У генерала Уэйнрайта были свои методы. Нельзя стать генералом, не будучи одновременно сукиным сыном. Я это обнаружил, когда пришел на совещание. То посылаемую, то откладываемую бразильскую экспедицию готовили в очередной раз. По-видимому. Но как бы то ни было, всех нас снова собрали в зале планирования. Не успел я перешагнуть порог, как ко мне рысью подлетел Данненфелзер, адъютант генерала (и официальный вылизыватель генеральского геморроя). Я поискал глазами Лиз. Мы не виделись уже два дня. Она пропадала на совещаниях. А потом – снова на совещаниях. Мне просто хотелось сказать ей, как я скучаю без нее.

– Ваш экземпляр инструкций, пожалуйста, – злорадно потребовал Данненфелзер, протягивая руку. – Я его должен у вас забрать.

– Простите?

– Не знаете? Вам закрыли допуск. На ваше место взяли другого человека.

Он нетерпеливо прищелкнул пальцами. Я взял адъютанта за тонкое, почти дамское запястье и заломил кисть вверх.

– Не смей щелкать на меня своими пальцами, ты, мелкий пакостник.

– Смотри, какой крутой, – холодно заметил он, но кисть в моем захвате расслабил. Я отпустил ее, не став ломать. Он отдернул руку и злобно посмотрел на меня. – Вы закончили? Теперь я могу забрать у вас инструкции?

– Я думаю, что ты можешь сделать «крутом» и «шагом марш». Генералу Тирелли не очень понравится…

– Вам платят не за то, чтобы вы думали, а за выполнение приказов. Инструкции! – повторил он.

– Я отдам их только тогда, когда увижу письменное распоряжение. И получу расписку.

Данненфелзер уже листал бумаги в своей папке.

– Вот приказы. – Он передал их мне. – А вот расписка. – Пока я остолбенело разглядывал документы, он выдернул книжку инструкций у меня из-под мышки. Быстро пролистал ее, словно пересчитывая страницы, потом выжидающе взглянул на меня. – Подписывайте. Я заберу оригинал, у вас останется копия.

Я начал шарить по карманам в поисках ручки. Данненфелзер предложил свою. Я сделал вид, что не заметил, и вытащил собственную ручку – и в этот момент через противоположную дверь вошла Лиз. Вид у нее был разъяренный. Я немедленно направился к ней. Данненфелзер семенил позади, злобно брызгая слюной.

– Подпишите, черт вас возьми, расписку, Маккарти!

– Тебе известно, что здесь происходит? – вместо приветствия сказал я Лиз, тыкая большим пальцем в направлении слизняка. – Этот мелкий жулик говорит, что меня заменили.

Она посмотрела через мое плечо на Данненфелзера.

– Вы не могли подождать, пока я сама не скажу? – Она взглянула на расписку. – Подпиши это, Джим.

Ее тон был не на шутку печальным. Я быстро расписался и брезгливо сунул бумагу назад. Данненфелзер зарысил прочь.

– Не говори ни слова, – подчеркнуто отчетливым голосом произнесла она. Потом более человеческим тоном добавила: – Я хочу тебя познакомить с новым офицером по науке Дуайн Гродин.

И только сейчас я заметил, что Лиз не одна. Позади нее стояло… существо. Комковатая блондинистая картофелина с землистой кожей и бессмысленной улыбкой. У нее были несимметричные, широко расставленные голубые глаза, выпяченные толстые губы (шрам, опоясывающий верхнюю губу, свидетельствовал о сложной операции по исправлению волчьей пасти) и плоский лоб, нарушающий и так неестественную форму головы, похожей на большой палец. Очень коротко, почти под ноль, подстриженную черепную коробку закрывала клетка из блестящей проволоки и толстых штырей – вся конструкция напоминала велосипедный шлем. Я видел в книгах аппарат для расширения черепа, но на живом существе – впервые. Я поймал себя на том, что беззастенчиво глазею на нее.

– Привет, Шим, – произнесла Дуайн и помахала толстой рукой-обрубком. Ее голос напоминал хриплый свист, между зубами были неравные промежутки, а изо рта летели брызги слюны, когда она говорила. Она схватила меня за руку и больно стиснула. Ее ладони были теплыми и липкими. Мне захотелось выдернуть руку и вытереть ее. Я вопросительно взглянул на Лиз, – Дуайн подключена к шести компьютерным сетям общего пользования, трем военным и обоим коллоквиумам по заражению, – пояснила Лиз. – Как бы ты ни был хорош, Джим, считается, что Дуайн обладает способностями, которые делают ее более подходящей для этой операции.

