Риэко была на взводе, тайфун встревожил ее не меньше землетрясения и привел в состояние, близкое к обморочному. Несмотря на грозу, Каэдэ благодарила судьбу за свободу от постоянного присмотра женщины. Однако через два дня ветер стих, установилась ясная осенняя погода, и к Риэко вернулись здоровье и силы, и опять ее назойливое внимание досаждало Каэдэ.

Каждый день Риэко находила повод пристать к Каэдэ: выщипывала ей брови, терла кожу рисовыми отрубями, мыла и чесала волосы, пудрила лицо до противоестественной белизны, мазала кремом руки и ноги, пока кожа не становилась гладкой и словно полупрозрачной, как жемчуг. Риэко сама подбирала для Каэдэ одежду и наряжала вместе со служанками. Временами она проявляла особое расположение – читала вслух или играла на лютне, что якобы делала с высочайшим мастерством.

Раз в день приходил Фудзивара. Риэко научила Каэдэ искусству заваривания чая, и девушка готовила его для господина, молча выполняла весь ритуал, чувствуя, как он следит за каждым движением, слушая замечания. В ясные дни женщины сидели в комнате с окнами на небольшой закрытый сад. Среди азалий и пеонов росли две крученых сосны и старое сливовое дерево.

– Цветы порадуют нас весной, – отметила Риэко, поскольку кусты по-осеннему потускнели.

Каэдэ представила, какая долгая зима ждет ее впереди, а потом еще и еще. Со временем она превратится в бессловесное сокровище, на которое любуется только господин Фудзивара.

Такой же сад был в замке Ногучи, где она однажды встретилась с отцом, чтобы узнать о собственной свадьбе, назначенной с господином Отори Шигеру. Тогда он гордился ей, радовался, что так удачно выдает дочь. Никто не знал, что тот брак будет обманом, ловушкой для Шигеру. Глядя в сад, она снова и снова вспоминала события прошлого и наблюдала за изменениями в медленном течении дней.

Со сливового дерева уж опадали литься. Вот пришел старик и стал поднимать их по одному со мха. Ему нельзя было смотреть на Каэдэ, как и всем мужчинам, а она следила за ним из-за ширмы. С неподражаемым терпением он поднимал каждый листок большим и указательным пальцами, чтобы не повредить мох, и клал в бамбуковую корзину. Затем причесал, словно волосы, мох, убрал все ветки, траву, взрыхленную червями землю, перья птиц, кусочки коры. Оставшуюся часть дня мох выглядел безупречно, а потом как-то незаметно природа вновь подчинилась законам жизни, и следующим утром весь процесс повторялся заново.

На сучковатом стволе и на ветвях сливового дерева рос зеленый и белый лишайник, Каэдэ каждый день наблюдала и за ним. Любые мелочи приводили ее в восторг. Однажды утром на мху возникла светло-розовая мраморная плесень, похожая на цветок, высеченный из плоти. Как-то на верхушку сливового дерева села птица и завела трель, и сердце Каэдэ забилось в такт.

В былые времена даже управление владением не могло полностью поглотить беспокойный голодный разум, а теперь ей было совсем нечем заняться, она умирала от скуки. В уединенное жилище Каэдэ почти не проникало посторонних звуков, и она не знала, что происходит вокруг. Однажды она уловила каденцию* (*Каденция – гармонический оборот, завершающий музыкальное произведение или его часть) флейты, подумала, а вдруг это Макото? Ей не терпелось узнать хоть какие-нибудь вести.

Кроме скуки, самым страшным было полное неведение. Где-то шли битвы и сражения, власть захватывали и теряли, и все это хранилось от нее в тайне. Она успокаивала себя тем, что Фудзивара не преминет рассказать ей о смерти Такео, чтобы помучить и получить удовольствие от ее страданий.

Фудзивара продолжал ставить пьесы. Интересно, изобразил ли он на сцене ее судьбу, как однажды обещал. С ним часто приходил Мамору, внимательно вглядывался в лицо Каэдэ, пытался копировать. Ее не пускали смотреть представления, но до комнаты доносились отдельные слова, пение, игра музыкальных инструментов, удары барабана. Иногда Каэдэ улавливала знакомую фразу, вспоминала пьесу, и по щекам вдруг текли слезы.

