В мертвый час он освободился от петли, от гирь. Взял клюшку. Ему надо в уборную! Выглянул в коридор. В его левом конце – пост дежурной сестры. Столик, стул. На столике – лампа с абажуром, телефон. Сестра на месте. Читает книгу.
Уборная находится справа от его палаты. В правом конце коридора – выход на лестничную площадку...
Он двинулся в уборную, клюшка постукивает по полу. Интересно – сестра глядит на него? Оборачиваться нельзя: еще заподозрит.
Зашел в кабину, постоял. Можно бы и пописать, но нельзя отвлекаться. Дернул цепь – спустил воду. Пора выглянуть...
Сестра все так же на посту! Сидит, склонилась над книгой.
Хоть бы на капельку времени ушла!
Он спустил воду во всех кабинах. Досчитал до ста. Хоть-бы-хоть-бы-хоть-бы-ушла!!! Стал снова считать, сбился. Шепотом запел песню – ее часто слышишь по радио. Слышишь после того, как чудной голос (не то мужской, не то женский) скажет: "Говорит Пекин! Здравствуйте, дорогие советские радиослушатели".
Он поет эту песню:
Всех, кто смел и отважен, и юн,
Звал в свою армию Мао Цзедун...
Ну-ка?.. Никуда она не ушла! О-оо, если бы он был львом – разорвал бы ее! Да хоть бы котом: зашипел бы, пронзительно, ужасно замяукал... Она бы описалась и убежала.
Он яростно мяукает про себя: "Мя-а-ай-йу-уу, мя-а-ай-йу-уу! Мий-йу-ууу!"
Сестра сидит. А время – тик-так, тик-так, тик-так... Мертвый час кончится – больные начальники выйдут в свой коридор. И не видать денег! Мятых, истертых, скомканных – но таких чудесных-чудесных денежек! Ийка заглянет в палату, и надо будет орать: "П...да!" А если не крикнешь... О-ооо!
Он вышел из уборной – и двинулся к лестничной площадке. Направился к ней – словно никакой сестры не было на посту.
Клюшка – стук... стук... А спина чувствует, что позади нее – сестра.
"Эй! Это куда?" – она еще не крикнула.
Крикнет! Вот... вот... Майка взмокла. Спине щекотно от стекающего пота. До чего длинный этот коридор!
"Эй! Куда еще?!" – как резко, как громко, как зло – страшно-страшно крикнула...
Нет. Пока – нет. Не крикнула до сих пор? Так кричи! Скорей ори – чтобы он не мучился!
Ор-р-рри-и же!!
В груди – стеснение. В груди слева. И там что-то горячее. До чего противное стеснение. Ф-фу – мутит. Тошнит! Вот она, дверь... Приоткрыта на лестничную площадку... Шаг. Еще шаг. Он на площадке. Уже не в коридоре – на лестничной площадке!
Как трудно обернуться! Сейчас нога подломится – хлобысь!.. Только бы не упасть от этой дрожи. Раз! – оглянулся...
Далеко (теперь уже так далеко!) – сестра. Читает. Он закрыл дверь. Послал воздушный поцелуй. Его уже не увидишь. Пуст коридор!
Широкая площадка, шахта лифта, стальные двери заперты. Нажми на кнопку – внизу загудит лифт. А в нем – лифтерша... Нет уж! Он спустится по лестнице.
* * *
Правой рукой держится за холодные металлические перила. В левой – клюшка, упирается ею в ступеньку. Он медленно спускается по решетчатым чугунным ступеням. До чего же медленно!..
Наконец он почти на площадке – между пятым и четвертым этажами. Клюшку вниз – вперед... О-ой!.. – бамц! Со всего размаху – о металлический пол! Проклятая "конская стопа" зацепилась за край ступеньки – и он об пол лицом.
Темно. Кошмарная боль. Внутри головы кто-то бешено колотит в виски молоточками. Мамочки, какая мука! Пожалей меня кто-нибудь...
Фиг! Так пожалеют, что...
Лишь бы не услыхали, как грохнулся. Встать поскорее. Сил не хватает, гадство! Во рту что-то теплое, сладкое. Тьфу! Зуб выпал. А! Он и так шатался. Сплюнуть кровь. "Всех, кто смел и отважен, и юн..." А еще поют: "Смело, товарищи, в ногу..." А то: "Смело за щеку берет, в обе скважины дает..." – так Сашка напевает. Сашка-король. Раз-два-три – о-оо-п-ля!
Шатается – но стоит! Опирается на клюшку.