По тону Лиз я понял, что она повторяет чужие слова. Генерала Уэйнрайта, наверное, или Данненфелзера. Хотя какая разница?

– Значит, я отстранен от операции?

– Если ты подашь рапорт о переводе, я его подпишу. Но я надеюсь, что ты останешься. – В ее глазах отсутствовало всякое выражение. Порой я не мог понять, о чем она думает. Сейчас наступил как раз такой момент. Я почувствовал себя брошенным.

– В каком качестве? – медленно спросил я.

– Помощника Дуайн.

Я снова посмотрел на Дуайн. Казалось, она рада находиться здесь. Хотя, черт возьми, она, наверное, рада находиться где угодно. Все дауны, которых я встречал, отличались неизменной жизнерадостностью.

– У меня н-никогда раньше н-не б-было п-помощни-ка, – гнусаво прошепелявила она, выговаривая слова медленно, почти мучительно. – Если я сделаю к-ка-кую– нибудь ошибку, н-надеюсь, вы п-поправите меня.

Потрясающе!

Наверное, моя реакция была слишком очевидна.

– Я не г-глупая, – сказала Дуайн. – Вам не нужно беспокоиться об этом. – Она постучала по проволочному шлему. – У меня п-памятъ девятого к-класса и п– пол-номасштабный м-мультипроцессор. Од-днажды я играла вслепую с т-тремя гроссмейстерами и у всех в-выиграла. Я справлюсь с этой работой. Мне известно о хторранском заражении больше, чем кому-либо на планете. Даже вам. Я все знаю о вас. Вы – Джеймс Эдвард М-маккарти.

Я держу все ваши отчеты в голове. Вы очень с-способ-ный. Надеюсь, вы согласитесь работать со мной. Некоторые люди чувствуют себя н-неловко, работая со м-мной, потому что у меня синдром Дауна и п-потому что я ношу этот аппарат; они не знают, как себя вести со мной – как с умной или как с недоумком, или и так и эдак одновременно; н-но я не думаю, что вы разделяете подобные п– предрассудки. Я надеюсь, вы б-будете видеть во мне только личность, п-правда?

– Э… – Я наконец высвободил руку из ее влажных сосисок. – Прошу меня извинить, но я… – Я посмотрел на Лиз. Она хмурилась. – Я не знаю, что и сказать.

– П-просто скажите, что останетесь. П-пожалуйста. Лиз кивнула, почти незаметно. Она тоже хотела этого.

– Даже не знаю. Я должен подумать.

Я знал, чего мне хочется – пойти, не обрачиваясь, к двери. Это было тщательно продуманное унижение, наказание.

Генерал Уэйнрайт, должно быть, заливался идиотским смехом, придумав это. Я почти наяву слышал его слова: «Мы покажем этому голубому янки-еврейчику! Если он захочет остаться в экспедиции, то пусть лижет зад дебилке. Ха! Он слишком гордый, чтобы остаться. А если он попытается уйти, его мамочка вывалит на него тонну своего дерьма. Да, сделайте это, Данненфелзер. Маккар-ти думает, что он мастак мстить? Погодите. Я покажу ему, что такое настоящая месть. Он хочет играть в игры? Вот пусть и поиграет».

И что скажет Лиз, я тоже знал: «Знаю, как это больно, Джим, но ты мне нужен. Ты нужен экспедиции. Покажи им, что ты выше этого. Не уходи. Именно этого они и ждут от тебя. Это попадет в твое личное дело, и они воспользуются случаем продемонстрировать всем, что ты не способен работать в коллективе. Не позволяй себе выказать свою злость…» Вот-вот, заткни вулкан пробкой.

Гродин что-то говорила, смущенно хихикая.

М-мне не сказали, что вы т-такой симпатичный.

Она и в самом деле покраснела.

– Э…

О Господи, ну почему я?

– Послушайте, м-м… вы здесь ни при чем, но сейчас я немного расстроен. Прошу меня простить.

Я взглянул на Лиз и беспомощно покачал головой. Самое время прогуляться вокруг квартала. Только едва ли найдется такой большой квартал, чтобы успели перегореть моя ярость и растерянность.

Лиз вышла за мной в коридор. Там маячили несколько секретарей и адъютантов.

– Джим… – начала она. Я поднял руку.

