Факелы в храме горели медленно и ровно, время от времени помаргивая, когда кто-нибудь проходил мимо. Их свет озарял лица людей, собравшихся в небольшой комнатушке в стороне от главного зала. Присутствовали все: и те, кто по виду ничем не отличался от обычных людей, и те, кто выглядел не совсем обычно: женщина-кошка, мужчина с головой шакала, обладатели крыльев, крокодильей кожи и птичьих голов.

Заговорил Осирис, зрящий-в даль.

– Крылатая грядет.

– Она – одна из нас?

– Она поможет нам?

– Прямо – нет, – ответствовал Осирис. – Но она хранит в себе то, чему будет дана власть совершать великое. Сейчас нам остается лишь ждать.

– Мы ждали долго, очень долго, – проговорил Анубис-шакал. – Мы сможем подождать еще немного.

Все остальные ответили ему одобрительным бормотанием. И вновь живые боги погрузились в терпеливое ожидание.

Номер луксорского отеля «Винтер Пэлас» превратился в настоящее пекло, хотя утро еще только начиналось. Вентилятор под потолком утомленно перемешивал безжизненный воздух, и пот ручейками стекал по ребрам и груди Соколицы, которая лежала на кровати, опершись на локоть, и смотрела, как Джош Маккой заправляет в камеру новую кассету. Он взглянул на нее и улыбнулся.

– Пора выходить.

Она лениво улыбнулась ему в ответ, легонько обмахивая себя крыльями, которые давали больше прохлады, чем неторопливо вращавшийся вентилятор.

– Как скажешь. – Соколица поднялась, гибко потянулась и взглянула через плечо на Маккоя, который наблюдал за ней. Она прошла мимо него, грациозно уклонившись от его протянутых рук. – Тебе не хватит на сегодня? – поддразнила она, вынимая из шкафа чистую пару джинсов. Потом втиснулась в них, хлопая крыльями, чтобы удержать равновесие. – В этой прачечной их, наверное, в кипятке выстирали. – Она сделала глубокий вдох и рывком застегнула неподатливую «молнию». – Уф.

– Зато смотрится потрясающе, – заметил Маккой.

Он подошел к ней сзади и обнял ее, и кожа у Соколицы пошла мурашками, когда мужчина принялся целовать ее в шею и ласкать грудь, все еще чувствительную после их утренних забав.

– По-моему, ты сказал, что нам пора выходить.

Маккой вздохнул и неохотно отстранился.

– Пора. Мы должны встретиться с остальными через… – он бросил взгляд на свои часы, – через три минуты.

– Очень жаль, – бросила Соколица с шаловливой улыбкой и принялась натягивать топ на узких бретельках. – Думаю, тебе удалось бы уговорить меня проваляться весь день в постели.

– Дела не ждут. – Маккой распахнул двери шкафа в поисках подходящей одежды, пока Соколица натягивала свой топ. – Мне не терпится увидеть, действительно ли эти самопровозглашенные живые боги могут делать все то, что говорят.

Она наблюдала, как он одевается. Его худощавое мускулистое тело восхищало и будило желание. Светловолосый и подтянутый, Маккой был талантливым документалистом и оператором – и изумительным любовником.

– Все взяла? Не забудь шляпу. Солнце печет, даром что зима.

– Все, что нужно, при мне. Идем.

Маккой перевернул табличку «Не беспокоить», все еще висевшую на дверной ручке, другой стороной и запер дверь. В коридоре было тихо и пусто. Тахион, должно быть, услышал их приглушенные шаги, потому что высунул голову из-за двери, когда они проходили мимо его номера.

– Доброе утро, Тахи, – поздоровалась Соколица. – Мы с Джошем, отцом Кальмаром и Хирамом собираемся на дневную церемонию в храме Живых Богов. Хочешь с нами?

– Доброе утро, милая. – Тахион, просто ослепительный в халате из белой парчи, сдержанно кивнул Маккою. – Нет, спасибо. Я увижу все, что мне нужно, на встрече сегодня вечером. Сейчас слишком жарко, чтобы соваться на улицу. – Доктор пристально посмотрел на нее. – Ты здорова? Что-то ты бледная.

– Наверное, и на меня жара плохо действует, – отозвалась Соколица. – Жара, да еще местная еда, вода… Или, скорее, микробы, которые в них живут.

– Не хватало нам только, чтобы ты заболела. – Такисианин нахмурился. – Идем, я быстренько тебя осмотрю. Выясним, что с тобой такое, да и я хоть что-нибудь полезное смогу сделать.

– Нам сейчас не до того. Нас уже ждут…

– Соколица, – перебил ее Маккой с обеспокоенным видом. – Это займет всего несколько минут. Я спущусь и скажу Хираму и отцу Кальмару, что ты задерживаешься. – Женщина заметно заколебалась. – Пожалуйста, – добавил он.

– Ну ладно. – Она улыбнулась ему. – Встретимся внизу.

Маккой кивнул и зашагал по коридору дальше, а Соколица пошла вслед за такисианином в его роскошно обставленный номер. Гостиная у него была просто огромная, и здесь оказалось куда прохладнее, чем в номере, который она делила с Маккоем.

«Хотя сегодня утром нам было бы жарко где угодно».

– Ничего себе, – подытожила она, оглядев пышную обстановку. – Мне, наверное, отвели комнату для прислуги.

– Впечатляет, правда? Особенно мне нравится кровать. – Тахион махнул в сторону роскошного ложа с белым сетчатым балдахином, которое виднелось в открытую дверь спальни. – На нее надо подниматься по ступенькам.

– Да, весело.

Он озорно прищурился.

– Не хочешь попробовать?

– Нет, спасибо. Я с утра уже получила свою порцию утех.

– Соколица, – шутливо упрекнул ее Тахион. – Я просто не понимаю, что ты нашла в этом человеке. – Он вынул из шкафа кожаный саквояж с медицинскими инструментами. – Садись вот сюда, – он похлопал по сиденью плюшевого кресла, – и открывай рот. Скажи «а а а».

– А а а, – послушно повторила Соколица, усевшись.

Доктор заглянул ей в рот.

– Хм, горло с виду симпатичное и вполне здоровое. – Он быстро проверил ей уши и заглянул в глаза. – Вроде все в порядке. Расскажи мне, на что ты жалуешься. – Он вытащил из саквояжа стетоскоп. – Тошнота, рвота, головокружение?

– Тошнота и рвота.

– Когда? После еды?

– Да нет. По-всякому.

– Каждый день?

– Нет. Может, пару раз в неделю.

– Хм. – Он поднял ее рубаху и приложил стетоскоп к ее левой груди. От прикосновения холодной стали к коже женщина вздрогнула. – Прости… сердцебиение сильное и регулярное. И давно тебя рвет?

– Где-то с пару месяцев. Это началось еще до турне. Я думала, это из-за стресса.

Доктор нахмурился.

– Ты два месяца чувствуешь себя плохо и не пришла ко мне? Я же твой врач.

Она смущенно заерзала.

– Тахи, у тебя было столько дел. Мне не хотелось тебя отрывать. Думаю, дело в путешествии, в еде, в другой воде, в других гигиенических стандартах.

– Предоставьте мне ставить диагнозы, юная леди. Ты достаточно спишь или твой новый дружок не дает тебе покоя ни днем ни ночью?

– Я всегда ложусь вовремя.

– Не сомневаюсь, – сухо ответил он. – Но я спрашивал тебя совсем не об этом. Ты высыпаешься?

Соколица вспыхнула.

– Ну разумеется.

Тахион убрал инструменты обратно в саквояж.

– Что у тебя с менструальным циклом? Все в порядке?

– Ну, у меня небольшая задержка, но так уже бывало, хотя я и принимаю противозачаточные таблетки.

– Соколица, попытайся быть поточнее. «Небольшая задержка» – это сколько?

Она закусила губу и слегка взмахнула крыльями.

– Ну… не знаю… наверное, пару месяцев.

– Гм. Пойдем сюда.

Он провел ее в спальню – кондиционер здесь работал на полную мощность, и температура была градусов на двадцать ниже – и жестом указал на кровать.

– Снимай джинсы и ложись.

– Ты уверен, что это медицинский осмотр? – поддразнила она.

– Позвать самую пожилую горничную?

– Не говори глупостей. Я тебе доверяю!

– А зря, – ухмыльнулся Тахион. Соколица сбросила кроссовки и стянула с себя джинсы, и он вскинул бровь. – Ты что, не носишь нижнее белье?

– Никогда. Оно только мешает. Топ тоже снимать?

– Если ты его снимешь, то можешь никогда не выйти из этой комнаты, – пригрозил Тахион.

Она рассмеялась и чмокнула его в щеку.

– Да что здесь такого? Ты тысячу раз меня осматривал.

– В соответствующей обстановке, когда на тебе был халат, а в кабинете присутствовала сестра, – возразил он. – И ни разу еще без одежды, ну… или почти без одежды, – поправился он, – и в моей спальне. – Такисианин бросил ей полотенце. – На, прикройся.

Она принялась оборачивать полотенце вокруг бедер, и Тахион залюбовался ее длинными загорелыми ногами и крепкими ягодицами. Порыв охлажденного воздуха от работающего кондиционера – и вся ее кожа пошла мурашками.

