостив.

Сэврик силился обрести свой голос. В гневе он протянул свои руки через край каменной стены и крепко вцепился в нее для поддержки:

— Брант, я вижу, ты потерял свой плащ. — В его голосе чувствовалась неприкрытая насмешка.

Гелдрин сделал широкий жест рукой, указывая на армию позади себя:

— Коричневый цвет так силен. Он предоставляет массу благоприятных возможностей.

— Это дерьмо, и я не желаю продавать за него мой клан. А что думают гелдрины насчет отказа от зеленого?

Брант произнес придушенным от гнева голосом:

— Мой клан подчиняется мне.

— Твой клан! — Сэврик разразился грубым смехом. — Нет, Брант. Твой клан теперь принадлежит Медбу, и это ему они подчиняются. Гелдрин больше не существует. Пошел вон, предатель.

Брант усмехнулся. Позади него в долине беспокойно шевелилась армия.

— Смело говоришь, вождь. Ты тоже скоро поймешь всю мудрость ношения коричневого цвета. Только не раздумывай долго. Армия уже почуяла запах крови. — С пронзительным криком Брант пустил своего коня назад по дороге.

В своем закрытом фургоне Медб удовлетворенно кивнул. Он двинул свою беспокойную армию назад, прочь от крепости. Ожидание резко усилит страх, который он возбуждает в крепости. Когда наконец он позволит начать атаку, обороняющиеся не выстоят долго.

Их судьбы решены так же несомненно, как гарантирована победа Медба. Хулинин вместе с остальными кланами прекратит свое существование; их вожди скоро будут уничтожены. Даже если Сэврик и его союзники сдадутся, Медб вовсе не собирался быть снисходительным.

* * *

Первая атака последовала перед восходом, в прохладные часы, когда реакции наиболее замедленны и мускулы холодны. Это была только попытка испытать силу обороняющихся, и кланы легко отбили атаку. И все же мужчины испытали облегчение, начав сражаться. После долгих, бесконечных часов ожидания в течение всей ночи появившаяся орда наемников, которая толпой неслась к стене, была благословением. Вожди знали, что это была только проба, и быстро удвоили число защитников, чтобы встретить следующий штурм.

На этот раз им пришлось ждать долго. После того как наемники отхлынули назад за реку, в лагере осаждавших в течение нескольких часов было тихо. Сэврик расставил посты и позволил остальным защитникам спуститься вниз, но мало кто из воинов покинул стены. Они наблюдали, надеясь увидеть, что теперь собирается делать Медб.

Около полудня в огромном лагере внезапно усилилась активность. Были видны телеги, движущиеся в сторону холмов и возвращающиеся со связками напиленных бревен. Сотни людей сгрудились вместе и, казалось, строили несколько больших сооружений, назначение которых защитники не могли определить. Звуки распиливаемого и сколачиваемого дерева были долго слышны после наступления темноты.

В крепости кланы во главе с Сэвриком уже вторую невыносимо длинную ночь продолжали напряженно ждать.

К восходу следующего дня стало ясно, над чем трудилась армия Медба. Три большие сооружения выкатили из лагеря, перевезли по старому мосту и установили у подножия холма, вне пределов досягаемости стрел из крепости, но как можно ближе к Аб-Чакану. Люди находились на своих местах на стенах крепости, и те, кто находился в передних рядах, с любопытством наблюдали, как устанавливались странные деревянные приспособления.

— Что это? — спросил лорд Рин, выражая всеобщее любопытство.

Сэврик окликнул одного из своих людей:

— Приведи сюда Кантрелла.

Быстро привели барда и осторожно помогли подняться по каменным ступеням туда, где на парапете стояли вожди.

— Я слышал, Медб был занят, — произнес Кантрелл, поприветствовав их.

— Там, прямо под крепостью, расположены три каких-то деревянных сооружения, — ответил Сэврик. — Это тяжелые платформы с бревнами наверху, которые можно катить. Бревна прикреплены за один конец к платформе и имеют на другом конце что-то вроде большой чаши.

— Посмотрите на это, — добавил Ша Умар. — Они кладут камни в эти приспособления, и они откидываются назад.

Лицо Кантрелла помрачнело:

— Катапульты.

Как бы в ответ на его слова, сооружение внизу с треском выстрелило, и большой камень, пролетев по воздуху, ударился о стену сразу под парапетом. Обороняющиеся инстинктивно пригнулись.

— Боги милостивые! — воскликнул Сэврик.

Когда второй камень выстрелил в крепость, люди перевесились через парапет. Метательный снаряд с громовым звуком ударил в бронзовые ворота. Защитники с облегчением увидели, что стенам и воротам не нанесено вреда, но, по мере того как утро проходило, люди на катапультах пристрелялись, и тяжелые камни посыпались через передние стены крепости. Несколько человек было убито, когда огромные камни упали среди них, некоторый ущерб был нанесен и старому парапету.

Около полудня Этлон взглянул через стену и увидел строящуюся за рекой армию.

— Они идут! — закричал он. Горнист в башне у ворот подал сигнал защитникам на стенах.

Внизу, в долине, люди бросились вперед, навели временные мосты через реку Айзин, и армия волшебника обрушилась всей своей яростью на Аб-Чакан. Под защитой тучи ядер и стрел первые ряды солдат с веревками и приставными лестницами карабкались вверх по дороге и склонам холма к передней стене. В крепости отдавались эхом безжалостный грохот барабанов и яростный крик наступающих.

В первые неистовые минуты боя Этлон был слишком занят, чтобы оценить стратегические выгоды своей позиции, но, по мере того как его люди отбивали натиск атакующих, он понял, что старую крепость легко оборонять. Этому способствовало не только то, что быстрое течение реки не позволяло одновременно большому числу атакующих пересечь ее, но и то, что крутые склоны горного отрога замедляли продвижение врага, оставляя его открытым убийственному огню из бойниц. Защитники ободрились, когда первая волна атакующих отхлынула, и проблеск надежды затеплился в их сердцах.

Нахлынула вторая волна атакующих, более яростная, чем первая, и почти достигла верха стены, прежде чем была отбита. Приступ за приступом, бросались атакующие на стены, и каждый раз отступали, пока земля не покрылась мертвыми и ранеными телами, а уцелевшие защитники не качались от изнеможения.

Не имеет значения, мрачно размышлял Этлон, отбрасывая свой пустой колчан, что эту крепость так легко удерживать. У Медба больше воинов, и на его стороне время. Крепость падет, когда не останется воинов, способных ее защищать.

Как бы в насмешку над мыслями Этлона, горны врага снова затрубили, и новая атака обрушилась на стены. На этот раз яростная волна достигла защитников. Они обнажили свои мечи и кинжалы и схватились врукопашную. Яростный бой шел вокруг бойниц. Кровь оросила старые камни, и яростные крики и визг разносились вокруг башен. Раз за разом Сэврик собирал людей и отбрасывал лезущих через парапет с дико выпученными глазами воинов Медба, чтобы тут же встретить еще больше, в то время как число защитников все уменьшалось. В отчаянии он забрал людей с задней стены, молясь в душе, чтобы речной стены и ее защитников оказалось достаточно для обороны тыла Аб-Чакана.

Кланы потеряли всякое чувство времени. После полудня битва продолжалась кажущимся бесконечным чередованием атак и отходов. Ша Умар сошел вниз со стрелой в плече. Джорлан был убит, прикрывая Сэврика. Катапульты продолжали метать снаряды через стены и в ворота, нанося повреждения крепости и сея панику среди защитников. И все это время в долине непрерывно били барабаны.

Внезапно враги отступили. Они вернулись в свой лагерь, и мрачная тишина опустилась на долину. В башне у ворот горнист протрубил сигнал к заходу солнца.

Все удивленно оглядывались, а темнота опускалась вокруг них. Они выиграли день. Но когда вожди начали считать своих убитых и раненых, они засомневались, будут ли они столь же удачливы завтра.

На другом конце долины, в шатре Медба горячо разгорелся гнев волшебника. Он удвоил свои силы с момента ухода из Тир Самод и вылечил свои искалеченные ноги. Но не существовало чар для восстановления энергии, и он был полумертв от усталости, затратив все силы на поддержание ярости своей армии в течение долгой битвы. Он понес большие потери. Наконец Медб понял, что недооценил Сэврика. Четыре клана запрятались в каменную нору, из которой их могло извлечь только что-то неожиданное. Ничего не оставалось, как продолжать атаки, пока не появится новая идея.

Волшебник позволил армии вернуться в свое убежище для отдыха и размышлений.

Аб-Чакан должен пасть, даже если ему придется по камешку разобрать его голыми руками.

* * *

Вскоре после полуночи Этлон сел на Борея и присоединился к небольшому отряду добровольцев, ожидающих у главных ворот, несколько человек держали факелы и сумки с маслом.

Сэврик ожидал Этлона и, подойдя, остановился рядом с огромным хуннули. Лицо вождя выражало большую обеспокоенность.

— Мне это не нравится, Этлон, — с силой произнес он. — Было бы лучше забыть об этих катапультах. Они слишком сильно охраняются.

Глаза вер-тэйна встретились с взглядом его отца, и он кивнул:

— Я знаю. Но эти машины сеют панику среди нас. Поэтому будет лучше, если кланы увидят, что эти штуки горят.

— Но если за воротами вы попадете в ловушку, мы не сможем вам помочь.

— Это не слишком далеко, отец, — ответил Этлон. — Мы зажжем их и вернемся назад как можно быстрее.

Сэврик вздохнул. Ему была ненавистна опасность, которой подвергал себя его сын, но он тоже хотел, чтобы эти катапульты были уничтожены. Наконец он неохотно кивнул.

Вер-тэйн отдал ему честь. Вдруг без всякой причины смертельный холод коснулся сердца Этлона, а лицо его отца, казалось, заслонила тень. Встревоженный, Этлон откинулся назад на Борее и потер рукой подбородок. Ощущение недомогания прошло так же быстро, как и появилось, оставив после себя тупую, ноющую пустоту и свежепосеянные семена страха. Он слегка тряхнул головой и задумался, в чем дело.

Сэврик, казалось, ничего не заметил, он попрощался с сыном и отошел в сторону. Бронзовые ворота распахнулись.

Первое ощущение беды пришло с огнем факелов у ворот крепости, когда конские копыта загромыхали вниз по дороге и как буря ворвались в гущу стражников при катапульте. Под предводительством всадника на жеребце хуннули с горящими глазами они набросились на замершего от неожиданности врага. Оружие всадников окрасилось кровью, а в глазах сверкало наслаждение битвой.

Пока Этлон со своими людьми оттесняли врага, люди с факелами подъехали к катапультам. Они облили машины маслом и бросили факелы на деревянные платформы. Катапульты заполыхали, и всадники начали отступать.

Но лорд Брант предполагал возможность атаки на осадные орудия, поэтому он ожидал со своими людьми в лагере. При первых признаках нападения он переправился через реку, чтобы перехватить людей Этлона прежде, чем они смогут скрыться.

Люди на стенах крепости в ужасе наблюдали, как Этлон и его отряд были окружены и начался жестокий бой. Сэврик неистово кричал, требуя послать на помощь воинов и выручить отряд, но он понимал, что уже слишком поздно.

Вилфлайинг и Гелдрин безжалостно обрушились на всадников из крепости. Кольцо вокруг Этлона и его людей сжималось все туже. Они ожесточенно пробивались назад, страстно желая теперь только уцелеть.

Внезапно над головами воинов пронеслась стрела и вонзилась в грудь Борею. Огромный хуннули яростно взревел от боли. Он встал на дыбы, молотя копытами воздух. Он попытался перескочить через сражающихся и вынести всадника в безопасное место, но стрела вошла слишком глубоко. Сердце жеребца разорвалось, и его черное тело рухнуло на землю.

Этлон каждым мускулом своего тела ощущал агонию своего друга, его голова закружилась от потрясения. Он слепо удерживался, когда Борей встал на дыбы и прыгнул, но, когда хуннули упал, он был слишком ошеломлен, чтобы спрыгнуть. Могучее тело коня обмякло под ним. Этлон увидел несущуюся навстречу землю, а затем беспамятство поглотило его жгучее горе.

Атакующие издали торжествующий вопль. Они усилили натиск и быстро уничтожили последних оставшихся в живых хулининов, которые напрасно пытались защитить тело Этлона. Брант пробился через толпу к трупу хуннули. Он радостно схватил шлем Этлона, отбросил его в сторону и поднял меч, чтобы отрубить вер-тэйну голову.

— Стой! — этот приказ остановил руку вождя.

В ярости он оглянулся и увидел лорда Медба, стоящего около моста, лицо которого освещали горящие катапульты. В его руке была вторая стрела. Брант затрясся от страха.

— Он мне нужен живым, — сказал Медб. — У меня есть применение для сына могущественного Сэврика.

На стене крепости Сэврик следил за тем, как упали огромный хуннули и его сын. Он видел врагов, склонившихся над их телами, и лорда Медба, стоящего прямо и уверенно на мосту через реку. Глаза вождя закрылись. Медленно его тело сползло вдоль каменной стены, и он отдался своему горю и отчаянию.

 

Глава 17

Габрия потеряла ощущение времени. Часы, которые она проводила в обществе Женщины болот, казалось, приходили из какого-то вечного источника и бесконечно текли поверх ее сознания. Колдунья и девушка спустились в большое круглое помещение, расположенное под деревом. Они уселись рядом за маленький деревянный стол: женщина, оберегающая свои слова и жесты, как подозрительная жрица, и девушка, наблюдающая за этим с побледневшим лицом и зачарованным блеском глаз. Постепенно, по мере того как проходили несчетные часы и скрипучий голос непрерывно звучал в ее ушах, Габрия начала понимать глубину своей силы.

