Июнь 1814 года

— Вот ты и должен найти «Сердце Мэллори» и тут же вернуть его домой. Любой ценой.

Ричард Мэллори ошеломленно взирал на бабку. Графиня Данстабл — сдержанная женщина, полная достоинства, никогда в жизни, насколько он мог вспомнить, не сделала ни одного легкомысленного заявления и не отпустила ни одной легкомысленной остроты. Так что следовало воспринять ее слова серьезно.

Он стоял, высокий и стройный, сцепив руки за спиной жестом формальной непринужденности, который часто использовал в разговоре со старшими, и смотрел ей в лицо. Никого старше в их семье не было. Графиня сидела неподвижно и прямо, как жердь, на краешке позолоченного французского кресла, явно знавшего лучшие времена.

— Давайте уточним, — проговорил он. — Вы позвали к себе домой меня не потому, что дед умирает, а потому, что хотите просить меня выяснить местонахождение семейной драгоценности, что не удавалось в течение последних пятидесяти лет?

— Граф умирает, и поэтому драгоценность должна быть нам возвращена. Он чрезвычайно волновался из-за этой вещицы.

— Неужели?

Ричарда воспитывали дед и бабка с того самого момента, как его родители погибли в перевернувшейся карете, а он сам еще ходил на помочах. За все это время лишь один-единственный раз графиня упомянула «Сердце Мэллори». Ричарду было лет восемь, когда он впервые услышал от старшего брата о большом рубине в форме сердца и спросил о нем деда. Граф подтвердил, что такой камень существует, и рассказал, как драгоценность попала к ним в семью, но об остальном умолчал. Несмотря на свой юный возраст, Ричард понял, что этой темы следует избегать. Он всегда предполагал, что дед чувствовал себя виноватым из-за того, что не сберег драгоценность.

— Да, он в самом деле очень расстроен из-за этого, — проговорила графиня.

Ее собственные страдания явствовали из жестких складок вокруг ее рта и выражались легкой дрожью в голосе.

— Из-за того, что не хочет… умереть до того, как вещь вернется в нашу семью.

— И вы вызвали меня из Франции, чтобы я отыскал этот рубин? Неужели не нашлось никого поближе, к кому можно с этим обратиться?

Ему не следовало это говорить. Графиня прищурилась. Такой способ выражения неудовольствия Ричарду был хорошо известен еще с самого детства. Бабушка всегда благоволила его брату Артуру, наследнику графского титула и весьма обаятельному и деликатному мужчине.

Ричард был беспокойным братом и вечно во что-нибудь влипал. Но Артур умер в прошлом году, и в результате Ричард стал виконтом Мэллори и наследником деда.

— Как я поняла, кампания окончена. Сейчас ты нужен здесь. Ты ведь должен был вернуться уже в прошлом году…

Когда Артур умер, Ричард узнал о смерти брата лишь через четыре месяца. Он приехал бы домой, если бы мог, но был занят совсем другим.

— Вы знаете, что мне было никак не возможно вернуться, бабушка. Мой полк…

— Участвовал в какой-то битве. — Графиня презрительно скривилась.

— Виттория.

Виконт произнес это слово сквозь сжатые зубы, стараясь обуздать собственное раздражение по поводу надменного пренебрежения по отношению к тому, что армия сделала, стараясь сберечь графиню и остальную Англию от Бонапарта. В тот день он потерял во время атак несколько человек. Виттория была важной победой, не из таких, которыми можно было столь легко пренебречь. Но графиня никогда не одобряла то, что он служит в армии. Именно дед понял неугомонность его духа и купил ему патент на офицерский чин в гвардейском драгунском полку.

— Мне жаль, что не мог приехать раньше, бабушка. Я был удручен известием о смерти Артура, поверьте, но война не оставляет времени для горя. Однако, когда Бонапарт был разбит под Тулузой и послан на Эльбу, я смог оставить полк, как только получил ваше послание. Я волновался из-за деда.

— Как и следовало.

— Теперь, пожалуй, поднимусь и повидаюсь с ним. Прошло слишком много времени, и я… я по нему скучал.

Это была правда. За последние двенадцать лет, в течение которых на континенте бушевали войны, Ричард провел дома мало времени, но, несмотря на это, он сохранил преданность человеку, вырастившему его и научившему таким понятиям, как «долг», «честь», а заодно объяснившему, что значит быть мужчиной.

— Он обрадуется, когда узнает, что ты вернулся целым и невредимым. — Графиня кашлянула. — Я тоже рада.

