Радуги мигу дар

Гершуни Владимир

Палиндром (в переводе с греческого – бегущий назад) – слово или стих, одинаково читаемый как слева направо, так и справа налево.

Владимир Гершуни, автор поэмы «Радуги мигу дар», уверен, что сочинитель палиндрмов независимо от собственного желания не ведет за собой слово, а сам идет за словом… Работая в этом жанре, автор почти никогда не знает, что получится в конечном итоге…

Итог творчества В. Гершуни убеждает нас, что палиндром может быть не только досужей забавой, но и полноценным художественным произведением.

 

I

Утро — фон офорту

— О, ненароком око ранено! Шедевр ведешь, Асаркан, она — краса, роза зорь! Демон, но мед! Соло — голос, тело — полёт! Не день, а ночь она, но утро во рту — он могуч меж лал жемчугом и манит, сияя, истинами Амура чар — ума жар и мираж! О видеонюансы! Сна юное диво!
— Ого-го-го! Ишь, ударила лира души!
— …И ланит сила ли, истина ли, ценя ль глянец их и кос, а сок кипит, соню теребя, берёт юности пик; ценя Мурильо ли румянец — ура, жару! Жару, меценат! И тела балет и танец ему раж — жар и мираж! Ее шейка — так и ешь ее! Кич — носа фасончик! Вон, около локонов, ого — родинка! Камея! — Я ем, а как ни дорого, я не реву. Конец оценок. Уверен я у дев. Ее веду от кафе — де-факто, а в де-юре верю едва…
Кабак — мир дна, химер. Врем и хандрим и идем около комедии над жаргоном дна, банд монограждан и лиц из оппозицьи ли, или из армии мрази. Их умы — мухи. Они, шумя да гадя мушино, силились ударить тираду — эти лагэгалите; и маг утопии, потугами, им и веру добыл — ГУЛАГ. И мигал, у «Глыб» одурев, дна ловец и вице-Воланд, параноик, и он — арап. Речи — психоз. Ох и спичер! Он не опух упоенно? А мучил арапа паралич ума — вертит ум, и толпы дна, банды плоти мутит рев.
Дна мир перманентен. Их рев и иссортирит России верхи. Нет, не нам реприманд! Не нам ежедума мудёж жеманен, не нам уголовья дьявол огуманен, и марксист с «Искрами» монстра не нам утолил, отуманен арт-сном. И да пади он во говно! Шабаш!
А нам — ил лимана, море зорь и мир — озером, откуда под зев звездопаду, кто лире верил, и разумен и нем у зари, чутче речь туч, Сен-Санс нас нес зорями. О, во имя роз нес, еле телесен, вокал-болеро, как орел облаков.
Нам утра дар — туман. Нам боли мил обман. Утро — фон офорту. Мане нам, ага, Мане, Гогена-мага и ига Монро порномагии. А ревизорам магии — гамма роз и вера, Веласкес, да Сад — секса лев, и киники, муз оргия и гроз ум, кадрилевьюг ювелирдак, а муз аренда — на дне разума.

 

II

Море. Свет ищите в сером

 