— В центре колдовства стоит воля, — снова и снова повторяла женщина. — У тебя нет времени, чтобы изучить все сложности, трудные заклинания или жесты, которые управляют нужным использованием магии, поэтому будь осторожна. Ты пытаешься наложить свою волю на структуру нашего мира. Магия — это природная сила, которая есть во всем: в каждом создании, камне или растении. Когда ты затрагиваешь эту силу, пусть даже с помощью самого крошечного заклинания, ты должна быть достаточно сильной, чтобы контролировать воздействие и его последствия.

Габрия взглянула в безжалостные черные глаза волшебницы и вздрогнула.

Темный взгляд женщины устремился на нее:

— Да! Бойся. Колдовство — это не игра для слабоумных пли дилетантов. Это смертельно опасное искусство. Как носительница магии, ты должна использовать свою силу мудро, или она уничтожит тебя. Боги лишены этого дара, и они ревниво относятся к любому неосторожному использованию ее.

— А каждый может использовать эту магию? — спросила Габрия.

— Конечно, нет, — сердито ответила женщина. — Люди рождаются с этой способностью. Это явилось причиной падения волшебников в давние времена. Некоторые носители магии злоупотребили своей силой, и в тех людях, которые не обладали этим талантом, разгорелись зависть и обида. — Женщина кашлянула и выпрямилась в своем кресле. — Но это время прошло. Что касается тебя, твои способности к колдовству… хорошие. Твоя воля к жизни является одной из граней твоей силы. И эта сила воли является самой существенной чертой носителя магии.

Габрия кивнула:

— Я понимаю.

Лицо волшебницы утонуло в массе морщинок:

— Ты ничего не понимаешь! У тебя нет понимания того, что означает быть волшебницей. Ты дитя. Ты до конца знаешь себя? Ты должна знать все стороны и грани своей личности, а иначе ты не осознаешь, когда твое волшебство начнет высасывать силы из твоего существования.

Женщина вздохнула и откинулась на стуле:

— Но не в этом дело. У тебя нет времени на учебу, если ты хочешь как можно скорее победить этого Вилфлайинга.

— Тогда, как ты полагаешь, что я должна делать? — вскричала в растерянности Габрия. — Если я не могу изучить свои собственные способности, как, во имя Амары, я смогу контролировать эту силу?

Габрия обнаружила, что ее трясет. Она сцепила вместе руки и опустила глаза на стол.

Женщина засмеялась, высокомерно оборвав свое хихиканье:

— Для этой задачи тебе не нужны сверхчеловеческие знания или контроль, а только решимость и сосредоточенность. Критическим моментом в любом заклинании, не важно, насколько простом, сложном или причудливом, является воля и сила носителя магии. Этого, по крайней мере, у тебя достаточно. Я просто предупреждаю тебя, вдруг ты перенапряжешь свои силы, особенно в колдовском поединке. — Она помолчала, и ее глаза сверкнули странным алчным блеском. — Я желаю тебе победить.

Девушка была поражена странным выражением на лице старой волшебницы, но, прежде чем она успела подумать об этом, женщина заспешила дальше.

— Тебе надо знать, частью чего ты стала, поэтому слушай. — Она наставила свой палец на Габрию. — Другое необходимое условие для заклинания — это воображение. Не все заклинания являются жестко определенными. Часто бывает лучше создать собственные. Над этим мы будем работать.

Старуха встала и достала огарок свечи. Она поставила его перед Габрией:

— Причина, по которой приходится использовать заклинание, — необходимость сформулировать свою цель. Слова вычленяют цель в твоем сознании и помогают тебе сосредоточить твою силу на магии. Когда ты раньше использовала Силу Трумиана, она приходила как непроизвольная реакция на твое желание выжить, и поэтому она была очень слабой и неконтролируемой. Но если бы ты применила заклинание, ты смогла бы изменить интенсивность силы и использовать ее по своему желанию.

— Но как я могу выучить эти заклинания? — спросила Габрия.

— Волшебники экспериментировали с заклинаниями годами. Они создали много заклинаний, которые были сформулированы так, чтобы быть наиболее ясными и эффективными. Но тебе не всегда надо пользоваться ими. Магическое заклинание может быть выражено любым способом, который ты изберешь.

Женщина внезапно бросила странное слово, и свеча перед Габрией загорелась. Девушка отпрянула, широко открыв от удивления глаза. Женщина загасила пламя:

— Теперь ты попробуй. Сосредоточься на своей цели и произнеси команду.

Габрия пристально смотрела на свечу. Она старалась нарисовать в своем сознании образ пламени на ее конце, затем произнесла:

— Свеча, зажгись.

Крошечное пламя вспыхнуло и угасло.

— Сосредоточься! — приказала волшебница. — Сфокусируй свою волю на этой свече.

Девушка снова попробовала. Она закрыла глаза и потребовала:

— Свеча, гори.

На этот раз фитилек свечи мигнул разок и загорелся ровным желтым пламенем. Габрия открыла глаза и улыбнулась.

— Хорошо, — отметила волшебница, — ты начинаешь понимать. Ты должна точно знать, что ты пытаешься сделать, а то магия пойдет не так. Вот почему мы используем заклинания. — Она бросила другое странное слово, и огонь свечи исчез. — Теперь, — продолжала женщина, — можно делать с помощью магии почти все, что пожелаешь. Но жизненно важно точно знать, чего ты хочешь, перед тем как начнешь колдовать.

Габрия кивнула, зачарованная поучениями старухи:

— Какие вещи невозможно делать с помощью магии?

— Ты не можешь ничего создать из ничего. Ты должна использовать что-то, уже существующее в этом месте. Смотри. — С помощью короткого слова волшебница превратила свечу в яблоко. — Ты можешь касаться формы или менять видимость, но ты не можешь создавать.

— А как насчет Силы Трумиана?

— Сила Трумиана как защитное явление или любой вид видимых сил образуется из твоих внутренних магических сил. Вот почему так важно знать границы своих сил: ты не должна ослаблять себя настолько, что не сможешь контролировать свои чары. Помни об этом, если будешь сражаться с Медбом.

Старуха положила на стол другие небольшие предметы, и Габрия стала практиковаться в основных заклинаниях: изменение формы объекта и его внешнего вида, даже перемещение его по комнате.

По мере того как возрастала уверенность Габрии в себе, она огромными шагами продвигалась в совершенствовании своего искусства. Она научилась выражать цель заклинания словами, которые открывали путь магии, и разрушать заклинание прежде, чем оно пойдет неправильно.

Волшебница, пораженная быстрым прогрессом Габрии, научила ее заклинаниям возвращения здоровья и изменения облика, а также ритуалам колдовского поединка. Она также научила девушку самым лучшим заклинаниям для контроля Силы Трумиана, вызывания ее по желанию и, самое главное, защиты себя от нее.

Наконец старая женщина удовлетворенно кивнула, и ее морщинистое лицо, искривилось в улыбке:

— Ты выучила все, чему я могла научить тебя. Теперь ты должна учиться сама. С помощью приемов, о которых я тебе рассказала, изучи пределы своих возможностей и силы. Помни об опасности потери власти над магией. — Она подошла к старому побитому сундуку у стены, вынула маленькую шелковую сумку и подала ее Габрии. — Возвращайся в кланы. Когда почувствуешь себя готовой, открой эту сумку. Внутри находится последний предмет, который тебе нужен, чтобы стать настоящей волшебницей. Этот предмет поможет увеличить твои силы и отметит тебя как подлинную властительницу магии.

Старая колдунья опустилась на свой стул и замолчала. Габрия откинулась, чувствуя оцепенение. Девушка изумленно оглядывалась вокруг, так как время, проведенное с волшебницей, казалось каким-то нереальным. Она пыталась угадать, как долго они пробыли в этом помещении.

Габрия начала вставать, но ее немедленно охватило изнеможение. Ее ноги подкосились, и она ухватилась за стул, чтобы не упасть. Она сделала слабый шажок в сторону ступеней, ведущих к выходу. Какой сейчас день? Как долго она пробыла здесь?

— Я должна идти, — пробормотала она.

Волшебница подняла руку, и чары поймали девушку до того, как она упала. Она осторожно положила Габрию на пол. Девушка уже спала. Мгновение она смотрела на нее с радостью в сердце. Никогда она не встречала такой сильной способности к волшебству. У девушки были сила, воля и талант, и, если она не растеряется, у нее хорошие шансы победить Медба. Старуха сжала руки и захихикала от удовольствия. Если Медб погибнет, Габрия вернется в болота и заплатит свою цену, цену, о которой девушке сейчас знать ни к чему. Руки волшебницы задвигались над девушкой, и она забормотала заклинание, одно из немногих сложных заклинаний, которые она еще помнила.

Она поразилась, когда заклинание не удалось. Она знала, что ее силы ослабли, но врожденная защита девушки не была так сильна. Должно было существовать что-то еще. Женщина быстро обыскала одежду Габрии, пока не нашла маленькую каменную камеру. Ее глаза широко открылись, когда она узнала ее, так как она думала, что все эти камеры были уничтожены. Она пожала плечами, убрала камеру и повторила заклинание. На этот раз оно прекрасно сработало. Усмехаясь про себя, она отправилась отдыхать. Наведение чар на девушку отняло у нее последние остатки сил. Но плата, несомненно, будет уплачена, даже если для этого Габрии придется ползти от края могилы.

* * *

Габрия пришла в себя и уселась в удивлении. Она лежала на матрасе в помещении под мангровым деревом. Волшебницы нигде не было видно. Дневной свет проникал через люк, ведущий вверх, в ствол дерева.

— О боги, — прошептала она, — который теперь день?

Она вскочила в ужасной тревоге и собрала свои вещи. Ее плащ и сумка с едой лежали рядом, уже наполненные, полной была и сумка с водой.

Что-то заскребло по дереву снаружи, и в люк проскочила выдра. Она пискнула, когда увидела, что Габрия уже проснулась.

Габрия накинула на плечи плащ.

— Я должна идти, — прошептала она про себя. — Я слишком долго пробыла здесь.

Она вскарабкалась по ступеням, протиснулась через люк в ствол дерева и выскользнула через щель в дереве. Она помнила, что, когда она прибыла в мангры, было солнечно, а сейчас в листьях шелестел дождь, и облака тяжело и низко нависли над деревьями.

Габрия схватила свою сумку и последовала за выдрой вниз по спутанным корням в маленькую лодку, которая подпрыгивала на сильном течении. Ветер вихрем вился вокруг ее головы и хватался за плащ, но она не обращала на это внимания, так же как не замечала и дождя. Только одна мысль билась в ее голове: как долго она отсутствовала?

Путешествие через болото обратно было длинным и утомительным. Габрия с тихим отчаянием толкала лодку вперед, а выдра вела ее через лабиринт тростников и проток. Непостижимым образом зверек находил главное течение реки и неутомимо следовал вверх по течению. Непрерывно шел дождь, облака медленно ползли в сторону суши, навстречу течению.

К счастью, в поисках твердой земли выдра выбрала более короткий путь через болота. Габрия пришла к болотам с севера, где дельта глубже всего врезается в сушу. Следуя одной из основных проток к западу, выдра сократила их путь на многие мили.

Через несколько часов после заката дождь прекратился, и Габрия впервые увидела конец зарослям тростника и болотной травы. Река изгибалась огромной петлей к северу от нее, чтобы потом снова повернуть к западу. Недалеко от Габрии болота резко обрывались у подножия сухих холмов, которые являлись последней преградой перед великими равнинами.

Габрия подтолкнула лодку к берегу около границы тростниковых зарослей. Протока измельчала, превратившись в цепь мелких озерков и стоячих трясин, делая дальнейшее продвижение на лодке весьма затруднительным. Девушка вытащила суденышко на берег и с облегчением ступила на твердую землю.

Выдра скользнула к ее ногам и уселась, поблескивая круглыми глазками. Она защебетала и повела лапкой в сторону Габрии. Затем, плеснув хвостом, скользнула в воду и уплыла.

— Постой! — бросилась ей вслед Габрия, но выдра исчезла. Девушка заскользила, пытаясь удержаться, а потом свалилась в воду и уныло оглядела болото. Она надеялась, что под руководством волшебницы выйдет прямо к Нэре.

Вода попала в глаза Габрии, и она оглядела болота в поисках того, откуда она взялась. Хотя дождь прекратился, непроницаемо чернильные облака низко нависали над землей. Габрия чувствовала себя мокрой и несчастной. Она смутно представляла, где находится, так как холмы, у подножия которых она находилась, перегораживали дельту с юга. А ей надо было двигаться на север. Нэра ожидала ее на северной оконечности болот; теперь между ними лежала заболоченная река Голдрин.

Габрия пустилась в путь. Продвигаться вперед было трудно, так как она видела всего на несколько шагов впереди себя и не могла выбирать наиболее удобный путь среди густого кустарника и болотистой почвы. Несколько раз Габрия спотыкалась о незаметные корни или падала в ямы с вонючей грязью и застойной водой. Она брела так несколько часов, пока ее мышцы не задеревенели, а ноздри не перестали ощущать болотную вонь.

Наконец Габрия остановилась. Она уныло огляделась вокруг и призналась сама себе, что совершенно потеряла дорогу. У нее не было никакого представления о том, куда идти, а драгоценное время уходило напрасно. Ей была нужна Нэра.