Это было самое явное выражение одобрения, которое Ричард когда-либо от нее слышал.

— Я расспрошу его про «Сердце Мэллори».

— Нет! — Глаза графини тревожно распахнулись. — Ты не должен упоминать про это, Ричард. Разговор об этой драгоценности слишком сильно его расстраивает, а сердце слишком слабо. Умоляю, не мучай его.

— Разве его состояние настолько серьезно?

— Он умирает.

Графиня контролировала свои чувства, впрочем, как и всегда, но из легких заминок, с которыми она говорила, явствовала печаль, и Ричарда пронзила внезапная резкая боль сочувствия. Ожидание потери любимого деда тяжелой ношей легло на его сердце. Несмотря на то что у Ричарда никогда не было таких же доверительных отношений со строгой бабкой, она, так же как и он, очень любила графа, и его смерть грозила образовать пропасть в жизни каждого.

Молодой человек глубоко вздохнул:

— Сколько?

— Врач говорит — месяц, самое большее — два; но дополнительная нагрузка на сердце может добить его в любой момент. Вот почему ты не должен упоминать о драгоценности. Это одна из вещей, которые, кажется, расстраивают его больше всего.

— Интересно, почему?

Графиня чуть приподняла плечо.

— Это наше с графом личное дело. Все предыдущие графини Данстабл носили «Сердце Мэллори» — это совершенно особенный… — Голос ее дрогнул, некоторое время она молчала. — Это был особенный подарок, выражение любви каждого графа к графине, символ брачных уз. Твой дед чувствует себя виновным в том, что он не смог вернуть его и подарить мне. Я говорила ему, что не нужно беспокоиться из-за этого, что мне не нужно необыкновенных драгоценностей, чтобы знать… знать о его чувствах. Но он так и не оставил мысль о том, чтобы вернуть эту вещь в семью.

— Я и понятия не имел, что рубин так важен для него.

— Эта вещь принадлежала семейству Мэллори со времен королевы Елизаветы. Я думала, он успокоится, когда узнает, что драгоценность возвращена. Но если ты скажешь ему, что собираешься ее искать, а потом не сможешь найти, это его точно убьет. Лучше пусть он не знает, что ты занят поисками. Зато, если тебе удастся найти драгоценность, какое это будет счастье!

— Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем возможность немного успокоить деда, прежде… — Ричард помолчал, будучи не в силах продолжать. — Но как, черт побери, я могу найти эту проклятую вещицу? Я думал, ее украли.

— Именно так. Но я слышала о женщине, на которой недавно видели ювелирное украшение, которое может быть лишь «Сердцем Мэллори».

Брови виконта взлетели вверх.

— И что это за женщина?

— Не знаю, но надеюсь, что именно это ты и выяснишь. Леди Эйлзбури сказала мне, будто видела драгоценность, которая, по ее мнению, очень похожа на нашу семейную. Разумеется, она не знает о ее потере и о том, насколько эта вещица важна для нашей семьи. Она лишь заметила сходство. Но это, конечно же, «Сердце Мэллори»! Двух столь уникальных украшений быть не может. К сожалению, леди Эйлзбури не знает женщину, на которой видела драгоценность, и вскоре после этого она вообще потеряла ее из виду.

— Когда это случилось?

— В конце апреля, на одном из балов по случаю победы, которые давали перед тем, как Людовик ХVIII вернулся во Францию.

— Тогда она — аристократка, раз была допущена присутствовать на таком событии.

— Несомненно.

— И вы хотите, чтобы я нашел эту неизвестную модницу среди праздничных толп в Лондоне? Ну и заданьице, мадам.

— Кем бы ни являлась эта женщина, она обязательно снова наденет драгоценность, особенно из-за всех этих балов и празднеств, которые все еще продолжаются, и из-за того, что в городе так много важных гостей. Но мне все равно, кто она такая, — эта вещь ей не принадлежит, и она не имеет на нее законных прав.

— Так что же мне, просто подойти к ней, когда я ее найду, и попросить передать мне рубин?

Графиня пожала плечами:

— Как ты это сделаешь — дело твое.

— Может, лучше просто предложить ей выкупить у нее эту вещь?

— Сегодня мы не способны это сделать. Это очень дорогая вещь, а наши финансовые возможности уже не те, что прежде.

Это было явным преуменьшением. От взгляда Ричарда не укрылось запущенное состояние дома и поместья. Интересно, не связано ли оно каким-либо образом с внезапной необходимостью вернуть давно утерянное «Сердце Мэллори»? Неужели дед так хотел вернуть драгоценность в семью, чтобы продать его ради поправки финансовых дел поместья?