О гранды дна (арго — тропарь и рапорт и черногон речи)! Вы, взвыв, гните крамолы пыл о маркетинг и гни, тимохи, лихо митинги! Ломы мы, мол, как Менгеле, гнем, как Игнат — штанги, а дроли — милорда цирком мокриц и максисиськами (аж умнел член мужа!), как уратории — Ротару, а тещ — тщета. Гни, комсомол, лом о смокинг, гни под икоту шуток и допинг мечту путчем! Гни в свинг! Уродим ретробандой од набор термидору! Навоз — и на грош организован, навоз или бомба — раб мобилизован.
О, НЛО полно, ***** няня, на небе! И максидисками оно тени кинет потоп… Укажу чуду-чужаку (чужак кажуч — иноманы нам они — иноони…) — нам бога наг обман: иго, бичи — боги! А нам — руд и кир и лирики дурмана колец удава-Арбата, браваду целок, мера гашиша, гарем… Еще монаха — паханом. У нас он дед. Но сану, ну, дедунь, яви динамо, помани, дивя! Мотни финтом!
Дед: — Ах, сомнамбул! Клубман МОСХа! Ах, собака Босха! Но сам же ж масон! И худолихи масоны носами, хилодухи, и худоломки, додик, молодухи. Ты сыт ими? — Ты стар, комедий демократ. Сыт! А ты, поклажа, забор гроба, зажал копыта — сив, с полосами, жерлобол режима, а салоп свис. А до отвала дев-то я отведал! — Автоода! Демагога мед! Или форте ретрофилии? — Я и неглиже нежил гения, обмерилинил и Рембо! — Весомо, гомосев! Ты сыт и максисиськами и максипиписьками? — Ага, я, сбесясь, ****, я рассек уд у кесаря! — Хи, спился в ясли, псих! Ха, до вони в свиноводах! Масон — террор этносам. Их и вера — секс кесарев да кир. Рабы баррикад! Мир им и мал, а един идеалами, мишурен и нерушим. — Вот и дна бароны! Вы нора бандитов. Вот и месит навоз зов антисемитов. Масоны ли бед адоробы, борода? Дебилы? Но сам ты раз недогоден — зарыт в омутомути, дудит ум от умов! — Сам умососом у масс! — Дед, не лай, не гениален! — на то Барбос обработан. Иди, водяру ищи у рядов, икры да дырки. И рому. Искукси, умори, индивид — удиви дни!
Дед (насосан): — … Ежели Леже не Гоген — Матисс, там, не Доре, не Роден, а уж Рубенс — не буржуа, нет. И Ленин элитен! — и, ладно, он — Дали. Гойя — йог, но и он, демагог, на Ван Гога мед лил и елей… О, ссаки Пикассо! А Малевич — иве лама, а клеёнка как не ёлка, а у неба — Бенуа и куртина манит руки, а картина манит рака, а барка — краба, а баран — араба, Леду — пудель, Таню — юннат (хи! ***тина манит обеих), немца — нацмен, атомодром — мордомота, а вокзал — Глазкова, а колбаса — Блока, Нину — Бунин, Неруду — дурень, USA — Васю, Асаркана — краса кафе-дамы («Made фак!»), а Милан — налима, а навагу — Гавана, а клопа — полка, вошь — шов, гниду — пудинг, а кота — патока, сыр — крыс, а шакала — каша, а Ватто — Оттава. А в Вене рвало Лавренёва. О, моде Вены неведомо, как я *****я, слабея. Я спился, слипся и дур груди лапал. Яйца как акация — висят. Я сив и вял. Если пил — се ля ви! Я — зюзя, а был — глыба, и хером орехи колотил и толок. Девовед и гомо, помоги!
— Рад бы, рад, да рыб дар — море зооозером… Видно ил лимана, миллион див — яромира дар и моря, волн лов и ход, — звоня пьяно, гоня пьяно вздохи моря. Мол угнетен гулом. Я ром тяну (мечту тут чем унять?). Тяну я ром. Мечта — шатче моря. Унять ее ропот, шик, ума гудение и недуга муки штопор… Дару моря не цензор, гул угроз не ценя, я рому рад — тянул, и, боле не будоража, жар одубенело бил. Унять зорь гул и силу гроз…
Но с овиди вижу: гнется марс. Вышел пират, стар и плешив, срамя стеньгу. Живи, диво-сон — корсар-ас — рок миробоен! Кормила дал им рок. Необорим корсара срок! И лавы (звонче ветра завывы в азарте!) вечно взывали: «Ас, ура! Пари, мира паруса!» О видение! И не диво, а так азартила палитра заката: моревером витал, зорок, скор, озлатив море. Вил, кружа в ажур кливером, иерохореи. Вот еврокитча мажор-декор! В марине пен и рам, в роке, дрожа — мачт и корветов гнется стеньг лес… Ура, карусель вод, адоворота заторовод адов! И мяли мили, тупили кили пути ли милями, или милипуты по туче мечут топы? Тупили мили яро мытари-пираты — моря сноб или Билли Бонс? Вор Рима? Фрайер Марселя?.. А галс смотан на кливере. Перевил канатом, слагая лес рам, рей… Арфа миров! И лови, фразер грез, арф и воли яроморя веерохореев ум, магии гамму! — и нимбом обмини аса, удивись и видописи, подивись и виду юнг — ох и сила души! — и микрозоркими, ишь, удались! — их огню — ура! («Жару, салаги!» — мигал ас.) Ура! Жару! (Ас: «Аминь!») Они — синоним аса: и мы-де, смена, канем седыми.
У моря не ревизор гулу гроз, и верен я рому! Асу рапортую, опьянен — я пою утро, паруса и китоботики. О видение! И не диво? Или — море сна?.. Море! О, мое романсеро! Мили уже режу мотоботом, одно рьяно гоня рондо вод — адоворохи, хоровод адов моторов, водоверти пик! — и кипит рев водоворотом, смял клямс и гнет стеньги, гнет и битенг, и ералашем смешала реи и лес рам, — и лес, и лисели, марсели…
Яро мы боролись — силоробы моря, мореходы — в выдохе ром! Ах и лисы, рыси! Лиха сила-темногон! Метались, как ада чада: «SOS! SOS! SOS!» Ах и лиха сила вод… О, довались мотоботом! А были вынесены в илы, ба! — то бот летел в адоверчи чрево, да влетел в ила залив. (Я еле, белым, влетел, в мыле белея, а рутина мук былую улыбку манит.) Ура необоримым! В атомы вымотав, мы миробоен и ига мономагии мир — гримасу с Иисуса, мир-грим, вымыв — мир адоворотом моторов одарим! Магии максириска мигам, юнг огню — ура! День, гори! Мир огнедару иеромагии, ига морей, маревоверам яромира, зари моря! Кабак воледелов хорош, тесен — лавина и лава лиан, и вал несет шорох… Нам уши Шуман радовал, славя вал-славодар, как жен одаряя — Радонеж. И мачтами, и матчами манит, и нам море, мир — примером. Я о матче мира — пари, мечта моя, и муз изуми!
Мудри, мир дум, соли силос, икоты вытоки! А нам у того, в озере, березового тумана утра — замер, омыт, серебрян яр бересты морем; азарту ли сиянья и сил удивяся, виду мира, — доведя, дев одарим — мы ли милым мир берестой отсеребрим!