Когда-то хуннули сказала ей, чтобы она свистнула, если ей понадобится помощь. Габрия понимала, что это невозможно, чтобы кобыла услышала ее на таком расстоянии, и все же она подумала, что, может быть, если она использует свои новые возможности, она сможет сообщить хуннули, что нуждается в ней. Габрия решила попробовать. Она ничего не потеряет, если свистнет в этой темноте. Она отгородила свое сознание от всего, кроме Нэры, глубоко вдохнула и свистнула, посылая кобыле свой призыв со всей настойчивостью, на какую была способна.

Долгое время ночь была безмолвной. Затем удивительным образом Габрия услышала ржание лошади, доносящееся как будто за много миль. Она свистнула снова, отчаянно надеясь, что не ослышалась.

Снова раздался полный радости отклик, на этот раз гораздо ближе.

— Нэра! — закричала она.

Хуннули приближалась. Габрия повернулась лицом в ту сторону, откуда она слышала удары копыт, и вот гигантская черная лошадь появилась из тьмы. Кобыла остановилась перед девушкой и встала на дыбы, закинув голову с развевающейся гривой.

Габрия задохнулась от радости:

— Нэра.

Кобыла опустилась на все четыре копыта и с фырканьем перевела дыхание.

«Ты действительно хорошо освоила свое искусство».

Голова девушки пошла крутом от радости, растерянности и тревоги.

— Как ты смогла так быстро прийти ко мне? — не раздумывая выпалила она.

«Волшебница послала мне известие, чтобы я двигалась к югу, но сюда меня привел твой зов».

— Как долго я отсутствовала?

«Солнце садилось четыре раза, с тех пор как мы расстались».

Габрия мысленно сосчитала дни. Это не было похоже на правду. Если Нэра права, она провела с женщиной болот всего два дня. А ей они показались годами. Она с облегчением прислонилась к теплому плечу Нэры и провела рукой по белой черте на ее шкуре.

— Поехали домой, — сказала Габрия.

С девушкой на спине Нэра затрусила через последние окраины болот к западу, в сторону холмов, где почва была потверже и больше подходила для конских копыт. Здесь она помчалась со скоростью ветра по сухим склонам.

Позади них восток озарился оранжевым светом позади расступившихся перед восходящим солнцем облаков.

* * *

Габрия и Нэра добрались до Аб-Чакана к заходу солнца, подъехав к нему с юга вдоль подножья холмов, под прикрытием деревьев. Нэра молча пробиралась через подлесок в направлении долины. В сгущающейся темноте они видели костры и факелы армии Медба. Сердце Габрии упало. Она увидела верод Вилфлайинг в полном сборе. Даже рассказы о дополнительных силах не подготовили ее к зрелищу бесконечных полей, покрытых шатрами, повозками, лошадьми и грудами припасов. Она никогда не сможет пробраться через этот лагерь в крепость. Силы Медба располагались полукругом шириной по крайней мере в полмили. Даже хуннули не сможет проскользнуть через их ряды незамеченной.

Габрия понурила голову. Она опоздала. Ей не приходило в голову, что раньше у нее не было возможности добраться до Хулинина, но сейчас эта возможность еще существует.

Внезапно со стен крепости зазвучал горн. Чистые и гордые, его звуки далеко разнеслись над долиной. Габрия с гордостью посмотрела на крепость и почувствовала, что ее угасшая воля возрождается. За этими чужими каменными стенами четыре клана по-прежнему придерживались традиции, по которой горн оповещал о заходе солнца. Она со злостью отметила, что армия волшебника не удосужилась ответить. Они так глубоко погрязли в борьбе за господство, что отбросили традиции кланов.

Она наклонилась, чтобы сказать что-то Нэре, когда вдруг уши кобылы отогнулись назад, а нос повернулся, ловя ветер.

— Что это? — прошептала Габрия, вцепившись рукой в кинжал. Без стального оружия ей было не по себе, и ей хотелось бы иметь при себе свой меч.

«Позади нас люди. Носители хлыста. Они ищут нас».

Габрия вытащила кинжал и спрятала его в складках плаща. Нарушившие клятву ищут ее, значит, они ее найдут. Когда они ее отыщут, никакое оружие не спасет, может быть, только Нэра сумеет выручить ее, если люди Крат захотят ее смерти. Но ощущение холодного тяжелого ножа под рукой придавало уверенности Габрии, пока она молча ожидала приближения мужчин.

Габрия удивлялась, почему Нарушившие клятву шли по следу Нэры. Последнее, что она слышала о них, — служители культа были взяты в осаду в их башнях силами Медба, и ни один из них не покинет свой пост. Она содрогнулась. Если цитадель Крат пала, то Медб завладел всеми колдовскими книгами, рукописями, заклятьями и предметами. Он сможет за несколько дней поставить кланы на колени.

Тут из вечернего сумрака показалась закутанная фигура на темной лошади и въехала под деревья. Фигура в мирном жесте подняла руку, за ней выехало еще десять всадников. Человек откинул капюшон, открыв свое худое жестокое лицо. Он кивнул и произнес:

— Привет, Корин, какая приятная встреча.

Габрия перевела дыхание. Это был брат Сэврика, Сет. Она пристально разглядывала кровавую рану у него на лбу и усталых, покрытых кровью людей позади него.

Сет кивнул, едва сдерживая свой гнев:

— Да, это все, кто уцелел. Цитадель вчера пала. Теперь мы пробираемся в крепость. Хочешь идти с нами?

Габрия смогла только кивнуть. Сет жестом указал своим людям, чтобы они спешились.

— Мы тронемся в полночь, — коротко сказал он.

Затем он молча присоединился к своим людям и устроился ждать.

Через час после полуночи Габрия и Нарушившие клятву выступили. Сотни лагерных костров светились широкой полосой поперек их пути. Стража и отряды воинов патрулировали между шатров. Где-то непрерывно били барабаны, как бы обозначая единое биение сердца лагеря врага. Медб не удосужился укрепить фланги, так как не ждал нападения сзади.

Габрия и мужчины, ведя в поводу лошадей, смогли проскользнуть через центр на окраину незамеченными. Они собрались позади нескольких повозок около старой дороги и ждали, когда путь будет свободен.

Им пришлось ждать всего несколько минут, пока Сет не кивнул своим людям. Когда они садились на коней, Габрия бросила взгляд на дорогу и увидела, что путь свободен. Она вскочила на Нэру и отбросила от себя все, кроме дороги впереди, дороги к спасению и клану.

Глаза Габрии засверкали. Она нагнулась вперед, к гриве Нэры, и хуннули немедленно бросилась вперед. Ее уши были прижаты, а голова вытянута. Ее копыта застучали по камням. Позади них Сет и служители культа скакали тесной группой, развернув свои хлысты, и на их лицах читался гнев их богини.

Внезапно вокруг зазвучали горны, люди закричали и побежали к дороге. Вымощенный камнем путь все еще оставался свободным, но между шатров пробирались солдаты, чтобы перерезать его. Нэра с вызовом завизжала, когда масса темнокожих воинов Турика хлынула в ее сторону. Габрия ответила боевым кличем Корина и наклонилась, когда хуннули бросилась на них. Кусаясь и лягаясь копытами опасней, чем мечом, лошадь с ужасной скоростью ворвалась в ряды атакующих, пока они в панике не бросились назад. Нарушившие клятву вплотную следовали за кобылой, их хлысты щелкали с убийственной силой. Стрелы осыпали их, и один из людей Сета упал. Но все же они не отставали от разъяренной хуннули.

Прежде чем Габрия осознала это, они миновали главный лагерь и достигли полей и передовых линий. Удивленные, взбешенные лица повернулись в сторону всадников, и горны зазвучали снова. Затем Нэра миновала воинов и направилась к старому каменному мосту. Перед кобылой лежал темный, замусоренный, залитый кровью отрог и дорога к воротам крепости.

Габрия горячо молила, чтобы кто-нибудь открыл ворота. Она уже могла слышать стук копыт всадников врага, пустившихся в погоню. Крепость оставалась зловеще молчаливой. Нэра требовательно заржала, скача по мосту и вверх по дороге, но ворота все еще оставались закрытыми. Габрия оглянулась и, увидев настигающих их всадников врага, закрыла глаза и стиснула зубы. Откройте ворота, кричала ее душа.

Боевой горн зазвучал с башни. Когда перед всадниками возникла древняя стена, ворота открылись, и Нэра с лошадьми Нарушивших клятву промчались внутрь. Позади раздались гневные крики, когда ворота с треском захлопнулись и были заперты на засов. Постепенно крики и удары копыт стихли вдали, и напряженная тишина сгустилась над теми, кто находился в крепости. Габрия, тяжело дыша, лежала на шее у Нэры. Нарушившие клятву устало слезали с коней.

Из густой тени у стены показалась фигура и прошла между людей к Нэре. Хуннули приветственно заржала, и Габрия посмотрела вниз в лицо Сэврика. Она была поражена изможденным обликом вождя и утомлением, которое сковывало его движения. Она соскользнула со спины лошади и отдала ему честь:

— Лорд, я прошу у тебя прощения за то, что ушел без твоего разрешения. Я только знаю, что причины моего поступка важные и что у меня было мало времени.

На Габрию смотрело много воинов. Кошин скрестил руки. Сэврик оставался спокойным и неторопливо осматривал ее с ног до головы, обратив внимание на ее грязную, порванную одежду, ее исхудавшее тело и отсутствие меча. Наконец он ответил на ее приветствие.

— Я очень рад, что ты вернулся, — сказал он, затем он неодобрительно изогнул бровь: — В следующий раз, когда ты решишь покинуть нас, сначала скажи мне.

— Да, лорд.

Она с облегчением поняла, что он не сердится на нее. Но ей еще предстояло встретиться с Этлоном. И Габрия знала, что уж ЕМУ было что сказать ей. Она оглянулась и удивилась, что его здесь нет.

Она и все остальные стояли у главных ворот в пространстве между двумя стенами. Несколько факелов мерцали на парапетах, отбрасывая тусклый свет на измученные лица защитников и на избитые стены старой крепости. Везде, куда бы ни бросила Габрия взгляд, были видны следы тяжелой битвы. Сломанное оружие устилало землю, огромные камни и осыпавшаяся каменная кладка лежали между стен, кровавые следы пятнали парапеты. Габрия внезапно задрожала. Где Этлон?

Сет со своими людьми подошел к Сэврику, и братья приветствовали друг друга.

— Означает ли ваше присутствие здесь, что Цитадель пала? — спросил Сэврик.

— Теперь да.

— А что с вашей библиотекой?

Сет тряхнул головой:

— У нас было время спрятать наиболее важные книги туда, где Медб никогда не отыщет их. Но… — Сет помолчал и указал на своих людей, — это все, кто уцелел.

Сэврик оглянулся вокруг:

— Здесь тоже мало кто уцелел. Если Медб предпримет еще один всеобщий штурм, мы не сможем удержать крепость. Боюсь, вы выбрали неудачное место для убежища.

Сет метнул взгляд в сторону Габрии:

— Не важно. — Он оглянулся на брата и впервые заметил нечто в лице вождя: следы сокрушительного горя. Сет наклонился вперед и спросил: — Где Этлон?

Габрия замерла. Мгновение Сэврик с застывшим лицом вглядывался в ночь.

— Этлон погиб, — наконец ответил он. — Он отправился с небольшим отрядом прошлой ночью поджечь катапульты, а я не остановил его. Люди Медба уничтожили их.

Габрия отступила назад, как будто ее ударили. Ее затрясло, а сердце, казалось, сейчас выпрыгнет. Она молча повернулась и бросилась в крепость.

 

Глава 18

В душной темноте своего шатра лорд Медб повернулся на кушетке. Его глаза медленно открылись, как у хищной птицы, привлеченной движением приближающейся жертвы. Холодная усмешка искривила его лицо. Итак, подумал он с удовлетворением, все призы собраны в одно место. Это облегчает задачу. Медб не был удивлен, что нескольким крысам удалось улизнуть из Цитадели Крат. Этот кроличий садок был так переполнен потайными норами, что даже ему придется нелегко, пока он их все отыщет.

Что действительно поразило лорда Вилфлайинга, так это возвращение Корина с его хуннули. Он думал, что мальчишка убежал подальше и спрятался в какой-нибудь норе. А вместо этого Корин прорвался через его порядки под защиту крепости. Медб усмехнулся про себя. Он знал, чем закончится эта осада. По крайней мере, он действительно был поражен уходом Сэврика в крепость, и все же это не помогло глупцам. Падение кланов было неизбежно. Он позволил своим наемникам попытаться своими руками сокрушить Аб-Чакан, и руины выстояли. Теперь была его очередь. Он даст кланам еще немного попариться, а затем испытает другой метод сломить их, который будет более быстрым и эффективным.

Новые ослепительные возможности шли прямо в руки Медбу, и он с удовольствием созерцал их разнообразие. Он усмехнулся и взглянул на своего находящегося без сознания пленника, привязанного за руки и ноги к столбам шатра. Медб имел в виду простой торг, после которого кланы смогут свободно уйти с возвращенным им их любимым Этлоном. Они не поймут, пока не станет слишком поздно, что этот человек не является тем независимым, всецело преданным их интересам лидером, каким он был. Но к тому времени Этлон станет вождем, а Хулинин будет крепко зажат в кулаке у Медба. Конечно, если кланы откажутся от обмена, ему все же останется удовольствие заставить их наблюдать, как Этлон умрёт особенно ужасной смертью. Он откинулся на свою кушетку и засмеялся.