Собственная жизнь казалась ей столь же трагичной. Вынужденная размышлять о малейших деталях пребывания в плену, Каэдэ пыталась понять и выразить свои ощущения. Не хватало слов. Иногда на правильный подбор уходил весь день. Она мало знала о поэзии, еще в той жизни что-то читала в отцовских книгах, однако, как истинный поэт, собирала слова подобно золотым бусинам, и нанизывала по очереди, получая удовольствие. Приходилось держать их в секрете, в глубине сердца.

Каэдэ полюбила тишину, в которой рождались стихи, как сталактиты в священных пещерах Ширакавы, – капля за каплей известковой воды. Ее раздражала болтовня Риэко, полная злобы и самомнения, банальных фраз. Фудзивара был подчеркнуто вежлив и внимателен, но каждый его визит напоминал Каэдэ о ее печальной участи пленницы. Из мужчин, кроме Фудзивары, Каэдэ видела только Ишиду. Доктор приходил через день, радуя своим появлением, хотя они едва разговаривали. С началом поиска слов пленница перестала принимать успокоительные чаи. Ей хотелось знать свои чувства, как бы больно это ни было.

Рядом с выходящей в сад комнатой был небольшой храм со статуей Просветленного и всемилостивой Каннон. Даже Риэко не смела мешать Каэдэ молиться, и девушка часами стояла там на коленях, входя в состояние, когда молитва сливается с поэзией и окружающий мир наполняется святостью и смыслом. Она часто думала о вопросах, тревоживших ее после битвы у реки Асагавы, и о преследовании Племени. Поможет ли ей чистота помыслов постигнуть, как править миром, не прибегая к насилию. Каэдэ ругала себя за такие мысли, понимая, что никогда не сможет возглавить домен. И все же если власть вернется в ее руки, она отомстит всем, кто принес ей страдания.

Перед храмом день и ночь горели лампы, Каэдэ часто зажигала ладан и вдыхала тяжелый запах, развевая его повсюду. С рамы свисал колокольчик, и временами ей хотелось резко ударить по нему. Четкая нота пролетала эхом по всем комнатам, и служанки обменивались взглядами, так, чтобы не заметила Риэко. Они знали историю судьбы Каэдэ, жалели девушку и все больше восхищались ею.

Одна из них заинтересовала Каэдэ. Судя по записям, которые копировала Каэдэ для Такео, в доме фудзивары живет несколько людей из Племени, о чем ему не известно. Двое мужчин, включая управляющего имением, оплачиваются столицей. Видимо, они шпионы, которые должны докладывать императору о действиях сосланного дворянина. На кухне работали двое слуг, продающих информацию любому, кто готов заплатить, и еще девушка, служанка, в ком Каэдэ узнала дочь Племени.

Догадки строились лишь на небольшом сходстве с Шизукой и особой форме рук. Расставшись с Шизукой, Каэдэ по ней не скучала – тогда ее жизнь была полностью посвящена Такео. Теперь же, в окружении женщин, ей очень не хватало подруги. Хотелось услышать родной голос, проникнуться надеждой и отвагой.

Более всего надо было узнать новости. Девушку звали Юми. Если кому и известно, что происходит в мире, так это представительнице Племени. Однако они никогда не оставались наедине, и Каэдэ боялась подойти к ней. Сначала ей почудилось, будто Юми прислали ее убить, из-за мести или в наказание Такео, и она наблюдала украдкой, без страха, но с неким любопытством: как произойдет убийство, на что похожа смерть, испытает ли она облегчение или сожаление?

Каэдэ знала, какой приговор вынесло Племя Такео, и после расправы в Маруяме оно вряд ли смягчится. Она не ждала от Племени ни сочувствия, ни поддержки. И все же было нечто в поведении девушки, что подсказывало отнюдь не враждебный настрой.

Дни становились короче и прохладнее, достали зимние одежды и вынесли проветриваться, летние постирали, сложили и убрали. Две недели Каэдэ носила платья для межсезонья, радуясь теплу. Риэко и служанки занимались шитьем и вышивкой, но супруге Фудзивары запрещалось помогать им. Будучи левшой, Каэдэ не любила работать иголкой, хотя это могло бы заполнить пустые дни. Ей нравились цвета нитей, нравилось наблюдать, как оживает цветок или птица на шелковой ткани. Риэко сказала, что господин велел не давать своей жене игл, ножниц и ножей. Даже зеркала приносили ненадолго. Каэдэ вспомнила, как Шизука смастерила для нее оружие размером с иголку и спрятала в рукав. Оно пригодилось в Инуяме, Неужели господин Фудзивара боится, что его ждет та же участь?

