Мы наблюдали. Люди прилипли к окнам, не в силах оторваться от них.

Сзади нас жужжали и чирикали мониторы, записывая все подряд. Техники тихо бормотали в головные телефоны, но их голоса звучали приглушенно, а выражение лиц было мрачным. Не слышалось добродушных шуток, комментариев – отсутствовал обычный фон.

Никто не был готов к этому – в таком масштабе. Не было слов, чтобы описать глубину изолированности и одиночества, которые мы внезапно ощутили, всю бездну заброшенности и бессилия. Его запах явственно ощущался в воздухе по всему «Босху». Привычное состояние вдруг треснуло и рассыпалось на куски. Мир, который, как нам казалось, мы знали, действительно умирал. Он закончился. Полностью.

Я не мог выдержать это, ушел из носового салона и, спустившись по ступенькам, оказался на просторной грузовой палубе. Здесь было более шумно. Чувствовалась большая занятость. Повсюду попадались работающие механизмы. Между ними быстро и целенаправленно сновали люди – сделать предстояло много, а времени не хватало. Они не засматривались в окна и не собирались кучками, чтобы обсудить увиденное.

Огромный зев люка в грузовом трюме номер один был широко раскрыт. Запускные фермы свисали вниз, как волочащиеся растопыренные пальцы. Периодически раздавались глухие удары, когда что-то отправлялось на стартовую позицию, сразу за этим следовал более громкий шум, когда это что-то с шипением уходило с направляющих вниз и в сторону.

Техническая команда уже начала сбрасывать датчики и запускать птиц-шпионов для разведки окрестностей мандалы. Техникам предстояло заниматься этим всю ночь. Полный спектр молчаливых соглядатаев засылался на место: пауки всех размеров, насекомоподобные творения и гусеницы, птицы-шпионы, летучие мыши, коршуны, даже скользкие механические змеи. И конечно, обычный набор тигров, ворчунов и медведей.

Все приборы надо было включить, прогреть, проверить, проинструктировать, нацелить, зарядить и запустить на растворяющуюся в сумерках землю. Ни у кого здесь не оставалось времени на что-нибудь другое, пока не будет запущен последний прибор. Только когда начнет поступать поток данных и на гигантских демонстрационных экранах появятся первые изображения, эта команда, возможно, испытает такой же шок. А сейчас они работали.

В ближайшем к корме трюме команда обеспечения принимала на борт, наверное, последний на сегодня самолет. «Бэтуинги»1 провели в воздухе весь день, барражируя, разведывая, сканируя…

Все, кроме одного, вернулись благополучно. Мы потеряли контакт с ним и даже не представляли, где может быть самолет. Сигнал о помощи не поступил. Капитан Харбо и генерал Тирелли, обсудив случившееся, решили больше не рисковать и прекратить полеты до рассвета. Взамен полетели птицы-шпионы. Если они обнаружат пилота, мы срочно вызовем спасателей. Если нет – придется ждать до утра и послать на поиски три оставшихся «Бэтуинга». Если они что-нибудь заметят, мы вызовем вертушки. Если нет… поиски продолжатся из Рио-де-Жанейро, и там уж решат, что делать дальше.

1 «Б эт у и н г» – одноместный разведывательный сверхлегкий самолет. (Прим. авт.)

Хладнокровное и жестокое решение – но именно о такого рода решениях мы с Лиз говорили вчера утром. Задачи нашей операции были важнее отдельной жизни. Пилоты разведывательных самолетов знали об этом и знали, чем рискуют. В случае вынужденной посадки мы постараемся найти их. Но не будем – не можем – задерживать «Босх». Бразильское правительство дало нам десять дней, чтобы добраться до места, провести съемки и вернуться. Корабль будет двигаться дальше независимо от того, найдут пропавшего пилота или нет.

Все пилоты были добровольцами.

О, проклятье! Все на борту этой штуки были добровольцами. Те же приказы касались нас всех. И мы все об этом знали. Не думаю, что во время инструктажей кто-нибудь действительно верил, что эти приказы когда-нибудь вступят в силу. Если не считать наблюдательных полетов, никто не покидал корабля. Все должно быть сделано с помощью дистанционных датчиков. Единственный прямой контакт с мандалой будет осуществляться через наблюдательные посты, устроенные в грузовых трюмах.

Однако сейчас, когда один пилот считается потерпевшим аварию, а под нами расстилаются волны гниющей Амазонии, реальность всего этого начинает доходить до сознания. Я понаблюдал, как еще три птицы-шпиона были распакованы и установлены на запускные фермы. Про себя я пожелал им быстрого полета и удачи. Мне никогда не доводилось встречаться с пилотом, я даже не знал ее имени. Просто хотелось, чтобы она вернулась домой невредимой. Я надеялся, что есть кто-нибудь, кто порадуется ее возвращению. И подумал, как бы я себя чувствовал, если бы Лиз оказалась там, в быстро сгущающихся сумерках.