— Выходит, вы считаете, что эта неизвестная женщина добровольно и без всяких протестов согласится расстаться с украшением?

— Мне все равно, что тебе придется сделать, чтобы вернуть его. Граф достаточно часто хвастался твоими заслугами на ратном поле, и я уверена, не без основания. Полагаю, у тебя достаточно ума, чтобы найти и вернуть одно маленькое украшение. Ты всегда удивлял всех своей изобретательностью. Укради, если не найдешь другого способа.

Ричард широко раскрыл глаза:

— Вы хотите, чтобы я превратился в вора?

— В конце концов, вещь украли у нас, так что это будет не воровством, а лишь возвращением украденного законному владельцу.

— Как же приятно жить в Лондоне. Здесь так много важных особ и так много приемов. Это просто чудесно. — Леди Изабелла Уэймот улыбнулась хихикающей кузине — старой деве, редко покидавшей дом в Челси и еще реже принимавшей участие в светских собраниях. Ее тонкая бледная рука покоилась на груди. Она с удовольствием вздохнула; кажется, кузина Мин была полна решимости жить по-монашески, несмотря на то, что читала в газетах и модных журналах, и несмотря на рассказы Изабеллы, лично участвовавшей в пышном праздновании, длившемся целое лето.

Это было действительно великое время, и Изабелла намеревалась не пропустить ни одного захватывающего мгновения.

— Да, просто великолепно, и завтрашний бал не станет исключением. Ожидается появление регента. И герцога Веллингтона…

— Ну надо же! — Кузина Мин восторженно пискнула. Бабка Изабеллы снисходительно улыбнулась кузине.

Она, как и кузина Мин, не слишком интересовалась светом; не зря долгие годы они прожили вместе. Дед Изабеллы оставил жене лишь скромное наследство, и она пригласила к себе кузину, чтобы делить с ней расходы на содержание домика в Челси. Ни у одной из них не имелось заметного дохода, и они вели осмотрительный образ жизни, типичный для одиноких дам без источников существования. Изабелла хорошо усвоила этот урок.

— Ты знаешь, что мы возлагаем на тебя большие надежды, — сказала кузина Мин.

— Да, и это великолепная возможность. — Почтенная родственница многозначительно взглянула на Изабеллу, и та понимающе кивнула. Лондон кишел дворянами и состоятельными неженатыми аристократами, приехавшими праздновать заключение мира, — вот почему Изабелла, гораздо более, чем ее старшие соперницы, была полна решимости довести одного из них до брака.

Ей был нужен муж.

— Я сделаю все, что смогу, — торжественно заверила она.

— Ах, эти симпатичные офицеры! — мечтательно произнесла кузина Мин и еще раз тоскливо вздохнула. — Как жаль, что мы не сможем посмотреть парад в Гайд-парке.

— Там будет слишком много народу, Мин, — сказала бабка Изабеллы.

— Подозреваю, мы мало что смогли бы увидеть.

— Ах, но все-таки нет ничего более франтоватого, чем алый мундир, не правда ли? — нараспев проговорила кузина Мин.

— В мое время самым большим желанием каждой девушки было то, чтобы ее увидели под руку с симпатичным офицером. Осмеливаюсь сказать, как раз сейчас Лондон переполнен офицерами. Ты можешь выбрать кое-кого похуже, дорогая, чем солдата в алом мундире.

Но она могла выбрать и кое-кого гораздо лучшего, и Изабелла собиралась поступить именно так. Военным становился, как правило, младший сын с маленьким состоянием или вообще без оного, а она испытывала нужду в больших деньгах и хотела, если уж быть совершенно честной, их заполучить.

Когда сэр Руперт Уэймот умер почти два года назад, сделав Изабеллу вдовой, он оставил после себя еще и целую гору долгов. Правда о состоянии собственных финансов потрясла ее до глубины души. Они с Рупертом вели жизнь, полную роскоши и легкомыслия, благоденствуя в круговороте высшего общества. Изабелла и понятия не имела, что они развлекались в долг, а узнав об этом, не собиралась посвящать в это кого-либо. Было бы страшнее унижения, если бы ее положение стало предметом пересудов как свежая новость. Она экономила изо всех сил, но существовала лишь одна возможность обезопасить себя от того, чтобы не кончить жизнь в одиночестве и бедности, как бабушка и кузина Мин.

Она выйдет замуж за богатого человека.