* * *

Быстро наступило утро на крыльях поднявшегося ветра. Ночная прохлада ушла, и солнечный жар обрушился на землю. Люди кланов и Нарушившие клятву стояли на стенах и следили, как солнце освещает лагерь волшебника. Не было никаких следов тела Этлона, хуннули, или кого-либо из людей, отправившихся с ними. По всей крепости мужчины, сжимая в руках оружие, ожидали во все возрастающей жаре и пыли. Они были уверены, что Медб не будет долго откладывать свою атаку.

В генеральском дворце Пирс в большом зале ухаживал за ранеными. Он слышал, что Габрия вернулась, но не видел ее и начинал беспокоиться. К середине утра ее все еще не было видно, и леди Тунголи пообещала пойти поискать Корина.

Сначала она увидела Нэру под прикрытием обрушившейся стены рядом с главной дорогой. Габрия спала, свернувшись в тени лошади. Тунголи осторожно встряхнула ее.

— Габрэн, — осторожно окликнула она, — утро почти прошло. Пирс истоптал все полы, ожидая тебя.

Габрия разогнула свои одеревеневшие — мышцы и взглянула на горькие складки, избороздившие лицо Тунголи. От собственной печали у нее перехватило горло и заныло сердце. Она поднялась, и они медленно пошли назад во дворец.

— Я рада, что ты вернулся, — через несколько шагов сказала Тунголи. — Этлон очень любит тебя. Он был ужасно расстроен, когда ты ушел.

Девушка почувствовала, как в уголках ее глаз закипают слезы, и она усилием воли загнала их обратно. Она пока не имела права плакать.

— Прошу прощения, — произнесла она, не зная, что еще сказать.

Легкая улыбка коснулась губ Тунголи:

— Может быть, я глупая, самонадеянная мать, но я не верю, что он мертв.

Габрия посмотрела на жену вождя.

— Я думаю, что это всего лишь интуиция, — продолжала Тунголи, — но я чувствую, что он еще жив. По крайней мере, сейчас. — Ее губы дрогнули, и слезы блеснули на веках. — Я бы все отдала, чтобы спасти его.

Крохотный росток надежды появился в душе девушки:

— Если это так, леди, я сделаю все, что смогу, чтобы спасти его.

Тунголи взяла ее за руку:

— Я верю тебе, Габрэн. Спасибо.

Они в молчании продолжили свой путь во дворец.

Пирс был в восторге, когда Габрия вошла в большой зал. Он ожидал ее рядом с воином, за которым ухаживал, и радостно следил, как высокая, обожженная солнцем девушка пробиралась к нему через толпу. Она двигалась с неуловимой грацией и несла дух уверенности в себе, который большинство женщин клана старались скрыть.

Пирс горячо пожал ей руку:

— Приветствую твое возвращение, Габрэн. Твое путешествие было успешным, — он произнес это утвердительным тоном, так как видел правду в ее глазах.

Габрия кивнула, почувствовав невысказанное словами понимание в жесте Пирса:

— Но вот какой ценой…

Знахарь понял многое из того, что она не высказала.

— Выбор сделать всегда трудно, — мягко произнес он, — но не думаешь ли ты, что твой выбор уже сделан?

— Я думаю, что никакого выбора и не было. Я скачу единственной дорогой, которая осталась мне открытой. — Она улыбнулась, слегка расслабившись, — И все же иногда мне кажется, что я совсем не подхожу для этой задачи. Почему боги так тщательно проложили путь, но затратили так мало времени на подготовку того, кто должен последовать этим путем?

— О таком парадоксе говорится в некоторых из наших лучших сказаний, Корин, — произнес позади нее Кантрелл.

Габрия обернулась и поприветствовала слепого барда:

— Я сомневаюсь, что кто-нибудь будет распевать сказания о моих деяниях. Все, что я сделала, было незаконным.

— Истории часто имеют такой конец, — ответил он.

Сет вошел в двери дворца и увидел Габрию. Он подошел к ней:

— Корин, мне нужно поговорить с тобой. Ты сейчас занят?

Пирс взглянул на служителя культа с явным отвращением:

— Иди, Габрэн. Мы позже поговорим.

Сет распахнул двери, ожидая, когда Габрия выйдет вслед за ним.

Она заколебалась. Ее глаза встретились с глазами Пирса, и она увидела в них несомненную поддержку и любовь. Успокоившись, она побежала догонять Сета.

* * *

Первое, что заметила Габрия, когда они с Сетом миновали последние строения и оказались в виду внутренних стен, была тишина. Они остановились, и Габрия оглянулась вокруг с растущим подозрением, что что-то неладно. У внутренней стены никого не было, поэтому они прошли через первые ворота в пространство между стенами.

Вверху на стене Сэврик, Кошин, Рин и толпа воинов перевесились через каменный парапет, глядя вниз. Никто не двигался. На стенах крепости царило полное молчание. Снизу не доносилось ни звука.

Следом за Сетом Габрия пробралась через утоптанный мусор и обрушившиеся камни к ступеням. Они присоединились к вождям на парапете и выглянули в долину. Армия волшебника была в полном сборе. Люди застыли в шеренгах, расположенных большим полумесяцем на выходе из долины. Все было совершенно неподвижно.

Внезапно лорд Кошин шевельнулся и указал на что-то:

— Смотрите.

Большая повозка, везущая много людей и влекомая четырьмя лошадьми, выкатилась из рядов в сторону крепости. Защитники с растущим подозрением наблюдали, как она пересекла мост и остановилась у остатков катапульт. Она тяжело развернулась, и люди сбросили с нее что-то большое и черное. Когда повозка укатила, гневные вздохи и стоны раздались среди наблюдающих воинов. Это был Борей, стрела все еще торчала в его груди.

Медб не дал кланам времени оправиться от этого потрясения. Внезапно со всех концов поля зазвучали горны, и четыре всадника с совершенно белыми флагами в руках выехали из лагеря. Они остановились около мертвого хуннули. Горны продолжали трубить, пока эхо этих звуков не заполнило крепость. По дороге медленно катила вторая повозка. За ней следовала процессия воинов Вилфлайинга; среди них ехал волшебник на большой белой лошади.

Габрия изумленно уставилась на волшебника, так как не знала, что он вылечил свои искалеченные ноги.

Медб сменил свой коричневый плащ на длинную белую мантию — цвет смерти, цвет обладателя магической силы. Он поднял руку, и процессия остановилась. Медб повторил жест. Три солдата вилфлайинга вытащили человека, который не держался на ногах, и подтащили его к телу Борея. Они отступили, и Этлон упал на колени. Горны замолкли.

Люди кланов немедленно узнали вер-тэйна, и яростный крик донесся из крепости.

Лорд Медб засмеялся и послал своего коня вперед. Воин вилфлайинг схватил голову Этлона, запрокинул ее назад, открыв горло и держа кинжал в нескольких дюймах от яремной вены. Кланы замолчали, глядя на эту картину.

— Хулинин, Дангари, Багедин, Джеханан. Слушайте меня! — закричал Медб. — Я желаю поздравить вас с вашим успехом. Вы оборонялись превосходно. Однако удача не будет больше сопутствовать вам, и я боюсь, что, когда крепость падет, я не смогу удержать моих людей. Их нетерпение и злость возрастают. Большинство из вас не уцелеют. Ко я не желаю терять четыре клана, поэтому у меня есть к вам предложение. Есть среди вас кто-нибудь, кто желает выслушать его?

После гневной паузы Сэврик, Кошин и Рин поднялись на верх парапета и встали бок о бок. Когда к горлу Этлона приставлен нож, особенно выбирать не приходится.

Лорд Медб вытянулся вперед, как змея, высматривающая свою жертву:

— Условия простые. В обмен на благополучное возвращение Этлона я желаю хуннули, мальчишку Корина и четырех вождей. Если заложники будут выданы быстро, я отзову свою армию и позволю вашим кланам уйти с миром.

Вожди обменялись взглядами.

— А что, если мы откажемся? — крикнул Кошин.

Медб произнес какое-то слово. Вилфлайинг отступил от Этлона. Едва прозвучало другое слово, невидимая сила подняла Этлона на ноги и удерживала его распростертым в воздухе. Из земли взметнулись бледные языки красного и золотого огня и охватили его. Этлон корчился от боли, но волшебная сила Медба безжалостно удерживала его в этом положении.

— Этлон очень медленно умрет на ваших глазах. А затем наступит очередь и ваших кланов, — ответил колдун.

Мгновение Сэврик колебался. Он бы все отдал, чтобы спасти сына от смерти. Он бы с радостью отдал себя в руки Медба, если бы думал, что Этлон будет жить. К сожалению, уверенным можно было быть в одном: нельзя верить в то, что лорд Медб сдержит свое слово. Его коварство было так же безгранично, как и его безбожие. Не испытывая никаких угрызений совести, колдун убьет своих заложников, вырежет кланы и тем или иным способом уничтожит Этлона. Голосом, за которым скрывалось разрывающее его сердце горе, Сэврик крикнул:

— Твои условия неприемлемы. Мы не можем согласиться с ними.

Лорд Медб запрокинул голову и засмеялся:

— Не бросайся так быстро навстречу своей судьбе, Сэврик. Дай себе время подумать. У тебя есть один час. К концу этого времени ты сдашь крепость или умрешь.

Внезапно Медб поднял руку и направил ее на огромные бронзовые ворота крепости. Синее пламя вырвалось из его пальцев. Оно ударило в ворота, рассыпавшись сверкающей вспышкой, опалило края бронзовых створок и обожгло каменный свод. Древние колдовские камеры на входе какое-то время держались, потом под давлением ужасной силы рассыпались, и ворота рухнули на землю.

Люди кланов в ужасе смотрели, как пыль медленно оседает вокруг разрушенных ворот.

— Один час! — воскликнул Медб. — Потом Этлон умрет.

Он уничтожил пламя вокруг вер-тэйна и подождал, пока вилфлайинги вкопают столб и подвесят Этлона за руки. Затем Медб развернул лошадь и направился к своей армии.

Габрия следила за Этлоном. Оттуда, где она стояла на парапете, она не могла видеть его лица, а только подвешенное на столбе тело. Она почувствовала какое-то движение позади себя и, обернувшись, увидела Сэврика, глядящего на сына. Руки вождя с такой силой вцепились в края каменной кладки, как будто он хотел проломить парапет.

— Ты собираешься что-нибудь предпринять, чтобы спасти его? — спросила Габрия, хотя уже знала, каким будет ответ.

Вождь тряхнул головой, даже не глядя на нее:

— Мы ничего не можем сделать. Медб не освободит его, а я не принесу в жертву кланы.

Девушка понимающе кивнула. Она молча спустилась с парапета и пошла по дороге в сторону дворца. Нэра ожидала Габрию во дворе и подошла к ней, когда та уселась на край фонтана.

Долгое время Габрия не обращала внимания на проходящих мимо людей и разглядывала кобылу, терпеливо ожидающую рядом с ней. Великолепные хуннули, думала Габрия, они так же умны, как люди, являются телепатами, не поддаются колдовскому воздействию, быстрее и умнее любого другого существа и полностью преданы тем немногим из людей, которые оказались достаточно счастливыми, чтобы завоевать их дружбу. Они являются магическими созданиями.

Все, что Габрия узнала за свою жизнь, учило ее отвергать магию в любой форме, и все же кланы не отвергли хуннули. Габрия начала понимать, какую, значительную часть жизни кланов все еще составляет магия. Магия была скрыта под различными именами, но эта сила была повсюду. Она сквозила в традициях и ритуалах жрецов и жриц; она охранялась Нарушившими клятву; о ней пели барды; она олицетворялась в хуннули; и талант владения магией все еще передавался из поколения в поколение.

И все же кланы в своем страхе и неприятии смотрели невидящими глазами на эти силы внутри себя. Даже спустя двести лет предубеждение не позволяло им увидеть правду. Магия не была ужасной, развращающей силой. Она была просто силой, которая существует, силой, которая могла превратиться во что-то такое доброе, или такое ужасное, как захочет ее владелец. Первый раз в своей жизни Габрия поняла, как глупы были люди вокруг нее, не желая замечать магии.

Тут Нэра повернула голову и навострила уши. Габрия проследила за ее взглядом и увидела Кантрелла, осторожно спускающегося по ступеням дворца. Он держал узел подмышкой.

Нэра заржала, и бард окликнул:

— Габрэн, ты там?

Габрия подбежала к нему и взяла его за руку.

— Пойдем, — сказал он, — пройдись со мной немного.

Они медленно прохаживались вокруг двора, подальше от ушей случайных слушателей. Хуннули держалась вплотную за ними.

Наконец Габрия заговорила:

— Неужели кланы никогда не научатся принимать магию за то, что она есть на самом деле?

— Нет, пока будет жив Медб, — ответил Кантрелл.

Она вздохнула:

— Тогда, может быть, им нужно показать магию как что-то положительное.

Бард крепко сжал руку Габрии:

— Я слышал ультиматум Медба. Осталось мало времени.

Они снова подошли к фасаду дворца, и Габрия остановилась. Она знала, что должна сделать, чтобы освободить Этлона и спасти кланы — столкновение с Медбом стояло в конце ее пути с того дня, когда она покинула Корин Трелд. Но сама мысль об этой битве пугала ее. Она не могла служить противником лорду Медбу, и она знала, к каким последствиям приведет ее проигрыш. К сожалению, других возможностей не было.

Кантрелл протянул узел, который он держал:

— Я думаю, тебе это может понадобиться.

Она развернула его и нашла свой алый плащ с брошью в виде лютика и длинную, бледно-зеленую тунику.