– Не надо. Я все знаю. Ты сделала все возможное, однако политические интересы и так далее, и тому подобное поставили тебя в безвыходное положение. Ты, конечно, могла бы настоять на своем, пойти к президенту, но тогда ты использовала бы все свои возможности и в следующий раз, когда тебе действительно потребовалось бы заступничество, могла бы получить в ответ затрещину. Мы должны разбираться, какая драка заслуживает того, чтобы в нее вмешиваться, правильно? Я прав?

По ее лицу я понял, что прав. Я почувствовал себя преданным. Ярость поднималась во мне как кипящая лава. И медленно я начал: – Я зад отсидел над этими инструкциями – чтобы каждый участник экспедиции был полностью подготовлен. У меня даже язык не поворачивается сказать, как бывает больно, когда тебя вышвыривают подобным образом. Я действительно зол. Мне хочется отплатить им той же монетой. Хочется убить кого-нибудь. Они не имеют права…

Я остановился, чтобы перевести дыхание. При этом поднял палец, показывая, что еще не закончил. И начал снова, на этот раз ровным, спокойным тоном: – Положим, я мог бы заявить, что это мелко с их стороны, но ты с таким же успехом ответила бы, что с майором Беллусом я поступил еще более мелко, так что, возможно, все честно. Но это не облегчает боль. Если я поступил правильно, ты должна была защитить меня, а не играть в очередную политическую игру. Сейчас ты ничего не можешь ни сказать, ни сделать, чтобы выдернуть жало.

Знаешь, что я собираюсь сделать? Я собираюсь пойти домой и разморозить один из тех бешено дорогих бифштексов, которые мы приберегали для особых случаев. И буду обжаривать его паяльной лампой до тех пор, пока он не станет именно таким, какой мне нравится – сырым внутри и с обугленной корочкой. Потом я сяду с ним и большим бокалом пива на балконе и стану смотреть на закат. Это очень символично – наблюдать, как заходит солнце над планетой Земля. Я собираюсь выяснить, сколько пива в меня влезет и сколько времени пройдет, прежде чем полегчает. Если уж довелось, почему бы не позволить себе позлиться от души? Лучше честно перекипеть, чем «выходить из процесса озлобления». И я собираюсь заняться этим в одиночку Мне доставит удовольствие быть самим собой, когда рядом никто не стоит и не подсказывает, что я должен делать, а чего не должен, как я должен поступать и почему. Слишком долго меня использовали. Слишком долго мною манипулировали. Теперь с этим покончено. Теперь все позади. Я рисковал своей задницей – мне. сказали спасибо? Меня наградили как эксперта? Нет – наказали за то, что я прав.

Мне наплевать, сколько мегабайт и мегагерц запаковано в чердаке мисс Гродин, у меня есть кое-что, чего нет у нее, и это кое-что в тысячу раз ценнее. У меня есть полевой опыт. Я знаю контекст заражения, потому что жил в нем. Мне хотелось бы пожелать вам удачи в Бразилии, дорогая. Она ой как понадобится. Даже потребуется нечто большее, чем удача, потому что там не будет меня, чтобы защитить вас. Я люблю тебя, но не думаю, что кто-нибудь вернется. Маленькая шутка генерала Уэйн-райта, по сути, ваш смертный приговор.

Лиз сохраняла бесстрастие на протяжении всего моего монолога. Но в финале она была потрясена.

– Джим, ты не можешь так думать.

– Могу и думаю. Я считаю, что генерал Уэйнрайт хочет, чтобы вся экспедиция провалилась в тартарары, только бы мы с тобой были наказаны. Что ж, ладно. Я останусь дома, но если я прав и ты не вернешься, я убью его.

Она резко выдохнула, демонстрируя отвращение.

– Я вижу, что с тобой в таком состоянии без толку разговаривать.

– Правильно. Это говорит моя боль. Настоящий я отключен. Приходи, когда я снова размякну и стану удобен для манипулирования. Сделай одолжение. Нет. Либо раз и навсегда прими меня как гнусного сукина сына, либо не принимай совсем. Я не хочу двусмысленностей.

– По крайней мере, честно, – подвела она итог, повернулась и пошла в зал планирования.

Дерьмо!

Потребуется нечто большее, чем шоколадка и цветы" чтобы залатать эту брешь. А я больше не мог позволить себе шоколад и цветы. Проклятье. Проклятье. Проклятье. Проклятье.

Я поднял голову. В дверях стояла Дуайн Гродин. Ее глаза были полны слез. Она все слышала – с начала и до конца.

– Я д-думала, вы хороший ч-человек. Г-генерал Ти-релли г-говорила, что вы х-хороший. Но в-вы п-плохой. В-вы г-г-грязная, в-вонючая, г-глупая к-крыса. П– по-шли в-вы к ч-черту.