И кузина Мин, и ее бабушка были настроены на то, что она снова выйдет замуж. Не зная о ее финансовых проблемах, они действительно верили, что Руперт оставил ей неплохое состояние, хотели, чтобы она вышла замуж лишь потому, что она еще молода, ей нет тридцати и ей не посчастливилось иметь детей. Зная, что Изабелла ищет мужа, они не знали, что она ищет богатого мужа.

— И все же мне особенно нравятся офицеры, — снова сказала кузина Мин.

— Думаю, ты могла бы поискать и среди людей повыше званием, к примеру, привлечь внимание одного из приезжих сановников или какого-нибудь иностранного принца, — от возбуждения глаза старушки расширились, — или кого-нибудь из нашей знати, из тех, кто придет завтра на бал.

Изабелла, не выдержав, рассмеялась:

— Обещаю обращать внимание только на тех, кто не менее высокороден, чем герцог королевской крови.

Кузина глубоко вздохнула:

— А если серьезно, вы должны знать, что я занимаю не настолько высокое положение, чтобы меня приглашали на самые изысканные сборища. Разумеется, меня не пригласят на бал в Берлингтон-Хаус, который состоится сегодня вечером.

— Туда, может, и нет, но устраивается столько других балов, и некоторые из сановников точно появятся на одном-двух из них. Ты говорила, на балу в Инчболд-Хаусе ожидается приезд регента.

— Разумеется, леди Инчболд всем рассказывает, что ожидает его. Вероятно, это всего лишь мечта, но я буду держать пальцы скрещенными.

— Тогда тебе надо надеть самое изящное платье и самые лучшие украшения.

Изабелла заметно побледнела, услышав раздавшийся позади нее голос бабки:

— Ты должна надеть мои бриллианты, дорогая.

У старой леди была красивая парюра — воспоминание о годах, проведенных в Индии. Ее финансы никогда не пребывали в столь плачевном состоянии, чтобы она продала ее, да и Изабелла дала ясно понять, что никогда этого не позволит. Она избавилась бы от всего, что имела, прежде чем позволила бы бабушке расстаться с чем-то из прекрасных памятных подарков, оставшихся в качестве напоминания о жизни с дедом.

— О да, именно это! — воскликнула кузина Мин.

— Конечно, твои собственные драгоценности тоже хороши, но бриллианты Эммелины прекрасно подойдут для такого события.

Изабелла улыбнулась и прикинула, угадала ли ее почтенная родственница правду.

— Это очень любезно с твоей стороны, ба. В последний раз, когда ты давала их мне, я получила множество комплиментов.

— Тогда ты должна их надеть. Беги наверх. Помнишь, наверное, где находится моя шкатулка с драгоценностями?

Изабелла не стала возражать; она знала, что в этой шкатулке лежит нечто более притягательное, чем бриллианты.

Ричард стоял в длинной галерее и смотрел в окно. Встреча с дедом его потрясла. Он не был готов увидеть старого графа столь больным — широкий в кости, высокий и широкоплечий, такой же, как и сам Ричард, сейчас он казался почти что малышом, обессилевшим, бледным, словно простыни на кровати. Рука, которую пожал Ричард, была тонкой, узловатой и покрытой возрастными пятнами, кожа на ней сделалась тонкой как бумага.

Ричарду потребовалось сделать над собой усилие, чтобы сдержать слезы.

— Дед…

За несколько минут он смог произнести лишь это. И все же радость, показавшаяся в синих глазах старика, согрела его сердце.

Они немного поговорили о Тулузе, потом перешли к Грейшотту.

— Печальное наследство, — произнес граф хриплым голосом. — Как бы мне хотелось сделать для тебя нечто большее, чем просто оставить эту дорогую кучу камней.

— Я люблю эту старую кучу, дед, и сделаю все, что смогу, чтобы ее восстановить.

В тот момент больной немного разволновался, сиделка замахала руками, пытаясь прогнать Ричарда, но им все же удалось сказать друг другу еще несколько слов.

— Я должен ехать в Лондон.

— Конечно, — прошептал граф. — Ты, разумеется, хочешь поучаствовать в празднествах.

— У меня там дело, но я вернусь, как только смогу… Дождись меня, дед.

Старик знал, что внук имеет в виду. Он покачал головой и с трудом выдавил из себя улыбку.

— Я буду здесь, когда ты вернешься. Я еще не собираюсь помирать. — Он откинулся без сил на подушки, и сиделка захлопотала над ним.