— Эта туника самое близкое, что я мог найти, к белому цвету, — пошутил бард со слабой улыбкой. Он быстро обнял ее. — Боги на твоей стороне, Габрия. — Он отвернулся и ушел от нее.

Габрия запустила свои пальцы в гриву Нэры, и они пошли обратно по дороге к главным воротам. Позади разрушенной стены Габрия скинула свою одежду. Тряпки, которые стягивали ее грудь, грязная туника и плащ Хулинина были отброшены прочь, хотя она и колебалась, снимая золотой плащ. Она оставила только свою кожаную шляпу, башмаки и штаны. Она засунула кинжал отца в башмак, затем через голову натянула зеленую тунику и подвязала ее своим шарфом. Она подумала было использовать свою силу, чтобы изменить цвет туники на белый, но оставила свое намерение. Пришло время обладателям магии носить другой цвет. Габрия накинула на плечо свой красный плащ и вздохнула с облегчением. Никогда больше она не будет играть роль мальчика. Скоро кланы точно узнают, что она собой представляет.

Габрия медленно перевела дыхание и открыла сумку волшебницы. Длинный, тонкий, как игла, алмазный осколок упал, поблескивая, ей в руки. Габрия, пораженная, смотрела на него. Волшебница сказала ей, что эта вещь является знаком истинного обладателя магии, но она не сказала, что полагалось Габрии делать с ней.

— Тебе нужен помощник, чтобы помочь выполнить обряд, — произнес кто-то позади нее.

Габрия едва не выскочила из своей шкуры. Нэра фыркнула, но это скорее звучало как согласие, чем как предупреждение.

Сет обошел стену и присоединился к ней:

— Это очень трудно — вставлять осколок одному.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

— Люди моего культа хранили знания обладателей магии многие годы в надежде, что они могут кому-нибудь понадобиться.

— Но как ты нашел меня?

Он изогнул бровь:

— Я следовал за тобой.

Габрия долго изучала его, прежде чем отдать ему алмаз. Сет взял его в руки и вытянул их ладонями вверх. Его обветренное лицо было непроницаемо. Он произносил слова древнего обряда так, будто всю свою жизнь каждый день произносил их, без колебаний или отвращения. Слова еще висели в воздухе, когда он поднял бриллиантовый осколок на солнце, чтобы захватить тепло и свет. Осколок заблестел в его руке. Затем мастерским движением, с проворством врача, он пронзил запястье Габрии и загнал осколок под кожу.

Боль пронзила руку Габрии, и она почувствовала жар алмаза, горящего у нее под кожей. Осколок тут же начал пульсировать в такт биению ее сердца. Трепет распространился по ее руке и затем дошел до всех частей ее тела. Ощущение было теплым и придавало сил. Габрия взглянула в мудрые глаза Нэры и улыбнулась.

Сет повернул ее запястье, чтобы взглянуть на осколок, пульсирующий у нее под кожей:

— Пользуйся им с умом, Корин. Ты первый и последний, и было бы лучше, если бы ты уцелел.

— Спасибо тебе, Сет.

Он отпустил ее:

— Иди.

Девушка вскочила на хуннули, и лошадь затрусила в сторону главных ворот.

Часовая передышка закончилась. Медб вернулся. Лорд Вилфлайинг с надменным видом подъехал к крепости. Его армия была готова к атаке, его лицо было оживленным от сознания триумфа.

— Что вы ответите мне? — закричал он защитникам.

Лорд Сэврик, Кошин и Рин склонились над парапетом:

— Мы не будем иметь дело с тобой, — ответил Сэврик.

— Зато я буду! — крикнул странный голос снизу.

Удары копыт прозвучали на каменной дороге, и вперед вынеслась хуннули. Кобыла достигла выхода и проскакала по упавшим воротам, высоко вздымая свои задние ноги. Алый плащ Габрии веял за спиной как крылья. Лошадь легко приземлилась и сделала несколько шагов, чтобы остановиться.

Сэврик закричал:

— Габрэн, вернись обратно!

Габрия не обратила на него внимания и спокойно повернулась к Медбу. Шляпа и плащ пока скрывали ее женственность и осколок, который пульсировал у нее в запястье:

— Я вызываю тебя на бой, лорд Медб, — холодно произнесла она.

— Я не имею дел с простыми юношами, — фыркнул Медб. Он произнес слово, и магическое пламя загорелось вокруг Этлона. Вер-тэйн задергался от боли.

— Габрэн! — закричал Сэврик.

Габрия молчала. С обдуманной медлительностью она подняла руку, и рубиновый свет осколка замерцал на ее загорелой коже. Пламя вокруг Этлона угасло; веревки, стягивающие его запястья, спали, и его тело опустилось на землю. Вер-тэйн вздрогнул, и его глаза открылись. Воин вилфлайинг, выхватив меч, бросился к упавшему. Синий огонь Силы Трумиана ударил из руки Габрии в грудь воина, отбросив его назад и превратив в безжизненную дымящуюся груду.

Молчание в поле было абсолютным.

— О боги! — выдохнул Кошин.

Медб задумчиво посмотрел на Корина. Итак, вот он — ответ на множество этих надоедливых вопросов. Он разлепил свои губы, изогнув их в улыбке:

— Каково твое предложение, мальчик?

— Ты можешь получить меня и хуннули в обмен на жизнь Этлона. Но ты должен победить меня, чтобы получить свою награду.

Он пожал плечами:

— Поединок? Это невозможно. Мальчик не может сражаться с вождем.

— Благодаря тебе, я — вождь Корина. Но я не желаю пользоваться мечами в этом поединке.

— Колдовская дуэль? С тобой? — Медб засмеялся. — Если это то, чего ты хочешь, я удовлетворю твое желание.

Волшебник знал, что его сила была невелика. Он все еще не пришел в себя полностью после битвы два дня назад, и он растратил много энергии, разрушив ворота крепости. И все же он думал, что, для того чтобы сокрушить этого выскочку, потребуется немного усилий. Улыбаясь, Медб приказал своим воинам отойти. Он спешился на ровном месте около упавших ворот.

— Ты глупец, мальчик. Неужели бард не сказал тебе загадку о моей судьбе? — спросил Вилфлайинг.

Габрия взглянула на Медба. Он стоял прямой и высокий, выглядя сильным, красивым мужчиной.

— Это больше не загадка.

— О? — он остановил на ней холодный взгляд.

— Я являюсь ответом на твою загадку, Медб, так как я не мальчик, и мое имя на северном диалекте означает лютик.

На виду у остолбеневших зрителей Габрия сдернула кожаную шляпу и тряхнула головой так, что небрежные завитки распушились, обрамляя золотыми прядями ее лицо. Затем она расстегнула свой плащ, позволяя ему упасть на черный круп Нэры. Ветер прижал зеленую тунику к ее телу, обрисовав грудь и тонкую талию. Солнце блестело в ее глазах, острых и сверкающих, как меч.

— Габрэн умер много дней назад. Я — Габрия, его сестра и дочь лорда Датлара.

Впервые с тех пор, как его руки коснулись Книги Матры, Медб сильно испугался. Эта девушка появилась неизвестно откуда со знанием волшебства и эмблемой обладателя магии, горящей на ее запястье. Где она получила свои знания? И осколок? Он оказался не в состоянии найти ни одного, а эта девушка не только получила его, но и нужным образом внедрила себе в руку. На мгновение сердце Медба дрогнуло, и волосы на затылке встали дыбом.

Потом он успокоил себя. Она была трудностью, которой он не предвидел, но он не для того боролся за свое нынешнее положение, чтобы быть побежденным девчонкой и загадкой. Может быть, она и «лютик», но у нее нет меча. С молчаливым проклятием Медб поклялся, что он положит конец загадке раз и навсегда.

Девушка соскользнула с хуннули, и кобыла отошла, оставив ее одну. Габрия отбросила прочь все сомнения, которые могли сбить ее, закрыла глаза и сосредоточилась на древнем заклинании, которому ее научила Женщина болот. Она подняла правую руку и указала ею на Медба:

— Я, Габрия, дочь Датлара, вызываю тебя, лорд Медб, и в знак моего вызова посылаю первые колдовские камеры.

Медб ответил вкрадчивым голосом:

— Я, лорд Медб, принимаю твой вызов и в знак этого посылаю вторые колдовские камеры.

Габрия открыла глаза. Заклинание сработало. Четыре алые световые столба стояли на ровном расстоянии друг от друга, образуя квадрат, который заключал Габрию и Медба в пространство, шириной всего в двадцать шагов. Бледная дымка светилась между столбами и изгибалась над головой. Они вдвоем были теперь окружены защитной стеной энергии, которая защищала зрителей. Габрия могла видеть, как со стены за ними наблюдали с зачарованным ужасом защитники крепости.

— Ты поступила неумно, вызвав меня, — насмехался волшебник, — но вопрос не в том, кто сильнее, а в том, какими средствами я докажу тебе это.

Медб поднял руку и метнул шар Силы Трумиана. Это была всего только проба, и Габрия легко увернулась. Синий шар взорвался на защитной стене. Он снова метнул огонь в нее, все быстрее и быстрее, и она изгибалась и наклонялась вокруг ярких, смертельных огней, как будто танцуя с ними. Девушка не старалась отвечать на выпады Медба, она только избегала его нападений и ожидала его следующих движений.

В конце концов Медб утомился от игры с ней. Ему надо быть осторожным, так как его сила убывала, а он не знал, насколько велики на самом деле силы этой девушки. Мгновение он изучал ее, потом отдал команду.

Внезапно Габрия почувствовала, как ветер рванул ее за ноги. Странный маленький ветер резко хлестал, переходя в завихряющийся со злобной силой и вращающийся вокруг Габрии с пронзительным визгом вихрь. Грязь и гравий, поднятые темным ветром, молотили, раня, по ее волосам, коже, одежде. Она в испуге старалась избежать этого вихря, но его сила бросала и удерживала ее, вырывая дыхание из ее груди и выворачивая все кости и мускулы.

Затем, так же быстро, как начался, ветер снова стих. Габрия упала на землю, задыхаясь и плача от боли. Ее туника была изорвана, а кожа в ссадинах и кровоточила.

— Видишь, как это легко? — произнес Медб. — Теперь давай покажу тебе другое. Ты хорошо переносишь трагедии в своей жизни, но знаешь ли ты действительно страхи своей души?

Прежде чем Габрия смогла защитить себя, парализующий холод сковал ее. Она закрыла руками лицо. Образы ворвались в ее сознание: ее брат, падающий с раскроенным боевым топором черепом; ее отец, изрубленный дюжиной мечей; Нэра, живьем разорванная волками; Этлон, свисающий рваными связками с окровавленного столба. Гниющие трупы клана Корин восставали из своих могил и осуждающе указывали на нее пальцами. Габрия, спотыкаясь, брела под опаляющим зноем пустыни в невыносимом одиночестве. Пронзительный крик рвался из ее горла. Она отчаянно старалась подняться, только качаясь вперед, когда ее ноги не слушались ее.

За барьером Этлон с трудом поднялся на ноги. Он оперся о столб, устремив взгляд на девушку.

— Бейся с ним, Габрия! — закричал он.

— Теперь ты понимаешь? — засмеялся Медб. — Тебе было бы лучше оставаться на своем месте у кухонного огня и предоставлять войны тем, кто способен их вести.

Габрия старалась прекратить хаос в своем сознании и вернуть мысли обратно под контроль. Она поняла, что видения, которые мучили ее, были испытанными ею ранее страхами. Там не было ничего, с чем она не сталкивалась ранее. Понемногу она изгнала видения из своего сознания и наконец сломила заклинание Медба. Она с трудом поднялась на ноги.

Теперь она знала, что не сможет победить лорда Медба в противоборстве знаний и опыта. Он слишком долго изучал и совершенствовал свой талант. Она не владела искусством, необходимым для того, чтобы полностью уничтожить его. У Габрии была только одна надежда, в лучшем случае, хитрость: поймать его незащищенным. Если она продержится достаточно долго, чтобы застать его врасплох, может быть, ее неиспытанных сил окажется достаточно. Она быстро выкрикнула заклинание, которое взорвалось под ногами у волшебника и бросило его ничком на землю. Медб вскочил, разозленный.

— Этого достаточно! — крикнул он.

Он решил использовать убивающее заклинание, которое он уже усовершенствовал. Он широко развел руки, его губы произнесли резкие слова, и он начал медленно сводить руки вместе.

Мгновение Габрия стояла настороженно. Она начала ощущать давление повсюду. Не было боли или страдания, а только слабое неудобство, как будто ее завернули в тяжелый мех. Она укрепила себя и старалась отразить его, но давление усиливалось. В голове у нее начало пульсировать, а в груди появилась боль. Она с трудом дышала. Напрягаясь, чтобы избежать давления, Габрия сцепила зубы и использовала свою силу для создания защитной оболочки вокруг своего тела. Колдовская хватка усилилась. Она боролась за сохранение своей защиты, но захват Медба сжимался толчками, снова и снова. Ее защитная оболочка треснула, и давление охватило ее. Боль усилилась, и кости начали трещать под нажимом. Габрия стонала, охватив руками голову.

Медб все плотнее сдвигал руки и старался сломить сопротивление девушки. Он чувствовал, что его сила начала убывать, но он не обращал внимания на усиливающуюся слабость в своих усилиях убить последнего уцелевшего Корина.

Не замечаемый Габрией и Медбом, Этлон начал шатаясь продвигаться к колдовскому ограждению. Он знал, что должен был бы прийти в ужас от того, что делает Габрия, но вместо того колдовская дуэль странным образом притягивала его внимание, и его единственной ясной мыслью было помочь своему другу. Он не мог вынести вида ее гибели.

