К следующему визиту доктора Флетчер я чувствовал себя гораздо лучше. Первым делом она посмотрела на дисплей. Здесь, наверное, принято делать это автоматически.

– Ну и как мое состояние? – поинтересовался я.

– Прекрасно. Заявляю это с полной ответственностью, потому что я – ваш лечащий врач. Только президент и кинозвезды получают лучшее лечение. – Она накрыла ладонью мою руку. – Дело в том, что весь медицинский персонал научного отдела срочно перебросили на помощь здешним врачам. Но я все равно не бросила бы вас.

Ваш случай интересен не столько с медицинской, сколько с научной точки зрения.

– Потому что я больше других надышался пыли?

– И поэтому тоже, – уклончиво ответила Флетчер и многозначительно замолчала.

После секундной растерянности до меня все-таки дошло.

– Значит, есть другая причина?

– А вы сами не помните? Я покачал головой.

– У меня были странные красные галлюцинации. От какой гадости?

– Герромицин. Флетчер снова замолчала.

Я потрогал грудь: прохладная и сухая кожа, может быть, слегка шершавая, но в остальном абсолютно нормальная. Я больше не ощущал вкус пальцев…

– Шерсть?

– У вас поросло ею все тело. На самом деле это мелкие организмы. Для червей они симбионты, а для человека – паразиты. В научном отделе их называют иглами. К настоящему времени описано двадцать три подвида.

– В прошлый раз вы говорили, что мех червей – их нервные окончания.

– По сути, так и есть. В этом заключается симбиоти-ческая функция игл. Они буравят червя, пока не наталкиваются на нервное сплетение, а потом начинают расти, свешиваясь хвостом наружу из тела хозяина. Очень действенная адаптация.

Без игл червь – просто огромный мерзкий слизняк.

Я не смог представить себе голого червя.

– Вот почему вы испытывали такие странные ощущения, – добавила Флетчер. – Вы стали живой подушечкой для булавок. Пыль содержит вещество, привлекающее паразитов и стимулирующее их рост. Прекрасная идея с герромицином! Очень эффективный препарат. Жаль только, вы не догадались сами принять его, тогда было бы намного легче. Впрочем, все уже позади.

– Спасибо, – хрипло пробормотал я.

Требовалось время, чтобы осознать все до конца. Шерсть хторранина!

– Вам страшно повезло, – продолжала Флетчер. – Пыль – самая безобидная, насколько это вообще возможно, форма хторранской жизни. Ожидаемый уровень смертности не более трек тысяч.

– Вы расстроены?

– Не совсем. Ваш случай обернулся очень интересным исследованием. Я узнала о хторранской экологии гораздо больше, чем ожидала. Хотя, да, мне не терпится вернуться к своим червям.

– Червям? Во множественном числе? Она кивнула:

– Мы получили еще пару живых экземпляров.

– Вы еще не сажали их вместе?

– Они в одном бункере. Почему вы спросили?

– Часто они – как бы поточнее сказать, – обвивают друг друга, словно занимаются любовью, Флетчер удивленно посмотрела на меня.

– Откуда вам известно? Мы держим их вместе всего несколько дней, и эксперимент пока засекречен.

– Я наблюдал это в естественных условиях. Разве вы не видели наши видеозаписи?

Она удивленно подняла бровь. – Когда?

– Ладно, виноват. Так вот, мы тоже видели, как сцепились черви, когда прибыл дирижабль. Они словно обезумели. Я решил, что они нападают друг на друга, но это было что-то другое. Они пришли в себя и выглядели смущенными, но мне некогда было думать, что происходит.

– М-м, – протянула Флетчер. Похоже, она что-то решала.

– Я хочу взглянуть на ваших червей, – попросил я. Она кивнула.

– А я хочу посмотреть видеозаписи. Как только вас переведут на амбулаторный режим, договорились? Я все устрою. – Она встала, собираясь уйти. – Если вам надоест валяться в постели – в шкафу есть кресло на колесах. Только позовите сестру, чтобы она помогла. Стыдиться тут нечего.

– Спасибо. В какой палате полковник Тирелли?

– Она выписалась на прошлой неделе. Но на верхнем этаже лежит капитан Андерсон, вы можете навестить его в любое время. – Она спохватилась: – Ой, почта. Вас ждет целая куча посланий. Пожалуйста, прочтите самые срочные. Да, кажется, ваша мать хотела навестить вас.

И Флетчер вышла.

Немного полежав, я вызвал сиделку, с ее помощью принял ванну, побрился и, взгромоздившись в инвалидное кресло, без особых приключений добрался до двенадцатого этажа.

Дьюк все еще лежал в кислородной палатке. Он напоминал зажаренную тушу с техасского барбекю. Я не мог на него смотреть, но и отвести глаза тоже не мог.

Его лицо раздулось, веки покрылись волдырями, черная кожа сходила лохмотьями, руки мокли и гнили заживо. От него исходил тяжелый запах.

Я едва сдержался, чтобы не убежать в панике. Живые так не чыглядят и так не пахнут. Но я не знал, как перевести кресло на задний ход, да и в голове зазвенело: «Трус! Трус!» Я собрался с силами – и остался.

Объехав койку, я взял дисплей. Дьюка подключили к системе искусственного жизнеобеспечения. К счастью, он был без сознания – я не знал, что ему сказать.

Сомневаюсь, что смог бы разговаривать с ним сейчас. Монстр из фильма ужасов. Я не мог отождествить этот страшный кусок мяса с человеком, которого так хорошо знал.

Даже если он выживет, жизнь его кончена. Я это точно знал.

Нахлынули воспоминания. Дьюк научил меня почти всему, что должен знать офицер.

В двух словах: будь уверенным.

«Это легко проверить, – говорил он. – Можешь ли ты дать голову на отсечение?

Если однозначно не скажешь «да», – значит, по-прежнему не уверен.

Если ты чего-то не берешь в расчет, не знаешь, не замечаешь, не уверен – тут тебе и крышка. Нравится тебе или нет, но твоя работа заключается в том, чтобы знать все обо всем, с чем ты собираешься иметь дело.

Случайностей не бывает, Джим. Если тебя убивают, игра закончена. Ты проиграл».

Действительно, все просто.

Только как быть, если ты лежишь на госпитальной койке, похожий на первое жаркое новобрачной? Дьюк перегнул палку: доверился мне. И не важно, что болтают полковники Тирелли и Андерсон. Это моя вина.

Если бы я мог, я разбудил бы его, чтобы попросить прощения.

Хотя и знал, что он не простит.

В. Что сказал Бог, создав первого хторранина?

О. Фу, какая гадость!