Риэко никогда не выпускала подопечную из поля зрения, кроме тех случаев, когда приходил сам хозяин. Она сопровождала Каэдэ в баню и даже в туалет, где придерживала тяжелую юбку, а затем мыла ей руки. Стоило начаться месячным, как Фудзивара прекращал свои визиты и целую неделю ждал, пока она очистится.

Шло время. Сливовое дерево осыпалось. Однажды утром на мху и сосновых иглах появился иней. Начало холодов принесло волну болезней. Сначала Каэдэ простудилась – болела голова, в горле словно поселился колючий еж. В бреду снились кошмары, но через несколько дней ей стало лучше, только по ночам тревожил кашель. Ишида заваривал кору ивы и валериану. К тому времени захворала Риэко, болезнь доставила ей намного больше страданий.

На третий день заболевания произошла серия толчков, вогнавших Риэко в панику. Она стала практически неуправляема. Встревоженная Каэдэ послала Юми за доктором.

Когда он приехал, наступила ночь. Серебряная луна в три четверти висела на черном небе. От звезд иглами расходился в стороны свет.

Ишида велел Юми принести кипятка, сделал терпкий отвар и заставил Риэко выпить. Вскоре она перестала извиваться и рыдать.

– Немного поспит, – сказал он. – Дайте ей еще одну дозу, если беспокойство вернется.

Земля затряслась снова. Через открытую дверь Каэдэ увидела, как дрожит луна, это поднимался и оседал пол под ногами. Одна из служанок завизжала и в страхе выбежала наружу.

– Легкие толчки продолжаются весь день, – отметила Каэдэ. – Может, это признак сильного стихийного бедствия?

– Как знать, – ответил Ишида. – Потушите лампы, ложась спать. Пойду домой, посмотрю, как там мой пес.

– Ваш пес?

– Если он спит под верандой, значит, сильного землетрясения не предвидится. Но если он воет, я начну беспокоиться.

Ишида усмехнулся, и Каэдэ подумала, что давно не видела его в таком хорошем настроении. Он всегда был спокойным, сдержанным, ответственным человеком с чувством долга по отношению к Фудзиваре и собственному призванию врача, однако нечто той ночью выбило его из привычного состояния.

Он ушел, и Юми последовала за Каэдэ в спальню, помочь госпоже раздеться.

– Доктор сегодня так весел, – сказала Каэдэ, радуясь, что рядом нет Риэко и можно просто поболтать.

Платье соскользнуло с плеч, Юми встала вплотную, чтобы распустить волосы. Каэдэ почувствовала ее дыхание у шеи и услышала шепот:

– Это оттого, что его сегодня пришла повидать Муто Шизука.

Каэдэ побелела. Комната поплыла перед глазами, но не от землетрясения, а от собственной слабости. Юми поддержала ее и опустила на спальную циновку. Затем достала ночную сорочку и помогла надеть.

– Моя госпожа не должна мерзнуть, чтобы не заболеть опять, – пробормотала она и взяла расческу.

– Какие новости? – тихо спросила Каэдэ.

– Семья Муто заключила перемирие с господином Отори. Мастер Муто находится с ним.

От одного звучания имени у Каэдэ подпрыгнуло сердце и подступила тошнота.

– Где он?

– На побережье, в Шухо. Сдался господину Араи.

Каэдэ понимала, как тяжело переживает это Такео.

– Он жив?

– Отори вступил в союз с Араи. Они вместе пойдут на Хаги.

– Еще одна битва. – Девушку захлестнул ураган чувств, щеки раскраснелись. – А как мои сестры?

– В порядке. Для госпожи Аи выбрали жениха, племянника господина Акиты. Пожалуйста, не плачьте. Никто не должен догадаться, что вам все известно. От этого зависит моя жизнь. Шизука поклялась, вы сможете скрыть свои чувства.

Каэдэ едва удержалась от слез.

– Моя младшая?

– Араи хотел обручить ее с господином Отори, но тот сказал, что не может думать о свадьбе, пока не взят Хаги.

В сердце Каэдэ словно вонзили иголку. Ей и в голову не приходило, что Такео снова женится. Их брак аннулирован, ему полагается найти другую жену. Хана – лучший выбор, который скрепит союз с Фудзиварой и даст Араи дополнительное право претендовать на земли Маруямы и Ширакавы.

