Он опирается на клюшку, переступает по паркету коридора. Клюшка стукает: дук... дук... Ближе, ближе мерзкая палата с рыже-коричневыми исчерканными стенами. В ней – три широких окна. Распахнутых. Под ними далеко – асфальт. До чего далеко...

– Сыночек!

Он не слышит.

Или слышит – но не верит?

– Сыночек! Рыбка моя! Золотой! – к нему по бесконечному коридору бежит мать. Ее заставили накинуть халат, она не всунула руки в рукава, они развеваются. Как громко она зовет его.

Зовет? Мать?..

Застыл на месте. Глядит. Не верит.

– Ты не узнал меня? Я – мама! Что с тобой сделали?! – ее голос разносится по всему институту. Она крепко схватила Скрипа.

– М-ма-аа... ма-ааа!.. – он заревел.

– Я за тобой! Мама за тобой! Они говорят: не положено, оформить справки... Суньте их себе в одно место! Я забираю моего ребенка! Мы как с отцом прочли – он за волосы схватился. Мы думали – тебя тут лечат. Ведь он в Кремль писал, чтобы тебя сюда приняли. Мы два года ждали очередь. Ужас, какой ты худой! Ты не ешь бульон?

– Бульон? – спросил Сашка-король. Он стоит рядом. Мать глянула на него – чуть не ахнула. Но тотчас о нем забыла.

– Мы каждый месяц двести рублей присылали! Няне. Она нам отчеты писала... приносит тебе бульон и куриную ножку. Ежедневно. Из детского кафе. И яблоки, персики, финики...

Король взвизгнул. Впервые – сколько его знает Скрип. Выронив клюшки, забил в ладоши:

– Держи-и-те меня! Хо-хо-хо!

– Вранье? – вскричала мать. Крутит, оглядывает Скрипа. – Ты худее скелета! Тебе не приносили?! А нам писали: все идет успешно. Все отлично! Тебя даже учат английскому языку! Какой-то Сыроед писал...

– Не он, а она – Нонка! – и Сашка заржал вновь.

– Врала? Все-о-о вра-а-ли?! Сволочи! – от скуластого лица матери отлила кровь. – А письмо... Сыночек! Наш адрес: Тимирязева, восемь, квартира семь. А на письме – Тимирязева, семь, квартира восемь. Его отнесли в тот дом, через улицу. Оно десять дней валялось там в подъезде, в углу! Дети подняли. Вскрыли, прочли. Догадались, что это про тебя – они тебя раньше видели... Принесли. Мы читаем – и сразу поверили! Отец говорит: тут и детская рука, и детское сознание, это никак не ложь!.. Ведь он – педагог! А бабушка: это чудо, что оно дошло! Это судьба... если уже не поздно... – Мать захлебнулась слезами.

– Ненаглядный... Ягодка моя! Рыбка! – присела на корточки, тискает его. – Отец провожал – мы бегом неслись, чтоб на скорый успеть! Тут их увидала... их лица... не смотрят на меня! Так и есть! так и есть! Все правда!

Ее горячие губы прижались к уху Скрипа:

– Сыночек, ты не научился писать? Это кто написал?

Он повернул голову к Сашке.

– Только не говори никому...

– Что ты! что ты! – и мать кинулась к королю, обхватила его: – Спасибо, мальчик! Умница! Мое золотко! У тебя доброе сердечко! – целует его измазанные зубной пастой щеки, прижимает к себе. – Я ничего купить не успела, даже шоколадки нет, только сахар... В купе чай приносили, я сахар оставила...

– Денег дашь ему? – прошептал Скрип.

– Конечно! А тебя не обманут? – она гладит Сашкины плечи. – Тебе принесут? Ты уже немаленький. Сумеешь, чтобы не обманули?

Кивнул.

Она полезла в сумочку, сунула ему в карман сто рублей.

* * *

В то время двадцать два рубля стоил килограмм сливочного масла. Килограмм колбасы – от четырнадцати до семнадцати рублей. На сто рублей в Москве можно было купить шесть кило кишмиша. Или пять с половиной кило фиников. Мать Скрипа, бухгалтер, получала четыреста рублей в месяц.

* * *

Приблизился Златоверов, покуривая папиросу в мундштуке.

– Торопимся, мама, торопимся... Как бы потом не пожалеть.

– Что вы сказали?

– Жизнь бежит – груз тяжелеет. Меняется чувство, меняется отношение... – пристально смотрит сквозь круглые очки в стальной оправе; втянутые щеки, срезанный подбородок. – Глядите – груз таким станет... Еще как будете жалеть...

Мать шагнула к нему, дрожащая, яростная – вцепится в лицо ногтями.

– Мерзавец! Да чтоб вы... ослепли!

Он поспешно отступил. Повернулся. Удаляется по коридору, чуть клоня голову вправо.

* * *

Секретный объект в Челябинской области, которым руководил Г.А.Златоверов, обозначался "Новогорный-2". Когда 29 сентября 1957 в Озерске взорвалось хранилище ядерных отходов, «границу» зоны заражения провелив двадцати километрах от объекта. В июле 1963 случилась авария уже на нем самом. Возникшее облако поплыло на села Муслюмово и Кунашак, на поселок Бродокалмак. К многочисленным жертвам радиоактивного заражения добавились новые. Больше ста семидесяти человек погибли от болезни, которая начиналась с высокой температуры и приступов, подобных астматическим.

Златоверов и после аварии руководил "Новогорным-2". На объект продолжали периодически завозить детей, переболевших полиомиелитом, энцефалитом, больных церебральным параличом, прогрессирующей миастенией. Их подвергали опытам. Златоверов дарил обреченным подарки. Показывал диафильмы. Сказку про сестрицу Аленушку и братца Иванушку. Прокуренный голос читал: "Кипят котлы чугунные, звенят ножи булатные... Меня хотят зарезати!"

Один из детей выжил. Автор этих строк находился с ним летом 1964 в санатории "Озеро Горькое", в Курганской области. Он рассказывал автору о своем доме – и снова о доме, и все повторял адрес: Приморский край, город Арсеньев, улица Маяковского, дом 9, Пирожкову Петру Ильичу...

* * *

Мать взяла Скрипа на руки. Его голова – над ее плечом, он смотрит назад. Сашка-король показывает большой палец.

– Она у тя – во-оо! Как моя! Она тя ценит!

Мать уносит его по коридору, король на клюшках скачет следом.

– Ты... не говори... Не говори – понял? Не расстраивай... Ты понял?! Все было путем! Ага?

– Ага! – он помахал рукой. Все было путем.