Ричард надеялся, что он действительно успеет. Он не спешил прощаться с дедом, хотя было ясно, что ему придется готовиться к этому в ближайшем будущем. А потом все это: необработанные земли, которые он осматривал из окна, разрушающийся дом с осыпавшейся штукатуркой, отстающей краской и потертой мебелью — перейдет к нему. Даже если войны продолжатся, ему все равно придется вернуться домой и принять на себя управление поместьем Грейшотт.

Сам Ричард желал для себя совсем другого. Он никогда не хотел быть графом. Для этой роли растили Артура, Ричард же ему ни разу в этом не позавидовал — не тот он человек, чтобы тихо прозябать в деревне. При мысли о такой жизни он содрогнулся. Лучше уж снова в бой; когда кровь горячо струится по жилам, а сердце оглушительно бьется, тогда он самый живой из всех. Ричард любил армейскую жизнь — товарищество лагерей, волнение от планирования стратегии и тактики, трепет от успеха хорошо задуманной и хорошо проведенной кампании.

Но теперь жизнь, полная приключений, кончилась, и скоро ему придется отвечать за все, что творится в поместье Грейшотт, в том числе и за его обитателей. По правде сказать, как наследник, он уже несет за все ответственность, а следовательно, перед отъездом в Лондон ему нужно непременно переговорить с управляющим.

Помимо перспективы унаследовать обнищавшее поместье, у Ричарда имелись кое-какие собственные средства. Они с Артуром получили каждый по небольшому наследству от матери, а теперь к нему перешла и доля Артура. Еще было множество должников, а это — значительная сумма наличных. Кроме того, Ричард годами копил наградные деньги, поскольку был слишком занят, чтобы их тратить, — эти деньги он вкладывал, и, как оказалось, поступал очень умно. В сущности, Ричард обладал значительной суммой на черный день. Теперь Грейшотту деньги очень понадобятся.

Ричард нахмурился, представив себе восстановление и ремонт, осушаемые поля и урожаи, сменяющие друг друга. Он исполнит свой долг, выйдет в отставку, но приключений ему будет не хватать.

Некоторое время спустя молодой человек повернулся лицом к комнате, вгляделся в ряд портретов на противоположной стене и подошел к портрету первой графини Данстабл, написанному в 1598 году. На ее корсаже под левой грудью красовалось «Сердце Мэллори». Ричард придвинулся, чтобы рассмотреть драгоценность поближе. Нужно получше запомнить, как эта вещь выглядит, чтобы узнать ее, увидев на груди нынешней хозяйки.

Впрочем, забыть большой рубин в форме сердца, увенчанный золотой короной с более мелкими рубинами и пронзенный двумя золотыми стрелами с бриллиантовыми наконечниками, было не так-то легко. Сердце, увенчанное короной, окружало что-то похожее на белую ленту с золотыми буквами на ней. Все это великолепие свисало с большого двойного узла, выполненного из золота и бриллиантов. Более перегруженное драгоценностями украшение трудно даже представить; зато такую уникальную вещь всегда легко узнать.

Ричард прошелся вдоль ряда портретов и заметил, что каждая графиня изображена с той же самой драгоценностью. Даже если мода и менялась, драгоценность оставалась на виду. Так продолжалось до тех пор, пока он не добрался до портрета седьмой графини. На портрете его бабки рубиновое сердце отсутствовало. Портрет был написан в первый год брака. Должно быть, драгоценность пропала именно в этот период.

Ричард вздохнул. Каким же образом он найдет эту штуковину более чем пятьдесят лет спустя? Он что, должен смешаться с толпой и исследовать корсаж каждой женщины на предмет наличия столь выдающегося рубинового сердца? Молодой человек невольно улыбнулся. Это нечто вроде возбуждающего призыва ехать на поиски. Немного подумав, Ричард уже громко рассмеялся над нечаянным каламбуром, но не смог отрицать, что осмотр каждой женщины в Лондоне не такая уж неприятная задача. Может быть, это станет его последней кампанией перед принятием на себя графских обязанностей.

Изабелла потянулась к шкатулке с украшениями и нажала на секретный рычаг; сбоку тут же выехал скрытый ящичек, и она оглянулась через плечо, чтобы удостовериться, что за ней никто не наблюдает. Убедившись в том, что находится в полном одиночестве, она вынула из ящичка фланелевый мешочек, и, как только открыла, в ее руку упал большой рубин в форме сердца.