Ну – дальше по лестнице...
Он ступил в покои запретного этажа. Здесь не коридор, а галерея: палаты лишь слева, а справа – ряд круглых колонн и окна. До чего от них светло! Между ними – кадки с цветами. Тут, там – мягкие кресла, столики. Пол сплошь покрыт ковром.
Люстру он увидал сразу. Она еще больше, чем представлялась. Висит себе – бледно-голубая. Похожая на треть громаднейшего арбуза – срезом вверх.
А как найти столовую, где стоят столы на колесиках?
Хо-о, вон же он! У стенки слева, между дверями палат. Стол из матово-белого металла, с блестящими ножками, на пузатых, похожих на бочечки, резиновых колесиках. Миленький хороший-хороший чудесненький столичек!
Лишь бы не вышел никто! Скорее к нему... Так – клюшку на него. Взяться за его углы, опереться – и шажок... Еще... Подкатил стол под люстру.
Теперь – на него взобраться... Лег на стол грудью, протянул руки, ухватился за край. Подтягивается изо всех сил, вползает на него животом. Зубы от напряжения – цыг-цыг-цыг... "Всех, кто смел и отва... м-мя-а-йу-уу! м-ми-ий-йу-уу!" – недостает сил! Пижама взмокла.
Закинуть на стол правую ногу – она поживее левой. Ннн-н-у!.. "Смело за ще..." – Готово! Неужели взобрался?
* * *
Уф-ффф! Передохнуть. Вздохнуть-передохнуть-отдохнуть...
А из любой двери могут выйти...
Скорее на ноги – и к люстре! К миленькой богатенькой-пребогатенькой люстрочке! Денег будут полные карманы. Бери, Сашка! Хватай! Пусть няня Люда купит тебе яблок, груш, персиков, шоколадных конфет. Жри-обжирайся!
Но уж тогда Ийка спокойно зайдет к Скрипу. Присядет на его кровать, они будут разговаривать. И никто-никто-никто его не заставит обзывать Ийку!
Он встал на коленки, уперся в стол ладонями. Так. Теперь поднять правую коленку... Выше-выше! Почти достала до подбородка. Упереться носком в стол... Только бы ботинок не скользнул по гладкому столу!
Высунулся язык. Слюнявый язык. Не хватало высунутого языка... Выпрямляться постепенно, тихонечко... Если стол чуть поедет – полетишь на пол. Дышится еле-еле. Пот затекает в глаза, щиплет.
Лишь бы левая нога не подогнулась! Вот – он уже упирается руками в коленки. До чего трясутся! Еще легонько вверх – и он стоит на столе. Можно взглянуть на люстру.
Он запрокинул голову... А люстра еще так высоко! И тянуться нечего...
М-м-мя-ай-йу-уу! м-м-мя-ай-йу-уу! м-м-ми-ий-йу-уу! Чуть не кинулся на пол. Слезы хлынули. Не достать! Любимую чудесную богатенькую люстрочку, его-его-его люстрочку, полную денег, – не достать...
Сквозь слезы видит... Кого он видит?! О-оо, Сашку-короля. Тот стоит на лестничной площадке, смотрит в открытую дверь. За ним маячит Петух.
– Не п...данулся, а? – с изумлением сказал король. – Зря ждали. А мурло – разбитое! Какой, с-сука, жадный на деньги!
Он на клюшках подскакал к столу. Следом – Петух. Сорвали Скрипа вниз – разбиться об пол не дали. Но он больно ушиб правый локоть, плечо, висок.
Сашка встал на стол. Взяв клюшку за конец, протянул ее рукоятью к люстре. Рукоять уперлась в ее край. Люстра стала отклоняться – накреняясь. Через край посыпались монеты, полетели смятые пятирублевки. Король слегка принял клюшку на себя и толкнул вновь: встряхнул люстру. Деньги сыпанулись гуще. Он продолжал встряхивать люстру, пока в ней почти ничего не осталось.
– Тебя, Скрипач, на гвоздь посадить мало! – король сказал, когда они вернулись в палату. – Хотел все один захапать, курва! Но за идею я тебя прощаю...
Сашка расплющил на его голове катыш пластилина, надавил большим пальцем – с силой повел против волос. Он вскричал от боли.
– Нервенный какой! – повелитель осклабился.
Потом Скрип узнает от Кири и Проши: его выследил Глобус. Заподозрил, почему он так долго не возвращается из уборной? Хотел пойти посмотреть, выглянул в коридор – и усек, как Скрип пробирается на лестничную площадку.
* * *