– Только чтобы руки были не холодные, – предупредила Соколица, когда он встал на колени рядом с ней.

– Они будут горячие, как мое сердце, – заверил ее доктор и принялся ощупывать ее живот. – Так больно?

– Нет.

– А так? А вот так?

Женщина покачала головой.

– Не шевелись, – велел он. – Мне понадобится стетоскоп. – На этот раз он погрел его в руке, прежде чем прикоснуться к животу пациентки.

– Расстройство желудка часто случалось?

– Иногда.

Странное выражение промелькнуло на лисьем лице Тахиона, когда он помогал ей подняться с кровати.

– Натягивай джинсы. Я возьму у тебя кровь на анализ, а потом можешь изображать из себя туристку вместе с остальными.

Когда она закончила шнуровать кроссовки, он уже держал в руках шприц. Соколица протянула руку, поморщилась, когда он ловко нащупал вену, смазал кожу спиртом, вколол иглу и набрал в шприц кровь. Как завороженная, она следила за его действиями и вдруг поняла, что от вида крови ей плохо.

– Черт!

Она бросилась в спальню, оставив за собой маленькое облачко перьев, и, нагнувшись над унитазом, извергла в него завтрак, который они с Джошем заказали в номер, а также остатки позднего ужина с шампанским.

Тахион придерживал ее за плечи, пока ее выворачивало, а когда она в изнеможении привалилась к стенке ванны, вытер ей рот мокрым и теплым полотенцем.

– Ну, жива?

– Наверное. – (Он помог ей подняться на ноги.) – Это все кровь. Хотя мне никогда раньше не становилось плохо от вида крови.

– Соколица, думаю, не стоит тебе ехать на эту экскурсию. Тебе сейчас самое место в постели, одной, с чашкой горячего чаю.

– Нет, – запротестовала она. – Со мной все нормально. Это все из-за переездов. Если мне станет плохо, Джош привезет меня обратно в отель.

– Никогда не понимал женщин. – Такисианин удрученно покачал головой. – Предпочесть обычного человека, когда ты могла бы выбрать меня. Иди сюда, я заклею дырку, которую проделал в твоей руке. – Он принялся возиться с марлевым тампоном и пластырем.

Соколица нежно улыбнулась.

– Вы такой милый, доктор, но ваше сердце погребено под прахом прошлого… Похоже, я дозрела до серьезных отношений, но мне кажется, что ты не мог бы дать мне этого.

– А он может?

Она пожала плечами, и ее крылья затрепыхались в такт.

– Надеюсь. Посмотрим.

Взяв с кресла сумочку и шляпу, она направилась к двери.

– Соколица, может, передумаешь?

– Ты о чем? О себе или об экскурсии?

– Об экскурсии, злючка.

– Я прекрасно себя чувствую. Не волнуйся, пожалуйста. Честное слово, за всю мою жизнь никогда еще за меня не волновались столько человек сразу, как в этой поездке.

– Это потому, милая, что под броней своей нью-йоркской славы ты невероятно уязвима и вызываешь желание защитить тебя. – Он распахнул перед ней дверь. – Осторожнее с Маккоем. Я не хочу, чтобы тебе было больно.

Она поцеловала его на прощание, крылья задели косяк, и перья облачком полетели на пол.

– Проклятье! – Соколица наклонилась и подобрала одно. – Что-то в последнее время их выпадает слишком много.

– Правда? – Тахион, казалось, заинтересовался. – Не беспокойся. Горничная все уберет.

– Ладно. Пока. Развлекайся с анализами.

Глаза у Тахиона, когда он провожал взглядом грациозную фигурку Соколицы, были встревоженные. Он закрыл дверь, сжимая в пальцах ее перышко.

– Не нравится мне все это, – сказал он вслух, проводя пером по подбородку. – Совсем не нравится.

Соколица заметила Маккоя в фойе гостиницы – он разговаривал с плотным смуглым мужчиной в белой униформе, два его спутника стояли неподалеку.

Хирам Уорчестер, старый верный друг Соколицы, был облачен в один из своих сшитых на заказ летних костюмов, но одежда висела на нем мешком, как будто Хирам потерял какую-то часть из своих трехсот с лишком фунтов. Наверное, напряженный график путешествия сказывался и на нем тоже. Но рядом с отцом Кальмаром, бессменным пастырем Церкви Иисуса Христа, Джокера, Хирам казался почти тростинкой. Святой отец был ростом со среднего мужчину и толщиной с двоих. Лицо у него было круглое и серое, глаза скрывались за мигательными перепонками, а вокруг рта свисали щупальца, похожие на постоянно копошащиеся усы. Конечно, он напоминал одного из лавкрафтовских Обитателей Бездны, но на самом деле был куда более милым.

– Соколица, – сказал Маккой. – Это мистер Ахмед. Он из туристической полиции. Мистер Ахмед, это Соколица.

– Очень приятно, – сказал гид, склоняясь над ее рукой.

Соколица улыбнулась в ответ и поприветствовала Хирама и священника. Потом обернулась к Джошу, который пристально смотрел на нее.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Джош. – У тебя неважный вид. Тахион там что, целую кварту крови из тебя выкачал?

– Ну что ты. Я прекрасно себя чувствую, – сказала она, вместе с Ахмедом и прочими направляясь к ожидавшему их лимузину.

«Если я все время буду это повторять, – добавила она про себя, – может быть, мне даже удастся самой в это поверить».

– Ну, что теперь? – спросила Соколица, когда они все остановились перед будкой охраны, сделанной из стекла и металла. Внутри сидели двое до зубов вооруженных полицейских, а сама будка находилась рядом с высокой стеной, окружавшей островок пустыни площадью несколько акров, который представлял собой храм Живых Богов. Поверх побеленной стены тянулись несколько рядов колючей проволоки, периметр патрулировали люди в синей форме с пулеметами. Белая стена на фоне сверкающего песка и ярко-синего египетского неба казалась ослепительной.

– Это все из-за секты Hyp, – пояснил Ахмед, указывая на вереницу туристов, ожидавших своей очереди войти на территорию храма. – Мы установили два детектора, один для обнаружения металла, второй – нитратов. Эти фанатики твердо намерены уничтожить храм. Они уже совершили несколько серьезных нападений, но пока что их всегда удавалось остановить прежде, чем они успевали нанести большой урон.

– Что это за секта Hyp? – поинтересовался отец Кальмар.

– Они последователи Нура аль-Аллы, лжепророка, задумавшего объединить все исламские секты под своим началом, – пояснил Ахмед. – Он решил, что Аллаху угодно уничтожение всех, кого изуродовал вирус дикой карты, поэтому храм Живых Богов стал одной из мишеней его последователей.

– Нам что, придется стоять в очереди наравне с туристами? – капризно вопросил Хирам. – Мы ведь находимся здесь по особому приглашению.

– Нет-нет, мистер Уорчестер, – поспешно заверил Ахмед. – Ворота для почетных гостей там. Вам не придется ждать. Сюда, пожалуйста.

Они потянулись за Ахмедом, и Маккой прошептал Соколице:

– Мне никогда еще не доводилось проходить через вход для почетных гостей, только через вход для прессы.

– Держись за меня, – пошутила она. – Я покажу тебе множество мест, где ты никогда не бывал.

У входа для почетных гостей тоже имелись детекторы. Затем они прошли сквозь металлические ворота под пристальными взглядами сотрудников службы безопасности, облаченных в голубые одеяния, которые носили последователи Живых Богов; сумочку Соколицы и камеру Маккоя досмотрели весьма тщательно.

Когда Маккой получил свою аппаратуру обратно, к ним приблизился немолодой мужчина. Невысокого роста, дочерна загорелый, сероглазый, седоволосый и с роскошной белой бородой, которая ярко контрастировала с его струящимися голубыми одеждами, он так и лучился здоровьем.

– Меня зовут Опет Кемель, – возвестил он. Голос у него был низкий и мелодичный, и он отлично знал, как им пользоваться, чтобы добиться внимания и уважения. – Я – верховный жрец храма Живых Богов. Мы очень рады, что вы смогли почтить нас своим присутствием. – Он перевел взгляд с отца Кальмара на Соколицу, затем на Хирама и Маккоя и снова на Соколицу. – Да, мои чада будут довольны, что вы посетили нас.

– Не возражаете, если мы будем снимать церемонию? – уточнил оператор.

– Отнюдь. – Он радушно простер руки. – Идемте, я провожу вас на лучшие места.

– Не могли бы вы немного рассказать об истории храма? – попросил отец Кальмар.

– С радостью, – отозвался Кемель, шагая впереди. – Эпидемия дикой карты, разразившаяся в тысяча девятьсот сорок восьмом году, вызвала множество «мутаций» – так, если не ошибаюсь, их называют, – среди которых были прославленный Наср-аль-Хазиз, Хоф и другие великие герои прошлого. В то время многие мужчины из Луксора работали в доках Порт-Саида и были поражены вирусом. Некоторые передали его своим детям и внукам. Подлинный смысл этих мутаций открылся мне примерно десять лет назад, когда я увидел, как маленький мальчик заставил облака пролиться долгожданным дождем над полем своего отца. Я понял, что он – воплощение Мина, древнего бога урожая, и его появление – предвестник возрождения древней религии. Тогда я был археологом и только что обнаружил совершенно сохранный храмовый комплекс, – он указал себе под ноги, – прямо под площадкой, на которой мы сейчас стоим. Я убедил Мина в его предназначении и нашел других таких же, как мы: Осириса, человека, который был объявлен мертвым, но вернулся к жизни и обрел способность видеть будущее, Анубиса, Таурт, Тота… С годами все они собрались в храме, чтобы слушать молитвы, которые возносят им верующие, и творить чудеса.

