Седж стоял рядом с Берти на дворе у конюшен, слушая молодого человека и признавая, то тот прав. Ему бы очень хотелось проигнорировать совет кузена.

Я знаю, что я прав, Седж.

Перестал бы ты этим заниматься, Берти.

– Чем?

– Чтением моих мыслей, – ответил Седж. – Ты откликаешься на мои мысли чаще, чем это представляется мне разумным.

Альберт засмеялся.

– Родная кровь и все такое, я полагаю. – По усыпанной гравием дорожке, которая вела с конюшенного двора к главному дому, он медленно пошел рядом с Седжем, приноравливая свой шаг к его неуклюжему ковылянию. – Я рад, что ты согласен, – продолжал Альберт. – Я понимаю, что здесь очень мило, – по ряду причин. – Он многозначительно взглянул на Седжа. – Но нам пора уже и честь знать.

Седж согласно кивнул, но ничего не сказал. Дорожка, идущая от конюшен, привела к главной подъездной аллее, по которой они пошли к дому. Виконт поднял глаза на причудливое строение, которое он так не хотел покидать. Здание было небольшим, а неправильный фасад из серого камня нес на себе следы переделок и обновлений, происшедших с этим домом за последние пять столетий. Однако то, что могло оказаться безвкусным смешением всевозможных стилей, каким-то образом превратилось в единое гармоничное целое.

Самой старой частью здания, как с гордостью отмечала Мэг, была средневековая башня с зубцами и Большой холл. Пристроенные к дому крылья были выдержаны: одно – в елизаветинском стиле, другое – в стиле короля Иакова. Пристройка к южной части дома была самой новой и относилась к середине прошлого века. А все вместе являло удивительную и неповторимую картину, и Седж знал, что будет скучать по ней.

Но, разумеется, очарование дома не имело ничего общего с нежеланием виконта уезжать отсюда.

– Думаю, нет необходимости оставаться в Торнхилле, пока тебе не снимут лубок, – сказал Альберт. – По-моему, это будет злоупотреблением гостеприимством хозяев. Ты точно так же сможешь передвигаться по своему дому и отдашь ногу на попечение своего врача.

– Ты прав, я согласен, – раздраженно ответил Седж. Он уже несчетное количество раз выслушивал эти аргументы.

– В любом случае так будет разумнее, – продолжал Альберт. – Этот Гартвейт всего лишь, насколько нам известно, деревенский лекарь.

– Мне он показался исключительно компетентным.

– Может, и так, – согласился Альберт. – Но ты все равно пребываешь в каком-то подвешенном состоянии. Дело в том, что…

– Дело в том, что пора уезжать. Да, Берти, я знаю. Знаю.

Дальше мужчины продолжали свою прогулку в молчании, тишину нарушало только похрустывание гравия у них под ногами. По мере обдумывания слов кузена настроение у Седжа портилось все больше. Альберт был прав. Настало время покинуть Торнхилл. Его мирная сельская идиллия подошла к концу.

Но что же ему делать с Мэг?

Они приблизились к дому, подход к которому украшал ряд вазонов, в них бойко цвели первые весенние цветы. Седж остановился у ведущей в дом лестницы и прочистил горло.

Его кузен повернулся и вопросительно поднял брови.

– Ладно, Берти, – сказал Седж, – мы уедем так скоро, как только сможем подготовить отъезд.

Лицо Альберта прояснилось, и он похлопал Седжа по спине.

– Я, конечно же, провожу тебя, – сказал он. – Чтобы убедиться, что ты доберешься до Лондона в целости и сохранности.

– Спасибо, Берти.

– Мы можем отправиться в моем дорожном экипаже, – сказал Альберт. – С нашим добрым доктором случится удар, если ты захочешь поехать в двуколке. Кроме того, хотя мой экипаж и невелик, в нем тебе будет удобнее. Будет где распрямить ноги.

– Я очень ценю твою заботу, кузен, – улыбнулся энтузиазму Альберта Седж. Он и в самом деле неплохой парень. – Хотя, знаешь, люди сэра Терренса отлично потрудились над моим несчастным экипажем. Выглядит как новенький. Возможно, наш хозяин даст мне кучера, чтобы я мог добраться до дома.

– Уверен, он будет только рад.

– Ты хочешь сказать, что он настолько заинтересован в моем отъезде?

Альберт засмеялся.

– Да нет, ничего подобного. Я просто хотел сказать, что он очень приятный человек, только и всего. Отличный парень. Мне было очень приятно с ним познакомиться.

– Да, – сказал Седж, – мне тоже. По правде говоря, я буду скучать по всей их семье.

