— Это была страшная война, — задумчиво проговорил полковник. — И больше всех страдали от нее те, кто не мог себя защитить, — женщины, дети, старики…
— Я не принадлежала к этой категории, — возразила она и пояснила с улыбкой: — Я всегда умела защищаться. Поэтому и примкнула к повстанцам…
— Когда родина в опасности, трудно остаться в стороне…
— Это верно, но из тех, кто не остался в стороне, не все выдержали до конца…
— Простите, я вас не понял…
— Сейчас все объясню… — И она сбивчиво рассказала о том, о чем старалась забыть все эти годы.
— Хороши офицеры! — воскликнул полковник, не отводя взора от пылающих негодованием глаз собеседницы.
— Какие это офицеры! — поддержала она полковника. — Это просто трусы… Кто бы мог подумать, что Орфанус окажется трусом…
— Кто — кто? — вздрогнул от неожиданности Гавлик.
— Один из тех надпоручиков, о которых я вам рассказывала.
— Как вы его назвали? — ошеломил ее настойчивым вопросом полковник. — Повторите, пожалуйста.
— Ор — фа — нус, — произнесла она по слогам.
— А имя?
— Юрай…
— Так вы — Ксения?!
— Да, я — Ксения, — с некоторым вызовом проговорила она. — А откуда вам это известно?
— Я вам все объясню… Прошло много лет, и это уже не является военной тайной… Однако кое — что мне придется оживить в памяти. Вы, случайно, не помните, как звали второго офицера?
— Конечно помню. Надпоручик Голомани. Вот только имя запамятовала…
— Вспомнил! — оживился полковник. — Его звали Винцент.
— Боже, как давно это было… — вздохнула Мария.
Гавлик припомнил, что по распоряжению штаба движения Сопротивления связную по кличке Ксения выделили в помощь группе офицеров, занимавшейся сбором разведывательных данных. Если он не ошибается, упоминались какой — то лесничий и уполномоченный банка.
— Да, лесничий и уполномоченный пан Янега… Все эти годы я ничего не слышала о них, да и не стремилась услышать.
— Сведения об убийстве оберштурмбанфюрера СС Адриани, сотрудника штаба генерала Хёффле, я потом встречал в архиве.
— Фью… — присвистнула Мария. — Я и не знала, что это такая важная птица.
— Как же вам удалось скрыться? — спросил полковник.
— Довольно просто: городским транспортом. Вероятно, это меня и спасло.
— Вас не проверяли дорогой?
— Проверяли. Но в моих документах значилось, что я арийка, и все обошлось.
— А что стало с теми офицерами?
— С того злополучного дня я их больше не видела.
— И не увидите…
— Вы прорицатель?
В ее вопросе прозвучал сарказм, но он не обратил на это внимания и спокойно продолжал:
— Дело в том, что уже в то время ваших знакомых многое здесь не устраивало, а после Февраля 1948 года они предпочли переселиться на Запад. Вот когда им, вероятно, пригодились прежние контакты с западной разведкой, о которых руководители Сопротивления вряд ли догадывались… Понимаете?
— Теперь — то понимаю… Но в первые послевоенные годы я часто вспоминала эту ужасную историю и моих незадачливых наставников, которые постоянно призывали меня исполнить гражданский долг, а сами, когда дошло до дела, посчитали за лучшее ретироваться…
— К счастью для вас, все это уже позади, все кануло в. Лету, — с явным сочувствием произнес Гавлик. — Ну а позднее… вы, надеюсь, обращались в министерству национальной обороны?
— Зачем?
— Как это — зачем? Вы же совершили настоящий подвиг. И потом, уважаемая, когда придет время идти на пенсию, вы будете иметь определенные льготы…
— Боже мой, какая трогательная забота! — опять попыталась съязвить Мария. — Неужели вы полагаете, уважаемый, что я собственной персоной явлюсь в министерство и скажу: «Дорогие товарищи, выдайте мне справку о том, что когда — то давным — давно я зарезала эсэсовца. Справка эта мне очень пригодится, когда я соберусь уходить на пенсию…»
— Напрасно вы иронизируете, — укоризненно сказал Гавлик.