– Хана – совсем ребенок,– мрачно произнесла она, когда расческа коснулась кожи.

Неужели Такео забыл о своей жене и с радостью примет сестру, так сильно на нее похожую? Ревность к Макото была ничтожно мала по сравнению с новым ударом. «В день, когда я узнаю, что он женился, я умру, даже если придется откусить себе язык», – поклялась она.

– Не сомневайтесь, у господина Отори свои планы, – прошептала Юми. – Он ехал спасти вас, когда натолкнулся на Араи и был вынужден отступать к побережью. Только тайфун помешал ему скрыться.

– Он ехал за мной? – переспросила Каэдэ. Ревность немного стихла, сменившись благодарностью и проблеском надежды.

– Как только узнал о вашем похищении, собрал в наступление больше тысячи людей. – Каэдэ чувствовала, как дрожит Юми. – Послал Шизуку передать, что он вас любит и никогда не отдаст. Будьте терпеливы. Он придет за вами.

Из соседней комнаты донесся шум, Риэко что-то бормотала в бреду. Девушки замолкли.

– Идем со мной в туалет, – произнесла Каэдэ с таким спокойствием, будто весь вечер только и говорила: «Поддержи мне платье» и «Причеши мне волосы». Она хорошо понимала, на какой риск идет служанка, передавая послание, и опасалась за ее жизнь.

Юми обернула госпожу в теплый плащ. Они молча вышли на веранду. Было очень холодно.

– Сегодня не миновать заморозков, – отметила девушка. – Принести побольше угля для жаровен?

Каэдэ прислушалась. Ночь была тихой. Ни ветра, ни лая собак.

– Да, попытаемся сохранить тепло.

У входа в туалет она сняла меховую накидку и отдала подержать Юми. Сидя в темном углу, где никто ее не видел, Каэдэ дала волю радости. В голове стучали слова, произнесенные богиней:

Потерпи. Он вернется за тобой.

* * *

На следующий день Риэко почувствовала себя немного лучше, она встала и оделась, несмотря на уговоры Каэдэ отдохнуть подольше. Осенний ветер с гор стал холодней, но Каэдэ ощущала тепло, забытое с момента взятия в плен. Она старалась не думать о Такео, но послание Юми пробудило его образ. Сказанные им слова громко звучали в голове, и девушка даже опасалась, что кто-нибудь их услышит. Она ужасно боялась выдать себя. Перестала разговаривать с Юми, даже не смотрела в ее сторону, хотя и чувствовала некую связь – соучастие в заговоре. Риэко наверняка заметит это своими бакланьими глазами.

Болезнь сделала надсмотрщицу еще злее и вспыльчивее. Она ругалась по малейшим мелочам, жаловалась на еду, трижды посылала за чаем, уверяла, что все сорта отдают плесенью, как-то дала пощечину Юми за то, что служанка недостаточно быстро принесла кипяток, и довела Кумико до слез, когда та выразила страх перед землетрясением.

Обычно Кумико была беспечной и радостной, и Риэко давала ей свободу действий, непозволительную для остальных. Но тем утром она насмехалась над служанкой, презрительно отзывалась о ее страхах, забывая о том, что сама перепугана.

Каэдэ удалилась в свой любимый уголок с видом на крошечный сад. Солнце едва попадало в комнату, а через пару недель оно не захватит даже внешнюю стену. Зима тут будет мрачной, но ведь он придет за ней до наступления зимы?

Ей не было видно гор, и воображение рисовало, как они уходят в синее осеннее небо, покрытые снежной шапкой. На сливовое дерево села птица и громко защебетала, полетела на крышу, сверкнув бело-зелеными крыльями. Она напомнила о той птице, что нарисовал ей Такео. Может, это знак – знак его приближения? Может, он скоро освободит ее?

Послышались голоса женщин.

– Что я могу с собой поделать? – плакала Кумико. – Когда дом начинает трястись, я невольно выбегаю наружу. Мне не снести толчков.

– Ты и вчера так сделала?! Оставила ее светлость одну, пока я спала?

– С ней постоянно находилась Юми, – плача, ответила служанка.

– Господин Фудзивара велел вам обеим быть рядом!

Резко влепила служанке пощечину.