– Какие именно чудеса? – поинтересовалась Соколица.

– Самые разные. К примеру, если женщине, которая носит дитя, приходится туго, она молится Таурт, покровительнице беременных и рожениц. Таурт обещает ей, что все будет хорошо, и она действительно благополучно разрешается от бремени. Тот улаживает споры, ему ведомо, кто говорит правду, а кто лжет. Мин, как я уже говорил, может вызвать дождь. Осирис видит будущее.

– Ясно. – Утверждения верховного жреца казались вполне правдоподобными, ведь Соколица знала, какими способностями вирус может награждать людей. – И сколько их, этих богов?

– Наверное, двадцать пять. Некоторые на самом деле ничего не умеют, – доверительным тоном сообщил Кемель. – Вы называете таких джокерами. Однако они похожи на древних богов – например, у Бает тело покрыто мехом и есть когти – и дают большое утешение людям, которые приходят к ним с молитвой. Но вы сейчас сами все увидите. Церемония начнется с минуты на минуту.

Жрец провел их мимо групп туристов, фотографировавшихся на фоне изваяний богов, и лотков, с которых продавали всякую всячину – от кодаковских пленок, брелоков и кока-колы до имитаций древних украшений и статуэток богов. Они прошли сквозь узкий проем в стене, сложенной из глыб известняка на одном уровне впритык к склону утеса, и спустились по выщербленным каменным ступеням. В строении, освещенном электрическими фонарями, похожими на моргающие факелы, царила прохлада. Лестничные пролеты украшали великолепные резные барельефы со сценами повседневной жизни Древнего Египта, изображениями зверей, птиц, богов и богинь.

– Реставраторы совершили настоящее чудо! – воскликнула Соколица, восхищенная первозданной красотой рельефов, мимо которых они проходили.

– Вообще-то, – улыбнулся Кемель, – здесь все осталось в том виде, в каком я нашел его двадцать лет назад. Мы, разумеется, добавили кое-какие современные удобства, например электричество.

Они вошли в просторное помещение, что-то вроде амфитеатра со сценой, обращенной к рядам каменных скамей. Вдоль стен тянулись стеклянные витрины, где были выставлены предметы, которые, как объяснил их гид, обнаружили в храме. Маккой методично заснял их все до единого, посвятив несколько минут деревянным статуям, таким ярким, как будто краска на них высохла только вчера; бусам, ожерельям и нагрудникам из лазурита, изумрудов и золота; чашам, выточенным из полупрозрачного алебастра; сосудам для притираний, которым искусные мастера придали форму зверей; украшенным великолепной инкрустацией крохотным ларчикам, доскам для настольных игр… Перед ними были выставлены непревзойденные сокровища погибшей цивилизации – цивилизации, которую, как показалось Соколице, Опет Кемель с его храмом Живых Богов пытается возродить.

– Ну вот мы и пришли.

Кемель указал на несколько скамей перед самой сценой амфитеатра, затем слегка поклонился и покинул своих гостей.

Вскоре амфитеатр заполнился людьми. Огни померкли, в зале наступила тишина. Сцену осветил луч прожектора, негромко заиграла музыка, столь же древняя и таинственная, как и сам храм, и потянулась процессия живых богов. Первым появился Осирис, бог смерти и возрождения, со своей супругой Исидой. Следом шел Хани с золотым знаменем. Тот, ибисоголовый судия, вел своего ручного павиана. Шу и Тефнут, брат с сестрой, бог и богиня воздуха, плыли над полом. Себек, обладатель темной чешуйчатой крокодильей кожи и длинного рыла, следовал за ними. Голову Хатор, великой матери, венчали коровьи рога. Бает, богиня-кошка, ступала мягко, ее лицо и тело покрывал рыжеватый мех, из пальцев торчали длинные когти. Мин с виду казался совершенно обычным человеком, если бы не маленькое облачко, которое висело над его головой и следовало за ним повсюду, куда бы он ни пошел, словно послушный щенок. Бэс, карлик с красивым лицом, кувыркался и ходил на руках. У Анубиса, бога царства мертвых, была голова шакала. У Гора – соколиные крылья…

Они все шли и шли, один за другим медленно пересекали сцену и усаживались на позолоченные троны, и их представляли публике на английском, французском и арабском языках.

После представления боги начали демонстрировать свои способности. Шу и Тефнут парили в воздухе, играя в пятнашки с облачком Мина… когда вдруг оглушительная стрельба прервала эту идиллию и запертые в амфитеатре зрители в ужасе закричали. Сотни туристов вскочили со своих мест и заметались, словно перепуганное стадо. Многие бросились к задним дверям, и очень скоро лестницы запрудили охваченные паникой кричащие люди. Маккой при первых же звуках выстрелов повалил Соколицу на пол и прикрыл ее своим телом, затем потащил к одному из толстых, украшенных искусной резьбой каменных столбов, возвышавшихся по обе стороны от сцены.

– Ты цела? – выдохнул он, выглядывая из-за колонны туда, где царило всеобщее смятение. Его камера стрекотала не переставая.

– Угу. Что это?

– Трое с пулеметами. Похоже, они стреляют не в людей, а в стены.

Мимо колонны просвистела пуля. Послышался звон бьющегося стекла: террористы колотили витрины, заполненные бесценными экспонатами, и уродовали покрытые прекрасной резьбой стены пулеметными очередями.

Живые боги бросились наутек при первых же звуках стрельбы. На сцене остался лишь один из них, тот, кого назвали Мином. В тот миг, когда Соколица выглянула из-за колонны, туча, появившаяся из ниоткуда, повисла над головами террористов. Из нее хлынули потоки дождя, и нападавшие, оскальзываясь и теряя равновесие на мокром каменном полу, бросились врассыпную в попытке укрыться от бешеного ливня. Соколица, рывшаяся в сумочке в поисках своих металлических когтей, заметила Хирама Уорчестера – он стоял в одиночестве, и на лице у него было выражение крайнего сосредоточения. Один из нападавших испуганно вскрикнул: пулемет выскользнул у него из рук и упал на ногу. Он с воплем повалился на пол, из раздробленной ступни брызнула кровь. Хирам вперил взгляд во второго террориста; к этому времени Соколица натянула свои перчатки.

– Я попытаюсь подняться над ними, – сказала она Маккою.

– Будь осторожна, – попросил он, не переставая снимать все происходящее.

Она сжала пальцы, облаченные в кожаные перчатки, каждый палец которых оканчивался острым как бритва титановым когтем. Ее крылья подрагивали в предвкушении, пока она брала разбег, затем оглушительно забились, и она бросилась вперед и взвилась в воздух…

…чтобы со всего размаху рухнуть на пол.

Она приземлилась на четвереньки, ободрав ладони о шершавые камни и так сильно ударившись левым коленом, что оно занемело после первого приступа ошеломляюще острой боли.

Соколица долго не могла поверить в то, что случилось. Она ничком лежала на полу, слушая, как свистят вокруг пули, потом поднялась и вновь с силой забила крыльями. Но ничего не произошло. Взлететь она не могла. Женщина стояла посреди зала, не замечая бушующего вокруг оружейного огня, и пыталась понять, что происходит, что с ней не так.

– Соколица, ложись! – заорал Маккой.

Третий террорист прицелился в нее, выкрикивая что-то бессвязное. Внезапно его лицо исказилось от ужаса, и он взмыл под потолок. Пулемет выскользнул у него из руки и камнем полетел на пол. Хирам, казалось, тут же потерял к нему всякий интерес, и бандит рухнул с высоты тридцати футов вниз, в руки подоспевших охранников, которые уже повалили на пол оставшихся террористов. В зал ворвался Кемель с искаженным от ужаса лицом.

– Благодарение милосердным, вы не ранены! – воскликнул он, бросившись к Соколице, которая все еще не могла прийти в себя после того, что с ней произошло.

– Да, – согласилась она отрешенно, оглядывая стены зала. – Взгляните только, что они натворили!

Маленькая деревянная статуэтка, инкрустированная позолотой, кусочками фаянса и драгоценными камнями, разбитая в щепки, лежала у ног женщины. Она наклонилась и бережно подобрала обломки, но хрупкое дерево рассыпалось от ее прикосновения, и в руках у нее осталась кучка позолоченной шелухи и драгоценных камней.

– Пролежать в земле столько времени, и все ради того, чтобы быть уничтоженной этими безумцами… – негромко прошептала крылатая красавица.

– Что поделаешь, – пожал плечами Кемель. – Стены можно отреставрировать, а в витрины положить новые экспонаты.

– Кто были эти люди? – спросил отец Кальмар, невозмутимо отряхивая сутану от пыли.