– По кому-нибудь в особенности? – лукаво усмехнувшись, осведомился Альберт.

– Давай составим наши планы на завтрашнее утро, – произнес Седж, не обращая внимания на подковырку кузена. – Я отошлю нарочного с письмом на Маунт-стрит к миссис Верни, чтобы она подготовилась к моему возвращению. Ты будешь готов к завтрашнему дню?

– Конечно, – ответил Альберт. – Я предупрежу своего кучера. Пожалуй, я сейчас же вернусь на конюшню и поговорю с ним. Ничего, если я тебя здесь оставлю? Ты сможешь подняться по лестнице?

– Да, смогу, спасибо. И знаешь, Берти? – позвал он, когда его двоюродный брат уже пошел по дорожке прочь от дома. Альберт обернулся и посмотрел на Седжа. – Спасибо, что убедил меня уехать, действительно самое время. Мне было бы неприятно злоупотребить гостеприимством наших хозяев, что наверняка случилось бы, не подтолкни ты меня.

Альберт улыбнулся и, шутливо отсалютовав Седжу, возобновил свой путь на конюшню.

Седж, подпрыгивая, преодолел короткую лестницу и оказался перед простой деревянной дверью. Обретя устойчивость, он потянул ручку звонка. Ожидая, пока ему откроют, виконт разглядывал средневековую кладку вокруг двери и маленькое витражное окошко над ней. Все, что он видел в Торнхилле, напоминало ему о Мэг и ее вдохновенные рассказы, когда она впервые показывала ему свои владения. Она очень гордилась историей дома, который принадлежал их семье вот уже больше пяти веков. Эта часть дома, по всей видимости, одна сохранилась от мрачной средневековой постройки. Седж вспомнил, как Мэг рассказывала ему о своем предке, при котором и воздвигли тогда этот дом. Говоря об этом, она с любовью гладила эти старые камни. Седж протянул руку и коснулся того места, которого с такой нежностью касалась Мэг.

Что же ему делать с Мэг?

Дверь открылась, и Седж быстро убрал руку со стены. Лакей придерживал дверь, пока виконт заходил в Большой холл. Несмотря на свое название, холл не поражал величиной, особенно по сравнению с холлом в его доме, в Уитэм-Эбби. Но это был дом Мэг, дом, который она любила, и Седж внезапно ощутил необходимость запомнить, готовясь к отъезду, каждый уголок этого холла, словно все это было частью самой Мэг.

Если снаружи стены холла были средневековыми, то их внутреннее убранство определенно относилось к эпохе королевы Елизаветы. Красивые дубовые панели покрывали стены до уровня глаз Седжа. Верхняя треть стен и потолок были сплошь украшены искусной лепниной. Солнечный свет, струясь в витражные окна, играл на доспехах, развешанных над огромным камином, и нескольких парах оленьих рогов, укрепленных на деревянных панелях по обе стороны от камина.

Седж минуту помедлил, любуясь старинными доспехами. Он улыбнулся, вспомнив, как Мэг с гордостью поведала, что ее отец обнаружил их в подвале башни. Они относились к эпохе Гражданской войны, когда Эшбертон, вместе с большинством жителей Восточной Англии показали себя верными роялистами. Девочкой Мэг вместе с матерью несколько недель провела, чистя и полируя нагрудники и шлемы, чтобы вернуть им первоначальный вид, а затем их развесили на почетном месте над камином, чтобы все могли ими любоваться. Если бы лакей не оставался поблизости, Седж наверняка провел бы ладонью и по ним, как по камням у входа, прикоснулся бы к вещам, которых касалась Мэг, к вещам, которые были ей дороги.

Седж неуклюже взобрался по лестнице, дошел до своей комнаты и позвонил, вызывая Парджетера. Он хотел начать укладываться прямо сейчас. Виконт подтащил стул в глубокую нишу одного из окон и, отбросив костыли, несколько неловко упал на сидение.

Его мысли по-прежнему были полны Мэг. С того самого момента, как он сдался под безудержным напором Альберта и согласился покинуть Торнхилл, он все пытался решить, что же ему делать с Мэг. Мысль о том, что он может никогда ее больше не увидеть, наполняла его пустотой и повергала в отчаяние. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного ни к одной из женщин. Расставаясь с женщиной, Седж редко испытывал что-либо, кроме минутного сожаления, если вообще испытывал, потому что рядом всегда было множество других, готовых и сгорающих от нетерпения занять ее место. Эти минутные сожаления никогда не вызывали в нем такой почти физической боли, какую он испытывал сейчас, когда думал о расставании с Мэг.

Ее не заменит ни одна женщина.