Каэдэ думала о полете птицы, о женских слезах. Глаза защипало. Шаги сзади – это Риэко зашла в комнату, можно было даже не оборачиваться.

– Так, значит, прошлым вечером госпожа Фудзивара была наедине с Юми. Я слышала, как вы перешептывались. О чем вы говорили?

– Мы говорили тихо, чтобы вас не беспокоить, – ответила Каэдэ. – Ни о чем. Об осеннем ветре, о сиянии луны. Я попросила ее причесать мне волосы, отвести в туалет.

Риэко опустилась рядом на колени и попыталась заглянуть девушке в лицо. Каэдэ закашлялась от ее терпких духов.

– Не досаждайте мне. – Она отвернулась. – Нам обеим нездоровится. Проведем этот день мирно.

– Какая же ты неблагодарная, – пропищала Риэко словно комар. – И глупая. Господин Фудзивара так много для тебя сделал, а ты хочешь его обмануть.

– У вас, должно быть, жар, – сказала Каэдэ. – Выдумываете, чего нет. Как могу я обмануть господина Фудзивару? Я его пленница.

– Его жена, – поправила Риэко. – Ты говоришь «пленница», и это подтверждает твое желание восстать против мужа.

Каэдэ промолчала, лишь перевела взгляд на сосновую хвою. Она боялась подозрений Риэко. Послание Юми дало ей надежду, однако обратной стороной надежды был страх: за Юми, за Шизуку, за себя.

– Ты изменилась, – промямлила Риэко. – Думала, я не замечу?

– Да, мне стало теплей, – ответила Каэдэ. – Полагаю, это приближение лихорадки.

«Они в Хаги? – пришла вдруг мысль. – Он сражается? Да хранит его бог! Да останется он живым!»

– Я собираюсь молиться, – сказала она Риэко и направилась в храм. Кумико принесла угли, и Каэдэ зажгла ладан. Тяжелый запах распространился по комнатам, принеся женщинам желанное умиротворение.

Несколькими днями позже Юми пошла принести обед и не вернулась. Вместо нее привели другую служанку, женщину в возрасте. Она молча подала обед вместе с Кумико, у которой покраснели глаза. Она жалостливо шмыгала носом. Когда Каэдэ попыталась выяснить, что случилось, Риэко резко ответила:

– Простудилась, вот и все.

– Где Юми? – спросила Каэдэ.

– Тебя это так интересует? Значит, мои подозрения небезосновательны.

– Какие подозрения? О чем вы? Мне все равно. Просто любопытно, куда она пропала.

– Ты ее больше не увидишь, – хладнокровно произнесла Риэко, и Кумико зажала рот, чуть не зарыдав.

В комнате было холодно, но Каэдэ горела. Стены словно сужались. К вечеру сильно разболелась голова, и она попросила Риэко послать за Ишидой.

Увидев доктора, она ужаснулась. Всего пару дней назад он был так весел, а теперь лицо вытянулось и помрачнело, глаза превратились в выгоревшие угли, кожа стала серой. Как обычно, он говорил спокойно и вежливо, но было понятно, что произошло нечто страшное.

И Риэко обо всем знала, это было видно по плотно сомкнутым губам и неприязненному взгляду. Каэдэ мучалась оттого, что не может даже расспросить Ишиду. Неведение о происходящем в доме и во внешнем мире сведет ее с ума. Доктор заварил чай из коры ивы и с обычной добротой пожелал спокойной ночи. Она была уверена, что никогда больше его не увидит. Даже успокоительное не помогло крепко заснуть.

Утром Каэдэ снова осведомилась у Риэко об отсутствии Юми и делах Ишиды. Получив в ответ лишь упреки в неблагодарности, она решила обратиться к самому Фудзиваре. Господин не приходил к ней уже неделю, держась подальше, чтобы не заразиться. Каэдэ не могла более сносить необъяснимо угрожающее напряжение.

– Вы не передадите господину Фудзиваре, что я хочу его видеть? – спросила она Риэко, закончив одеваться.

Женщина пошла к нему сама и вернулась со словами:

– Его светлость очень рад, что супруга желает его общества. Он устраивает вечером особый обед. Тогда и увидитесь.

– Я хотела бы поговорить с ним наедине, – подчеркнула Каэдэ.

Риэко пожала плечами:

– В данный момент гостей нет. С ним будет только Мамору. Тебе следует искупаться и помыть волосы. Пусть высохнут на солнце.