– Члены секты Hyp. – Жрец плюнул на пол. – Фанатики!

К ним подбежал Маккой с камерой через плечо.

– Я же велел тебе быть осторожней, – упрекнул он Соколицу. – Хорошенькие же у тебя понятия об осторожности – стоять столбом посреди зала, когда всякие идиоты палят из автоматов! Слава богу, Хирам следил за этим парнем.

– Я знаю, – сказала Соколица, – но все задумывалось совсем не так. Я пыталась подняться в воздух, но у меня ничего не вышло. Со мной никогда еще не было ничего подобного. Странно. – Она отбросила прядь волос со лба, вид у нее был встревоженный. – Не понимаю, что произошло.

В зале все еще царила сумятица. Если бы террористы стреляли по людям, а не по символам древней религии, жертвы могли бы исчисляться сотнями, однако все ограничилось несколькими десятками туристов, которые угодили под шальную пулю или пострадали, когда пытались спастись. Охранники храма старались помочь раненым, но их было столько – лежащих ничком на каменных скамьях, плачущих, кричащих, истекающих кровью…

Соколица отвернулась от Маккоя и всех остальных, почувствовав накатившую на нее тошноту, но в желудке у нее было пусто. Любовник придерживал ее за плечи, пока ее сотрясали бесплодные спазмы. Когда ее перестало выворачивать, она благодарно прижалась к нему. Мужчина ласково погладил ее по руке.

– Давай-ка отвезем тебя к доктору Тахиону.

Когда они ехали обратно в отель, Маккой обнял ее и привлек к себе.

– Все будет хорошо, – утешал он ее. – Скорее всего, ты просто устала.

– А вдруг нет? Вдруг у меня что-нибудь по-настоящему серьезное? Вдруг, – ее голос упал до панического шепота, – я никогда больше не смогу летать?

Она уткнулась лицом Маккою в плечо, он принялся гладить ее по длинным каштановым волосам, все остальные смотрели на нее с молчаливым сочувствием.

– Все будет хорошо, Соколица. Честное слово.

– Гм, этого и следовало ожидать, – заявил Тахион, когда Соколица, то и дело вытирая слезы, рассказала ему обо всем, что с ней случилось.

– То есть как? – Джош Маккой удивленно вскинул брови. – Что с ней такое?

Такисианин холодно посмотрел на него.

– Это довольно личный вопрос, который женщина обсуждает со своим врачом наедине. Поэтому…

– Все, что касается Соколицы, касается и меня тоже.

– Что, совсем все? – Взгляд Тахиона был откровенно враждебным.

– Все в порядке, Джош. – Соколица обняла его.

– Если тебе так хочется. – Маккой двинулся к двери. – Я буду ждать тебя в баре.

Тахион закрыл за ним дверь.

– А теперь сядь и вытри слезы. С тобой не происходит ничего страшного, честное слово. Перья у тебя выпадают из-за гормональных изменений. Мозг определил твое состояние и заблокировал твою силу в качестве защитной меры.

– Состояние? Защитная мера? Да что со мной такое?

Соколица примостилась на краешке дивана. Тахион присел рядом с ней и накрыл ее холодные руки своими.

– Ничего особенного. – Его сиреневые глаза в упор взглянули в ее синие. – Ты беременна.

– Что?! – Соколица упала на подушки. – Но это невозможно! Как я могла забеременеть? Я всю жизнь принимаю таблетки! – Она снова выпрямилась. – Что скажут на Эн-би-си? Интересно, в моем контракте это предусмотрено?

– Советую тебе прекратить принимать твои таблетки и все прочие препараты, и алкоголь тоже. Ты ведь хочешь, чтобы твой ребенок родился здоровым и счастливым?

– Тахи, это нелепо. Я не могла забеременеть! Ты уверен?

– Совершенно. И, судя по всему, ты сейчас где-то на четвертом месяце. – Он кивнул в сторону двери. – Как твой любовник смотрит на перспективу стать отцом?

– Джош тут ни при чем. Мы с ним вместе всего пару недель. – Она вдруг ахнула. – О боже!

– В чем дело? – спросил Тахион с тревогой в голосе и во взгляде.

Соколица вскочила с дивана и принялась расхаживать по комнате, рассеянно помахивая крыльями.

– Доктор, что будет с ребенком, если оба его родители – носители дикой карты? Мать – джокер, отец – туз, примерно в таком роде?

Она остановилась у мраморной каминной полки и принялась нервно переставлять пыльные безделушки, украшавшие ее.

– А что? – подозрительно спросил Тахион. – Если отец ребенка не Маккой, кто тогда? Какой-то туз?

– Да.

– Кто?

Вздохнув, она оставила фигурки в покое.

– Думаю, это не имеет никакого значения. Я никогда больше его не увижу. Это была всего одна ночь. – Женщина улыбнулась своим воспоминаниям. – Но какая!

Тахиону внезапно вспомнился ужин в «Козырных тузах» в День дикой карты. Соколица ушла из ресторана с…

– Фортунато! – ахнул он. – Фортунато – отец твоего ребенка? Ты легла в постель с этим… с этим сутенером? У тебя что, ни на грош нет вкуса? Со мной ты спать не захотела, а с ним – пожалуйста!

Он прекратил кричать и сделал несколько глубоких вдохов. Потом подошел к бару и плеснул себе бренди. Соколица изумленно смотрела на него.

– Я не могу в это поверить. – Тахион одним глотком осушил почти весь бокал. – Я мог бы предложить тебе неизмеримо больше.

«Ну да, еще одну победную зарубку на ножке кровати. С другой стороны, возможно, я и для Фортунато значила ничуть не больше».

– Будем говорить начистоту, доктор, – небрежным тоном начала Соколица, разозленная его эгоизмом. – Он единственный из всех, с кем я спала, заставил меня светиться. Это было совершенно потрясающе. – Она улыбнулась про себя при виде взбешенного выражения на лице Тахиона. – Но теперь это уже не важно. Что с ребенком?

В ее сознании пронеслось множество мыслей разом.

«Мне придется заново обустраивать всю квартиру. Надеюсь, крышу уже починили. Не может же ребенок жить в квартире без крыши. Возможно, стоит переехать за город. Ребенку, наверное, там будет лучше. – Она улыбнулась про себя. – Большой дом с огромной лужайкой, деревьями и садом. И еще собаки. Я никогда не думала о ребенке. Сумею ли я стать хорошей матерью? Вполне подходящий момент, чтобы это выяснить. Мне тридцать два, я уже далеко не девочка».

Но как это вышло? Таблетки еще ни разу ее не подводили. Сила Фортунато, осенило ее вдруг, основана на его убийственной сексуальности. Возможно, она каким-то образом подавила контрацептивное воздействие таблеток. Фортунато… и Джош! Как он отнесется к этой новости? Что подумает?

Голос такисианина прервал ее задумчивость.

– Ты слышала хоть слово из того, что я сказал? – осведомился он.

Соколица вспыхнула.

– Прости. Я задумалась о материнстве.

Он простонал.

– Соколица, все не так просто!

– Почему?

– И ты, и этот человек являетесь носителем вируса дикой карты. Поэтому вероятность того, что ребенок погибнет до рождения или во время родов, составляет девяносто процентов. Девять процентов за то, что он родится джокером, и один процент, всего один, – с нажимом произнес Тахион, – что он станет тузом. – Он отхлебнул еще бренди. – Расклад ужасен, ужасен. У этого ребенка нет никаких шансов. Ни единого.

Соколица принялась расхаживать взад-вперед.

– Ты можешь сделать что-нибудь, какое-нибудь обследование, чтобы определить, все ли в порядке с ребенком сейчас?

– Ну да, я могу сделать ультразвуковое исследование. Оно до ужаса примитивно, но может дать ответ, нормально развивается плод или нет. Если что-то не так, я советую – нет, я настаиваю, и решительно, чтобы ты сделала аборт. В этом мире и так достаточно джокеров. – В его голосе чувствовалась явная горечь.

– А если у ребенка нет никаких отклонений?

Тахион вздохнул.

– Нередко вирус никак не проявляется до рождения. Если ребенку удается пережить родовую травму и вирус не активизируется, тогда тебе остается только ждать. Ждать и гадать, что произойдет и когда. Соколица, если ты решишь родить этого ребенка, вся твоя жизнь превратится в сплошное мучение, будет проходить в беспрестанной тревоге и в попытках защитить свое дитя от всего. Подумай о стрессах, которые ребенок переживает в детстве и в юности и любой из которых может стать толчком к проявлению вируса. Это честно по отношению к тебе? К твоему ребенку? К мужчине, который ждет тебя внизу? Если, конечно, – холодно добавил доктор, – он захочет остаться с тобой, когда обо всем узнает.

– Мне придется пойти на этот риск. Сможешь в ближайшее время сделать мне УЗИ?

– Я попробую договориться с местной больницей. Если не получится в Луксоре, тебе придется подождать, пока мы не вернемся обратно в Каир. Если у ребенка будут отклонения, ты должна подумать о том, чтобы сделать аборт. Вообще-то тебе бы следовало сделать аборт в любом случае.

Она пригвоздила его взглядом.