Мгновение спустя он выпрямился на стуле и, хлопнув себя по коленям, издал резкий смешок. В самом деле! Ее не заменит ни одна женщина. Потому что ни одна женщина не сможет ее заменить. Потому что Мэг была одна-единственная. Он уже начал это понимать. Правда, ее чувства все еще оставались для него загадкой. Прежде чем приступать к формальной кульминации ухаживания, ему хотелось быть уверенным, что она не отвергнет его. Но времени уже не осталось. Завтра он уезжает.

Раздался стук в дверь, вслед за которым появился Парджетер.

– Вы посылали за мной, милорд?

– Да, Парджетер. Мы уезжаем завтра утром. Я хочу, чтобы ты занялся укладыванием вещей.

– Да, милорд.

«А я займусь подготовкой своей речи, в которой попрошу у сэра Терренса разрешения жениться на его сестре».

Мэг сидела в библиотеке за письменным столом брата, склонившись над племенной книгой торнхиллских лошадей. Несколько кобыл были готовы приносить потомство, и Терренс попросил ее освежить в памяти родословные, чтобы подобрать наилучшие пары.

Стук в дверь прервал ее сосредоточенное занятие.

– Да? Войдите.

Она подняла голову и удивленно посмотрела на Седжа, протискивавшегося в дверь со своими костылями. Увидев Мэг, он резко остановился.

– О! – воскликнул виконт. – Я… я искал сэра Терренса.

Его голос звучал непривычно робко, и Мэг очень удивилась, услышав, что он заикается. На Седжа это было непохоже.

– Извините, Седж, но он ушел рано, чтобы проехать Блю Блейз. Он вернется в течение часа. Я могу его заменить?

Если бы Мэг не знала, что это невозможно, она бы сказала, что Седж покраснел. Но, вероятно, в этом была повинна игра утреннего света. Центральное стекло во всех окнах включало цветное изображение герба Эшбертонов. Без сомнения, на лицо виконта упал отблеск красного цвета.

– Э… нет-нет, – снова начал заикаться он. – Я по… подожду его возвращения.

Он смотрел на турецкий ковер у себя под ногами, стараясь не встретиться с Мэг взглядом. Почему это вдруг он стал держаться с ней так застенчиво и неловко? Может, он вспомнил о том случае у лестницы, когда чуть не поцеловал ее?

Девушка почувствовала, как краска смущения заливает ее щеки.

– Я должен с ним поговорить, – продолжал Седж. – Я хотел сделать это вчера вечером, но в присутствии его друга, мистера Хоксуорти… мне показалось, что момент был не совсем подходящим.

– Мистер Хоксуорти, как вы знаете, наш сосед, – сказала Мэг. – Он часто у нас обедает. Я уверена, он понял бы, если б вам понадобилось переговорить с Терренсом с глазу на глаз.

– Ясно. Но теперь, как видно, мне придется ждать. – Седж сделал еще один шаг по комнате. – Знаете, сегодня утром мы с кузеном уезжаем.

О Боже, значит, это правда! Он уезжает! Она слышала, как прислуга шепталась о спешных приготовлениях и укладывании вещей, и поэтому предположила, что он, должно быть, собирается покинуть Торнхилл. Но она не ожидала, что это произойдет так скоро. Только не сегодня! Не этим утром!

– Я хотел поблагодарить вашего брата за гостеприимство, – – продолжал Седж. – И всех вас за вашу доброту и великодушие. – Он сделал еще один шаг. – Особенно вас, Мэг.

Она снова испытала на себе пленительную силу этих голубых глаз и, почти не сознавая, что делает, поднялась навстречу Седж и подошла к нему. Он уезжает. Он действительно уезжает.

– Вы спасли мне жизнь, Мэг, – сказал он. – И не один раз. Я хочу поблагодарить вас и вашу бабушку за то, что вы выходили меня, за то, что были такими славными товарищами, пока я был прикован к постели. – Он тихо усмехнулся. – Без вашего присутствия, Мэг, уверен, я бы просто сошел с ума от скуки.

Мэг еще на шаг приблизилась к Седжу. Боже милосердный, как ей это вынести?

– Вам нет нужды благодарить нас, – произнесла она только потому, что нужно было что-то сказать, хотя и не эти слова рвались у нее из сердца. – Любой поступил бы так же.

– Нет, – сказал Седж, подвигаясь еще на шаг ближе. – Вы и ваша семья сделали больше, чем можно ожидать от совершенно незнакомых людей.

Он прощался. Она может больше никогда его не увидеть. Мэг не знала, сможет ли перенести эту разлуку.

– Вы никогда не казались незнакомым, – сказала она.

– Вы тоже, – отозвался виконт.