Она повернулась ко мне спиной и потопала вслед за Лиз.

Потрясающе! Какая неприятность следующая?

Я повернулся – передо мной стоял самодовольно ухмыляющийся Данненфелзер. Он начал аплодировать. Медленно, издевательски. Хлоп. Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Пропади все пропадом. Я перестал сдерживать отвращение, насмешливо покачал головой и хмыкнул.

– А вот и старина Рэнди Данненфелзер снова пытается схватить триппер. – И хотел было с презрением отвернуться.

– Не заноситесь слишком высоко и не старайтесь казаться мужественным со мной, мисс, – произнес он игривым тоном и шагнул ко мне. Запах его парфюмерии был невыносим. – Вы ведь просто еще одна зазнавшаяся сестренка.

Он намекал на обстоятельства настолько давние, что они уже стали историей. И тем не менее это не его собачье дело. К черту! Не желаю быть просветленным. К черту самоконтроль. К черту вежливость. Я сгреб его за воротник и оторвал от пола. Прекрасное испытываешь чувство, когда совершаешь какое-нибудь насилие. Мы были неприятно близко друг от друга, нос к носу. Достаточно близко, чтобы поцеловаться.

– Позволь кое-что объяснить тебе, – сказал я, выплевывая слова ему в лицо. – Ты и я не можем быть сестрами. Мы никогда не были сестрами.

– И слава богу, – прохрипел Данненфелзер. – Такое облегчение для мамочки.

Он попробовал вырваться, я сжал его крепче, и он сдался, опустив руки по швам и ожидая, когда мне это надоест. Его глаза были широко раскрыты, но он не отводил их, не дрожал. Некоторое время мы с взаимной ненавистью сверлили друг друга взглядами, потом я резко отпустил его.

Данненфелзер одернул мундир и окинул меня ледяным взглядом.

– Единственная разница между нами, – фыркнул он, – заключается в том, что я не стыжусь того, кто я есть. Можете воображать себе что вам вздумается, капитан Ханжа, но то, что вы трахаете Лиз, не делает вас мужчиной.

– Разница между тобой и мной, Рэнди, – холодно сказал я, – лежит за пределами твоего понимания. Мы находимся друг от друга на расстоянии световых лет. – Тут меня взяла злость. – Начнем с того, что моя сексуальная жизнь не определяет моей сущности.

Он недоверчиво хмыкнул, но я еще не закончил.

– Ты – не более чем липкий салонный педик, подкатывающий писсуары и падающий на колени при звуке расстегиваемой молнии. И ты имеешь сверхнаглость считать, что твои тайные сексуальные пристрастия чем-то роднят нас. Такого не может быть даже в твоих самых диких кошмарах! Пропасть между сексом в твоем понимании и истинной связью настолько глубока, что тебе потребуется пересадить мозги, чтобы понять это. Ты и я не имеем ничего общего, и никогда не забывай об этом.

Под напором моей ярости Данненфелзер было растерялся, но быстро взял себя в руки. Он скривил губы и одной очередью выпалил: – Рад видеть, как работает модулирующая тренировка. Она сделала вас намного сострадательнее и просветленнее. Я имею в виду, что вы привыкли быть настоящей жопой.

Он снова одернул мундир; его ручонки напоминали голых розовых пауков. Он резко повернулся и быстро зашагал по коридору.

Ну, кого еще оскорбить?

Вокруг больше никого не было.

Вот и сбылась моя мечта. Я остался один.

Волочащееся дерево является живым ответом на вопрос: может ли дерево передвигаться?

Ответ: да, может, но только тогда, когда оно превращается в животное.

Количество энергии, необходимое даже для простейших движений, требует совершенно иного уровня обменных процессов. Растения, насколько мы их знаем, не способны быстро производить и потреблять необходимую для мышечных движений энергию. Просто химические процессы в растениях протекают слишком медленно.

Чтобы растение получило способность передвигаться, оно должно иметь не только необходимую для этого мускулатуру; нужен еще метаболизм, соответствующий этой мускулатуре, то есть способный производить, накапли-вать и расходовать гораздо большее количество энергии, чем может быть получено в результате обычного фотосин-теза. Соответственно, растение, способное двигаться, бу-дет вынуждено приобрести какой-нибудь механизм для поедания других растений, а возможно, даже животных, которых оно сможет ловить. Чем большую подвижность будет обнаруживать растениеподобный организм, тем больше он будет нуждаться в некоем эквиваленте животного метаболизма и процессах, необходимых для его поддержания.

«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)