– Уничтожить ребенка, который, возможно, будет вполне здоров? Может, он станет таким, как я, – не сдавалась она. – Или как Фортунато.

– Соколица, ты не представляешь, как милосердно обошелся с тобой вирус. Твои крылья принесли тебе славу и деньги. Не многим повезло так, как тебе.

– Разумеется. Ну, то есть я симпатичная, но ничего из ряда вон выходящего. Симпатичных пруд пруди. Вообще-то мне следовало бы поблагодарить тебя за мой успех.

– Ты первая, кто благодарит меня за то, что я помог сломать жизни миллионов людей, – мрачно пробормотал инопланетянин.

– Ты пытался предотвратить это, – возразила она. – Ты не виноват, что Джетбой все испортил.

– Соколица, – решительно сказал Тахион, круто меняя тему, как будто неудачи прошлого были слишком болезненны, чтобы заострять на них внимание, – если ты не прервешь беременность, она очень скоро станет заметна. Тебе стоит задуматься о том, что ты будешь говорить людям.

– Все как есть, разумеется. Что у меня будет ребенок.

– А что, если они спросят, кто его отец?

– Это не касается никого, кроме меня!

– И, я бы добавил, – Маккоя.

– Думаю, ты прав. Но всем и каждому не обязательно знать о Фортунато. Пожалуйста, не рассказывай никому. Мне не хотелось бы, чтобы он узнал об этом из газет. Я предпочла бы рассказать ему обо всем сама. – «Если, конечно, я когда-нибудь еще его увижу», – уточнила она про себя. – Прошу тебя.

– Оповещать его – не мое дело, – холодно ответил доктор. – Но он должен знать. Это его право. – Он нахмурился. – Не понимаю, что ты нашла в этом человеке. Если бы на его месте был я, такого бы никогда не случилось.

– Это я уже слышала. – Раздражение отразилось на лице женщины. – Теперь уже поздновато для «если бы». В конечном итоге все будет хорошо.

– Да ничего не будет хорошо, – отрезал Тахион. – Все шансы за то, что ребенок умрет или станет джокером, а мне не кажется, что у тебя хватит сил это выдержать.

– Поживем – увидим. – Соколица направилась к двери. – Думаю, мне стоит сообщить эту новость Джошу. Он будет рад, что ты не нашел у меня ничего серьезного.

– И что ты носишь ребенка другого мужчины? Если ваши отношения это переживут, значит, Маккой – необыкновенный человек.

– Так и есть, доктор, – заверила она его и себя. – Так оно и есть.

Соколица медленно спустилась в бар, вспоминая день, когда они впервые встретились с Маккоем. Он недвусмысленно продемонстрировал ей свой интерес, едва только их представили друг другу на студии Эн-би-си. Талантливый оператор и режиссер-документалист, он с радостью ухватился за возможность снимать их турне и, как он позднее признался, удобный случай познакомиться с ней поближе. Соколица почти перестала сходить с ума по Фортунато, и внимание красивого мужчины поддержало ее. Они поддразнивали и провоцировали друг друга до тех пор, пока в конце концов не очутились в одной постели, когда были в Аргентине. С тех пор они всегда останавливались в одном номере.

Но Маккой так и не смог разжечь в ней ту страсть, которую пробудил Фортунато. Скорее всего, ни одному мужчине это не под силу. После той сумасшедшей ночи, которую они провели вместе, Соколица не могла избавиться от мыслей о нем. Он стал для нее как наркотик. Каждый раз, когда раздавался телефонный звонок или стук в дверь, в ней загоралась безумная надежда, что это Фортунато. Но он так и не вернулся. С помощью Кристалис ей удалось выйти на его мать и узнать, что чернокожий туз уехал из Нью-Йорка и подался куда-то на восток, вероятно в Японию.

Мысль о том, что он с такой легкостью бросил ее, помогла ей преодолеть свою одержимость им, но теперь все чувства заново всколыхнулись в ее душе. Она гадала, что бы он сказал, узнав о ее беременности, о том, что станет отцом. Узнает ли он об этом когда-нибудь? Женщина вздохнула.

«Джош Маккой, – строго сказала она себе, – замечательный человек, и ты любишь его. Не упусти его ради мужчины, которого ты скорее всего никогда больше не увидишь. Но если бы мы вдруг снова встретились, как бы все было?» В миллионный раз в ее памяти пронеслись те часы, которые она провела с Фортунато. Одна мысль об этом заставила ее вновь пожелать его. Или Маккоя?

Джош потягивал пиво. Заметив ее, он махнул официанту, и к столику они подошли одновременно.

– Еще пива, – сказал Маккой официанту. – Выпьешь вина, Соколица?

– Э э… нет, спасибо. У вас минеральная вода есть? – спросила она официанта.

– Конечно, мадам. Перье.

– Отлично.

– Ну? Что такое хотел тебе сказать Тахион? Ничего серьезного?

«И куда только подевалась вся моя смелость? – спросила себя Соколица. – А вдруг он не справится с этим?»

Лучше всего, решила она, просто открыть ему правду.

– Ничего страшного. Ничего такого, чего не прошло бы со временем. – Она отхлебнула воды из стакана, который официант поставил перед ней, и прошептала: – У меня будет ребенок.

– Что? – Маккой едва не выронил свой бокал. – Ребенок?

Она кивнула и впервые с тех пор, как уселась за столик, посмотрела ему в глаза.

«Я очень тебя люблю, – сказал ее взгляд. – Пожалуйста, не усложняй все, мне и так сейчас нелегко».

– Мой? – осведомился он спокойно.

«Ну вот, началось самое трудное».

– Нет, – призналась она.

Джош прикончил пиво и взялся за вторую бутылку.

– Если его отец не я, то кто? Мечта всех женщин БрюсУиллис? – Соколица скорчила гримаску. – Бейсболист Кит Хернандес? Гитарист Боб Уэйр? Сенатор Хартманн? Кто?

Она вскинула бровь.

– Как бы обо мне ни думали бульварные журналисты и, по всей видимости, ты, я не сплю с каждым, с кем связывают мое имя. – Она отпила еще воды. – На самом деле я довольно привередлива в выборе любовников. – Она шаловливо улыбнулась. – Ведь выбрала же я тебя.

– Не заговаривай мне зубы, – оборвал он. – Кто отец?

– Ты в самом деле хочешь это знать?

Джош отрывисто кивнул.

– Зачем?

– Затем, – выдохнул он, – что я, так уж вышло, люблю тебя и считаю важным знать, кто отец твоего ребенка. Он уже знает?

– Откуда? Я сама только что об этом узнала.

– Ты любишь его? – Маккой нахмурился. – Почему ты порвала с ним отношения? Он бросил тебя?

– Джош, – терпеливо начала Соколица. – Никаких отношений не было. Была всего одна ночь. Я встретила этого мужчину, и мы оказались в одной постели. Потом я ни разу больше его не видела.

«Хотя, – добавила она про себя, – не потому, что не пыталась».

Поперечная морщинка между бровями Маккоя стала глубже.

– И часто ты оказываешься в одной постели с первым встречным?

Соколица вспыхнула.

– Нет. Я же только что сказала тебе, что это не в моем характере. – Она накрыла его руку своей. – Пожалуйста, попытайся понять. Я ничего не знала о тебе, когда познакомилась с ним. Ты знал, что не являешься моим первым мужчиной, с самого первого раза, когда мы занимались любовью, и потом, – добавила она многозначительно, – я уверена, что тоже не первая женщина, с которой ты спал, правда?

– Да, но я надеялся, что стану последним. – Джош нервно взъерошил рукой волосы. – Это разрушает все мои планы.

– Почему разрушает?

– А как же отец? Он что, будет спокойно смотреть, как я женюсь на матери его ребенка?

– Ты хочешь жениться на мне?

Впервые за все время Соколице показалось, что все разрешится благополучно.

– Да, хочу! Что тут такого? Этот малый встанет у меня на пути? Кто он вообще такой?

– Один туз, – проговорила она медленно.

– Кто? – не сдавался Маккой.

«Вот черт, – пронеслось у нее в мозгу. – Джош хорошо знаком с нью-йоркской жизнью. Он определенно слышал о Фортунато. А вдруг он разделяет отношение Тахиона? Может быть, не стоит говорить ему; но, с другой стороны, он имеет право знать».

– Его зовут Фортунато…

– Фортунато?! – взорвался мужчина. – Это тот, который держит шлюх? И называет их гейшами! Ты спала с ним?!

Он судорожно глотнул еще пива.

– Я действительно не понимаю, какое это теперь имеет значение. Все уже произошло. И если тебе так хочется знать – он очень обаятельный.

– Ладно-ладно! – ощетинился Маккой.

– Если ты собираешься ревновать меня к каждому мужчине, с которым я спала, не думаю, что у нас что-нибудь выйдет. И о женитьбе не может быть даже речи.

– Послушай, Соколица, дай мне собраться с мыслями. Все это немножко неожиданно.

– Ну, для меня все это тоже как гром среди ясного неба. Еще утром я считала, что переутомилась. А днем узнаю, что беременна.

На столик упала чья-то тень. Это был Тахион в сиреневом шелковом костюме под цвет глаз.

– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – Он выдвинул стул, не дожидаясь приглашения. – Бренди, – бросил он официанту, который услужливо маячил поблизости. Они буравили друг друга взглядами, пока официант не исчез с коротким кивком. – Я договорился с местной больницей, – наконец произнес Тахион. – Мы сможем сделать обследование завтра утром.

– Что еще за обследование? – спросил Маккой, переводя взгляд с Соколицы на доктора.

– Ты ему рассказала? – осведомился такисианин.

– Я не успела рассказать ему о вирусе, – еле слышно прошептала женщина.

– О вирусе?

– Поскольку Соколица и Фор… отец ребенка являются носителями вируса дикой карты, ребенок тоже получит его, – решительно произнес Тахион. – Необходимо как можно скорее сделать УЗИ, чтобы определить состояние плода. Если он развивается с отклонениями, Соколице придется сделать аборт. Если нет, я бы все равно рекомендовал прервать беременность, но решать, разумеется, ей.

Маккой впился в Соколицу взглядом.

– Мне ты об этом не рассказала!

– Я не успела, – попыталась оправдаться она.

– Существует один шанс из сотни, что ребенок будет тузом, и девять из ста, что он родится джокером, – безжалостно добавил доктор.

– Джокером?! Вы хотите сказать, как те кошмарные существа, которые живут в Джокертауне, те ужасные страшилища?..

– Молодой человек, – сердито начал Тахион, – не все джокеры…

– Я тоже джокер, – спокойно заметила Соколица.

Оба, словно по команде, обернулись к ней.

– Да, да, – продолжала она. – Джокеры – это те, кто обезображен физически. – Женщина слегка взмахнула крыльями. – Например, вот так. Я – джокер.

За столом воцарилось молчание, наконец такисианин прервал его.

– Этот разговор ни к чему нас не приведет. Соколица, увидимся вечером.

Он ушел, даже не прикоснувшись к своему бренди.

– Н да, – протянул Маккой. – Маленькая новость, которую принес Тахион, выставляет все дело в новом свете.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, внутренне холодея.

– Я ненавижу джокеров! – выпалил ее любовник. – У меня от одного их вида мороз по коже. – Костяшки на его пальцах, сжимавших пивную бутылку, побелели. – Послушай, я так больше не могу. Я позвоню в Нью-Йорк и попрошу прислать тебе другого оператора. И заберу из твоего номера мои вещи.

– Ты уходишь? – спросила Соколица, совершенно ошеломленная.

– Да. Послушай, все было здорово, и мне с тобой было хорошо. Но черт меня подери, если я угроблю свою жизнь, растя ублюдка какого-то сутенера! В особенности, – добавил он после паузы, как будто по размышлении, – если он потом превратится в урода!

Соколица вздрогнула, как от пощечины.

– Я думала, ты меня любишь, – сказала она, и голос у нее дрожал, как и крылья. – Ты только что собирался жениться на мне!

– Я слишком поспешил. – Он допил пиво и поднялся. – Пока.

Женщина не смогла заставить себя взглянуть ему в лицо. Она уткнулась глазами в стол, застывшая и потрясенная, и не видела напряженного, томительного взгляда, который Маккой на прощание бросил на нее, выходя из бара.

– Кхм…

Хирам Уорчестер уселся напротив нее, на тот же самый стул, с которого только что поднялся Маккой. Соколица поежилась.

«Все верно, он ушел. Я ни за что и никогда больше, – поклялась она себе, – не стану связываться с мужчинами. Никогда!»

– А где Маккой? Мы с отцом Кальмаром хотели узнать, не согласитесь ли вы пообедать вместе с нами. Конечно, – добавил он, когда она ничего не ответила, – если у вас другие планы…

– Нет, – проговорила она безжизненным голосом, – никаких планов. Боюсь, буду только я. Джош, э э… поехал снимать какие-то местные достопримечательности.

Она и сама не знала, зачем солгала одному из самых старых своих друзей.

– Ну конечно. – Хирам просиял. – Идем за отцом Кальмаром, а потом в обеденный зал. Мне всегда хочется есть после того, как я пускаю в ход свою силу.

Обед был великолепен, но она едва притронулась к нему. Хирам с аппетитом поглощал огромные порции и рассыпался в цветистых похвалах батарику – египетской икре и шиш-кебабу из ягненка, к которому подали красное вино, называвшееся rubis d’Йgypte. Он громогласно уговаривал Тахиона попробовать, когда тот присоединился к ним, но такисианин отрицательно покачал головой.

– Ты готова к встрече? – спросил он Соколицу. – А где Маккой?

– Уехал на съемки, – ответил Хирам. – Предлагаю отправляться без него.

Соколица пробормотала что-то в знак согласия.

– Все равно его никто не приглашал, – съязвил доктор.

Доктор Тахион, Хирам Уорчестер, отец Кальмар и Соколица встретились с Опетом Кемелем в небольшом помещении перед амфитеатром, которому так сильно досталось в утреннем нападении террористов.

– Должно быть, среди нас есть шпионы секты Hyp.Кемель обвел взглядом комнатку. – Иначе эти собаки ни за что не пробрались бы через охрану. Или же они подкупили кого-нибудь из моих людей. Мы сейчас пытаемся вычислить предателя. Эти трое головорезов убили себя после того, как были схвачены нами. – Ненависть, прозвучавшая в голосе жреца, заставила Соколицу усомниться в правдивости его слов. – Шахиды, мученики во имя Аллаха по наущению этого безумца, Нура аль-Аллы, да настигнет его долгая и мучительная смерть. – Кемель обратился к Тахиону. – Видите ли, доктор, именно поэтому нам и нужна ваша помощь, чтобы защитить себя…

Он все бубнил и бубнил. Время от времени Соколица улавливала голоса Хирама, отца Кальмара или Тахиона, вклинивавшиеся в его монотонную речь, но толком не слушала. Она знала, что на лице у нее написана вежливая заинтересованность. Такую маску она натягивала, когда в передаче у нее попадались скучные гости, которые без конца болтали ни о чем. Интересно, как Леттерман справляется без нее с «Соколиным гнездом»? Наверное, неплохо. Ее разум отказывался думать о неважных вещах и упорно возвращался обратно к Джошу Маккою. Что она могла сделать, чтобы заставить его остаться? Ничего. Наверное, и к лучшему, что он ушел, если это было его подлинное отношение к пораженным дикой картой. Мысли ее вернулись к Аргентине, к их первой ночи. Она собрала в кулак все свое мужество, облачилась в самое соблазнительное платье и заявилась к нему в номер с бутылкой шампанского. Маккой оказался в компании какой-то девицы, которую подцепил в баре. Соколица, до ужаса смущенная, ретировалась к себе в номер и принялась накачиваться шампанским. Пятнадцать минут спустя Маккой стоял у нее на пороге. По его словам, он никак не мог отделаться от той девицы.

Такая неслыханная самонадеянность поразила Соколицу. Он стал первым ее мужчиной после Фортунато, и его прикосновение было божественным. С тех пор они проводили вместе каждую ночь. Сегодня она будет спать в одиночестве.

«Он ненавидит тебя, потому что ты джокер. – Соколица погладила живот левой рукой. – Мы обойдемся без него, – сказала она своему малышу. – Нам никто не нужен».

Ее задумчивость нарушил голос Тахиона.

– Я сообщу об этом сенатору Хартманну, представителям Красного Креста и Организации Объединенных Наций. Уверен, что мы найдем способ как-нибудь вам помочь.

– Спасибо, спасибо вам большое. – Кемель потянулся через стол пожать Тахиону руку в знак благодарности. – А теперь, – сказал он, улыбаясь всем остальным, – возможно, вы захотите встретиться с моими чадами? Они выразили желание поговорить со всеми вами, в особенности, – он вперил пронзительный взгляд в Соколицу, – с вами.

– Со мной?

Верховный жрец кивнул и поднялся.

– Идемте.

Они прошли между длинными золотистыми занавесями, отделявшими комнатушку от зрительного зала, и Кемель ввел их в другое помещение, где гостей уже ждали живые боги.

Среди них был и Мин, и бородатый Осирис, и ибисоголовый Тот, и летающие брат с сестрой, и Анубис с Исидой, и еще дюжина других, чьих имен Соколица не запомнила. Они немедленно окружили посетителей и заговорили все разом. Соколица очутилась лицом к лицу с крупной женщиной, которая улыбнулась ей и заговорила по-арабски.

– Простите, – улыбнулась в ответ Соколица. – Я ничего не понимаю.

Женщина сделала знак мужчине с птичьей головой, который стоял неподалеку и тут же присоединился к ним.

Я – Тот, – сказал он по-английски, странно прищелкивая клювом. – Таурт попросила меня сказать тебе, что сын, которого ты носишь под сердцем, родится сильным и здоровым.

– Откуда вы узнали, что я беременна? – изумилась она.

– О, мы поняли это в тот же миг, едва услышали, что ты придешь в этот храм.

– Но эта поездка была запланирована несколько месяцев назад!

– Да. Над Осирисом довлеет проклятие видеть будущее. Твое будущее и твое дитя были в одном из этих видений.

Таурт что-то проговорила, и Тот улыбнулся.

– Она говорит, чтобы ты не волновалась. Из тебя выйдет очень хорошая мать.