Габрия закричала, когда лорд Медб усилил давление. Боль в ее теле была почти непереносимой, и ее сознание начало гаснуть. В отчаянии девушка собрала последние остатки своих сил и отваги в единый последний центр сопротивления. Она упорно цеплялась за одну мысль: она никогда не поддастся. Ее полуугасшее сознание едва мерцало, и она пронзительно закричала, не желая подчиниться нажиму Медба.

Лорд Медб отчаянно старался, но не мог сокрушить последнее сопротивление девушки. Ее открытое неповиновение его чарам подогревалось яростью и чувством правоты, а также волей, которая, как чувствовал Медб, была сильнее, чем его. Удивление и сомнение зародились в его душе. Он терял свою силу, быстро слабея.

Внезапно Этлон яростно закричал:

— Нет, Медб!

Вер-тэйн стоял около колдовской защиты с потемневшим от гнева и беспомощности лицом. Он протянул руку через завесу, и, к ужасу и удивлению Медба, колдовская защита разрушилась. Завеса исчезла, и Этлон упал на землю.

Габрия почувствовала, что сила Медба тает, и в этот момент она вспомнила последнюю строку из загадки Кантрелла. Собрав всю свою волю, она разорвала колдовскую хватку волшебника. Чернота исчезла, и боль ослабла. Ее зрение восстановилось с поразительной ясностью. У нее осталось еще достаточно силы. Прежде чем Медб понял, что она делает, Габрия выхватила из башмака кинжал отца и превратила его в серебряный меч. Осколок в ее запястье загорелся красным цветом от ее крови, когда она метнула меч в волшебника. Он пролетел, изобразив сверкающую дугу, между ними и вонзился в грудь Медба.

Ужасный крик потряс крепость. Медб дернулся, изогнувшись от боли, и его жестокий рот произнес последнее проклятие. Затем он рухнул на спину, пронзенный серебряным мечом.

Габрию сотрясала неудержимая дрожь. Мир опрокинулся, и она упала на землю. Но в тот момент, когда ее сознание угасало, возникло видение дуплистого дерева и женщины, ожидающей ее там. Прежде чем боль окончательно поглотила ее, Габрия, пытаясь схватиться руками за воздух, старалась ответить на странный призыв, который гнал ее в болота.

 

Глава 19

Лорд Сэврик после падения волшебника не колебался ни минуты. С воинственным криком он созвал своих воинов и бросился через ворота на армию Медба, стоящую в оцепенелом молчании посреди поля. Хулинины быстро следовали за ним. Лорд Кошин, лорд Рин и мужчины кланов возвысили свои голоса в боевых кличах, которые сотрясали башни, и четыре клана бросились на врага.

Клан Эмнок сломался сразу. Они не хотели вставать на сторону Медба, но были увлечены лордом Ферроном, их запуганным вождем, и пойманы в ловушку тирании волшебника. Теперь, когда колдовское понуждение Медба уже не заставляло их, они повернулись и побежали. Гелдрины тоже не испытывали охоты сражаться; несмотря на неистовство Бранта, они отступили со своим вер-тэйном в лагерь. Фергананы просто побросали свое оружие и отказались драться. Только наемники, хорошо оплаченные и жаждущие битвы, изгнанники и вилфлайинги обнажили свои мечи и встретили атакующие кланы.

Четыре клана радостно ревели. Волшебник был мертв, силы врага уменьшились наполовину, и Этлон был спасен. Теперь они бежали навстречу тому, что было им понятно. Атакуя в поле, они сокрушали оборону врага силой своего оружия, выкрикивая свой вызов на всю равнину. На бегу они поднимали тучи пыли, и лучи солнца сверкали на их шлемах и мечах сквозь густой от пыли воздух. Горя одним и тем же желанием, враждующие стороны столкнулись с оглушительным грохотом.

В крепости царило смятение. Сет с вершины стены несколько минут наблюдал за битвой, потом сошел на землю. Его ледяные отстраненные глаза не выказали никаких чувств, когда он нащупал руку Этлона и уложил потерявшего сознание воина в более удобное положение. Затем он повернулся к Габрии. Она лежала, разметавшись, с бледным лицом и золотыми волосами, грязными от пота и пыли. Хуннули стояла над ней.

— Скажи ей, что мы все еще храним наиболее высоко ценимые книги старых волшебников. В один прекрасный день они могут ей понадобиться.

Хуннули не ответила, как он ожидал, но она понимающе наклонила голову. Габрия шевельнулась, так как звуки битвы окончательно привели ее в себя. Сет приложил бурдюк с водой к ее губам; она с жадностью напилась и с трудом поднялась на ноги. Он бесстрастно наблюдал за ней.

Девушка поглядела вокруг: на тело Медба, на яростную битву, которая разгорелась в поле, на Этлона, лежащего рядом. Когда она смотрела на вер-тэйна, ее взгляд на минуту смягчился. Наконец она встретила взгляд Сета.

Он кивнул, выражая ей благодарность:

— В сказаниях, долго не признаваемых, говорилось, что однажды волшебство возродится в руках женщины.

Габрия не ответила. Она устала сверх всякой меры, но не могла отдыхать. Странное видение Женщины болот осталось в ее памяти, заставляя ее двигаться. Она вскарабкалась на спину Нэры и надела свой плащ.

Сет не отрывал от нее пристального взгляда:

— Ты уходишь?

— Я должна, — коротко ответила она.

По команде Габрии Нэра развернулась и поскакала на юг по старой дороге. Девушка не смотрела на сражение, проезжая мимо, и не оглядывалась на крепость. Шум битвы удалялся, и наконец они остались одни.

— Пожалуйста, отвези меня назад в болота, Нэра, — сказала пустым и невыразительным голосом Габрия.

Мысли Нэры были тревожны:

«Что ты забыла сказать этой женщине?»

— Не беспокойся. Мне нужно увидеть ее.

Нэра больше ни о чем не спросила Габрию, но тяжелое предчувствие ознобом обдало ее. Невосприимчивость девушки не могла объясняться просто усталостью или горем. Это было что-то другое, какое-то неестественное чувство крайней необходимости, которое отметало другие чувства. Кобыла перешла в галоп. Ей ничего не оставалось, как исполнять просьбу Габрии, пока они не достигнут болот и она не сможет узнать подлинную цель этого путешествия.

* * *

Как неудержимый поток, пронеслись четыре клана через остатки армии волшебника, усеяв землю мертвыми телами и напитав почву кровью. Вилфлайинги и их наемники сражались храбро, но к концу дня они были побеждены. Большинство изгнанников были зарублены. Только нескольким удалось скрыться среди холмов. Кланы Гелдрин, Ферганан и Эмнок уже сдались, предпочитая наказание со стороны Совета лордов уничтожению разъяренными, торжествующими хулининами, и стояли в стороне, пока Сэврик срывал знамя Медба.

В долине еще продолжался бой, когда Этлон пришел в сознание. На мгновение ему показалось, что он слишком много выпил, потому что испытывал слабость в желудке, а мысли его представляли собой смесь дурных видений и непонятной боли. Открыв глаза, он увидел, что лежит рядом с несколькими ранеными воинами у ворот крепости. Пирс ухаживал за воином рядом. И тут на него нахлынули воспоминания со всем их горем и гневом. Стон вер-тэйна привлек к нему внимание Пирса. Знахарь помог ему сесть, затем дал в руки чашку. Этлон оцепенело смотрел вниз с холма на тело Борея, пока пил жидкость. Что бы ни дал ему Пирс, но по его желудку разлилось живительное тепло, и через несколько минут он был уже в состоянии встать. Увидев тело Медба, он сжал зубы.

— Почему она должна была сделать это? — простонал он.

Пирс ответил тихо:

— У Габрии не было выбора, вер-тэйн. Она должна была использовать то оружие, которое имела в руках.

— Оружие, которое было в руках, — повторил с иронией Этлон. Он припомнил, что использовал те же слова, обращаясь к Габрии. — Где она? — спросил он немного погодя.

На лицо Пирса набежала тень тревоги:

— Они с Нэрой отправились на юг. Я думаю, она возвращается к Женщине болот.

— Возвращается! — закричал Этлон.

Он бросил чашку на землю и кинулся к ближайшей лошади.

Пирс сердито закричал:

— Этлон! Ты никогда не догонишь хуннули на этом коне.

Вер-тайн, не обращая внимания на его слова, ухватил за повод уворачивающегося скакуна и взвился в седло. Он резко развернул лошадь кругом и послал ее в галоп.

* * *

Спустя сутки конь Этлона упал и больше не поднялся. Никакая харачанская лошадь не могла догнать хуннули или хотя бы держаться с ней наравне. И все же Этлон с ноющим от страха и беспокойства сердцем погонял своего коня до тех пор, пока он не пал. Теперь он был без лошади и дальше от Габрии, чем когда-либо. В те часы, когда он мчался как сумасшедший, он не думал ни о чем, кроме того, чтобы не упустить след Нэры и отыскать Габрию. Но сегодня, бредя под горячим солнцем к юго-востоку, он имел достаточно времени на размышления, и его переполняли чувства.

Этлону никак не верилось, что Габрия убила колдуна с помощью магии. Он догадывался, что она могла научиться волшебству от Женщины болот, но почему девушка решила использовать магию как свое оружие против Медба? Габрия никогда не проявляла никаких признаков использования волшебства… или проявляла? Пока Этлон медленно брел вперед, он начал вспоминать вещи, которые казались ему странными: ее драка с Кором и странная болезнь последнего; затем смерть Кора от ее руки; и даже его борьба с Габрией в пруду, когда она сразила его, просто ранив в плечо. Этлон смутно припоминал, как назвал ее колдуньей, но как он об этом догадался тогда? В ней не было ничего, что, по его мнению, должно быть в обладателе магии, ничего от того, что он видел в Медбе. Габрия дружила с хуннули. Она спасла кланы. Она спасла его. Что злого могло быть в этом?

Этлон застонал и побежал быстрее. Он должен найти ее прежде, чем она затеряется в болотах. Внезапно он с облегчением услышал резкое ржание хуннули, приветствующей его. Нэра неслась галопом, спускаясь с длинного холма навстречу вер-тэйну. Она была взмылена и до колен покрыта засохшей грязью. И одна.

«Пошли. Габрия встретилась с Женщиной болот. Она отослала меня прочь».

Этлон был почти сломлен силой горя хуннули. Габрия никогда бы не отослала Нэру прочь, если бы собиралась вернуться. Без колебаний он вскочил на спину лошади, и Нэра бешено понеслась обратно тем путем, каким она пришла сюда.

Ранним утром хуннули добралась до западных окраин болот. Нэра продвигалась вниз по реке как можно дальше, пока не была вынуждена остановиться и дать Этлону сойти.

— Как я отыщу ее здесь? — требовательно спросил он, оглядывая болота вокруг себя. Усталый, голодный, в лихорадке, он начинал чувствовать, что ему не по себе.

Нэра заржала.

«Женщина болот приплыла в лодке встретить Габрию. Они направились вниз по течению за этот поворот, Габрия где-то близко. Я чувствую ее».

Этлон выбросил вверх руки и нырнул в грязь. Прежде чем двинуться дальше, он остановился и, не оборачиваясь, спросил:

— Нэра, если Габрия волшебница, почему ты осталась с ней?

Нэра фыркнула.

«Хуннули были выведены для того, чтобы служить защитниками носителям магии. Мы только не можем переносить зла».

Этлон кивнул и пустился в путь. Полное значение слов хуннули дошло до сына вождя значительно позже.

* * *

В то время как Нэра мчалась прочь на поиски помощи, Женщина болот направляла Габрию к берегу, на маленький, заросший островок, недалеко от того места, где девушка рассталась с хуннули. Женщина думала было подождать девушку в дереве, но когда она узнала, что Габрия возвращается, ее нетерпение усилилось. Волшебница сложила свои вещи в лодку и встретила девушку на окраине болот.

Старая женщина щелкнула языком, уложив Габрию на циновку под временным укрытием и расстегнув красный плащ. Девушка была в ужасном виде, но она пришла и все еще была жива — это единственное, что имело значение. Понадобится немного больше времени, чтобы восстановить силы девушки и позаботиться о ее наиболее опасных ранах, иначе ни одна из них не переживет обмена. И все же волшебница тайно радовалась после двухсотлетнего ожидания, что следующий день внесет небольшие различия.

К наступлению ночи Габрия тяжело спала. Она была накормлена и опоена маком. Пока она спала, волшебница над ней сосредоточенно изучала заплесневелую рукопись, запоминая как можно лучше заклинание. Обмен должен быть полным и потребует много силы и умения, но результаты будут стоить затраченных усилий.

Старая женщина весело захихикала. Она снова будет молодой. Она сможет смотреть в зеркало и видеть прекрасную женщину с гладким лицом вместо безобразной оболочки. А самое главное, она сможет вернуться в мир. Этот глупец Медб совершил по крайней мере это: он сломал многовековое самодовольство кланов и еще раз открыл двери для магии.

Было досадно, что девушка должна умереть, так как из нее получился бы отличный союзник. Она обладала невероятной волей и природным талантом. Тем не менее цена должна быть уплачена, а обмен молодостью оставляет мало жизни в доноре. Женщина засмеялась про себя и села в стороне от своей рукописи. Ей не придется ждать слишком долго.