— Хорошо, давайте поговорим серьезно. Неужели вы считаете, что у меня достанет наглости прийти и заявить: «Вот, смотрите, перед вами настоящая героиня…» И вы думаете, мне поверят?
Он глядел на нее с грустной улыбкой. Действительно, вряд ли кто поверит, что эта сварливая стареющая директриса в минуту испытаний проявила исключительную смелость и решительность. Но так было…
* * *
Гавлик обнажил голову и склонился над телом сотника. Через мгновение он боковым зрением заметил, как из полуразрушенного окопа выскочил Кубович и бросился в его сторону.
— Черт возьми, что вы копаетесь, десатник? — на бегу кричал он. — Не задерживайтесь! С минуты на минуту здесь будут немцы.
— Я никуда отсюда не пойду! — решительно заявил Гавлик, хватаясь за пулемет сотника.
— Но это же бессмысленно! — крикнул ему четарж.
— И все — таки я остаюсь, — упорствовал Гавлик.
— Конечно, проще всего взять и погибнуть. А о том, кто будет сражаться потом, вы подумали? — обрушился на него Кубович.
— Я хочу сражаться там, где погиб сотник Габриш, — настаивал десатник.
— Сотник выполнял приказ! — старался перекричать шум боя Кубович. — И выполнил его до конца… А ты обязан сражаться там, где прикажет командование.
— Не пойду!
— Пойдешь как миленький, иначе тебе не поздоровится…
Шагая за четаржем и свободником, Гавлик клялся отомстить за гибель сотника, за гибель своих товарищей, за поруганную честь родины…
* * *
— И все — таки вы совершили подвиг… — произнес вслух Гавлик, будто хотел возразить самому себе.
— Так, может, мне следует не мешкая сесть в поезд и отправиться прямо в Прагу, в министерство национальной обороны? — задала ему ехидный вопрос Мария.
— Нет, — остановил он ее взмахом руки, — в министерство пойду я.
— Вы? — широко раскрыла она глаза.
— Да, предоставьте, пожалуйста, это мне, я знаю, что надо делать…
Она весело улыбнулась:
— И чем это я заслужила ваше расположение? Но если вы считаете, что сумеете все сделать достаточно деликатно…
— Это будет нетрудно, — заверил он ее.
— Заранее благодарю вас…
— Для такой женщины, как вы… я бы и не то сделал, — начал было он, но, заметив подозрительный блеск в ее глазах, осекся. — Поймите меня правильно, прошу вас. Вы потеряли горячо любимого человека, поэтому мой долг — помочь вам…
— Вероятно, он был самым обыкновенным, таким, как многие… — медленно заговорила она, — однако мне он казался настоящим героем… А может, он и был им в то время. Однако с тех пор многое изменилось, на многое мы стали смотреть по — иному…
Она умолкла и попыталась представить Милана — его широкоплечую фигуру, мелкие морщинки вокруг глаз… Больше она уже ничего припомнить не могла…
«Время неумолимо… — размышлял между тем Гавлик. — Когда — то, вспоминая сотника, я ясно представлял себе его лицо — пристальный взгляд, нос… Какой же у него был нос — прямой или с горбинкой? Теперь же в памяти все стерлось, остался только силуэт… А ведь все эти годы сотник служил для меня примером…»
— Простите, а как звали вашего жениха?
— Милан Габриш, — ответила Мария. — Сотник Габриш… — И вдруг, заметив, как побледнел собеседник, испуганно воскликнула: — Пан полковник, что с вами?
— Повторите, я, наверное, не расслышал, — нервно произнес он и почему — то вскочил.
— Пан полковник, что с вами? Немедленно сядьте или я…