Когда волосы высохли, Риэко настояла на том, чтобы смазать их маслом. Каэдэ надела стеганые зимние платья, благодаря судьбу за их тепло. Несмотря на яркое солнце, воздух был прохладен. Днем она поела немного супа, желудок и горло словно закрылись для приема пищи.

– Вы очень бледны, – отметила Риэко. – Господину Фудзиваре это понравится.

Каэдэ задрожала, уловив в словах скрытый смысл. Нечто ужасное должно было произойти – уже происходило, и все об этом знали, кроме нее, а ей откроют тайну, когда захотят. Сердце заколотило, пульс отдавался в висках, горле, животе. Снаружи послышался глухой стук молотка – словно эхо ее сердцебиению.

Она решила помолиться в храме, но даже это не принесло спокойствия. Ближе к вечеру пришел Мамору и отвел ее в зал, где в начале года Каэдэ наблюдала с Фудзиварой первый снег. Хотя еще не потемнело, на голых ветвях деревьев зажгли фонари, на веранде горели жаровни. Каэдэ взглянула на молодого человека, пытаясь узнать хоть что-нибудь по его внешнему виду. Он был не менее бледен, и в глазах промелькнула жалость. Тревога усилилась.

Каэдэ давно не видела иного пейзажа, кроме того, на который выходили окна ее комнаты. Сады и горы казались неописуемо восхитительными. Последние лучи солнца окрасили снежные вершины золотым и розовым, небо стало прозрачным, серебряно-голубым. Она взирала на все это, упиваясь красотой, словно последний раз в жизни.

Мамору укутал ее в шкуру медведя и пробормотал:

– Господин Фудзивара скоро присоединится к вам.

Прямо перед верандой была насыпь белых камешков, выложенных в витиеватом рисунке. В центре поставили два новых столба. Каэдэ нахмурилась: они прерывали рисунок в грубой, почти угрожающей манере.

Послышались шаги, шелест одежд.

– Приближается его светлость, – произнесла сзади Риэко, и они обе поклонились до земли.

Тонкий аромат духов Фудзивары наполнил воздух, когда он сел рядом. Господин долго молчал, наконец велел ей подняться, и в голосе прозвучал гнев. Сердце Каэдэ затрепетало. Она воззвала к своей храбрости, но та давно иссякла. Девушка была напугана до смерти.

– Я рад, что вы поправились, – проговорил он с леденящей вежливостью.

Во рту Каэдэ так пересохло, что она едва могла говорить.

– Это благодаря заботе вашей светлости, – прошептала она.

– Риэко передала, вы пожелали меня видеть.

– Я всегда ищу общества моего супруга, – начала Каэдэ и замолчала, увидев, как исказилось лицо Фудзивары.

«Да покинет меня страх, – молилась она. – Если он заметит, что я боюсь, то решит, будто сломил меня… В конце концов, он всего лишь человек. Он побоялся дать мне даже иголки. Знает, на что я способна. Знает, что я убила Йоду». Каэдэ глубоко вздохнула.

– Мне кажется, происходит нечто, чего я не понимаю. Обидела ли я чем-то его светлость? Пожалуйста, скажите, что я сделала не так?

– Происходит нечто, чего я не понимаю сам, – ответил он. – Чуть ли не заговор. И в моем собственном доме. Не верится, что моя жена могла опуститься бы до такой низости, однако Риэко высказала свои подозрения, и служанка подтвердила их перед смертью.

– Какие подозрения? – спросила Каэдэ с каменным лицом.

– Некто принес вам послание от Отори.

– Риэко лжет, – сказала Каэдэ, но голос ее подвел.

– Не думаю. В округе видели вашу бывшую спутницу Муто Шизуку. Я был удивлен. Если она хотела видеть вас, следовало обратиться ко мне. Но тут я вспомнил, что Араи использовал ее в качестве шпионки. Служанка подтвердила, ее послал Отори. Эта новость мне не понравилась, но представьте мое изумление, когда ее обнаружили у Ишиды. Я был обескуражен. Ишида – мой самый верный слуга, почти друг! Как опасно не доверять собственному врачу. Ему ничего не стоит отравить меня.

– Это чрезвычайно надежный человек, – возразила Каэдэ. – Он предан вам. Даже если бы Шизука и принесла мне послание от господина Отори, это не имеет никакого отношения к доктору Ишиде.