– Вы возвращаетесь в Лондон?

– Да. – Он улыбнулся – не обычной своей широкой улыбкой, а тихо и застенчиво. – Вы не выберетесь в этом году в Лондон, на сезон?

Мэг рассмеялась столь нелепому вопросу.

– Я шесть лет не была в Лондоне, – сказала она. – Боюсь, я не способна снова подвергнуть себя насмешкам и унижениям.

– О, я думаю, на этот раз все будет по-другому, Мэг. – Он улыбнулся, глядя ей в глаза, и колени у девушки подогнулись. – В конце концов, – продолжал Седж, – вы уже не та худая и застенчивая девушка, что шесть лет назад. – Он сделал еще один шаг вперед. – Вы потрясающе красивая женщина, Мэг. Вы увидите, как вас примет свет.

Ее лицо снова залила краска смущения. Но отвернуться Мэг не могла. Она не могла оторвать взгляда от глаз виконта, которые находились теперь всего в нескольких дюймах от нее.

– Хотела бы я обладать вашей уверенностью, милорд.

– Вы приедете в город, Мэг?

– Не знаю.

– Пожалуйста.

– Но я почти никого в Лондоне не знаю.

– Там буду я, – произнес он едва слышным шепотом.

– Да. Вы.

Мэг как во сне услышала стук упавших на пол костылей и почувствовала, как обняли ее руки виконта.

Не дожидаясь, как в тот раз, не терзая ее желанием, не дав ей возможности увернуться, Седж захватил ее губы в плен.

О великий Боже!

Его губы оказались нежными и мягкими, когда дотронулись до ее губ первым прикосновением узнавания. Это был не первый ее поцелуй, но с таким же успехом мог быть и первым, если судить по тем ощущениям, которые он в ней пробудил. Его губы были невероятно мягкими. Она не ожидала, что у мужчины могут быть такие мягкие губы. И как могло такое легкое прикосновение зажечь в ней такой огонь? Мэг прильнула к Седжу, желая продолжения. Она обняла его за плечи, и он ответил тем, что одной рукой обхватил ее за талию и теснее привлек к себе. Как же это было чудесно! Мэг немного передвинула свою руку и запустила пальцы в длинные светлые пряди. О Боже!

Седж прервал поцелуй, и Мэг открыла глаза, чтобы встретить его взгляд, полный такого желания, что она испугалась, что может умереть. Терренс ошибался. Она такая же, как все. Не бесчувственная. Она испытывает те же желания, что и все другие женщины. И даже более того. Потому что ни одна женщина никого так не хотела, как она Седжа.

– Мэг, – прошептал он у самых ее губ. – Мэг…

Он снова прижал ее к себе и снова прильнул к ее губам. Только на этот раз поцелуй был исполнен такой неистовой страсти, что Мэг изумилась, прежде чем ответить с неменьшим, удивившим ее саму пылом. Язык Седжа ласкал ее сомкнутые губы, и Мэг слегка вздрогнула, когда поняла, что он призывает открыть их ему навстречу. Незнакомая с такого рода поцелуями, Мэг только мгновение колебалась, прежде чем застенчиво раздвинуть губы. Его язык проник глубже и встретился с ее языком, Мэг затрепетала, во рту у нее, казалось, вспыхнул огонь. Она ответила на его призыв, знакомясь и пробуя, как никогда и представить себе , не могла, губы Седжа на вкус.

Мэг знала, что должна остановиться, пока у него не создастся о ней ложное представление, пока он не посчитает ее совершенной распутницей. – Но у нее не было абсолютно никакого желания следовать призывам разума. Возможно, ей хотелось доказать себе, что она такая же, как все женщины. Даже если она в первый раз узнала об этом.

Мэг не знала, как долго они простояли в тесном объятии, изучая губы друг друга, когда виконт наконец оторвался от ее рта и начал прокладывать обжигающую дорожку поцелуев по ее шее. Девушка откинула голову назад, поощряя его действия, и издала невольный стон удовольствия. Она и представить не могла, как это бывает.

Но ведь все это не может быть просто так. Не может! Он наверняка не стал бы целовать ее вот так, воспламеняя ее, если бы ничего к ней не испытывал. Когда же его губы вернулись к ее подбородку, прошлись по виску, глазам, она уже перестала сомневаться в его чувствах к ней. Она не была ему безразлична. Он любит ее. Должен любить!

Когда он снова завладел ее ртом, ощущение оказалось настолько сладостным, таким обещающим, что Мэг подумала, что потеряет от радости сознание.

Наконец он поднял голову и снова посмотрел ей в глаза.

И на этот раз его глаза сощурились от улыбки.