Поежившись, я направился дальше, к грузовому трюму номер два, где к облету Коари готовилась основная наблюдательная команда.

Трюм переоборудовали специально для экспедиции. Вокруг огромного отверстия грузового "люка натянули леера, чтобы мы могли, облокотившись на них, смотреть прямо вниз в этот кошмар. Капитан Харбо снижала судно до минимально возможной высоты. Она собиралась опустить нас до двадцати метров над землей, а потом, если окажется, что нам ничего не угрожает, до пятнадцати, а может быть, даже десяти. Мы хотели опуститься как можно ниже. Напряжение предстояло большое.

Когда я вошел, свет в грузовом трюме по чьему-то приказу был притушен. Свет гасили по всему судну. По плану, не должно светиться ни одно окно, корабль должен казаться розовым небесным китом невероятных размеров. Было особенно важно соблюдать затемнение наблюдательных и запускных трюмов. Нам не хотелось, чтобы сверкающее огромное отверстие в брюхе корабля привлекло хторран-ский эквивалент ночных бабочек или бог знает что еще.

Я остановился у лееров и нагнулся, всматриваясь в землю внизу. Она скользила мимо точно так же, как на дисплее в моделирующем отсеке. Только здесь, вблизи от настоящей мандалы, темная бугристая земля была покрыта пушистым ковром алой растительности со светящимися на ее фоне пятнами голубого норичника, который сползал по склонам холмов, как нерастаявшие снежные сугробы.

Теперь дирижабль скользил чуть ли не по земле. По мере приближения к цели он снижался. Когда мы будем в центре мандалы, уже стемнеет.

Мы медленно проплывали над внешними завитками поселения. Купола все больше и больше напоминали раковые опухоли. Бесформенные непонятные существа темными пятнами двигались в загонах. Я даже не представлял себе, кто или что это. Три червя вынырнули из-под земли, они изгибались и вертелись, пытаясь понять, что за гигантская тень скользит в их небе. Уже достаточно стемнело, но зрение у гастропод острее нашего. Они знали, что мы здесь.

Я поднял голову и посмотрел на других наблюдателей у лееров. Все они казались темными тенями на фоне сумерек. Здесь находилось всего несколько человек, а остальные собрались группками вокруг видеостолов и просматривали изображения, которые начали поступать с дистанционных датчиков. Как только открывался новый канал поступления данных, он связывался с одним из трех ганглиев-репитеров, а оттуда – со спутниковой сетью. Позже, когда будут собраны и связаны воедино все каналы, мы сбросим ганглии-репитеры в джунглях, вероятно, на каком-нибудь подходящем холме, и тогда в Хьюстоне, Атланте, Денвере, Окленде, Детройте, Монреале, Орландо, Гонолулу и всех других станциях можно будет вести прямой, в реальном времени, мониторинг гнезда.

За самым большим столом я заметил Дуайн Гродин; там было самое яркое освещение, и оно, подсвечивая лицо Дуайн снизу, придавало ей ужасный вид чудовища Франкенштейна. Я обогнул по леерам люк и самой небрежной походкой направился к светящемуся дисплею. Группа техников слушала, как Дуайн объясняла малопонятные технические детали увеличения контрастности изображений при ночной съемке – что-то насчет узкочастотных когерентных наноимпульсов. Глаз их не видит, но специальные сенсоры в камерах могут преобразовывать смесь импульсов в цветные стереоизображения.

На видеостоле был коллаж из материалов сегодняшнего сканирования, наложенных на самые свежие спутниковые карты. Казалось, там лежит небрежно расстеленное, рваное и мятое лоскутное одеяло и светится изнутри. Высоты на стереокарте были увеличены вдвое, чтобы подчеркнуть рельеф местности, а изображение самой местности медленно плыло, зеркально отображая продвижение корабля. Хотя рельеф внизу начал сглаживаться по мере приближения к центру мандалы, он по-прежнему имел уклон к северу. Более яркие пятна на карте показывали зоны, откуда в данный момент поступала информация с датчиков, согласно которой в изображение на видеостоле постоянно вносились коррективы.

Два техника посмотрели на меня, когда я подошел, и снова отвернулись к дисплею, как будто меня не существовало. Дуайн подняла голову, нахмурилась, поколебалась и продолжила свое косноязычное объяснение. Я не знал доктора наук, к которой она обращалась, но прочитал имя на ее нашивке: «Шрайбер Мариэтта». Миловидная дама. Серьезная проблема. Она посмотрела на меня, не узнала в темноте и опять перенесла свое внимание на Дуайн. Возможно, я потолкую с ней потом, а может быть, и нет. Ее поступок на прошлой неделе, казалось, не имел больше никакого значения. Я стал внимательно слушать Гродин.