– Правда?

Таурт передала ей маленький холщовый мешочек с вышитыми на нем странными значками. Открыв его, Соколица увидела небольшой продолговатый амулет из красного камня. Женщина с любопытством повертела его в пальцах.

– Это ачет, – проклекотал бог. – Он символизирует солнце, встающее на востоке. Этот амулет дает силу и мощь Великого Ра. Это для ребенка. Храни его до тех пор, когда мальчик вырастет и сможет носить его.

– Спасибо. Я так и сделаю. – Она порывисто обняла богиню, которая ответила ей тем же и растворилась в переполненной комнате.

– Идем же, – сказал Тот, – другие тоже хотят поговорить с тобой.

Соколица и Тот углубились в толпу богов, и каждый из них горячо ее приветствовал.

– Почему они так себя ведут? – спросила она, когда бык Хани едва не сломал ей ребра, сжав в объятиях.

– Они рады за тебя, – объяснил Тот. – Рождение ребенка – это чудо. В особенности для того, у кого есть крылья.

– Ясно, – сказала она, хотя на самом деле ей ничего не было ясно.

У нее было ощущение, будто Тот чего-то недоговаривает, но ибисоголовый человек смешался с толпой прежде, чем она успела спросить его.

В самый разгар приветствий и импровизированных речей она вдруг поняла, что страшно устала. Соколица перехватила взгляд Тахиона – тот беседовал о чем-то с Анубисом. Она постучала по циферблату своих часиков, и доктор сделал ей знак присоединиться к ним. Когда она подошла, такисианин как раз спрашивал Анубиса об угрозе, которую представляла для них секта Hyp. Неподалеку отец Кальмар обсуждал с Осирисом вопросы теологии.

– Боги защитят нас, – ответил на вопрос Анубис, поднимая глаза к небу. – К тому же, насколько я понял, охрану вокруг храма усилили.

– Прошу прощения, что перебиваю, – извинилась Соколица, обращаясь к Тахиону, – но, если я не ошибаюсь, завтра рано утром у нас назначено еще одно мероприятие?

– Чуть не забыл! Сколько сейчас времени? – Он вскинул брови, увидев, что уже второй час ночи. – Нам пора ехать. До Луксора еще час дороги, а вам, юная леди, нужно высыпаться.

Порог своего номера в отеле «Винтер Пэлас» Соколица переступила с отчаянно бьющимся сердцем. Вещей оператора не было. Она упала в просторное кресло, и рыдания, которые подступали к горлу весь вечер, наконец вырвались наружу. Женщина плакала, пока не иссякли слезы и не разболелась голова.

«Ложись спать, – велела она себе. – У тебя был долгий день. Сначала кто-то пытался тебя пристрелить, затем ты узнала, что беременна, потом тебя бросил мужчина, которого ты любишь. Следующим номером выяснится, что Эн-би-си закрывает “Соколиное гнездо”. Хорошо хоть ты знаешь, что с ребенком все будет благополучно», – думала она, раздеваясь.

Соколица выключила свет и забралась под двуспальное одеяло. Но заснуть сразу не могла.

«А вдруг Таурт ошиблась? Вдруг ультразвук покажет отклонения? Мне придется сделать аборт. Я не хочу этого, но не могу же я привести в этот мир еще одного джокера. Аборт идет вразрез со всеми моими принципами. Но неужели тебе хочется провести остаток жизни, ухаживая за чудовищем? Можешь ли ты отнять жизнь у ребенка, пусть даже он и джокер? А Фортунато? Как бы решил он?»

Мысли ее крутились по одному и тому же замкнутому кругу, пока в конце концов сон не сморил ее.

Разбудил ее Тахион громким стуком в дверь.

– Соколица! – как сквозь туман проник в ее сонное сознание его голос. – Ты здесь? Уже половина восьмого.

Она кувырком скатилась с кровати, завернулась в простыню и отперла дверь. В коридоре стоял такисианин, и на лице у него было написано неприкрытое раздражение.

– Ты знаешь, сколько сейчас времени? – сердито набросился он на нее. – Мы должны были встретиться в вестибюле еще полчаса назад.

– Знаю, знаю. Можешь отругать меня, пока я одеваюсь.

Она подхватила одежду и двинулась в ванную. Тахион закрыл за собой дверь и окинул ее замотанную в простыню фигурку оценивающим взглядом.

– Что здесь произошло? Где твой воздыхатель?

Соколица высунула голову из-за двери ванной и с полным ртом зубной пасты пояснила:

– Ушел.

– Не хочешь рассказать мне об этом?

– Нет!

Наскоро причесавшись, она бросила взгляд в зеркало и нахмурилась при виде осунувшегося лица и опухших заплаканных глаз. Ужасный вид! Потом быстро натянула одежду, сунула ноги в сандалии, схватила сумочку и вышла к Тахиону, который ждал ее у двери.

– Прости, я проспала, – извинилась она, когда они торопливо шагали по фойе к ожидавшему их такси. Мне было никак не заснуть.

Тахион внимательно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Они ехали молча, и в голове у нее крутились мысли о малыше, Маккое, Фортунато, материнстве, ее карьере. Внезапно она спросила:

– Если ребенок… если УЗИ… – Она собралась с духом и продолжила: – Если УЗИ покажет, что с ребенком что-то не так, мне смогут сделать аборт сегодня?

Тахион сжал ее холодные руки в своих.

– Да.

«Пожалуйста, – взмолилась она про себя, – пожалуйста, только бы все было в порядке». Голос Тахиона вторгся в ее мысли.

– Что?

– Соколица, что случилось с Маккоем?

Женщина отвернулась к окошку и отняла у Тахиона руку.

– Он ушел, – бесцветным голосом сообщила она. Наверное, вернулся обратно в Нью-Йорк. – Соколица сморгнула слезы. – Сначала вроде бы он все воспринял спокойно, ну, мою беременность, и про Фортунато тоже… Но когда он услышал, что, если ребенок выживет, он скорее всего будет джокером, то… в общем… – По ее щекам снова потекли слезы. Тахион передал ей свой обшитый кружевами шелковый платок. Женщина взяла его и вытерла глаза. – В общем, когда Джош услышал это, то решил, что не хочет иметь со мной и ребенком ничего общего. Ну, и ушел.

Она смяла платок в маленький влажный комочек.

– Ты по-настоящему его любишь? – ласково спросил Тахион.

Соколица кивнула и снова смахнула слезинку.

– Если ты сделаешь аборт, он вернется к тебе?

– Не знаю и знать не хочу, – ощетинилась она. – Если он не может принять меня такой, какая я есть, он мне не нужен.

Тахион покачал головой.

– Бедная моя! Этот Маккой – просто осел.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем такси затормозило перед больницей. Пока Тахион совещался о чем-то с регистратором, Соколица прижалась спиной к прохладной белой стене приемной и закрыла глаза. Она пыталась отрешиться от всех мыслей, но не могла не думать о Маккое.

«Если бы он вернулся к тебе, ты простила бы его, – упрекнула она себя. – Ты ведь знаешь, что это так. Только он не вернется, ведь ты носишь ребенка Фортунато».

Чье-то прикосновение заставило ее открыть глаза.

– Ты точно хорошо себя чувствуешь? – спросил Тахион.

– Я просто не выспалась. – Она попыталась улыбнуться.

– Боишься?

– Да. Я никогда раньше не задумывалась об этом, но теперь я хочу стать матерью. – Соколица вздохнула и прикрыла живот руками, как будто хотела защитить его. – Но я надеюсь, что с моим малышом все в порядке.

– Они сейчас звонят врачу, который будет проводить исследование, – сказал Тахион. – Надеюсь, ты хочешь пить. Тебе придется выпить несколько стаканов воды. – Он взял кувшин и стакан с подноса, который держала стоявшая рядом с ним медсестра. – Можешь начинать прямо сейчас.

Соколица начала глотать воду. Она допивала шестой стакан, когда к ним торопливой походкой приблизился невысокий мужчина в белом халате.

– Доктор Тахион? – спросил он, пожимая руку такисианину. Я доктор Али. Очень рад познакомиться с вами и приветствовать вас в нашей больнице. – Он обернулся к Соколице. – Это пациентка?

Такисианин представил ее. Доктор Али кивнул.

– Давайте начнем, – сказал он, и они направились в отделение акушерства и гинекологии.

– Ну, юная леди, проходите сюда. – Он указал на дверь. – Снимайте всю одежду и надевайте сорочку, которую там найдете. Воду пить не переставайте. Когда переоденетесь, ждем вас здесь.

Когда Соколица вернулась, Тахион уже успел облачиться в белый халат поверх шелкового костюма. Доктор Али велел ей лечь на кушетку. Она подчинилась, сжимая в кулаке амулет Таурт. Медсестра подняла ей сорочку и принялась размазывать по животу прозрачное желе.

– Это проводящий гель, – пояснил Тахион. – Он проводит звуковые волны.

Сестра начала водить Соколице по животу небольшим приборчиком, похожим на микрофон.

– Это датчик.

Али между тем принялся изучать изображение на мониторе перед ними.

– Ну, что вы видите? – нетерпеливо спросила она.

– Минутку, Соколица.