Фудзивара посмотрел на нее так, будто Каэдэ совсем не поняла, о чем он говорит.

– Они спали вместе, – сказал он. – У моего врача роман со шпионкой.

Каэдэ ничего не ответила. Она не знала об их отношениях, слишком увлеклась собственной страстью, чтобы заметить. Сейчас все стало очевидным. Тому было много подтверждений: Шизука слишком часто бегала к Ишиде за лекарством или чаем. Такео отправил ее с посланием. Шизука и Ишида рискнули встретиться и теперь должны быть наказаны.

Солнце зашло за горы, но еще не стемнело. В сад спустились сумерки, разбавляемые светом фонарей. Над головой пролетела ворона, к себе в гнездо, пронзительно каркая.

– Я очень хорошо отношусь к Ишиде, – сказал Фудзивара, – знаю, и вы привязаны к этой женщине. Произошедшее – трагедия, и мы должны утешить друг друга в горе. – Он хлопнул в ладоши. – Мамору, принеси вина. Начнем представление. – Господин наклонился к уху Каэдэ. – Спешить нам некуда, вся ночь впереди.

Она до сих пор не поняла, о чем речь. Взглянула ему в лицо, увидела сжатые губы и бледную кожу, напряжение мелкой мышцы на щеке, которая его выдавала. Фудзивара снова повернулся к ней, Каэдэ перевела глаза на столбы, и чуть не лишилась сознания. Фонари и белые камни закружились в вихре. Она сделала глубокий вдох, чтобы прийти в себя.

– Не делайте этого, – прошептала она. – Будьте великодушны.

Вдалеке завыла собака. Она выла и выла не переставая. «Наверно, это пес Ишиды», – подумала Каэдэ, усомнившись, не ее ли это стонет сердце, переполненное ужасом и отчаянием.

– Непослушание и предательство должны караться, – сказал он, – и таким способом, чтобы другим было неповадно.

– Если им нужно умереть, пусть это произойдет быстро, – попросила Каэдэ. – Я готова сделать все, о чем вы меня попросите.

– Тебе и так следует выполнять любое мое желание, – озадаченно возразил Фудзивара. – Что ты можешь предложить такого, что не входит в обязанности жены?

– Проявите милосердие, – молила она.

– У меня отнюдь не милосердная натура, – ответил он. – Тебе нечего поставить на карту, моя дорогая жена. Ты думала, что можешь использовать меня в своих корыстных целях. Теперь я воспользуюсь тобой для моих.

Каэдэ услышала шаги по гравию. Посмотрела вниз, словно один взгляд мог дотянуться до Шизуки и спасти ее. Стражники медленно шли к столбам. У обоих было по мечу и инструменты, при виде которых во рту появлялся металлический привкус. Они были угрюмы, лишь один улыбался от болезненного возбуждения. По сравнению с ними Ишида и Шизука казались крошечными, слабыми телами с необъятной способностью терпеть боль.

Оба молча позволили привязать себя к столбам, лишь Шизука подняла голову и посмотрела на Каэдэ.

«Этого не может произойти. Они примут яд», – убеждала себя девушка.

– Мы не оставили ей шанса спастись, – сказал Фудзивара. – Нас ждет интересное зрелище.

Каэдэ не знала, что собирается он делать, какие муки уготованы жертвам перед смертью, однако в замке Ногучи рассказывали достаточно историй, чтобы предположить наихудшее. Она потеряла контроль над собой. Приподнялась, чего нельзя было делать в присутствии Фудзивары, и бросилась молить его о пощаде. Слова лихорадочно слетали с губ, когда у ворот послышался шум. После короткой переклички в сад вошли два человека.

Одним из них оказался Мурита, тот самый, который вышел встретить Каэдэ, а затем убил ее людей. В левой руке у него был меч, на правой остался шрам от ее удара. Второго мужчину она не знала, хотя в нем было нечто знакомое. Оба опустились на колени перед Фудзиварой, и Мурита заговорил:

– Господин Фудзивара, извините за беспокойство, но у этого человека срочное послание от господина Араи.

Каэдэ снова опустилась на пол, благодарная короткой передышке. Рассмотрев гостя, она заметила большие ладони и длинные руки и с удивлением узнала в нем Кондо. Черты лица изменились, голос тоже стал другим. И все же Мурита и Фудзивара должны догадаться, что это он.