Утренний свет струился в убежище, когда Габрия проснулась. Она медленно поднялась, с трудом вытягивая себя из вызванного наркотиком тумана к бодрствованию. Когда она окончательно открыла глаза, она смутно удивилась тому, где находится, затем ей захотелось вернуться назад к спокойствию сна. Ее тело отвратительно болело, и даже более болезненной была потеря в ее сердце — оно стало пустым. То, что началось в Корин Трелд, наконец получило свое завершение, оставив от ее жизни пепелище. Медб умер. Этлон недосягаем. Борей умер, а Нэра ушла. И теперь из-за ее поединка с волшебником она осуждена на смерть или изгнание — к пустой, бессодержательной жизни. Она ничему не принадлежит, кроме покрытого травой могильного кургана в Корин Трелд. Ее клан покоится в мире, и теперь, может быть, они будут рады ей.

Когда вошла волшебница, Габрия равнодушно посмотрела на нее:

— О, это ты.

Женщина надела улыбку фальшивой симпатии:

— Идем, дитя. Пришло время уплатить долг.

— Какой долг? — пробормотала Габрия.

Она старалась подняться, но старуха снова усаживала ее.

— Благодаря мне ты уничтожила могучего и опасного волшебника. Но теперь тебе не для чего жить. Ты ничем не жертвуешь, предоставляя свою молодость мне. Это прекрасно для нас обеих.

Волшебница подняла маленькую горящую масляную лампу.

Габрия взглянула на лампу, раздумывая над тем, о чем говорит старая карга. Прежде чем она смогла понять, что произошло, ее взгляд был притянут светом пламени, и волшебница загипнотизировала ее, погрузив в легкое оцепенение.

Старуха уселась напротив Габрии на циновку. Она поставила масляную лампу между ними, взяла девушку за руку и начала колдовать. Вокруг Габрии начала образовываться магическая сила, и Женщина болот вся погрузилась в свою задачу.

Внезапно где-то неподалеку раздался шум, нарушивший пение женщины. Она обеспокоенно оглянулась, и в этот момент огромный разъяренный воин ворвался в убежище. Он был красным от возбуждения, а его тело сотрясал гнев.

Женщина закричала:

— Держись подальше! Твоя магия не может мне повредить! — и вскочила на ноги.

Она выхватила каменную колдовскую камеру Габрии из ее упаковки и ткнула ее в лицо Этлону.

Этлон выбил камеру у нее из рук. Он бросил взгляд на Габрию и набросился на волшебницу:

— Что ты сделала? — взревел он, тряся ее как тряпку.

— Она должна платить! — завизжала старуха.

Она царапала его пальцы, но это было то же самое, что царапать сталь.

Этлон бросил старуху и склонился над ней:

— Чем платить?

Женщина колебалась, пытаясь достать что-то из рукава.

— Чем платить? — снова потребовал ответа Этлон.

Она выхватила тонкий кинжал.

— Плата за мою помощь, — закричала она, — ее молодость!

Она ударила кинжалом в живот Этлону, бледная синяя аура окутывала лезвие кинжала.

Вер-тэйн слишком поздно увидел приближающийся нож и попробовал увернуться. Нож ударился в его ремень, скользнул вбок и врезался слева ему под ребра. Старухина слабая Сила Трумиана погасла. Этлон яростно взревел от боли, и женщина закричала, теперь испытывая настоящий ужас. Она попробовала ударить его кинжалом еще раз, но Этлон ударом кулака повалил ее на землю. Он услышал тошнотворный хруст, когда голова старухи ударилась о большой камень, лежащий на земле. Она дернулась и затихла.

Этлон стоял, переводя дыхание и глядя на тело старой ведьмы, как будто никак не мог поверить, что она мертва. Затем он отер пот со лба, и на его лице появилась угрюмая усмешка.

Габрия закричала. Этлон обернулся и в ужасе уставился на девушку. Незавершенные чары Женщины болот разрушились, и силы магии, которые она собрала, но не использовала, внезапно слились в багрово-красные облака, которые закручивались вокруг Габрии, собираясь в смерч. Масляная лампа разлилась, и огонь разгорелся вокруг Корин, охватив пламенем ее плащ. Габрия снова пронзительно закричала, перекрывая усиливающийся вой нерастраченных магических сил.

Элтона пронзил ужас от возможности потерять ее. Не раздумывая, он прыгнул к Габрии через дикий вихрь этих сил и сорвал с нее плащ. Магическая аура поглотила его. Даже тогда, когда неуправляемая сила бушевала вокруг него, вер-тэйн был поражен тем естественным, привычным ощущением магии, которое он испытывал. Как сверкающей вспышкой, его осенило, что магия и волшебство не являются извращением или угрожающим злом. Это просто природная сила, присущая его миру, сила, которую могут выпускать на волю только те, кто родился с талантом. В этот момент он понял несомненно, что тоже обладает таким талантом.

Осознание этого потрясло его до глубины души. Он в какой-то мере понял, что должна была чувствовать Габрия, когда узнала о своей силе. Это был горький урок для Этлона, когда он понял, как неверно понимал нечто, столь присущее их жизни.

Так же быстро, как он осознал свой природный дар, Этлон заметил, что Габрия ничего не делает, чтобы избежать смерча. Его кожа зудела, а уши болели от поднимающегося визга колдовской энергии, усиливающегося до взрывного крещендо.

— Габрия! — закричал он, крепче прижимая ее к себе. Девушка повисла на нем. Ее глаза были закрыты, а тело безвольно обмякло. Этлон крепче сжал ее. О боги, встревожился он, неужели она сдалась?

— Чего ты больше всего в своей жизни хочешь?! — закричал он ей.

Габрия так долго была неподвижна, что Этлон решил, что он уже потерял ее, но наконец она шевельнулась. Ее ответ почти затерялся в грохоте вихря, но Этлон расслышал его.

— Я хочу быть самой собой.

Она обхватила руками Этлона и направила свою волю в центр крутящегося магического смерча. Затем с огромной радостью она почувствовала, как сознание Этлона сделало попытку пробиться к ней, и, когда это удалось, он предложил ей свою силу. Вместе они замедлили дикое вращение разрушенных чар и рассеяли губительные силы, пока они не растаяли, как туман на утреннем ветру. Грозный красный свет исчез, и пламя угасло.

Габрия заскрежетала зубами от выворачивающей ее тошноты, когда наконец исчезли остатки чар и стал виден свет обычного дня. Потом она увидела дымящиеся остатки своего алого плаща, и удерживаемые в течение пяти месяцев слезы хлынули из ее глаз. Она уткнулась Этлону в грудь и зарыдала.

* * *

Пять дней Габрия и Этлон стояли лагерем в пещере у реки, проводя дни на берегу, а ночи в теплых объятиях друг друга. Это было время выздоровления для обоих, и под присмотром Нэры они много спали и очень мало разговаривали. Никто из них не хотел касаться вопроса о волшебстве или об их будущем, пока не наступит для этого время. Сейчас они были довольны, что могут быть вместе.

В полдень шестого дня Нэра приветственно заржала всаднику, показавшемуся на дальнем холме. Этлон и Габрия обменялись долгим взглядом и неохотно побрели в свой лагерь встречать прибывшего всадника.

Молодой человек в плаще Хулинина остановил свою взмыленную лошадь и соскочил на землю. Его взгляд скользнул мимо Габрии, но Этлону он отдал честь с нескрываемым облегчением и радостью:

— Мой лорд, мы искали тебя четыре дня.

Этлон похолодел, услышав это обращение. Его ноздри затрепетали, и он шагнул вперед.

— Почему ты так назвал меня, Рет? — требовательно обратился он к воину.

Рет склонил голову:

— Именно по этой причине мы должны были отыскать тебя. Лорд Сэврик умер.

— Как? — потребовал объяснений Этлон.

— Его ударили кинжалом в спину… сразу после боя за лагерь. Мы думаем, это сделал лорд Брант.

— Где сейчас Брант?

Воин выглядел несчастным:

— Мы не знаем. Книга этого проклятого волшебника тоже исчезла. Лорд Кошин и вер-тэйн Гелдрина считают, что Брант забрал ее после того, как убил лорда Сэврика.

Этлон почувствовал, как горе захлестнуло его:

— Спасибо за весть. Пожалуйста, оставь нас.

Рет кивнул, но не сдвинулся с места:

— Мой лорд, лорд Кошин призывает к немедленному созыву Совета. Он просит, чтобы ты привел на Совет Габрию.

— Почему? — спросила Габрия.

Посланец нервно смотрел мимо нее.

— Отвечай на ее вопрос, — резко произнес Этлон.

Пораженный тоном Этлона, Рет бросил на нее невольный взгляд. Габрия коротко улыбнулась ему, и он немного успокоился. Он, как и многие хулинины, никак не мог осознать реальность истинного пола Габрии или ее волшебной сущности. Она провела пять месяцев в тесном соседстве с ними, и никто даже не заподозрил правды. Клан обязан ей своей жизнью, и все это знают. К сожалению, долг не отменяет ее вины. Рет не представлял себе, как отреагируют кланы, если Габрия вернется с Этлоном, но он сомневался, что многие будут довольны.

— Я не знаю, — ответил Рет, — мне только велели передать сообщение.

Этлон и Габрия долго смотрели друг на друга, и понимание сквозило в их взглядах. Наконец Габрия кивнула.

— Мы придем, — сказал Этлон.

Рет, получив разрешение уйти, отдал честь и ускакал. Этлон следил за тем, как он удаляется, а Габрия начала медленно сворачивать лагерь и собирать их скудные пожитки.

Этлон долго стоял с побледневшим лицом и поникшими плечами. Он ушел из лагеря и скрылся среди холмов. Габрия вздохнула. Она понимала, какое горе он испытывает, сама она тоже горевала по Сэврику. Нэра легла, поджав под себя свои длинные ноги, и Габрия свернулась у теплого бока лошади.

Габрия спала, когда уже в темноте вернулся Этлон. Он ласково провел пальцем вдоль ее скулы. Его сердце дрогнуло, когда она открыла глаза, полные любви и понимания.

Голос вер-тэйна был резким от горя, но руки теплыми и уверенными, когда он накинул свой золотой плащ ей на плечи:

— У меня нет лошади, достойной того, чтобы я подарил ее тебе в знак помолвки, поэтому я надеюсь, что ты взамен примешь этот плащ.

Габрия долго сидела, осторожно перебирая пальцами золотую ткань плаща и думая о своей семье и своем клане. Наконец она ответила:

— Корины мертвы. Пришло время оставить их в покое. — Она взглянула на него и широко улыбнулась: — Я принимаю твой дар.

Этлон был счастлив. Улыбка, которую она ему подарила, стоила всей неопределенности и трудностей предстоящих дней. Он не представлял, позволит ли Совет ему жениться на девушке, но теперь, когда он стал вождем Хулинина, остальные лорды должны будут действовать осторожно.

— Ты не против того, чтобы заключить брачный союз с известной еретичкой? — спросила Габрия.

Это было впервые, когда один из них заговорил об этом, и, хотя она помнила потрясшее его понимание того, что он обладает собственным талантом владения магией, она не была уверена в том, как он отнесется к этому.

Этлон слабо улыбнулся:

— Борей был не против.

Нэра фыркнула и слегка подтолкнула нового вождя.

— Ты знаешь, спросила Габрия, когда Этлон уселся рядом с ней, — что Нэра носит жеребенка Борея?

Улыбка Этлона стала широкой, как небо.

 

Глава 20

Два дня спустя, около полудня, Нэра остановилась на высоком холме, оглядывая долину реки Айзин. Этлон и Габрия смотрели с вершины вниз на лагерь армии, раскинувшийся перед ущельем. Отдельные части большого лагеря были разрушены в битве, но остальные кишели людьми, и три новых лагеря были разбиты, выставляя напоказ флаги кланов Мурджик, Шэйдедрон и Рейдгар. Пока Габрия и Этлон наблюдали, стражник галопом проскакал среди шатров в сторону крепости, и люди начали собираться на краю лагеря.

— Кажется, они ожидают нас, — сухо произнес Этлон.

Габрия кивнула. Этлон осторожно развернул ее лицом к себе и заглянул в ее глаза:

— Ты уверена, что хочешь сделать это?

Она прижалась к нему:

— Я больше никуда не хотела бы пойти. Я принадлежу кланам.

— Даже если Совет вынесет решение о смерти?

Габрия нервно улыбнулась:

— Тогда я могу изменить свое намерение.

Нэра затрусила вниз по склону в долину. К тому времени, когда она подошла к границе лагеря, собралась огромная толпа. Люди были странно молчаливы, так как не знали, как себя вести с еретической волшебницей, которая спасла кланы. Никто не проклинал и не оскорблял Габрию, но никто и не приветствовал ее.

Хуннули остановилась, так как путь ей перегородила толпа. Кошин, Рин и лорд Мурджика Джол прошли через толпу и, подойдя, встали перед Нэрой.

— Приветствую тебя, лорд Этлон, — произнес Кошин. — Рад видеть, что ты спасся. Приветствую тебя, Габрия.

Этлон спешился и подал руку Габрии. Она соскочила с лошади и повернулась к вождям, распрямив плечи и гордо глядя.

Этлон собирался ответить на приветствие, когда леди Тунголи пробежала среди народа, мимо вождей. Она с силой обняла сына, смеясь и плача одновременно, затем повернулась к Габрии и без колебаний обняла девушку с такой же радостью и облегчением.

— Ты сделала все, что смогла, чтобы спасти моего сына, — тихо произнесла она Габрии на ухо. — Теперь я сделаю все, что смогу, чтобы спасти тебя.

Габрия с благодарностью обняла ее.

— Этлон, — сказал Кошин, — весть о твоем прибытии предостерегла нас. Если ты согласен, мы готовы созвать Совет во дворце.