 

III

Трах-арт

 

Отмечтав — и виват! — чем-то мы дики: гики, дым — игру пурги, метель плетем! Мир окурим и мир укорим, мишуря, уходим и до *** рушим; дел сих арт-страх и след, и ига мира дар и магии — манит к тинам ада, и чёрту глаза лгут речи оговору сурового, которыми наго поганим мы роток, и чёрта морали мил аромат речи.
— Такси искать? Ведь мода — на дом дев… — Она: — Да, но… Мм… гмм… А та ль плата? — Я: — А какая такса ласкать? — Кир и чирик. А на улице дам за грош — оргазма децилу. Я: — О моя Медея, едем! — О, едем, Амедео! А ты-то от кого, кто? — Я лично камикадзе в законе Цоя оценок, а звезда Кима. Кончил я кафефак. — Фак-шлак! А факал шкаф? Как? Мебель ль ****? — Эхх-кххе… — На мотор! Элите в сером юморе светил, эротоман? — Ахх-кхха… — А Ким около сатиры потуг, и фигу топырит, а соло — комика. — Ну, «фиат» — тайфун! Езда — Кима кадр, орда камикадзе! (У дивана, на виду — залазь. О, к ноге легонько!..) Она: — Рано, цыц! Шевро порвешь. А дома дам, о да!.. —
… О вине лениво. А дама: — Ты тамада! — Еще? — А цаца алела: — О, да не надо! — Ей не претило ли терпение? Аха-ха! На вид ангел, а лег на диван — мечта! Дал бог обладать чем, и игрой оргии ее честь отсечь — девчонка как ночь ведь! Вот, на: блеск аксельбантов — тело пери, мир эполет, а ноги пери — мир эпигона, и с репу перси, и мак — сосками, а руки пери — пир Эпикура! Ну, чара — карачун! — А? Да-да, Лукулла, да-да… — О видео-ню, о юное диво! — Эххк-ххе… Милашка, как шалим? — Мода задом. — (Ого, и ей о моде ведомо!) Но Дадон — еле-еле… О лихолетье — тело хило! Напречь силы — пыл исчерпан. И гений неги силился… Слились…
— Еще! Еще! —
… Еле-еле. Тела шок — ошалеть! Но свились, осилив сон. Тел переплет. А мед Эдема течет, а сор Эроса летел — жарко, мокр, аж как лето потел. — Тише, псих! Ох и спешит! — Эрогения бес, я и дев учу, мучу ведь и я себя — и не горе! — Ах, херогений! Не горе, ха! — А хер гнал план греха, ох и лихо! Он не опух упоенно — жалил и пилил, аж ад укорял, ахал яро, куда
синепенис лазил и лизал у дна манду. Ишь, ударила лира души! Ишь, оргазм за гроши! Отлично кончил-то!
Еще силились… Хо, мечтатель, а летать чем? Ох, деводум-деводёр-бредовед-мудовед! Мечтать чем? Мечен, а нечем! Но вон, ага: наг рот — орган целок, — колоколец «ала-ла-ла». Там оралисток и чёрта мат, речь икот — сила, аромат! — А, кунак? А ну-ка, усосу! — О видео-мисс, о соси мое диво!
Немота. Томен рот. А рот — оратор. Да рот от трепа заперт — то-то рад!
Акт — сила! Рот — органа грот: оралистка.
Конец сценок. Утро. Во рту солило, скисал классик. Солилось ему в уме: на вот — огуляв ее, вял, уготован к Олимпу — томен и немо туп, милок — лингвист сив, гнил. Он вял явно. Он нем, томен, нем отменно, он нем, именно. Шабаш! Акт-осечка — как чесотка.

(1971, 1979, 1993)