Впервые она видела эту необычную брошь девочкой, наблюдая, как мать роется в драгоценностях бабки вскоре после того, как та вернулась из Индии после смерти деда. В те дни в шкатулке драгоценностей было куда больше. Мать Изабеллы, вечная рабыня моды, просто выбирала то, что хотела взять, и отбрасывала остальное как безнадежно устаревшее, в том числе и рубиновое сердце.

— У тебя еще осталась та тяжелая старинная вещь? — как-то поинтересовалась она. — Почему бы тебе не разобрать ее и не сделать из камней что-нибудь более модное?

Вместо ответа бабушка Изабеллы забрала сердце и сказала, что и думать об этом не желает. Мать Изабеллы пробормотала что-то насчет потери хороших камней и сосредоточилась на бриллиантах, по ее мнению, гораздо более перспективных.

Но сама Изабелла не могла оторвать глаз от драгоценности. Она с первого взгляда влюбилась в рубиновое сердце, считая его наиболее прекрасной и фантастической вещью из когда-либо виденных ею. В то время как мать отвлеклась, она заметила, как бабка потянулась за шкатулкой, открыла потайной ящичек, положила туда брошь и быстро закрыла. Разумеется, Изабелла тут же притворилась, что ничего не видела.

Пройдут годы, и она будет иногда доставать шкатулку с драгоценностями и открывать потайной ящичек, чтобы посмотреть на великолепную брошь. Эта вещица явно была очень старой, Изабелла придумала множество вариантов ее истории, особенно после того как выяснила перевод надписи на латинском языке, выгравированной на белой эмали, окружавшей сердце: «Perfectus Amor Non Est Nisi Ad Unum» — «Настоящая любовь только одна». Разве этого не достаточно для того, чтобы заставить молоденькую девушку упасть в обморок?

За все это время она ни разу не спрашивала о судьбе этой драгоценности у бабушки, потому что ей пришлось бы признаться в том, что она знает о потайном ящичке. Было гораздо романтичнее сохранить секрет для себя.

Во время брака с Рупертом у Изабеллы появилось достаточно собственных драгоценностей, чтобы забыть о рубиновом сердце. Ее мужу нравилось покупать ей дорогие изысканные украшения, и Изабелла любила его за это. Разумеется, она не знала, что он закладывает ее будущее, чтобы купить эти драгоценности.

Сейчас почти все они уже были проданы в уплату долгов и ради поддержки хозяйства. Но Изабелла не хотела, чтобы ее друзья и друзья Руперта узнали, что она была вынуждена продать драгоценности для того, чтобы выжить. Вместо этого ей изготавливали хорошие стразы перед тем, как предстояло продать каждый оригинал. Когда она надевала стразы, все думали, что это — те самые настоящие драгоценности, которыми осыпал ее Руперт, и Изабелла не спешила выводить знакомых из этого заблуждения. Если бы она повела себя по-другому, это запятнало бы не только ее собственную репутацию, но и репутацию Руперта, а этого уж никак нельзя допустить.

Но пару месяцев назад, когда бабушка предложила ей свою бриллиантовую парюру, прекрасно сочетавшуюся с особенным вечерним платьем, Изабелла вспомнила о рубиновом сердце и незаметно взяла его, чтобы надеть на бал в честь победы. Именно тогда она впервые встретилась с лордом Кеттерингом, очень богатым лордом Кеттерингом. Старинная брошь стала в тот вечер амулетом удачи.

Изабелла подумала, что большое сердце с подчеркнуто сентиментальным девизом очень подойдет к платью, которое она собиралась завтра надеть: платье было отделано кусочками ткани патриотических цветов — красными и синими, а также золотыми геральдическими лилиями. Может быть, в качестве эмблемы любви эта драгоценность придаст ей особую привлекательность, символический ореол, который поможет привлечь внимание лорда Кеттеринга.

Изабелла убрала брошь в матерчатый мешочек и сунула его в ридикюль вместе с бриллиантовой парюрой. Спускаясь, она тихонько помолилась, чтобы бабка простила ей вольность. Она опять взяла драгоценность и теперь чувствовала себя воровкой. Но в рубиновом сердце было нечто такое, что влекло к себе, какая-то почти непреодолимая сила, взывавшая к ней с того — самого первого — взгляда.

Сила драгоценности, конечно, исходила от послания, содержавшегося в ней, — не только от слов о верности в любви, но и от множества символов, усиливавших эти слова. Наверное, когда она наденет брошь, сила этой вещи вдохновит кого-нибудь на любовь к ней.

А если драгоценность и вправду обладает властью, этот кто-то будет богатым человеком.