Воспринимать ее тягучую речь было сущим мучением, но говорила она грамотно и по существу: -… включая военно-топографическую съемку из а-армейской с– сети. У людей в очаге заражения Коари, похоже, очень м-мало оружия. Все в– вооружение было выведено из строя. Шесть м-месяцев назад операция «Ночной кошмар» н-начала провоцировать отдельные случаи п-применения оружия и б– боеприпасов по всему Амазонскому бассейну. А т-три недели назад действующего о– оружия не осталось ни в одном из трех гнезд, стоящих п-первыми в списке наших целей. Информация, собранная во время сегодняшних облетов, г-говорит, что н-ни– какого н-нового оружия взамен выведенного из строя в лагерь Коари з-завезено не было. П-поэтому нам не стоит б-бес покоиться, что нас обстреляют снизу.

– Если только у них нет самодельного оружия, – добавил я.

Шрайбер встревоженно подняла голову. Она принимала меня за эксперта. Дуайн отреагировала медленнее, но более нервно. Она взглянула на меня через стол, злясь на мое вмешательство и сомневаясь, имею ли я право вообще присутствовать здесь. Сначала ее лицо застыло, потом вновь ожило, и по нему разлилась растерянность. Все его черты как будто спорили друг с другом, отражая смятение обуревавших Дуайн чувств. Ее глаза моргали, губы шевелились, руки вцепились в края стола. Наконец профессионализм победил.

– Я т-так не думаю, – выговорила она с мучительной четкостью. – И не п– просто п-потому, что им обычно недоступна т-технология, п-похоже, что и желание у них отсутствует. А-амазонские гастроподы явно не ждут особой опасности со с– стороны человека, и наоборот, н-на-селение б-бассейна, кажется, сумело п– приспособиться к заражению. – Она сердито взглянула на меня. – Одна из н-наших задач – выяснить, как л-людям удается м-мир-но существовать внутри хторранского общества.

– Внутри хторранского общества невозможно существовать мирно, – поправил я. – Мирно можно существовать внутри хторранина.

– Я ожидала, что в-вы с-скажете что-нибудь п-подоб-ное, – холодно заметила Дуайн. – В-все, чего вы хотите, это уничтожать и жечь.

– Типично армейский склад ума, – прокомментировала Шрайбер. – Не беспокойтесь. Это наша экспедиция, а не их.

Она так ничего и не поняла.

– Это не «склад ума», – спокойно сказал я, – а результат непосредственного наблюдения.

– В-вы жили с ренегатами, – прогнусавила Дуйан. – Вам л-лучше знать.

– Они кормили червей своими детьми! – резко ответил я. – Это не мирное сосуществование. Вы заблуждаетесь.

– Послушайте, Маккарти… – вмешался один из техников.

Я узнал его. Клейтон Джонс, крупный и крепко сбитый, он, по-видимому, был футбольной звездой в колледже или что-то в этом роде. Он всегда улыбался, похлопывал людей по спине и трахал все, что двигалось, или казалось способным двигаться, или, возможно, лишь однажды решило пошевелиться. Но сейчас его лицо было суровым, а голос – тихим и сдержанным. Готовый применить силу, он напрягся, но пока оставался на месте.

Я решил сломать ему переносицу, если он двинется. Я по-прежнему думал о пропавшем пилоте, и настроение у меня было далеко не добродушное. Клейтон Джонс явно воображал, что он защищает что-то; в его голосе слышалось плохо скрытое высокомерие.

– Вас сюда не приглашали, – подчеркнуто растягивая слова, произнес он. – Почему бы вам не упаковать свое никому не нужное мнение и не улететь отсюда ко всем чертям?..

– Простите? – послышался новый голос.

Мы обернулись. К видеостолу тихо, незаметно подошли генерал Тирелли и капитан Харбо. В темноте они казались двумя зловещими силуэтами.

– Если понадобится самолет, – вежливо заметила генерал Тирелли, – то капитан Харбо распорядится. Если же понадобятся черти, то их заменю я. Что же касается мнения капитана Маккарти, то он делает в точности то, что ему полагается по должности. – Она уперлась в Клейтона Джонса пронизывающим взглядом. – Его сюда пригласили. Он находится на борту, чтобы мы могли воспользоваться его огромным опытом. Он знает о червях больше, чем кто-либо другой на этом корабле. – Теперь Лиз смотрела и на Шрай-бер. – Даже вы. Так что надеюсь, что вы постараетесь воспользоваться каждой возможностью работать с ним.