– Господин Фудзивара. Господин Араи шлет вам поклон. Все идет по плану.

– Отори мертв? – спросил дворянин, украдкой взглянув на Каэдэ.

– Пока нет. Господин Араи просит вернуть ему Муто Шизуку. У него к ней особый интерес. Эта женщина нужна ему живой.

На мгновение в сердце Каэдэ вспыхнула надежда. Фудзивара не посмеет причинить вреда Шизуке, если ее требует Араи.

– Какая странная просьба, – сказал Фудзивара, – и странный гонец. Обезоружьте его, – приказал он Мурите. – Я ему не доверяю.

Пес завыл с новой силой. Затем на секунду воцарилась тишина. Каэдэ попыталась закричать. Мурита сделал шаг к Кондо, Кондо вытащил меч, и тут вдруг земля застонала и поднялась. Веранда взмыла в воздух, деревья повалились, дом позади затрясся и развалился на части. Неистово лаяли собаки. Тревожно кричали птицы в клетках. В воздух поднялась пыль. Из рухнувших зданий раздавался визг женщин и треск пламени.

Веранда приземлилась обратно с глухим ударом, встряхнувшим Каэдэ. Пол накренился в сторону дома, вверху откалывалась крыша. Глаза девушки забились пылью и соломой. Ей показалось, что она в ловушке, но тут Каэдэ поняла, как выбраться, и начала карабкаться по наклонной поверхности, которую образовала веранда. Словно во сне она увидела, что Шизука снимает с рук веревку, ударяет стражника меж ног, забирает у него меч и рассекает горло. Кондо уже нанес Мурите удар, разрубивший его пополам.

Фудзивара лежал внизу за Каэдэ, придавленный упавшей крышей. Тело извивалось, он не мог выбраться, но протянул руку и схватил жену за лодыжку – первый раз к ней прикоснулся. Пальцы были холодными, хватка сильной. Он кашлял от пыли, одежда перепачкалась, привычные ароматы перебивал запах пота и мочи, однако когда Фудзивара заговорил, его голос был спокойным.

– Если нам суждено умереть, так умрем вместе, – проговорил он.

За ним стрекотало пламя, рыча, словно живой зверь. Загустевший дым щипал глаза и перебивал все запахи.

Каэдэ дернула ногу и стала отбиваться от цепких пальцев.

– Я всего лишь хотел владеть тобой, – сказал он. – Ты была самой красивой вещью в моей жизни. Я хотел, чтобы ты принадлежала мне и больше никому. Я хотел усилить твою любовь к Такео, поставив преграду на вашем пути, и разделить трагедию твоих страданий.

– Отпусти меня! – кричала Каэдэ, чувствуя жар огня. – Шизука! Кондо! Помогите!

Шизука сражалась с охраной не хуже мужчины. Ишида стоял привязанный к столбу. Кондо убил стражника сзади, повернул голову на зов Каэдэ и зашагал в сторону горящего дома. Он прыгнул на край веранды.

– Госпожа Отори, – произнес он. – Я освобожу вас. Бегите в сад, к водоему. Шизука о вас позаботится.

Кондо забрался выше и ударил Фудзивару по запястью. Дворянин закричал от боли и ярости. Отрубленная рука выпустила лодыжку.

Кондо поднял ее и перекинул через выступ веранды.

– Возьмите мой меч. Знаю, вы сможете себя защитить. – Он сунул оружие ей в руки и быстро произнес: – Я давал вам присягу. И не шутил. Я никому не позволю обидеть вас, пока жив. Большим преступлением было убить вашего отца. И еще хуже – напасть на дворянина и покончить с ним. Я готов заплатить за все. – Кондо посмотрел на нее и улыбнулся. – Бегите, – велел он. – Бегите! Ваш муж придет за вами.

Каэдэ шагнула назад. Фудзивара попытался подняться, из обрубка руки хлестала кровь. Кондо обхватил дворянина и крепко сжал его. Пламя прорвалось через хрупкие стены и настигло обоих, скрыв из вида.

Жар окутал Каэдэ. «Он горит, все его сокровища в огне», – радовалась она. Откуда-то, словно из ада, донесся крик Кумико. Каэдэ было рванулась в дом, но ее оттащила Шизука.

– Да ты горишь!

Каэдэ бросила меч и схватилась за голову. Языки пламени сжирали смазанные маслом волосы.