— Лорды, — раздался ясный голос Тунголи, — прошу милости. Судьба Габрии затрагивает все кланы. Я прошу, чтобы эта встреча проходила открыто, так чтобы все могли участвовать в ней.

Кошин взглянул на Рина и Джола, потом на Этлона. Они все кивнули.

— Пусть будет так, — сказал он. — Мы соберемся во внутреннем дворе крепости.

Одобрительный шепот прошел по наблюдающей толпе.

Положив одну руку на шею Нэры и опираясь второй на руку Этлона, Габрия шла вверх по каменной дороге к крепости. Толпа расступалась перед ней и следовала вплотную позади, когда девушка, хуннули и вожди прошли через крепость и собрались на широком внутреннем дворе перед генеральским дворцом.

Остальные вожди уже прибыли и ожидали на ступенях дворца. Лорд Ша Умар прислонился неуверенно к столбу с рукой на перевязи после раны от стрелы. Лорд Каурус, вождь Рейдгара и Малех, вождь Шэйдедрона, стояли бок о бок, чувствуя себя неловко, но нигде не было видно старых союзников Медба, Феррона и Квамара.

Кошин быстро объяснил изменение порядка проведения Совета другим вождям, и они тоже согласились. Для вождей были принесены сиденья, и они удобно устроились на верху лестницы под арочным портиком.

Этлон держал Габрию рядом с собой до того самого момента, когда он присоединился к вождям. Девушка осталась у подножия лестницы, вцепившись пальцами в гриву хуннули. Тунголи осталась с ней. Остальные люди полностью заполнили двор.

Лорд Кошин поднялся. Как самый старший и наиболее здоровый уцелевший вождь среди четырех победивших кланов, он приобрел некоторый авторитет за последние восемь дней. Теперь он встал и взял управление над Советом:

— Лорд Этлон, мы приветствуем тебя. Мы глубоко скорбим о смерти твоего отца.

Этлон кивнул в знак благодарности, так как не был уверен, что сможет говорить в такой момент. Он все еще не пользовался титулом «лорд», так как болезненное горе переполняло его, когда он думал об отце, услышав это слово.

Кошин продолжал:

— Теперь я хочу рассказать тебе, что произошло с тех пор, как ты уехал. — Он указал на остальных пятерых вождей. — Мы все, что осталось от первоначального Совета. Брант бежал, как ты знаешь. Лорд Феррон покончил с собой вскоре после битвы, а лорд Квамар, вождь Ферганана, уже отрекся. Из армии волшебника изгнанники и наемники убиты или разбежались, вилфлайинги ожидают приговора Совета. Что касается трех кланов, присоединившихся к Медбу, они сделали это по подстрекательству своих вождей и не участвовали в финальном сражении. С армией пришли только вероды, их семьи все еще ждут в Тир Самод какой-либо вести об их судьбе. Если ты согласен, Этлон, мы решили отложить их наказание. Мы считали, что это единственный путь к началу воссоединения кланов.

Этлон поднялся со своего сиденья:

— Я согласен с решением Совета. Достаточно ненависти и кровопролитий.

Кошин снова кивнул. Затем он посмотрел вниз, на молодую женщину, молча стоящую рядом со своей хуннули. Он был смущен близостью, которую он заметил между Этлоном и Габрией. Он не знал, что решит этот Совет, но он не хотел, чтобы Этлон был вынужден убить ту, которую он явно любит.

— Теперь мы должны обратиться к самому трудному решению. Габрия, ты спасла наши кланы и наш образ жизни от уничтожения. За это мы обязаны тебе бесконечной благодарностью. Но, делая это, ты использовала еретическую силу, которая запрещена под страхом смерти.

— Ты привела нас в большое затруднение, — заговорил Ша Умар. — Если мы последуем нашим законам и предадим тебя смерти, мы принесем бесчестье кланам за отказ от своего долга благодарности, но если мы проигнорируем наши законы и позволим тебе жить, мы откроем дорогу всем носителям магии, желающим овладеть волшебством.

— Возможно, настало время сделать это, — раздался голос из дворца.

Толпа зашевелилась и заговорила между собой, так как все узнали сильный голос Кантрелла.

Слепой бард вышел из дверей дворца в сопровождении Пирса. Шаги Кантрелла были твердыми и уверенными, когда он подошел и встал рядом с Кошином.

— Две сотни лет мы старались не замечать магии и просто смотрели, как страх овладевал нами. Кланы были почти уничтожены человеком, который злоупотребил искусством магии. Если бы люди учились на своих ошибках и управляли волшебством, вместо того чтобы поворачиваться к нему спиной, эта война с Медбом не случилась бы.

— Но магия — это извращение! — закричал жрец из толпы. Он был поддержан согласными криками.

— Это то, во что наши предки хотели поверить, и они вбивали свою ложь нам в глотки в каждой истории, молитве и законе. Но я говорю вам, — Кантрелл говорил, поднявшись в полный рост и широко разведя руки, как будто хотел заключить в объятия всех, находящихся здесь, — магия так же естественна, как воздух, которым мы дышим. Она может быть только так опасна, как опасна личность, которая ею обладает. Если бы Медб не имел в своем распоряжении магии, он бы просто использовал другое оружие, чтобы победить нас. — Бард указал на Нэру: — Взгляните на хуннули. Мы все верим во врожденную доброту этих лошадей. Они являются даром Валориана нам. Хуннули едва не убила Медба, а другая стоит здесь рядом с Габрией. Если магия является злом, как нас учили, осталась бы хуннули с девушкой?

По огромной толпе пошли разговоры и споры. Никто никогда не видел и не слышал ничего подобного.

Лорд Джол встал. Старый вождь был потрясен словами Кантрелла, но он не любил перемен и упорно цеплялся за спасительную непреложность законов.

— Эта девушка нарушила закон кланов! — закричал он. — Она выдала себя за воина, вступила в верод, присоединилась к встрече Совета и провозгласила себя вождем. За одни эти преступления она должна быть предана смерти.

Этлон вскочил на ноги с побледневшим от гнева лицом:

— Эти преступления были совершены, когда Габрия была в моем клане. Как ее вождю, мне решать, как ее наказать. Этот Совет должен только касаться собственно использования ею колдовства.

Кошин согласно кивнул и поднял руки, чтобы успокоить обоих мужчин:

— Сегодня нам надо только решить, что делать с колдовством Габрии. Мы должны помнить, — произнес он, иронично скривив губы, — если мы предаем ее смерти, мы убиваем последнего Корина. Еще одно великое бесчестье нашим кланам.

Лорды молчали, некоторые из них смотрели на Габрию, другие смотрели куда угодно, только не на девушку. Зрители продолжали громко спорить между собой. Габрия сохраняла неподвижность, ее желудок подвело от страха. Она ужасно боялась этой встречи, но она знала с того момента, когда разрушила магию Женщины болот, что ей придется предстать перед Советом.

Кантрелл сделал глубокий вдох и подошел вместе с Пирсом к краю лестницы.

— Лорды, — произнес бард, и его голос прозвенел по всему двору, — если вы убьете девушку за использование магии, тогда вы должны приговорить к смерти и меня, так как я тоже обладаю талантом использования магии.

Шум вокруг дворца внезапно стих, так как все потрясенно уставились на почтенного барда.

Кантрелл в ответ на молчание вскинул голову:

— Я старался не пользоваться моим талантом, но он неумышленно проявлялся в моих загадках.

Пирс взглянул на застывшие лица вокруг и произнес:

— Лорды, вы должны будете убить также и меня. Я тоже использовал магию. У меня нет таланта обладания ею, но у меня есть излечивающий камень, который действует посредством магических чар и вылечил несколько человек в моем клане.

Этлон тряхнул головой. Ему следовало бы знать, что Пирс каким-то образом связан с Габрией и волшебством. Он взглянул на остальных лордов. Лорд Джол от удивления открыл рот, и Мачех, вождь Шейдедрона выглядел несчастным; на лице Кошина блуждала слабая улыбка. Ша Умар просто выглядел потрясенным.

Медленно Этлон встал, и его движение привлекло всеобщее внимание. Он двинулся в сторону Кантрелла и Пирса.

— Я, кажется, тоже обладаю талантом носителя магии. Я узнал об этом всего только несколько дней назад, но за это время я многому научился.

Он спустился по ступеням вниз и протянул руку Габрии. Она гордо подошла и встала рядом с ним.

— Я считаю, пришло время изменить законы, — продолжал Этлон, — не только для того, чтобы спасти Габрию, но чтобы спасти нас самих. Если даже мы убьем ее и умоем руки, появится кто-то другой с таким талантом, возможно, чтобы уничтожить нас. Для нашего собственного спасения нам надо снова изучить пути магии и управлять ею. Я прошу вас, лорды, изменить законы. Я не желаю умирать, но я останусь с Габрией.

Остальные шесть вождей переводили взгляд с Пирса и Кантрелла на Этлона и Габрию. Прежде чем у них появилось время подумать. Кошин собрал лордов вместе и начал что-то с жаром им говорить. Лорд Джол непрерывно тряс головой, и лорд Каурус выглядел сомневающимся, но в конце концов они, казалось, пришли к какому-то соглашению.

Лорд Кошин выступил вперед. Он обратился к Габрии:

— Я полагаю, нельзя требовать, чтобы ты никогда больше не пользовалась своим волшебством.

Габрия с бьющимся сердцем крепче вцепилась в руку Этлона:

— Мой лорд, я не могу обещать этого, — ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно. — Может наступить время, когда мне понадобится моя сила. Лорд Брант все еще не найден, и Книга Матры с ним. Но я могу обещать, что я никогда не использую магию так, чтобы она причинила вред кланам. Я клянусь честью Корин.

Вождь Дангари оглянулся на остальных лордов. Они просто кивнули.

— Тогда слушай наше решение. Совет освобождает тебя, Габрия, от наказания смертью в благодарность за смелое спасение тобой наших кланов. Но закон, запрещающий магию, должен остаться до того времени, когда Совет сможет решить, как поступить с этим вопросом. Лорд Этлон, ты обязан нести персональную ответственность за твои действия, так же как и за действия Габрии, Пирса и Кантрелла. Если они когда-нибудь нарушат законы, о которых принято решение, они и ты будут преданы смерти. Это приемлемо?

Наблюдающая толпа разразилась криками как облегчения, так и гнева. Им ничего не оставалось, как принять решение вождей, но многие из них, особенно те, кто не был вовлечен в битву с Медбом, были недовольны.

Но в данный момент это не волновало Габрию. Этлон подхватил ее в радостном объятии, и Тунголи подбежала, чтобы обнять их обоих.

— Мы принимаем ваше решение, — обратился Этлон ко всем вождям, а Кошину тихо сказал: — Спасибо, друг.

Синие глаза Кошина блеснули.

— Только не заставь меня пожалеть об этом. — Он обернулся, чтобы посмотреть на Габрию, идущую обнять Пирса и Кантрелла. — Теперь я могу видеть, что законы должны быть отменены, но это потребует много времени и уговоров.

— Благодаря тебе у нас есть время.

— Как ты поступишь с наказанием Габрии от имени Хулинина? — с любопытством спросил Кошин.

Этлон ухмыльнулся:

— Я заставлю ее выйти за меня замуж.

Кошин захохотал. Он пожал Этлону руку, и они вместе присоединились к остальным лордам.

* * *

Вечерний свет мягко разливался по небу, когда Этлон и Габрия шли вдоль Айзин. Они следовали поросшим травой берегом мимо лагерей к тому месту, где на маленьком холме, глядящем на крепость и долину, была сооружена погребальная насыпь.

Много мертвых надо было оплакать после битвы с армией Медба. Трупы изгнанников и наемников были сожжены и зарыты без церемоний. Убитые из кланов были похоронены в большом могильном холме рядом с крепостью. Сэврик же был послан в Холл Мертвых со всеми почестями. Его тело покоилось теперь в большой насыпи, увенчанной кольцом из копий.

Этлон и Габрия стояли у насыпи, пока сгущались молчаливые сумерки. Над головой в холодном вечернем воздухе парил ястреб.

— Как ты думаешь, он был ужасно разочарован во мне? — спросила Габрия, глядя вверх, на силуэты копий на фоне неба.

— Я сомневаюсь в этом. Может быть, поражен. Но он был бы горд твоей отвагой, — ответил Этлон.

Она положила голову ему на плечо:

— Как ты полагаешь, он предал бы меня смерти за вступление в его верод?

Этлон хихикнул:

— Отец, может быть, посчитал бы брак со мной достаточным наказанием.

— Но что…

Он запрокинул ее голову.

— Хватит вопросов!

Затем он притянул ее к себе и поцеловал.

Высоко над ними ястреб издал крик и метнулся прочь, в темноту.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

 

Краткий словарь

Стража очага — персональные телохранители вождя. Это лучшие воины клана, и удостаиваются этого положения за их отвагу, умение и преданность.

Хозяин табунов — человек, отвечающий за здоровье, плодовитость и благополучие табунов лошадей.

Владения — земли, отведенные клану для его пользования во время зимовки.

Аутрайдеры — те всадники верода, которые охраняют табуны и лагерь или действуют в качестве следопытов.

Трелд — постоянный зимний лагерь клана.

Вер-гелд — компенсация семье убитого в форме золота, скота или смерти в персональном поединке.

Верод — боевой орган клана. Хотя от всех мужчин требуется изучить основы умения сражаться, только те, кто прошел определенные испытания, образуют верод.

Вер-тэйн — командир верода. Этот человек следует за вождем по старшинству в иерархии клана.