Тахион и Али вполголоса посовещались.

– Вы можете распечатать картинку? – попросил Тахион.

Доктор Али дал сестре указания по-арабски, и вскоре появилась компьютерная распечатка.

– Можешь вставать, – сказал такисианин. – Мы уже все посмотрели.

– Ну?

– С виду все хорошо… пока. Судя по всему, ребенок развивается нормально.

– Это замечательно!

Она обняла его, когда доктор помог ей подняться с кушетки.

– Если ты намерена оставить беременность, я настаиваю на проведении УЗИ каждые четыре-пять недель, чтобы отслеживать развитие плода.

Соколица кивнула.

– А ультразвуковые волны не повредят малышу?

– Нет, – сказал Тахион. – Единственное, что может ему навредить, уже сидит внутри него.

– Я понимаю, ты считаешь своим долгом постоянно напоминать мне об этом, но у моего ребенка все будет отлично, я знаю это.

– Мы живем не в сказке! Тебе не грозит жить долго и счастливо до конца своих дней! Этот ребенок сломает тебе жизнь.

– Когда в тринадцать лет у меня выросли крылья, это тоже могло сломать мне жизнь, но не сломало же. И ребенок тоже не сломает.

– Тебе бесполезно что-то доказывать. – Он удрученно вздохнул. – Иди, одевайся. Пора возвращаться в Каир.

Такисианин поджидал ее у выхода из раздевалки.

– А где доктор Али? – спросила она, оглядываясь по сторонам. – Я хотела поблагодарить его.

– Ему пришлось заняться другими пациентами. – Тахион обнял ее за плечи и повел по коридору. – Поехали обратно… – Он осекся.

По коридору к ним приближался Маккой. Соколица злорадно отметила, что вид у него столь же скверный, как и ее душевное состояние. Должно быть, он тоже почти не спал. Оператор остановился перед ними.

– Соколица, – начал он, – я тут подумал…

– Это тебе полезно, – сухо перебила его она. – А теперь, если позволишь…

Маккой схватил ее за локоть.

– Нет. Я хочу поговорить с тобой и намерен сделать это прямо сейчас.

Он потянул ее в сторону.

«Может быть, все еще можно поправить, – сказала она себе. – Я очень на это надеюсь».

– Все в порядке, – дрожащим голосом сказала она доктору. – Давайте покончим с этим.

Вслед им донесся его голос:

– Маккой! Ты настоящий дурак. И предупреждаю тебя, если ты повредишь ей – в любом смысле, – ты пожалеешь об этом, и очень сильно.

Джош пропустил его слова мимо ушей и продолжал тащить ее по коридору, открывая двери одну за другой, пока не нашел пустую палату. Он втащил ее внутрь и захлопнул за собой дверь. Потом отпустил ее локоть и принялся нервно расхаживать.

Соколица стояла у стены, потирая руку, на которой явственно проступали следы его пальцев.

Маккой остановился и взглянул на нее.

– Прости, что обидел тебя.

– Похоже, будет синяк, – заметила она, разглядывая руку.

– Какой ужас! – насмешливо воскликнул мужчина. – Синяк на секс-символе Америки!

– Это гнусно.

– Зато правда. Ты же у нас секс-символ. Ты снималась голой для «Плейбоя», позировала для ледяной скульптуры в «Козырных тузах». И еще тот плакат, «Падший ангел», который сделал Уорхол, – скажешь, на нем ты не в чем мать родила?

– Позировать обнаженной – не преступление! Я не стыжусь своего тела и того, что другие люди на него смотрят.

– Это уж точно! Ты скидываешь одежду для любого, кто попросит!

Она побледнела от ярости.

– Да! И для тебя тоже! – Влепив Джошу пощечину, она бросилась к двери. Крылья у нее дрожали. – Я не собираюсь стоять здесь и терпеть твои оскорбления!

Она потянулась к ручке двери, но Маккой втиснулся между ней и дверью и преградил ей дорогу.

– Нет. Мне нужно с тобой поговорить.

– Ты не говоришь, ты меня оскорбляешь, – отрезала Соколица, – и я не желаю это слушать.

– Ты понятия не имеешь о том, что такое оскорбление! – выкрикнул он, сердито сверкая карими глазами. – Что же ты не зовешь на помощь? Тахион небось торчит под дверью. Он будет рад-радешенек ворваться сюда и спасти тебя. А ты в благодарность можешь трахнуться с ним.

– Да как ты смеешь? Я не нуждаюсь в нем, чтобы защитить себя! Ни в нем, ни в тебе, вообще ни в ком! Пусти меня! – потребовала она сердито.

– Нет. – Он прижал ее к стене. Она чувствовала себя бабочкой, распятой на бархате. Его теплое тело тяжело налегало на нее. – Что, это всегда так и будет? Мужики всегда горят желанием защищать тебя? Всегда горят желанием заполучить тебя в постель по той только причине, что ты Соколица? Я хочу, чтобы больше никто к тебе не прикасался. Никто, кроме меня!

– Соколица, – помолчав, продолжал он уже более спокойным тоном. – Взгляни на меня. – Она не подчинилась, и тогда Маккой приподнял ее подбородок, по щекам у нее текли слезы. – Прости меня за все, что я наговорил вчера. И за все, что я наговорил только что. Я не хотел выходить из себя, но когда я увидел, как этот разодетый в пух и прах индюк обнимает тебя за плечи, я просто не сдержался. Мысль о том, что к тебе прикасается кто-то другой, не я, приводит меня в ярость. – Пальцы, сжимавшие ее подбородок, сжались. – Вчера, когда ты сказала, что отец ребенка – Фортунато, перед глазами у меня был только он, в постели с тобой, обнимающий тебя, обладающий тобой. – Джош отпустил ее и подошел к окну маленькой комнатки, руки его сжимались и разжимались. – Именно тогда, – продолжал он, – я отчетливо понял, с чем мне придется иметь дело. Ты – знаменитая, красивая и сексуальная, мечта любого мужчины. Я не хочу быть мистером Соколицей. Я не хочу состязаться с твоим прошлым. Мне нужно твое будущее. Все, что я наговорил вчера о джокерах, – неправда. Я ляпнул первое, что пришло в голову. Мне хотелось сделать тебе так же больно, как было мне. – Он взъерошил свои светлые волосы. – Мне действительно было очень больно, когда ты рассказала о ребенке, потому что не я его отец. Я не питаю ненависти к джокерам. Я люблю детей и буду любить твоего ребенка, я попытаюсь стать ему хорошим отцом. Если Фортунато появится на горизонте, я буду держать себя в руках изо всех сил. Черт побери, Соколица, я люблю тебя. Эта ночь без тебя была просто ужасной. Я понял, во что превратится мое будущее, если я упущу тебя. Я люблю тебя, – повторил он, – и хочу, чтобы ты была в моей жизни.

Соколица обхватила его руками и прижалась к его спине.

– Я тоже тебя люблю. Прошлая ночь была едва ли не худшей в моей жизни. Я поняла, как ты мне дорог и как дорог мне этот малыш. Но если мне придется выбирать между вами двоими, я выбираю ребенка. Мне очень жаль, но я должна была это сказать. Но без тебя мне тоже будет плохо.

Маккой обернулся и взял ее за руки. И поцеловал их.

– Похоже, ты уже все решила.

– Да, решила.

Мужчина рассмеялся.

– Что бы ни случилось, когда этот ребенок появится на свет, мы сделаем все, что будет в наших силах. – Он улыбнулся ей с высоты своего роста. – У меня куча племянников и племянниц, так что я умею даже менять подгузники.

– Это хорошо. Сможешь научить меня.

– Научу, – пообещал он и притянул ее к себе так близко, что их губы соприкоснулись.

Дверь распахнулась. Мужчина в белом халате неодобрительно уставился на них. Мгновение спустя в приоткрытую дверь заглянул Тахион.

– Вы закончили? – осведомился он ледяным тоном. – Им нужна эта палата.

– Мы освободим палату, но мы не закончили. Мы только начинаем, – сказала Соколица, сияя улыбкой.

– Ну, раз у тебя все в порядке…

– Я счастлива, – уверила она его.

Они вышли из больницы вместе с такисианином. Он уселся в такси в одиночестве, а Маккой с Соколицей устроились в конном экипаже, ожидавшем у обочины позади такси.

– Нам нужно вернуться в отель, – сказала Соколица.

– Это намек?

– Разумеется, нет. Мне нужно собрать вещи, чтобы мы могли встретиться со всеми остальными в Каире.

– Сегодня?

– Да.

– Тогда нам лучше поторопиться.

– Зачем?

– Зачем? – Маккой покрыл поцелуями ее лицо и шею. – Затем, что нам нужно наверстать упущенное за прошлую ночь, разумеется.

– А а. – Соколица нагнулась к вознице, и экипаж набрал скорость. – Тогда не будем больше терять времени.

– Мы и так его много потеряли, – согласился ее спутник. – Ты правда счастлива? – спросил он негромко, когда женщина устроилась в кольце его рук, положив голову ему на плечо.

– Никогда не была счастливее!

Но назойливый голосок в глубине души все продолжал напоминать ей о Фортунато.

Руки Джоша крепко обняли ее.

– Я люблю тебя.