Джонс опустил глаза, чтобы генерал Тирелли не заметила их выражения. Это было ошибкой. Генерал Тирелли была неглупа.

Она холодно посмотрела и добавила: – Если вам это не нравится, я буду рада откомандировать вас куда хотите. Кажется, на кухне есть вакансия посудомойщика.

Джонс, моментально подняв голову, застыл.

– Нет, мэм, – сказал он. – Со мной все в порядке.

– Гм. Посмотрим.

Тирелли недоверчиво посмотрела на него. Она имела дело с этим типом и раньше…

Доктор Шрайбер оказалась не такой шустрой. Она продолжала смотреть на меня в упор с многозначительной ухмылкой.

– Мне казалось, что это научная экспедиция, но ах, я вижу совсем иное. Приоритеты сместились, не так ли?..

Тирелли медленно повернулась к ней. Мне захотелось крикнуть: «Всем в убежище!» – Вы глупая маленькая сучка, – печально сказала Лиз. – Вы не способны удержать язык за зубами, да? Надо же быть настолько слепой, глупой и испорченной. Что за ужасный букет! О каких червях может идти речь, если на борту вы и ваше отношение к людям? Я не хотела говорить это на людях, но вы не оставили мне выбора. Вы – именно вы, доктор Мариэтта Шрайбер, – очень большая часть проблемы. На прошлой неделе вы нарушили порядок передачи оперативных сообщений по объединенной армейской и научной сети. Вы намеренно подвергли опасности жизнь этого человека и его полевого разведывательного подразделения. В результате ваших безрассудных действий были потеряны три жизни, а научное сообщество оказалось без ценной информации. Могу добавить, что вы не оставили капитану Маккарти абсолютно никакого выбора – только ответить тем, чем ответил он. И если доктор Зимф еще не провертела вам новую дырку в заднице за высокомерие, то позвольте мне исправить эту оплошность сейчас. Когда я увидела вас на борту, было уже поздно отсылать вас назад, но если бы я на прошлой неделе знала, что вы включены в состав вспомогательной научной команды, в ту же секунду ваше назначение было бы аннулировано. В этой операции нет места людям, которые ставят свои личные цели выше целей экспедиции.

– Не вам бы об этом говорить, – фыркнула Шрайбер. – Мне известно о вашей… связи!

В ее устах это прозвучало как нечто грязное.

– Это не связь, – спокойно ответила Лиз. – Он мой муж и находится здесь, потому что его прикомандировало мое командование – кстати, несмотря на мои возражения. Капитан Харбо может подтвердить. Она присутствовала при этом.

Шрайбер пожала плечами. Для нее логика не играла никакой роли.

– Ну и что? Вы меня не запугаете. Я не нахожусь под вашей юрисдикцией. Мой руководитель – доктор Зимф.

Генерал Тирелли неожиданно широко улыбнулась. Ого! Она щелкнула пальцами, и Корриган, один из. ее адъютантов, выступил вперед.

– Свяжитесь с доктором Зимф и сообщите, что я только что освободила доктора Шрайбер от ее обязанностей и посадила под арест. Она больше не член экспедиции. – Доктору Шрайбер она сказала: – Если бы у меня был свободный самолет, вы улетели бы в Рио сегодня же. К сожалению, нам предстоит искать пропавшего пилота, а она намного важнее для нас, чем вы. – Лиз повернулась к Корригану. – Уведите ее отсюда. Она мешает настоящей работе.

Адъютант крепко взял Шрайбер за руку. Она, казалось, хотела сказать что-то еще, но Корриган отрицательно покачал головой и мягко, но решительно посоветовал: – Не усугубляйте своего положения.

Под ошеломленными взглядами он увел доктора Шрайбер с наблюдательной палубы.

Генерал подождала, пока за ними закроется дверь.

Вследствие того, что расширение масштаба наблюдений позволило нам заняться систематизацией различных хторранских жизненных форм, мы гораздо лучше различаем индивидуальную изменчивость внутри отдельных видов, чем раньше. Например, кроликособаки демонстрируют го-раздо больший диапазон развития, чем считалось исходно.

Средняя кроликособака – если вообще можно говорить о таком существе, как средняя кроликособака, – обычно не превышает одного метра. Весит от двадцати до тридцати килограммов. Имеет очень толстые задние конечности, мускулистые передние и коренастое тело. Ступни обычно чересчур велики, а все тело покрыто толстым красным, розовым или светло-коричневым мехом. Чем темнее красный оттенок меха, тем больше нервных симбионтов несет в себе животное.

«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)